11

Я узнала о ее самоубийстве, когда мне позвонил Тим. Ко мне в гости приехал мой младший брат. Было воскресенье, так что мне не надо было идти в магазин на работу. Мне пришлось стоять и слушать, как Тим говорит мне, что Кирстен «только что ушла». Я смотрела на своего младшего брата, по-настоящему любившего Кирстен. Он собирал модель СПАД XIII из бальзового дерева — он знал, что звонит Тим, но, конечно же, не знал, что теперь Кирстен, как и Джефф, мертва.

— Ты сильная, — звучал голос Тима в моем ухе. — Я знаю, ты выдержишь.

— Я видела, что к этому шло.

— Да, — он казался безразличным, но я знала, что у него разрывается сердце.

— Барбитураты? — спросила я.

— Она приняла… Ах, они точно не знают. Она приняла их и засекла время. Подождала. Потом вошла и рассказала мне. А потом она упала. Я знал, что это было. — Он добавил: — Завтра она должна была вернуться в Маунт-Сион.

— Ты позвонил…

— Приехала «скорая помощь», и ее отвезли в больницу. Они сделали все возможное. Но дело в том, что максимальная доза была уже в организме, и то, что она приняла как передозировку…

— Вот оно что. В этом случае промывание желудка не помогает, яд уже в организме.

— Не хочешь приехать сюда? В Сан-Франциско? Я был бы очень признателен.

— Со мной Харви.

Мой младший брат поднял глаза. Я сказала ему:

— Кирстен умерла.

— А, — кивнул он и через миг вернулся к своему самолету. Как в «Воццеке». подумала я. В точности концовка «Воццека».[84] Вот она я: интеллектуал из Беркли, рассматривающая все в переводе на культуру, оперы, романы, оратории и поэмы. Не говоря уже о пьесах.

Du! Deine Mutter ist tot![85]

А ребенок Марии отвечает:

Но, но! Прыг, прыг! Прыг, прыг!

Я сломаю твою игрушку, подумала я, если ты будешь продолжать в том же духе. Маленький мальчик собирает модель самолета и не понимает: двойной ужас, и оба охватывают меня.

— Я приеду, — сказала я Тиму, — как только найду кого-нибудь посидеть с Харви.

— Ты можешь взять его с собой.

— Нет, — я машинально покачала головой.

Я попросила соседку присмотреть за Харви остаток дня и вскоре была на пути в Сан-Франциско, переезжая на своей «хонде» по мосту Бей-бридж. А слова из оперы Берга все еще навязчиво звучали у меня в голове:

Охотника жизнь весела,
Охота всем доступна!
Охотником будь я,
Вот это был бы я.

То есть, сказала я себе, слова Георга Бюхнера, он ведь написал эту чертовщину. Я вела машину и плакала. Мое лицо застилали слезы. Я включила радио и нажимала кнопку за кнопкой, перебирая станцию за станцией. На канале рок-музыки я поймала старую песню Сантаны и включила громкость на полную мощность. Музыка заполнила мой маленький автомобиль, и я закричала. Я слышала:

Ты! Мать твоя мертва!

Я чуть не врезалась в огромный американский автомобиль, мне пришлось перестроиться в ряд правее. Помедленнее, сказала я себе. Е*** твою, подумала я, двух смертей уже достаточно. Хочешь стать третьей? Тогда продолжай вести так, как ведешь сейчас: трое плюс люди из другой машины. И затем я вспомнила Билла. Психа Билла Лундборга, на данный момент где-то на свободе. Позвонил ли ему Тим? Ему должна позвонить я, сказала я себе.

Бедный, несчастный, е***нутый ты сукин сын, сказала я про себя, вспоминая Билла и его мягкое толстенькое лицо. Ту атмосферу свежести, что витала вокруг него, подобно запаху свежего клевера, вокруг него, его дурацких штанов и дурацкого вида, как у коровы, довольной коровы. Почтовое отделение ожидает еще один раунд битья стекол, осознала я. Он пойдет туда и примется бить огромные витрины голыми кулаками, пока кровь не зальет ему руки. А потом его снова упекут либо в одно место, либо в другое — не важно куда, потому что сам он не видит разницы.

Как она смогла так его доконать? — спросила я себя. Какая злоба. Какая страшная жестокостько всем нам. Она действительно ненавидела нас. Это наказание нам. Я всегда буду считать себя виновной. Тим всегда будет считать себя виновным. И Билл тоже. И, конечно же, никто из нас не виноват — и все-таки, в известном смысле, виноваты все мы, но, как бы то ни было, это не имеет никакого отношения, после свершившегося, к несущественному, теоретическому и пустому, совершенно пустому, как «бесконечная пустота», величайшему Не-Бытию Бога.

Где-то в «Воццеке» есть строчка, которая приблизительно переводится как «Мир ужасен». Да, сказала я себе, мчась по Бей-бридж, совершенно насрав на скорость, здесь итог всему. Это высшее искусство: «Мир ужасен». В этих-то словах все и заключается. За это мы и платим композиторам, художникам и великим писателям, чтобы они расскaзывали нам это — постигая это, они зарабатывают себе на жизнь. Какое мастерское, острое понимание. Какая проникающая прозорливость. Крыса из водосточной канавы могла бы сказать вам то же самое, умей она разговаривать. Если бы крысы умели разговаривать, я бы делала все, что они говорят. Я знала чернокожую девушку. У нее были не крысы, крысы — это у меня, у нее, говорила она, были пауки, viz:[86] «Если бы пауки умели разговаривать». В тот раз на нее накатило, когда мы гуляли в парке Тилдена, и нам пришлось везти ее домой. Невротичная леди. Замужем за белым… Как же ее звали? Единственная в Беркли.

Viz — сокращенная форма «Vtsigoths», «вестготы», доблестные готы. «Visitation», «посещение», как посещение мертвых, с того света. Вот та старуха действительно несет за это вину. Если уж кто-то и несет, то именно она. Но это убийство спартанских гонцов, и теперь я проделываю это сама, после всех своих предупреждений. ВНИМАНИЕ: ЭТА ЛЕДИ — ЧОКНУТАЯ. Прочь с моей дороги! Да е***ть вас всех, на хрен, всех вас в ваших чистеньких больших тачках!

Я подумала:

Война, твои границы знаю;
Здесь, деспот Смерть, твой ужас меркнет.
Тиранов лишь врагом считаю,
Но добродетели друг верный.

И затем повторяется снова: «Здесь, деспот Смерть». Это великолепное название, не пародия. Поэтому оно и было принято — Тим выбрал мой заголовок и, конечно же, в своей обычной дурацкой манере не потрудился или же забыл сказать ей об этом. Точнее, сказал, что это он придумал его. Наверное, он так и думает. Все ценные идеи в истории человечества были выдвинуты Тимоти Арчером. Он создал модель гелиоцентрической солнечной системы. У нас до сих пор была бы геоцентрическая, не озаботься он этим. Где заканчивается епископ Арчер и начинается Бог? Хороший вопрос. Спроси его — и он ответит приведя цитаты из книг.

Ничто в этом мире не вечно, все накрывается жопой, подумала я. Вот как надо было это выразить. Предложу Тиму для надгробия Кирстен. Преподававшая в норвежской школе шведская кретинка. Я сказала ей миллион гадостей под видимостью игры. Ее мозг записывал их и проигрывал ей поздними вечерами, когда она не могла заснуть, а Тим дремал. Она не могла заснуть и принимала все больше и больше депрессантов, этих барбитуратов, которые и угробили ее. Мы знали, что этим и кончится: единственный вопрос заключался в том, будет ли это несчастный случай или же умышленная передозировка — как будто есть какая-то разница.

По договоренности я должна была встретиться с Тимом в квартире в Злачном квартале и потом отправиться с ним в собор Божественной Благодати. Я ожидала, что он будет с заплаканными глазами и обезумевшим от горя. Однако, к моему удивлению, Тим выглядел сильнее, собраннее и даже в буквальном смысле выше, нежели я видела его когда-либо прежде.

Обняв меня, он сказал:

— Мне предстоит жестокая драка. С этого момента.

— Ты имеешь в виду скандал? Наверно, в газетах и новостях поднимется шум.

— Я уничтожил часть ее предсмертной записки. У полиции только то, что осталось. Они были здесь. Возможно, они еще вернутся, Да, у меня есть некоторое влияние, но новости я заткнуть не смогу. Все, на что я могу надеяться, так это удерживать ситуацию в области догадок.

— А что было в записке?

— В той части, что я уничтожил? Не помню. Это уже в прошлом. Это касалось нас, ее чувств ко мне. У меня не было выбора.

— Не сомневаюсь.

— В том, что это было самоубийство, нет никаких сомнений. Мотив, конечно же, ее страх, что у нее снова рак. И они в курсе, что она была барбитуратовой наркоманкой.

— Ты так и говоришь о ней? Наркоманка?

— Конечно. Это бесспорно.

— И когда ты узнал?

— Когда познакомился с ней. Когда в первый раз увидел, как она их принимает. Ты знала.

— Да, — признала я, — я знала.

— Садись, я принесу кофе.

Он пошел на кухню. Я автоматически села на знакомый диван, гадая, можно ли найти где-нибудь в квартире сигарет.

— Как тебе сделать кофе? — спросил Тим, стоя в дверях кухни.

— Не помню. Да не важно.

— Может, лучше выпьешь?

— Нет, — покачала я головой.

— Ты понимаешь, что это подтверждает, что Рейчел Гаррет была права?

— Я знаю.

— Джефф хотел предупредить ее. Предупредить Кирстен.

— Получается, так.

— И я умру следующим.

Я подняла на него глаза.

— Так сказал Джефф.

— Не сомневаюсь.

— Будет жестокая драка, но я выиграю. Я не собираюсь следовать за ними, следовать за Джеффом и Кирстен. — Его голос звенел от суровости и негодования. — Христос затем и пришел в наш мир, чтобы спасти человека от подобного рода детерминизма, этого правила. Что будущее нельзя изменить.

— Надеюсь, что так.

— Моя надежда в Иисусе Христе. «Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света». От Иоанна, глава двенадцатая, стих тридцать шестой. «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте». От Иоанна, четырнадцатая, первый. «Благословен Грядный во имя Господне!» От Матфея, двадцать третья, тридцать девятый. — Тяжело дыша — его большая грудь вздымалась и опускалась, — Тим пристально посмотрел на меня и, направив на меня перст провозгласил: — Я не собираюсь идти тем же путем, Эйнджел. Они оба сделали это умышленно, но я никогда так не поступлю. Я никогда не пойду как ягненок на убой.

Слава тебе Господи, подумала я. Ты будешь бороться.

— Пророчество это или нет. Даже если бы Рейчел была самой сивиллой, даже тогда я не пошел на это с готовностью, как тупое животное, не предложил бы себя в жертву, чтобы мне перерезали глотку.

Его глаза пылали огнем. Иногда я видела его таким в соборе, когда он читал проповедь. Этот Тим Арчер говорил с полномочиями, которыми его наделил сам апостол Петр: по апостольской преемственности, не прерванной в епископальной церкви.


Когда мы ехали в собор Божественной Благодати на моей «хонде», Тим сказал мне:

— Я понимаю, что сам опускаюсь до судьбы Валленштейна. Подлаживаюсь под астрологию. Составляю гороскопы.

— Ты имеешь в виду доктора Гаррет?

— Да, ее и доктора Мейсона. Никакие они не доктора. Это был не Джефф. Он не возвращался с того света. Нет в этом правды. Тупость, как сказал этот бедный мальчик, ее сын. О боже, я не позвонил ее сыну.

— Я скажу ему.

— Это его добьет. А может и нет. Может он сильнее, чем мы думаем. Он видел насквозь весь этот бред о возвращении Джеффа.

— Если ты болен шизофренией, то не можешь не говорить правду.

— Тогда шизофренией должно болеть больше людей. Что это, история с новым платьем короля? Ты ведь тоже знала, но не говорила.

— Дело здесь не в знании. Здесь дело заключается в значимости.

— Но ты никогда не верила в это.

— Не уверена, — ответила я через некоторое время.

— Кирстен мертва, потому что мы поверили в чушь. Оба. А верили мы, потому что хотели верить. Теперь у меня нет этого мотива.

— Полагаю, нет.

— Если бы мы посмотрели в глаза суровой правде, Кирстен сейчас была бы жива. Я могу лишь надеяться, что положу этому конец, здесь и сейчас… и последую за ней позже. Гаррет и Мейсон могли догадаться, что Кирстен больна. Они злоупотребили больной, сбитой с толку женщиной, и теперь она мертва. Я считаю их виновными. — Он помолчал какое-то время и затем сказал: — Я пытался заставить Кирстен обратиться в клинику для наркоманов. Здесь, в Сан-Франциско, у меня есть несколько друзей, занимающихся этим. Я хорошо знал о ее зависимости и знал, что ей могут помочь только профессионалы. Мне пришлось пройти через это самому, как ты знаешь… с алкоголем.

Я ничего не ответила, просто вела машину.

— Останавливать издание книги слишком поздно, — продолжил Тим.

— Разве ты не можешь позвонить редактору и…

— Теперь это их собственность.

— Но они весьма почтенное издательство. Они послушаются тебя, если ты велишь им отказаться от книги.

— Они уже разослали рекламные предпубликационные материалы. Через них распространяются переплетенные гранки и ксерокопии рукописи. Что я сделаю… — Тим задумался. — Я напишу другую книгу. В ней будет рассказываться о смерти Кирстен и моей переоценке оккультного. Это будет для меня лучше всего.

— Я думаю, тебе следует отозвать «Здесь, деспот Смерть».

Однако он уже принял решение. Он энергично покачал головой:

— Нет, пускай все идет так, как запланировано. У меня годы опыта с подобными делами. Нужно примириться с глупостью — моей собственной, имею я в виду, конечно же, — и затем, примирившись с ней, начать ее исправлять. Моя следующая книга и будет таким исправлением.

— Аванс был большой?

Бросив на меня взгляд, Тим ответил:

— Не очень, принимая во внимание потенциал сбыта. Десять тысяч при подписании контракта, еще десять тысяч, когда я предоставил им законченную рукопись. И еще десять тысяч, когда книга будет издана.

— Тридцать тысяч долларов — куча денег.

Скорее самому себе, в раздумьях, Тим сказал:

— Думаю, я добавлю посвящение. Посвящение Кирстен. In memoriam. И немного напишу о своих чувствах к ней.

— Ты мог бы посвятить ее им обоим. Джеффу и Кирстен. И написать: «Упаси, Господи, от такого…»

— Очень подходяще.

— Добавь меня и Билла, — попросила я. — Если уж решил. Мы — часть этого кино.

— «Кино»?

— Это выражение из Беркли. Вот только это не кино, это опера Альбана Берга «Воццек». Они все там умирают, кроме маленького мальчика, скачущего на деревянной лошадке.

— Мне надо будет позвонить насчет посвящения. Гранки уже в Нью-Йорке, исправленные.

— Это она их закончила? Ее работа?

— Да, — ответил он рассеянно.

— А она правильно все сделала? В конце концов, она плохо себя чувствовала.

— Полагаю, что правильно. Я не просматривал их.

— Ты ведь собираешь провести мессу в память о ней? В соборе Божественной Благодати.

— Ах да. Это одна из причин, почему я…

— Думаю, тебе надо пригласить «Кисс». Это группа, очень почитаемая рок-группа. Ты ведь когда-то хотел устроить рок-мессу.

— Ей нравились «Кисс»?

— Сразу после «Ша-На-На».

— Тогда мы должны позвать «Ша-На-На», — ответил Тим.

Какое-то время мы снова ехали молча.

— «Патти Смит Груп», — вдруг сказала я.

— Можно мне задать тебе несколько вопросов о Кирстен?

— Я готова ответить на любой.

— Я хочу прочесть на службе стихи, которые ей нравились. Можешь мне назвать какие-нибудь? — Он достал из кармана пиджака записную книжку и ручку с золотым пером. Он ждал.

— Есть прекрасное стихотворение о змее, Дэвида Лоуренса. Она любила его. Не проси меня прочесть его, сейчас я не смогу. Извини. — Я закрыла глаза, стараясь не заплакать.


Примечания:



8

Имеется в виду стихотворение «Я не спешила к Смерти»



84

Опера Альбана Берга по драме Георга Бюхнера.

В финале оперы маленькому мальчику сообщают что его

мать мертва, но он не понимает смысла слов и продолжает

играть в лошадку.



85

«Ты! Мать твоя мертва!» (нем.)



86

Viz — сокращение латинского «videlicet», «то есть».









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх