• 6. Простота
  • 7. Дисциплина уединения
  • 8. Дисциплина покорности
  • 9. Дисциплина служения
  • II. ДИСЦИПЛИНА ВНЕШНЕГО ПОВЕДЕНИЯ

    6. Простота

    „Когда мы действительно пребываем во внутренней простоте, то все наше внешнее поведение делается искреннее, естественнее. Эта истинная простота побуждает нас осознавать, что такое открытость, мягкость, невинность, веселость, спокойствие, которые так притягательны, когда мы созерцаем их вблизи и постоянно, чистыми очами. О, как любезна такая простота! Кто бы дал ее мне!? Я все оставлю ради нее. Это – жемчужина Евангелия".

    Франсуа Фенелон

    Простота – это свобода. Двойственность – это рабство. Простота производит радость и уравновешенность. Двойственность приносит с собой озабоченность и страх. У Екклезиаста мы находим такое наблюдение: „Бог создал человека правым, а люди пустились во многие помыслы" (7:29). (Бог создал человека простым, а все сложные человеческие проблемы – его собственного изобретения). Многие из нас испытывают, какое освобождение Бог дает нам через простоту, поэтому споем старинный гимн:

    „Это дар – быть простым, Это дар – быть свободным, Это дар – спуститься вниз, где нам должно пребывать И где мы видим самих себя, как должно нам видеть. Тогда мы будем жить в долине любви и восхищения! Когда достигнута настоящая простота, Мы не будем стыдиться ни жить, ни любить, Поворачиваться туда и туда будет нашей радостью, Пока, так поворачиваясь, мы не обретем устойчивости".

    Христианская простота – это внутреннее качество, которое производит определенный стиль жизни. И внутренняя, и внешняя стороны простоты – обе существенны. Мы обманываем себя, если думаем, что можно обладать внутренней простотой, которая не выражается в нашем образе жизни. А попытка организовать внешнюю простоту жизни ведет ко все убивающей законности.

    Простота начинается с внутренней собранности. Она есть проявление того, что Томас Келли называл „Божественным центром". Кьеркегор выразил сущность христианской простоты в глубоком заглавии своей книги: „Чистота сердца есть желание Одного".

    Переживание внутренней реальности освобождает нас и внешне. Речь становится правдивой и честной. Уходит жажда положения в обществе, потому что мы более в этом положении не нуждаемся. Мы удаляемся от всего показного и экстравагантного не потому, что мы себе не можем этого позволить, но из принципа. Наше имущество становится доступным для других. Мы испытываем то, о чем Ричард Бирд записал в своем дневнике после одиноких месяцев в Арктике: „Я познаю тот факт, что человек может жить глубокой жизнью, обходясь без массы вещей".1

    Современная культура не имеет ни внутренней реальности простоты, ни внешнего ее выражения в образе жизни. В своей внутренней жизни современный человек весь разорван. Он пойман в ловушку массы противоречивых желаний и привязанностей. В один момент он принимает решение на основе здравого смысла, но уже в следующее мгновение – на , основе страха перед общественным мнением. У него нет того центра, вокруг которого была бы организована его жизнь.

    Из-за того, что в нас не хватает Божественного центра, а мы нуждаемся в чувстве безопасности, эта нужда влечет нас к нездоровой привязанности к вещам. Нам нужно ясно сознавать, что тяга к изобилию в современном обществе – это психоз. Это психоз потому, что она утратила всякую связь с реальностью. Мы жаждем вещей, которые и не нужны нам, и не приносят радости: „Мы покупаем вещи, которые нам не нужны, – сказал один автор, – чтобы произвести впечатление на людей, которые нам вовсе не нравятся".2 Нам стыдно носить вещи до того, что они износятся, и водить машины до тех пор, пока они не сломаются. Средства массовой коммуникации уверили нас в том, что немодное – нереально. Пришло время пробудиться и понять, что, соглашаясь с больным обществом, мы сами становимся больными. Пока мы не увидим, насколько разбалансированно наше общество в этом отношении, мы не сможем справиться с духом маммоны внутри нас и не сможем желать христианской простоты.

    Психоз проник даже в нашу мифологию. Современным героем является бедный юноша, ставший богатым, а не богатый юноша, который добровольно становится бедным, в согласии с францисканским и буддистским идеалами. А девушку в такой роли мы вообще не можем даже и вообразить. Завистливость мы называем честолюбием. Жадность мы называем изобретательностью. Накопительство – благоразумием.

    Далее, очень важно понять, что современная контркультура вряд ли исправляет дело. Это поверхностное изменение в стиле жизни, без серьезного решения коренных проблем потребительского общества. Так как контркультуре всегда не хватало определенной позиции и положительной программы, она неизбежно вырождалась в пустяки. Артур Риш утверждает, что „в основе своей контркультура – это зеркало худших черт старого, больного общества. Революция вовсе не состоит в даровых наркотиках, свободе секса и абортах по первому желанию… Псевдосвободная эротика, элементы садомазохизма и сексуальные объявления в большей части подпольной прессы – это извращения старого порядка и выражение смерти".3

    Мы должны иметь мужество назвать новые, более человечные образы жизни. Нам нужно стать исключениями в современном психозе, при котором люди определяются тем, сколько они могут произвести или сколько заработать. Современная система – путь к смерти, поэтому нам нужен эксперимент с новыми альтернативами. Простота образа жизни – это не утраченная мечта, а постоянно, сквозь всю историю обновляющееся видение. Им можно овладеть и сегодня. Должно.


    Библия и простота

    Прежде чем пытаться выковать христианский взгляд на простоту, необходимо разрушить господствующее мнение, будто взгляд Библии на экономику двусмыслен. Наше отношение к богатству сугубо индивидуально. Учение Библии в этом вопросе зависит от истолкования. Мы также стараемся уверить себя, будто Иисус вообще не касался экономических проблем.

    Серьезное прочтение Библии не может поддержать подобную точку зрения. Библейские установления, направленные против эксплуатации бедного и накопления богатства, ясны и прямолинейны. Библия бросает вызов почти всем экономическим ценностям нашего времени. Например, Ветхий Завет возражает против общепринятого мнения об абсолютном праве на частную собственность. Земля принадлежит Богу и потому не может находиться в вечном владении того или иного человека (Лев. 25:23). В юбилейный год вся земля должна была возвращаться к первоначальному владельцу. Фактически назначением юбилейного года было постоянное перераспределение богатства, так как и само богатство рассматривалось как принадлежащее Богу, а не человеку. Такой радикальный экономический взгляд опрокидывает все современные учения и практику в этой области. Если бы только Израиль верно соблюдал юбилейный год, он нанес бы смертельный удар вечной проблеме „богатые богатеют, а бедные беднеют".

    Библия постоянно и определенно указывает на внутренний дух порабощения, возникающего от идолопоклонства и привязанности к богатству. „Когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца", – советует псалмопевец (61:11). Десятая заповедь направлена против зависти, внутренней похоти „иметь", которая ведет к кражам и насилию. Мудрец понимал, что „надеющийся на богатство свое упадет" (Прит 11:28).

    Иисус объявил войну материализму того времени. Арамейский термин для богатства был „маммона", и Иисус осудил его как противника Бога: „Никакой слуга не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и маммоне" (Лк. 16:13). Он часто говорил об экономических проблемах. Он сказал: „Блаженны нищие… ибо ваше есть Царствие Божие" и „Горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение" (Лк. 6:20, 24). Он графически изобразил, как трудно богатому войти в Царствие Божие: это так же трудно, как верблюду пройти сквозь игольное ушко. С Богом, конечно, все возможно, но Иисус ясно понимал трудность этого положения. Он видел ту хватку, с которой богатство может держать человека. Он знал, что, „где сокровище ваше, там будет и сердце ваше", и Своим последователям Он заповедал: „Не собирайте себе сокровищ на земле" (Мф. 6:21, 19). Он говорил не о том, что сердце должно или не должно быть там, где сокровище. Он констатировал простой факт, что, где бы ни было сокровище, там будет и сердце.

    От молодого богатого юноши Иисус потребовал не просто внутреннего, психологического „отстранения" от своих богатств, но чтобы он буквально от него избавился, если он действительно желал Царствия Божьего (Мф. 19:16-22). Он сказал: „Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения" (Лк. 12:15). Он советовал людям, которые приходили, ища Бога: „Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе влагалища (кошельки) неветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах…" (Лк. 12:33). Он рассказал притчу о богатом земледельце, жизнь которого сводилась к накопительству, и назвал его безумным (Лк. 12:16-21). Он сказал, что, если мы действительно желаем Царствия Божия, мы должны, как купец в поиске драгоценных жемчужин, быть готовыми продать все, чтобы иметь его (Мф. 13:45-46). Он призывал всех, кто последует за Ним, к радостной, беззаботной жизни, свободной от бремени обладательства: „Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад" (Лк. 6:30).

    Иисус говорил об экономике больше, чем о любой другой общественной проблеме. Если в сравнительно простом обществе наш Господь подчеркивал духовные опасности богатства, насколько же серьезнее должны относиться к этому вопросу мы, живущие в высшей степени богатой культуре.

    Послания отражают ту же самую озабоченность. Апостол Павел говорил: „Желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу" (1 Тим. 6:9). Епископ не должен быть „сребролюбив" (1 Тим. 3:3). Дьякон не должен быть „корыстолюбив" (1 Тим. 3:8). Автор Послания к Евреям советовал: „Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: не оставлю тебя и не покину тебя" (13:5). Апостол Иаков осуждал убийства и войны из-за жажды обладания: „Откуда у вас вражды и распри? не отсюда ли, от вожделений ваших, воюющих в членах ваших? Желаете – и не имеете; убиваете и завидуете – и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете – и не имеете" (4:1,2). („Вы желаете и не имеете, поэтому вы убиваете. Вы завидуете и не можете получить, поэтому вы воюете"). Апостол Павел называл зависть идолопоклонством, а от коринфян требовал, чтобы они принимали суровые меры против виновных в корыстолюбии и жадности (Еф. 5:5 и 1 Кор. 5:11). Он числил лихоимство среди блуда и воровства и утверждал, что живущие во всем этом Царствия Божия не наследуют. Он советовал богатым не полагаться на свое богатство, но уповать на живого Бога и благодетельствовать окружающим (1 Тим. 6,17-19).

    Сказав все это, я спешу прибавить, что Бог заботится о нас и о том, чтобы мы имели и материальное обеспечение. Нищета – это тоже несчастье, как и стремление обогащаться. Насильственная нищета – это зло и должна быть отвергнута. Библия не поощряет крайнего аскетизма. Писания постоянно утверждают, что творение – хорошо, и надо ему радоваться. Аскетизм производит небиблейское разделение на мир духовный и мир материальный, как мир добра и мир зла, и, таким образом, предлагает спасаться тем, чтобы как можно меньше внимания уделять физическому существованию.

    Аскетизм и простота – взаимно несовместимы. Случайные внешние черты сходства никогда не должны затемнять решительное различие между ними. Аскетизм отказывается от всякого обладания, простота рассматривает имение в должной перспективе. Аскетизм не находит места для „страны, где течет молоко и мед". Простота может радоваться этому чудному обеспечению из руки Божией. Аскетизм находит удовлетворение только в унижении. Простота может удовлетворяться и скудостью, и изобилием (Фил. 4:12).

    Простота есть то единственное, что способно переориентировать наши жизни так, что мы сможем наслаждаться тем, что мы имеем, и оно не будет оказывать на нас разрушительного действия. Без простоты мы либо капитулируем перед духом маммоны, правящим этим злым веком, либо впадем в законнический аскетизм. И то и другое ведет к идолопоклонству. Оба смертельны для духа.

    В Писании много говорится, как Бог дает материальное изобилие для Своего народа: „Ибо Господь, Бог твой, ведет тебя в землю добрую… в землю, в которой… ни в чем не будешь иметь недостатка" (Втор. 8:7-9). Но столь же много говорится и о том, что материальное благополучие опасно, если не воспринимается в должной перспективе: „Смотри…, чтобы ты не сказал в сердце твоем: моя сила и крепость руки моей приобрели мне богатство сие" (Втор. 8:17).

    Духовная простота как раз и обеспечивает эту требуемую перспективу. Простота освобождает нас для принятия материального обеспечения как дара Божьего, который не является нашим, чтобы нам его хранить, но чтобы делиться им с другими. Как только мы признаем, что Библия с одинаковой энергией отвергает и материалистический, и аскетический подход, мы готовы с вниманием отнестись к христианскому пониманию простоты.


    Точка опоры

    Архимед сказал: „Дайте мне точку опоры, и я переверну землю". Такая опорная точка важна во всякой духовной дисциплине, но особенно это относится к простоте. Из всех духовных дисциплин простота является самой видимой и потому наиболее открытой для порчи. Большинство христиан никогда серьезно не занималось вопросом простоты, игнорируя для своего удобства многие предостережения Христа, касающиеся этой области. Причина этого ясна: здесь бросается вызов нашей любви к богатой жизни. Но тот, кто воспринимает библейское учение серьезно, подвергается тут же суровым искушениям легализма: мы склонны канонизировать свой выбор одежды или дома, как „простоту", простой образ жизни. Эта опасность делает особенно важным выбор „точки опоры". Мы находим ее в следующих словах Иисуса: „Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи и тело – одежды?… Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6:25-33).

    Точка опоры для духовной простоты – это искать Царства Божия и правды Его прежде всего, и тогда все необходимое придет в должном порядке. Невозможно переоценить проницательность Иисуса в этом вопросе. Все держится на том, чтобы первое было первым. Ничто не должно стоять впереди Царства Божия, даже желание простого образа жизни.

    Простота может стать идолопоклонством, если стоит прежде нашего поиска Царства Божия. Кьеркегор писал: „Ищите прежде Царства Божия и правды Его". Что это значит, что мне нужно делать, какие усилия прилагать, чтобы исполнить эти слова? Должен ли я постараться получить работу, соответствующую моим талантам и возможностям, чтобы как можно больше влиять на общество? Нет, я должен прежде всего искать Царства Божия. Тогда, может быть, я должен отдать все мое богатство бедным? Нет, я должен прежде всего искать Царства Божия. Должен ли я в таком случае идти и проповедовать это учение всему миру? Нет, я должен прежде всего искать Царства Божия. Но в таком случае я в известном смысле ничего не должен делать? Да, конечно, в известном смысле все является ничем, совершенным ничем перед лицом Божиим. Научись быть молчаливым. В этом молчании есть начало того, чтобы искать Царства Божия прежде всего".*

    Сосредоточение на Царстве создает внутреннюю реальность, а без нее мы дегенерируем в мелочи законничества. Ничто, кроме Царства, не может быть главным. Даже желание выбыть из тараканьих бегов жизни, или перераспределение богатств мира, или забота об экологии не могут быть главнее Царства.

    Искать Царства Божия и правды Его прежде всего, и в плане личном, и в плане общественном, – это единственная главная вещь в духовной дисциплине простоты.

    Человек, который не ищет Царствия Божия прежде всего, не ищет его вовсе. Как ни важны другие заботы, они превращаются в идолов, как только мы делаем ,их центром внимания. Мы объявляем, что именно наша деятельность и есть христианская простота. В действительности же, когда Царство Божие искренне ставится нами на первое место, прежде всего другого, тогда и все другие наши заботы – экология, бедные, равное распределение и многое другое – оказываются на своем месте, получают должное внимание.

    В приведенном нами отрывке Иисус так ясно выразил мысль, что свобода от озабоченности есть внутреннее свидетельство того, что мы действительно ищем Царства Божьего прежде всего. Внутренняя реальность простоты предполагает жизнь радостной беззаботности относительно своего имения. Ни жадный, ни нищий не знают этой свободы. Эта свобода не зависит ни от обилия имения, ни от нехватки его. Это внутренний признак доверия. Сам по себе факт, что какой-то человек живет вообще без вещей, не является доказательством того, что он живет просто. Апостол Павел учил нас, что сребролюбие есть корень всех зол, и часто те, у кого меньше его, любят его всех больше. Человек может внешне жить просто, а внутри быть исполненным забот. Точно так же и богатство не приносит с собой свободы от озабоченности. Кьеркегор пишет: „… богатство и изобилие приходят, лицемерно одетые в овечью шкуру, претендуя, что они будто бы являются гарантией против озабоченности, но они тут же становятся именно источником этой озабоченности… они являются гарантией безопасности в той же мере, в какой ею является волк, пасущий овец".5

    Свобода от озабоченности характеризуется тремя внутренними позициями. Если то, что мы имеем, мы принимаем как дар, если о нашем имении заботится Бог и если то, что мы имеем, доступно другим, то мы обладаем этой свободой. Это и есть внутренняя реальность простоты. Если же, наоборот, мы верим, что свое имение заработали сами и сами должны его держать и никому его не давать, тогда мы будем осаждаемы заботами. Таковые никогда не познают простоты, независимо от того, в каких условиях они живут и как стараются показать внешний стиль простоты.

    Воспринимать все, что мы имеем, как дар от Бога – это первое условие простоты. Мы трудимся, но не наш труд дает нам то, что мы имеем. Мы живем милостью даже тогда, когда речь идет о „хлебе насущном". Мы зависим от Бога в простейших элементах жизни: воздух, вода, солнце. То, что мы имеем, не является результатом нашего труда, но милостивого попечения Божия. Достаточно небольшой засухи или несчастного случая, чтобы сразу показать нам, насколько во всем мы зависим от Бога.

    Знать, что это Божье дело, а не наше – заботиться о нашем имении, – это второе условие простоты. Бог способен защитить то, чем мы обладаем. Мы можем доверяться Ему. Значит ли это, что не надо и дверей запирать? Конечно, нет. Но мы знаем, что не замок охраняет дом. Если мы будем считать, что наша осторожность и предусмотрительность защитят нас и наше добро, то озабоченность оседлает нас. Простота означает полное доверие Богу во всем.

    Делиться своим имением с другими – это третье условие простоты. Мартин Лютер как-то сказал: „Если наше добро недоступно общине, то это краденое добро". Нам трудно понять эти слова, потому что мы боимся будущего. Вместо того, чтобы делиться своим даром, мы прилепляемся к нему, потому что беспокоимся о завтрашнем дне. Но если мы действительно верим, что Бог таков, как о Нем говорил Иисус, то нам не надо бояться. Когда мы видим Бога как Всемогущего Творца и нашего любящего Отца, тогда мы можем делиться, потому что Он будет заботиться о нас. Если кто-то нуждается, мы свободны помочь ему. И опять же простой здравый смысл поможет нам не делать здесь глупостей.

    Когда мы действительно ищем Царства Божьего прежде всего, тогда все эти три черты будут характеризовать нашу жизнь. Взятые все вместе, они и есть то, что Иисус называл „не заботьтесь". И мы можем быть уверены, что, живя в этой реальности, получим все остальное, необходимое для „жизни с избытком".


    Внешнее выражение простоты

    Если мы ограничимся описанием простоты как чего-то исключительно внутреннего, мы сфальшивим… Переживая действие освободительного духа внутренней простоты, мы обязательно изменим и внешний образ своей жизни. Мы уже предостерегали об опасности законничества при переносе центра тяжести на внешнее, а не на внутреннее. И, однако, я должен пойти на этот риск, потому что ограничиться только характеристикой внутреннего состояния – это значит дать только теоретическое освещение вопроса. В конце концов все авторы Писаний идут на этот риск.*

    Я хочу перечислить десять основных проявлений простоты человека в жизни. Не надо их рассматривать как законы, но как попытку материализовать значение простоты в применении к XX веку.

    Первое – покупайте вещи по принципу их нужности для вас, а не ради престижа. Если вам практически удобнее велосипед, покупайте его, а не машину. В выборе жилья ориентируйтесь тоже на удобство, а не на то, какое впечатление на других оно произведет. Размер жилья тоже должен быть разумным.

    Пересмотрите свои одежды. Большинству людей вовсе не требуется обширного гардероба. Они покупают новые вещи не по необходимости, а желая следовать моде. Покупайте только то, что вам нужно. И носите свою одежду, пока она не износится. Перестаньте стараться производить на людей впечатление своими вещами, лучше делайте это своей жизнью. Если это возможно в вашем положении, научитесь радости шить самой. Делайте вещи практичные, а не вычурные. Джон Веслей говорил: „Что касается внешнего, то я предпочитаю покупать вещи самые прочные и самые простые, какие я только могу найти. Из мебели я покупаю только самое необходимое и дешевое".6

    Второе – отбросьте все, что вызывает в вас приверженность или склонность. Научитесь различать, где у вас действительная психологическая нужда (например, в бодром окружении), а где – приверженность. Откажитесь от таких напитков, как алкоголь, кофе, чай, кока-кола и т.п. Если вы привыкли к телевизору, избавьтесь от него любыми средствами, продайте его или отдайте. Избавьтесь от всех видов информации, без которых вы можете обойтись – радио, стерео, газеты, кино, журналы, книги. Для многих людей серьезной привязанностью стал шоколад. Если вы привязаны к деньгам, отдайте часть их, и вы почувствуете внутреннее облегчение. Простота – это свобода, а не рабство. Не будьте рабом ничему и никому, кроме Бога.

    Помните, что приверженность к чему-либо по своей природе это нечто, находящееся вне вашего контроля. Волевые решения здесь бесполезны. Вы не можете принять решение – освободиться от чего-то. Но вы можете решиться открыть эту область своей жизни для прощающей милости и целительной силы Бога. Вы можете решиться позволить своим друзьям, знающим путь молитвы, встать вместе с вами. Придет день, который вы сможете решиться прожить в простоте, в спокойной зависимости от Божьего вмешательства.

    Как различить эту привязанность? Очень просто: понаблюдайте за своими непроизвольными проявлениями. Один студент, мой друг, рассказал мне, как однажды утром, когда он спустился за газетой, он не нашел ее в ящике. Он пережил настоящую панику, не представляя, как начнет день без газеты. Затем он увидел утреннюю газету во дворе соседа и начал соображать, как бы туда проникнуть и выкрасть ее. И тут он понял, что речь идет об истинной его привязанности. Тогда он помчался домой и позвонил на почту, чтобы отменить свою подписку. Служащий, видимо заполняя заявление, вежливо его спросил: „Почему вы отменяете свою подписку на газету?" Мой друг выпалил прямо: „Потому что я к ней привязан!" Бестрепетный служащий задал следующий вопрос: „Хотите ли вы отменить всю подписку или же хотите сохранить воскресный выпуск?" На это он ответил: „Нет, я уезжаю". Конечно, это не значит, что каждый должен отказаться от своей газеты, но для этого молодого человека это был важный шаг.

    Третье – развейте в себе привычку отдавать. Если вы обнаружили, что привязались к чему-то в своем добре, поразмыслите, кому его отдать, кто в этом нуждается. Я до сих пор помню Рождество, когда я принял решение – не покупать подарка и не мастерить его, а отдать что-то очень для меня ценное. Причина такого моего желания была эгоистичная: я хотел познать то освобождение, которое происходит от простого акта добровольной бедности. В данном случае речь шла о велосипеде с десятью скоростями. Когда я ехал на нем к дому моего друга, я впервые пел со значением известный гимн для общего пения: „Даром получили, даром давайте!" И вот теперь мой шестилетний сын услышал, что у его одноклассника нет коробочки для завтрака, и он спрашивает меня, нельзя ли отдать ему свою собственную коробочку. Аллилуйя!

    Не накапливайте вещей. Они усложняют жизнь. Их надо перебирать, перетряхивать, чистить, сортировать до тошноты. Большинство из нас легко может расстаться с половиной своего имения. Мы сделаем хорошо, если последуем совету Торо: „Упрощайте, упрощайте".

    Четвертое – откажитесь от всяких услуг рекламы и так называемых полезных советов. Советы по экономии времени никогда его не экономят. Берегитесь таких слов: „Это оправдает себя через шесть месяцев". Большинство таких рекламных материалов только усложняет нашу жизнь. Особенный вред они наносят производству игрушек. Нашим детям вовсе не нужны куклы, которые плачут, едят, потеют, писают и плюют. Старая драная кукла может быть и более любимой и более долговечной. Часто дети находят гораздо больше радости в играх со старым горшком, чем с космическим устройством. Ищите игрушки, которые могут иметь воспитательное воздействие и которыми можно долго пользоваться. Некоторые игрушки делайте сами.

    Обычно всякие механические приспособления ведут к совершенно излишней трате мировых энергетических ресурсов. В США живет менее 6% населения мира, однако мы тратим около 33% всей мировой энергии. Одни только кондиционеры потребляют столько же энергии, как весь Китай.7 Ответственность за экологическое состояние среды должна удержать нас от покупки большей части приспособлений, производимых сегодня.

    Рекламы пытаются убедить нас, что мы должны продать старую вещь и купить новую, более модную. Швейные машины делают новый вид стежков, а у магнитофона больше кнопок. Реклама соблазняет нас купить вещь, которая нам не нужна. Старый холодильник, может быть, прослужит до конца моих дней, даже и не имея автоматической морозильной камеры и не будучи раскрашен в цвета радуги.

    Пятое – научитесь радоваться и тому, чем вы не владеете. Обладание – это одержимость нашей культуры. Если мы чем-то владеем, мы можем этим управлять и потому испытываем большее наслаждение. Это все иллюзия. Можно многим наслаждаться, вовсе этим не владея. Гуляйте по пляжу, не стремясь обладать кусочком его. Пользуйтесь общественными парками и городскими библиотеками.

    Шестое – развейте в себе более глубокое отношение к творению. Будьте ближе к земле. Ходите пешком, когда только можете. Слушайте птиц – они посланники Божий.

    Наслаждайтесь травой и листьями, их формой, строением. Подивитесь на богатые краски везде. Простота означает умение снова и снова открывать, что „Господня – земля и что наполняет ее" (Пс. 23:1).

    Седьмое – со здоровым скептицизмом относитесь к призывам: „Купи сегодня, а платить – потом!" Это ловушка и узы. И Ветхий, и Новый Завет осуждают ростовщичество, получение какого бы то ни было процента. Это рассматривалось как использование несчастья другого. Иисус отвергал ростовщичество, как признак старой жизни, и наставлял своих учеников: „Взаймы давайте, не ожидая ничего" (Лк. 6:35).

    Эти слова Писания не должны рассматриваться как всеобщий закон для всех культур. Но нельзя их и рассматривать как совершенно не относящиеся к нашему времени. За этими библейскими предписаниями стоят века нажитой мудрости и, возможно, горького опыта. Благоразумие советует нам не делать долгов.

    Восьмое – повинуйтесь наставлениям Христа, относящимся к простой и честной речи: „Но да будет слово ваше: „да, да", „нет, нет"; а что сверх этого, то от лукавого" (Мф. 5:37). Если вы согласились выполнить работу, сделайте ее. Избегайте лести и полуправды. Пусть отличительной чертой вашей речи будет честность. Откажитесь от жаргонных словечек, а также – от абстрактных рассуждений, которые скорее затемняют смысл, чем просвещают и наставляют.

    Простая речь трудна, потому что мы так редко живем Божественным центром, так редко отвечаем только на Божественные побуждения. Часто нас сковывает страх того, что скажут о нас другие, часто мы исходим из совершенно других мотивов, произнося наши „да" и „нет". Мы легко меняем свои решения, когда возникает новая, более благоприятная для нас ситуация. Но если наша речь исходит из повиновения Божественному центру, то у нас не будет причины менять свои решения. Кьеркегор писал: „Если вы совершенно послушны Богу, то в вас нет ничего двусмысленного, вы в простоте своей ходите перед Богом. Существует одна-единственная вещь, которую никакие сатанинские ухищрения и соблазны не могут застать .врасплох, и это – простота".8

    Девятое – отбросьте все, что может служить к подавлению других. Возможно, никто не выразил этот принцип яснее, чем квакер XVI века, портной Джон Вульман. Его знаменитый „Дневник" полон частых высказываний его желания – жить так, чтобы не подавлять других. „И вот, пересматривая свою жизнь, я спрашиваю себя, насколько я, как личность, воздерживался от всего, что возбуждает войны или связано с ними, будь это здесь или в Африке; мое сердце глубоко озабочено тем, чтобы в своем жизненном хождении я мог бы во всем держаться чистой истины и жить в простоте искреннего последователя Христа… И вот я вижу всю эту роскошь и зависть и многочисленные насилия, связанные с ними, и это причиняет мне страдания, и я вижу в этом некую неизменность, семена великого бедствия и разорения посеяны на этой земле и быстро растут на нашем континенте".9 Христианам XX века очень трудно посмотреть в лицо этим фактам. Попиваем ли мы кофе или едим бананы, не делаем ли мы это за счет эксплуатации латиноамериканских крестьян? В мире ограниченных ресурсов не означает ли наша похоть богатства – нищеты для других? Должны ли мы покупать продукты, произведенные насильственным принуждением томительного труда на конвейере? Что касается нашей собственной работы, пользуемся ли мы иерархическими отношениями на фабрике или в компании, которые держат других под нами? Не подавляем ли мы наших детей или жену, заставляя их выполнять труд, который считаем ниже своего достоинства? Часто подавление связано с национальностью или полом: кто-то из-за этого получает меньшую зарплату. Да пошлет нам Бог современных пророков, которые, как Джон Вульман, призвали бы нас воздержаться от „желания богатства" так, чтобы мы были способны „разбить иго подавления".10

    Десятое – избегайте всего, что может отвлечь вас от вашей главной цели. Джордж Фоке предостерегал: „Существует «; соблазн и опасность для вас быть поглощенным своим бизнесом и едва ли быть способным сделать что-либо для вашего Бога, Которому вы служите. Вы погрузитесь в проблемы и не сможете быть над ними… И тогда, если Бог остановит вас на море и на земле и возьмет ваши богатства и отнимет ваши привычки, чтобы ваш ум ими не затруднялся, тогда ваш ум, который так обременен, будет мучиться, находясь вне силы Божией"."

    Да даст нам Бог мужество, мудрость и силу всегда держаться главнейшего в жизни – „искать прежде всего Царства Божия и правды Его", понимая все, что входит в эти слова. Поступать так – это и значит жить в простоте.*

    7. Дисциплина уединения

    „Обоснуйся в одиночестве, и ты наткнешься на Него в себе самом".

    Тереза Авильская

    Иисус зовет нас от одиночества к уединению. Страх остаться одному приводит людей в оцепенение. Приезжий новый ребенок плачется матери: „Никто со мной не играет!" Студентка колледжа тоскует по своим школьным годам, когда она была центром внимания: „Теперь я – никто". Должностное лицо сидит в своем офисе: он могуществен, но одинок. Старая женщина лежит в приюте, ожидая, когда она пойдет „домой".

    Наш страх остаться одному гонит нас к шуму и толпе. Мы непрерывно говорим, хотя слова наши бессодержательны. Мы покупаем радио и привязываем его к кисти или прилаживаем к ушам, чтобы, когда никого нет с нами рядом, мы по крайней мере не были бы обречены на молчание. Т. С. Элиот хорошо понимал нашу культуру, когда писал: „Где найти мир, где услышать слово? Не здесь, потому что здесь не хватает молчания".1

    Но быть одиноким или же быть окруженным грохотом – не единственные существующие альтернативы. Мы можем развивать внутреннее одиночество и молчание, которые освобождают нас как от страха, так и от чувства, что мы одиноки в мире. Одиночество – это внутреннее осуществление. Это не место, где мы одни, а состояние ума и сердца.

    Есть одиночество (уединение) сердца, которое можно поддерживать в себе все время. Толпы или же их отсутствие мало влияют на эту внутреннюю внимательность. Вполне возможно быть отшельником в пустыне и никогда не испытать этого уединения. Но если мы обладаем им, мы не будем бояться одиночества: мы знаем, что мы не одни. Не будем также бояться быть с другими людьми, потому что они не контролируют нас. Среди шума и смешения мы погружены в глубокое молчание.

    Внутреннее уединение проявится и внешне. Будет свобода оставаться одному не для того, чтобы избежать людей, но для того, чтобы лучше слышать Божественный шепот. Иисус жил во внутреннем „уединении сердца". Он также часто бывал и внешне одиноким. Он начал Свое служение с сорока дней в пустыне (Мф. 4:1-11). Перед избранием двенадцати Он провел всю ночь в горах (Лк. 6:12). Когда Он узнал о смерти Иоанна Крестителя, Он „удалился… в пустынное место один" (Мф. 14:13). После чуда с хлебами Он понудил учеников Своих отправиться на лодке, потом Он отпустил толпу и „взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один" (Мф. 14:23). После длинной ночи трудов Он, „утром, встав весьма рано, вышел и удалился в пустынное место, и там молился" (Мк. 1:35). Когда двенадцать вернулись со своей миссии проповеди и исцелений, Иисус наставил их: „Пойдите вы одни в пустынное место и отдохните немного" (Мк. 6:31). После исцеления прокаженного Иисус ушел „в пустынные места и молился" (Лк. 5:16). С тремя учениками Он искал молчания пустынной горы, как места Преображения (Мф. 17:1-9). Готовясь к самому большому Своему труду, Иисус искал уединения в Гефсимании (Мф. 26:36-46). Можно продолжить, но, возможно, этого достаточно, чтобы показать, что Иисус постоянно искал уединенных мест. То же самое должны делать и мы.

    В своей книге ,Жизнь вместе" Дитрих Бонхоуфэр одну из глав назвал „День вместе", а следующую – „День в одиночестве". И то и другое важно для духовного роста. Он писал: „Пусть тот, кто не выносит одиночества, остерегается общества. Пусть тот, кто не в обществе, остерегается быть одному… И то, и другое само по себе чревато многими опасностями. Кто желает общения, не зная одиночества, тот погружается в пустоту слов и чувств. Кто ищет одиночества и избегает общения, тот погибает в бездне тщеславия, самообольщения и отчаяния".2

    Поэтому мы должны искать восстанавливающей тишины одиночества, если хотим полноценного общения. Мы должны искать общения и ответственности за других, если мы хотим сделать свое одиночество безопасным. Нам нужно развивать то и другое, если хотим жить в послушании.


    Одиночество и молчание

    Без молчания нет одиночества. Хотя молчание – это отсутствие речи, оно включает в себя слушание. Если просто воздерживаться от разговора, а сердцем не слушать Бога, – это не молчание. День, заполненный шумом и голосами, может быть днем молчания, если этот шум и эти голоса становятся для нас эхом Божьего присутствия, если они являются для нас Его посланиями и просьбами. Когда же мы заняты сами собой, то это не молчание.3

    Нам нужно понять связь между внутренним одиночеством и внутренним молчанием. Они нераздельны. Все, знающие законы внутренней жизни, говорят о молчании и одиночестве на одном дыхании. Например, „Подражание Христу" – ни с чем не сравнимый шедевр, посвященный благочестивой, набожной жизни и остающийся таковым уже пять столетий, имеет раздел, озаглавленный „Любовь к одиночеству и молчанию". Я сам долго колебался, как мне озаглавить этот раздел, – „Дисциплина молчания" или „Дисциплина одиночества", столь тесно они друг с другом связаны в духовной литературе. В силу этой необходимости нам нужно понять и испытать преображающую силу молчания, если мы хотим познать, что такое одиночество.

    Есть старая поговорка, что „человек, который открывает свой рот, закрывает свои глаза". Целью молчания и одиночества является способность видеть и слышать. Ключ к молчанию – это не отсутствие шума, а присутствие контроля. Апостол Иаков ясно видел, что человек, который может контролировать свой язык, – это человек совершенный (Иак. 3:1-12). Дисциплина молчания и одиночества научает нас, когда говорить и когда воздерживаться от этого. Кто рассматривает дисциплину как законы, тот сразу превратит молчание в абсурд: „Я не буду говорить сорок дней!" Это всегда является суровым испытанием для любого настоящего ученика, желающего жить в молчании и одиночестве. Фома Кемпийский писал: „Легче вовсе молчать, чем говорить умеренно".4 У Екклезиаста говорится, что „есть время молчать и время говорить" (3:7). Контроль – это ключ.

    Когда апостол Иаков сравнивает язык то с удилами, то с рулем, он утверждает, что язык и направляет, и контролирует. Язык определяет курс нашей жизни во многих отношениях. Если мы солжем, то скоро будем вынуждены лгать еще и еще, чтобы покрыть первую ложь. Вскоре мы будем вынуждены и вести себя соответственно, чтобы подтвердить всю ложь и вызвать к ней доверие. Неудивительно, что Иаков называет язык „огонь, прикраса неправды" (3:6).

    Дисциплинированный человек – это тот, который может сделать то, что нужно сделать и тогда, когда это нужно сделать. „Золотые яблоки в серебряных прозрачных сосудах – слово, сказанное прилично" (Прит. 25:11). Если мы молчим, когда нам нужно говорить, – это так же вне всякой дисциплины, Г как и то, когда мы говорим, а должна бы молчать.


    Жертвоприношение невежд

    Когда мы начинаем по собственной, человеческой воле религиозный разговор, – это и есть жертва невежд и глупцов. «Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово пред Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле; поэтому слова твои да будут немноги» (Еккл. 5:1).

    Когда Иисус взял Петра, Иакова и Иоанна на гору и там преобразился перед ними, Моисей и Илия явились и беседовали с Иисусом. В греческом тексте написано: „И отвечая, Петр сказал им…". Вот это именно тот тип разговора, против которого я говорю: никто не обращался к Петру! Но он взялся отвечать.

    В „Дневнике" Джона Вульмана есть трогательный рассказ о контроле над языком. Я процитирую этот отрывок полностью.

    „Я ходил на собрания в ужасном состоянии духа, пытаясь, однако, говорить языком истинного Пастыря. Однажды я встал и сказал несколько слов на собрании, а затем добавил много других, которые от меня вовсе не требовались. Скоро я почувствовал свою ошибку, и несколько недель провел без всякого света и утешения, я не мог ни в чем найти удовлетворения. Я обратился к Богу, и Он сжалился надо мною в глубине моего отчаяния и послал Утешителя. И я испытал Его прощение, мой ум успокоился, я искренне благодарил моего милостивого Избавителя за Его помощь. Через шесть недель после этого я почувствовал, как во мне открылся источник Божественной любви и явилось желание говорить. И я сказал несколько слов на собрании и нашел в них покой. Получив этот опыт смирения под крестом, я укрепился в способности различать чистый дух, движущийся в моем сердце, который учит меня иногда целые недели молчать, пока не почувствую в своем сердце тот подъем, который делает меня как бы трубой, через которую Господь говорит к Своим овцам".5

    Это прекрасное описание того процесса обучения, через который проходит каждый желающий научиться дисциплине молчания! Здесь очень важно, что в результате этого опыта он получил способность „различать чистый дух, движущийся в сердце". Есть одна причина, почему нам трудно дается молчание: оно делает нас беспомощными. Мы так привыкли полагаться на слова и через них управлять другими. Если мы будем молчать, кто же возьмет на себя контроль над другими? Бог возьмет; но мы никогда не позволим Ему этого сделать, если мы не доверяем Ему полностью и совершенно. Молчание, таким образом, соотносится с доверием.

    Язык является нашим могущественным орудием манипулирования другими. Слова так и льются из нас, потому что мы находимся в постоянном процессе создания и корректировки своего образа в глазах людей. Мы так боимся того, что люди увидят в нас и что о нас подумают, и вот мы говорим, стремясь „выпрямить" их понимание. Если я что-то сделал неправильно и понял, что и вы знаете об этом, я очень хочу помочь вам понять мои действия! Молчание – это одна из глубочайших дисциплин духа уже потому, что она останавливает все подобные искушения.

    Одним из плодов молчания является свобода – предоставить Богу оправдывать нас. Нам самим не надо за себя вступаться. Есть история об одном средневековом монахе, которого несправедливо обвинили в каких-то проступках. Однажды он выглянул в окно и увидел собаку, которая кусала и рвала коврик, повешенный для просушки. Пока он смотрел на это зрелище, Господь сказал ему: „Вот именно это Я делаю с твоей репутацией. Но если ты доверишься Мне, тебе не будет нужды заботиться о мнении других людей". Возможно, более, чем что-либо другое, именно молчание приводит нас к уверенности, что Бог может оправдать нас и выправить всю ситуацию.

    Джордж Фокс часто говорил о „духе рабства" (Римл. 8:15) и о том, что мир пребывает именно в этом духе. Он часто отождествлял дух рабства с раболепством перед людьми. В своем „Дневнике" он писал о том, как вывести „людей из людей", прочь от этого духа, рабства закону через других людей. Молчание – это главное средство для нашего освобождения.

    Язык – как термометр: он говорит о нашей духовной температуре. Но он является также термостатом: он контролирует нашу духовную температуру. Обуздание языка может означать все. Свободны ли мы настолько, что можем контролировать свой язык? Бонхоуфэр писал: „Действительное молчание, настоящая тишина, обуздание языка – все это последствия духовной тишины".6 Говорят, будто Доминик посетил Франциска Ассизского и во все время встречи не произнес ни единого слова. Только когда мы научимся быть действительно молчаливыми, мы станем способными сказать слово, когда оно действительно нужно.

    Кэтрин де Хек Догерти пишет: „Все во мне молчит и… я погружена в молчание Бога".7 Только находясь в одиночестве, мы можем испытать „молчание Бога" и так принять от Него то внутреннее молчание, которого жаждут наши сердца.


    Темная ночь души

    Если серьезно относиться к дисциплине одиночества, это будет, в какой-то степени, означать путешествие в „темную ночь души". Это не есть что-то разрушительное или плохое. Напротив, можно приветствовать этот опыт, как больной человек может приветствовать операцию, которая обещает ему здоровье и хорошее самочувствие. Цель этой „темноты" – не наказать нас, но освободить. Святой Иоанн определял эту „темную ночь души" как Божественное назначение, привилегию, возможность приблизиться к Божественному центру. Он называл „темную ночь" „явной милостью". Святой Иоанн назвал это „чистой милостью", к тому:

    О, милостивая ночь!

    О, ночь, прекрасней утреннего восхода!

    О, ночь, которая объединяет

    Любимого и Его любимых,

    переменяет любимых в Его любви.8

    Что означает „войти в темную ночь души"? Это может быть чувство сухости, депрессии, даже потерянности. Мы перестаем слишком зависеть от своей эмоциональной жизни. Часто приходится слышать в наше время, что такого опыта следует избегать, что нам должно жить в мире, радости, удобстве и празднике, но это только выдает, обнажает тот факт, что наш современный опыт – это всего лишь поверхностная грязь. „Темная ночь" – это один из путей, которым Бог останавливает нас на пути, приводит в молчание, чтобы Он мог трудиться над внутренним преображением души.

    Как выражается эта „темная ночь" в повседневной жизни? Если мы серьезно стремимся к одиночеству, то мы обычно в этом преуспеваем и переживаем сначала подъем, а потом – упадок, и тогда даже испытываем желание вовсе от этого отказаться. Чувства уходят, и возникает ощущение, что мы никак не можем пробиться к Богу. Святой Иоанн описывал это следующим образом: „… темнота в душе, упомянутая здесь, усыпляет чувственные и духовные аппетиты, умерщвляет их, лишает возможности находить удовольствие в чем бы то ни было. Она связывает воображение, препятствует ему совершать свой труд. Память останавливается, интеллект затемняется и делается неспособным что-либо понимать, и воля, таким образом, тоже связывается, все способности пустеют и делаются бесполезными. Над всем этим висит густое, тяжелое облако, которое огорчает душу и отделяет ее от Бога".9 В своей поэме святой Иоанн дважды использовал фразу: „Мой дом теперь весь затих".10 В этом предложении он указал на важность успокоения всех физических, эмоциональных, психологических и даже духовных чувств. Каждое отвлечение тела, ума, духа должно оказаться как бы в подвешенном состоянии, прежде чем этот глубокий труд Бога над душой может начаться. Перед операцией больному дают эфир, его усыпляют. Приходит внутреннее молчание, мир, одиночество. Во время этой темноты чтение Библии, проповеди, интеллектуальные споры – все отходит.

    Когда Бог в любви Своей вовлекает нас в темную ночь души, всегда возникает искушение обвинять все и всех за нашу внутреннюю пустоту и стремиться от нее избавиться. Проповедник так скучен, пение гимнов такое слабое. Мы даже можем начать поиски другой церкви или другого опыта, который бы нас „взбодрил". Это серьезная ошибка. Признайте „темную ночь" за то, что она есть. Будьте благодарны, что любящий Бог уводит вас прочь от любого развлечения, чтобы вы могли видеть Его. Не боритесь с этим состоянием, а успокойтесь и ждите.

    Я здесь говорю не о той вялости и бесчувственности к духовным вещам, которая является результатом греха или непослушания. Я говорю о человеке, ищущем лица Божия и который не скрывает какого-либо известного ему греха в сердце. „Кто ходит во мраке, без света, да уповает на имя Господа и да утверждается в Боге своем" (Ис. 50:10).

    Смысл этого библейского отрывка в том, что возможно бояться, повиноваться и уповать на Господа и все же „ходить во мраке, без света". Вы живете в послушании, но вы вошли в „темную ночь души".

    Святой Иоанн Креститель указывал, что на протяжении всего этого опыта существует милостивая защита от пороков и дивное продвижение в Царстве Божием. „… если в течение этого опыта вести наблюдение, то человек ясно увидит, как мало наши возможности и способности отвлекаются на бесполезное и вредное в жизни, как безопасен он от тщеславия, гордости, самонадеянности, от пустой и ложной радости, от многого зла. Идя в темноте, душа не только не сбивается в пути, но быстро продвигается, потому что вырабатывает добродетели".

    Что нам делать во время этого внутреннего страдания? Прежде всего не обращайте внимания на совет друзей – „выбираться из этого". Они не понимают, что с вами происходит. Наш век – век невежественный в отношении всего этого, поэтому я вам советую ни с кем даже и не говорить о том, что вы переживаете. И не оправдывайтесь ни перед кем, что вы „не в своей тарелке". Бог – ваш Оправдатель, предайте свой вопрос в Его руки. Если у вас есть возможность при этом действительно удалиться в „пустыню" на время, сделайте это. Если нет – продолжайте свои ежедневные занятия. Но в „пустыне" или дома храните в своем сердце глубокое, внутреннее, внимающее молчание – и там будет покой до окончания труда одиночества.

    Возможно, все эти рассуждения ведут нас в более глубокие воды, чем мы хотели бы войти. Святой Иоанн Креститель говорит о тех областях, которые мы видим „как бы сквозь тусклое стекло". К этим вопросам нужно подходить осторожно. Но, возможно, он расшевелил в вас тяготение к более глубокому и высокому опыту. Это как приоткрытая дверь в эту область. Это все, чего просит Бог и в чем Он нуждается.

    В заключение нашего путешествия в „темную ночь души" давайте поразмыслим над следующими словами того же автора: „О, тогда, душа, когда ты увидишь, что твои желания померкли, намерения высохли, способности исчезли и ты ничего не можешь делать для своего внутреннего упражнения, – не огорчайся: думай об этом, как о милости Божией, так как Бог освобождает тебя от тебя самой и твоей собственной активности. Как бы ни были успешны твои дела, ты не могла трудиться по-настоящему, потому что они не были ни чисты, ни совершенны, как это будет теперь, когда Бог Сам ведет тебя за руку в темноту, как слепого, по пути, которого ты не знаешь. Ты никогда не достигла бы того места, в которое Он тебя ведет, сама по себе, как бы ни были хороши твои глаза и твои ноги".12


    Шаги в одиночество

    Духовная дисциплина есть то, что мы делаем, а не говорим. Это – опыт, и мы имеем дело с действиями, а не состоянием ума. Недостаточно сказать: „Я обладаю внутренним одиночеством и молчанием, мне ничего для этого не нужно делать". Все, действительно обладающие этим, известным образом организовали свои жизни. Нам нужно перейти от теоретического к практическим жизненным ситуациям.

    Каковы шаги в одиночество? Первое, что мы можем сделать, – это использовать те маленькие возможности для одиночества, которые предоставляет нам повседневная жизнь. Рассмотрите моменты пробуждения, когда вся семья еще спит. Подумайте о том времени, когда вы пьете свой утренний кофе до начала рабочего дня. Есть времена покоя во время движения в час пик. Могут быть моменты отдыха и освежения, когда мы поворачиваем за угол и видим цветы или деревья. Вместо произносимой молитвы перед едой пригласите всех присоединиться к нескольким моментам молчания. Однажды, когда я вел машину, полную щебечущих детей и взрослых, я предложил: „Давайте поиграем и посмотрим, сможем ли мы помолчать до аэропорта?" (это было пять минут). Предложение благословенно сработало. Найдите новую радость и значение, чтобы пройти пешком от шоссе до дома. Выскользните из дома на минуту, чтобы посмотреть перед сном на молчаливую ночь. Все эти маленькие моменты часто оказываются для нас потеряны. Какая жалость! Их нужно возвратить обратно – искупить. Это моменты внутренней тишины и покоя для того, чтобы переориентировать нашу жизнь, поправить ее по компасу. Они помогают нам действительно присутствовать там, где мы есть.

    Что еще можно сделать? Мы можем найти или создать „тихое место", предназначенное для молчания и одиночества. Почему бы не ввести в план строительства дома маленькое святилище, куда члены семьи могли бы уходить, чтобы побыть одному и помолчать? Что нас от этого удерживает? Если у вас уже есть дом, рассмотрите возможность отгородить часть гаража или балкона. Я знаю семью, которая выделила для этого кресло: кто садился в него, того нельзя было тревожить!

    Найдите места вне вашего дома: место в парке, незапертую церковь. Кто-то построил прелестную беседку на одного человека, специально предназначенную для размышления и одиночества. Ее назвали „тихое место". Церкви тратят миллионы долларов для строительства. Как насчет того, чтобы человек мог иметь место для уединения на несколько дней?

    Кэтрин де Хек Догерти является пионером в деле развития таких „пустынь" („необитаемых мест") в Северной Америке. Это места, специально предназначенные для уединения и молчания.*

    В предыдущей главе мы говорили о том, как необходимо наблюдать за своей речью и видеть, как часто мы много говорим из желания объяснить и оправдать себя, свои поступки. Поэкспериментируйте в том, чтобы совершать дела без слов и всяких объяснений. Обратите внимание на то чувство страха, которое будет овладевать вами, что люди не поймут вас или неправильно истолкуют ваше поведение. Постарайтесь предоставить Богу быть вашим оправданием.

    Дисциплинируйте себя в том, чтобы ваши слова были немногочисленны и значимы. Станьте человеком, о котором известно, что если он говорит, то, значит, имеет что сказать. Говорите просто. Делайте то, что обещали: „Лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить" (Еккл. 5:4). Когда наш язык под контролем, то с нами происходит, по словам Бонхоуфэра, следующее: „Остается несказанным многое, в чем нет необходимости. Но важное и то, что в помощь, говорится в нескольких словах".13

    Сделайте следующий шаг. Попробуйте прожить целый день вообще без слов. Это не закон и требование к вам, но сделайте это как опыт. Обратите внимание, насколько вы беспомощны и как зависите от слов, чтобы общаться. Постарайтесь найти новые пути для связи с другими, не зависящие от слов. Учитесь в этот день молчания, радуйтесь.

    Раза четыре в год удаляйтесь на несколько часов с целью подправить ориентацию своей жизни и ее целей. Это легко сделать в один из вечеров. Задержитесь на работе, или сделайте это дома, или найдите тихий уголок в общественной библиотеке. Оцените и пересмотрите свои жизненные направления. Чего бы вы хотели достигнуть через год? Через десять лет? У нас есть склонность переоценивать то, что можно сделать за год, и недооценивать то, что можно сделать через десять. Ставьте перед собой достижимые цели, но не отказывайтесь и помечтать, простереться вперед. (Эта книга жила в моем уме несколько лет, прежде чем она стала реальностью). В тишине этих коротких часов прислушайтесь к грому Божьего молчания. Записывайте то, что приходит к вам.

    Переориентация жизни вовсе не должна совершаться холодно и расчетливо, как некоторые думают. Возможно, когда вы войдете в это внимающее молчание, в вас возникнет желание научиться в этом году ткать или же делать керамическую посуду. Вам кажется, что это слишком земная, недуховная цель? Но Бог очень заинтересован в таких вещах. А вы? Может быть, вы захотите, как это случилось с одним моим другом, научиться помогать, быть слугою. А может быть, вы захотите прочитать в следующем году всего Льюиса? А через пять лет – научиться работать с обездоленными детьми-калеками? Эти цели дают направление всей вашей жизни. Все равно вы собираетесь куда-то идти, так насколько лучше идти в направлении, установленном общением с Божественным центром.

    Мы рассматривали идею – уединяться для изучения на два-три дня. Этот опыт усиливается, если соединен с внутренним погружением в молчание Бога. Как Иисус, мы должны уходить от людей, чтобы действительно присутствовать, когда мы с ними. Уединяйтесь хотя бы раз в году, не имея иной цели, как только одиночество.

    Плод одиночества – это возросшая чувствительность к нуждам других людей и сострадание к ним. Возникает новая свобода – быть с людьми. Новая внимательность к ним, новая готовность идти навстречу их нуждам. Томас Мэртон отметил: „Именно в глубоком одиночестве я нахожу ту кротость, с которой я могу действительно любить моих братьев. Чем более я уединен, тем больше я к ним привязан. И это чистая привязанность с уважением к одиночеству других. Одиночество и молчание учат меня любить моих братьев такими, какие они есть, а не как они о себе говорят".14

    Не чувствуете ли вы побуждение, жажду погрузиться в молчание и одиночество Бога? Не жаждете ли вы чего-то больше? Не умоляет ли каждое дыхание о более глубоком и полном раскрытии в Его присутствии? Именно дисциплина одиночества откроет дверь. Вы приглашаетесь войти и слушать речь Божью „в Его чудесном, ужасном, мягком, любящем, всеобнимающем молчании".15

    8. Дисциплина покорности

    „Христианин – это самый свободный человек, господин всего, не подчиненный никому; христианин – это верный слуга всех, подчиненный каждому".

    Мартин Лютер

    Никакая другая духовная дисциплина не была столь искажена, как эта. Каким-то образом род человеческий имеет особенную склонность к тому, чтобы взять самое лучшее учение и превратить его в самое худшее. Нет цепей более обременительных, чем религиозные, и в религии нет ничего более разрушительного для человека, как учение о смирении и покорности. Поэтому нам нужно с большой осторожностью и различением прокладывать свой путь сквозь эту дисциплину, чтобы быть уверенными в том, что мы – служители жизни, а не смерти.

    Каждая дисциплина имеет свою, соответствующую ей свободу. Если я обучился искусству риторики, я чувствую большую свободу, когда приходится произносить речь. Демосфен был великолепным оратором, но это после того, как он научился перекрывать своим голосом рокочущий океан, и это – с камешками во рту. Цель любой дисциплины – свобода. Нашей целью является именно свобода, а не дисциплина. Как только мы превращаем ее в цель, мы тут же оказываемся под законом и лишены всякой свободы.

    В самой по себе в дисциплине нет никакой ценности. Она хороша только как средство поставить нас перед Богом, чтобы Он мог дать нам то освобождение, которого мы ищем. Освобождение – это цель и конец. Дисциплина – средство, а не ответ: она только ведет нас к ответу. Мы должны ясно понимать эту ограниченность дисциплины, чтобы избежать рабства. Мы должны не только понимать это, но и всегда помнить, насколько силен для нас соблазн сконцентрироваться именно на дисциплине. Давайте будем сосредоточиваться только на Христе и рассматривать духовную дисциплину как путь, приближающий нас к Его сердцу.


    Свобода в покорности

    Я уже отметил, что всякая дисциплина имеет свою, соответствующую ей свободу. Какая свобода соответствует покорности и смирению? Это способность сложить с себя ужасный груз необходимости все делать по-своему. Тяжким рабством в современном обществе является одержимость требованием, чтобы все в жизни происходило так, как мы этого хотим. Люди готовы проводить недели, месяцы и даже годы в постоянном изнеможении, потому что какая-то мелочь не устраивается так, как они бы этого желали. Они теряют разум от этого. Они ведут себя так, как будто вся их жизнь от этого зависит. От переживаний можно даже получить раковую опухоль.

    Смиряясь, мы освобождаемся от этой ноши и в силах ее сбросить, забыть о ней. Откровенно говоря, большинство жизненных проблем не так важно, как мы о них думаем. Наша жизнь от них не зависит.

    Если вы внимательно понаблюдаете, вы увидите, например, что почти все церковные проблемы возникают из-за того, что у людей нет внутренней свободы уступить друг другу. Мы настаиваем, что на карту поставлен важнейший момент, что мы сражаемся за священный принцип. Может быть, это так и есть. Но гораздо чаще – нет. Мы стоим твердо просто потому, что иначе все получилось бы не по-нашему. Только в смирении мы можем подчинить себе этот дух, чтобы он больше не господствовал над нами. Только в смирении мы сможем различить, где искренние убеждения, а где – простое упрямство.

    Если бы мы только могли видеть, что большинство жизненных проблем не важно, мы бы к ним относились гораздо проще. Мы так часто говорим „мне все равно", когда в действительности нам далеко не все равно. Именно здесь важна дисциплина молчания! Обычно лучшим путем улаживания большинства вопросов является именно молчание – „ничего не говорить". За любой речью или поступком должен быть всеохватывающий дух благодати. Когда мы так поступаем, мы освобождаем и себя, и других вокруг себя.

    Библейское учение о смирении обращает наше внимание прежде всего на то, в каком духе мы смотрим на других людей. Писание не стремится выстроить иерархические отношения людей, напротив, оно создает в нас внутреннее расположение к взаимоподчиненности. Петр, например, призвал рабов того времени жить в подчинении своим хозяевам (1 Петр. 2:18). Совет кажется излишним, пока мы не осознаем, что вполне возможно повиноваться хозяину без внутренней покорности ему. Мы можем внешне исполнять то, чего люди просят, но внутренне быть в состоянии бунта. Эта забота о внимании к другим пронизывает весь Новый Завет. Ветхий Завет ставил условием, чтобы мы не убивали. Иисус, однако, подчеркнул, что проблема состоит во внутреннем духе убийства, с которым мы относимся к людям. То же самое можно сказать и о внутреннем духе покорности, смирения в нас, когда мы имеем дело с другими людьми: нам нужно быть к ним уважительными, предупредительными.

    Имея смирение, мы, наконец, оказываемся свободными ценить других людей. Их мечты и планы становятся важными для нас. Мы оказываемся в новой, чудной и славной свободе: отказаться от собственных прав ради блага других. Впервые мы можем любить людей безо всяких условий. Мы отказываемся от своих требований на их ответную любовь. Мы больше не чувствуем, что. к нам „не так" относятся. Мы можем радоваться их успехам. Мы искренне сожалеем об их неудачах. Нам неважно, что наши планы не состоялись, раз осуществились планы других людей. Мы делаем открытие, Что гораздо лучше служить своему ближнему, чем делать все По-своему.

    Знаете ли вы, какая это свобода – отказаться от своих прав? Вы освобождаетесь от злости и горечи, когда кто-то относится к вам не так, как, по-вашему, должен был бы. Вы разрываете этот порочный „коммерческий круг", в котором принято: „Ты почешешь мою спину, и я тебе почешу. Ты расквасил мой нос, и я сделаю то же с твоим". Вы входите в такую свободу, которая делает вас способными повиноваться заповеди Иисуса: „Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас" (Мф. 5:44). В первый раз мы начинаем понимать, как это можно отказаться от возмездия: „Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую" (Мф. 5:39).


    Камень преткновения

    Как вы, возможно, заметили, я подошел к вопросу смирения через „черную лестницу". Я начал объяснять, что означает для нас смирение, не определив, что это такое. Это было сделано намеренно. Большинство из нас знакомо со столь искаженным библейским учением о смирении, что мы либо принимаем его во всей его искаженности, либо отвергаем вовсе. Первое ведет к самоненависти, а второе к гордости. Рассмотрим третий вариант.

    Камнем преткновения для библейского понимания смирения являются слова, записанные в Евангелии от Марка 8:34: „И подозвав народ с учениками Своими, сказал им: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною". Почти инстинктивно мы отступаем прочь от этих слов. Мы гораздо больше воспринимаем слова „самоосуществление", „самосовершение", чем „самоотрицание". (В действительности учение Иисуса о самоотрицании есть то единственное, что приводит к самоосуществлению). Самоотрицание в наших умах соединяется с ненавистью к себе. Мы воображаем, что это означает – отказаться от своей индивидуальности и в итоге – умертвить себя.

    Но Иисус, напротив, звал нас к самоотрицанию без ненависти к самому себе. Самоотрицание – это просто путь к пониманию того, что мы вовсе не должны отстаивать свой собственный путь. Наше счастье не зависит от того, получим ли мы то, чего хотим.

    Самоотрицание также не означает потери личности, как некоторые думают. Без личности мы даже не сможем подчиняться друг другу. Потерял ли Иисус Свою личность, когда Он повернулся лицом к Голгофе? Потерял ли свою личность Петр, когда он отозвался на зов Иисуса – „Следуй за Мною", зная, какою смертью он прославит Бога? (Ин. 21:19). Потерял ли свою личность Павел, когда он предал себя в руки Того, Кто сказал ему: „Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое"? (Деян. 9:16). Конечно, нет. Мы знаем, что истинным является прямо противоположное. Они нашли себя в акте самоотрицания.

    Самоотрицание не есть то же самое, что презрение к себе. Последнее говорит нам, что мы ничего не стоим, и даже если бы мы что-то стоили, нам нужно это отбросить. Самоотрицание объявляет, что мы – бесконечно ценные, и показывает нам, как эту ценность реализовать, осуществить. Презрение отрицает доброту творения. Самоотрицание утверждает это добро. Иисус говорил о нашей любви к самим себе как условии, предпосылке нашей возможности достигнуть других людей. Любовь к себе и самоотрицание не находятся в конфликте. Иисус говорил, что самоотрицание есть единственный верный путь любить самого себя: „Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее" (Мф. 10:39).

    Мы должны уяснить для себя, что самоотрицание означает свободу уступать дорогу другим. Оно означает – ставить интересы других выше собственных. Таким образом, самоотрицание освобождает нас от саможалости. Иначе мы будем требовать, чтобы все было по-нашему, а если не так, то мы обращаемся к саможалости: „Бедный я!" Внешне мы можем покориться, но мы делаем это, чувствуя, что приносим жертву. Этот дух саможалости, жертвенности – верный знак того, что дисциплина смирения уменьшилась до точки. Самоотрицание – это базис смирения, оно спасает нас от саможалости.

    Современные люди находят для себя чрезвычайно трудным – читать великих авторов набожной литературы, посвященной благочестию, потому что эти авторы широко используют язык самоотрицания. Нам трудно принять слова Фомы Кемпийского: „Не быть высокого мнения о себе, но зато всегда быть высокого мнения о других есть великая мудрость и совершенство".1 Нам столь же трудно слушать слова Иисуса: „Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною". Всё это потому, что мы не сумели понять учение Иисуса: путь к самоосуществлению лежит через самоотрицание. Спасти душу – это потерять ее, а потерять ее ради Христа значит сберечь ее. Джордж Матисон так выразил в церковном гимне этот парадокс:

    „Плени меня, Господи,

    И тогда я буду свободным;

    Дай мне отказаться от меча,

    И тогда я буду завоевателем;

    Я погибаю в жизненных тревогах,

    Когда я стою сам по себе;

    Заключи меня в Свои руки,

    И моя рука станет твердой".2

    Возможно, ситуация прояснилась, и мы можем уже посмотреть на самоотрицание как на освобождение, чем оно, собственно, и является. Нам нужно быть в этом убежденными, потому что самоотрицание – это камень преткновения и камень краеугольный для дисциплины смирения.


    Революционная покорность

    Самым радикальным учением Иисуса было Его полное переосмысление современного понятия о величии. Власть раскрывается в покорности. Главнейшим символом этого служения является Крест: „Смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Фил. 2:8). Но заметьте: Христос не только умер на кресте, но и жил жизнью креста. Путь Креста, путь страдающего слуги был существенно важным для Его служения. Иисус жил жизнью Креста в смирении перед Своими братьями, другими людьми. Он совершенно отверг всякие знаки власти и положения: „А вы не называйтесь учителями… и не называйтесь наставниками…" (Мф. 23:8-10). Иисус разбивал обычаи своего времени: Он беседовал с женщинами и хотел встречаться с детьми. Он жил жизнью Креста, когда Он, подвязавшись полотенцем, омыл ноги Своих учеников. Иисус мог бы призвать легионы ангелов Себе на помощь, но Он выбрал крест Голгофы. Жизнь Иисуса была жизнью Креста, жизнью покорности и смирения. Смерть Иисуса была крестной смертью победы путем страдания.

    Невозможно переоценить революционный характер жизни и учения Иисуса в этом вопросе. Он покончил со всеми требованиями привилегированной позиции и статуса. Он ввел совершенно новый взгляд на руководство. Крестная жизнь Иисуса подорвала все общественные устройства, основанные на власти и выгоде.

    Как я уже упоминал, Иисус призвал Своих учеников жить жизнью Креста. Он прямо сказал Своим ученикам: „Кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою" (Мк. 9:35). Когда Иисус обессмертил принцип жизни Креста, омыв ноги Своим ученикам, Он добавил: „Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам" (Ин. 13:15).

    Жизнь Креста есть жизнь добровольного подчинения. Жизнь свободно принятого служения.


    Революционная покорность как об этом учат Послания

    Пример Иисуса и Его зов – следовать путем Креста во всех человеческих взаимоотношениях образуют основу учения в Посланиях. Апостол Павел основывает свое требование почитать других выше себя – смирением и самоотрицанием Господа для нашего спасения: в вас должны быть те же чувствования, что и во Христе Иисусе: „…уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным людям и по виду став как человек" (Фил. 2:4-7). Апостол Петр среди своих наставлений о смирении прямо обращается к примеру Иисуса как причине для смирения: „Ибо вы к тому призваны; потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его… будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному" (1 Петр. 2:21-23). В качестве предисловия к Посланию к Ефесянам мы читаем „Домашнюю таблицу"*: „Повинуясь друг другу в страхе Божием" (Еф. 5:21). Призыв к христианам – жить жизнью Креста коренится в крестной жизни Самого Иисуса.

    Дисциплина смирения была ужасно извращена из-за неспособности видеть этот более широкий контекст. Смирение – это этическая тема, проходящая сквозь весь Новый Завет. Это положение, обязательное для всех христиан: мужчин, как и женщин, отцов, как и детей, рабов, как и господ. Нам заповедано жить жизнью смирения, потому что Иисус жил так, а не почему-либо другому. Самоотрицание – это положение, подходящее для всех тех, кто следует за распятым Господом. Пример Иисуса – это единственная причина для смирения.

    Эта единственная причина смирения оказывается головокружительной, когда мы ее сравниваем с причинами, выставленными в других писаниях I века: нужно смиряться, потому что боги так создали или потому что таково наше положение в жизни. Ни один автор Нового Завета не призывает к смирению на таком основании. Учение это революционно. Авторы Нового Завета совершенно игнорировали современные им обычаи господства и подчинения и призывали каждого почитать „один другого высшим себя" (Фил. 2:3).

    Послания прежде всего призывают к подчинению тех, кто в условиях данной культуры уже является подчиненным: „Жены, повинуйтесь мужьям своим… Дети, будьте послушны родителям вашим… Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти…" (Кол. 3:18-22). Революционным в этом учении оказывается то, что к этим людям обращаются, как к имеющим свободу выбора, свободным личностям, хотя в I веке им никакого выбора и не предоставлялось. Павел дает личную нравственную ответственность тем, кто не имел ни законного, ни морального положения в той культуре. Он призывает принимать решения тех, кому не разрешалось принимать никаких решений…

    Удивительно, что Павел призывает к подчинению тех, кто уже по своему общественному положению подчинен. Единственной причиной для этого является тот факт, что, благодаря евангельской вести, они стали видеть себя в новом свете, не как подчиненных по положению. Евангелие отрицало всякое „второсортное" гражданство, и они это знали. Павел побуждал их к добровольному подчинению не потому, что таково было их общественное положение, а потому, что это „прилично в Господе" (Кол. 3:18).

    Эта черта – обращаться с нравственным учением к тем людям, которые были в той культуре людьми „второсортными", – тоже является контрастной в литературе того времени. Стоики, например, обращались только и исключительно к человеку, находящемуся на верху социальной лестницы; они побуждали его делать хорошо тот труд, к которому он и так был уже призван, находясь в привилегированном положении. Но Павел обращался к тем, к кому в той культуре не положено было обращаться, и призывал их к крестной жизни Иисуса.

    Далее Послания направлены и к тем, кто по своему положению является господствующим, и тоже призывает и их к жизни Иисуса. Требования смирения – взаимно! „Мужья, любите своих жен… Отцы, не раздражайте детей ваших… Господа, оказывайте рабам должное и справедливое…" (Кол. 3:19-4:1). Здесь речь как будто не идет о смирении. Но мы не замечаем, как много смирения требуют эти предписания, если их рассматривать на фоне культуры того времени. Для отца, мужа и господина I века слова Павла должны были значит очень много и полностью изменить его поведение, чего нельзя было сказать о поведении жены, ребенка и раба. Центр учения падает именно на тех, кто занимает верховное положение.3

    Нам нужно также увидеть в требованиях, обращенных к мужьям, отцам, господам, иную, другую форму самоотрицания. Если муж любит свою жену, он будет жить, сообразуясь с ее нуждами. Он будет желать сдаться ей, уступить. Он свободен рассматривать ее как существо высшее. Он может видеть нужды своих детей и в этом ставить их выше себя (Фил. 2:3).

    В своем Послании к Ефесянам Павел требовал, чтобы рабы жили в духе радостного, охотного, добровольного служения своим земным господам. Затем он требовал от господ: „И вы, господа, поступайте с ними так же" (Еф. 6:9). Такая мысль была невероятной для I века. Рабы вообще не считались людьми. Однако апостол Павел с Божественной властью советовал господам уступать нуждам своих рабов.

    Возможно, самой яркой иллюстрацией этого является письмо Павла Филимону. Онисим, беглый раб Филимона, стал христианином. Он добровольно возвращается к Филимону, так как это значит быть учеником Христа. Павел побуждает Филимона принять Онисима „не как уже раба, но выше раба, брата возлюбленного" (Фил. 16). В этом скрывается невысказанное прямо пожелание, чтобы Филимон отпустил Онисима на свободу.4 Онисим должен подчиниться Филимону по возвращении. Филимон должен послужить Онисиму, освободив его. Оба призваны жить, „повинуясь друг другу в страхе Божием" (Еф. 5:21).

    Послания не отказываются от существующей в мире иерархии: такова была общественная структура того времени. Но, требуя всеобщего взаимного подчинения, они делали эту иерархию относительной и фактически ее подрывали. Они призывали христиан жить как граждане нового порядка, и характернейшей чертой этого нового порядка было взаимное подчинение.


    Границы смирения

    Границы смирения проходят там, где смирение становится разрушительным. Тогда оно становится отрицанием закона любви и вызовом действительно библейскому смирению (Мф. 22:37-39).

    Петр призывал христиан к покорности государству, когда он писал: „Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли…" (1 Петр. 2:13-14). Однако когда властное правительство того времени потребовало от новорожденной Церкви прекратить проповедовать Христа, то именно Петр ответил на это: „Судите, справедливо ли пред Богом – слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали" (Деян. 4:19-20). В подобных же обстоятельствах он просто ответил: „Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам" (Деян. 5:29).

    Подразумевая крестную жизнь Иисуса, Павел сказал: „Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены" (Римл. 13:1). Когда он, однако, увидел, что государство не обеспечивает справедливости, т.е. не выполняет назначенной Богом функции, он призвал его к ответу: „Нас, римских граждан, без суда всенародно били и бросили в темницу, а теперь тайно выпускают? нет, пусть придут и сами выведут нас" (Деян. 16:37).

    Находились ли дела апостолов в противоречии с их словами? Нет. Они просто понимали, что у смирения есть свои пределы, за которыми оно становится разрушительным. Они отказались от разрушительного требования и были готовы взять на себя последствия этого отказа. Немецкий мыслитель Иоханнес Хамель сказал, что подчинение включает „возможность духовного сопротивления, готового принять страдания за это".5 Иногда границы покорности легко увидеть. От жены потребовали, чтобы она беспричинно побила своего сына. От ребенка взрослые потребовали участия в чем-то противозаконном. От гражданина потребовали нарушить указания Писания и совести ради „блага государства". В каждом случае последователь Христа отказывается с кротостью и смирением, а не с вызовом и гордостью.

    Иногда границы смирения определить очень трудно. Что можно сказать о супруге, которая чувствует себя задавленной и свою жизнь – неосуществленной из-за карьеры своего мужа? Это законная форма самоотречения или это разрушительно? Или, например, учитель несправедливо оценивает труд учащегося. Нужно покориться или протестовать? Что сказать о предпринимателе, который продвигает служащего на основании личных отношений и взаимного интереса? Что делать обойденному, особенно если повышение зарплаты жизненно необходимо для его семьи?

    Это все очень сложные вопросы, потому что и отношения человеческие очень сложны. Они не поддаются простым решениям. И относительно смирения не написано никаких законов, которые покрывали бы все возможные ситуации. Да мы и должны относиться скептически к законам, которые предусматривали бы все ситуации. Казуистическая мораль всегда проваливается.

    Определяя границы покорности, мы оказываемся в глубокой зависимости от Святого Духа. В конце концов, если бы у нас были законы на все случаи жизни, мы не нуждались бы в такой зависимости. Дух способен точно различать мысли и намерения сердца, как нашего, так и другого. Он наш Учитель и Пророк и наставляет нас, что делать в каждой ситуации.


    Поступки смирения

    Смирение и служение действуют в согласии. Поэтому очень много о практических проявлениях смирения будет сказано в следующей главе, посвященной служению. Существуют, однако, семь действий смирения, к которым нужно дать небольшой комментарий.

    Первый акт смирения – это перед Триединым Богом. В начале каждого дня мы смиряемся перед Отцом, Сыном и Святым Духом, предаемся в тишине. Первыми словами нашего дня должны быть, как у Фомы Кемпийского: „Как Ты хочешь, что Ты хочешь, когда Ты хочешь".6 Мы предаем Богу тело, разум и дух для Его целей. Точно так же и день должен быть прожит в делах смирения, перемежающихся восклицаниями внутренней отдачи себя Богу. И как первые слова дня, так и последние слова – это слова смирения и покорности перед Богом. Мы отдаем тело, разум и дух в руки Божьи, чтобы Он делал, что Ему угодно, с нами и во время долгой темноты.

    Второй акт покорности – это Священному Писанию. Как мы предаем себя Слову живущему, так должны себя предавать и Слову написанному. Мы предаем себя слушанию Слова, принятию Слова и исполнению Слова. Мы взираем на Дух, вдохновлявший Писание, чтобы Он же объяснил нам его и дал возможность применить в жизни. Слова Писания, одухотворенные Святым Духом, живут в нас на протяжении всего дня.

    Третье действие смирения – это перед семьей. Указание здесь звучит так: „Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других" (Фил. 2:4). Свободно и милостиво члены семьи уступают друг другу. Первейшее дело смирения здесь – это готовность слушать других членов семьи. Восполнением готовности слушать является готовность поделиться, что само по себе уже есть поступок смирения.

    Четвертое – это смирение перед ближним и теми, кого мы встречаем в течение дня. Нам нужно жить перед ними жизнью простой доброты. Если они в нужде, поможем им. Мы совершаем маленькие поступки, говорящие о нашем расположении: поделиться едой, посидеть с детьми, скосить траву на их лужайке, навестить, поделиться инструментом. Ни один труд здесь не является слишком малым, потому что каждая услуга требует для ее оказания покорности и смирения.

    Пятое – это по отношению к общине верующих – телу Христа. Если там имеются какие-то нужды, надо что-то сделать, рассмотрите внимательно: не приглашает ли вас Бог к смирению через этот труд? Мы не можем всего сделать, но что-то мы все-таки можем. Иногда это вопросы организационные, но чаще всего – это возможности небольшого труда служения. Иногда это зов на служение в церкви, и если это служение подтвердилось в нашем сердце, нужно взяться за него с уверенностью и уважением.

    Шестое проявление смирения – это при встрече с презираемыми и с разбитыми сердцами. В каждой культуре есть свои „вдовы и сироты", то есть беспомощные и беззащитные (Иак. 1:27). Наша первейшая обязанность – быть среди них. Как Франциск Ассизский в XIII веке и как Кагава в XX веке, мы должны находить пути искренне отождествляться с униженными и оскорбленными. Мы должны жить жизнью Креста.

    Седьмое – это смирение перед миром. Мы живем в обществе, а не в изоляции от него. Наша ответственность за наше окружение (или же нехватка ее!) оказывает влияние не только на людей, живущих в мире, но и на поколения людей, еще не родившихся. Голодающие народы воздействуют на нас. Проявление нашего смирения – это решимость жить, как ответственный член все более безответственного мира.


    Последний звук

    В наше время в отношении смирения возникла особая проблема: как соотнести его с властью. Недавно я обнаружил следующее явление, которое собираюсь описать. Когда люди начинают жить в Духе, они видят, что учение Иисуса о власти совершенно противоположно мышлению современного мира. Они начинают понимать, что власть не состоит ни в положении, ни в дипломах, ни в титулах – ни в чем внешнем. Путь Христа – это путь духовной власти. Это власть, Богом назначенная и Богом поддерживаемая. Человеческие учреждения могут признавать ее или не признавать, это не имеет никакого значения. Человек с духовной властью может занимать соответствующее положение, а может и не занимать, и это тоже не имеет значения. Духовная власть отмечена состраданием и силой. Ходящие в Духе увидят ее сразу. Они знают, что смирение – в слове, сказанном в духовной власти.

    Но здесь есть и трудность. Как относиться к людям, которые имеют высокое положение, но не имеют духовной власти? Иисус ясно выразил мысль, что положение не дает власти, – так нужно ли таким людям повиноваться? Не лучше ли пренебречь любыми назначенными властями и повиноваться только духовным? Вопрос законный и заслуживает внимательного ответа.

    Ответ непростой, но и не невозможный. Мы должны жить в подчинении человеческим властям, пока оно не станет разрушительным.* И Петр, и Павел призывали повиноваться языческому государству, потому что они понимали великое благо этого учреждения. Я обнаружил, что человеческие власти имеют много мудрости, и опасно ими пренебрегать.

    К этому можно добавить еще одну причину, которую я сам открыл. Нам нужно повиноваться властям еще и из сострадания к их трудному положению. Я сам бывал в их положении. Это очень трудно – занимать верховное положение, не имея достаточно глубоких корней в Божественной жизни. Я знаю это безнадежное состояние, когда пытаешься втиснуть людей в повиновение. Поэтому я не могу смеяться над властями, а скорее – плакать над ними, потому что я знаю эту внутреннюю боль и страдание от жизни, полной противоречий.

    Наконец, мы можем молиться за таких людей, чтобы они были наполнены новой силой и властью. Мы можем стать их друзьями и помогать, чем можем. Если мы будем жить перед ними жизнью Креста, они могут обнаружить, что их духовная сила увеличивается, но то же самое почувствуем и мы.

    9. Дисциплина служения

    „Выучите тот урок, что, если вы должны исполнять труд пророка, вам нужен не скипетр, а мотыга".

    Бернард Клервосский

    Как крест – знак покорности, так полотенце – знак служения. Когда Иисус собрал Своих учеников на Тайную Вечерю, то среди них возник спор, кто из них больше. Эта тема была для них не новой: „Пришла же им мысль: кто бы из них был больше?" (Лк. 9:46). Всегда, когда возникает вопрос о том, кто больше, тут же является и вопрос о том, кто меньше. В этом-то и вопрос, не так ли? Большинство из нас знает про себя, что мы никогда не будем великими, просто мы себе не допускаем быть меньшими.

    Ученики, собравшиеся на Вечерю, ясно видели, что кто-то должен омыть ноги другого. Весь вопрос был в том, что этот человек должен быть меньшим. Так они и сидели, с ногами, покрытыми пылью и грязью. И настолько болезненной была эта проблема, что они даже не собирались о ней и говорить. Никто не хотел, чтобы на него смотрели как на меньшего. Тогда Иисус взял полотенце и умывальницу и таким образом дал новое определение тому, что есть величие.

    Живя перед ними жизнью служения, Он призывал их на этот путь: „Итак, если Я, Господь и Учитель, омыл ноги вам, то и вы должны омывать ноги друг другу" (Ин. 13:14). В каком-то смысле мы даже предпочли бы слушать слово Христа о том, что мы должны оставить дом, отца и мать и землю ради Евангелия, чем Его слово об омовении ног. Радикальное самоотречение дает чувство необыкновенного приключения. Если мы все оставим, то мы даже имеем возможность выглядеть, как славные мученики. Но в служении мы как бы сосланы в земное, обычное, тривиальное.

    В дисциплине служения есть тоже великая свобода. Служение делает нас способными сказать „нет!" мирским играм в продвижение и власть. Оно уничтожает „клевательный порядок", в котором мы оказываемся, как малые цыплята, которые никак не успокоятся, пока не выяснится, кто из них больший, кто – меньший, а кто – посередине. Никакая группа людей не может находиться длительное время вместе, пока не установлен этот „клевательный порядок". Мы это легко видим в том, как люди сидят и каковы они в своих отношениях друг к другу, кто уступает дорогу, кто первый замолкает, если начали говорить вместе, кто отступает назад, когда требуется сделать какой-то труд, а кто выступает вперед. (В зависимости от вида труда это может быть знаком либо господства, либо рабства). Все это написано на лице человеческого общества.

    Дело не в том, что мы должны вообще отказаться от всякой идеи власти и руководства. Любой социолог быстро докажет невозможность этого. Даже в той группе Иисуса и Его учеников факт руководства и власти легко прослеживается. Все дело в том, что Иисус дал совершенно иное определение лидерству и перестроил организацию власти.

    Иисус никогда не учил, что каждый имеет одну и ту же власть. В действительности, у Него было много что сказать о настоящей духовной власти и о том, что многие ею не обладают. Но власть, о которой говорит Иисус, это не „клевательный порядок". Нам нужно ясно понимать, насколько радикально Иисус изменил все учения человеческие по этому вопросу. Он не просто „перевернул" существующую систему, как многие думают. Он уничтожил ее. Власть, о которой Он говорил, не была властью для того, чтобы контролировать людей и направлять их. Это была власть действия, а не положения, статуса.

    Иисус заявил: „Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так". Он совершенно и полностью отбросил „клевательные" системы того времени. Как же тогда должно быть между ними? „Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою" (Мф. 20:25-26). Поэтому духовная власть, о которой Иисус говорил, была властью, которую можно найти не в положении и не в титуле, но в полотенце.


    Самоправедное служение против истинного служения

    Чтобы понять и осуществлять истинное служение, нужно его отличать от самоправедного.

    Самоправедное служение осуществляется человеческими усилиями. Для него требуется огромное количество энергии, особенно при его организации. Целый ряд социологических трудов предназначен для того, чтобы „помочь таким людям". Истинное служение проистекает из связи с Божественным глубоко внутри нас. Мы служим, потому что тихий голос говорит в нас, нежное побуждение. Для этого служения тоже требуется энергия, но это не бешеная энергия плоти. Томас Келли пишет: „Я вижу, что Он никогда не вводит нас в состояние лихорадочного труда, чтобы мы задыхались в нем".1

    Самоправедное служение всегда ставит перед собой „великие цели". Оно наслаждается служением титаническим. Истинное служение не умеет различать малое и большое служение. Когда же это различие делается заметным, оно предпочитает именно малое. Это происходит не от ложной скромности, а от искреннего убеждения, что это и есть большое и важное служение. Здесь приветствуются все возможности служить.

    Самоправедное служение требует внешнего вознаграждения. Для него является существенно важным, чтобы люди видели его и оценили. Оно ищет человеческих аплодисментов, но, конечно, с религиозной скромностью при этом. Истинное служение охотно покоится в укрытии. Оно не боится яркого света внимания, но оно и не ищет его. Так как оно живет в благоговении перед Божественным центром, то ему совершенно достаточно малейшего знака Его одобрения.

    Самоправедное служение в высшей степени озабочено результатами. Оно ожидает отдачи и отплаты в том или ином виде. Оно огорчается, когда не получает ожидаемого. Истинное служение свободно от этого расчета и подсчитывания. Оно наслаждается самим служением. Оно может служить врагам столь же свободно, как и друзьям.

    Самоправедное служение выбирает, кому послужить. Иногда оно оказывается именно богатым и обладающим властью, потому что в таком случае известные преимущества обеспечены. Иногда оно оказывается бедным и беззащитным, потому что это обеспечивает смиренный образ служащего. Истинное служение в этом смысле неразборчиво. Оно восприняло заповедь Иисуса – быть „всем слугою" (Мк. 9:35). Франциск Ассизский писал в письме: „Будучи всем слугою, я обязан всем служить словами моего Господа, наполненными бальзамом".2

    Самоправедное служение находится под сильным влиянием настроений и прихотей. Служение может оказываться только тогда, когда к этому есть внутреннее расположение (называемое „движением Духа"!). Недомогание или недосып сильно влияют на желание служить. Истинное служение происходит верно и просто всякий раз, когда в нем имеется нужда. Оно знает, что „чувство побуждения служить" часто может оказаться препятствием к служению. Оно отказывается позволить чувствам руководить служением. Скорее наоборот, служение дисциплинирует чувства.

    Самоправедное служение – временное. Оно действует только тогда, когда совершаются конкретные действия служения. После этого можно быть на свободе и отдыхать. Истинное служение – это образ жизни. Оно действует по выработанным привычкам жизни. Оно возникает само, навстречу человеческой нужде.

    Самоправедное служение не имеет чувствительности: оно требует действия даже тогда, когда оно может оказаться разрушительным. Оно требует возможности помогать. Истинное служение может удержаться от служения столь же свободно, как проявить его. Оно умеет слушать с нежностью и терпением, прежде чем действовать. Оно умеет служить, ожидая в молчании. „Служат также и те, кто только стоит и ожидает".3

    Самоправедное служение разделяет общину. В конечном счете, когда все религиозные прикрытия удалены, оно сконцентрировано только на прославлении личности. Поэтому все остальные оказываются как бы в долгу, и это разрушает общину.

    Истинное служение, напротив, соединяет общину. Оно спокойно и без всяких претензий заботится о нуждах других. Никто совершенно не чувствует себя обязанным оплачивать служение. Оно соединяет, привлекает людей друг ко другу, исцеляет, созидает. В итоге возникает единство общины.


    Служение и смирение

    Благодать смирения выражается в нашей жизни через дисциплину служения больше, чем каким-либо иным образом. Смирение, как мы знаем, это добродетель, которую никогда нельзя найти, если ее ищешь. Чем больше мы за ней гоняемся, тем дальше она от нас. Считать, что у нас она есть, – это вернейший признак того, что ее у нас нет. Поэтому большинство из нас считает, что мы совершенно ничего не можем сделать, чтобы получить эту драгоценную христианскую добродетель, поэтому мы ничего и не делаем.

    Однако есть нечто, что мы можем сделать. Нам не нужно идти по жизненному пути с одной лишь слабой надеждой, что когда-нибудь смирение снизойдет на нас. Из всех классических духовных дисциплин служение является самым способствующим росту смирения. Когда мы сознательно выберем такое направление нашей жизни, при котором акцент будет сделан на пользе для других и на незаметном труде, то глубокое изменение произойдет в нашем духе.

    Ничто так не дисциплинирует наши беспорядочные плотские желания, как служение. Ничто так не преображает их, как служение незаметное. Плоть скулит против служения, но против служения незаметного она просто вопит. Она жаждет чести, славы и признания. Она будет советовать тонкие, религиозно приемлемые средства, чтобы привлечь внимание к оказанным услугам. Если мы решительно откажемся от этого, мы распнем плоть. Всякий раз, когда мы распинаем нашу плоть, мы распинаем нашу гордость и честолюбие.

    Апостол Иоанн пишет: „Все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего" (1 Ин. 2:16). Мы не можем понять силу этого текста из-за нашей склонности приписывать все сказанное только сексуальным грехам. Между тем похоть плоти – это неспособность контролировать наши человеческие страсти, похоть очей – это наша склонность очаровываться внешним и показным, а гордость житейская – это наш эгоизм с претензиями выглядеть лучше, чем мы есть. Во всем этом мы видим одно и то же: обольщение естественными человеческими возможностями и способностями без всякой зависимости от Бога. Это плоть в действии, а плоть – это смертельный враг смирения.

    Необходима строжайшая ежедневная дисциплина, чтобы держать под контролем все эти страсти.4 Плоть должна выучить болезненный урок, что у нее нет ее собственных прав. Труд незаметного служения как раз и способствует этому.

    Уильям Лоу оказал большое воздействие на Англию XVIII века своей книгой „Серьезный призыв к благочестивой и святой жизни". В ней он утверждал, что каждый день мы должны рассматривать как день смирения. Как это можно сделать? Только научившись служить другим. Лоу понимал, что именно дисциплина служения приводит смирение в наши жизни. Если мы хотим иметь смирение, то он советует следующее: „Снисходите ко всем слабостям и неутвержденности своих собратьев, покрывайте их, любите их способности, ободряйте их в их добродетелях, облегчайте их в их нуждах, радуйтесь их благосостоянию, сострадайте их переживаниям, принимайте их дружбу, не обращайте внимания на то, что они бывают недобрыми, прощайте их злобу, будьте слугою слуг, снисходите к самому низкому служению для самых низких людей в человечестве".5

    В результате такой ежедневной дисциплины в отношении плоти возникает благодать смирения. И мы даже не осознаем ее присутствия. Однако мы почувствуем свежий интерес к жизни, радость жить. Мы будем удивляться новому для нас чувству доверия во всей нашей деятельности. Хотя требования жизни остаются такими же высокими, как и обычно, мы живем в состоянии неспешности и покоя. Мы сострадаем тем, на кого раньше смотрели с завистью. Мы видим теперь не только их высокое положение, но и их боль. Мы обращаем внимание на тех, мимо кого раньше проходили, не замечая их, и находим их теперь восхитительными личностями. Мы видим свое сходство с отверженными, „прахом" земли (1 Кор. 4:13).

    Но еще больше мы осознаем не только эти внутренние изменения, но и глубокую любовь и радость в Боге. Наши дни теперь отмечены моментами стихийно возникающего восторга и благодарности Богу. Неприметное служение другим становится для нас молитвой благодарения. Мы как будто находимся под воздействием Божественного центра, – и это поистине так.


    Да… но

    Естественное и понятное колебание сопровождает любое серьезное обсуждение смирения, служения. Это колебание хорошо, потому что мудр тот, кто сядет и подсчитает расходы, прежде чем углубляться в ту или иную дисциплину. Мы испытываем страх, который можно было бы выразить таким образом: „Если я буду так поступать, люди сядут мне на голову".

    Тут мы должны видеть разницу между тем, избираем ли мы служение или же хотим быть слугой. Когда мы избираем первое, то мы сами решаем, кому и когда мы будем служить. И в таком случае мы, конечно, будем беспокоиться о том, чтобы кто-нибудь не воспользовался нами, не взял нас под свой контроль.

    Но когда мы избираем другое – быть слугой, мы отказываемся от права решать. В этом – большая свобода. Если мы добровольно избираем то, чтобы люди пользовались нами, то нами нельзя манипулировать, как куклами. Когда мы избираем – быть слугой, то мы отказываемся от права решать, кому и когда мы будем служить. Мы становимся доступными и уязвимыми.

    Посмотрите на положение раба. Раб смотрит на всю жизнь с точки зрения рабства. Он не видит себя как человека, обладающего теми же правами, как свободные мужчины и женщины. Пожалуйста, поймите меня, когда это рабство недобровольно, то оно жестоко и бесчеловечно.* Когда рабство, однако, добровольно избрано, все меняется. Добровольное рабство – это великая радость.

    Представление о рабстве может оказаться очень трудным для нас, но оно не было таковым для апостола Павла. Он часто хвалился тем, что он – раб Христа, широко используя учение I века о „рабстве по любви", то есть когда раб из любви добровольно выбирает так и оставаться рабом. Мы стараемся в наших переводах как-то смягчить язык Павла, переводя слово „раб" как слово „слуга". Но какое бы слово мы ни использовали, будем понимать, что Павел имел в виду именно такое состояние, когда он по своей воле сам отказывается от всяких своих прав.

    Поэтому страх, что „нам сядут на голову", вполне оправдан. Именно это и случится, может случиться. Но кто может повредить тому, кто сам на это согласен? Фома Кемпийский наставляет нас быть „столь подчиненными, чтобы все люди могли взять верх над тобою и считали тебя как бы грязью на земле".6

    В книге „Цветочки Франциска" рассказывается чудная история о том, как Франциск учил Брата Льва значению совершенной радости. Когда они шли вместе под дождем и ледяным ветром, Франциск напомнил Льву обо всех вещах, в которые мир верил, что они приносят радость, включая сюда и религиозные переживания, и каждый раз он заканчивал одним и тем же: „Совершенная радость не в этом". Наконец, в отчаянии Брат Лев спросил: „Умоляю тебя именем Бога сказать мне, в чем же состоит совершенная радость и где ее найти!" Тогда Франциск начал перечислять все, что только есть в мире унизительного и самоунижающего, завершая каждый раз словами: „О, Брат Лев, запиши, что совершенная радость пребывает здесь". Чтобы объяснить и покончить с этим вопросом, он сказал: „Выше всех милостей и даров Святого Духа, которые Христос дает Своим друзьям, является победа над самим собой и добровольное перенесение страданий, оскорблений, унижений и трудностей – ради любви Христовой".7

    Нам трудно сегодня принять эти слова. (Вы должны понять, что и я сам с великим трудом заставлял себя даже просто слушать учителей благочестия в этом вопросе). Мы боимся, что такая позиция неизбежно прославляет аскетизм и самоумерщвление. В церквах мы едва только начали выходить из „червячного богословия", которое ужасно унижало человека, его способности и возможности. Не вернемся ли мы к этому? Нет, конечно, нет. Хотя мы должны быть настороже против подобной опасности. Как сказал Бонхоуфэр: „Если в нашей жизни нет элемента аскетизма, если мы позволяем плотским желаниям править нами, то нам будет действительно трудно служить Христу".8


    Служение при рыночной экономике

    Служение – это не список того, что мы должны делать, и не этические нормы, а образ жизни. Совершать отдельные поступки служения не есть то же самое, что жить в служении. Поступать, как слуга, – это одно, а быть слугой – это совсем другое. Как и во всех областях духовной жизни, механике служения, возможно научиться не переживая внутреннего изменения, не живя в служении.

    Однако недостаточно просто подчеркнуть внутреннюю природу служения. Служение должно осуществляться в условиях того мира, в котором мы живем. Поэтому постараемся познать, как выглядит служение в рыночных условиях нашей повседневной жизни.

    Прежде всего, существует служение сокрытия. Если все наше служение проходит на глазах других, то мы просто пустые люди. Послушайте духовное наставление Иеремии Тейлора: „Любовь надо скрывать и мало уважать: будьте довольны недостатком похвалы, никогда не огорчайтесь, когда вами пренебрегают и вас недооценивают…".9 Скрытость служения – это смертельный удар по гордости.

    Сначала может показаться, что тайна служения сохраняется только ради того, кому эту услугу оказывают. Но дело не в этом. Анонимное служение оказывает действие даже на тех людей, которые о нем ничего не знают. Они ощущают более глубокую любовь и сострадание среди людей, хотя не могут дать отчета в этом чувстве. Если тайное служение совершается ради них, они вдохновляются к более глубокому благочестию, потому что знают, что источник служения находится гораздо глубже того, что видимо. Это служение, к которому способны все люди, от него происходят радость и праздничное настроение в любой общине.

    Существует также служение в малом. Как Тавифа, мы можем находить пути делать „рубашки и платья для вдов" (Деян. 9:39). Я хочу рассказать одну правдивую историю. Когда я находился в последней горячке написания моей докторской диссертации, мне позвонил друг. Он интересовался, не поеду ли я с ним на некоторые посещения. Пойманный, я согласился, проклиная в душе такую неудачу. Выбегая из двери, я схватил книгу Бонхоуфэра – „Жизнь вместе", думая, что по дороге я ее почитаю. Я очень сожалел о потере времени, столь для меня драгоценного. И вот наконец мы оказались на центральном рынке. Мой друг вышел, и я помахал ему рукой, говоря, что подожду его в машине. Я взял свою книгу, открыл ее и прочитал следующие слова: „Второе служение, которое один должен оказывать другому, в христианской общине – это активная помощь. Это означает прежде всего простую помощь в мелких, внешних делах. Таких вещей полно везде, где только люди живут вместе. Ни для кого этот труд не является слишком низким. Тот же человек, который беспокоится о потере времени, связанной с этими мелкими услугами, просто придает слишком важное значение своей собственной карьере".10

    Франциск Сальский говорит, что великие добродетели и мелкие услуги – это как сахар и соль. Сахар вкуснее, но он требуется не так часто. Соль же – везде и всегда. Великие добродетели требуются редко, а служение в малом – это наша повседневная жизнь. Великие задачи требуют великой жертвы в данный момент, а мелочи требуют постоянной жертвы. „Маленькие возможности для служения возникают каждый момент. И если мы хотим быть верными в малом, то нашей плотской природе некогда будет и вздохнуть, и мы должны будем умереть для собственных наклонностей. Мы бы скорее предпочли великие жертвы ради Бога, пусть даже болезненные, при условии, что в остальное время мы будем свободны в следовании своим вкусам и привычкам во всех мелочах".11

    В области духа мы вскоре обнаруживаем, что все действительно серьезное и важное оказывается в самых незначительных уголках жизни. Наше обольщение „великим" сделало нас слепыми к этому факту. Служение в мелочах потребует наступления на нашу лень и медлительность. Мы начнем видеть мелочи как нечто главное. Фенелон сказал: „Презрение к мелочам вовсе не говорит о духовном величии. Напротив, именно из-за узости наших взглядов мы считаем мелким то, что имеет столь далеко идущие последствия".12

    Есть служение сохранения репутации других. Или, как называл это Бернард Клервосский, служение милосердия. Как необходимо это служение, если мы хотим спастись от сплетен и ответных укусов! Апостол Павел учил нас „никого не злословить" (Тит. 3:2). Мы можем прикрыть свой острый ответ какой угодно религиозной благонравностью, но он останется смертельным ядом. Есть дисциплина языка, удерживающая нас от праздных и вредных слов, и она может творить чудеса в нашем внутреннем человеке.

    Не следует нам также принимать участие в тех разговорах, где люди злословят друг друга. У нас в церкви заведено правило – не принимать жалоб на пасторов, а лучше предлагать пойти прямо к тому, на кого имеется жалоба. Наши члены церкви оценили это правило. Оно имело оздоровляющее действие на всю общину.

    Бернард Клервосский предостерегал нас, что злой язык „наносит тяжелый удар по милосердию всех тех, кто слышит такие слова, разрушает корень и ветви не только непосредственных слушателей, но и всех тех, кому злые слова потом передаются".13 Беречь репутацию других людей – это глубокое и длительное служение.

    Есть также особое служение – принимать служение других. Когда Иисус начал мыть ноги тем, кого Он любил, Петр отказался. Он никак не мог согласиться с тем, чтобы его Учитель выполнял для него такой низкий труд. Это звучит как смирение, но на деле это завуалированная гордость. Служение Иисуса было вызовом тому, как Петр понимал власть: если бы Петр был учителем, он никогда не мыл бы ноги своим ученикам! Позволить другим служить нам – это акт покорности и служения. В этом – признание власти Царствия над всеми нами. Мы принимаем служение, никогда при этом не чувствуя, что мы обязаны за это отплатить. Те, которые из гордости отказываются принимать служение, не могут ни понять, ни принять Богом назначенный порядок в Царствии Его.

    Есть служение простой вежливости. Наше время – это время трудное для вежливости. Но мы, дети света, никогда не должны презирать те нормы поведения, которые есть в каждой культуре. Это один из немногих оставшихся в обществе способов выразить признание ценности друг друга. Как Павел советовал Титу: „… быть не сварливыми, но тихими, и оказывать всякую кротость ко всем человекам" (Тит 3:2).

    Миссионеры знают цену вежливости. Они никогда не будут вторгаться в какую-нибудь деревню и требовать, чтобы их слушали: они сначала пройдут через все обычные в данном месте формы знакомства и представления. Но в своей собственной культуре мы склонны нарушать эти правила и в то же время требовать, чтобы нас принимали и слушали. А потом мы удивляемся, что никто не хочет делать ни того, ни другого.

    „Но все эти правила такие бессмысленные, такие лицемерные", – жалуемся мы. Это сказки. Правила хорошего тона полны смысла и ни в коей мере не лицемерны. Надо преодолеть свое эгоцентрическое самолюбие, говорящее нам: „Люди спрашивают: „Как вы поживаете?" и при этом вовсе не интересуются этим вопросом в действительности!" Нам нужно признать, что это американский способ признания вашего присутствия. Мы можем тоже признать их присутствие, вовсе не обязанные давать отчет в том, что у нас болела голова сегодня утром. Слова „спасибо", „да", „пожалуйста" являются служением вежливости. Правила вежливости могут меняться от культуры к культуре, но цель их всегда одна и та же: признать других и их ценность. Служение вежливости особенно необходимо в нашем обществе, где происходит быстрое падение ценности личности при общей компьютеризации.

    Есть служение гостеприимства. Петр побуждает нас: „Будьте страннолюбивы друг ко другу без ропота" (1 Петр. 4:9). Павел делает то же самое и даже требует гостеприимства как необходимого качества для служения епископа (Римл. 12:13; Тит 1:8). Сегодня существует острая нужда в домах, которые были бы открыты. Старая идея о доме для гостей сейчас совершенно извращена существованием отелей и ресторанов. Я побывал в испанских миссиях в Калифорнии и дивился той милости, какую там оказывали посетителям.

    Я знаю пару, которая сделала служение гостеприимства центральным в своей жизни. Каждый месяц они принимали не менее семидесяти человек, одного за другим. Они верят, что Бог призвал их именно к этому служению. Может быть, большинству из нас это не под силу, но все же кое-что мы можем сделать. Мы можем начать это делать.

    Иногда мы сами себя ограничиваем, потому что делаем свое гостеприимство очень сложным. Я помню, как одна хозяйка просто с ног сбилась, искренне желая, чтобы каждому было удобно. Мой друг потряс нас всех, обратившись к ней: „Елена, я не хочу кофе, я не хочу чаю, я не хочу пирожков, мне не нужна салфетка! Я просто пришел повидаться. Не посидите ли вы с нами и не поговорите ли?". Просто возможность побыть вместе и поделиться – вот сущность гостеприимства.

    Есть служение слушания. „Это самое первое служение, которое мы должны выполнять по отношению к другим в нашем с ними общении: слушать их. Как любовь к Богу начинается со слушания Его Слова, так и любовь к братьям состоит в том, что мы научаемся слушать их".14 Мы отчаянно нуждаемся в той помощи, которая приходит к нам через внимательное слушание друг друга. Нам для этого вовсе не надо быть опытными слушателями. Здесь больше всего требуются сострадание и терпение.

    Нам не надо иметь правильных ответов, чтобы научиться хорошо слушать. В действительности часто именно правильные ответы являются препятствием к слушанию, потому что мы начинаем более заботиться об ответе, чем о том, чтобы слушать. Нетерпеливый полуслушатель – это просто оскорбление для того, кто хочет поделиться.

    Слушание других успокаивает и дисциплинирует ум, чтобы слушать Бога. Оно создает такой внутренний труд в сердце, который изменяет как наши чувства, так и шкалу ценностей. Когда мы отупели, чтобы слышать Слово Божие, мы очень хорошо сделаем, если будем слушать других в молчании и смотреть, не услышим ли мы при этом Бога. „Кто думает, что его время слишком дорого, чтобы тратить его на слушание, тот скоро не будет иметь времени и для Бога, но только для себя и своих глупостей".15

    Есть служение – носить бремена друг друга. „Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов" (Гал. 6:2). Закон Христа – это закон любви, „закон царский", как называл его Иаков (2:8). Любовь осуществляется, когда мы несем страдания и боль друг друга, плача с теми, кто плачет.

    Если мы любим, то мы научимся нести скорби других. Я говорю „научимся", потому что это тоже дисциплина, которой надо овладеть. Большинство из нас считает, что все, что от нас требуется, – это принять решение носить бремена других, и мы, конечно, можем это сделать. Затем мы начинаем так поступать, и вскоре радость жизни покидает нас, мы обременены печалями других. Этого вовсе не нужно. Мы можем нести бремена других, не разрушая при этом самих себя. Иисус, Который понес на Себе бремена всего мира, мог сказать: „Бремя Мое легко" (Мф. 11:30). Можем ли мы научиться понимать печаль и боль других и отдавать в нежные руки Иисуса так, что облегчается при этом и наше собственное бремя? Конечно, можем. Для этого требуется некоторая практика, поэтому не будем спешить взять на себя бремена всего мира, а начнем более смиренно. Начнем с малого, Иисус будет нашим Учителем.

    Наконец, есть служение – делиться Словом Жизни друг с другом. В „Пустынях", устроенных Кэтрин де Хек Догерти, есть следующее правило: когда кто-нибудь удалялся в пустыню молчания и одиночества, делал это для всех других. И какое бы Слово Божие он ни получил, он должен был потом им поделиться с другими. Это милостивое служение, потому что нет такого человека, который мог бы слышать все, что Бог хочет сказать. Мы зависим друг от друга, чтобы получать Божий советы. Самый малый член общины может принести нам Слово, и мы не смеем осуждать его служение.

    Здесь, конечно, есть опасность. Тот факт, что Бог говорит нам, не гарантирует того, что мы правильно понимаем послания. Мы часто смешиваем свои слова со Словом Божьим: „.,. из тех же уст исходит благословение и проклятие" (Иак. 3:10). Это предостережение смиряет нас и направляет в полную зависимость от Бога. Но мы не должны отстраняться от этого служения, потому что оно сегодня чрезвычайно нужно.

    Воскресший Христос призывает нас к служению полотенцем. Такое служение, вытекающее из нашего внутреннего человека, – жизнь, и радость, и мир. Может быть, вы захотите начать с той молитвы, которую многие из нас уже использовали: „Господь Иисус, я бы так хотел, чтобы Ты привел ко мне кого-нибудь, кому я могу послужить!"









    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх