Прорицатели наших дней. — Конечно же, у Олега Романцева был шанс обыграть чемпионов мира на их французском поле… один из двадцати, а может быть, из ста. — Беда всероссийского масштаба. — Почему олимпийская чемпионка вот уже полвека не смотрит «эту игру». — Расправы.

В ночь на первое мая 2000 года ведущий радиопрограммы «Спорт ФМ» сказал:

— Итак, в Санкт-Петербурге открылся чемпионат мира по хоккею, завтра долгожданный матч Россия—США. Нашу дружину усилили звезды заокеанского хоккея Буре и Яшин, американская же команда составлена, к сожалению, не из лучших игроков; те остались дома, где бьются в финале Кубка Стэнли. Потому-то знатоки хоккея не питают сомнений в исходе встречи. Впрочем, у нас в студии гостья, имеющая свой взгляд.

Слово предоставили астрологу Веронике Ткаченко, ее голос звучал уверенно… так говорит обычно человек, убежденный в непогрешимости своих суждений:

— Завтра все будет зависеть не от тех звезд, которые выйдут на ледовую арену, а от тех, которые горят на небе и определяют жизнь на земле, и определяют судьбы. Так вот, расположение звезд на небе крайне неблагоприятно для нашей команды и обещает удачу американцам.

Ведущий попробовал, утешая слушателей, сострить, заметил, что прогнозы астрологов сбываются не всегда, но все же переспросил:

— Не хотите же вы сказать, что такая американская команда возьмет верх над такой российской?

— Именно это я и хочу сказать: выиграют хоккеисты США.

Сбылось, однако! Бравые янки разнесли своих неладных, неожиданно скисших противников с неприличным счетом 3:0.

А потом считавшаяся фаворитом турнира сборная России сдалась швейцарцам, латышам и белорусам. «Советский спорт» откликнулся одним коротким словом на всю первую страницу: «ШОК!», я же не поленился познакомиться с астрологическими прогнозами «Московского комсомольца» на все дни первой недели мая… Матушки мои, что же это такое происходит на белом свете! Отметки — хуже некуда: сплошные единицы и двойки — от «овнов» до «рыб»… Нелады со здоровьем, любовью и эмоциями, если все это знали заранее, нельзя ли было перенести открытие чемпионата дней на десять вперед? Да и с инаугурацией не спешить седьмого мая?

— Посоветовали бы, — сумрачно вешает астролог, — но нам как не верили, так и не верят.

Среди его коллег не было ни одного, который не знал бы: первая майская неделя — не самая благоприятная для России пора.

Уважаемые мастера гороскопов, получившие наконец дорогу к читателю! Не испытать ли вам ваши возможности в одном сопредельном виде спорта — футболе? А то ведь и не знаешь, чего от него ждать, какие фортели выкинет. «Простым умом» понять ли, что за неведомая сила увлекает в самый конец российского первенства-2000 его прошлогодних призеров — армейцев, не сумевших забить в первых шести турах ни одного гола и от огорчения, что ли? Вколотивших три мяча в кубковом матче чемпиону — «Спартаку»? И чем объяснить взлет скромнейшего «Черноморца», не пропустившего в тех же шести турах ни одного гола?.. Кто мог представить такое? А что вы думаете об участии (и участи) сборной России в чемпионатах Европы и мира? Возьмитесь за новое дело, не пожалеете, будет интересно и вам, и нам. А не угадаете, никто не спросите вас, к попаданиям пальцем в небо привыкли. Может, ваше небо имеет свои отличия?

Мы многое знаем. Знаем то, что было неведомо дедам и отцам. И с легким оттенком превосходства вспоминаем о тех достижениях в науке, технике и спорте, которыми гордились не только дальние, но и очень близкие предки. Не так же будут взирать на сегодняшние умения, искусства и «прорывы в неведомое» те, кому жить после нас? Каждые четверть века человечество удваивает запас своей мудрости (лучший пример тому — невероятно разбухающая год от года «Британская энциклопедия»)… Удивительные открытия ждут думающих и творящих в наступившем веке!

…Как предвестники тех грядущих времен, рядом с нами живут люди, наделенные неведомыми способностями. Позволю себе небольшое отступление от главной темы повествования. Футбол по сути своей загадочен и непредсказуем. И ему необходимы свои «колдуны», способные выводить его из заколдованного круга.

В моих записных книжках немало страниц посвящено теме «Чудеса наших дней». Перелистаю их.

Вот достославный мистер Смит, экстрасенс из Сиднея. В 1978 году он проводит на борту «Шота Руставели» один невиданный опыт. Теплоход уходит от берега на сорок миль, а мистер Смит передает своей ассистентке, находящейся в Сиднее, содержание страницы из книги, взятой в судовой библиотеке… Помощница лишь с небольшой помаркой пересказывает текст. Лучшей рекламы для «Руставели» и не придумать.

Вот филиппинский хилер по имени Джони… Парню года 24, он — олицетворение скромности, но посмотрели бы вы с каким искусством, не беря в руки инструментов, делает операцию… доктору медицинских наук и профессору Геле Лежаве.

Вот священник отец Михаил, настоятель Чхерской церкви в Имеретии. Когда-то я записал рассказы шести пожилых крестьян, помнивших, как в пору засух он собирал на молебен прихожан и… вызывал дождь. Отец Михаил вылечивал немощных и благословлял уходивших на фронт. После первой мировой войны домой вернулись все тринадцать чхерцев, которым он подарил ладанки. Лишь у одного охотника Варлама был глубокий шрам на лбу, след осколка германской бомбы. «Трое других солдат и один офицер, находившиеся со мной в окопе, погибли, — рассказывал Варлам Кикнадзе, мой недальний родственник. — А когда отец Михаил скончался, от могилы его исходила неведомая сила, помогавшая людям жить».

Вот и подошли мы к Юрию Горному, тому Горному, который накануне матча сборных команд Франции и России, как бы между прочим известил двух своих сотрапезников, что… будет полный порядок.

Коротко расскажу о человеке, которого в не столь давние времена изгоняли с эстрадных подмостков (было указание отдела культуры ЦК!), а ныне называют магом, волшебником, прорицателем и охотно приглашают на самые престижные представления. Он обладает даром гипнотизера, водит по Москве машину, не глядя на дорогу (телевизионщики закрывают ему глаза плотной повязкой), рвет канаты превеликой прочности — ни один силач не справится (Юрий предлагает немыслимые пари), спорит скоростью умножений с калькулятором, обладает препротивной способностью читать мысли и, что совсем уже не укладывается в сознании — предсказывать события.

Не удивительно, что он первым из граждан России удостоился высокой почести: Международная академия наук, образования, индустрии и искусства за выдающиеся достижения в области интеллектуального спорта присудила ему свою самую почетную награду — Большую золотую медаль имени Альберта Эйнштейна.

Ознаменовал эту награду Горный по своему: в телевизионной передаче «Третий глаз» безошибочно назвал три цифры, которые выпадут следующим днем в тираже спортлото.

Юрий прекрасно знает футбол, и за долгие годы нашего знакомства не раз предсказывал результаты игр в Лужниках ли, на «Динамо» или «Локомотиве»… Но то были домашние игры, в которых заранее определить победителя не составляло такого уж большого труда.

Другое дело — матч сборной России с чемпионами мира французами, на их поле. Кто-нибудь сомневался в исходе противоборства?

Врач сказал:

— Вам надо ложиться на обследование, — и начал выписывать направление.

Я ответил, что хотел бы получить отсрочку дня на четыре, а он словно через силу процедил, что не стоит становиться врагом самому себе; я же подумал, что нанесу непоправимый вред своему бесценному организму, если не увижу того, что должно произойти послезавтра, но потаенной этой мысли не озвучил, чтобы не выглядеть в глазах почтенного эскулапа полным идиотом.

Неплохо знаю этот стационар, где лечат сердце искусные и заботливые врачи. Но скажите мне, пожалуйста, разве можно лечить сердце, запрещая смотреть по телевизору футбол? Считают, и никто их в этом не переубедит, что футбольные переживания для прошедших через реанимацию, категорически противопоказаны. Телевизор выключается, едва на нем появляется мяч.

Я не хочу туда в эти дни.

Помня японскую мудрость: «Человек переживает свою болезнь, как и всякую неприятность вообще, второй раз, когда начинает рассказывать о ней», я тихо разуюсь тому, что семья на работе, и о вердикте полненького старичка в белом халате не узнает никто, но конец нашего «собеседования» застает приехавший в гости друг Менделеев.

Остаемся вдвоем. Я стараюсь подавить тяжкий вздох.

Александр Георгиевич Менделеев, профессор и доктор исторических наук, иногда любит порассуждать и на филологические темы. Прекрасно догадываюсь, куда он клонит.

— Вердикт, который ты только что услышал, происходит от латинского «веритас диктум» — «изрекаю истину». Говоришь, что хочешь посмотреть как сыграют наши с французами? И пренебречь врачебной истиной, чтобы поглядеть — пересечет ли некая круглая субстанция, накаченная обыкновенным воздухом, белую черту на зеленом поле?

Стоило немалых трудов уговорить добрейшего Александра Георгиевича никому не рассказывать о моей тайне. Взяв с меня слово: лягу в больницу через двадцать четыре часа после матча, он пообещал звонить по два раза каждый день.

И позвонил через минуту после того, как французы повели со счетом 2:1.

Когда стало известно, что Романцев дал согласие возглавить сборную России в самые тягостные дни ее существования, невольно вспомнил стишок современного французского юмориста:

Задает банкеты гений

В отеле «Принятых решений».

Посредственность посуду моет

В харчевне «Может быть не стоит».

Решение Романцева было и героическим и… сейчас постараюсь подобрать необидное слово… наивным. Сборная прикатила во Францию на трех нулях (побили нас и французы, и украинцы, и, что обиднее всего, исландцы), команда на трех нулях — будто скособоченная телега на трех колесах. Что еще могло ждать в Париже кроме очередного позора?

Он — честнейший футбольный работяга, шесть раз приводивший «Спартак» к всероссийскому первенству. Но он и впечатлителен не в меру. Поглядите на него, как близко к сердцу принимает все, что происходит на поле. Он не раскачивается, как малоречивый Валерий Лобановский, напоминающий монахиню, отбивающую поклоны, и не выбегает к кромке поля, как экспансивный Валерий Газзаев, он вообще не покидает раскаленной тренерской скамеечки, курит сигарету за сигаретой, горестно разводит руками, когда срывается атака или в его ворота влетает мяч. Можно подумать, что футбол для него источник невыносимых терзаний.

Двадцать лет назад он был капитаном сборной СССР, выступавшей на Олимпийских играх в Москве, очень важно было выиграть на той Олимпиаде (как помнит читатель, ее бойкотировали за Афганистан и США, и многие их подопечные) легкую атлетику, гимнастику, борьбу, но важнее всего — выиграть футбол. А наши оступились в полуфинальной встрече с ГДР. Открываю старенький блокнот и нахожу в нем высказывание капитана:

— Ребята все до единого жаждал и победы и очень остро переживали предстоящие события. Над каждым довлела огромная ответственность… А опыта участия в больших турнирах у большинства было маловато. Вот и перегорели перед стартом. И всем нам было просто больно смотреть в глаза друг другу после проигрыша. Не уверен, что кто-нибудь из нас две ночи подряд смог сомкнуть глаза. Досада, горечь отгоняли сон.

Сколько ночей теперь ему будет не спаться после матча на «Стад де Франс»? Он был обязан подготовить себя к унылому исходу. Знал, на что шел. Ибо перед игрой со свойственным ему прямодушием, не боясь никого обидеть, заявил: «У нас нет ни одного игрока, который соответствовал бы уровню игры с чемпионом мира». А может быть, хотел разжечь самолюбие своих питомцев? Сделать то, что так плохо удавалось его предшественнику Анатолию Бышовцу?

На трибунах восемьдесят тысяч, на поле краса и гордость мирового футбола, на тренерской скамеечке французов — трудно скрываемое ликование, на тренерской скамеечке российской — нескрываемая печаль.

На гол, забитый питерским малышом Пановым, чемпионы ответили двумя, сливай бензин, Романцев, не надо было браться за безнадежное дело! Что станет с твоим самым высоким в России тренерским рейтингом после того, как команда схватит очередной нуль и потеряет последний крохотный шанс добраться до финала европейского чемпионата? Разные бывали времена у сборной СССР, разные бывали времена у сборной России, такого не бывало никогда. Ее окончательный крах свяжут с твоим именем, с твоим амбициозным решением, и разве будут неправы? Для чего это было тебе?

Для чего было мне? Лучше бы лег в больницу.

Романцев сменил у штурвала национальной команды Анатолия Бышовца, который привел свой корабль совсем не туда, куда мечталось. У кормчих государственных, едва они перехватывали руль, тотчас рождалось желание «сказать правду» о предшественнике и дать каблуком пинок по тому месту, которое еще недавно столь усердно вылизывали.

Романцев, насколько мне известно, не позволил себе ни одного осуждающего слова. Не потому что они был и товарищами, они ими не были никогда, наоборот, они были противниками, конкурентами, соперниками. Все дело в том, что поливать грязью пораженного кормчего — занятие постыдное.

А помимо всего прочего разве можно забыть, что это Анатолий Бышовец привел сборную СССР к золотой медали Сеульской Олимпиады-88? Свое имя в историю отечественного футбола он вписал, сомнения нет!

2:1. Французы атакуют, как и положено чемпионам, размашисто, дерзко, самоуверенно, волны на ворота российской команды накатываются одна задругой.

Менделеев говорит по телефону:

— Переключил бы ты телевизор. Выезжаю к тебе, поиграем в нарды, немного отойдем.

Добрый человек Георгий Тимофеевич Лемиш, заместитель главного врача больницы № 2, сказал мне при последней встрече:

— Возникнет необходимость, звоните на работу или домой.

Кажется, настала пора.

Но кому интересно знать, что испытываю в эти тягостные минуты я? Разве не то же, что и вся страна? И так мало радостей в непонятной этой жизни — будто тысяча метеоритов свалилась разом на несчастную землю — не хватало нам еще только этих футбольных бед, уязвляющих последние остатки того, что принято именовать национальной гордостью.

Куда интересней было бы — не узнать, а представить, что может испытывать в эти минуты Анатолий Бышовец. Печалится ли в ожидании неминуемого проигрыша команды, которой он отдал все, что мог? Или думает потаенно: «На что еще ты мог рассчитывать, Романцев? Футбол не признает чудес».

Казалось, футбол должен был многому научить Анатолия Бышовца, и прежде всего, умению переносить поражения. Но его уязвимая душа их не терпит, против них восстает. Восстает против проигрышей жизненных, футбольных… и шахматных тоже.

В дни чемпионата мира 90 года, избавившего нас от переживаний за собственную команду и позволившего взирать на все вокруг раскрепощенно, у кромки Тирренского моря затевается небольшой шахматный турнир «на вылет». Играют Анатолий Бышовец, Игорь Нетто, мой давний друг по «Советскому спорту» Борис Чернышев и я.

Анатолий уже обыграл Игоря, но в партии против Бориса его ждет неминуемый крах. И в этот момент вместо того, чтобы сыграть конем и дать мат в два хода, Борис дотрагивается до ферзя, тотчас возвращает его на место и пытается…

— Вы обязаны играть ферзем, — облегченно вздыхает Бышовец.

Его партнер не спорит. Правило есть правило. Не в силах скрыть досады, Чернышев допускает ошибку и вскоре уступает место мне.

Картина повторяется. Только наоборот. Теперь уже Бышовец в равной позиции опрометчиво дотрагивается до слона, давая моей пешке прорваться в ферзи, возвращает слона на место и отступает королем.

— Вы обязаны играть слоном, — безучастно объявляю я,

Он недоуменно вскидывает глаза, как бы не понимая, чего от него хотят.

— Пьес туше, пьес жуе, — напоминает ему святое правило шахмат Борис, — что в переводе значит: «Полапал — женись».

— Уже сделан ход королем. Играйте.

— Но вы же только что потребовали от меня… — подает реплику Чернышев.

Если бы мне было дано описать взгляд, которым одарил нас Бышовец. В нем читалось презрение и что-то еще очень близкое. Когда же настала пора освободить место, ушел, не попрощавшись.

А ведь правду говорят о Бышовце: каждое поражение для него — удар по самолюбию.

Несомненно, ему жаль родную некогда команду. Но сегодняшний ее провал не будет провалом собственным. Никто не заставлял Романцева браться за безнадежное дело.

В «сборной Бышовца» не было, как при одном другом нашем затурканном тренере, забастовщиков. Милостиво согласившись приехать на время из-за рубежа, где большую часть игр своих клубных команд проводили на скамейке запасных, они уже на аэродроме начали выдвигать ультимативные требования и главное из них: «Не хотим работать с этим тренером».

Вместо того, чтобы амбициозных молодых людей сразу же отправить восвояси первыми же рейсами, их начали упрашивать, уговаривать, уламывать. А те — ни в какую. Они уже знали, что это такое — свобода слова по-домашнему и пользовались ею, как ни за что не подумали бы в своих новых заграничных клубах: выкинули бы голубчиков к чертовой матери в два счета.

Но в сборной Бышовца играло много спартаковцев. И не могло ему не казаться временами, что некоторые из них больше думают не о чести страны, а о том, как бы сберечь силы для внутреннего чемпионата. Теперь же говорили, что новая команда стала командой единомышленников, что в ней царит атмосфера дружелюбия и взаимопонимания, а еще говорили, что новой сборной обещан сверхщедрый гонорар за выход в финальную часть европейского чемпионата. Видимо, посулы помогли не очень. Да и как можно было поверить им, если даже олимпийским чемпионам годами задерживали выплаты, которые так торжественно обещали?

Садимся с Менделеевым за нарды. Из телевизора убираем звук, но оставляем картинку.

— Послушай, там, кажется, что-то произошло, — говорит Александр Георгиевич.

Полуоборачиваюсь и вижу счастливого Панова. Победно вскинув руку, он делает полукруг у ворот. Черт возьми, неужели это могло произойти?

Сцену повторяют. Видно, как с ходу, всего себя вложив в удар, петербургский форвард посылает мяч в левую, далекую от вратаря сторону ворот. Вот уж кого назвал бы без издевки киндер-сюрпризом! 2:2.

Как крохотный лучик надежды из затянутого грозовой тучей небосклона тот гол. Загорается надежда. А вдруг… Вдруг сейчас произойдет то, чего заслужил преданностью футболу его честнейший выдвиженец Романцев? Как игрок прошел от низшей лиги, через первую — в высшую, и как тренер тоже — от второго дивизиона — до главного. «У сборной был последний шанс пробиться в европейский финал, и я не имел права поступить иначе, чем поступил». Так скажет он вскоре, отвечая на простодушный вопрос тактичного, но и безжалостного временами Урмаса Отта: «Вы имеете любовь народа. Но зачем вам была нужна должность тренера сборной России в такой момент?»

Неужели не заслужил он победы в этот решающий для его команды день на «Стад де Франс»?

…Вместо Тихонова, у которого не заладилась игра, на поле выходит Цымбаларь и сразу же заявляет о себе ударом по воротам с лета. Кажется, нашим что-то начинает удаваться в нападении. Французов вполне устроит ничья, и они оттягивают в оборону силы, которые до этого участвовали в атаках. Одна комбинация, вторая, и вот в заключение эта, долгожданная и красивая — Бесчастных—Цымбаларь—Карпин, и гол Карпина! До конца игры совсем немного. Бешеный — по всему фронту натиск французов. Но и вратарь Филимонов, и зашита бьются самоотверженно. Чемпионы вводят в игру вместо Джоркаева свежего и неутомимого Богоссяна… Быть может, форвард, забивший в самом конце московского матча решающий гол в ворота России (3:2!), принесет сегодня им пусть не победу, пусть ничью? Идет вторая дополнительная минута, третья, пятая…

Не зря тренерскую скамейку называют электрическим стулом. Сколько же может длиться, сколько мучить эта самая длинная в жизни минута? Но вот звучит наконец прощальный судейский свисток. Картинки на экране — для кисти экспрессиониста: «невыразимая радость» и «невыносимая скорбь».

Похоже, Романцев еще не понимает, что произошло. Не догадывается, каким эхом отозвалась в родном краю победа в таком матче. Умолкните, нытики! Мы что-то можем, на что-то еще способны, черт возьми!

Русские не любят, не умеют, стесняются бурно выражать чувства. Представляю, что творилось бы уже через час на улицах и площадях Италии, Мексики или Испании!

…Он может расправить плечи, скинуть неимоверной тяжести атмосферный столб, давивший на плечи.

Ему можно возвращаться в нормальную жизнь. И мне тоже.

О чем не без удовольствия пишу Георгию Тимофеевичу Лемишу. Тому, кто в не столь давнее время пришел в палату к «вредному больному», чтобы уговорить его хоть на время забыть о футболе. Собрать бы да осмыслить побольше аналогичных примеров — чем не тема для диссертации «К вопросу о благотворной роли спортивных побед в укреплении здоровья широких слоев населения»?

Страной чудес издавна называют Индию. Но с некоторых пор в западных изданиях это имя приклеилось и к России. Только чудеса ее слишком специфичны, слишком не похожи на чужие.

После бодро задуманных и беспомощно осуществленных реформ оказалась она в ряду самых бедствующих стран не первого, даже не второго, а третьего мира, на которые принято смотреть сверху вниз. Не стесняемся получать подачки благополучных государств — в пользу стариков, многодетных семей, безработных, да и для работающих учителей, инженеров и врачей. А в Москве столько мерседесов, сколько не насчитаешь ни в одном другом городе мира. Страна, некогда запустившая в неведомые дали первого человека, не может наскрести средств на поддержание космической станции «Мир» и… готова к миллиардным тратам ради проведения далеких Олимпийских игр. Развалилась кинопромышленность, многие известнейшие режиссеры и артисты оказались на обочине жизни, но это не мешает проводить помпезные кинофестивали с приглашением звезд мирового экрана, для которых устраиваются лизоблюдские пикники и дальние «ознакомительные поездки».

А отечественный футбол? Разве не чудо из чудес и он?

По результатам выступления сборной в отборочных играх европейского первенства она в 1998 году на одном из жалких мест. И на самом почетном — после девяти месяцев J 999 года. Зарубежные клубы, словно забыв, как обожглись на некоторых ее питомцах в недавнем прошлом, снова шлют на берега Москвы-реки, Невы и Волги своих комиссаров, им есть из кого выбирать! Чтобы выйти в следующий этап европейского розыгрыша, России необходимо одолеть Украину. Если победили чемпионов мира французов на их поле, неужели не сладим с соседями, такими же, как мы, несчастливцами? Вырвать, выцарапать, добыть желанные очки, рекой потекут деньги, у игроков и тренеров проснется новый интерес к жизни, будет время как надо подготовиться к баталиям на более высоком уровне. Коварный гол Карпина со штрафного. 1:0. Мы впереди.

До 87-й минуты все идет ладно, все как надо. По стадионному радио журналистов торжественно приглашают на пресс-конференцию. И в этот момент допускает невероятную непростительную, кажется, главную ошибку в своей футбольной жизни вратарь Филимонов. Он пропускает мяч, забитый из далекого штрафного киевским форвардом Шевченко. Будто разверзлась земля, и все полетело в тартарары, за одну только секунду разрушились все планы, развеялись все надежды…

Ушел в песок, в небытие, в никуда труд многих и многих людей, причастных не только к сборной, к футболу вообще. Опять проклятое невезение.

До чего же надоедливым стал этот вопрос: разве может быть везучая команда у невезучей страны? Когда же нам хоть раз улыбнется привереда по имени футбольная фортуна? Когда же наконец?

Вечером по телевидению показывают перекошенную злобой физиономию немолодого алкаша, держащего в руке плакат: «Филимонов, ты предатель!» Дали человеку покуражиться, сказать миру, что есть на земле люди, несчастнее, чем он сам…

Проходит еще один октябрьский день, и я оказываюсь в софринском доме отдыха по соседству с группой ветеранов-олимпийцев. Они кое-что в своей жизни повидали, разве перед каждой большой победой не теснятся в очереди, не дышат в затылок друг другу спортивные поражения, неудачи, несправедливости и прочие подножки судьбы?

Олимпийцы, как один, снисходительны к Филимонову.

— Сколько возможностей увеличить счет упустили наши форварды, надо было больше забить самим, тогда бы и гол, пропущенный Филимоновым, не выглядел трагедией, — сказал олимпийский чемпион лыжник Вячеслав Веденин.

— А то нашли игрока, на которого хотят списать все беды, — молвил двукратный олимпийский чемпион боксер Борис Лагутин.

— Как не было у нас футбола, таки нет, и нечего списывать все на невезение, — заметил трехкратный олимпийский чемпион гребец Вячеслав Иванов. — На внутренний чемпионат хотя бы поглядите, чем-то президентские выборы напоминает. Всем ясно заранее кто победит, а остальные так, для виду. — Вячеслав криво усмехнулся и добавил: — Первенство России для одного только «Спартака»? Что стоят другие, если даже близко приблизиться не смеют?

И уже совершенно неожиданные слова произнесла первая наша олимпийская чемпионка метательница диска Нина Пономарева:

— А я футбол вообще не смотрю, ни в живую, ни по телевизору.

— Если честно, трудно поверить. И давно это у вас началось?

— Летом тысяча девятьсот пятьдесят второго года, почти полвека назад.

— Простите, Нина Аполлоновна, за нескромный вопрос. Вам пришлось встретить в жизни одного малодостойного футболиста, который?..

— Футболисты — замечательные ребята. И не на них горькая обида, не на них.

Разговор проходил в автобусе, я понял, что моей собеседнице не очень хотелось ворошить далекое прошлое, и все же любопытство взяло верх. Я положил руку на самую знаменитую женскую российскую руку и всем своим видом постарался показать, как бы хотел услышать продолжение так неожиданно начавшегося диалога.

И вот, что услышал.

— Самый радостный день в моей жизни 20 июля 1952 года очень скоро затмился самым тягостным днем… возвращения на Родину. Мы честно сделали свое дело: первый раз участвуя в Олимпиаде, стали рядом с многолетними победителями американцами, завоевали множество почетнейших наград. Весь мир удивлялся и восхищался подвигом советской команды. А в аэропорту… а в аэропорту нас никто не встречал, подумалось невольно — в Москву ли прилетели? Но потом издалека увидели родных и близких и по их грустным лицам поняли — случилось что-то невероятное и непредсказуемое. Тихо-тихо, чтобы никто не подслушал, передавали друг другу весть, услышанную от встречавших. Сталин разгневан поражением футболистов от югославов и решил отомстить всей делегации. Не было ни приема в Кремле, ни наград». Времена и нравы.

…Недолгий срок спустя после нашей беседы по телевидению показали выступление олимпийского чемпиона и писателя Юрия Власова, представителя более молодого спортивного поколения. Но и до него дошли отголоски немилости, обрушившейся на руководителей советской делегации: по приказу Сталина председатель Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта Н.Н. Романов несколько недель не выходил на работу, ибо был подвергнут домашнему аресту.

И вот, что сказала еще Нина Пономарева:

— Дала я себе слово больше никогда в жизни не ходить на футбол и не смотреть его по телевидению. Слишком тягостные воспоминания возникали… Современное поколение поймет ли их? Обидно было за всю спортивную делегацию. И особенно — за футболистов… за то, как с ними поступили.

О том, как с ними поступили, хорошо помнил многолетний редактор «Советского спорта» Владимир Андреевич Новоскольцев, работавший в пятидесятые годы спортивным репортером «Правды». Ему удалось сохранить торопливые записи, сделанные во время заседания одной особой комиссии. Что это была за комиссия и как она работала рассказал уже в преклонные годы главный тренер олимпийской футбольной команды-52 Борис Андреевич Аркадьев. Без особой охоты возвращался к тем дням «один из главных виновников поражения» Константин Иванович Бесков. И все же однажды довелось записать беседу и с ним.

Предыстория выглядела так.

Незадолго до отъезда в Хельсинки выяснилось, что по анкетным данным (которым отдавалось предпочтение перед всеми прочими данными) кто-то из футболистов к команде «не подошел». Пришлось срочно подыскивать замену. Аркадьев выбрал Бескова, которому шел тридцать второй год и который считался по тем временам стариком.

Заманчиво было поехать в Финляндию, но Бесков, понимавший, что далек от своей прежней формы, за приглашение поблагодарил и играть отказался.

Тогда он услышал дружеский совет:

— Подумай, что делаешь, состав утвержден в инстанции.

«Инстанцией» был Берия. Сознание, что командой заочно руководит та кой человек, порождало мрачные мысли и предчувствия.

Первую встречу с болгарами наши выиграли через силу, были мало похожи на себя, никак не хотела складываться игра. Бесков смотрел на нее со скамейки запасных и когда прозвучал финальный свисток, подумал, что лучше было бы ему самому отбегать две игры (устал бы меньше!), чем все долгие минуты слышать свое сердце.

Бескову сказал и:

— Готовьтесь к следующей игре.

И добавили при этом два начальственно-оскорбительных «прямых» слова о том, кого ему предстояло заменить.

Предстоял матч с командой Югославии.

В ту пору отношения с Югославией были обострены до предела. Все понимали, что значило отдать ей игру.

В первом матче югославы вели 4:0 и 5:1. Какое настроение царило в нашей делегации, описывать не буду. Крохотная, с ноготок, блеснула надежда, когда сквитали один гол. А потом… Готовы были выбежать на поле, подхватить на руки, расцеловать Бескова степенные руководители делегации. Три раза подавал он корнеры. Два — слева и один — справа. Все три корнера (не знаю, бывало ли еще когда-нибудь такое в футболе!) завершились голами.

— Ах, Константин Иванович, ах, Костя, душа моя, дай я тебя по-братски, — пробасил в раздевалке начальник команды, разводя руки в стороны и подходя к инсайду, обессиленно положившему локти на колени. А сам думал: «А если бы ты еще на последних минутах добавочного времени изловчился и послал мяч не в штангу, а в ворота… Ну ничего, матч не проигран, матч спасен, завтра встретимся снова, давай, давай, брат, не подведи!»

Ночью Бесков только делал вид, что спит, когда входил на цыпочках в комнату врач. И другие делали вид, что спят. Кто-то мечтательно произнес: «Одну бы только папироску выкурить втихаря, не знаю, что отдал бы». Попросишь снотворное, скажут — слишком впечатлителен, впечатлительность не признавалась сильной чертой характера.

Лишь под утро ненадолго забылся Бесков, поднялся с тяжелой головой, часы до матча провел, как во сне.

Его выставили на ударную позицию. Быть может, слегка веря в фарт. Он должен был не подыгрывать, а пользоваться результатами усилий своих партнеров. Какие комбинации и как будут разыгрывать они и как будут выводить на ударную позицию, было расписано четко. Схемы, намечавшиеся на учебной доске, перечеркнул знаменитый югославский зашитник Чайковский. Без труда разгадав тактический замысел советской команды, тренер югославов, подойдя к самой кромке поля, крикнул ему:

— Возьми Бескова!

Долго объяснять Чайковскому, что это значило и «как это делать», было не нужно.

Он стал тенью Бескова, опережая его в движениях, предугадывая его ходы, беря верх с уставшим сверх меры форвардом.

Думаю о том матче, и холодок по спине.

Наши проиграли 1:3 и выбыли из розыгрыша.

О, как близко к сердцу приняли то поражение футбольные страдальцы. Чем выше рангом, тем ближе.

Обсуждение вел руководитель с холодным взглядом. Поднимал футболистов поодиночке. У Бескова спросил:

— Чем вы лично объясняете поражение?

Бесков отвечал ровно и спокойно. Не понравился его тон. Не понравился ответ. Он говорил о том, что югославская команда имеет большой опыт международных встреч. Мы — минимальный. Встречаемся с командами средними, обыгрываем их и ликуем до небес. Неумело, по старым шаблонам готовим смену. Страна наша большая, а хороших футбольных полей мало. И с инвентарем худо — поглядите на наши мячи, бутсы, их качество…

Его перебили:

— Не уводите разговор в сторону. Перестаньте заниматься межпланетными проблемами. Ответьте лучше, на каком основании не забили гол на последних минутах первого матча.

— Я не понимаю вашего вопроса, что значит — «на основании чего»?

— А значит то, что вы и ваши, так сказать, соучастники мало думали о чести страны, во-первых. И о политическом значении проигрыша югославским отщепенцам, во-вторых.

Ярлык был фарисейски бессовестным. Но он был уже навешен. Дело оставалось за малым.

— Какие будут предложения в отношении бывшего игрока бывшей олимпийской сборной СССР Бескова?

Именно так: «Бескова», а не «товарища Бескова». В самом деле, какой он может быть товарищ этому безгрешному председателю совещания (чуть не написал «особого совещания») и его коллегам? Между ними нет и не может быть ничего общего. Придет срок, и мы узнаем, сколь мерзок был в жизни тот обличитель, любивший политические формулировки… С презрением будут произносить имя его.

И с душевной теплотой — имя Бескова.

А пока…

— Высказываю предложение снять с Бескова звание заслуженного мастера спорта, — заученно произносит твердым голосом один из членов комиссии.

— Других мнений нет? Ставлю на голосование. Кто зато, чтобы за трусость и малодушие, пренебрежение честью страны, проявленные в ответственном олимпийском футбольном матче, лишить бывшего игрока бывшей олимпийской команды СССР Бескова звания заслуженного мастера спорта, прошу поднять руки. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Принято единогласно. Переходим к вопросу о тренере Аркадьеве.

Повторюсь…

В спорте время имеет свой отсчет. Здесь год — за три, а может быть, и за пять — скоротечен спортивный век. И тренерский век скоротечен тоже. А тяготы, а напряжение, а ответственность — на двадцать бы человек разложить, и то нелегкой показалась бы ноша!

Приходилось видеть, и не раз, на олимпиадах и мировых чемпионатах как падали в обморок спортсмены, не выдерживавшие мускульных нагрузок. Но приходилось видеть, как терял и сознание и тренеры, не выдерживавшие перегрузок нервных.

Сами-то мы, сами не усугубляем ли их тягот? Не слишком ли дорогой ценой приходится платить самым одаренным и честным тренерам за то, что принято называть опытом, а на самом деле является плодом больших или маленьких ошибок и просчетов, неизбежных в деле, которому они себя отдают.

Говорим: на ошибках учимся… Глубокий смысл в этом утверждении. Да только как часто не позволяют доучиться до конца, поставить на службу опыт поражений. «За одного битого двух небитых дают»? Это где угодно, только не в спорте, за битого не даем ничего. В самом деле, много ли найдется желающих вступить в подобную, так сказать, обменную операцию после формулировки: «подготовить предложения по укреплению тренерского состава»? Вспомните замечательных наших наставников… Сколько же несправедливостей и горя пришлось всем им испытать от чинуш-себялюбцев, дороживших собственным креслом больше всего на свете, а потому торопившихся оперативно рапортовать о мерах, пришлых «в связи»!

Надо безгранично верить в тренерское свое предназначение, чтобы не махнуть рукой: а ну вас, собственное достоинство мне дороже, не скоро встретимся!

Надо помнить: «от счастья и от горя мы все на волосок»!

Надо уберечь душу от ожесточения.

Надо быть готовым к тому, что тебя, призванного быть и учителем, и наставником, тебя самого в тяжкую минуту утешать никто кроме домашних не будет. Не удивись, если отвернутся те, кого ты считал друзьями… Не удивись.

Терпи! И помни, что профессия твоя — одна из самых приметных и престижных, требует высокой платы. Только когда почувствуешь, что нечем расплатиться, только тогда уходи.

Ждали впереди несправедливые наказания Бориса Аркадьева.

Ждали они и Константина Бескова.

…Его имя, известное еще до войны, прогремело сразу после войны во время победной поездки московского «Динамо» на родину футбола Великобританию.

Бесков играл инсайдом. Была в футболе такая должность, когда считались форвардами пять человек, когда игра была бесхитростней, но зажигательней, когда голов забивали, а значит, и пропускали больше, когда… Я, кажется, немного отвлекся… Куда только не заведут воспоминания о бывшем футболе.

Он не раз становился чемпионом страны. Станут (и не раз) сильнейшими команды «Динамо» и «Спартак», выпестованные им. За его плечами был институт физкультуры и многолетний опыт. В 1964 году он довел сборную СССР до финала Кубка Европы.

Постановление президиума федерации футбола СССР, посвященное итогам выступления сборной команды страны в розыгрыше Кубка Европы 1964 года (проект, как водится, предварительно был согласован, увязан и утвержден «в верхах»):

«Главной причиной недостатков и ошибок было то обстоятельство, что вопросы подготовки сборной команды страны были… доверены, по существу, от начала и до конца старшему тренеру сборной Бескову К.И., который не сумел правильно воспользоваться этим положением.

Отметить, что первая команда сборной СССР по футболу… не выполнила поставленной перед ней задачи завоевания Кубка Европы.

Предложить руководству федерации футбола подготовить предложения по укреплению руководства и тренерского состава сборной команды СССР».

В этом розыгрыше сборная СССР заняла второе место, проиграв на «Сантьяго Бернабеу» испанской команде, которую признавали «наиболее сильной за все время ее существования». Проиграла один только матч. В финале. И достойно. Со счетом 1:2. А до этого выбила из розыгрыша Кубка команды, имеющие завидную репутацию — Италии, Швеции, Дании. Это забылось. Остался в памяти финальный матч.

Его смотрела очень важная персона. Во время праздничного застолья. За столом было весело и оживленно до той поры, пока на экране телевизора не возник гол, вбитый в наши ворота. Сладкоустый тамада из кожи вон лез, чтобы отвратить внимание гостей от телевизора, предложил было даже выключить его, но осекся, перехватив осуждающий взгляд хозяина.

— Подумать только, у нас такая большая страна, двести пятьдесят миллионов, а что Испания по сравнению с нами? И потом, разве у них там делается для спорта столько, сколько у нас, — пробасил один из гостей, — когда же научимся-то в футбол играть?

— Да, проигрывать франкистам чести мало… повеселили сердце каудильо и его присных, хороший козырь дали, — поддержал его сосед.

Хозяин молчал. Оставлять без последствий такое поражение ему не хотелось. Мстительное чувство, накапливавшееся в душе, искало жертву.

О том, что команда Бескова заняла почетное второе место в европейском розыгрыше, мы вспоминали после этого много лет как об очень высоком достижении.

А тогда…

Рассказывал заслуженный мастер спорта Валентин Иванов (он был в 1964-м капитаном сборной СССР):

— Хорошо помню, как встречали нас в Москве после победы в Париже в 1960-м году, когда мы выиграли Кубок Европы.

И как это происходило после нашего возвращения из Мадрида. В 1960-м мы приехали в Лужники, и сто тысяч зрителей так искренне и воодушевленно изъявили свою любовь к нам, что мы не могли не расчувствоваться. А четыре года спустя нас никто не чествовал: разбежались мы из аэропорта по командам и долгое время не могли понять, за что же впали в такую немилость. Ведь в финале играли и всего-то ступенькой ниже оказались того места, что заняли в Париже. А начальству не угодили. Первую и единственную за время своего руководства сборной встречу проиграл Константин Иванович Бесков, и все — тут же заставил и сложить полномочия.

В наше время от сборной требовали одного — победы. В любом матче и любом турнире — европейском ли, мировом. И надо сказать, что основания для такой требовательности давали мы сами, мы — игроки сборной страны.

Нет, конечно, наша команда даже в самое удачное для нее десятилетие — а отправной точкой я назвал бы 1956 год — не была сильнейшей на планете. Но очень сильной была, сильной и способной дойти до финала в любом турнире. Поэтому, должно быть, и выглядело таким противоречивым отношение к сборной.

Власть предержащие, а на самом деле давно ее передержавшие, делали вид, что все знают, все понимают. Тем более в футболе; только недоумок признается, что не смыслит ни черта. Всесоюзный комитет по делам физической культуры и спорта был безгласным исполнителем указаний «сверху». Нельзя сказать, что мнения спортивных верховодов не выслушивали, бывало нередко, что с ними считались. Но окончательные решения принимались только на Старой площади, высшем партийном штабе. Там знали, какие розыгрыши и олимпиады (!) бойкотировать, кого включать в составы сборных команд, а кого — нет, кого назначить тренером, кого из личных массажистов наградить поездкой в спортивную загранкомандировку. А какого журналиста отстранить от поездки на Олимпиаду, если он…

Незадолго до начала всемирных игр 1964 года в Токио редактор олимпийского отдела «Советского спорта» Семен Близнюк написал про легкую атлетику что-то такое, что не понравилось в ЦК. С единственной целью направить Семена на путь истинный, с ним провели воспитательную беседу, а упрямец продолжал настаивать на своем.

За день до вылета в Токио мы с Близнюком приехали в Лужники за олимпийской формой. У Семена было прекрасное настроение. Заботливо поддерживая бежевый пиджак, провел ладонью по моей спине и сказал: «Сидит, что надо. Теперь посмотрим, как выгляжу я», — и повернувшись к старичку-распорядителю, назвал фамилию.

Портной (это был маленький, лысоватый человек с одышкой и тройным представлением о значительности собственной персоны) уткнулся в список, а через минуту отчужденно произнес:

— Вас здесь нет. Кто следующий?

— Как нет? Этого быть не может.

— Они мне будут говорить «не может быть».

Тогда мы оба потребовали показать список. Старикашка в конце концов сдался, и мы увидели фамилию Семена, вычеркнутую красным карандашом.

— Кто это мог сделать?

— Мы люди маленькие. И делаем только то, что нам приказывают, звоните в Комитет.

До поздней ночи так узнать и не удалось. Один ссылался на второго, второй кивал на третьего, третий отсылал к четвертому. Четвертый же, не задумываясь, сказал главному редактору, что он «не в курсе» и дал дружелюбный совет снова обратиться к первому.

Семен на Олимпиаду не полетел. Когда через три недели мы встретились снова, показалось, что постарел он на пять лет.

Известнейший наш тренер Михаил Якушин вспоминает историю, которую рассказал ему Виктор Маслов.

— Под руководством В. А. Маслова московское «Торпедо» в 1960 году выиграло чемпионат и Кубок СССР.

В следующем сезоне автозаводцы стали финалистами Кубка и завоевали серебряные медали. Это посчитали крупной неудачей, и, когда Маслов прибыл в свой родной клуб, его на пороге встретил вахтер и объявил: «Виктор Александрович, а вы уже не работаете, освободили вас».

Судьба же самого Михаила Якушина, руководившего сборной СССР после Бескова, определялась в полном смысле этого слова по принципу «орел-решка».

В полуфинальном матче чемпионата Европы 1968 года со сборной Италии в Неаполе сыграли вничью — 0:0. Счет не был открыт и в добавочном времени. Тогда по правилам победитель определялся с помощью жребия. Монета долго катилась и упала «фигурой» кверху. Наш хладнокровный капитан Шестернев схватился за голову и готов был плакать.

А Михаил Якушин догадывался уже, что ждет его дома. Ведь Бескова сняли за второе место. Теперь же сборная СССР в лучшем случае могла рассчитывать на третье. Но и его уступила англичанам, в составе которых было восемь чемпионов мира, — 0:2. И остались на четвертом месте.

А дома был такой разговор: «Пригласил меня к себе председатель федерации футбола СССР Валентин Александрович Гранаткин и по-свойски приговор объявил, как я понял, не только от своего имени:

— Ну как, заканчивать будем с футболом, Михей?»

И снова к Бескову.

… еще накануне океан был тускл, приглажен и однообразен, а сегодня с утра, едва мы перебрались из «ревущих сороковых» широт в «неистовые пятидесятые», «Белоруссию» начало немилосердно бросать по волнам. Судовое радио объявило:«10 баллов». Мы шли к Тасмании, куда Англия ссылала некогда своих преступников. Невольно подумалось: для человека, который перенес такой шторм, большего наказания в жизни быть не может.

Мысль эта держалась, однако, недолго, ибо ко мне в каюту не прошел, нет, ворвался, держась за поручни, моторист Сергей Иванович. На лице бывалого моряка была написана скорбь, и причиной ее была не буря морская.

— Посмотрите, что приняли радисты, — с этими словами Сергей Иванович протянул сложенный вдвое листок.

Если честно, в ту минуту не хотелось ни читать, ни писать, ни тем более участвовать в обмене мнениями. Существовало только одно, перебивавшее все остальное, желание: как-нибудь пережить это бросание, когда душа мечется и не находит покоя. Твердь, на которой в оные времена находилось каторжное поселение и до которой нам оставалось идти еще часов шесть, казалась раем небесным.

Я раскрыл радиограмму и прочитал: «Решением Центрального совета общества «Спартак» от обязанностей старшего тренера команды отстранен Бесков К.И.».

И все. И больше ничего. Никаких комментариев.

— Одно только утешение: не написал и «гражданин Бесков», — буркнул Сергей Иванович, давний страдатель «Спартака».

Помолчали. Я невольно начал вспоминать, сколько раз приходилось мне читать «приказы о Бескове». Он всегда был непохож на других, за непохожесть приходится платить… Мысленно дал себе слово вернуться в Москву и разыскать блокноты, датируемые 1952,1965 и 1975 годами.

— Что же будет теперь с Константином Ивановичем? — словно издалека донесся вопрос Сергея Ивановича.

— Ясно что: получит двухнедельное пособие, еще, быть может, отпускные…

— И все?

— А что же еще? На том стоим.

— Вам не кажется странным, что в нашем спорте тренер, даже такой, как Бесков, может оказаться беззащитным?

— Когда мы уходили в рейс, «Спартак» шел на одном из первых мест. Но уже тогда поговаривали об осложнениях между тренером и командой. Очевидно, разговоры были не беспочвенными, вспомним, как провел «Спартак» конец розыгрыша.

— И первый раз за десять лет остался без медалей. Неужели этого достаточно для того, чтобы?.. — вскинул глаза гость.

— Видите ли, я знаком с режиссером, который считает, что художественный руководитель не должен работать с одной и той же труппой более четырех-пяти лет… Режиссера-де узнают целиком, со всеми его плюсами и минусами, ему бывает мучительно трудно найти новое слово, исчезает ореол таинственности, а с ним и «магия воздействия», сам собой воспламеняется конфликт. Тут уж ничего не поделаешь.

— Вы допускаете, что и с Бесковым случилось нечто подобное? И с новым тренером, а хочется верить, что это достойный человек, команда может заиграть с новой силой?

— Допускаю.

— И, если она удачно проведет сезон, вполне вероятно, сами собой возникнут разговоры, как хорошо, мол, что пригласили нового тренера с новыми идеями.

— Пусть будет так.

— И сразу забудут Бескова?

— Этого не случится никогда.

… Шел февраль восемьдесят девятого года.

Когда-то мой дед по материнской линии Евграф Евграфович Песковский «триумфировал на гимнастическом соиспытании» в Московском межевом институте, с годами собрал неплохую спортивную библиотеку и перед тем, как подарить ее мне, почему-то начал аккуратно вырезать и выбрасывать в корзину некоторые страницы из журналов 1912 года. Став взрослым, я без труда догадался: дед не хотел, чтобы до меня дошла хроника бесславных выступлений российских команд на Олимпийских играх в Стокгольме… Один футбольный матч с командой Германии — 0:16 чего стоил (в том же году в Москве сборная продула игры с олимпийцами Венгрии 0:12 и 0:9).

Скоро предстоит поделить свою спортивную библиотеку между внуками и мне. Вот и думаю, не последовать ли примеру Евграфа Евграфовича, не выкинуть ли из журнальных и газетных комплектов отчеты об играх российских клубных команд в разных европейских розыгрышах 1999 года? Для чего им знать все эти жуткие истории?

Но тут неожиданно заявляется мысль, достойная дневника сентиментальной гимназистки: даже в самом большом горе есть частица счастья. А заключается эта частица в том, что наступил конец терзаниям, мы не потянули за собой шлейф тягостных воспоминаний в 2000-й год. Да не устрашит переизбыток нулей в его «номинации». Будем начинать все заново!

Что за нечистая сила довлеет над нашим футболом и вырывает победу даже тогда, когда ей и деваться некуда? Как и в жизни, приходится платить невероятно высокую цену за прежние грехи и провалы (о, эти проклятые поражения 98-го!)

Ведь, черт возьми, ни одна сборная, возьми хоть Францию и Англию, хоть Германию и Италию, не имела в 99-м таких потрясающих результатов в отборочных «соиспытаниях» к чемпионату Европы: шесть побед и лишь одна ничья. Когда же гол, пропущенный на последних минутах матча с украинцами, развеял все надежды, сфокусировались они на «Спартаке», израненном, измотанном, да самолюбивом, вступившем в розыгрыш Кубка УЭФА. Был выигран — 2:1 — перенесенный из Москвы в Софию матч с английским лидером «Лидсом». До конца второй встречи в Англии оставалось несколько минут, когда в наши ворота влетел мяч. По итогам двух встреч — ничья. Но и эта безликая тварь — против нас.

А вообще против нас было все. Раскисшая твердь земная, когда перед одной важной игрой старейший стадион страны превратился в некий образец гидрологической карты Подмосковья с прудами, речками и протоками… Хляби небесные, обрушившие перед другой важной игрой немыслимые для этого времени года снежные навалы.

А судьи… Они, что ли, были за нас?