Что ответит нормальный цивилизованный человек на, вопрос «Кто такой вампир»?

Современному человеку вспомнятся виденные им фильмы о графе Дракуле, прочая беллетристика о вампирах, а также статьи в газетах о маньяках-убийцах, выпивающих кровь у своих жертв. Еще могут вспомниться кровожадные деятели истории, кровавые диктаторы и палачи. Современный человек если и употребляет слово «вампир», то исключительно в переносном смысле — в отношении отпетых садистов и негодяев, принимая за первоначальный смысл образ Дракулы.

О Дракуле разговор особый. Его роль в истории вампиров — роль весьма интересная, хотя сам Дракула — не более чем талантливая выдумка Брэма Стокера.

В Румынии и по сей день ходит легенды о реальном Дракуле — не графе, а воеводе, славившемся своей жестокостью. Однако этот исторический персонаж вампиром не был. Брэм Стокер, создавая свой роман о Дракуле, использовал древнее предание о жестоком воеводе, которого он наделил сверхъестественными способностями.

Настоящий Дракула, прототип персонажа многочисленных книг и романов о вампирах, был обыкновенным тираном, паразитом, коих в истории предостаточно, а посему и его — настоящего Дракулу — можно назвать вампиром только в переносном смысле.

К слову сказать, не менее кровожадной, чем воевода Дракула, была Элизабет Бэтори, жена графа Ференца Надаши, смотрителя императорских конюшен и венгерского генерала.

Как свидетельствовал в XVIII веке отец-иезуит Ласло Туроши, графиня Бэтори, опасаясь потерять свою красоту; каждую неделю купалась в ванне, наполненной кровью молодых девственниц. Согласно наследованиям современного венгерского историка доктора Золтана Медера, шестьсот пятьдесят девушек стали ее жертвами, однако графине так и не удалось сохранить молодость.

Это еще один из тысячи многих пример правителей прошлого, купавшихся в прямом или в переносном смысле слова в крови своих жертв. Называя их «вампирами» мы сравниваем их с Дракулой Брэма Стокера. Выходит так, что первоначальный смысл слова вампир придумали авторы романом ужасов, а настоящих вампиров никогда не существовало?

Никакие тираны, пусть даже и самые жестокие, ни сам воевода Дракула человеческую кровь не пили. Это исторически неоспоримый факт и всякий нормальный человек понимает, что «вампиры» они лишь условно. Однако наша пресса употребляет слово «вампир» (уже не в переносном, a в прямом смысле) и в скандальных материалах о маньяках, действительно пьющих кровь твоих жертв.

"Ну вот это и есть настоящие вампиры», скажите вы, вспомнив несколько статей на эту тему. Раз пьет кровь — значит вампир. Есть еще летучая мышь к Латинской Америке, которая кровь пьет, — ее тоже вампиром назвали. Опасное существо. И все маньяки, что кровь пьют, — тоже вампиры. Настоящие. Так что все тут ясно.

Да нет, неясно. Существует масса кровососущих существ. Давайте и их вампирами назовем: комаров, москитов, клопов, клещей, пиявок и тысячи прочих. Давайте назовем вампирами и людей: тех аборигенов Севера, Кавказа, Африки, Азии, которые постоянно пьют свежую кровь животных. Это сотни миллионов людей, вся беда которых в том, что они еще не достигли достаточной степени цивилизованности. В некоторых регионах Океании принято выпивать родственниками кровь и соки организму умершего сородича; разве кто-то назовет это вампиризмом?

Это не вампиризм это глупость, с которой норой чрезвычайно трудно бороться. Дикари готовы защищать свои маразматические традиции и противоестественный уклад жизни любой ценою и столь же дикарскими методами.

За примерами тут далеко ходить не надо: в XXI век нецивилизованные народы не вытянешь даже танками, и кровавые диктаторы, как ни странно, пользую поддержкой своих отсталых народов.

Но не это предмет книги, эти вопросы пусть решают политики, военные и этнографы: важно просто понять, что отсталые народы, у которых принято пить кровь животных и человека, вампирами не являются! И мы, европейцы, возможно, имели подобные традиции одну-две тысячи лет назад. Когда это является нapодной традицией, когда это повсеместно принято, неприменим термин «патология». И только у европейцев всякий маньяк, выпивающий человеческую кровь. патологичен, и со стопроцентной уверенностью его назовут «вампиром».

Мне вспоминается история 14-летнего мальчика-кампучиица из армии красных кхмеров Пол Пота, рассказанная польским журналистом, очевидцем событий. В 1979 году, в разгар гражданской войны, этот мальчик убил свою первую жертву. Товарищи по партии и оружию приобщили его к святой традиции красных кхмеров: распороть живот убитого врага, достать его печень и съесть ее тут же, еще теплой. Что он и сделал. Что и делали все остальные, и делают сейчас, когда вы читаете эти строки, поскольку гражданская война в этой стране еще не окончена. Это противоестественно, но кое-где так до сих пор принято — поедать печень либо сердце врага.

В мире происходят вещи, творимые людьми, не укладывающиеся ни в какие рамки цивилизованной жизни; по сути дела, мы не знаем о таких вещах ничего, хотя они на самом деле происходят.

К слову сказать, тот мальчик действительно оказался сущим кровопийцей: в свои четырнадцать лет он стал начальником больницы, переоборудованной затем в тюрьму. Вывшего директора больницы и весь дипломированный медперсонал он заставлял заниматься только одним — чистить солдатские нужники; в течение месяца всех врачей расстреляли, а печень директора больницы показалась мальчику особенно вкусной.

И кхмерский мальчик тут совсем не виноват, таковы некоторые традиции народа, имеющие мало чего человеческого, а больше звериного, и если мы сейчас будем рассуждать об этих людях как о вампирах, то мы немыслимым образом запутаем этот вопрос.

Венгерская графиня Бавори желая сохранить свою красоту, каждую неделю купалась в ванне, наполненной кровью молодых девственниц

Примем за отправной пункт, что люди-людоеды не являются вампирами, поскольку целые народы сегодня практикуют каннибализм. Но ведь вот какая штука: стоит такому каннибалу-выродку появится в Европе, как тут же его называют вампиром. По одной причине: им оказался европеец.

В 1949 году весь цивилизованный мир был потрясен злодеяниями Джона Хейга; пресса окрестила его «лондонским вампиром», В камере смертников он написал свои записки, где подробно поведал обо всех совершенных им преступлениях.

На мойвзгляд, его история — типичная для тех случаев, когда пресса однозначно и провозглашает преступника вампиром.

Нет смысла целиком цитировать его посмертную исповедь, это скорее из области криминалистики.

Остановимся только на тех моментах, где человек, объявленный прессой «вампиром», рассказывает о том, как он пил кровь своих жертв.

Здесь и далее все переводы с иностранных языков сделаны автором книги.

Ниже отрывки из посмертной записки Джина Хейга, названной им «Мое признание». В прессе их назвали «Достоверные признания лондонского вампира, написанные в камере смертников». Это ярчайший пример того, как пресса, общество и сам маньяк-убийца полностью утрировали, исказили смысл слова «вампир», сведя его только к одному: что, мол вампир пьет кровь.

На самом деле главный признак вампира я другом: вампир — это похороненный человек, являющийся своим близким. Джон Хейг был вовсе не похороненным, а просто — по его словам — имел якобы тягу пить кровь других людей. Вампиризм ли эго? Нет. Мало того, вампиризм — это, скорее всего, болезнь, как дальше увидят читатели книги, Был ли болен заразным заболеванием Хейг? Если он к был болен, то болен психически, а в остальном он был совершенно здоров.

Характерно, что последними словами Хейга, сказанными им перед повешением во дворе Вендсворской тюрьмы 10 августа 1949 года, были: «Мне не жалко покидать Англию изза ее предрассудков». На мой взгляд, это прямо говорило о том, что своим «вампиризмом» Хейг одурачил английское общество. Но пресса не поняла его последних слов и никак их не комментировала.

Текст взят из «France-Dimanche & Graphit Service», 1949. Этот документ был напечатал одновременно «France-Dimanche» во Франции «Life» в США и «New Worlds of die World» и Англии через несколько дней после повешения Джона Хейга.

«Лондонский вампир», названный так и свое время прессой, был повешен в Вендсворской тюрьме 10 августа 1949 года. За несколько дней до исполнения приговора он просил пронести репетицию казни: он хотел убедиться, что казнь будет исполнена без осечек. Согласно его особой просьбе в завещании, его светло-серый костюм и красный галстук были оставлены для воскового манекена, который и до сегодняшнего дня представляет его в Комнате Ужасов Музея мадам Тюссо.

Итак, вот то, что о себе рассказал Джон Хейг — в тех эпизодах, которые интересны в нашей теме.

Я пройду в первый и последний раз в ту из двух дверей моей камеры, которую я никогда не видел открытой. Одна служит моим охранникам, когда они приходят меня навещать. Но я знаю, что вторая дверь, всегда закрытая, — та, через которую уводят человека на казнь. Это действительно порог, за которым начинается загробная жизнь.

Я пройду в эту дверь без страха и без угрызений совести. Люди осудили меня, потому что я вызывал у них ужас. Я угрожал их нищему обществу, их порядку. Но я выше их, я участвую в жизни высшей, и все, что я сделал, все то, что называют преступлениями, — я совершил, движимый божественной силой.

…Я спрашиваю себя — существует ли кто-нибудь на этой земле, кто мог бы меня понять?

Порой мне трудно это сделать самому, и сейчас, когда я пишу обо всем, что пережил, у меня нет надежды найти читателя, который был бы достоин моего уровня.

…Первый, кого я убил, — это Вильям Дональд МакСвен…Как-то ночью я предложил ему зайти ко мне в квартиру, где я жил в полуподвальном помещении и где располагалось моя кладовая — Глоучестер Роуд, 79.

Свен-младший согласился. Он вошел вместе со мной…

…Я не могу объяснить того, что делал потом, без ссылки на события предшествующие — и даже связанные с самим моим детством. Мне необходимо рассказать о снах, которые я видел в детстве.

…Чаще мои сны рассказывали о крови. Они играли роль страшную и обвораживающую в моем существовании. Однако я еще не знал вкуса крови. Но случай заставил меня попробовать ее, и я уже не смог его забыть.

Мне было 12 лет. Я ранил себе руку щеткой для волос с металлическими зубьями. Я лизал кровь, и это произвело во мне настоящую революцию. Эта липкая жидкость, теплая и соленая, которую я всасывал с кожи, была жизнь, сама жизнь. И открытие это преследовало меня потом в течение многих лет.

Вскоре я стал нарочно резать себе палец или руку, чтобы прижаться губами к открытой ране и ощутить вновь этот невыразимый вкус.

Случай заставил меня возвернуться через столетия цивилизации к тем легендарным временам, когда люди черпали свою силу в человеческой крови. Я открыл в себе РАСУ ВАМПИРОВ.

Почему? Почему я? Я не смог бы этого объяснить. Я описываю только то, что испытал.

…В 1944 году я путешествовал на автомобиле по Суссексу. Проезжая по Три Бриджес, я слишком поздно заметил выехавший навстречу грузовик. Столкновение было ужасным. Моя машина перевернулась. Я не потерял сознания, но у меня была глубоко поранена голова. Я истекал кровью. Мне удалось выбраться из перевернутой машины. Кровь стекала через все мое лицо — до самого рта. И этот вкус разбудил во мне все спящее ранее самым решительным образом. Той же ночью мне виделся ужасающий сон. Я видел лес распятий, которые постепенно превращались в деревья. Я увидел, как показалось вначале, росу или дождь — капающий с ветвей. Но приблизившись, я понял, что это кровь. Внезапно весь лес стал извиваться, скручиваться, и по деревьям заструилась кровь. Она сочилась по стволам. Она лилась с покрасневших ветвей. Мне казалось, что я слабею, что теряю все свои силы.

И тут я увидел какого-то человека, который ходил от дерева к дереву, собирая кровь. Когда чаша стала полной, он приблизился ко мне. «Пейте!» — сказал он. Но я был словно парализован. Сон рассеялся. Но ощущение слабости осталось, и меня тянуло всем моим существом к чаше. Я проснулся в состоянии, похожем на кому. Я все еще видел руку, протягивающую мне чашу, до которой я не мог дотянуться, и эта ужасная жажда, которой не знает никто другой, осталась во мне навсегда.

В течение трех или четырех ночей я видел тот же сон, и каждый раз, пробуждаясь, я был переполнен страшным желанием.

Вы понимаете теперь то, что могло произойти со Свеном-младшим, когда тем осенним вечером он находился у меня один. Я уложил его насмерть ножкой стола или куском трубы, я не помню точно.

И тогда я разрезал ему горло перочинным ножом. Я попробовал пить его кровь, но это оказалось неудобным. Я не знал, как мне поступить. Я поднял его тело и держал над раковиной, пытаясь набрать в стакан, я убедился, что могу высасывать ее из самой раны — медленно и с глубочайшим наслаждением.

…Этой ночью я видел лес и чашу. Но на этот раз я смог ее взять, и, когда я пил из нее кровь, то испытывал такое же наслаждение, какое испытал до этого наяву. Я проснулся и думал о том, что я совершил. И спрашивал себя, как это могло произойти.

Я вернулся в подвал и осознал тогда, что мне нужно принять решение по поводу тела. Раньше я не задумывался об этом. Но я представил внезапно и ясно прекрасный метод.

Я уже располагал в своем ателье определенным количеством серы и соляной кислоты для травления металлов. Я достаточно разбирался в химии, чтобы знать, что человеческое тело в основном состоит из воды. Серная кислота способна ее жадно поглощать. К несчастью, у меня ничего не было подготовлено. Только после шестого или седьмого случая я стал готовить заранее средства, чтобы избавиться от трупов. Мне нужно было найти какой-нибудь резервуар, чтобы положить туда тело. На одном из кладбищ я обнаружил что-то вроде металлического бочонка. В нем я и разместил МакСвена. Его тело растворилось в кислоте. Я поднял люк в сточный желоб и вылил туда весь этот раствор. Если что-то и осталось от МакСвена, то это найдут в море — там, куда ведут сточные трубы Лондона.

…Два месяца спустя у меня появилась вторая жертва, на этот раз женщина. Ей было около 35 лет. Она была брюнеткой, среднего роста. До этого я ее никогда не видел.

Мы повстречались на улице, в квартале Хаммерсмит. Я заговорил с ней на мосту. Я сразу же понял, что она должна умереть. Я был тогда снова во власти снов, и снова хотел пить из чаши. Она согласилась пойти со мной. Я ударил ее по голове, потом пил ее кровь.

…Старика и старуху МакСвенов я убил в один день. Полиция так и не заметила исчезновения этой семьи, хотя война была в самом разгаре, и это было время, когда контроль над гражданскими лицами усилился благодаря продуктовым карточкам и всякого рода документам.

Ни одно из убийств не было совершено мною из корыстных побуждений. А если какая-либо выгода и обнаруживалась, то я принимал ее как новое доказательство заботы, которую оказывала мне высшая сила. Но выгоды эти были для меня действительно чем-то вроде побочных обстоятельств.

Что касается МакСвенов, то я отправился к адвокату в Глазго и подделал нотариальный контракт, в котором я был представлен под именем Вильяма Дональда МакСвена. Мне было нетрудно подделать его подпись. Еще до этого я подделал свои свидетельства. Согласно первому из них, я входил во владение правом продажи собственности семьи Мак-Свен. Это дало возможность осуществить целую серию сложных операций, которые через два года принесли мне 4 тысячи ливров.

…Когда я находился под влиянием моих снов, то не видел ничего, кроме чаши, этой чаши, протянутой мне, и я кричал от жажды и мучился от пересохшего горла, пока не вводил в свой подвал какое-нибудь человеческое существо и через несколько мгновений в невыразимом облегчении всасывал открытым ртом саму жизнь.

Моей пятой жертвой стал незнакомый молодой мужчина по имени Макс. Но я расскажу вначале о номерах 6 и 7, молодоженах Хендерсонах.

Арчибальд Хендерсон был лондонским врачом. У него была чудесная юная жена Роза. Они исчезли в феврале 1948 года.

…В то время — во время моего тесного знакомства с Хендерсонами — мне виделся особенно мучительный сон. О! В этот раз не было кровавых деревьев и чаши с кровью, протянутой мне. В этом новом сне я прокусывал шею девушки, одной из моих подруг, и жадно всасывал ее кровь. Мне стало страшно от мысли, что я могу хотя бы во сне ранить того, кого уважаю и люблю.

Но Хендерсоны не были моими друзьями. Просто знакомство, не больше. И когда я знал про человека, что он должен стать моей жертвой, я больше не мог, к моему удивлению, испытывать к нему дружеских чувств.

…Арчи было уготовано стать моей следующей жертвой. Под каким-то благовидным предлогом я отвез его из Брайтона в Кроли, и в моем ателье на Леопольд Роуд я убил его выстрелом в голову из его собственного револьвера, который похитил у него до этого.

Вернувшись в Брайтон, я сказал Розе: «Арчи заболел, и я оставил его у себя. Болезнь не опасна, но хотелось бы, чтобы вы приехали. Я отвезу Вас». Она поехала без всяких опасений. В ателье я ее убил, как — уже не помню.

Я высосал у Арчи и Розы почти всю кровь. Я чувствовал покровительство невидимой силы. Я был так уверен в себе, что оставил тела в ателье, пока ездил купить газовую маску и новый резервуар для кислоты. Маска, как я уже объяснил, предохраняла меня от опасных испарений серной кислоты, возникавших во время работы с раствором. Новый резервуар предназначался женщине. Я оставил Арчи и Розу безо всякого беспокойства. Его я должен был растворить во второй половине дня в пятницу. А в субботу вечером прекрасное тело, в котором заключалась при жизни вся прелесть Розы, растворилось в кислоте, словно восковая кукла в огне. Форма тела и его цвет медленно исчезали гигантским сахарным куском, который я переворачивал длинным колом — постепенно, терпеливо, спокойно…»

Думаю, этих отрывков достаточно для того, чтобы у читателя сложилось представление о преступлениях Джона Хейга и о его «вампиризме». В завершение приведу еще один любопытный отрывок из его посмертного признания — завершающую часть текста, где убийца подводит итог своей жизни и ищет смысл сделанному:

«Когда меня выпустили на свободу, Великобритания уже вступила в войну. Я нашел себе службу в гражданской обороне. И ужасы невиданных бомбардировок Англии освободили меня от идеи о справедливости и любящем Боге.

Однажды я находился на одном из сторожевых постов с санитаркой Красного Креста. Внезапно завыли сирены. Они не смолкали, пока падали бомбы. Мы с санитаркой вышли, чтобы добраться до нашего поста — туда, где мы по распорядку должны были находиться. Вдруг я услышал ужасный свист и бросился под ворота. Бомба разорвалась в апокалипсическом грохоте. В тот момент, когда я, контуженный, поднялся, к моим ногам скатилась человеческая голова. Голова, которая только что принадлежала моей спутнице — такой веселой, такой красивой.

Как Бог мог позволить такой ужас? Сейчас я не думаю больше о Боге, но я думаю о Высшей Силе, которая руководит нами и таинственным образом управляет нашей судьбой, не заботясь о добре и зле. Я рассказал, как она заставляла меня перерезать человеческие горла после того, как посылала мне ужасные, дарящие жажду крови сны.

И это я, тот, кто любит и обожает самое маленькое, самое слабое из созданий, — стал тем, кому было приказано совершить эти злодеяния и пить человеческую кровь.

Это невозможно, девять моих жертв должны иметь какое-то объяснение, лежащее вне земного мира. Не может быть, чтобы они остались просто бессмысленным сном сумасшедшего — полным шума и ярости, как пишет великий Шекспир.

Так есть ли загробная жизнь? Я скоро это узнаю. И ожидая, прощаюсь…»

Итак, вот признания лондонского «вампира», наделавшие много шума на Западе в те годы.

Комментируя эти записки, написанные в камере смертников, а потому в какой-то степени искренние, а в какой-то — позерские, западная пресса без колебаний называла Джона Хейга вампиром, тем более что сам он считал себя таковым. Записки, написанные, прямо скажем, незаурядным человеком, подробно живописуют «мотив» убийств (некое страстное желание пить кровь своих жертв) и сам механизм коварных преступлений.

Один мой знакомый психолог, прочтя приведенный выше документ, высказал следующую оригинальную точку зрения: поведение подобных Джону Хейгу людей объясняется тем, что они, по природным генетическим причинам, как бы испытывают постоянное естественное опьянение, накладывающее отпечаток на всю их деятельность. Их мозг находится изначально, с рождения в опьяненном состоянии, а потому здраво и трезво ни себя, ни реальный мир они никогда не способны воспринимать.

Моя точка зрения на этот счет несколько отличается. Джон Хейг, как он сам признается, имел прямую финансовую прибыль от совершенных им преступлений, хотя он всячески старается доказать, что деньги не были главной целью его убийств. Пусть так, однако, он совершал убийства — в подавляющем большинстве случаев — такие, которые он использовал для своего обогащения. Что тут было первым, главным для человека, откровенно называющего себя мошенником? Кровь или деньги?

Никто не видел, как он пил кровь своих жертв. Все это могут быть пустые слова, ориентированные на падкую до сенсаций прессу. Это может быть продиктовано и желанием избежать смертной казни — в том случае, если Хейга признают сумасшедшим. Есть и еще масса всяких причин, по которым Хейг мог придумать историю с выпиванием крови жертв.

Однако существенно не это. Джон Хейг называет себя «вампиром» только по одной причине: он якобы пил кровь людей. Пусть он ее и пил, но как я уже говорил выше, человеческую и животную кровь пьют и сегодня целые народы, однако вампирами себя не считают и таковыми их никто не называет. Зачем же нам надо его называть вампиром только по той причине, что он себя им возомнил?

Да, Джон Хейг, по его словам, страдал жаждой крови — жаждой противоестественной и требующей своего утоления. Но возникает вопрос: почему он не стал пить кровь собаки и чем это она отличается от человеческой? А то, что он за всю долгую жизнь смог утолить свою якобы жажду только девять раз (из них не все доказаны полицией), свидетельствует о том, что его тяга к крови, если таковая и существовала, рождалась на уровне психическом, но не физиологическом. А только последнее и есть главный показатель вампиризма.

Джона Хейга никто не спросил: что есть в его представлении «вампир»? Я уверен, он не знал, что вампир — человек, считающийся умершим. Этого не знали и журналисты, провозгласившие Хейга вампиром; им был не важен смысл понятия. Важно было другое: слово «вампир», поставленное в заголовок, соберет новые тысячи подписчиков.

Мое мнение однозначно: Джон Хейг не был вампиром. Он был либо хитроумным убийцей, который наплел бог-весть что в свое оправдание и для утоления своего тщеславия, либо был действительно обыкновенным маньяком-психом.

Историю садиста Хейга я привел с одной целью: продемонстрировать типичный случай журналистской лихорадки, делающей из мухи слона. В нашей периодике есть определенный контингент газет, печатающих всякую ерунду, абы было занятно, абы покупалось. Материалам, которые публикуются в таких газетах, нельзя верить совершенно. Хоть записки Хейга действительно подлинные и опубликованные в достаточно престижных западных изданиях («France-Dimanche», «Life» и «New Worlds of the World»), журналисты в своей оценке и комментариях не были объективны, поскольку у прессы есть свои законы, продиктованные стремлением к выживанию.

История Джона Хейга не единична, для западной прессы подобные темы — лакомый кусочек, и журналисты частенько балуют читателей появлением новых «вампиров».

В 1929 году пригороды Дюссельдорфа терроризировал некий Петер Куртен, пресса окрестила его немецким «Джеком Потрошителем». Подстерегая свои жертвы на проселочных дорогах, он убивал их и выпивал их кровь. По приговору суда его казнили, и хотя он не воскрес и не появлялся больше в пригородах Дюссельдорфа, пресса признала случай Петера Куртена без всяких на то оснований «самым достоверным среди зарегистрированных проявлений вампиризма».

Еще одного «вампира» поймали в 1974 году в Гамбурге, им оказался 24-летний Вальтер Локк. Начитавшись Брэма Стокера и свихнувшись на почве безраздельной любви к графу Дракуле, он похитил 30-летнего электрика Хельмута Мэя, прокусил ему вену на руке и выпил стакан его крови. После чего заявил перепуганному электрику, что отныне он — слуга Дракулы. Первой обязанностью нового слуги стала охрана сна господина, устроившего себе ложе в заброшенном склепе на гамбургском кладбище. Когда «Дракула» заснул, Хельмут Мэй убежал и пожаловался в полицию, которая тут же и арестовала могучего «вампира» прямо в его гробу («News of the World», 27 октября 1974 г.).

Занятный случай описывает еще одна английская газета — «Дэйли миррор» от 4 августа 1971 года. Магистрат одного из городков Северного Уэльса вынес судебный приговор, обвинявший двадцатилетнего рабочего фермы Алана Дайка в вампиризме. Опрос свидетелей показал, что он публично признался в том, что он — вампир; в доказательство тому он зарезал шесть овец, двух ягнят, четырех кроликов и одну кошку, затем совершил магический церемониал и выпил кровь бедных животных. В тот момент, когда он поднимал чашу и провозглашал: «Дьявол! Твое здоровье!», присутствовавшие якобы слышали далекие раскаты грома. Суд приговорил «вампира» к трехгодичному условному сроку и штрафу, а также запретил ему впредь пить кровь.

От себя лично я хотел бы задать мудрому суду один вопрос: почему суд не пошел дальше в своих «мерах по борьбе с вампиризмом и выпиванием крови животных» и не запретил выпуск кровяной колбасы? По всему миру ее выпускают сотни тысяч тонн; да вот взять хотя бы моего соседа: сегодня в гастрономе он — заметьте — совершенно публично, на глазах сотен людей, купил пол кило кровяной колбасы и съел ее нагло на ужин. Вампир, да и только. Осталось только осиновый кол приготовить на этого злодея.

Собирая в течение нескольких лет информацию в органах печати, так или иначе связанную с вампиризмом, я скопил огромное количество материалов, где понятие «вампир» трактуется так, как в признаниях Джона Хейга.

Чего только тут не встретишь: и репортажи об открытии в Прибалтике «Общества вампиров» (где малолетние наркоманы, развращенные бездельем и никчемностью, мнят себя зловещими кровососами), и откровения московских вампирш, пытающихся набить себе цену оригинальным имиджем, и прочий, прочий идиотизм. Слово «вампир», видите ли, весьма престижно, незаурядно. Очень забавной мне кажется мысль, что бы делали все эти горе-вампиры, если бы хоть раз столкнулись с реальным вампиризмом? О существовании такого они и не предполагают, они думают, что «вампир — это просто тот, кому не противно пить теплую кровь».

Велика глупость человеческая, и дай им Бог всем, поистине неразумным, никогда не встретить то, чем они себя называют. Это то же самое, что возомнить себя больным чумой и кричать об этом на каждом углу, пугая прохожих. Они не знают, что такое чума, чума для них — карнавальная маска.

Признаюсь, порой возникает нехорошее желание заразить вампиризмом тех, кто мечтает о славе быть названным вампиром. Хочешь быть вампиром — так и стань им.

Но знай, что впитаешь такой ужас, какой переломает любую психику, что поседеешь в единственный вечер, что вены себе будешь резать и стену ногтями скрести от ужаса, и никто, никто не придет тебе на помощь, пока не умрешь ты и все твои дети. И тогда ты станешь вампиром. Вампиром настоящим, а не самозваным и не выдуманным, и увидишь, что нет в этом никакой романтики, как нет никакой романтики оказаться заразившимся чумой.

Это он сеет страх и ужас, это
он приносит смерть на крыльях
ночи, это его кровожадная улыбка
и зловещие клыки заставляют
трепетать уже не одно поколение.
Он умирает лишь затем, чтобы
возродиться еще более могущественным
в новой книге и новой телепостановке.
он входит в каждый дом и врывается
в наши кошмары, он — страх
человеческий…

«Этот вампир имеет силу двадцати
человек; он хитрее смерти, потому что
его хитрость — плод веков; все люди,
к которым он может приблизиться,
в его власти; он больше чем зверь, так
как он — дьявол во плоти…»

Первый роман написал о нем в 1897 году Брэм Стокер — ирландский писатель, театральный критик и издатель крупной газеты. Пятидесятилетний автор стал тут же известен во всей Европе, роман принес ему неожиданную славу, и Стокера даже осчастливили званием почетного члена некоего секретного магического общества, куда входили писатели, специализирующиеся на всякого рода мистике.

Сюжет романа хорошо известен, после распада СССР он многократно переиздавался на русском языке, а зрители смогли увидеть несколько экранизаций книги, снятых в разные годы талантливыми режиссерами Голливуда. История вампира Дракулы из Трансильвании стала первой из огромнейшей серии кинотворений, насчитывающих несколько сотен полнометражных фильмов («Ужас Дракулы», «Невесты Дракулы», «Кошмар Дракулы», «Большая любовь графа Дракулы», «Дочь Дракулы», «Возвращение Дракулы» и другие), причем серия продолжает сниматься и сегодня. В начале XX века по мотивам знаменитого романа Брэма Стокера были созданы многочисленные театральные постановки, одна из них выдержала в Лондоне 18 сезонов. Самый известный из кинофильмов — «Бал вампиров» американского режиссера Романа Поланского — оказался настолько жутким, что у кинотеатров, где он демонстрировался, дежурили кареты скорой помощи, а прохожие вздрагивали, слыша, как кричат в зале перепуганные насмерть зрители.

Один из исполнителей роли зловещего графа — Бела Лугоши — так вжился в образ, что его доставляли на спектакль в гробу, который несли загримированные вампирами актеры; Бела Лугоши даже на смертном одре воскликнул: «Я — Дракула!». Роман Стокера стал настольной книгой и для другого исполнителя роли Дракулы — известного актера Кристофера Ли.

Прототип графа Дракулы — Князь Валахии Влад V по прозвищу Цепеш

Нет числа продолжениям книги, эту тему усиленно осваивали сотни западных писателей.

В чем же секрет популярности Дракулы? Наверно, в природной тяге человека ко всему неведомому, таинственному. И, кроме того, история кровожадного графа — вампира — это упоительная сказка для взрослых, где отважные и благородные герои преодолевают самый страшный страх — страх перед мертвым — и неизменно побеждают Зло.

Летописцы рассказывают, что князь Влад Дракула частенько пировал, с удовольствием созерцая корчащуюся на колу жертву. Как-то раз турецкие послы воспротивились снять в его присутствии свои тюрбаны. Рассерженный князь приказал прибить тюрбаны к головам послов гвоздями. Злодеяниям валахского воеводы нет числа, и легенды о его мрачных «подвигах» гуляли по всей Европе. Одно из писаний о князе, называвшееся «Сказание о Дракуле-воеводе», привез в Московию посол царя при дворе венгерского короля Федор Курицын. Кончил же свой жизненный путь Влад ЦепешДракула столь же трагично, как и герой романа Стокера, — коварные враги заманили воеводу в ловушку и изуверски убили.

В XX веке Румыния одарила мир еще одним «Дракулой». «Гений Карпат», как величали в Румынии Николае Чаушеску, прославился не меньшей жестокостью и кровожадностью. Недаром в Румынии ходили слухи, что в стране есть детские сады, где детей специально откармливают, а их кровь затем переливают товарищу Чаушеску — для его бодрости и омоложения.

После казни диктатора румыны несли его портрет с огромными клыками, скандируя: «Чаушеску — Дракулеску!».

Пожалуй, именно такого сравнения главы социалистического государства со знаменитым вампиром-кровопийцей опасался Чаушеску, введя запрет на публикацию романа Брэма Стокера в Румынии.

Во времена правления диктатора румынский журнал «Магазин историк» назвал произведение «грубой мистификацией ирландского писателя, превратившего отважного воеводу в одиозного вампира» и сетовал на то, что книга якобы оскорбляет национальные чувства румын. А придворные историки Чаушеску всячески радели за репутацию валахского воеводы, выдвинув «теорию», что тот вовсе не был жестоким и только обстоятельства вынуждали его столь сурово обращаться с врагами.

Похоже, существует определенная закономерность, связанная с тем, что фильм о графе Дракуле запрещают в странах с тоталитарным режимом: если на экранах кинотеатров нет фильмов о Дракуле, значит сам Дракула в стране и правит. Но диктатор-кровосос и иже с ним забывают, что Свет рано или поздно побеждает Тьму, подтверждением чему и является скорбная участь вампира вымышленного и двух его реальных близнецовпрототипов.

Все, как в обыкновенной сказке, разложено по полочкам: вот злодеи, таковы их возможности и способности, таковы их методы и средства, таковы их уязвимые стороны; а вот положительные герои со своими средствами и методами борьбы с вампиром.

Обращает на себя внимание тот факт, что практически все произведения о вампирах строились и строятся по одной, проверенной годами, схеме: вампир поначалу побеждает, поскольку никто не подозревает его в коварных и таинственных злодеяниях. Но как только вампир разоблачен, все сразу знают что делать, куда бежать, что найти и как вампира убить — вампир обречен. Конец книги (фильма).

Карта Балкан эпохи Влада Цепеша, который правил, в Валахии: вокруг нее позже будет свирепствовать эпидемия вампиризма.

Как признался сам «отец» Дракулы, Брэм Стокер, «мощь вампиров заключается в том, что никто не верит в их существование». Это справедливое замечание и используется с успехом в каждом сюжете о вампирах.

Еще за пятьдесят лет до появления романа Стокера «Граф Дракула», а именно — в 1847 году, в Лондоне стал выходить чрезвычайно популярный 1000-страничный сериал «Вампир Варни, или Кровавое пиршество». Каждая новая глава этого эпохального произведения представляла собой отдельную книгу весьма, однако, скромного объема: обложка с яркой картинкой и восемь страничек печатного текста. Серия называлась «Пенни дрэдфулс», и выпущено всего было 220 таких книжек. Авторов их сегодня установить трудно, хотя предполагают, что некоторые из глав были написаны литераторами Томасом Пекеттом Престом и Джеймсом М. Раймером.

Нет никаких сомнений, что Брэм Стокер, будучи еще подростком, читал книги этого сериала, и возможно именно они натолкнули его на идею создания «Графа Дракулы». Сам сериал изначально предназначался для публики неразборчивой и нетребовательной: его читали главным образом подростки, туповатые скучающие мамы, пролетариат и прочая подобная аудитория. Аналогичные сериалы, к слову сказать, издавались с успехом и в дореволюционной России: приключения Пинкертона, приключения Шерлока Холмса и т. д. Писались они совершенно бездарно никому не известными журналистами, потому и вполне справедливо канули в Лету. Столь же бездарный сериал «Вампир Варни» интересен для нас только как подтверждение того, что образ вампира со всеми своими атрибутами существовал задолго до рождения литературного графа Дракулы.

Мало того, сама история поездок вампира по Европе, пребывание его в Англии и в балканских странах, составляющее важное звено сюжета «Графа Дракулы», также не ново. Стокер вполне мог позаимствовать эти сюжетные ходы у Джона Полидори, еще в 1819 году опубликовавшего свою повесть «Вампир».

Всякий литературовед чтит и уважает память «четверки Женевского озера» за тот вклад, который она внесла в развитие готики. Четверка — это супруги Шелли, Байрон и еще юный в ту пору врач Джон Полидори.

Князь Влад V Валахийский имел прозвище Цепеш, что означало в переводе с румынского «кол», поскольку он имел привычку сажать на кол своих врагов

Две недели маялись они со скуки у Женевского озера, удрученные паршивой погодой и надоевшие сами себе. Русская графиня Брюс, вилла которой живописно располагалась неподалеку, отнеслась к бездельникам с сочувствием и пониманием. Она пригласила их провести вечер у себя на вилле, где до самого утра гости развлекались, читая мистические рассказы из «Фантасмагорианы» — собрания старонемецких легенд и преданий. От нечего делать участники вечеринки решили попробовать собственные силы и написать что-нибудь эдакое, страшноватое. А поскольку делать больше действительно было нечего, вся четверка принялась писать.

Джордж Байрон и Перси Биши Шелли вроде бы что-то и начали писать, но, почувствовав неминуемую скуку, оставили свои отрывки незаконченными. Однако Мэри Шелли потрудилась на славу и обрадовала мир знаменитым романом «Франкенштейн», о котором сегодня знает, пожалуй, каждый. Что касается Джона Полидори, то он создал повесть «Вампир».

Кадр из очередного фильма о вампирах: массовая культура в силу своих законов исказила до неузнаваемости образ вампира: клыки, боязнь света и креста — и непременно красивые девушкижертвы, какой же без них сюжет?

Сама по себе повесть покажется современному читателю скучноватой, поскольку написана в традициях романтической готики и чрезмерно насыщена предрассудками и чопорной чепухой своей эпохи. Примечательно то, что вампир в повести отнюдь не обладает выдуманными позже беллетристами качествами, ярко продемонстрированными в опубликованном почти век спустя романе «Дракула»: превращение в летучую мышь, гипнотизм, сатанизм и боязнь креста, святой воды, прочее. Полидори весьма скромен в описании необычности вампира как такового: он, во-первых, мертвенно бледен, во-вторых, для своего выживания должен ежегодно пить кровь молодой девушки, в-третьих, не умирает от смертельных для обычного человека ран.

Продукция массовой культуры: плакаты фильмов о вампирах

У меня складывается такое впечатление, что чем раньше написан рассказ о вампирах, тем меньшими способностями вампир в нем обладает. С годами, с десятилетиями, потраченными в муках трудоемкого вымысла, писатели наделяли вампира всяческими новыми способностями и уязвимыми местами.

Забавно проследить этот процесс: когда и кто первым придумал, что вампир боится креста, когда и кто придумал, что вампира убивает солнечный свет и т. д. А способность вампира превращаться в летучую мышь наверняка придумали тогда, когда Европу напугали путевые заметки натуралистов-исследователей, изучивших экзотическую летучую мышь, питающуюся кровью.

В повести Полидори «Вампир», одной среди самых ранних в вампирической литературе, дожившей до наших дней, в рамки реального вампиризма не укладывается главным образом один пункт: что вампир якобы пьет ежегодно кровь девушек для продления своей жизни. Это действительно вымысел, причем, принадлежит он наверняка не автору, а заимствован из современной ему беллетристики. Этот пункт (наличие в сюжете жертвы-девушки) продиктован требованиями литературы эпохи романтизма, без него в те годы вообще не могло быть создано художественное произведение; он в дальнейшем и стал отправной точкой для «Вампира Варни», «Дракулы» и всего остального, рождающегося и в наши дни. Этого требовали и требуют законы жанра.

Вампир, придуманный Полидори, очищен от шелухи поздних наслоений и более всех прочих персонажей соответствует вампирам, о которых писали раньше, до 1819 года, все европейские научные журналы и о которых говорила вся Европа. Полидори придумал свою повесть тогда, когда еще в памяти старших поколений хранились отголоски чудовищной эпидемии вампиризма.

Вот откуда взялась тема вампиров в литературе. В ее основе — мрачные реалии. И весьма примечателен тот факт, что в одном XVIII веке о вампиризме было написано больше, чем с восемнадцатого века до наших дней написано романов ужасов о вампирах. Причем в XVTII веке о вампиризме писали исключительно только ученые, военные и церковь.

Все было намного, несравнимо намного серьезнее, чем в романах беллетристов. Речь шла о реальном вампиризме, ставшем в Восточной Европе проблемой номер один.

С этого момента все, о чем будет дальше говориться в книге, будет касаться вещей реальных, невыдуманных и потому действительно страшных. С этого момента мы будем оперировать только фактами.

Ради поиска истины.