Мир будущего будет миром все более упорной борьбы за устранение барьеров, ограничивающих наш разум.

(Норберт Винер)

У всех есть мысли сердца,— У льва, у тебя, у змеи. Но — кто эти мысли знает? И — знаешь ли ты свои?

(М. Горький)

Барьеры бывают разные... Понятие «психологический барьер» употребляется все чаще и чаще, когда речь заходит о взаимоотно­шениях людей, о постижении живой души.

Так, в романе болгарского писателя Павла Вежинова «Барьер» мы сталкиваемся с драмой взаимонепонимания странной девушки Доротеи, умевшей летать и страдающего автора: «Между нами ле­жала какая-то преграда, о существовании которой я раньше не по­дозревал. Может быть, инстинктивное отвращение к болезни, даже когда она не заразная». Характерен диалог, происшедший между главным героем и лечащим врачом Доротеи — Юруковой:

 — А она предлагала вам летать?

 — Нет! — изумился я.— Как это летать?

 — Как птицы, например... Это одна из ее навязчивых идей...Или ее мечта, которая характеризует ее с самой хорошей стороны. Вам никогда не снилось, что вы летите?

 — Нет,— ответил я.

 — А вот мне снилось. Я летала спокойно и свободно, как пти­ца. Над лесами и озерами. Вы думаете, это случайно?

Нет, я не думал, что это случайно. Я полагал, что пациенты оказали на нее свое влияние. Она, наверно, тоже поняла, что пере­борщила, откинулась на стуле...

 — Не пугайтесь незначительных рецидивов, — продолжала она. — И ее тоже не пугайте. Я ее лечила сильными лекарствами. Она все еще как одурманенная.

 — Да, пожалуй, — без энтузиазма согласился я.

 — Это не так уж страшно. Таким образом вы можете заглянуть ей в душу. И вы сами поймете, какая у нее, в сущности, светлая ду­ша. А это большое счастье. Человеческая душа нечто более стран­ное и непостижимое, чем это мог себе представить даже такой писа­тель, как Достоевский. Мы не ведаем ни ее настоящей силы, ни ее ужасающей слабости. Кроме, пожалуй, писателей и психиатров. У них хоть есть возможность время от времени заглянуть в щелочку...

Мы помолчали. Каждого из нас занимали свои мысли и опасения.

 — Я надеялся, что вы меня подбодрите, — произнес я нако­нец. — А вы скорее напугали.

 —А может, это я нарочно! — пошутила она. — Хотя я уверена, что вы никогда не перешагнете барьер.

 — Какой барьер? — встревожился я.

Она поколебалась, потом как бы вскользь заметила:

— Это так, к слову...

Главный герой — композитор — так и не смог преодолеть барьер, понять девушку, которая умела летать. И вот финал, горест­ные размышления о непоправимом: «Поздно вечером я с тяжелым сердцем поднялся на террасу. Я не посмел взглянуть на небо, на не­взрачные звезды, слабо мигавшие у меня над головой. Они никогда не будут моими. У меня нет крыльев взлететь к ним. И нет сил. Доктор Юрукова сразу же угадала, я никогда не перешагну барьера».

И так было всегда. Кто-то делал себе крылья и бросался с ко­локольни (как крестьянский Икар), кто-то выращивал собствен­ные, кто-то мог это хотя бы понять (как доктор Юрукова, окон­чившая, к слову сказать, кроме медицинского еще и филологи­ческий факультет).

Преодолеть барьер — обрести волю.

Но сначала нужно хотя бы осознать, что этот барьер есть и за­хотеть его преодолеть.

Академик Б. Кедров ввел понятие познавательно-психологичес­кого барьера в научно-технической деятельности (ППБ), которое для краткости называет «барьером»: «Мне хотелось бы этим поня­тием выразить двойную роль, которую эти барьеры — „оградительные сооружения“ — играют в ходе работы нашей творческой мыс­ли. Когда хотят создать водоем, то реку перекрывают плотиной. Задерживая воду, она обеспечивает наполнение водоема. Когда же необходимость в водоеме отпадает, роль плотины из конструктив­ной, полезной становится тормозящей поток причиной. Теперь воз­никает необходимость преодоления барьера... с тем, чтобы обеспе­чить дальнейшее движение воды. Применительно к движению творческой мысли нас будет интересовать именно эта, вторая сто­рона дела — преодоление тормозящей функции барьера, вставшего на пути к истине».

Р. М. Грановская и Ю. С. Крижанская рассматривают в своей работе «социальные барьеры», тема которых разработана еще со­всем мало: «Защищая собственные интересы, одни возрастные и социальные группы постоянно навязывают другим свои правила, действуя против их воли: взрослые — детям, мужчины — женщи­нам, белые — неграм, средний слой — низшему, ученые — обывате­лям. Тех, кто отказывается подчиняться этим правилам, превраща­ют в отщепенцев и изгоев. Для этого существуют специальные опе­рации, вынуждающие человека загонять несовместимые с установ­ками среды переживания в подсознание, что бьет по его самооценке и приводит к глубинному конфликту. Но — при этом обеспечивает­ся стабильность общественных отношений». Операция­ми, формирующими социальные барьеры, авторы считают осмея­ние и проверку на социальный статус .

Однако личность может отрегулировать высоту барьеров: «Сталкиваясь с внешней травмирующей ситуацией, недовольный собой и огорченный своими поступками человек может нейтрали­зовать защитные механизмы тремя способами: понизить значи­мость травмирующего фактора („Теперь (в новых обстоятельствах) я смотрю на это по-другому“); повысить самооценку, чтобы на ее фоне влияние травмы было менее болезненным („Для меня это не имеет большого значения“), или понизить значимость неудачных поступков и действий, т. е. изменить систему ценностей так, чтобы некое событие опустилось в иерархии предпочтений, стало лично менее значимым („Не очень-то и хотелось“)».

А. Минделл затрагивает проблему групповых барьеров: «У каж­дой группы есть барьеры или внутреннее сопротивление к принятию, признанию определенных, скрываемых ими сторон, и к работе с ни­ми. Например, у многих групп есть барьеры, препятствующие выра­жению личных чувств на людях. Существует негласная договорен­ность между членами группы, что в группе нет места проявлению личных чувств. В одних группах будут сдерживаться агрессивные и недемократические устремления. В других существуют не писанные правила, согласно которым члены группы не должны вести себя как дети. Все группы и организации обладают убеждениями и устрем­лениями, философией и поведением, которые они всячески поощ­ряют, и другими, которые они осуждают, запрещают, подавляют или оказывают им активное сопротивление. Когда группы блоки­руют выход за барьеры, они разлаживаются, становятся жесткими и безжизненными. Даже если внешне дела группы выглядят хорошо, скрытые депрессии и страхи свидетельствуют об ухудшении жизни этой группы. Люди могут быть добрыми, вежливыми и нравствен­ными по отношению друг к другу, но искреннее общение при этом отсутствует».

Таким образом, термин «барьер» прочно занял свое место в психологических трудах, а работа А. Минделла вплотную выводит нас на проблему барьеров малых групп и личности в них.

Наше понимание барьера основывается на том, что все сущест­вующие в обществе барьеры (социальные, психологические, статус­ные, научно-технические, естественные и пр.) первопричиной имеют затруднения языкового характера (по В. Далю «Барьеръ — пре­града, ограда, застава, забор, тын; ворота, заворы; ограда, обнос, околица; барикада — укрепление на скорую руку в жилом месте, на улицах, из всякого подручного припаса: разной утвари домашней, бочек, досок, поднятой мостовой и пр.»).

Итак, барьер — это языковые проявления, которые нам мешают, а также другие, которые мы используем в ситуации «здесь и сейчас» с целью избежать осмеяния, проверки на социальный статус или простого непонимания («барьер» в значении «барикада»).

Время: 26 сентября 1994 года.

Место: Пансионат «Соколья гора» под Смоленском. Состав группы: психотерапевты, психологи, педагоги; 25 человек мужского и женского пола в возрасте от 18 до 45 лет.

Длительность эксперимента: 6 дней.

Цель: изменение языка каждого члена группы.

Задачи:

1)    обсуждение понятия «языковой барьер», обозначение общих языковых барьеров;

2)    осознание и называние собственных языковых барьеров каж­дого члена группы;

3)    преодоление барьеров, закрепление результатов в «полевыхусловиях» (под «полевыми условиями» понимается ситуацияестественного языкового, в том числе, полемического, обще­ния в «больших» психотерапевтических группах и межлич­ностном общении).

Объективация результатов эксперимента: разного рода языко­вая продукция — «Письма на Большую землю», индивидуальные и групповые ассоциативные эксперименты, аудиозаписи выступлений и обсуждений; текст мифа Победителя как результат групповой фольклорной деятельности группы.

I этап. Размывание смысловых полей.

Введение понятие барьера и некоторых основных положений суггестивной лингвистики. Загрузка сознания и подсознания.

Ведущая говорила о продуктивности и об Адамовой тайне на­званий; о различных способах погружения в собственное подсозна­ние, самый безвредный из которых — языковой; о тайнах «дома кол­дуньи», о личных мифах психотерапевтов и о том, почему большие массы людей идут лечиться к колдунам и феям; о рекламе удачной и неудачной; о шизофренизации общества; о защитных и необходимых барьерах; о тайнах имени; об умении писать бумаги и письма и т. д. Конечно, могут быть разные слова, разные истории, разная аргумен­тация, но задача одна — разбудить интерес к родному языку и Языку вообще; показать, что существует много загадочного и интересного в этом мире и каждый человек является творцом своей жизни и жизни окружающих. Иными словами, при помощи вербальной мифологиза­ции всех явлений действительности члены группы приблизились к пониманию и обозначению высшего уровня иерархии ценностей — смыслу жизни. «Значение смысла жизни как синтеза высших целей и идеалов можно показать, рассматривая воздействие на поведение человека страха смерти. Возникающий страх иногда обостряется пе­реживанием того, что нависла серьезная угроза не успеть воплотить жизненные планы. Страх усиливается непременным желанием успеть сделать самое главное в отпущенный срок. Это значит, что человек рассматривает свою жизнь как нечто целостное — некий творческий акт: курс обучения, который надо завершить, или дом, который надо достроить».

II этап. Работа с конкретными языковыми барьерами.

К универсальным барьерам группа отнесла:

1) барьер мифологический;

2) языковой барьер профессионализма;

3) межличностный;

4) барьер имени;

5) барьер любви и ненависти.

Уже во время знакомства были обозначены задачи:

-  понять другого человека;

-  научиться говорить так, чтоб тебя принимали;

-  создавать эффективные письменные тексты;

-  улучшить свои профессиональные качества;

-  жить без конфликтов и барьеров.

Условиями сохранности во время вербального путешествия в собственное бессознательное можно считать:

1) осознание цели путешествия: дать себе максимальное коли­чество эмоциональных и интеллектуальных «толчков» для актуа­лизации внутренних лингвистических резервов; попытаться пре­одолеть собственные языковые барьеры и осознать барьеры окру­жающих;

2) открытый выход, закрытый вход в момент работы группы (новоявленные путешественники, не прошедшие эмоционального тренинга, не имеющие начального опыта, могут оказаться слабым звеном в цепочке);

3) презумпция  языкового  таланта  каждой  личности  (уста­новка на то, что все члены группы — творцы и у всех изменения произойдут);

4) добровольность полная (хочешь избежать каких-либо дейст­вий — можешь оставаться  наблюдателем,  ничего  не доказывая); право на пассивность;

5) отсутствие любого насилия и агрессии, в каких бы формах они не проявлялись;

6) потребность разбираться в причинах (прежде всего, лингвис­тических) любого явления;

7) изменение (нейтрализация) конфликтной ситуации исключи­тельно вербальным путем;

8) предельная условность, осознание моментов игры; воспри­ятие информации извне: сверху, из Космоса, из другого измерения;

9) обозначение барьеров и их преодоление;

10) непременная лингвистическая фиксация результатов (сво­бодные ассоциации, письма на Большую землю и пр.).

Остановимся подробнее на преодолении барьера имени. Способ преодоления этого барьера — изменение имени (или осмысление  достоинств   своего   имени).   Как   писал  А. Ф. Лосев «миф — развернутое магическое имя». В таком случае, имя — свернутый миф (магическое имя — свернутый миф). Как ска­зала, сияя, одна из участниц Смоленского семинара: «Ребята из ва­шей группы чудеса творят». — «А в чем дело? — спрашиваю, — Что они такого натворили?» — «У меня было очень много проблем, — ответила девушка, по профессии психиатр, — а они мне посове­товали просто сменить имя и пожить в нем...» — «И что?» — «Мир переменился».

Мир изменился и к человеку пришла удача. Разве этого мало?

Имя — это, в сущности, мантра (магическое сочетание звуков), причем, наиболее частотная личностная мантра. Недаром эта тема вызывает такой интерес и у ученых, и у носителей языка. В тайну имен пробуют проникнуть поэты, психологи, лингвисты.

Французский исследователь Пьер Руже предлагает «вибрацион­ную» теорию воздействия имени на судьбу человека и пишет: «Нет в языке такого слова, которое по влиянию на ваш характер и судь­бу, по силе выражения чувств, по употребительности можно было бы сравнить с вашим именем. Имя может звучать как просьба или приказ, как упрек или одобрение, как пощечина или ласка... Наибо­лее частой причиной смены имени является то, что имя (а заодно и его носитель) вызывает насмешку у окружающих. В подобных слу­чаях имя чаще всего действительно не подходит данному человеку, оно не соответствует внутренним вибрациям личности, не вызывает в нем резонанса. Не следует, однако, забывать, что имя — это наш опознавательный знак, запись нашего „я“. Смена имени влечет за собой разрыв с прошлым, начало движения в новом направлении. Это как бы новое рождение. Так монахи после пострига вступают в новую жизнь с новыми именами. Во время второй мировой войны многие подпольщики в целях конспирации брали себе новые имена, полагая, что это временная мера. Но некоторые из них в условиях постоянного напряжения, риска и борьбы стали совершенно иными людьми. После окончания войны они оставили себе партизанские имена».

С. Попов считает наличие одинаковых букв в именах условием успешного взаимодействия, т. к. это означает одинаковые черты характера.

Можно привести различные суеверия и поверья, связываемые у разных народов в разные времена с именами. Так, в Древней Руси верили в то, что вместе с именем можно передать человеку и те свой­ства, которые заключены в лексическом значении его имени (Храбр, Добрыня, Умной, Красава, Ярослав), или те качества, которыми обладал его покойный родственник. Считалось, что не следует со­общать своего имени незнакомому человеку, чтобы не попасть под влияние его колдовства. Запретное, настоящее имя называлось «тайным именем». Еще в XVI-XVII веках русские часто имели даже по три имени: одно прозвище (не христианское) и два христианских имени, полученных при крещении. Одно из этих последних было явным, открытым, а другое — тайным, известным только самому его носителю, его духовнику и близким к ним лицам.

В. А. Менделев в работе «От звука к имени» связывает воедино поверья различных народов об именах и достижения современной лингвистики (методику А. П. Журавлева). Так, он пишет: «Ощу­щаемое подсознательно „плохое“ значение звучащего имени часто приводило к тому, что некоторые „официальные“ (взятые из свят­цев) имена выходили из употребления, а иногда случалось, что „грубое“ или „злое“ имя заменялось производным, которое воспри­нималось благоприятнее.

Психоэмоциональное значение звучащего имени создает в соз­нании людей некое поле, воздействующее на носителя этого имени. Отсюда обилие уменьшительных, просторечных, „уличных“ имен, образованных от некоторых основных форм — эти имена, как пра­вило, гораздо более приемлемы для их владельцев (хотя бывает и наоборот)». Автор приводит в своей работе анализ отдельных имен, приняв за основу их фоносемантическую характеристику и утверждает, что фоносемантический ана­лиз имен дает возможность еще раз убедиться в удивительной точ­ности народного восприятия; спонтанная оценка имени при его выборе практически всегда совпадает с вычисленной, приятной или малоприятной картиной. В качестве примера рассматривается фоносимволические значения трех русских имен. Георгий — исходная форма (так в святцах), Егор и Юрий — народные образования (Юрий упоминается в святцах только однажды, да и то в скобках, а Егора там вовсе нет):

Георгий — плохой, маленький, горячий, быстрый, веселый, низменный, яркий, угловатый, короткий;

Егор — хороший, большой, мужественный, активный, простой, сильный, холодный, красивый, величественный, громкий, храбрый, могучий;

Юрий — хороший, нежный, женственный, светлый, слабый, медленный, красивый, гладкий, легкий, веселый, округлый, добрый, радостный.

В основном отрицательная эмоциональная оценка имени Геор­гий и вызвала в народе неосознанное желание избавиться от неприят­ного раздражителя. Отсюда и возникли произвольные имена, при­чем часто Георгия по паспорту в быту зовут Юрием.

Что же произошло в группе? Получив задание выбрать какое-нибудь имя, обосновать свой выбор и на некоторое время «вжиться» в это новое состояние, Андрей «превратился» в Кирилла, Натали — в боярыню Морозову, Лариса — в Валерию, Елена — в Светлану, Эдик — в Графа и др. Посмотрим, насколько обоснован­ными были эти изменения.

Андрей — Кирилл

Андрей — яркий, активный, хороший, громкий, радостный, мо­гучий, храбрый, подвижный, мужественный, величественный. «Яркое, веселое и очень мужественное имя, традиционно любимое в народе — и не только в России. Довольно часто носители этого имени — организаторы и вожаки. Они объединяют и ведут за со­бой, а иногда — просто ловкие и удачливые люди с мгновенной реакцией на изменение ситуации и умение использовать ее с выго­дой для себя. Впрочем, они не склонны причинять кому-либо вред и совершать поступки, унижающие кого бы то ни было, — обычно это хорошие люди».

Кирилл — слабый, короткий, тихий, маленький, быстрый, хи­лый, низменный, шероховатый, угловатый, горячий, подвижный, тусклый, трусливый, нежный. «Еще совершенно не зная Кирилла, услышав только его имя, человек ощутит действие целого набора неприятных признаков, свойственных этому имени. Кирилл — чело­век жесткий, даже жестокий; он в значительной степени лишен чувств сострадания и сочувствия ближнему. Он с трудом вписывается в сложившиеся между людьми цивилизованные отношения, а порой Даже склонен к конфликтам. Тяготеет к авантюрам, стремится вла­ствовать, но в то же время легко подчиняется чужой воле. Трудно назвать Кирилла личностью яркой и храброй, так как анализ обна­руживает признаки „тусклый“ и „боязливый“. Кириллу придется преодолевать влияние этих признаков, иначе он может стать чело­веком мелким и даже мелочным, а поскольку эти черты характера популярностью и вниманием окружающих не пользуются, Кирилл рискует приобрести свойства личности скрытной и нелюдимой».

Андрей, выбравший имя Кирилл говорил о своем ощущении чего-то инородного и захотел получить на группе новый опыт.

Впрочем, есть в этих именах один общий признак — «подвижный», т. е. определенная преемственность все-таки сохраняется.

Натали — Боярыня Морозова

Натали — хороший, красивый, гладкий, безопасный, радост­ный, округлый, простой, яркий, величественный, медленный.

Боярыня Морозова — могучий, мужественный, сильный, боль­шой, громкий, храбрый, величественный, яркий, грубый, холодный, хороший, активный, радостный.

Общие признаки имен — хороший, радостный, яркий, величе­ственный. Заметим, что вариант «боярыня Морозова» содержит признаки могучий, мужественный, сильный, активный, громкий, храбрый, грубый, холодный; активный, т. е. имеет тенденцию к проявлению через действие той неопределенности и женской пас­сивности, которые проецирует на человека звукокомплекс «На­тали». Это также новый опыт и новый образ.

Лариса — Валерия

Лариса — хороший, радостный, яркий, красивый, величествен­ный, активный, храбрый, безопасный. «Прирожденный руководи­тель, хороший организатор. С людьми строга и холодновата, но всегда справедлива. Может стать прекрасным педагогом, ровна со всеми, никого не выделяя — ни в любимцы, ни в нелюбимые. Как только дело касается личных отношений, она теряется. Такова двойственная натура имени Лариса — нечто величественное — и одновременно нечто беспомощное».

Валерия — радостный, яркий, хороший, величественный, храб­рый, могучий, громкий, сильный, веселый, активный, светлый, про­стой, красивый. «Валерия непредсказуема. Порой ее поведение бук­вально зависит от того, с какой ноги она встала. Она противоре­чива в оценке событий и людей, непостоянна в своих намерениях. Впрочем, если у вас хватит терпения завоевать ее расположение или просто повезет ей понравиться, вы будете иметь преданнейшего друга, который упрямо будет видеть в вас только хорошее, даже если вы этого и не заслуживаете. Тот, кто сможет проникнуть в ха­рактер Валерии глубже, увидит, что в основе несколько взбалмош­ного поведения Валерии лежит ее ранимость, повышенная чувстви­тельность. ...К незнакомым людям у Валерии преобладает насто­роженно-недоверчивое отношение».

Как видим, большой ряд признаков (хороший, радостный, яр­кий, красивый, величественный, активный, храбрый) — совпадает. При этом Лариса более рациональна, а Валерия — непредсказуема. Напомним, что Лариса хотела «выйти» из образа строгого преподавателя (так и получилось) и в то же время усугубила то качество (способность к преданной дружбе), которое и хотела осознать и почувствовать.

Елена — Светлана

Елена — хороший, красивый, светлый, безопасный, округлый, гладкий, простой, нежный, храбрый, медленный, радостный, весе­лый, добрый, активный. «Великолепное и очень красивое имя, на­дежное и светлое. В ней есть какая-то тайна, она сдержанна и даже медлительна; создается впечатление, что она выше суеты и мелочей (может, впечатление и ложно). Скорее всего, это просто некоторая леность. Елена редко станет добиваться чего бы то ни было, она плывет по течению. ...Общей чертой всех носительниц этого имени во всех его формах является легковерность. Они склонны некритич­но воспринимать мнения других, причем чувство юмора у Елен раз­вито явно недостаточно».

Светлана — короткий. «Уникальное имя, при восприятии кото­рого все психоэмоциональные признаки никак себя не проявляют. Произнеся или услышав его, мы не сможем сказать ничего опреде­ленного об этой личности, с одной стороны, это плохо — никакой определенности, а тем более предопределенности, имя не несет, с другой — какой простор для формирования личности! Никаких внешних сил, никакой заданности! Светлану лепят окружающая жизнь, родные, близкие и, наконец, она сама — какой захочет, та­кой и будет. Она в полном смысле слова — создает сама себя. В этом Светлане помогает лексическое значение имени: „светлая“».

Вспомним, что Елена решила изменить свое имя, потому что оно «не звучит», а имя Светлана связано для нее с чем-то ангель­ским (по мотивам баллады Жуковского). Т. е. образ уже создан, осталось только прийти к внутренним изменениям и имя Светлана дает как раз такую свободу для творчества.

Эдуард — Граф

Эдуард — большой, хороший, округлый, красивый, величест­венный, храбрый, безопасный, гладкий, простой, громкий, длин­ный, сильный, медленный, холодный. «Большое, хорошее, величе­ственное имя, которое характеризуется целым набором по преимуществу положительных признаков. Эдуард человек грубый и мужественный, способный добиться успеха в делах и достичь своих Целей. Помешать ему может только собственная пассивность. По темпераменту — флегматик (что, кстати, способствует пассивности) и зачастую довольствуется тем, что имеет. Личность крупная, он равнодушен и пренебрежителен ко всяким тонким чувствам и мел­ким деталям и нюансам человеческих отношений. ...В нем полно­стью отсутствуют мнительность и боязливость; возможно, это одна из причин хорошего здоровья. Обладает стойкой психикой, не под­вержен стрессам и не склонен к самоанализу. Интеллект развит бо­лее вширь, чем вглубь».

Граф — тихий, страшный, шероховатый, злой, короткий, угло­ватый, мужественный, темный, печальный, грубый, плохой, туск­лый, пассивный, тяжелый. «1)в раннем средневековье в Зап. Евро­пе — должностное лицо, наделенное судебной, административной и военной властью; в период феодальной раздробленности — фео­дальный владетель; 2) наследственный титул высшего дворянства; в России был введен Петром I».

Если проанализировать тенденцию, то изменение имени Эдик на титул Граф (слово, полностью противоположное по фоносемантическим признакам) усиливает идею пассивности (наследственный титул) и придает облику этого человека зловещие черты (вспомним знаменитого вампира — графа Дракулу).

Мы привели в качестве примеров только несколько вариантов изменения имени, мотивированных стремлением поменять что-то в себе.

Другая мотивация — лучше понять характер и судьбы других людей. Так были выбраны имена Вера, Наташа.

Вера — женщина с нелегкой судьбой (по наблюдениям будущей носительницы этого имени), характеризуется признаками: корот­кий, сложный, радостный. По мнению В. А. Менделева это «имя женщины замкнутой, углубленной в себя, с противоречивым и сложным характером. При эмоциональном восприятии ощущаются только черты надежности (2,59), основательности и устойчивости (3,54). ...Она спокойна, невозмутима, ее почти невозможно чем-то увлечь, а уж надолго и всерьез — затея безнадежная. Одним словом, большинство Вер — натуры флегматичные, хотя в тех редких слу­чаях, когда их что-то задевает за живое, они способны упорно и настойчиво добиваться своего. К сожалению, это натуры не очень глубокие, да и меркантильные, так что достигнутая цель не всегда оправдывает затраченных усилий. Вера редко увлечена своей рабо­той, ее профессиональная деятельность — чаще просто средство заработать на жизнь. Очень много времени она уделяет самоанали­зу, скорее самокопанию, но из-за свойственной ей лени (особенно в молодости) никаких практических выводов, а тем более поступков из этих раздумий не вытекает. И интеллект, и интуиция ее редко выходят за пределы среднего уровня. В компании она скорее за­стегнута на все пуговицы, чем общительна и откровенна. Все это создает ей дополнительные трудности при контактах с людьми, хо­тя с подругами и близкими (их немного) она ровна и приветлива». Вот такую нелегкую «модель» решила примерить на себя участница группы.

Еще одна тенденция — признание гармонии со своим именем — Юра, Александр; нежелание с ним расстаться даже на время. О Юре мы уже писали, а вот имени Александр (кстати, самому час­тотному имени в группе — 4) необходимо уделить дополнительное внимание.

Александр — Саша — Шура

Александр — хороший, храбрый, активный, красивый, мужест­венный, величественный, могучий, простой, большой, радостный, яркий, громкий, сильный. «Это имя соответствует в основе своей сангвинистическому темпераменту с уклоном к холерическому. Бла­городство, открытость настроения, легкость обращения с людьми характерны для этого имени; легкость, но не поверхностность. ...Ум Александров четкий и трезвый, слегка иронический, быстр и много­сторонен. Благородство этого духовного склада, рыцарство — не вспышка и порыв, а склонность, оформленная вроде правила. Имя Александр хочет быть микрокосмом и, когда получает достаточный питательный материал для оформления, то становится таковым: гением. Но эта гармония и самоудовлетворенность имени Алек­сандр может быть не по плечу всякому: не имея сил стать даже большим, он, помимо желания, тянется к великости». «Хорошее и большое имя. Значение „защитник лю­дей“ как нельзя лучше соответствует эмоциональному восприятию этого имени, а признак „величественный“, видимо, подтверждается его судьбой, ведь это имя принадлежало великим властителям про­шлого, императорам и царям. Другие качества согласуются с ос­новными: имя активное, яркое, сильное, мужественное, храброе и могучее. Особенно выделяется признак „храбрый“ — история это подтверждает».

Парадоксальны показатели восприятия уменьшительных имен, осе они, естественно, не так величественны, громки, ярки и могу­чи— это понятно. Но исчезают и другие признаки: «активный», «сильный», «красивый».

Саша — тихий, тусклый, низменный, отталкивающий, шерохо­ватый, страшный, злой, трусливый, медлительный.

Шура — страшный, темный, тусклый, тихий, шероховатый, плохой, низменный, печальный, грустный, могучий, медлительный.

«Выходит, что великолепные качества Александра — руководи­теля и вождя, защитника общества, нивелируются гораздо менее привлекательными чертами Саши и Шуры в быту: ведь в буднич­ной, повседневной жизни блестящий воин и организатор зачастую не может найти себе места: тихие семейные радости не могут его удовлетворить, и он становится заурядным, скучным, даже неприят­ным для окружающих. Это отражается в восприятии имени: при­знак „величественный“, например, меняется на „низменный“, „яр­кий“ — на „тусклый“, исчезает активность, зато появляется медли­тельность. Признак „красивый“ уходит в тень, а его антипод — „отталкивающий“ становится более весомым, а для имени Саша даже выходит из нейтральной зоны и становится значимым. В об­щем, Александры великолепны в минуты опасности, напряжения, в случаях, когда необходимо принять важные решения, — одним сло­вом, в переломные моменты жизни или в нестандартных ситуациях. Они выходят победителями, оказавшись в безнадежных положениях, но в обычной жизни теряются, иногда даже опускаются ниже сред­него уровня: это уже не хороший, светлый и большой человек, а зачастую плохой и темный. Такова натура Александров — двуединая и противоречивая».

Эту особенность тонко чувствуют писатели. Так, в незабвенном «Золотом теленке» И. Ильфа и Е. Петрова мы встречаемся с Шурой Балагановым и наблюдаем следующую сцену:

«Рыжеволосый молчал, подавленный справедливым обвинением.

 — Ну, я вас прощаю. Живите. А теперь давайте познакомимся. Как-никак мы братья, а родство обязывает. Меня зовут Остап Бендер. Разрешите также узнать вашу первую фамилию.

 — Балаганов, — представился рыжеволосый, — Шура Балага­нов.

 — О профессии не спрашиваю, — учтиво сказал Бендер, — но догадываюсь. Вероятно, что-нибудь интеллектуальное? Судимостей за этот год много?

 — Две, — свободно ответил Балаганов».

Еще более емкий и парадоксальный в своем проявлении образ мы находим на страницах эпопеи И.Шмелева «Солнце мертвых» — плаче о погибели Русской земли, о безвинно погибших от жестокости и голода в 1920 году людях. В главе «Что убивать ходят» мы встреча­ем Шуру-Сокола — это мелкий стервятник, от которого пахнет кро­вью: «Кто сотворил стервятника? В который день, Господи, сотворил

Ты стервятника, если Ты сотворил его? дал ему образ подобия Твое­го... И почему он Сокол, когда и не Шура даже?! Покорный конек возит его по горкам — хрипит, а возит. Низко опустил голову, челка к глазам налипла, взмокшие бока ходят: трудно возить по горкам. Покорен конек российский: повезет и стервятника, — под гору пове­зет и в гору».

Рассуждая о «сдвигающем» действии звучания А. П. Журавлев рассматривает, в частности, названия хищных птиц: «Самые круп­ные, кровожадные и добычливые из пернатых хищников получили „хорошие“ имена: сокол, ястреб. А славу самого „страшного“ сни­скал довольно безобидный коршун, поскольку среди характеристик звучания слова коршун есть такие, как „темный“, „страшный“. В фольклоре, а затем в литературных произведениях и в разговорной речи коршун незаслуженно стал олицетворением злых, темных сил. Ясно, что признаковое значение, столь мрачное для слова коршун и положительное для слов сокол и ястреб, сейчас поддерживается только литературой и словоупотреблением. Мы можем прочитать или услышать словосочетание смотрит соколом или налетел кор­шуном. Во время войны наших летчиков называли соколами, ис­требители — ястребками, а фашистские самолеты — черными кор­шунами. Вот какие „сдвиги“ значений вызвало звучание этих слов!».

Таким образом, И. Шмелев выбрал и соединил самый отталки­вающий вариант имени Александр и самый благозвучный и мифо­логически-возвышенный вариант названия хищных птиц. Шура-Сокол — это то же, что Александр Балаганов, или Шура Пушкин, Шура Суворов, Шура Македонский. Парадокс и абсурд. Впрочем, информация к размышлению также. Такой вот Шура-Сокол — страшный, тусклый, темный, тихий, шероховатый, печальный, мо­гучий, грустный.

Имя — один из ключей к нашему подсознанию. Выбирая новое имя, трактуя имя тем или иным образом мы подключаем человека к континуальным потокам сознания, открываем в нем нечто сокровен­ное, получаем возможность прикоснуться к его душе. Это особый вид транса: «Случалось ли вам, когда-нибудь находить странным ваше имя, произнесенное вами самими. Со мной это часто случается. Я произношу громко, несколько раз подряд, свое имя и перестаю пони­мать что-либо; под конец я не различаю ничего, кроме отдельных слогов. Тогда я перестаю понимать все, забываю обо всем. И, как бы загипнотизированный, продолжаю произносить звуки, понять смысла которых я уже не могу».

О преодолении мифологического барьера и барьера самосозна­ния речь пойдет дальше. А пока результаты эксперимента:

1) Активизация речевых навыков.

2) Изменение языкового поведения (кто говорил долго и нудно, вызывая агрессию окружающих, научился говорить коротко и вы­разительно и т. д.).

3) Исчезновение боязни чистого листа.

3) Овладение новыми методами лингвистического гетеро- и аутовоздействия.

5) Преодоление ряда  языковых  барьеров  (мифологического, профессионального, межличностного, имени и пр.).

Развела тебе в стакане
Горстку жженых волос,
Чтоб не елось, чтоб не пелось,
Не пилось, не спалось.
Чтобы младость — не в радость,
Чтобы сахар — не в сладость...

(М. Цветаева)

Мексиканские индейцы племени Гуике говорят, что в разуме человека есть потайная дверь, ко­торую они называют nierika. Большинство людей уходит из жизни, так и не раскрыв эту дверь. Но ведьма знает, как открыть эту дверь, как пройти в нее и вернуться обратно, принеся с собой ви­дения необычной реальности, которые придают жизни цель и смысл.

(Л. Кэбот)

Наше подсознание хранит множество тайн и во все времена че­ловек хотел понять их. Есть разные способы постижения неизве­данного — наука, искусство, магия. Магическая дверь «дома кол­дуньи»— самая древняя, ветхая и... вечная. Попытки заглянуть за нее делали и художники, и писатели, и поэты (не говоря уж о магах, знахарях, колдунах). Войдем туда и мы, протянув за собой тонкую нить Ариадны — чтобы вернуться.

Ряд авторов считает, что введение новых взглядов и научного стиля, становление метода психоанализа сделали невозможным «возвращение к магическим и анимистическим источникам позна­ния», однако мифологиче­ское сознание неистребимо. «Какое-нибудь верование или обычай целые столетия может обнаруживать симптомы упадка, как вдруг мы начинаем замечать, что общественная среда, вместо того чтобы подавлять его, благоприятствует его новому росту. Совсем уже уга­савший пережиток опять расцветает с такой силой, которая часто настолько же удивительна, насколько вредна».

Само исключение мифологического (магического) подхода из арсенала медицинских взглядов привело к тому, что самые абсурдные и вздорные рекомендации «народных умельцев», «включенные в миф, сохраняют свою притягательность, несмотря на объективно приносимый ими вред». Колдунам и магам, лишенным конкуренции со стороны врачей, никогда еще не было так хорошо, как в наши дни. Их ремесло узаконено и выгодно.

Вопреки сомнительному образу, который магия обрела в исто­рии западноевропейской культуры, она демонстрирует способность вписаться в нынешнюю культуру. Чем же привлекательна магия и что в ней ищут? То же, что и в древности — средства улучшить свое положение в жизни, заглянуть в будущее, уберечься от врагов. Ина­че говоря, здесь вполне обычные мотивы человеческих действий и амбиции. То же самое можно найти и в науке, в культуре, в хозяй­ственной жизни и в политике. «Наука но­вого времени и магия какое-то время были на удивление близки между собой — одни и те же имена фигурировали и в той, и в дру­гой области. Лишь с формированием Лондонского королевского общества, первого сообщества ученых современного типа, разме­жевание магии и науки произошло достаточно четко.

Что же в самой магии дает основание думать, что именно она и является источником идеи покорения мира? Известно, что воля к власти является сильнейшим мотивом не только деятельности мага, но и конституирующей силой самого магического воздейст­вия на предмет. Наиболее эффективно магия добивается успеха в силе заклинающего слова и в волевом сосредоточении мага-опе­ратора. Разные источники свидетельствуют, что в таких случаях нет особой нужды ни в каком внешнем содействии, будь это осо­бые предметы, ритуалы или какие-то сопутствующие операции. Само слово обретает властную силу, ибо соединяется с твердым убеждением, что оно способно достичь и овладеть сущностью ве­щей».

Обсуждая тему «Волхвование» мы приближаемся и к постиже­нию взаимоотношений магии и психотерапии, а также пытаемся понять мифологическую среду как социально-культурный феномен. По этому вопросу существует много исследований, однако наша задача — попытаться на практике прикоснуться к ми­фологическому сознанию, вступить на тропу колдунов. Как это сделать? Может быть, так, как советовала Флоринде Доннер кол­дунья Флоринда Матус? «Не беспокойся о мелочах. Если ты убеж­дена, мелочи склонны подчиняться обстоятельствам. Твоим планом может быть следующее. Выбери что-нибудь и назови это началом.

Затем иди и встань лицом к началу, и позволь ему делать с тобой что угодно».

Это самый простой путь — вербально-поисковый. Есть и дру­гой, который описан в романе Д. Фаулза «Волхв» — путь театраль­ных действ, декораций, перемещений во времени и пространстве — и все во имя обретения простых истин: «не терзай ближнего своего понапрасну»; «нельзя ненавидеть того, кто стоит на коленях. Того, кто не человек без тебя»; «принимая себя такими, каковы мы есть, мы лишаемся надежды стать теми, какими должны быть». Фактиче­ски, волхв Фаулза выводит театр на простор площадей. Наша зада­ча — изменить мир магическим словом. И только... Что ж, войдем выходом с измененными магическими именами. И посмотрим: что там, за этой древней магической дверью, как там?..

С каким настроением группа входит в языческую (колдовскую) часть «дома колдуньи»? Все по очереди произносят заветные слова: «струна, стена, радость, гора, цветы, солнце, месяц, домик, счастье, огонь, сердце, сокол, ночь, небо, вечер, свеча, вода, облако, ветра, песни, горы, часы, сон, водопад, камень, лепесток, дорога, рассвет, сердце, окно, трава, легкость, земля, берег, роса, лето, вода». Общие характеристики ключевого текста: суровый, сильный, угрюмый, зловещий; цветовые характеристики: черный, голубой, сиреневый, фиолетовый, зеленый, синий). Такое вот сосредоточение, и решимость. «Ключ» оказался жестким и открыл дверь.

Иногда хочется попробовать, какие ощущения переживает че­ловек, именующий себя колдуном. Лингвисты-жрецы близки к по­стижению этой Тайны. Недаром в словаре В. Даля «язычником» именуется как «идолопоклонник, кумирник, обожатель земной при­роды, болванов, истуканов», так и «лингвист, ученый, знающий много языков».

Началом стала поэма «Переулочки». В ней идея однозначная: вербальная магия побеждает. И это очень интересный опыт того, как можно грамотно воздействовать на людей: мы имеем дело с очень профессиональной колдуньей, которая делает все как должно. Кроме приемов фольклорных и художественных (прозопопея, окка­зиональные «величания», метатеза — перестановка слогов и др.— см., напр.: Зубова, 1989), много приемов собственно гипнотических: смотреть в глаза, прямая «сшибка» (войти выходом), использование транса (образ реки, поля); кинестетическое воздействие (кланяйся) и т. д.

Затем члены группы испытали, что такое заговоры как жанр фольклора и орудие колдунов: каждый выбрал себе какой-то заго­вор, пришедшийся по душе («Оберег — утренняя молитва», «От пьянства», «От исполохов, родимцев и нечистых духов», «От трясовицы», «От запоя и похмелья», «К банному», «От лихорадок» и др.), прочитал его, а остальные анализировали свое состояние, попутно шло обсуждение применяемых в них лингвистических средств, и, что интересно, воспроизводились бытующие в МС (и фиксируемые фольклористами) былички. Приведем небольшой фрагмент работы группы:

Татьяна: «От запоя и похмелья». (Смех.)

Живую щуку сажают в туес или бурак с вином и настаивают двенадцать дней: щука дает много слизи и настой протухает. Им поят пьяницу, приговаривая: (смех) «Как щука не терпит вина, так же бы не терпел его раб божий (имя)». (Смех. Реплика: «В смысле те, кто выживает — те не пьют»)

Наташа: «От лихорадок»: «Мать ты моя, вечерняя звезда, жа­луюсь я тебе на двенадцать девиц, на Иродовых дочерей». Загова­ривают по вечерним зорям, заговор читают трижды, отплевывая после каждого раза в левую сторону со словами: «Покуда я плюю, потуда б рабу (имя) хворать». — (С удивлением) Это очень корот­кий заговор!..

Смех, реплики: — Зато можно поплевать!

Александр Васильевич: Заря — это переход из ночи в день, т. е. это как бы разрывы круга, разрывы постепенности, ворота. Поэто­му там всегда совершаются чудеса, выходят сатанинские силы. Не­чистая сила властвует именно в эти периоды. Потому этот разрыв четко осознавался как необычное время. Вся традиционная культу­ра основана на том, что она осознает: есть привычное, есть непри­вычное — то, что неподконтрольно человеку — вечерняя и утрен­няя заря. Это все моменты, когда человек не властен над силами природы. Что такое заговор?—Это апелляция к могучим силам, которые могут то, что не могу я сам. Вот они в этих разрывах и на­ходятся.

Ян: Можно предположить, что когда в заговорах встречается обращение «заря-заряница», то это обращение вообще к своему глубинному бессознательному?

Валя: Помнишь, у Кастанеды: «Сон — это трещина между ми­рами».

Александр Васильевич: Трещина — вот это разрыв, это дверка, через которую можно войти, и что-то выходит оттуда в этот момент. Недавно рассказ слышал, рассказ совсем городского жителя, который воспроизводит сюжет, встречающийся в каждой второй быличке: «про суседку». Парень городской, он говорит: «Вот лежал я дома, просыпаюсь, входит тетка, вот она мне голой жопой садит­ся на лицо. И вот я чувствую такое: она холодной жопой давит, трудно вздохнуть». Я спрашиваю у него: «Ты это ни от кого не слышал?» — «Нет, — говорит, — мне на самом деле это привиде­лось». Потрясающе! Это совершенно нормальный мифологический сюжет, быличечный, когда бабки сидят и говорят: «Ой, суседка да­вит. Давит суседка. — Чо оно там? — Да вот, баба голая зайдет и сядет на лицо там, или на грудь. И вот если в этот момент чувству­ешь — не продохнуть, надо спросить: „К худу ли давишь, суседуш-ка, к добру ль?“ Если она грозно: „К худу! К худу!“ — значит, к ху­ду, а если то-о-оненько так: „Э-э, э-э...“ — значит, к добру. После этого она уходит». То есть ночью, если посетит вас что-то такое...

Из зала: Если прижало...

Александр Васильевич: Значит, действуйте...

Из зала: Если к худу — значит, что, хуже еще будет?

Александр Васильевич: Ну, суседка-то — это нечистый дух. Во­обще трансформировался он из духа предков, это наш давний пре­док, который видоизменился. Он и помочь может — если ему во­дочки поставишь, хлебушка. Переезжаете в другую квартирку, смели паутину, завернули в тряпицу: «Суседушко-батюшко, пошли с нами жить». Он и поможет, он и обережет, и за детьми присмот­рит. Если плохо с ним обойдешься — он будет гадить вам, может и детей испугать, и скотину по двору гонять.

Александр: Еще слова можно говорить: «Что это ты, суседушко, дурачишься, что это ты, суседушко, ругаешься...»

Кирилл: Вот, помню, я однажды напугался. Я был у бабушки в деревне и вдруг слышу шум аплодисментов. Я, наверно, переполо­шил весь дом и вообще очень сильно испугался: вот лежишь, а во­круг тебя кто-то хлопает. Потом это повторилось второй раз и я сумел идентифицировать этот звук: корова... И она иногда... какает (смех). Был еще такой случай. Зима. Дом. И вдруг... Следы к окошку в одном направлении, никого нет. В общем-то, нормальные следы, но лишь одно странно — нельзя идти по такому глубокому снегу. Следы подошли к окошку и кончились, т. е. стали. Причем, мы про­снулись, потому что услышали стук. Стук нормальный, услыша­ли — выглянули, идут следы, никого нет. Он мог только улететь!..

Из зала: Может быть, это американский шпион — след в след? (Смех.)

Александр: В трехкомнатной квартире был такой случай. Слышу хлопок, как будто окно закрывается: «Бам!» Захожу — форточка от­крыта, все на месте. Ничего не понимаю. Опять сижу в другой комна­те. Минуты через 3-4 опять вот «бам», так вот окно хлопает. Думаю, надо пойти посмотреть: наверное, форточка закрылась. Прихожу — нет, форточка открыта. Как была открыта, так и осталась — стоит так и стоит. И так раза 4-5. Уже начинает жутко становиться. Я вот так сел около этой форточки в комнате и сторожу: сейчас стукнет. Полчаса — ничего. Только из этой комнаты вышел, черт, бам! Нико­го нет. И так полдня я бегал. И, наконец, поймал. Обыкновенный сквозняк. Она стукнется и одновременно раз — отъедет.

Татьяна: С другой стороны, тоже, знаешь, полчаса сидел — сквозняка не было.

Александр: Все открыто. И непонятно откуда там сквозняк бе­рется — т. е. надо физическую природу объяснять.

Александр Васильевич: Сейчас это называют «барабашками», полтергейстом — в принципе, это все явления одного порядка. Кстати, от колдунов очень короткий оберег: «Коддун-портун, ешь свое мясо, пей свою кровь».

Наташа: Вы знаете, я однажды была свидетелем такого случая. Я пришла в гости, а мне говорят: «Ты знаешь, у нас обои в спальне трещат. Хотя до этого они были наклеены очень давно. И действи­тельно, был такой легкий треск, и это были фотообои, которые уже года 2-1,5 висят. Там влажность не поменялась, климатические ус­ловия обыкновенные. Ну, я говорю: давайте послушаем. Так как это мои хорошие знакомые, они положили меня в этой комнате на раскладушке. И, действительно, раздался треск. В этой же комнате старушка спала, лет 60-ти. Она мирно спала, но я слышала треск. Этот треск был совершенно конкретный, реальный — треск обры­вающихся обоев. И трещало это все практически до утра. Сначала было страшновато — я вставала, смотрела... Так продолжалось ча­сов до 4-х. Утром все обои были оторваны.

Юра: Они не упали?

Наташа: Они не упали. Они держались какими-то боковыми местами, но это была совершенно конкретная щель.

Из зала: А что было на фотообоях?

Наташа: На фотообоях — озеро...

Александр: „У нас рассказывают такое. Жила ведьма. И при­шел молодой человек с армии — солдат бравый к матери ехал. Хо­зяйство пошатнулось, забор сломался и корова этой ведьмы зашла к ним во двор. Ну он корову выгнал, загон поправил и на бабку прикрикнул. Грубо так. А парень-то молодой, по девкам-то охоч. А танцы — в другой деревне. Верст 19. И каждое воскресенье — тан­цы. И он пошел. И с танцев возвращается заполночь и слышит, будто телега едет: скрип-скрип. Поворачивается — никого нет. По­том снова: скрип-скрип, скрип-скрип. Резче поворачивается: никого нет. И снова: скрип-скрип, скрип-скрип, скрип-скрип. И так это его удивило: он и бежал, и останавливался, и медленно шел, и сидел. И так это его изводило, сводило с ума. Очнулся он в километрах пят­надцати от своей деревни, совершенно в другой стороне, в голом поле, весь в мыле, весь измученный добрался домой. Ему сразу ска­зали: „Ведьма тебя сглазила“. И посоветовали сходить к доброму колдуну, он знает наговоры и прочие вещи, знает, как от нее защи­титься. Парень не поверил и на следующей неделе снова пошел на танцы. Снова заполночь возвращается один и снова скрип-скрип. Оборачивается: никого. Вдруг видит — колесо за ним катится и скрипит. А потом начало на него наезжать. Он от него палкой от­бивался — не помогает. Подумал, пошел к деду. Дед ему говорит: „Ты возьми палку, да ударь, да не по колесу, а по тени“. На сле­дующее воскресенье опять пошел на танцы — не так на танцы, сколько на охоту за ведьмами. Ждал — не дождался, когда танцы закончатся. Возвращается по дороге, слышит снова скрип, обора­чивается — колесо; идет-идет, идет-идет... Изловчился и как прыг­нет, и своей грудью на тень упал. Ничего не понимает, только чув­ствует — что-то там есть. Он пошевелился — чувствует, колесо под ним — придавила грудь. Он с себя ремень солдатский снимает, че­рез колесо продел, через дырку протянул, застегнул и на дерево по­весил. Наутро просыпается — а на дереве бабка висит — ремень продет через горло и через живот — вот так она и осталась...“

Александр Васильевич: Колдунов боялись, потому что они портят всегда всех подряд. Чертей у них — во. И чертей они этих запускали на ветер — не важно, кто там пройдет — ребенок, бабка, девка, парень. Так что тут вовсе не обязательно вред делать созна­тельно.

Из зала: — А зачем?

— А вот ты зачем на работу ходишь?

Александр Васильевич: Это их природа. Вот ему передали чер­тей — они мучают. Вот живут у него они в лукошке, подполье, му­чают. Ежели колдун совсем устал, он говорит: „Идите листья на осине считать“. Почему листья на осине дрожат? По одной версии потому, что их все время считают. Дерево прокляненное, из него ничего, кроме лодок, не делают. На осине Иуда задавился. А когда черти на осине листья считают — они все разом сдуваются... Чер­тям нужна работа. Потому что колдун — он страдалец... Его понять можно.

Из зала: Как психотерапевт... (Смех.)

Александр Васильевич: Как психотерапевт. Вообще: ты психо­терапевту еще и проблему не заявил, а он уже тебя лечит, лечит...

Из зала: То есть не портить не может.

Александр Васильевич: Не может он не портить.

Юра: У меня был опыт совершенно уникальный. Бабушка по­мыла ложки святой водицей, а потом их через ручку передала. Я говорю: что ты делаешь? Она говорит: от сглазу.

Но самое смешное, что когда у меня родился сын, однажды плакать начал, беспокоиться, есть перестал и все такое. Я взял лож­ки, помыл, потом через ручку передал — он поел и успокоился. Причем, при этом ничего не говорил. (Смех.)

Лу: Для детей хороший заговор — нужно умывать и пригова­ривать: „От черного, от черемного, от урочливого“ — трижды.

Юра: Нет, я ничего не говорил. Я просто не знал, что надо го­ворить — мне не сказали.

Комментарии

Заговоры — древнейший жанр фольклора; у древних славян были распространены еще в доисторические времена. В древнерус­ских памятниках они встречаются с XVI-XVII вв. в судебных доку­ментах о колдовстве.

Источником художественных образов многих заговоров явля­ются анимистические представления людей. С развитием антропо- и зооморфных представлений болезнь принимала формы то человека, то животного (волка, зайца, щуки). Большое влияние на заговоры оказало христианство (появились образы Христа, святых, богоро­дицы). Языческая же основа заговоров сильно повлияла на христи­анские наслоения — молитвы. Так, языческий заговор — требова­ние, и христианская молитва в заговорах часто переосмысливается в требование.

Можно выделить несколько композиционных типов заговоров, в каждом из которых использованы свои приемы и средства:

1) „Этические заговоры“ (самая обширная группа) содержат зачин-вступление,  описание действия,   пожелание,  закрепку-кон­цовку.

2) Заговоры, основанные на параллелизме, содержат два срав­ниваемых явления или действия по их результату: „как живут между собою голубки, так бы любила меня раба Божия (имярек)“; „как эта белая береза стояла во чистом поле, не знала ни уроков, ни при­зеров, так и ты, младенец, раб Божий (имярек), не знай ни уроков, ни призеров, и будь здоров и долголетен“; „как сохнет и высыхает сук, так сохни высыхай болеток“.

3) Заговоры, в форме обращения.

4) Словесное разъяснение обряда.

5) Констатация исчезновения зла.

6) Символические диалоги.

7) „Абракадабра“ — заговоры, состоящие из набора непонят­ных „таинственных“ слов».

«Внимательный читатель, безусловно, заметит особый ритм за­говорной речи, обилие перечислений, создающих своеобразное син­таксическое ее строение, наличие многочисленных повторений как в тексте (повторы „сквозных“ эпитетов, троекратное зааминивание), так и в рекомендациях к его произнесению („читать трижды“) и действиям — трижды сливать воду с веника и т. д. Все эти моменты немаловажны для воздействия на пациента, они усиливают значи­мость произносимого, придают ему статус неотвратимости».

Художественные средства в заговорах играют заклинательную роль. Среди них можно выделить:

1) Развернутые сравнения (особенно, для любовных заговоров):«Как рыбе тошно жить без воды студеной, так бы ему тошно было жить без меня»;

2) Сквозной эпитет: в заговоре на кровь — красный, на опу­холь — пустой, в отсушке — ледяной, от сглазу — чудный.

3) Нагнетание образов, выражающих желаемое: «Заговариваю, зашептываю на старую кошечку, что сидит под печкой: отступи, боль, на горы, в леса, в сухие коренья, туда, где нет никакого творе­нья!»

4) Гиперболизация, численное усиление образа: «Вон все немо­чи! Трое, девятеро!»

5) Развертывание и усиление образа, куда уйти болезни: «По земле ползите, к морю спешите, из этого тела уходите, этому телу покой дайте и никогда в него не вторгайтесь!»

6) Прозопопея, представленная двумя близкими, но не тождест­венными явлениями: одушевление, т. е. наделение некоего неоду­шевленного предмета свойствами живого существа («Матушка печ­ка,  укрась  своих детушек»,— почтительно  обращаются  к  печи, когда сажают пироги. «Батюшка дымок, разнеси тоску и печаль у меня по чистому полю, по синему морю», — говорят, чтобы про­гнать тоску), и персонификация — представление объекта в антро­поморфном виде (заря утренняя Марья, заря вечерняя Маремьяна, земля Татьяна, вода Ульяна, матушка Ледь река, царь-огонь, гос­подин-хмель, семь братьев вихорей, Воспа Воспиновна, дуб Егор, змея шкуропея Ириния).

7) Особая заговорная «формула». Слово, речь, даже если имприписывается магическая сила, предполагают наличие двух участ­ников коммуникативного акта: информатора и реципиента. И еслив роли реципиента выступает неодушевленный или неличный объ­ект, возникают особые условия для его одушевления или персони­фикации.

Простейший заговор имеет два компонента, два «действующих лица»: говорящее лицо, субъект (S) и объект заговора (О): S — О: пойдиты, грыжи, из сеньцей воротьми, из байни дверьми в частое поле...

Однако чаще в заговорах есть третий компонент (М) — своего рода посредник между S и О, наименование той силы, к которой об­ращаются с просьбой воздействовать на объект заговора. S—М—О: черные вороны, клюйте, съедайте с N двенадцать родимцев. Субъ­ект, как правило, представлен имплицитно. Он выступает экспли­цитно только в тех случаях, когда заговорная формула направлена на самого говорящего: тебе, поле, красота, красота, а мне, жнее, легота, легота.

Объект заговора иногда предстает расчлененно: это непосред­ственный объект—признак, свойство, явление, предмет, на кото­рый должно быть оказано воздействие (О), и носитель этого при­знака, свойства и т. д. (О pers.): «первый брат сток, второй сивер, третий лето (М)! Внесите вы тоску и сухоту (О) в рабу божию N (О pers.), и чтоб она по мне (S) то снула и сохла». Приведенный заго­вор имеет развернутую структуру: S — М — О + О pers.

Явление прозопопеи может охватывать в первую очередь М — наименование той силы, которой приписываются магические свой­ства, а также одушевляться и персонифицироваться может объект заговора О.

8) Особенности сказуемого:

а)   Использование в сказуемом глаголов активного действия, глаголов, соотносимых по семантике только или преимущественно с одушевленными существительными или личными именами.

б)   В соответствии с общей императивной установкой заговор­ной формулы при обращении обычно находится повелительная формула глагола, форма 2 лица настоящего — будущего времени или инфинитив с модальным значением дебитивности: «Вам тут не быть, не жить».

в) В именном сказуемом, в главном члене безличного предло­жения используются существительные, прилагательные, слова кате­гории состояния, соотносимые семантически только с личным или одушевленным существительным.

9) Приложение, определяющее объект одушевления или персо­нификации:

а)   Приложение в форме личного имени.

б)   Частично или полностью искусственно созданные имена и отчества.

10) Использование личных местоимений 2-го лица, возвратного местоимения, притяжательных местоимений, т. е. тех местоименных форм, которые логически соотносимы с именами личными.

11) Употребление названия объекта прозопопеи в функции об­ращения.

12) Ономастическое  (мифологическое)   пространство   русских заговоров (мифотопонимия)  организовано в виде ряда концентрических изоморфных областей (сфер, локусов) с возрастающей от периферии к центру сакральностью. Подобная модель пространства представлена в русских заговорах, особенно явно — в снабженных так называемым эпическим зачином, содер­жащим описание пути заговаривающего субъекта через указанные локусы к центру, где он встречает магического помощника или за­щитника. Открывают путь, то есть обеспечивают присутствие субъек­та в упомянутых областях в восточнославянской традиции особые сакральные имена собственные — мифотопонимы, с точки зрения мифологического  сознания — «истинные»   и,   возможно,   некогда тайные имена.

а)   Периферийный локус, который обычно представлен морем, ородом или рекой (предшествующее им чистое поле оказывается своего рода переходной областью между здешним и «иным» мира­ми). А. В. Юдин зафиксировал здесь следующие имена собственные: Моря — Океан, Черное, Хвалынское, Синее, Белое, Арапское и др.Первый локус может быть представлен также страной: Немецкая земля, Русская земля (Россия, Русь); городом: Иерусалим, Царьград, Ефест, Колонь, Лукорье; рекой: Иордан, Смородина, Дунай.

б)   Второй   (средний)   локус   мифологического   пространства представлен в заговорах островом или горой. В большинстве рус­ских эпических заговоров остров носит название Буян. Известны также Буелан, Буевой, Божий, Курган, Океан. Эквивалентна остро­ву и часто заменяет его гора (или горы): Сион, Синай, Фавор, Ара­рат, Афон, Вертеп и др. Все эти объекты связаны с мифологической семантикой мировой горы или мирового дерева, символизирующих собою центр мироздания.

в) Центральный локус представлен обычно камнем или дере­вом, которые могут наделяться именами собственными, а также гнездом, церковью, престолом (алтарем), столбом и др. безымян­ными объектами. Абсолютное большинство названий заговорных камней группируется вокруг согласных фонем <л>... <т>... <р>, образуя своего рода поле или парадигму: Латырь, Алатырь, Латарь, Алатр, Олатер, Олатырь, Латер, Анатырь, Латыш, Лазарь, Златырь и т. п.

13) Классификация заговорных персонажей по принципу ос­новных, генеральных функций, в которых они могут выступать:

а)   Магические помощники, т. е. существа, чьи магические спо­собности мобилизуются субъектом ради исполнения какого-либо желания (кроме противодействия агрессии) или помощи в некото­ром деле, занятии: Мамантий, троица Гурий, Самон и Авив, Ага­фон, пророки Моисей и Елисей, Усыня, Бородиня, ветры Моисей, Лука, Марк, Павел, Вихорь Вихоревич, и демонические помощни­ки: Антипка беспятой, Баба-Яга, бес Енаха, Колдун, Сатана Сатанович и др.

б)   Защитники, т. е. существа, чьи способности мобилизуются для нейтрализации посторонней агрессии, магического или не ма­гического воздействия, уже происходящего или только возможного: апостол Иоан Богослов, Адам и Ева, Тихон, Пантелеймон, Модест, Каин и Авель, Макарий, Борис и Глеб, Варвара, Мария Египетская, Сергей Радонежский и пр.

в)   «Всеобщие» имена — универсальные с точки зрения положи­тельных функций: Иисус Христос, архангел Михаил и св. Георгий.

г)   Поливалентные имена (носители могут быть и помощниками и защитниками): апостол Лука, Ирод, Александр Македонский, Параскева, Симон, Авраам,  Богородица Дева  Мария,  Николай (Мирликийский), Иоанн Креститель, пророк Илья, апостолы Петри Павел и пр.

д)   Противники — существа,   от   которых   исходит   агрессия: ведьмы, колдуны, бесы и др. демонические персонажи, персонифи­цированные болезни: ведьмы, бесы (Зеследер,  Пореастон, Коржан, Ардун, Купалолака, Кулла, Лимарь,  Пилатат Игемон, Феофан, Феоб Феобский), неясные существа (Томаша) и персонифицированные болезни: детская бессонница (Анна Ивановна, Крикса-Варакса, Плакса, Полуночница и др., Чирей (Василий, Иван, Демьян), Оспа Ивановна, Грыжа.

е) Переходный тип — змеиные цари и царицы, вынуждаемые силой заговора помогать при укусах своих подданных: противники по сути, они объективно оказываются защитниками.

14) Большое значение имеет в заговорах перечисление частей тела, откуда болезни изгоняются: с буйной головы, ясных очей, черных бровей, из ретивого сердца, светлого легкого, горячей кро­ви, трепещущего тела. Указываются и пути, которыми они должны выйти: «поди в ноздри, из ноздрей в голову, из головы в чемерну, изчемерной в хвост, из хвоста в землю», а также места, куда отсыла­лись болезни: черные грязи, пни, колоды, гнилые топучие болота, росстани.

15) Способы воздействия:

а)   Угроза: если не пойдете, то «спущу на вас птицы — крыла железные, ноги булатные: почнут вас брати, червь серую и белую»; «Рябина, рябина, вылечи мои зубы, а не вылечишь — всю тебя из­грызу». Если укусишь: «приду к тебе... с жезлом стальным, с билом железным».

б)   Обещание.   Изгоняемым   умилостивительно   предлагаются кровати с перинами, угощение и развлечения: «столы расставлены, ества сподоблены»; «там ваши скопища, там ваши игрища и скоп­лялись, и величались».

Антитезы, особенно в заговорах на «остуду» раздор между новобрачными: сравнение с двумя враждующими существами, жи­вотными, стихиями — чертом и чертухой, кошкой и собакой, водя­ным  и  водянухой,   которые  «бьются,   дерутся,   царапаются   на­смерть».

17) Устойчивые, повторяющиеся элементы (формулы):

а)   в начале: «Встану, благословясь, пойду, перекрестясь, из из­бы во двери, из двора в ворота, в чистое поле, в восточную сторо­ну»;

б)   в концовках: «Будьте, мои слова, крепки и лепки, крепчекамня и булата», «На мои слова ключ и замок», «Моим ловушкамключ и замок»;

в)   в основных частях. Так, действие эпических заговоров про­исходит «на море-Окияне, на острове Буяне», где-либо «ходит щука бела», либо «стоит медный столб от земли до неба», а чаще в синем море или на том острове «лежит бел Алатырь камень» (иногда си­ний камень, бел горюч камень, Латырь, Олатырь). «На нем стоит церковь, престол, дом, а иногда просто сидит Пресвятая Богороди­ца или Красная девица и шьет-зашивает кровавую рану», «сплес­кивает и ополаскивает», то есть смывает уроки и призоры.

г) молитвенные выражения, обычно открывающие или завершаю­щие заговор: «Во имя Отца и Сына и святого Духа», «Господи Боже, благослови, Отче», «Ныне, и присно, и во веки веков», «Аминь».

18) Наиболее частотные фоносемантические признаки загово­ров: яркий, возвышенный, радостный.

19) Преобладание звукобуквы И указывает на синий или голу­бой цвет, Ы — черный, Ю — сиреневый.

20) Средняя длина слова в слогах в заговорах — 2,06, что сви­детельствует об их высокой ритмичности.

Почему именно с заговоров началось «вхождение» в мифы? Есть, конечно, еще и христианские молитвы, и мантры различного происхождения... Но все мы немного язычники и в наших жилах течет кровь предков-славян, в душе которых «польза и красота» занимают одинаково почетные места. «Они находятся в единстве и согласии между собою; союз их определим словами: прекрасное — полезно, полезное — прекрасно. Это и есть тот единственный ис­тинный союз, который запрещает творить кумиры и который рас­пался в сознании интеллигентного большинства. Разрыва этого религиозного союза избежал „темный“ народ. Вот почему он наив­но, с нашей точки зрения, творит магические обряды, одинаково заговаривает зубную боль и тоску, успех в торговле и любовь. Для него заговор — не рецепт, ...а таинственное указание самой приро­ды, как поступать, чтобы достигнуть цели; это желание достигать не так назойливо, серо и торопливо, как наше желание вылечиться от зубной боли, от жабы, от ячменя; для простого человека оно торжественно, ярко и очистительно; это — обрядовое желание. ...Народная „истовая“ душа спокойно связана с медлительной и темной судьбой; ...для нее прекрасны и житейские заботы и мечты о любви, высоки и болезнь, и здоровье и тела и души. Народная по­эзия ничему в мире не чужда. Она как бы все освящает своим при­косновением».

Почувствовать поэзию в обыденности, воспринять привычные факты как чудо. Недаром чтение заговоров «спровоцировало» по­вествование быличек: «суседка», отклеенные обои, следы на снегу... Все вдруг становится поэтически значимым.

Оккультная традиция огромное значение придает Речи, Слову. Именно язык является для многих мистических школ Запада и Востока средством, приближающим человека к ангелическому духов­ному миру. Слово — наиболее универсальный ключ к подсознанию: своему и окружающих.

Говоря о традициях вербальной магии, мы уже касались темы привораживания, влияния на других людей при помощи текста. По В. Далю «приворожить кого и кому, пристрастить, привязать не­вольною любовью, чарами и ворожбой». «Ни шагу без приворожек!» — говорили в народе. Еще Д. Карнеги советовал обращаться к лучшим литературным произведениям для оттачивания своей ре­чи, создания своего оригинального стиля. Именно пробелы в гума­нитарном образовании мешают людям, старающимся лечить душу: психологам, психотерапевтам, психиатрам.

Но никакие книги, никакие тренинги не помогут, если личность не погружена в языковую стихию, не может адекватно выразить свою мысль и вызвать в собеседнике сочувствие. «Чем ближе стано­вится человек к стихиям, тем зычнее его голос, тем ритмичнее сло­ва. Слова становятся действом. Сила, устрояющая их согласие — творческая сила ритма. Она поднимает слово на хребте музыкаль­ной волны, и ритмическое слово заостряется, как стрела, летящая прямо в цель и певучая; стрела, опущенная в колдовское зелье, при­обретает магическую силу и безмерное могущество. Заклинатель бесстрашен, он не боится никакого Бога, потому что он сам — Бог...».

Поэзия и сила явились и в созданных самостоятельно заговорах.

В. Даль, описывая поверья, суеверия и предрассудки русского народа, пытается найти в них рациональное зерно (как врач и фольклорист). Порча и сглаз, по мнению В. Даля, принадлежат к поверьям, где «полезный обычай усвоил себе силу закона, посредст­вом небольшого подлога. Например: новорожденное дитя без вся­кого сомнения должно держать первое время в тепле, кутать и сколько можно оберегать от простуды; существо это еще не окреп­ло; оно должно еще научиться дышать воздухом и вообще витать в нем. Но такой совет не всяким будет принят; ничего, авось и не­бось — у нас великое дело. Что же придумали искони старики или старухи? Они решили, что ребенка до шести недель нельзя выно­сить, ни показывать постороннему, иначе-де его тотчас сглазят. Это значит, другими словами, дайте новорожденному покой, не развер­тывайте, не раскрывайте, не тормошите и не таскайте его по комна­там. Вот другой подобный случай: не хвалите ребенка — сглазите. Неуместная похвала, из одной только вежливости к родителям, бес­спорно, балует ребенка; чтобы хозяину раз навсегда избавиться от нее, а с другой стороны уволить от этого и гостя, придумали на­стращать обе стороны сглазом.

Средства, употребляемые знахарями от сглазу или порчи, отно­сятся большею частью к разряду тех поверьев, где человек приду­мывает что-нибудь, лишь бы в беде не оставаться праздным и успо­коить совесть свою поданием мнимой помощи. Прикусить себе язык, показать кукиш, сплевывать запросто или в важных случаях, с особыми обрядами, слизывать по три раза и сплевывать, нашеп­тывать, прямо или с воды, которою велят умываться или дают ее пить, надевать белье наизнанку, утаивать настоящее имя ребенка, называя его другим, подкуривать волосом, переливать воду на уголь и соль, отчитывать заговором и пр.— во всем этом мы не мо­жем найти никакого смысла, если не допустить тут, и то в весьма редких и сомнительных случаях, действие той же таинственной си­лы, которая могла произвести самую порчу. Вспомните, однако же, что бессмысленное, в глазах просвещенных сословий, нашептыва­ние на воду, которой должен испить недужный, в сущности близко подходит к магнетизированию воды, посредством придыхания, че­му большая часть ученых и образованных врачей верят, приписы­вая такой воде различные, а иногда и целебные, свойства». Далее В. Даль пытается разобраться в причинах воз­действия разных типов заговоров: «Я с крайнею недоверчивостью буду следить за действиями знахаря, заговаривающего кровь; но не менее того, буду наблюдать и разыскивать, полагая, что предмет этот достоин внимания к разысканию».

Мы тоже провели эксперимент, в котором «пересеклись» раз­ные мифологии. Ниже следует доклад Александра — одного из уча­стников Смоленской группы. Итак...

Эксперимент был проведен с использованием специального ап­парата, разработанного немецким доктором Фоллем. Испытуемый заявлял проблему, «подвергался» начальному измерению, затем прочитывал заговор соответствующий и подвергался повторному замеру.

Доклад о проведенном эксперименте оказался в такой же степе­ни сакрально-мифологическим, как и все, что происходило на груп­пе. Обсуждение велось в том же ключе...

Александр: Суть заключается в том, что у нас есть вегетатив­ные нервные сплетения. Они очень часто связаны с эмоциональным состоянием человека. Я приведу только короткий пример:

вспомните слова «Испугался аж в штаны наложил», «Испугался аж обмо­чился». То бишь это происходит через нервные сплетения. Такие нервные сплетения возможно было протестировать. И вот что по­лучилось.

Клиент № 1. Чувство страха. Есть! Читает заговор от всех бо­лезней. Что получается? Зафиксировал я у нее нарушение на арактарном сплетении — ниже нормы, т. е. человек уже испытывал чув­ство страха, она готова уже расслабиться так сказать. После про­чтения заговора... Да! Надо еще назвать цифры. 50-60 — норма. У нее было 40 на арактарном сплетении, стало — 56, то бишь соответ­ственно страх исчез. По крайней мере, на данный момент; сердечное сплетение было понижено — 20, стало — 50-55, т. е. пришло в нор­му. Исчез страх и на душе стало легче.

Клиент № 2. Грусть-тоска, печаль. Заговор конкретно от тоски. Тоска фиксируется на бронхиальном сплетении, на вздошном спле­тении. Значит, здесь фиксировал я такие изменения: было 32 с пра­вой стороны — стало 48, к 50-ти приблизилось. С левой стороны как было 40 так и осталось 40, то бишь грусть-тоска ликвидирова­лась только с правой стороны. (Смех). Кстати, действительно, это очень интересная вещь — люди боятся левой стороной, испытывают чувство тоски — правой стороной. Это стоит изучить... Но с другой стороны, появилось смещение на подвздошном сплетении: снизи­лось с 40 до 30. Хотя поднялся общий тонус вегетативной нервной системы, вообще всех систем, улучшились показатели на сердце — с 12 до 38. Но!.. Здесь очень важный момент я хочу отметить — упал уровень агрессии.

Клиент № 3. Заговор от злого человека, от страха. Улучшились показатели по грусти и тоске, улучшилась работоспособность веге­тативной нервной системы. Сердечное сплетение улучшилось, но увеличилась агрессия. Почему-то. Страх стал меньше, исчезла тос­ка, стало легче на душе, но появилась при этом агрессия и аллергия (повышенная чувствительность). Это вы нигде не встретите, это мои разработки и наблюдения. Вывод: текст заговора влияет на нерв­ную систему, влияет. Но как работает — нужно еще выяснить, нуж­на статистика... Есть повышения, есть и понижения, то бишь не все­гда это бывает полезно. Примеры с увеличением агрессии: там страх исчез, злой человек пропал, а уровень агрессии увеличился. Я вам скажу, что это вам грозит язвенной болезнью двенадцатиперст­ной кишки — таким образом происходит искупление. Поэтому кол­довство не так уж безобидно. Чтобы его применять — надо знать когда. Это только симптоматическое лечение. Вот пришел человек на прием — врач что-то сразу сделал, т. е. сейчас. Болит зуб — надо снять боль, надо хотя бы дать таблетку анальгина. Корни, причины надо лечить другими методами. Пока я могу сказать одно — что это работает. Вот и все...

Лу: А можно подробнее рассказать о приборе и методе? Может быть, мы совершенно напрасно добираемся до сверхсложной аппа­ратуры, а на деле все гораздо проще?

Александр: Прибор разработан в 1956 г. немецким доктором Фоллем. Метод заключается в том, что он адаптировал китайскую акупунктуру (работу по точкам) к современной действительности и аппаратуре. Он смог создать прибор, который с объективной точ­ностью мог снять параметры с точек. Кожа — это информационная система, (самый большой по площади орган, кстати) так как все органы у нас внутри «завязаны», то на коже у нас можно найти из­менения. Это есть. Это работает. Но широко метод не известен. Хо­тя сам Фолль много занимался пропагандой, ездил по миру... Наши такой прибор сделать смогли недавно — в 86-87 годах. Я имею в виду — хороший прибор... Этот прибор позволяет снять информа­цию с точки о функциональном состоянии внутреннего органа и сделать какие-то выводы о его состоянии, и поставить диагноз. Можно проводить тестирование о влиянии чего-либо. Например, тестирование медикаментозных препаратов: то бишь к прибору подключается препарат, и можно сказать, изменит он состояние или не изменит — опять-таки на информационном уровне, на биофизи­ческом уровне. У таблетки есть химический уровень, а есть биофи­зический — это какое-то излучение, поле. Именно прибором Фолля можно произвести тестирование: очень быстро проверить массу систем. Доказательств объективности этого метода уже не нужно. Остается только проверять объективность других методов.

Комментарии

«Дух сомнения составляет свойство добросовестного изыскате­ля; но само по себе и безусловно, качество сие бесплодно и даже губительно. Если к этому еще присоединится высокомерное презре­ние к предмету, нередко служащее личиной невежества особенного рода, — то сомнение, или неверие, очень часто бывает лицемерное. Большая часть тех, кои считают долгом приличия гласно и презри­тельно насмехаться надо всеми народными предрассудками, без разбора, — сами верят им втихомолку, или, по крайней мере, из предосторожности, на всякий случай, не выезжают со двора в поне­дельник и не здороваются через порог...

Все на свете легче осмеять, чем основательно опровергнуть, иногда даже легче, нежели дать ему веру. Подробное, добросовест­ное разбирательство, сколько в каком поверье есть или могло быть некогда смысла, на чем оно основано и какую ему теперь должно дать цену и где указать место — это не легко. Едва ли, однако же, можно допустить, чтобы поверье, пережившее тысячелетия и при­нятое миллионами людей за истину, было изобретено и пущено на ветер, без всякого смысла и толка», — писал В. Даль еще в конце прошлого века. Прошло более 100 лет, а страсти вокруг этого предмета не утихают.

По мнению И. Т. Касавина, «магия, истолкованная в терминах внечеловеческой социальности, превращается в своеобразно поня­тую процедуру социального производства знания» (1990, с. 70). Со­циальный антрополог Б. Малиновский считает, что сфера магии — это область повышенного риска; там, где господствует случай и неопределенность, где не существует надежного алгоритма удачи, где велика возможность ошибиться, там на помощь человеку не­редко и приходит магия. Тем самым магия понимается, в сущности, как процесс творчества, в котором всегда результат не задан и не известен гарантированный путь его достижения, и в этом смысле магия представляет собой исторически первую форму рискованного творческого подсознания.

Попытка не поддаться соблазну отрицания и найти рациональ­ное зерно в магических заговорах как раз и была проделана. Здесь важен даже не сам результат, потому что любое действие ведет к каким-либо последствиям. И во время доклада, и во время обсуж­дений прозвучали совершенно разные по мифологическим истокам теории: основной докладчик — приверженец не признанного офи­циальной наукой доктора Фолля; кто-то верит в экстрасенсов, кто-то — в карму, кто-то в НЛП. И какая бы магическая система не преобладала, главное — попытка творческого познания окружаю­щей действительности, стремление к Добру и Справедливости.

Однако, барьеры еще остаются, каждый из участников группы говорит на своем языке и проявляет агрессию по отношению к чуж­дой ему мифологии. Наука же не терпит эмоций, она объективна. Эмоции приписываются тем или иным фактам людьми. Это стало особенно заметно на следующем этапе работы, который назвали...

По В. И. Далю, волхв — мудрец, звездочет, астролог; чародей, колдун, знахарь, ворожея, чернокнижник; волхвовать — колдовать, чаровать, кудесить, знахарить, гадать, ворожить, ведьмовать, заго­варивать, напускать, шептать. Для группы это попытка погрузиться в таинственный мир колдовства, почувствовать себя кем-то иным... Люди, которые колдовали, обладали особыми знаниями. Именно поэтому их действия приводили чаще всего к каким-либо результатам. А подготовка ведьм и колдунов к практической дея­тельности дает большую пищу для размышлений наставникам бу­дущих психотерапевтов. Чего только стоит чтение задом наперед молитвы (обряд самоинициации) или колдовская пирамида — че­тыре простых правила, четыре краеугольных камня магии, от кото­рых поднимается таинственное сооружение искусства колдовства. Каждое правило в отдельности не магическое, и только применение всех четырех вместе дает магический эффект.

1. Сильное (злобное) воображение. Воображение способно соз­давать в нашем мозгу образы и сцены, восторгаться чувствами и питать фантазии. Этой силой обладали самые величайшие и извест­ные личности в истории человечества — поэты, артисты, ученые. Способность предаваться полету фантазии представляет наивыс­шую ценность для ведьмы, потому что через это темное стекло она посылает свои чары и своими заклинаниями предает мир огню. Секретные видения должны быть эмоциональны и глубоки — от этого зависит эффект воздействия. Чем более бурная эмоция, тем выше шансы на успех. Вы должны действительно быть готовы ка­таться по земле и скрежетать зубами в экстазе; любить или ненави­деть все, когда входите в свой колдовской круг.

Для развития воображения можно использовать метод сенсорной памяти (процесс психического отождествления; присвоение символов в процессе магического действия; вхождение в роль). Чтобы вклю­чить фантазию можно использовать любые значимые воспоминания: ароматы, звуки, игру света, бешеный танец, молитвы, гимны и пр. Необходимо также удобное специальное место для колдовских дейст­вий, комплект магических безделушек (не обязательно дорогих). Итак, как говорил Пол Хасон: «Контролируемый транс — один из главных ключей к успеху ведьмы». Так что — фантазируйте!

2. Огненная воля. Это требование магии, хотя и в рамках обыч­ной жизни мы с ней встречаемся: это воля ребенка, который не вы­носит возражений и нагло, взглядом Василиска, пристально смот­рит на любую попытку сопротивления его воле. Воля имеет эффект линзы, через которую фокусируются жгучие эмоции. Чтобы развить концентрацию, можно использовать медитационные упражнения из восточных дисциплин. Хорошие упражнения — медитация на пламени свечи; удерживание внимания, направленного на нарисован­ную внутри круга точку в течение получаса; фиксирование взгляда на секундной стрелке часов, совершающей кругооборот в течение одной минуты, с удержанием внимания на стрелке. Лучшее нача­ло — это концентрация внимания на безразличных Вам и не свя­занных друг с другом вещах, на которые Вы раньше не обращали внимания. Перед тем как сосредоточиться на них, внушите себе, что сейчас Вы подключаете свою колдовскую волю. Главное здесь — упорство и настойчивость: «Если сразу не получилось, пытайся, пытайся, пытайся снова». Однако задачи должны быть реальными: не пытайтесь браться за невыполнимое. Если что-то не будет вы­полнено, это нанесет большой удар по вашей вере в свои возможно­сти. Начинайте с небольших дел, в выполнении которых Вы увере­ны. Помните, чтобы покорить мир, нужно покорить свою волю. Нужно развить свою магическую волю и знать, чего вы хотите, то­гда вы получите возможность сузить область Вашего внимания и направить его полностью на что-то определенное. Вы все время должны быть уверены в себе, тогда Вы начнете и добьетесь своего: «Такова моя воля, да будет так!»

Непоколебимая вера. Вся магическая сила в огромной степе­ни зависит от веры. Все равно, кто исповедует эту веру — святой или ведьма. Парацельс сказал по этому поводу: «Через Веру укреп­ляется и совершенствуется воображение, а любое сомнение подта­чивает его...» Вера — это тиски, поддерживающие Вашу волю, в которую Вы льете расплавленный металл Вашего неистового вооб­ражения, как в плавильный тигель. Вера — это то, что отбрасывает все остальное и расчищает поле для мгновенного действия. Чтобы поддержать веру в неизбежность успеха Вы, как ведьма, никогда недолжны нарушать свое слово. Если Вы не уверены, что в состоянии выполнить обещание, не давайте его, даже если имеется хоть ма­лейшее сомнение в возможности выполнения. Вы должны стараться развить такое состояние психики, в которое Вы сможете войти при желании, когда все, что бы Вы ни говорили, становится правдой, и это совершенно естественно и полностью соответствует природе вещей. Иными словами, слово ведьмы — закон.

Соблюдение тайны.  Секретность — это  четвертая сторона пирамиды. Искусство колдовства основывается на знаниях, а зна­ния приносят силу. Сила, разделенная с кем-то — это потерянная сила. В Ваших же собственных колдовских интересах покрывать завесой секретности Ваши действия в определенных случаях. Это усилит Ваши чары и принесет больше удовольствия.

Кроме того, если кто-то косвенно сможет услышать, что Вы — ведьма, совершаете магические действия для или против него, неза­висимо от того, верит он или не верит в Ваши силы, его подсозна­ние подключается и берет это себе на заметку. Значит, половина сражения выиграна. Ничто так не возбуждает внимание подсозна­ния, как то, что вызывается из тьмы, таинственное и загадочное. Темное взывает к темному. Существует естественное родство всех человеческих душ в том, что полускрыто в сумеречном мире и если уж Вы добились внимания подсознания личности, Вы можете пере­ходить к работе с ним, используя свое собственное подсознание как радиовещательный канал. Так, любой полунамек о том, что закля­тия, которые Вы можете наслать, делают чудеса, достаточно подго­товить почву в Вашей жертве, даже до того, как действие действи­тельно совершено. Следовательно — многое из тайн ведьмы — полускрыто.

Итак, мы перечислили четыре великих правила магии, которые являются ключами ко всем практическим действиям в мире невиди­мого и обеспечивают этим действиям необходимую сакральность.

Вспомним фильм «Колдун из пещеры»: предметом и орудием колдовства (воздействия на людей) может быть все, что угодно — комета, пролетевшая в небе, подброшенный в воду талисман, удач­ное предсказание на общих предикатах.

Говоря о колдовстве, можно рассуждать о многом.

— О заклинаниях — «словах силы»: магических именах, кабба­листических словах, собственных или традиционных (заклинание считается идеальным, если оно ритмично);

— О временах и сезонах для колдовства;

— О выборе колдовского имени;

— О драгоценностях ведьмы (ожерелье, браслет, кольцо и под­веска, опоясывающий шнур и подвязка);

— О колдовских драгоценных камнях;

— О магическом «рабочем инструменте»;

— О манере одеваться и пр.

Так, колдун Юрий Лонго следующим образом описывает свой внешний вид и обстановку на сеансах: «Я выхожу в черном мона­шеском балахоне, который символизирует подвижничество и аске­тизм (белые одежды — парадные), цепь в руках, словно антенна, принимает все темные силы, я потом со звоном бросаю ее на пол. Горящие сосновые ветки свидетельствуют об очищении души от скверны. Ритуальный танец освобождения от черной энергии, как правило, завораживает зрителей, которые следят за каждым моим жестом, за каждой искрой догорающих веток. Звучат чарующие звуки музыки». Можно — так. А можно и совсем ина­че Свечи, ароматические палочки и — другой мир, в котором все подчинено вашей доброй (или злой?) воле. Мы все будем делать условно, попробуем на себе модель магии как одной из разновидно­стей психотерапии.

Одно из наиболее сильных заклинаний, известных колдунам — заклинание куклы (энвольтование — выполнение великого колдов­ства или любовное заклинание куклы).

Сейчас мы возьмем в руки по кусочку церковного воска и нач­нем лепить фигурки врагов или любимых, а в процессе этой опера­ции обсудим детали реального воздействия (в сокращенном вари­анте, конечно). Энвольтование. Во вторник, в полночь, сразу перед новолунием разметьте треугольник вокруг алтаря, указывающий на север. Приготовьте кадильницу с зажженным ладаном гнева и нака­зания, кубок горького вина, жезл, опоясывающий шнур, нож с чер­ной ручкой, не зажженную красную колдовскую свечу, ритуальные светильники, склянку с маслом для колдовских ритуальных празд­ников, предметы отождествления, губительные травы и кладбищен­скую пыль, ритуально очищенные иголки. Настройтесь. После того как вы почувствуете, что вызвали присутствие божества, вы можете перейти к ступке и пестику.

Поместите в ступку травы погибели и пыль с кладбища, разо­трите их в порошок и тихо, ритмично пойте про себя свое намере­ние снова и снова: «Я работаю для погибели (имя жертвы), я рабо­таю для погибели (имя жертвы)»... и т. д.

Смешайте получившийся порошок с воском. Замешивайте его тщательно, продолжая напевать свое намерение. Затем начинайте лепить куклу. Все это время медленно напевайте про себя имя жерт­вы. Некоторые ведьмы вместо того, чтобы лепить лицо, помещают на это место фотографию лица жертвы. Однако это необязательно, помните, что главное это то, чтобы именно Вам изображение напо­минало жертву.

Когда Вы почувствуете, что кукла соответствует Вашему пред­ставлению, воткните волосы или срезанные ногти в соответствую­щие места. Как говорил В. Даль, на этом основано поверье, чтобы волос своих никогда и никому не давать и даже на память не посы­лать. Волосы эти, как говорят в народе, могут-де попасться во вся­кие руки. Иные даже собирают во всю свою жизнь тщательно ост­риженные волосы и ногти, с тем, чтобы их взять с собою в гроб, считая необходимым иметь все принадлежащее к телу при себе.

Ян: А как присушивать?

Лу: Принципы те же, только время другое: четверг, когда луна растущая: в 8 часов утра, 15 или 22 часа, а кубок с вином — любовный. Здесь главное — точно обрисовать пол манекена. «Для этого Вы должны преувеличить половые органы куклы таким обра­зом, чтобы было совершенно очевидно, что они в состоянии чрез­вычайного полового возбуждения...»

Ян: А если вся фигурка вообще один половой признак?

Из зала: Это любовь... (Смех.)

Лу: Да, может быть и так... В этом смысле можно внести кор­рективы в магические ритуалы и усовершенствовать их. Конечно, это может быть один орган. Хотя рекомендуется тщательно выле­пить всю фигуру, но особо ту часть, которую вы хотите поразить. (Смех.)

Из зала: В смысле?

Лу: Поразить, в смысле... прямом. (Смех.)

Ян: В смысле — уничтожить...

Лу: Нет, поразить, в смысле, иголкой. (Иголки у нас тоже есть, специальные, для иглорефлексотерапии...) В принципе, это может быть ваша проблема (как говорят психотерапевты) — то, что вам мешает, не обязательно же это человек. Но в магии привыкли воз­действовать на реальных людей (видимо, чтобы эмоций больше было): или на любимых, которых хотели сохранить, или на ненави­димых, которых хотели убрать. Таким образом, мы имеем дело с двумя самыми сильными эмоциями: любовью и ненавистью...

Из зала: А зачем любимого-то поражать, я не поняла?

Лу: Любимого не поразить, а присушить. Там — иное: ярко вы­раженный половой признак. Его иголками не кололи, с ним полас­ковей обращались.

Из зала: А врага половые признаки?

Лу: Тоже надо, чтобы не ошибиться. Сначала мы рассмотрим вариант вредоносный.

Все лепят, из зала доносятся реплики:

 — Сейчас мы очень тщательно вылепим и поразим это дело!(Смех.)

 — У нас ногтей нет!..

 — Образно, образно...

 — Так волос-то нет!..

Лу: Так это не важно: это ж — условность... (Смех.) Александр Васильевич: Вот, например, такая очень хорошая инструкция: «Слепите фигуру так искусно, насколько позволяют

Ваши способности». (Смех.) Дальше ключевая фраза: «Убедитесь, что фигура нужного пола». (Смех.) Так что убедиться в этом надо. «Очень помогает, если Вы сосредотачиваетесь на акцентировании деталей тех частей тела, на которые вы намереваетесь направить атаку. Если атака в голову, то добейтесь, чтобы лицо имело глаза, нос, рот и уши. Если в ступню — добейтесь деталей, даже если они слишком малы». Вот еще очень важное замечание: «Напишите на кукле острием своего ритуального ножа имя жертвы»...

Из зала: Да, а как же в отношении того: зло совершилось — зло к тебе и вернулось?

Из зала: Зло надо делать качественно!..

Лу: Здесь уж надо выбирать... Поэтому мы и делаем это зло ус­ловно... (Смех.)

Из зала:

— А, испугались!..

— Если уж сказали «А», то давайте и «Б»!

Лу: Тогда придется сначала разобраться, что есть зло. Зло — оно относительно. Помните, что нам рассказывал Александр? Че­ловек поболел чуть-чуть, задумался обо всех пакостях, которые он совершил и... выздоровел. То есть это же ненадолго!

Из зала:

— То есть я ему добро же сделала...

 — То есть зло — это урок!

 — Зло это есть добро.

Лу: В языке эта амбивалентность очень четко закреплена. На­пример, начало и конец — слова однокоренные. Где начало, там и конец. То есть, где добро там и зло. То, что мы делаем, это некая условная модель. Нам надо понять, почувствовать, как все это про­исходит. Потрогать. Это же не значит, что завтра же мы будем всех наших врагов лепить, колоть, расплавлять... А с другой стороны, представьте: пришел к вам пациент с ...порчей. Или со сглазом. И говорит: вот меня «спортила» та бабка (он уже знает, кто его сгла­зил)...

Из зала:

— Да, всегда знает!

 — Нет, не всегда...

 — Образ существует...

Лу: Так вот. Если вовремя его агрессию не отвести никуда, а такое бывает... Например, один наш местный колдун в подобной ситуации сказал на самых общих предикатах сыну «сглаженной» женщины: твою мать «испортила» одна из соседок, которая выгля­дит приблизительно так-то и так-то... Весьма неопределенно. А мужчина пошел, вычислил соседку и убил. И ребенка ее тоже. То­пором. «Знахаря» по этому делу «привлечь» не могли, потому что это недоказуемо, без свидетелей делалось... Но женщину-то и ее ребенка не вернешь!.. Вот в этом смысле вариант условно поколоть иголкой соседку был бы гораздо безопаснее.

Из зала: Завершить Гештальт!..

Лу: Да пусть он (она) полежит!.. Да пусть он представит! Да пусть он воткнет! И будет сидеть спокойно, дожидаться результатов (все равно в мире что-то происходит), чем втыкать нож в живот человека...

Кирилл: Ну, мало ли, что с ним произойдет... У меня есть не­большой опыт: если он умудряется простить человека, который его сглазил, происходит тот же результат, только более экологичный.

Лу: Да... Да. Но некоторые люди прощать-то не умеют... Эмо­ции не всегда подконтрольны сознанию в моменты аффекта, скорее наоборот... Может случиться, что человек настолько ослеплен, что если его не остановить, то он пойдет и убьет или изувечит. Именно поэтому японцы в стрессовых ситуациях бьют кукол, изображаю­щих начальников. Это тот же самый древний прием, своеобразная кинестетическая метафора. Древние люди были мудры, как говорил В. Даль, поверья придуманы для того, чтобы заставить малого и глупого, окольным путем, делать или не делать того, чего от него прямым путем добиться было бы гораздо труднее. Застращав и по­работив умы, можно заставить их повиноваться, тогда как про­странные рассуждения и доказательства, ни малого, ни глупого, не убедят и, во всяком случае, допускают докучливые опровержения. Причем, тут включаются ощущения: ты что-то делаешь, лепишь, колешь, т. е. ряд действий совершаешь, «якоришь» себя на опреде­ленное состояние при помощи ритуалов. Проиграв ситуацию (заме­чу — трагическую), человек уже наверняка этого действия не со­вершит в силу естественного инстинкта самосохранения. Он знает теперь, что какой-то результат и так будет, следовательно, он ней­трализован. Там принцип тот же, что и с инвективами. У многих народов существуют фразеологизмы типа «лающая собака не кусает». Т. е. если человек кого-то обругал, то скорее всего не стукнет. У него просто не хватит сил на два действия сразу. Здесь аналогично. Причем, это же работа в совершенной иной — языческой — ми­фологии. (Все мы немного язычники). Если мы призываем к христи­анскому «Прости» — отлично, когда нам удается его убедить. И если у нас настолько мощный собственный миф, что человек нам верит на слово. А если не удалось этого сделать?..

А можно дать еще такой вариант: позволить человеку в соот­ветствующей нетривиальной обстановке слепить фигурку, представить объект воздействия и само враждебное действие, а потом ска­зать: «В твоей воле не причинить ему зла. Посмотри: это живой че­ловек. Сейчас ты в него вонзишь иглу (нож) в самое уязвимое место. Ты убьешь его!..»

Я думаю, колоть-то мы не будем. Мы — гуманисты... Но в принципе, иголки есть. (Смех.) Это можно сделать как амулет, от абстрактных врагов или для обобщенных любимых.

Александр Васильевич: Очень интересное ощущение. Особенно, когда нагреваешь иголочку на свечечке...

Из зала:

— Она мя-я-гко уходит...

 — Ох, как мягко сказал...

 — А мы кошек душили-душили...

 — Ты оперативней!

 — Иголку потолще надо, эти быстро стынут...

 — Поближе поднеси просто!..

 — А что говорить-то надо? «Люби меня, как я тебя»?

Лу: «Это не моя рука колет, а Рогатого Бога!» Т. е. переносится ответственность на высшую силу. Затем: «Да будет так!» Напомню, что в случае энвольтования удар иглой наносится левой рукой. Ес­ли нужно совсем покончить с жертвой, то в этом случае обычно требуется проткнуть сердце одной булавкой и затем медленно рас­плавить куклу на огне. Т. е. когда колешь в разные места — человек просто болеет (вспомните как три симпатичные ведьмочки в филь­ме «Ведьмы из Иствика» изводили самого Дьявола!), а когда расто­пишь, жертва должна совсем исчезнуть. Если серьезно к этому под­ходить. Конечно, это требует длительных тренировок... (Смех.)

Из зала: Многолетних...

Лу: Я не думаю, что это так уж сложно, если вы выполните все предварительные требования: будете иметь сильное злобное вооб­ражение, огненную волю, непоколебимую веру и таинственность. Иными словами — ваш мощный миф и информация со многими степенями свободы все за вас сделают. Стоит только сказать: «Ты будешь здорова всего несколько дней» (знаменитый пример из «Мо­лота ведьм» Шпренгера и Инститориса).

Из зала:

— Где иголочки?

— А они пошли по рукам...

— Тебе дать иголочку?

— Поколю кого-нибудь...

— А потом что? Я его заколол уже.

— Ждать результатов!

— Возьми на память о сегодняшнем вечере.

— А действительно, я его уколол, а он повис! (Смех.)

— Слава, иголочку дай, пожалуйста!

— Они по кругу ходят!

Сжигание и прокалывание фигурок продолжается. Из зала:

— Какие злодеи здесь собрались!

— А дальше что?

— Процесс!..

— Прямо с иголкой надо держать?

— Фигурки лучше спрятать...

— Или в землю зарыть...

Комментарии

Вот и еще один опыт. Из приведенных фрагментов видно, что полного единодушия у собравшихся не было. И мне пришлось за­щищать магию со страстью, которую я у себя, как человека научно­го, не ожидала. Все дело здесь в призме, в нежелании понять точку зрения другого человека. Можно долго говорить о добре и справед­ливости, о мудрости той или иной религии, но «любые ереси начи­наются не тогда, когда атеист доказывает, что бога нет, а когда церковь становится жирная, но призывает к посту». Кстати, сами ведьмы считают, что людям причиняют вред их собственные глупые мысли, а не проклятия врагов, злобно ко­лющих булавками куклы (Л. Кэбот). Интересно было попробовать языческие колдовские упражнения на уровне «пучка языков». А самое приятное, что группе не изменило чувство юмора: взрывы смеха раздавались непрерывно, подчеркивая условность действий.

И еще одно дополнение. Колдовство — дело опасное, да и не­благодарное. И все-таки в нем есть своя философия. Чтобы пред­ставить образ современной колдуньи, обратимся к рассказу Н. Садур «Ведьмины слезки», который вполне может заменить лю­бые комментарии:

«Тихо, словно дыша, поскрипывали доски старого тротуара. В Ордынске еще сохранились такие тротуары — деревянные. Ей ска­зали — иди сначала по улице Сибирской до киоска, там налево к „своим“ домам, и зеленый дом — ведьмин.

Девушка приготовила пятнадцать рублей и его фотокарточку. На ней он был совсем молоденький солдатик, еще до знакомства с нею, еще нежнокудрый, со светлой усмешкой пухлых губ.

Ведьмин адрес ей дала подруга, разумеется, под секретом. Галя ей сказала, что идти надо поздно вечером, ближе к ночи, и сразу взять с собой деньги...

Девушка подумала, что в такой темноте не сможет найти зеле­ный дом, но сразу нашла и поняла, что это зеленый дом, хотя был он черный, как и вся улица.

Постучала. Еще раз постучала. И еще.

Кто-то вздохнул. Тогда она начала стучать не переставая, дро­жа всем телом и прижимая к левому плечу плоскую белую сумочку с пятнадцатью рублями и фотокарточкой.

Во дворе стоял сарай. В сарае жила свинья — она вздыхала. „Наверное, заколдованная, — решила девушка, услышав, как сви­нья хрюкнула. — Наверное, ведьмы нет дома, в гости пошла куда-нибудь“, — решила она, видя, что не открывают.

Но когда, совсем отчаявшись, она собралась уходить, дверь ти­хонько приоткрылась, обдав ее запахом жареного лука, и в тусклом свете, заструившимся в щель, она увидела ведьму.

Та ничего не спросила, глянула на нее мельком и, так оставив дверь полуоткрытой, повернулась к ней спиной и ушла в комнату.

Наде ничего не оставалось, как войти без приглашения. Она, закрыв сумочкой сердце, шагнула через порог, и тут же за ее спиной дверь захлопнулась с шумом, как будто сердито.

„Сквозняк“, — подумала Надя, осмелев при виде нормальной жилой комнаты. Она вышла на середину к столу, застеленному кра­сивой, свежей скатеркой, и остановилась, ища глазами бабушку.

В этот момент что-то затрепетало в ее руках и, сделавшись теп­лым, испуганно дышащим, вырвалось, вспорхнув у самого лица.

— Моя сумочка! — закричала Надя, испуганно протягивая ру­ку к белой голубке, в которую обратила ее сумочку расшалившаяся колдунья.

Она услышала смех за спиной, и сама засмеялась — голубка была премиленькая, с нежными выпуклыми крыльями и кудрявым хохолком на маленькой круглой головке.

— Садись, девушка, — сказала ведьма, указывая на венский стул у стола.

Она села, глядя на ведьму, которая оказалась просто старухой в странном, очень светлом, очень грустном льняном платье с большими карманами на длиной, спадавшей печально-усталыми складками юбке.

Между тем голубка расхаживала по столу, совсем не боясь их. Только сейчас Надя заметила, что на голубиной груди пульсирует и сокращается, как настоящее, а оно и было настоящее, она не сомне­валась, сердечко. И самым, хотя непонятно почему, ведь это даже не испугало ее, самым подозрительным ей показалось это маленькое алое пятнышко в середине сердечка. Пятнышко выглядело твердым и выпуклым, как камешек на медальоне. Когда на него падал свет лампы, оно испускало тонкие ответные лучи...

Ведьма стала ходить по комнате, что-то думать, казалось, она не замечает Надю. И девушка, невольно оторвав очарованный взгляд от голубки, стала смотреть на ведьму. Кроме этого почему-то удивившего ее платья на ведьме были белые носочки и хоть де­шевые, клеенчатые, но как-то нарядно светлые босоножки из широ­ких ремешков. Лицо у ведьмы было бледное, очень старое и будто плоское, словно нарисованное. И вся она, высокая, худая, очень плоская, была словно вырезана из картона.

Ведьма ходила по комнате неслышно, сосредоточенно, не глядя на Надю и ни о чем не спрашивая.

Надя тоже молчала. Она смотрела на бабушку испуганно и по­корно.

Вдруг желтая занавеска на окне зашевелилась. Окно было не закрыто и только задернуто занавеской.

„Вполне возможно, что занавеска зашевелилась от ветра“, — подумала девушка и сжалась. Что-то там, за занавеской, копоши­лось, шевелясь, толкаясь и хныча.

Цветы. Белоснежные, тяжелые гроздья цветов тыкались в окно и жалобно лепетали. Они толкали занавеску упрямыми лобиками и лезли в окно.

— Пошли! Пошли! — закричала ведьма, затопала, замахала на них руками, и цветы, пища, сгинули.

Были это не цветы вовсе, круглые светлые головки младенчи­ков. Чтобы от страха не умереть, девушка сжала коленки, кулаками придавила их и задрала подбородок. Стала думать: „Я здесь для того, чтоб ему, Витьке, солдату моему, лихо сделать. Надо сказать и деньги отдать сразу, и скорее, скорее...“

Она поворачивает голову в сторону колдуньи и рот открывает.

— Молчи, молчи, — машет та на нее рукой. Рука большая, в веснушках.

И тут происходит страшное. Надя знает, что оно происходит, и знает, где — на столе. И если посмотрит, сердце разорвется, не вы­держит, но не может не посмотреть, как всегда в жизни: то, что нас губит, — притягивает. И взгляд, обезумевший, блуждающий, при­тягивает на круг света на скатерти. Голубка... Она в это время стоит, замерев, склонив голову на бок. Кудрявый белый хохолок, словно гипсовый или из мыльной пены, когда в детстве голову моешь и, намылив перед зеркалом, делаешь старинные прически... Глаза пленкой затянуты. Голубка спит. И не ведает сама, что происходит:

у нее, она не чувствует, потому что тревоги не испытывает, у нее клюв растет, длиннеет, изгибается, тянется к золотому сердечку, застывшему в страшном ожидании.

„Не буду смотреть, не буду смотреть“, — бормочет девушка, вытаращив глаза, а боится и знает, что сейчас будет. И знает поче­му. Клюв нашарил сердечко и легонько ткнулся в алую капельку, и выпил... Это был не камешек, а кровь в тонкой пленке, клюв про­рвал ее, выпил капельку, и осталась пустая выемка, как после ка­мушка в кольце. И тут же сердце содрогнулось и замерло, и голуб­ка, сама себя убив, упала на стол, крылья распластала, и клюв, снова как прежде короткий, полуоткрыв.

Сразу же пропадает уверенность у девушки в правильности за­думанного, и такая слабость во всем теле, как после болезни. Но она тверда духом.

Все равно, — говорит она упрямо. — Лиха ему хочу. Он меня обманул, не женился, я ребеночка своего убила. Лиха ему сделай.

Встань, — говорит ведьма, и девушка встает.

Будешь делать, как я скажу. Хоть одно слово скажешь, не получится. Давай карточку.

Девушка берет со стола свою белую сумочку, достает карточку, мельком взглядывает: он там молоденький совсем, ясноглазый сол­датик.

— Нет в твоем сердце корысти? — спрашивает ведьма.

И она уже готова сказать, что нет, но вспоминает, что молчать надо, что ведьма нарочно спрашивает, чтоб не получилось, как в игре про барышню, голик да веник. В детстве так играли. И она молчит, пусть лучше думает, что корысть у нее, а не одна только боль и отчаяние. Она стоит и протягивает карточку с его лицом ведьме, та берет, не смотрит даже, бросает в кастрюлю, такую чер­ную, закопченную, и траву какую-то, и воду льет, и вдруг под каст­рюлей ниоткуда слабый такой синий огонь и пар удушный. Ведьма стоит, смотрит в кастрюлю, бормочет что-то, руками водит и начи­нает зевать. — Это, Наде говорили, — это к ней черти приходить начинают по вызову, по заклятию. И в стороне появляется такое облачко, и в облачке маленький человечек стоит, озирается, руками машет, смешной такой! Это же он!

Все кончается, ведьма больше не зевает, провела последний раз Рукой, и все пропало. Унесла кастрюлю на кухню, вернулась, села напротив Нади и смотрит сквозь нее, бледная, сейчас заснет. Пока­чивается на стуле, думает. Уже сделала лихо? Уже идти можно? Но Девушка молчит, знает, что говорить нельзя.

— Сейчас пойдешь к реке. Задом будешь идти, не оглядываться, все пятиться и пятиться, пока не скажу „стой“. А там снимешь чу­лок с левой ноги и волос с левого виска, и будет ему лихо...

Она встает, выходит на улицу, и ведьма с ней. Идет к реке за­дом, не оглядывается, все пятится и пятится, смотрит на ведьму, которая наступает на нее, вперив в нее пустой взгляд. Она все сде­лает, чтоб ему лихо! Страшно как! Они проходят по татарской ули­це, где кровь пролилась, они не дают своим дочерям выходить за­муж за русских... Фонарь один светит, другой нет, один светит, дру­гой нет, один светит... ведьма наступает на нее, и она пятится, как та сказала, та сама велела, а получается, что та ее преследует, а она отступает. Кончается улица, и в спину — свежий с реки ветер. За­пахло водой, тиной, мазутом. Пароход где-то гудит. Уже песок под ногами. Можно посмотреть вверх? Молча же. Вверху звездочки светят, мигают, смотрят на нее, как она лихо делает любимому. Ах, как любил он, какой ласковый был, горячий, какие слова шептал... А она ему лихо... А он ее как мучил? Что же ей делать? Сейчас оста­новится, снимет чулок с левой ноги... У Витьки сердце томиться начнет, станет он чахнуть, зачахнет — умрет. Гулял с другими. Не будет больше гулять. А когда же остановиться-то ей? Звездочки в небе дрожат, переполох подняли, что они там ей сигналят? Скоро, скоро... Все из-за него. Сколько она мук приняла из-за него, страха. Теперь скоро. Не будет его... Никогда... Его... Никогда... Не о ком будет ей страдать, проклинать некого. Будет пусто на свете, одна ночь...

Еще не поздно, надо остановиться. Или сказать что-нибудь. А то не о ком ей будет страдать.

Вот уже вода в ногах, ах, остановиться... холодная, скорей бы домой, молока с медом и спать, подушку слезами намочив... вот уже вода сжимает ноги, живот, вот уже грудь леденит. Хорошо дома спать в постели с кошкой Муркой, сквозь сонные веки — герань на окне растет... А утром на работу, потом в кино. Вот уже вода, гор­ло... Нельзя никого никогда убивать!

— Бабушка, я!.. — бульк.

„О, Марекьяре! О, Марекьяре!“ — кричат на пароходе. Про­плывают радостные огоньки. Но видно оттуда, как стоит на берегу белая старуха с поднятым вверх лицом и бессильно поникшими руками. Потом бредет медленно назад. Дома свет зажигает в пустой комнате, прибирает вокруг, стулья на место расставляет и у окна садится. Ждет. За окном стон, и влезает в окно мокрый призрак в сорочке, намокшей, с него каплет вода.

Призрак на колени падает, тянет к старухе бледные руки.

Погубила меня! Меня погубила, а его — нет! Сделай лихо! И ему сделай тогда!..

Уйди, твое место теперь там, на реке, будешь речным огонь­ком, над маяками будешь летать, пароходы провожать, бакенщиков пугать... Там твое место. Там воля.

Призрак ползает в ногах у старухи, просит лиха.

— Уйди, любимым разве делают лихо?

Улетает призрак, старуха пол вытирает досуха, садится опять у окна, ничего не ждет. Плачет. Ей жаль бедную девушку, такую мо­лодую. Но спит спокойно солдатик, ничего не знает, и никто не обидит его теперь.

Хорошо доброте — она светлая, открытая, нечего ей бояться — в ней одна радость. А когда в страдании обращаются ко злу, кто знает, какие муки оно, пробужденное, выносит, бродя на поводу у боли и несправедливости».

Такая вот грустная история, в которой сконцентрировались все высказывания группы во время «магической» работы: и «волшеб­ная» свинья Кирилла, и непонятный сквозняк Александра, и голуб­ка из «Переулочков», и состояние транса, и все атрибуты так попу­лярной в народе любовной магии — цветы, колдовские зелья, фото­графия; и миф самой колдуньи — натуры противоречивой и неоднозначной (добра она или жестокосердна?), и стремление об­щечеловеческое к светлой Доброте...

Заговорные слова звучат в сердце, выплескиваются стихиями:

Вода, вода, вода — светло.

Выйди в поле и смотри вверх. Солнце. Луна.

Много желтых цветов на черном фоне.

Вода, вода, реки, ручьи, снег.

Снег на траве.

Человек идет по воде, по снегу, по цветам,

тянется к месяцу.

Ветер с четырех сторон.

Вверх — вертикаль.

Округли рот — о-о-о!

Глаза не закрываются.

В руках снег, вода, дым.

Через прозрачные ледяные стены — в поле.

Через все четыре стороны — все четыре угла.

С какой стороны у тебя теплая рука?

Вокруг себя.

Колесо — круг — солнце — огонь — свеча.

Ходишь по кругу. Говоришь по кругу.

По ветрам, по полям.

Что будешь говорить — то сбудется.

Целуй в глаза!

Белые руки. Черные волосы.

Обведи руками круг.

Внутри черный круг. Тебе не больно.

Тебе не страшно. Тебе тепло.

Ты слушаешься меня. Ты видишь только меня.

Посмотри в глаза. Глаза, глаза. Мрак.

Одни глаза. Никого нет.

Есть мои глаза.

Ты зависишь от моих глаз.

Ты боишься не меня.

Но мои глаза.

А сейчас ты пойдешь и сделаешь...

(Характеристика текста: сильный (16,32); суровый (14,33), уг­рюмый (13,45), зловещий (13,29), устрашающий (9,70), возвышен­ный (8,39); зеленый, черный, синий).

Конечно, это уже художественное произведение студентки О. Освальд — уровень, которого можно достичь, преодолев свои внутренние языковые барьеры, ощутив мир у своих ног. А вот письмо другой женщины, написанное под впечатлением Смолен­ского колдовства: «Темный лес, озеро, осень. Мрачно, но тихо и спокойно на душе. Я знаю, что что-то могу и умею, и стою перед выбором: пожелать зла человеку, который сделал мне зло или про­стить его и оставить в покое. Я думаю, что все-таки не смогу навре­дить ему. Я уже простила, и я глубоко уверена в том, что это зло вернется к нему же через какое-то время. А мне просто интересно, и все вокруг завораживает меня. Это уже другая я — я, о которой я догадывалась, но очень редко ее видела. Я жила много веков назад, и была ведьмой в той жизни. В каждой женщине, наверное, есть частичка ведьмы, и главное, не бояться ее, а верить, что она суще­ствует для того, чтобы охранять тебя и помогать тебе. Я знаю, что я j ведьма, колдунья я, и это влечет ко мне людей, как влечет к себе любая тайна. И так приятно чувствовать свою тайну и силу, и вла­деть ею, и наслаждаться. И я знаю, что могу охранять себя и своих близких, и хочу, чтоб никакие беды и ненастья не пугали их, потому что я рядом. И пока я рядом, да будет мир и покой в моем доме и в душах тех, кому дорог и нужен этот дом. И тот, кому нужно утеше­ние и помощь, пусть придет в этот дом и найдет там то, что хочет». Такое вот письмо на Большую Землю: послание себе и Человечеству. (Фоносемантические характеристики текста: прекрасный (12,6), яркий (11,8), возвыш (10,65), сильный (9,26); цвет: белый, красный, сиреневый, синий, зеленый, корич).

Грамматический состав Заговора и Письма в сравнении с художественными текстами и славянскими заговорами (в%)

Таблица 11

Части речи           Заговор   Письмо  Худ. лит-ра   Славянские заговоры

существительные  37,42         15,67         30,72            33,65

прилагательные     5,16           1,84          8,82             10,42   

местоимения        14,19          25,80        11,10            10,36

числительные        2,58             —           0,90              1,56  

глаголы                12,90         18,89        18,92            16,91

наречия                 7,10           8,29         8,10              4,17

предлоги              13,55           6,91        11,42            10,63

союзы                    2,58          18,89        8,14              4,94

междометия, звукоподражающие

слова                    0,60              —           0,10              0,33   

частицы                3,23            2,76          1,78             6,94

вводные, модальные

слова                     —               0,92           —               0,09

Таким образом, перед нами два полюса: жесткий гетеросуггестивный заговорный текст и мягкое аутосуггестивное письмо (именно собственная гармония интересует его автора в первую очередь). Есть ли в этих текстах что-то общее? Безусловно. Во-первых, это экспрессивность, насыщенность яркими образами (вода, солнце, луна, ведьма, колдунья, глаза). Во-вторых, высокая ритмичность. В-третьих — близость к славянским заговорам по ряду формальных параметров (таблицы 11, 12).

Отметим, что в Письме преобладают местоимения, глаголы и союзы, и значительно меньше существительных. Предсказуемость Письма и Заговора несколько выше, но ее можно рассматривать как специальный стилистический прием. Остальные показатели вполне сопоставимы и обнаруживают некоторую корреляцию.

Итак, два полюса — Письмо и Заговор. В колдовскую дверь мы уже заглянули. Пришло время писем...

Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны, то есть —
Как сами себе верны.

(М. Цветаева)

Любая проблема таит дар для тебя. Ты ищешь проблемы, поскольку нуждаешься в их дарах.

(Р. Бах)

Время писем, увы, прошло... Телефон, телеграф, возможности космической связи сделали письма почти избыточным элементом культуры. Хотя сами по себе письма (да и вообще эпистолярный жанр) сыграли огромную роль в развитии человечества: это и ро­маны в письмах как жанр литературы, и человеческие страсти (любовь, ненависть, дружба) в переписке великих людей, и даже интерес к феномену массового сознания, появившийся у Б. А. Грушина в связи с анализом писем, приходящих в «Комсомольскую правду»...

Интересные наблюдения высказывают герои романа Шодерло де Лакло «Опасные связи (или письма, собранные в одном частном кружке лиц и опубликованные господином Ш. де Л. в назидание некоторым другим)», впервые увидевшем свет в 1782 году. Здесь письма — высшая ценность, ими дорожат, их находят, скрывают, продуманно пишут. Вот несколько замечаний «опасной» женщины Маркизы де Мертей: «Труднее всего в любовных делах — это пи­сать то, чего не чувствуешь. Я имею в виду: правдоподобно писать: пользуешься ведь все одними и теми же словами, но располагаешь их не так, как следует, или, вернее сказать, располагаешь их по по­рядку — и все тут. Не то, когда говоришь. Имея привычку владеть своим голосом, легко придаешь ему чувствительность, а к этому добавляется уменье легко проливать слезы. Взгляд горит желанием, но оно сочетается с нежностью. Наконец, при некоторой бессвязно­сти живой речи легче изобразить смятение и растерянность, в кото­рых и состоит подлинное красноречие любви». «Послу­шайте меня, оставьте этот умиленно-ласковый тон, который превра­щается в какой-то условный язык, когда он не является выражением любовного чувства. Разве дружба говорит таким стилем? Нет, друг мой, у каждого чувства есть свой, подобающий ему язык, а пользо­ваться другим — значит искажать мысль, которую стремишься вы­сказать». Диапазон советов широк — как обмануть собеседника, угодить ему или (это уже в собственных интересах) «считать» с него дополнительную информацию. И наконец, приво­дится «образчик эпистолярного стиля» — письмо-отрава: «Все приедается, мой ангел, таков уж закон природы: не моя в том вина.

И если мне наскучило приключение, полностью поглощавшее меня четыре гибельных месяца, — не моя в том вина.

Если, например, у меня было ровно столько любви, сколько у тебя добродетели — а этого, право, немало,— нечего удивляться, что первой пришел конец тогда же, когда и второй. Не моя в том вина.

Из этого следует, что с некоторых пор я тебе изменял, но надо сказать, что к этому меня в известной степени вынуждала твоя не­умолимая нежность. Не моя в том вина.

А теперь одна женщина, которую я безумно люблю, требует, чтобы я тобою пожертвовал. Не моя в том вина.

Я понимаю, что это — отличный повод обвинить меня в клят­вопреступлении. Но если природа наделила мужчин только искрен­ностью, а женщинам дала упорство,— не моя в том вина.

Поверь мне, возьми другого любовника, как я взял другую лю­бовницу. Это хороший, даже превосходный совет. А если он при­дется тебе не по вкусу,— не моя в том вина.

Прощай, мой ангел, я овладел тобой с радостью и покидаю без сожалений: может быть, я еще вернусь к тебе. Такова жизнь. Не моя в том вина».

Это — письмо-стрела, письмо-яд, письмо-месть.

Использовать письма можно и как метод «отставленной амор­тизации». Амортизация по М. Б. Литваку — это согласие со всеми утверждениями противника. В книге «Психологическое айкидо» приводится пример амортизационного письма: «Ты абсолютно права, что решила прекратить наши встречи. Благодарю тебя за это наслаждение, которое дала мне, по-видимому, из жалости, ты так искусно играла, что у меня ни на секунду не было сомнений, что ты меня любишь. Ты меня увлекла, и я не мог не ответить на твое, как я тогда считал, чувство. В нем не было ни одной фальшивой ноты. Пишу это не для того, чтобы ты вернулась. Сейчас это уже невоз­можно! Если ты снова будешь говорить, что ты меня любишь, как я смогу тебе поверить? Теперь я понимаю, как тебе со мной было тяжело! Не любить, и так себя вести! И последняя просьба. Постарай­ся со мной не встречаться даже по делу. Надо отвыкать. Говорят: время лечит. Хотя мне поверить в это трудно. Желаю тебе счастья! Николай».

Амортизационные ходы этого письма очень просты: здесь нет ни одного упрека, а вся возможная критика предвосхищается самим автором письма... Собственно, амортизационное письмо — это спо­соб предотвратить письмо-нападение, обезвредить письмо-яд, воз­можность остаться в психологически комфортной позиции.

Письмо может быть и способом снятия собственной агрессии и даже тестом. Так, американский психолог Маргарет Кент предлагает в сложных ситуациях написать для себя письмо «К дорогому Джо­ну»: «Если вы так рассержены, что не можете выразить своих мыс­лей, могло бы помочь, если бы вы написали для себя письмо „К дорогому Джону“. Отметьте все позиции, которые указывают на то, почему вы хотите прекратить свои отношения с мужем.

Дорогой (его имя). Я ухожу от тебя, потому что ты: храпишь, рыгаешь, не делаешь работу по дому, забыл про нашу годовщину, слишком много знаешь, не оплачивал мои счета, отвратительный любовник, наводишь на меня скуку, не знаешь, что происходит, не хочешь бриться по уик-эндам. Ты обещал мне: безоблачную жизнь, две машины в каждом гараже, курочку в каждой кастрюле, брилли­анты, кругосветное путешествие, жизнь принцессы, финансовую помощь, неумирающую любовь, успех всех моих начинаний, яхту. Ты дал мне: набитое чучело рыбы, грязную посуду, головную боль, бездомных животных, своих родителей, счета, грязное белье, следы грязи на ковре, волосы в раковине, свою старую машину. Я хотела, чтобы ты: мыл посуду, подстригал газон, покрасил дом, починил водопровод, убрался в гараже, смотрел за машиной, купил мне но­вое платье, был вежлив с моими родителями, ходил в бакалейную лавку, говорил мне, что я прекрасна. Ты: не признал доброты, когда столкнулся с ней, не помнил мой день рождения, не любил то, как я готовлю, не помогал мне по дому, не ценил мой вкус, не покупал мне цветы, не подарил мне шубу, не убирал в своей комнате, не при­глашал меня никуда, не говорил никогда: „Я люблю тебя“. Ты: пьешь пиво с приятелями, флиртуешь с девицами, пьешь с приятелями в то время, как флиртуешь с девицами. Ты: бедный, мерзкий, подлец, помешан на работе, неряха, мужлан, привередливый, ленивый, эгоистичный, тупоумный. Иди: запускать змея в дождливую погоду, собери вещички и уходи, увидимся в суде. С уважением... Наве­ки твоя...»

Но прежде чем отсылать это письмо, — советует М. Кент, — остановитесь и помедлите. Письмо выражает ваш гнев, но не решает проблем, с которыми вы столкнулись. Оперативная часть письма «К дорогому Джону» включает 60 позиций — по 10 в каждой из 6 категорий. Сколько позиций вы отметили? Сосчитайте их.

Каждая из указанных 6 категорий отражает человеческие сла­бости. В 1-ю категорию входят небольшие недостатки вашего спут­ника, вещи, которых ему не стоит делать, так как они раздражают вас. 2-я категория — обещания, которые он давал и в которые вы верили. 3-я — общие жалобы, раздражающие факторы повседнев­ной жизни. 4-я категория также включает в себя общие жалобы, что им не помогает муж. 5-я категория имеет дело с женским «я» и с тем, как обижаются женщины, если они чувствуют, что их игнори­руют и не ценят. 6-я категория — общие жалобы, которые есть у большинства женщин.

Если вы отметили более 25 позиций, вы действительно в яро­сти. Отослав письмо, вы бы выразили свой гнев, но не разрешили проблему, вызвавшую его. Если ваш муж так ужасен, почему вы до сих пор находитесь в браке? Вы слишком разгневаны, чтобы мыс­лить ясно.

Если вы отметили от 15 до 20 позиций, сравните эти показатели с данными ваших замужних подруг. Вероятно, вы обнаружите, что ваша жизнь не так уж и плоха. Вы узнаете, что подобным же обра­зом ведут себя их спутники. В большинстве случаев речь идет об обычных житейских склоках.

От 10 до 15 жалоб — вы счастливая женщина. Хотели бы дру­гие иметь ваши проблемы! Посмотрите на те позиции, которые вы не отметили, вспомните о тех его достоинствах и положительных чертах, о которых не подумали. Если вы останетесь с ним, это, воз­можно, принесет вам больше радости, чем если вы уйдете от него.

Если вы отметили 10 и меньше жалоб, вам не следует даже ду­мать об уходе. Позиции, которые вы отметили, — лишь досадные мелочи, а не серьезные возражения (см.: Кент М., 1993, с. 53-56).

Однако вернемся к героям романа Лакло «Опасные связи» — «жестокой, холодной и умной книги», — по мнению М. Цветае­вой, — «запрещенной у нас в России — не могу понять почему, нравственнейшая книга!» (Небесная арка, 1992, с. 65). В качестве «противовеса» коварным письмам маркизы де Мертей приведем отрывок письма кавалера Дансени, оказавшемуся в числе «жертв» маркизы, обращенное к ней: «в конце концов сколько времени ни пройдет, приходится расставаться, а потом чувствуешь себя таким одиноким! Вот тогда-то письмо и драгоценно: даже если не перечи­тываешь, то хотя бы смотришь на него... Ах, это верно — можно смотреть на письмо, не читая, так же как — представляется мне — ночью я испытывал бы радость, даже хотя бы прикасаясь к твоему портрету...

Я сказал: „К твоему портрету!“ Но письмо — изображение ду­ши. В нем нет, как в холодной картине, неподвижности, столь чуж­дой любви. Оно воспроизводит все наши душевные движения — оно поочередно то оживляется, то наслаждается, то предается от­дыху... Мне так драгоценны все твои чувства; лишишь ли ты меня хоть одной возможности запечатлеть их?».

Изображение души... Как сложно получить его в мире космиче­ских скоростей и нечеловеческих перегрузок. «Другое время»,— го­ворят современники. Времени, действительно, не хватает. И все-таки иногда стоит остановиться, задуматься и... изобразить свою душу.

Так писем не ждут,
Так ждут — письма.
Тряпичный лоскут,
Вокруг тесьма
Из клея. Внутри — словцо,
И счастье. — И это — все,

— писала М. Цветаева, которая вела огромную переписку — деловую, дружескую, любовную. Письма — изображения великих душ, их друзей, родных, возлюбленных — всегда привлекают потомков, служат своего рода «мостом» над пропастью вечности:

Когда писал он письма Натали
Порой осенней болдинскою дальней,
Слова любви его текли, текли
Из глубины души из самой тайной.
В них было все: и пылкость, и томленье,
И жажда близости, и зов, и грусть.
Пускай сейчас за то простит нас гений,
Что знаем эти письма наизусть.
Всегда так было, будет так всегда,
Тот мир души, что гением был создан,
Принадлежит всем людям, как вода,
Принадлежит, как солнце, нам, как воздух.
Уже тогда той осенью глубокой
Бесстрашно шел поэт к своей судьбе...
Припоминая пушкинские строки,
Мы думаем о нем и о себе.
Как он писал прекрасной Натали —
Никто теперь не сможет и не станет.
Теперь другие времена пришли —
Нет времени для «болдинских признаний»...
Но если б только женщины смогли
Сказать, как ждут тех слов, что родниками
Вливались в сердце юной Натали!

((Ария Элксне))

Действительно, все любят получать письма, но не любят их пи­сать. Д. Карнеги посвятил целый раздел своей книги письмам, ко­торым нельзя отказать. Существует набор клише, используемых военнослужащими при написании любовных писем из армии. Неко­торые психотерапевты предлагают лечение письмами.

Так, доктор Валерий Хмелевский написал однажды одной из своих пациенток письмо, которое... сработало. И оказалось, что его можно использовать в совершенно разных случаях: «Получив это письмо, ты, наверно, заметила, что внутри появились какие-то ощущения, неважно каким словом их можно назвать, но это совер­шенно другие ощущения, против тех неприятных ощущений, кото­рые ты испытываешь постоянно. Читая это письмо, постарайся произвести их еще с большей силой, потому что эти ощущения есте­ственные, натуральные, жизненные и твои. Читая эти строки, ты можешь, ты можешь подумать, что это не имеет никакого смысла, но как бы ты ни думала, ни гадала, эти ощущения здоровые, естест­венные, натуральные и твои, и если ты замечаешь, они периодиче­ски появляются у тебя. При чтении этого письма, этих строк. Что бы тебя ни окружало, что бы вокруг ты ни видела, ни слышала, лю­бые неприятности, эти ощущения здоровья остаются, потому что они всегда с тобой и внутри тебя. Это говорит о том, что внутри тебя много здорового, естественного, на которое последнее время не обращала внимания, а ты обрати! И сразу здоровые ощущения начнут делать хорошее, доброе дело, считай это молитвой твоего здоровья. И хочешь или не хочешь, ты будешь здоровой! Думай не думай, улучшится настроение! Смотри не смотри на это письмо, ощущенье здоровья есть! Желай не желай, силы прибавляются! Ви­дишь не видишь, здоровье внутри тебя! Слышишь не слышишь, внутри комфорт и спокойствие! Чувствуй не чувствуй, здоровья прибавляется! Ты будешь здоровой! Я внушаю тебе: ты здорова, слышишь, ты здорова!»

Интересно, что хотя здесь речь идет о здоровье, фоносемантические признаки текста достаточно «жесткие»: темный (14,25), мед­лительный (13,36), устрашающий (10,70), зловещий (9,13), печальный (8,22). Много шипящих звукобукв: Ш (2,49), Щ (8,17), в то же время «черный» Ы и «голубой» И представлены приблизительно одинаково (3,06 и 3,97 соответственно). Можно считать этот текст амбивалентным: доведение до абсурда болезненного состояния на уровне формы и программирование здоровья на уровне содержа­ния. Наличие общих предикатов и некоторое грамматическое рас­согласование вызывает состояние транса. Попробуйте почитать это письмо в момент нездоровья и, может быть, Вы почувствуете об­легчение?..

Письма к себе — своеобразный способ постижения собствен­ных барьеров и осознания собственного я. В принципе, ту же функ­цию выполняют и дневниковые записи. Но ведение дневников — тоже довольно редкое в наше время дело (может быть, потому, что культура становится все менее письменной и все более печатной, а дневник предполагает интимное, с ручкой в руке, общение личности с самой собой). С другой стороны, письмо, как жанр, предполагает наличие читателя и необязательно потомка, что усиливает его диалогичность и стремление найти ответы на поставленные вопросы. Письма как способ контроля и фиксации результатов можно ис­пользовать во время мифологических групп, групп библиотерапии. Можно анализировать содержание этих писем, форму, сосредота­чиваясь на тех или иных уровнях языка; если нет жесткой заданности, стоит обратить внимание также на адресата письма: письма от себя нового (с новым именем) могут быть адресованы к себе преж­нему; от себя прежнего — к сыну или потомкам («протяжка» в бу­дущее).

Ниже я приведу часть писем на Большую Землю из экспедиции к мифам с разными вариантами анализа.

Те, кто писал эти письма, задались целью узнать что-то новое о себе и мире, но при этом не обязательно измениться. Не все дошли До вершины, кто-то предпочел остаться в охотничьих домиках по дороге. Но главное — движения, хотя бы попытка стать иным, из­менить себя и мир вокруг...

Светлана-1 26.09.94

Милый друг мой, Светлана! Добрый вечер, а, может, и вечер. Как часто у меня не хватает времени, чтобы написать письмо. А сейчас появилась такая возможность. Хочу использовать ее, чтобы погрузиться глубже в мир чародейства, приблизиться к Свету, к своей более светлой половине. Для этого стоит обозначить мои, на мой взгляд, темные стороны. Нет, последние два слова меня не уст­раивают, даже настроение изменилось в худшую сторону, когда написала их. Хочу писать о светлом. Рада, что я здесь, что я в этой группе. Хотя, когда представлялись руководители групп, хотелось побывать у всех. Возможно, хочу объять необъятное. Жду встречи с тобой, Светлана! До свидания, до скорого. Я — твоя половина.

(Текст: сильный (11,14), возвышенный (8,11); белый, красный, синий, желтый).

Светлана-2 28.09.94

Доброе утро, милый друг мой Светлана! Светлана — светлое — легкое. Мне хочется произносить эти слова сейчас. С утра я плохо просыпаюсь, точнее, включаюсь в работу. Я инертна, сонлива. А уж тем более писать с утра письмо или еще что-то в этом роде! Ох! Сначала, честно скажу, мне хотелось сослаться на свою лень и не писать ничего. Но тут-то я усмотрела возможность изменить в себе что-то и, даже, произнеся про себя и, тем более, написав слова «Светлана, свет...», «легкость», а теперь хочу добавить «скорость», «ясность». Наверное, это в какой-то степени и есть создание моего мифа, я считаю очень полезного для меня. Что-то во мне уже нача­ло меняться, хочу, чтобы это продолжалось. До свидания. До ско­рой встречи. Я.

(Текст: медлительный (7,21), светлый (7,09); белый, желтый, си­реневый, зеленый, коричневый).

Светлана-3 30.09.94

На тему о мифах... На сегодняшнюю тему о мифах для меня, исходя из моих ощущений. Они есть, они существуют. Вот и наша группа, наша «экспедиция» она есть. Группа — это реальность, а миф, по-моему, это созданная нами реальность. Если нам легче жить с нашим мифом об экспедиции, то пусть он будет. Главное, чтобы это нам помогало и не мешало другим. Если кому-то это не нравится, то не стоит ломать копья и убеждать других в том, что наше бытие в мифе — это лучшее. Это выбор каждого, это ответст­венность каждого. Но миф — это еще далеко не все. Важно не поте­ряться в этом мифе, чувствовать себя и остальных все-таки вне ми­фа. Порой, обозначив какое-то явление, мы ставим, таким образом, рамки, рамки для себя и для остальных. Главное, все-таки, не поте­рять себя. На данный момент все.

(Текст: медлительный (20,70), тихий (19,44), печальный (13,41); желтый, голубой, фиолетовый, красный, коричневый). Ключевое слово третьего текста — миф, соответственно увеличенная частот­ность звукобукв М' (3,90), И (1,63), Ф (4,45). Динамика: от эйфории по породу имени и необычной группы к раздумьям о собственном мифе и мире.

Ирина-1 26.09.94

Здравствуй! Внутри себя я услышала имя Яна, но созвучие имен в группе дало какое-то сопротивление так назвать себя. Да, я Ирина в этом сознательном мире. Наверное, это мой давний барьер на­звать себя каким-то именем и внутренне обращаться к себе так. Я хочу мягко убрать его и гармонично жить с внутренним именем, как в сознательной жизни с именем Ирина. Последнее время я по­няла, чтообращаюсь к себе, как другому человеку, без особого по­ла и имени. Возникла потребность как-то определиться. Я очень рада, что в самое ближайшее время что-то такое изменится и у меня появится внутренний друг-подруга с определенным любым именем. Только одно условие — не спеши! Дай свободу, время, место и все придет. Мне необходимо мягко отодвинуть, убрать барьер. Мне что-то подсказывает — там большие дали, возможности. Подтал­кивать не стоит, всему свое время. Я жду это рождение и буду пи­сать письма еще много, много раз. До встречи. Ирина.

(Текст: яркий (13,04), радостный (12,61), прекрасный (12,00), возвышенный (10,97), светлый (10,18), сильный (8,13); голубой, красный, зеленый, коричневый, синий).

Ирина-2 28.09.94

Мифы... Долгое неверие, незнание об иных мирах тебя отодви­нуло от понимания своей сущности. Случайная травма моего сына повергла меня в смятение, метание. Я долго жила в ожидании пло­хого, и это плохое должно произойти с сыном. Это пришло. Во мне открылись какие-то дороги, подступы в иное. Я ощутила, что могу изменить, обойти, договориться, где-то что-то предпринять. Так стало легко, свободно, осознавая, что в этом мире есть закономерность… Мифы...

(Текст: сильный (10,30), возвышенный (9,78); белый, голубой, красный).

Динамика: от размышлений о себе к желанию и осознанию возможности действовать.

Боярыня Морозова-1 26.09.94

Здравствуй Морозова! Пишу тебе послание отнюдь не вдохно­венное. Кстати, знаешь, я обратила внимание, что ты мне очень близка. Когда мы с тобой познакомились, я поняла — это мое. Мое на все сто. Я тебя отлично чувствую и знаю. Это чертовски прият­но. Между прочим, сидя на первом дне семинара у Ирины, я снача­ла отъехала, потом чуть-чуть разозлилась. А теперь, после разгово­ра с Юрой, очень приятно и спокойна. Я знаю: он — врач от Бога. Еще одна интересная деталь. Когда я увидела Ирину, то удивилась. Ее стиль одежды очень отличался от прошлого года и я даже испу­галась. Подумала, что это другой, чужой человек. Однако, как только она открыла рот, я с радостью заметила что это — Ира, а не подделка. Знаешь, Морозова, очень хорошо, что ты у меня есть. С тобой я свободнее, счастливее и смелее (признак счастья три буквы С). Кстати, группка у нас подобралась достаточно своеобразная. Конечно, я могу написать тебе всякую фигню про солнышко и ве­тер, но хочется чего-то более глубокого. Хотя бы о том, что я в данную минуту просто счастлива! Я могу сказать об этом смело. Ведь люди обычно боятся даже себе в этом признаться. Вот пока и все. Всего хорошего! Натали.

(Текст: возвышенный (14,87), прекрасный (13,25), сильный (11,16), яркий (10,17); белый, сиреневый, красный, желтый, зеле­ный).

Боярыня Морозова-2 27.09.94

Знаешь, я сегодня жутко устала. Вроде, сижу, ничего не делаю, а устала до потери пульса. Такое ощущение, что мозги съезжают. Кошмар. Н.

(Текст: суггестивно нейтральный; слабо представлены признаки «медлительный» (5,83), «печальный» (5,48), «тихий» (4,60); синий, сиреневый, зеленый).

Боярыня Морозова-3 28.09.94

Привет! Хочу рассказать интересную вещь. Я уже давно заме­тила, что сам человек и то, что вокруг него,— это немножко разные вещи. Кстати, создание вокруг себя чего-то — обычно довольно странный процесс. И еще: недавно я поняла — лучший способ за­щиты — открытость. Разумеется, для этого, чтобы понять и сде­лать, надо быть морально и физически готовым. Хочу тебе расска­зать некоторый факт из моей жизни. Меня всегда удивляла одна особенность моей маман. Она заключается в том, что наш дом все­гда открыт во всех смыслах слова и в прямом (дверь у нас всегда) открыта. Однако при всем этом люди, находящиеся там (в том чис­ле и я) чувствуют себя защищенными. К тому же она позволяет смотреть на квартиру во всех ракурсах. Она позволяет устраивать детям и взрослым полное расслабление. А теперь я поняла, что это и есть высшая степень защиты. Она спокойно относится к людской молве и прочему. Раньше я сама хотела соответствовать требовани­ям людей, с которыми общалась (т. е. играла по их правилам игры) и получалась херня! Я чувствовала себя паршиво и люди чувство­вали что-то не то. А теперь я такая, какая есть. Вы видите меня. Хотите принимайте, хотите нет — это ваше право. Однако я чувст­вую себя собой. И мне от этого лучше. Натали.

(Текст: суггестивно нейтральный, слабо представлены признаки «устрашающий» (7,20), «медлительный» (6,75), «возвышенный» (6,45), «темный» (5,33); белый, красный, синий, желтый, коричне­вый).

Динамика: от эйфории к раздумьям об открытости и своем мес­те в мире. Судя по датам, до мифической вершины добраться не удалось. Отрицание перемен: принимайте меня такой. Амбивалент­ность позиции выражена и в последнем тексте: на уровне фоносемантики и на уровне смысла... И все-таки, осознание «открытости» может быть началом пути к переменам.

Александр-1 26.09.94            

Здравствуй Александр! Хочу рассказать тебе о своих впечатле­ниях, находясь на семинаре по психотерапии и записавшись в лин­гвистическую группу. Желание как-то соприкоснуться с этой нау­кой у меня появилось еще в прошлом году, но случилось так, что мечта и желания воплотились только сейчас. Сегодня прошел пер­вый день занятий, на котором мы познакомились необычным обра­зом, высказали свои пожелания и, естественно, услышали то, чем мы будем заниматься в течение 6 дней (хотя я до конца не понял чем). Во время беседы у меня появились вопросы, на которые я на­деюсь получить ответы во время семинара. Очень бы хотелось, ис­пользуя приемы лингвистики, на конкретных примерах решить личные вопросы и проблемы, и в случае положительного результа­та порадоваться как за себя, так и за ту науку, которая может это делать. О конкретной работе сообщу подробнее. Вот, пожалуй, и все. До свиданья! Александр.

(Текст: суггестивно нейтральный. Слабо представлены призна­ки «медлительный» (4,35), «нежный» (3,69), «тихий» (2,99); голубой, красный, черный, серый, желтый).

Александр-2 1.10.94

Здравствуй Саша! Вот и наступил последний день семинара. Дни пролетели как один и становится немного грустно осознавать, что скоро отъезд. Нет сомнений в полезности каждого дня пребывания здесь. Удалось решить какие-то проблемы и приобрести но­вые. Окунувшись в атмосферу семинара, очень приятно в очередной раз встретить новых людей и общаться с уже знакомыми, получая неоценимый опыт. Вот, пожалуй, и все, что я хотел сообщить. «Александр».

(Текст: суггестивно нейтральный. Слабо представлены призна­ки «тихий» (5,88), «устрашающий» (4,35), «темный» (3,97), «печаль­ный» (3,53); голубой, белый, желтый, синий).

Эти два письма зафиксировали наиболее важные точки — на­чало и конец. Внутренняя динамика — к тревожному состоянию, что на смысловом уровне не признается. Если говорить о пози­ции — это не первопроходец, не пионер, а попутчик, которого, тем не менее, обстоятельства вынуждают задуматься...

Валя-1 26.09.94

Возможности и барьеры коммуникации. Я сразу начал с назва­ния и без поздравлений. То, что со мной происходит, чрезвычайно интересно. Сегодня я объявил (не в первый раз) о барьерах в обще­нии с другими людьми. Эти барьеры ставят, видимо, как на созна­тельном так и на бессознательном уровне. Один из моих барьеров осознается, но корни его наверняка глубоко в подсознании. Это — представление о том, что чуть ли не любые мои высказывания бу­дут неинтересны другим. Конечно, проблема знакома по литерату­ре, но она есть. Однако, главное — не в существовании именно это­го барьера. Нужны навыки свободного владения речью (устной). С письменной — все в порядке. Один всем знакомый Саша Р. сказал: «Какой ты писучий», — имея в виду мою способность к эпистоляр­ному жанру. Однако и здесь барьер — нет желания писать близким. А вот сочинять чего-нибудь для кого-то, неизвестно где — это пожа­луйста... Лу сегодня наобещала много, и, думаю, это сдвинет меня с «мертвой точки». Однако хотелось бы побольше получить информа­ции по разным техникам. В частности, есть и вопросы по присоеди­нению — какая специфика присоединения в этих техниках? Каковы связи с синтаксическими моделями мира источника и получателя сообщения? Затронули сегодня еще и вопрос о соотношении модели и реального мира. Лу сказала, что мир весь сосредоточен в языке или нечто похожее. А как же чисто невербальное общение? Что будет, если выключить внутренний диалог? (И т. д.) Короче, масса вопросов, и масса ответов обещана. Хочу узнать побольше на практике. Ну, пока, последний олень сейчас отправится, надо успеть кинуть письмо в чью-нибудь доху или куда там еще... Твой Валя же.

(Текст: светлый (11,62), прекрасный (9,13), яркий (8,27), нежный (8,06); голубой, белый, синий, желтый, зеленый, коричневый). Как и большинство писем в этот первый день — много- надежд и радости: солнце светит, вершина белеет девственно чистым снегом, путь ка­жется легким, простым и радостным.

Валя-2 29.09.94

Здравствуй, Валя! Ты знаешь, у меня есть проблема. Нужен ре­сурс для создания своего мифа, творческий потенциал для работы над мифом. Я не знаю, каким он должен быть. Может быть, отдель­ные кусочки — миф о силе, неведомой, неизвестной ни людям, ни зверям, ни птицам, знание о таинственной силе, о чем-то, что вся­кий раз ускользает, когда хочешь ухватиться за это. Если же все ж удается что-то в этом духе, то эта сила может дать многое, чего ни­кто не ведает. Пусть же каждый стремится прикоснуться, хотя бы раз потрогать нечто, этот источник силы, причаститься к нему, по­лучить и себе хоть капельку, пусть за это заплатишь чем-то доро­гим, тем, что близко, лишь бы успеть испытать здесь, в этом мире, нечто неведомое, источник силы, могущества, радости. Но как к этому прийти?

(Текст: тихий (15,21), печальный (10,46); голубой, желтый, ко­ричневый, зеленый, красный).

Труден путь сквозь тернии. Но вот уже появляется поэзия, прагматика сменяется чувствами, включаются глубинные бессозна­тельные процессы. Пробуждение эмоций (пусть первичных — отри­цательных) — это уже очень много, а умение их выразить, готов­ность к жертвам...

Валя-3 30.09.94

«Мифы» и «реальность». И раз единый... Тут вот я задумался: «А что же такое, собственно, эти мифы?» Например, миф о себе, свой миф — это чья реальность? Она чья-то или она «вообще» ре­альность? У каждого свой миф (тысячи мифов) — собственное ощущение, представление себя. И различение, а проще, обобщение этих ощущений, определяет, насколько ограничивающей будет твоя реальность, и как это ограничение будет влиять на твою судьбу. А что происходит при столкновении ограниченных, сильно ограни­ченных мифов. Это либо интеграция, либо конфликт, который нуж­но разрешить. А как это сделать? Только расширив рамки, найдя контекст настолько широкий, чтобы в нем уместились оба мифа. Иногда такой контекст находят, иногда — этого контекста нет — не нашли, и все тут. Тогда каждый остается при своем мифе. Что же делать? А может, просто увидеть, что человек — это больше, чем любой миф, миллион мифов, и не может вместиться ни в какие рам­ки. Однажды можно проснуться, и радостно, и неожиданно, а мо­жет, и удивленно, увидеть и осознать, что этих рамок больше нет. И миф твой, и мир твой раздвинется до беспредельности. Твой Валя.

(Текст: медлительный (11,94), тихий (10,39), устрашающий (6,35), светлый (4,95), прекрасный (4,45); голубой, белый, фиолето­вый, желтый, коричневый, синий)-

По основным признакам текст — нейтральный, но где-то в глу­бине — амбивалентный: надежда на светлое И прекрасное не исчез­ла. А миф... Что ж, в той экспедиции к мифу пришел всего лишь один человек, остальных это открытие себя еще ожидает...

Ваня (Ванюша)-1 26.09.94

Здравствуй Ванечка! Пишу тебе сказать, что будет тебе твое со­кровенное письмо со всеми причитающимися вкусностями. Спешу сообщить, что ты начинаешь делать и работать в свое удовольст­вие. Ой, забыл, делать ты начинаешь себя. Да, да все что ты хочешь сделать, все будя. Будя центр и будя дело. А так та экспансия и со­трудничество, нет, лучше: сотрудничество — это реально. Сотруд­ничество со всеми структурами и слоями этого общества и мира. И когда у тебя будет появляться состояние расслабленности, знай, что это сигнал и тому, что скоро у Игоря будет большая работа и очень интересная. И после этого будет долгий период chunk up и chunk down. Ты уже видишь то, что многое ты не используешь, есть ма­ленькая заслонка внутри тебя, которая не дает тебе энергию для действия. Отпускай себя и все будет так, как ты хочешь. Германия. Моделирование. Регистрация. Рекламное заявление с переходом в сотрудничество+одновременное выход к реальным людям во всех структурах, которые рядом с тобой. Главное легкость в груди. Да­вай! Жму руку!

(Текст: сильный (9,03), возвышенный (7,14), нежный (7,10), яр­кий (7,09); коричневый, желтый, синий, голубой, красный, зеленый).

Ваня-2 28.09.94

Дорога к мифу. Она уже началась в открытие нового мира, на который я не давал себе право, сбитая его только книжным миром, миром больничной палаты. Создание мифа — это что я делал до этого, но это то, от чего мое внимание ускользало и шло после это­го к прагматическим структурам. Миф — это часть сна, миф — это часть большого отрезка времени моей жизни и жизни людей. Иметь раппорт это не только иметь представление о системах поведения и метапрограммах, но и это также иметь вхождение в миф человека. Я говорю себе: «Миф, здравствуй!» — и окунаюсь в этот миф, чув­ствую его присутствие в каждой моей клетке, в каждой моей части личности. Миф о мифе — это тоже миф, это завеса нового и мне ужасно интересно и необычно. Ура. Все. Молчу и чувствую.

(Текст: медлительный (16,28), тяжелый (7,01), возвышенный (6,91) — нейтрально-амбивалентный («молчу и чувствую», а также голубой, желтый, белый, фиолетовый, красный).

Ваня-3 30.09.94

Большая, пребольшая земля. Это очередное письмо на Боль­шую Землю. Скоро на этой большой земле появится большой миф, и не один, а много: о самых разнообразных вещах и событиях и яв­лениях. Миф — это то, что есть, было и будет, и это то, что редко учитывается и еще реже всего применяется. Это — мощное средство формирования имиджа и деятельности на всех уровнях. Фактиче­ски, я создаю новую структуру взаимодействия с миром. Структуру, в которой появляется глубинный смысл действия, с точки зрения бессознательной природы человека. Я—это миф на разных усло­виях в этом мире, это очень здорово и замечательно. Чем больше моих мифов, тем труднее мне будет переключаться, и тем гибче бу­дет мое поведение в различных ситуациях. Устал, хочу спать и слу­шать и не хочу больше читать и писать. Все.

(Текст: медлительный (13,63), тихий (8,53); голубой, красный, желтый, фиолетовый, коричневый, зеленый).

Можно сказать, что форма и содержание письма (раздумье и подготовка к определенным действиям) идеально совпадают.

Алекс-1 26.09.94

Здравствуй Саша! Я не ожидал, что представится такая воз­можность обратиться к тебе письменно. Надеюсь, что это будет также интересно тебе, как и мне. Начался семинар. И так много знакомого для нас с тобой вокруг: лица близких людей, их голоса, обстановка вокруг — напоминает прошлогодний семинар. Хотя, несомненно, все это уже другое. Встреча была немного не такой, какой она представлялась и желалась, как того хотелось бы: более натянуто. Видимо, что-то было заложено год назад такое, что и дало такой результат. Знаю, что наверняка тебе тяжело начинать все снова, ломать в себе нечто, названное Лу интересным словом «барьеры». А их достаточно, я решил тоже поработать с некоторыми из них. Вновь вылезла «осознаваемая» агрессия, но гораздо Меньше, чем тогда. И очень хочется разобраться, что мешает языку формировать и произносить вроде бы готовые фразы. Интересно, как это будет в конце работы. Очень хочется легкости, уверенности, спокойствия. И еще, снимай маски, это всегда здорово — просто быть собой. Тебя любят именно такого. Начались песни: жаль, что не приехал Леша. Теперь буду с тобой общаться каждый день, регу­лярно. Я тебя все также люблю и уважаю — живи радостней.

(Текст: суровый (9,67), яркий (9,61), сильный (9,58), возвышен­ный (8,64); белый, коричневый, желтый, зеленый). Общая ориента­ция текста все-таки мягкая, но явно прослеживается тревога, осоз­нание предстоящих трудностей на пути к радости («зловещий» (6,90), «угрюмый» (6,34) и в то же время «бодрый» (6,26), «пре­красный» (5,12), «радостный» (4,61)).

Алекс-2 28.09.94

Саша! Продолжаю это очень увлекательное занятие — общать­ся с тобой с помощью писем. Хотя, когда вчера возникла возмож­ность обратиться к тебе, желания его реализовать было немного. За время, прошедшее между письмами, многое приснилось. Вчера вплотную приблизились к мифам. Это такая страшно-интересная штука, которая позволяет делать совершенно удивительные вещи. Но что самое интересное, ими можно управлять и контролировать их развитие, корректировать и направлять в цель. Это очень эффек­тивное оружие и, наверное, трогать его необходимо нежно и акку­ратно. Очень увлекла возможность немного поучиться колдовству. Когда делали фигурку из воска, я поймал себя на мысли, что я очень терпеливо леплю ее и страшновато, а страх такой щекочу­щий, что ты можешь это сделать, а ответственность будет висеть. Заканчиваю — Лу торопит.

(Текст: устрашающий (8,44), медлительный (6,62), печальный (5,12); белый, голубой, фиолетовый, синий).

Действительно, страшновато. А может быть, стоит помед­лить?..

Алекс-3 1.10.94

Милый Саша! Вот и подошел срок заканчивать свой «миф». Сейчас, наверное, еще довольно сложно облечь все чувства, воспо­минания в определенную форму. Все довольно зыбко и напоминает не застывшее желе — еще неизвестно, будет ли оно твердеть, либо расплывется. Надеюсь, что это «нечто» примет определенную фор­му, цвет, вкус и запах и будет очень полезным и... вкусным. Пусть будет так, я так хочу. В общем-то, все, что происходило, неодно­значно. Многие люди, близкие и дорогие сердцу, ходят диссоциированы, на них больно смотреть. Процесс промывания мозгов «мэт­ром» идет вовсю. Возможно, все будет хорошо, но когда? Кому-то это надо. Ты помнишь барьеры, о которых мы говорили — некото­рые из них позади, 2 просто разрушены. Но пока не преодолен один из больших барьеров. Ты знаешь его, но может быть — это только «миф барьера» — а может его и нет вовсе — только видимость. Се­годня есть возможность хотя бы подойти и пощупать его и я сделаю это. Здорово, я чувствую себя довольно бодро, но приятно расслаб­ленным одновременно. Это как перед схваткой, когда рефери еще не дал команду начать бой, а ты знаешь, что выиграешь. Уверен­ность — это здорово! Я чувствую здесь определенный комфорт, но не совсем такой, какой хотелось бы. Мне нравится это! И я готов еще к одной экспедиции. Буду молиться за тебя, дорогой Сашенька, пусть у тебя все будет хорошо. Очень хочу встретить тебя в бли­жайшее время. Пока прощаюсь с тобой и желаю удачи. Пусть тебе повезет! Алекс.

(Текст: угрюмый (12,71), устрашающий (12,43), сильный (11,64), зловещий (9,59), суровый (8,34); белый, зеленый, желтый, сирене­вый, коричневый, синий, фиолетовый).

Такой вот путь: от слабой тревоги к жесткой воле к победе. Ин­тересно, возникнут ли у кого-либо сомнения в том, что этот человек победит?

Валерия-1 26.09.94

Здравствуй, Валерия! Хочу с тобой посоветоваться, может быть, попросить тебя в чем-то помочь мне. В детстве я была очень правильным, послушным ребенком. Со мной не было особых про­блем, меня любили взрослые, учителя. Я всегда все делала правиль­но, и особо не сомневалась в правоте тех, кто меня учил и воспиты­вал. Я очень любила фантазировать, но особо не верила в реаль­ность чудес. Все в жизни было достаточно предусмотрено. Школа, университет, работа. А недавно мир перевернулся. Все пошло не так, как обычно. Я почувствовала себя другой. Мир вдруг стал бо­лее волшебным (несмотря на то, что радостей не стало больше, а, пожалуй, иногда наоборот). А главное, более волшебной стала я. Я почувствовала в себе что-то необычное, посмотрела на себя, на окружающих другими глазами. Люди, которые знали меня очень дав­но (с «правильных» времен) то же почувствовали эту перемену. Бы­ло и удивление, и восхищение, и непонимание того, где же это было раньше. А я сама чувствую, что раньше это тоже было во мне, про­сто, наверное, было не время. Теперь время наступило, и хочется немножко понять эту силу (не до конца, пусть будет немножечко тайны), научиться ей пользоваться, наслаждаться ею. Я чувствую что такая, какой я стала, я очень нужна близким мне людям и самой себе, и хочется и быть, и жить, и приносить неожиданности, и ра­дость. Это нужно и мне, и окружающим. И я надеюсь, что ты по­можешь мне понять эту мою новость и научиться ею пользоваться. Лариса.

(Текст: возвышенный (15,74), сильный (12,61), яркий (12,48), прекрасный (11,20), радостный (8,44), медлительный (8,42); белый, сиреневый, синий, красный, коричневый, желтый).

Валерия-2 29.09.94

Здравствуй! Хочу немножко рассказать тебе о себе, попробо­вать объяснить нам обеим, кто я такая (была и есть), и, может быть, представить, кем я могу стать. Итак, слушай. В одном большом городе жила девочка. Пай-девочка, послушная дочка. Она получала пятерки, слушалась маму и папу и вся жизнь ее была предопределе­на на несколько лет вперед. Но случилось несчастье, что-то пере­вернулось в душе, и наперекор всем и всему, она решила сама вы­брать свой путь. Не получилось. Девочку попытались вернуть обратно, но она уже не могла стать той, которой была раньше. Она все-таки смогла добиться своего. Через несколько лет она вернулась в свой город, и опять столкнулась с тем, прошлым мнением о себе, с той же попыткой вернуть ее в образ послушной девочки, которая должна делать то-то и то-то, там-то работать, так строить свою личную жизнь. А она хотела жить уже по-своему, и жила так, и по­степенно менялась сама дальше, и меняла мнение окружающих о себе. И родился другой миф о сильной, веселой, обаятельной жен­щине, без проблем, которая счастлива и удачлива, и умеет все. И прошло несколько лет, и люди начали приходить именно к ней к такой, она стала им нужна. И опять было много такого, что могло разрушить миф, но она уже знала, что в состоянии изменить его или поддержать, и что от нее самой теперь зависит, какой будет она в глазах других людей и в своих глазах.

(Текст: возвышенный (8,66), бодрый (7,86), прекрасный (6,23), сильный (5,51); белый, желтый).

Валерия-3 30.09.94

Здравствуй, я! Наверное, мы уже сотни раз размышляли с тобой о нас, и о том: кто я. Наверное, этот процесс бесконечен. У каждого свой путь в этой жизни, и он делает этот путь сам, понимая или не понимая это. Не сотвори себе кумира, а сотвори кумиром себя. По любовь человека к себе, принятие себя и осознание своей ценности часто считается неприличным, неэтичным и пр.? Ведь не люби   себя, трудно любить людей. Я есть Я. Я могу подстраиваться под кого-то и находить общий язык с людьми, но ощущать при этом свою самоценность. Я не чья-то тень, и несмотря ни на что, хочу быть не тенью, а тем, что ее отбрасывает. У меня есть свой мир, где центр. И я не хочу оценивать, хорошо это или плохо. Это есть. И это будет. Каждый человек вправе сделать этот выбор для себя. И кто знает, может, когда люди начнут чувствовать себя центрами своих миров, начнут любить самих себя, что-то изменится в этом мире. Нас с детства приучали любить кого-то, подстраиваться под кого-то. Но наступил момент, когда я поняла, что если не полюблю в первую очередь себя, то потеряю себя. Да, я люблю себя, при этом продолжая любить многих вокруг себя. И окружающим не стало от этого хуже, они боятся, что я стану прежней. Но кто уже один раз сделал этот выбор, по-моему, не сможет вернуться назад, в тот мир. Ведь быть Собой, а не чьей-то тенью — это...

(Текст: яркий (18,66), прекрасный (16,89), светлый (15,75), радо­стный (13,09), нежный (12,30), возвышенный (10,46); сиреневый, желтый, белый, красный, коричневый).

Валерия-4 1.10.94

Привет! Ну вот и все? Или это только начало? Здорово устрое­на эта жизнь, и рано или поздно все возвращается на круги своя. Я уже в чем-то не та, что неделю назад. Я вернулась в прошлое, к той, которую немного забыла, и я новая, потому что теперь у меня есть нечто. Эта комната, стулья, звуки голосов и гитары, незримо вися­щий над всем этим Удав, и то, что это теперь для меня значит. На улице и на душе солнце. Как здорово, что появился весной у нас в городе Костя. Я не знаю, что переворачивает жизнь каждого из нас, но то, что эти перевороты необходимы — уверена. Их было очень много в моей жизни, я не знаю, какой я буду через год, но знаю, что буду. И буду собой. И это здорово. Все для меня. И весь мир для меня. Мой мир. И пусть он будет. Живи.

(Текст: сильный (19,34), возвышенный (17,78), яркий (17,71), прекрасный (14,69), радостный (13,47), суровый (10,13); белый, синий, желтый, голубой, красный, зеленый).

Динамика: от возвышенного (текст № 1) к сильному (текст №4). Особых комментариев здесь и не требуется.

Эта группа писем характеризуется рядом общих особенностей: Радостное и приподнятое первое письмо (от 26 сентября), а затем в зависимости от внутренних установок, включенности в работу группы, верно (или неверно) выбранного имени дороги расходятся. Это только фрагмент работы группы и можно было бы привести детальный языковый анализ на всех уровнях, но пока нас интересу­ет только содержание.

Здесь я приведу один такой опыт. Меняется настроение автора, меняются обстоятельства. Хороший литературный слог, даже неко­торая вычурность. А вот меняется ли сам человек? На этот вопрос предстоит ответить вдумчивому читателю.

Граф-1 26.09.94

Прошли многие века с тех пор, когда я пожимал тебе руку, ста­рина Эдик! И, возможно, пройдут еще многие лета до того момента, когда я смогу это сделать. А теперь, после долгой разлуки я не ста­ну писать тебе о себе; о том, что сейчас происходит со мной и рядом со мной. В этом письме, возможно, будет просто набор слов или несвязанных предложений. Открой глаза. Поставь на плиту чайник. Ты выпьешь два стакана чая. Один свой. Наверху. Ты встретишь скоро своего старого Графа, тебе станет приятно, но не оттого, что встретил меня, а просто... Не забывай, что это письмо — лишь на­бор слов и предложений. И в данный момент мне абсолютно напле­вать и на тебя и на всех окружающих. И ты знаешь, что это правда. Потому что знаешь меня. А наплевать только здесь и сейчас. Это не навсегда. И это радует. Эдик, я знаю, что ты не удивишься, если узнаешь, что с помощью этого письма я решаю свои проблемы.

P. S. Я благодарен тебе, что ты прочитал мое письмо и отнесся к нему с пониманием. Жду теплой встречи. Граф от 26.09.94.

(Текст суггестивно нейтральный; небольшие отклонения: пре­красный (4,16), угрюмый (3,85), сильный (3,20),медлительный (3,20), возвышенный (3,18), зловещий (2,66); белый, желтый, серый, корич­невый).

Граф-2 27.09.94

Эдик, это опять я. Я рад тому, что ты уже забыл мое вчерашнее письмо. И это приятно. Я бы очень хотел прочитать твое письмо, мне интересно знать, что теперь у тебя. Я догадываюсь, что у тебя все замечательно. Меня влечет к сильным волнениям, потому я очень хочу видеть тебя. Говорить о небе, звездах, линиях, о свете и темноте. Красивое место и сладкое вино — это то, что будет. Ты ответишь мне. От 27.09.94. Граф

(Текст суггестивно нейтральный: тихий (4,27), прекрасный ,, 22) темный (2,78), медлительный (2,51); красный, белый, зеленый, желтый, коричневый).

Граф-3 28.09.94

Здравствуй, друг Эдик. Это стало традицией писать тебе письма. Сегодня письмо о тебе. А не задумывался ли ты о том, как тебя вос­принимают твои друзья, близкие? А есть ли единое мнение среди тво­их друзей о тебе? Все ли одинаково тебя воспринимают? А есть ли полярные мнения? И, возможно, когда ты ответишь на все эти вопро­сы, ты поймешь, что люди видят тебя несколько иначе, чем ты есть на самом деле. И я предлагаю тебе подумать, почему это происходит, в чем причины этих мнений, и есть ли в этом какие-нибудь закономер­ности. Я бы очень хотел, чтобы ты подумал — часто ли происходит такое, что ты показываешь себя в том виде, в каком хотят тебя видеть твои друзья и близкие! До завтра. От 28.09.94. Граф.

(Текст суггестивно нейтральный: стремительный (6,49), нежный (6,70), светлый (6,42), тихий (5,28); голубой, коричневый, желтый, черный, красный, зеленый).

Граф-4 29.09.94

Здравствуй, Граф. Я понял твое письмо. Ты, будучи далеко от меня, помог мне понять, где я, с кем я, почему я, с чем я, куда я и т. д. Я в мире незнакомых мне людей, которые не похожи на меня. Я со своими друзьями, которые знают меня, ценят меня за то, что у меня есть то, что они хотят во мне видеть. А если они хотят видеть во мне то, чего у меня нет, это когда-нибудь появляется у меня. Я именно с тем, с чем мне хорошо, с чем я чувствую себя отлично. Пусть не все это принимают, но найдутся друзья и многие другие люди, которые востребуют это. А когда у них возникнет потреб­ность получить от меня нечто другое, это появится оттого, что это им нужно, моим друзьям и знакомым, которым я доверяю, которых я знаю. Это произойдет незаметно для меня. Я туда, где мне нужно быть, где мне выгодно быть, где мне хорошо, где я осознаю свою Ценность. Граф, мы встретимся. Граф, я напишу еще. Граф, ты хо­роший друг. Граф, это не все. Эдик от 29.09.94.

(Текст: темный (16,06), медлительный (13,61), сильный (8,12); крас­ный, белый, сиреневый, желтый, синий, фиолетовый, коричневый).

Граф-5 30.09.94

И снова рад написать тебе, Эдик. Сегодня мне приснился сон. Интересный и приятный. Такие сны снятся очень редко, но они легко­запоминаются. Сегодня я видел тебя и многих знакомых и друзей. Мы собрались в большой комнате с неведомой целью. Смысл про­исходящего был совершенно неясен. Все говорили и шумели. Люди собирались группами и беседовали. Но я знал, что они хотели что-то увидеть и понять. Было похоже, что они ждали какого-то собы­тия. И событие случилось. Напомню, что происходило это в боль­шой комнате, в которую можно было войти через одну дверь, хотя в этой комнате дверей было несколько. И вот вышел человек и стал открывать двери. За ними скрывались другие люди. Но если в нашей комнате были разные люди, то в других комнатах сидели люди очень похожие друг на друга. В одной комнате сидели уроды, в другой красивые женщины и т. п. Люди смотрели и делились впечатления­ми, им всем это было интересно. Что значил тот сон, я не знаю и, наверно, не очень хочу знать. Граф от 30.09.94 (Граф Смоленский).

(Текст: светлый (11,37), прекрасный (9,91), медлительный (8,51) — ориентация на мягкое кодирование; голубой, белый, сире­невый, черный, синий).

Граф-6 1.10.94

Последнее письмо тебе, Граф. И встретимся мы с тобой очень скоро, будем разговаривать, думать и вместе работать. Я знаю, что ты в далеком Смоленске нашел ценный клад. И в нашей совместной работе этот клад нам пригодится. Теперь я знаю в чем наша сила. А, вообще, в Перми светит солнце, тепло, чисто и свежо. Дни ка­жутся полезными. Люди от такой погоды кажутся радостными и светлыми. И я не хочу думать, что это только кажется. 1.10.94.

(Текст суггестивно нейтральный: тихий (3,65), минорный (2,01); красный, коричневый, желтый).

Все шесть дней отрефлексированы, продуманы, запечатлены. Но как? Уровень раздумий не имеет тенденцию переходить в уро­вень действий. Статичность. Ожидание манны небесной и перемен без особых усилий. Слово и вначале, и потом...

К этим письмам я приближаюсь с трепетом. Точно так же, как отдельные люди (например, Сергей Панкеев — человек-волк) по­служили делу становления психоанализа З. Фрейда, этот человек оказался первым на сверкающей мифологиче­ской вершине. А это было очень непросто. Группа шла в одной связке, кто-то отставал, кто-то уходил в сторону, но попасть на вершину хотелось всем. И никто не знал, хватит ли у него сил.

Сначала только письма — ежедневное неуклонное восхождение к вершине.

Юра-1 26.09.94

Милый, хороший мой Юрочка! Хочу обратиться к тебе с пред­ложением о сотрудничестве. Мне очень давно хотелось с тобой об этом поговорить. И, видимо, это происходило довольно часто, но как мне кажется, я об этом много-много раз просто не догадывался. И сейчас, пользуясь тем, что мы с тобой, как бы на некоторое время удалились друг от друга (ведь я отправился в путешествие), хотя мне кажется, конечная цель этого путешествия — это встреча, наша встреча. Я тебя очень уважаю за те знания, которые у тебя есть и за ту деликатность, с которой ты обходишься со мной, не позволяя мне делать какие-то вещи. Но, с другой стороны, почему я и говорю о сотрудничестве, мне очень часто хочется сделать на первый взгляд безрассудные вещи. И в этот момент я чувствую где-то внут­ри тебя и не делаю этого. Может, это и хорошо, что ты хранишь и бережешь меня. Я бы хотел сотрудничать в том плане, что ты как бы позволишь мне делать, что я захочу. При условии договора ме­жду мной и тобой, что мы с тобой будем знать оба: какая это цель и друг друга будем вовремя, т. е. своевременно информировать, что пора остановиться и подумать, как это сделать лучше. Видимо, в ближайшее время мне предстоят серьезные повороты в жизни. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. И мне понадобится твоя по­мощь, и я готов помогать тебе и получать эту помощь. Не знаю, убедительно ли я говорю и пишу, но что я искренен — это точно. Я это чувствую. Мне бы хотелось сотрудничества еще в такой штуке, как обнаружение осознавания, если хочешь опознания, тех барье­ров, которые мешают мне раскрыться и самореализоваться. Нау­читься это делать быстро, эффективно, легко, изящно и продуктив­но. Цель моя в том, чтобы уметь пользоваться этими барьерами не только их убирая, но и ставить их своевременно по мере необходи­мости. Мне кажется, что прочитав мое письмо, мы, после оконча­ния моего путешествия, встретившись осуществим этот договор взаимопомощи. Целую, люблю. 26.09.94 г. Юра.

Юра-2 27.09.94

Интересные вещи происходят со мной. Хочется понять сле­дующую штуку: сегодня я обнаружил в себе один барьер, что я могу быть врачом, лечить, но вот когда я сам в роли пациента — это очень сложно, сложно в любой области лечения, особенно ярко, когда что-либо делают с телом, моим телом. Еще один очень сильно Сраженный барьер — это, когда я пытаюсь помочь себе сам. Очень интересно произошло то, что во время колдовства барьеры исчезли и мне это очень понравилось. Я подумал, что это просто еще один способ, с помощью которого я что-то узнаю о мире во­круг и внутри себя. И мне хочется попросить своего Юрочку про­должать помогать снимать барьеры и ставить их там, где необхо­димо, по взаимной договоренности. Возьмем вопрос экологичности в процессе колдовства, и я думаю и чувствую, что я был в согласии с собой. Спасибо. В течение этого дня я нашел очень сильный барь­ер: где-то, если так можно сказать не верил в свои силы. С другой стороны, сегодня был момент, что я почувствовал: есть часть меня, которая умеет быть уверенной в своих силах и делает это просто замечательно и легко. Я думаю здесь вопрос экологического взаи­модействия, направленного к единой общей цели. Целую Юра. 27.09.94.

Юра-3 28.09.94

Миф — в моем понимании это то, что должно окружать меня, идти впереди меня. Его надо планировать. Для этого необходимо четко представлять. Сейчас я знаю, что он должен быть светлым, чистым, загадочным, таинственным, добрым и пугающим одновре­менно, голубым, белым, зеленым. Он должен быть непонятным, как для других, так и для меня (в какой-то степени), т. е. он должен ра­ботать сам, и наше — мое и мифа, взаимодействие будет продви­гать нас далее к цели. Путь к мифу многообразен и какой он будет я еще не знаю, что их, видимо, будет много, они будут перекрещи­ваться, идти параллельно. Знаю, что они будут скрытны, закодиро­ваны, некоторые длинные, некоторые быстрые по времени. Я наде­юсь, что в ближайшее время узнаю. 28.09.94.

Юра-4 29.09.94

Любимый мой сын Веночка! Хочу обратиться к тебе с этим письмом или через письмо, это неважно. Мне бы хотелось погово­рить с тобой сейчас о том, что такое жизнь и зачем она людям дана. Есть хорошая, полезная сказка про царя и сад, за которым он уха­живал, смысл как бы там в том, что не случайно мы появились в этом мире, если бы Бог захотел, он создал бы еще одного Будду или Христа, но он создал тебя. Я думаю, что придет час и ты спросишь себя: кто я? что я? зачем я? каково мое предназначение? и много подобных вопросов будут волновать тебя. Я не знаю, помогут ли тебе эти строки, хотелось бы, чтобы помогли. Я хотел бы, чтобы ты полезное нашел в этом письме. Сейчас ты маленький. Я не знаю, когда это письмо попадет к тебе, прочти его и подумай, подумай о том, что я этим хотел для тебя донести. Я хочу тебе сказать, дорогой мой, ты подумай о том, что ты уникален, ты единственный в мире, другого не будет, не было и нет сейчас. И единственный, на мой взгляд, путь — это учиться, учиться всему у других людей, даже как бы случайно тебе встретившихся. Хотя случайностей в этом мире не бывает. Если ты встретил человека, значит Бог послал его тебе, а тебя ему: следовательно, будь очень внимателен, учись, по­стигни, зачем это тебе, извлеки максимум пользы. И помни, что все, чему ты учишься когда-нибудь тебе пригодится. Относись к людям трепетно и бережно. Как к самому себе. Помни, что ты уникален, и они тоже. Зачем тебе все это, для чего тебе познавать мир, я думаю, со временем ты ответишь на эти вопросы. Целую тебя, любимый мой сын 29.09.94.

Юра-5 30.09.94

Вот пройден еще один участок пути и есть время написать не­сколько строчек. Какой он был: и радостный, и плодотворный, и трудный, и интересный, и все же до профессионала мне далеко (в том понимании как я хочу и думаю), а думаю о взаимодействии тебя, Юрочка, и меня. Иногда мне кажется, что вот где-то здесь я уже много могу, и получаю от тебя по носу. Это хорошо, меня вол­нует то, что этот «щелчок» я получаю после того, как. А мне бы хотелось: до того как. Вопрос в своевременности этого щелчка по носу. Я хочу попросить тебя в следующий раз сделать это в контек­сте, а то и раньше, чуть-чуть раньше. Оттого, что обратная связь есть, я очень рад этому событию. Рад еще и потому, что, видимо, первые письма к тебе, Юрочка, попали, я это чувствую. Я рад, что ты согласился, я так думаю, во всяком случае, и ощущаю, на взаи­модействии. Но так уж я устроен, что мне-то хочется, чтобы, с од­ной стороны, я различал эти щелчки сознательно, и в то же время делал это автоматически, легко и свободно перемещая свое внима­ние куда хочу, с твоей, конечно, помощью и моя роль бы сводилась к пониманию, к своевременной фиксации того, что ускользает от меня и замечается тобой и наоборот. Целую тебя. Твой Юра 30.09.94.

Юра-6 1.10.94

Мой любимый Веночка! Пришло время и я пишу тебе еще одно письмо. Я не знаю, когда я еще напишу — это трудно предполагать. Поэтому это письмо, на этот момент моей жизни крайнее. Я прошел в этой экспедиции трудный и опасный для себя путь. Путь к самому себе и сейчас я ощущаю, что процесс ассоциации идет, это удивительно любопытное чувство. Мне хотелось бы сказать тебе, родной, вчитывайся в святое писание, ибо в нем сказано «Возлюби ближне­го как самого себя» и «Не сотвори себе кумира». Расшифровать это практически невозможно. Но есть еще одно правило «Стучи и от­кроют». Я люблю тебя, родной мой. До свидания! Юрий 1.10.94.

В этих письмах нет особых художественных изысканий — они просты и реальны. Путь к вершине сложен, некогда говорить кра­сиво. Постепенно меняется адресат: от писем к самому себе, через общие размышления — к письмам к сыну («протяжка в буду­щее») — как раз в момент обретения и осознания собственного мифа.

Анализ фоносемантического уровня текстов писем показывает некоторую динамику: жесткий текст 3-го письма (без адреса) — тре­вога перед принятием решения; ключевой признак — прекрасный — отмечается во всех остальных письмах.

Проанализируем изменения на других языковых уровнях.

Как видно из таблицы 14, по мере продвижения к мифу меня­лись многие показатели: самое длинное письмо было написано в первый день, самое короткое — в последний. Наиболее частотные слова отражают тему и общий настрой писем — первые два текста посвящены взаимоотношениям с собственным бессознательным (постсознательным), третье письмо — без адреса — себе и бытию; четвертое письмо — сыну (ты), пятое письмо — себе и связи с ми­ром, и, наконец, шестое, адресованное сыну, в конечном итоге адре­совано себе новому (я).

Все лексические показатели постепенно приближаются к сред­ним показателям универсальных славянских суггестивных текстов: понижается предсказуемость, возрастает объем словаря, уменьша­ется плотность текста. Таким образом, показатели суггестивности текста увеличиваются и, по-видимому, можно считать, что письма выполнят свою аутосуггестивную функцию.

В таблице 15 мы проследим, каким образом менялся граммати­ческий состав писем и попытаемся проанализировать еще несколь­ко формальных лингвистических показателей, а в таблице 16 срав­ним средние показатели различных типов текстов.

Как показывают таблицы, письма содержат повышенное коли­чество местоимений (что, по-видимому, определяется жанром), по­ниженное — существительных. Количество глаголов и наречий со­относимо с соответствующими показателями в художественных и суггестивных текстах.

Чтобы представить динамику лингвистических показателей в более наглядной форме, приведем еще несколько цифр в габлице 17: N -  число лексических единиц в тексте вообще; L — количество разых слов; средний размер предложений в словах; коэффициент сло­варного разнообразия; коэффициент логической связности (количест­во служебных слов); коэффициент глагольности; количество место­имений 1-го и 2-го лица; количество прилагательных и наречий.

Из таблицы явствует, что средний размер предложения умень­шается, т. е. нарастает напряжение. Коэффициент словарного раз­нообразия достаточно высокий и изменяется незначительно. Коэф­фициент глагольности, гораздо больший 0,6 — свидетельствует о готовности к деятельности (созидательной, как свидетельствует текст писем). Количество местоимений 1 числа — достаточно боль­шое — в первом и последнем письмах составляет приблизительно 1/10 всех слов, что отражает повышенный интерес к собственной личности, местоимения 2-го лица преобладают в 4 письме к сыну, что прекрасно коррелирует с содержанием. И наконец, количество прилагательных и наречий свидетельствует об эмоциональном пе­реживании событий автором писем.

Такое вот получилось лингвистически осмысленное восхождение к вершине. О самой вершине (мифе) мы поговорим в соответствующем разделе.

Аналогичный анализ текстов писем можно проводить в процессе работы динамической группы, группы библиотерапии и т. д. Лингвистическая объективация информации предоставляет психотерапевту пищу для дополнительных размышлений и основу для более точной диагностики состояния пациента.

Удавъ — величайшая змЬя, Boa constriktor, кото­рая удавляеть обвоемъ добычу свою, пожирая ее затьмъ цЬликомъ.

(В. Даль)

Есть желтая змея одна:
В сердцах, достойных наиболе,
Она царит, как на престоле.
«Хочу!» — ты скажешь. — «Нет!» — она.

(Ш. Боллер)

Змеиные, непрожитые сны Волнуют нас тоской глухой тревоги. Словами Змия: «Станете, как боги» Сердца людей извечно прожжены.

(М. Волошин)

Это наблюдение натуралистов известно столь хорошо, что ста­ло, по сути дела, общим местом. Малоподвижный удав не спеша приближается к своей жертве, та же вместо того, чтобы пытаться скрыться, убежать, спастись, покорно и неподвижно ожидает своей неизбежной участи.

Р. Киплинг в повести-сказке «Маугли» описывает такого удава: «Вся сила удава — в тяжком ударе головой, удвоенном силой и тя­жестью всего тела. Если вы можете представить себе копье, или та-ран, или молот весом почти в полтонны, направляемый спокойным, хладнокровным умом, обитающим в его ручке, вы можете себе представить, каким был Каа в бою...

Не одно поколение обезьян воспитывалось в страхе и вело себя примерно, наслушавшись от старших рассказов про Каа, ночного вора, который умел проскользнуть среди ветвей так же бесшумно, как растет мох, и утащить самую сильную обезьяну; про старого Каа, который умел прикидываться сухим суком или гнилым пнем, так что самые мудрые ничего не подозревали до тех пор, пока этот сук не хватал их. Обезьяны боялись Каа больше всего на свете, ибо ни одна из них не знала пределов его силы, ни одна не смела взглянуть ему в глаза и ни одна не вышла живой из его объятий».

А само описание охоты Каа напоминает сеанс классического гипноза: «Луна садилась за холмами, и ряды дрожащих обезьян, которые жались по стенам и башням, походили на рваную, колеб­лющуюся бахрому. ...И тут Каа выполз на середину террасы, сомк­нул пасть, звучно щелкнув челюстями, и все обезьяны устремили глаза на него.

—   Луна заходит,— сказал он.— Довольно ли света, хорошо ли вам видно?

По стенам пронесся стон, словно вздох ветра в вершинах деревьев:

— Мы видим, о Каа!

— Хорошо! Начнем же пляску Каа — Пляску Голода. Сидите смирно и смотрите!

Он дважды или трижды свернулся в большое двойное и тройное кольцо, покачивая головой справа налево. Потом начал выделывать петли и восьмерки и мягкие, расплывчатые треугольники, переходя­щие в квадраты и пятиугольники, не останавливаясь, не спеша и не прекращая ни на минуту негромкого гудения. Становилось все темнее и темнее, и напоследок уже не видно было, как извивается и свивается Каа, слышно было только, как шуршит его чешуя.

Балу и Багира, словно обратились в камень, ощетинившись и глухо ворча, а Маугли смотрел и дивился.

— Бандар-Логи, — наконец послышался голос Каа, — Можете ли вы шевельнуть рукой или ногой без моего приказа? Говорите.

— Без твоего слова мы не можем шевельнуть ни рукой, ни но­гой, о Каа!

— Хорошо! Подойдите на один шаг ближе ко мне!

Ряды обезьян беспомощно качнулись вперед, и Балу с Багирой невольно сделали шаг вперед вместе с ними.

—   Ближе! — прошипел Каа. И обезьяны шагнули еще раз.

Маугли положил руки на плечи Багиры и Балу, чтобы увести их прочь, и оба зверя вздрогнули, словно проснувшись.

Не снимай руки с моего плеча, — шепнула Багира, — не снимай, иначе я пойду... пойду к Каа. А-ах!

— Это всего только старый Каа выделывает круги в пыли, — сказал Маугли. — Идем отсюда.

И все трое выскользнули в пролом стены и ушли в джунгли.

—   Уу-ф! — вздохнул Балу, снова очутившись среди неподвиж­ных деревьев. — Никогда больше не стану просить  помощи УКаа! — И он весь содрогнулся с головы до ног.

— Каа знает больше нас, — вся дрожа, сказала Багира. — Еще немного, и я бы отправилась прямо к нему в пасть.

— Многие отправятся туда же, прежде чем луна взойдет еще раз, — ответил Балу. — Он хорошо поохотится — на свой лад».

Одну из суггестивных ролей А. Добрович назвал ролью Удава не случайно. Издавна люди со страхом и благоговением относились ко змеям и даже к тем названиям, которыми их обозначают. Вот отрывок из романа К. Малапарте «Капут»:

«— Вы верите в магические заклинания? — улыбаясь, спросил Вестманн.

— Всякий добрый испанец верит в магические заклинания, слова.

— Вы знаете хоть одно? — спросил Вестманн.

— Я знаю много слов, но есть самое могущественное, оно вы­зывает призраки сверхъестественной силы.

— Произнесите его, прошу вас, можете сказать тихо.

— Не решаюсь, мне страшно, — сказал де Фокса, слегка по­бледнев.

— Это самое ужасное слово и самое опасное в кастильском языке. Ни один настоящий испанец не осмеливается его произно­сить. Когда призраки слышат это магическое слово, они выходят из тьмы и идут вам навстречу. Это слово — роковое для того, кто его произносит, и для того, кто его слышит. Принесите сюда труп, по­ложите его на этот стол, и я не изменюсь в лице. Но не призывайте призрак, не открывайте ему дверей, я умру от ужаса.

— Скажите мне, по крайней мере, значение этого слова, —сказал Вестманн.

— Это одно из многочисленных названий змей.

— У змей есть очаровательные названия, — заявил Вестманн.—В трагедии Шекспира Антоний называет Клеопатру нежным име­нем змеи.

— Ах! — воскликнул, побледнев, де Фокса.

— Что с вами? Это и есть слово, которое вы не смеете произне­сти? Между тем, в устах Антония оно звучит с медовой нежностью. У Клеопатры не было более милого имени. Подождите,— прибавил Вестманн с жестокой радостью,— мне кажется, я точно помню сло­во, вложенное Шекспиром в уста Антония...

— Молчите, прошу вас! — вскрикнул де Фокса.

— Если мне не изменяет память, — продолжал Вестманн с жес­токой улыбкой, — Антоний называет Клеопатру...

— Молчите, Бога ради! — воскликнул де Фокса. — Не произ­носите этого слова громко. Это ужасное слово, его нужно произносить только тихо, вот так, — и он прошептал, почти не двигая губами: — Culebra.

A! Culebra! — сказал Вестманн, смеясь. — И вы пугаетесь по столь ничтожному поводу? Это же слово как слово. Мне, право, не кажется, что в нем есть нечто ужасное и мистическое. Если я не ошибаюсь, — добавил он, поднимая глаза к потолку, как бы копаясь у себя в памяти, — слово, которое употребляет Шекспир, — snake, оно менее нежно, чем слово culebra.

— Не повторяйте же, прошу вас, — взмолился де Фокса. — Это слово приносит несчастье. Один из нас или кто-нибудь из близких нам людей умрет этой ночью...»

Удав безжалостен; он следит за каждым движением жертвы и наносит безошибочный, смертельный удар.

Такой же силой обладает и человек, способный оказывать не­отвратимое воздействие — колдун, гипнотизер, психотерапевт. Ко­нечно, в том случае, если он может верно рассчитать силу удара и его направление, потому что то, что называют гипнозом есть чрез­вычайно специфическое использование языка.

Эксперименты, описанные в предыдущих главах, показали, что могущество языка, практически, безгранично, и мы едва ли пред­ставляем его возможности в полном объеме в силу ограниченности своих знаний. При этом максимальное количество упреков и пре­достережений против исследований в этой области связано с мнением об «опасности» такого рода исследований и обвинением в «спеку­ляции» на мифах населения.

Опасность действительно есть. Но еще опаснее — неведение. Как писал Г. К. Честертон в рассказе «Лиловый парик»: «Где бы вы ни увидели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло. Если дьявол внушает, что нечто слишком страшно для слуха,— вы­слушайте... И если померещится, что некая истина невыносима—'I вынесите ее». Только неведение по-настоящему страшно...

А что касается «мифов населения» — все равно существует ус­тойчивое общественное мнение о том, что некие спецслужбы обла­дают «психотронными полигонами», и у них есть тайная власть, невидимая сила, способная причинить вред любому. И еще люди по-прежнему верят в ведьм, колдунов и сверхъестественные силы, изучают магию (под каким бы названием она не преподносилась, так проявляются архетипы коллективного бессознательного по К. Г. Юнгу), и защитные механизмы страха в них не ослабевают. Каждому хочется стать Победителем, быть счастливым и люби­мым, понять других и себя.

Магия языка — вот ключ к подсознанию, условие самосовер­шенствования.

Данная глава посвящена применению разработок суггестивной лингвистики в дискурсе «врач-пациент», оптимизации социально-психологической и медицинской моделей терапии благодаря мето­дам прикладной лингвистики.

Мы понимаем дискурс как сложное коммуникативное явление, включающее в себя текст (корпус текстов) и социальный контекст, дающий представление как об участниках специальной коммуника­ции, так и о процессах производства и восприятия сообщения. Дискурс «врач-пациент» предполагает наличие особой социально-психологической роли доктора, что, в свою очередь, придает особый сакральный вес всем его вербальным действиям — каждому слову, каждой фразе: будь то диагноз или замечание бытового характера. Не касаясь пока способов создания роли доктора, мы остановимся на приемах профессионального ис­пользования языковых методов в медицинской модели терапии.

Сложно человеку осознать свои барьеры, изменить имя и себя. Есть много путей к самопознанию. Например, свободные ассоциа­ции: метод, издавна используемый в психологии и психиатрии. Свободный ассоциативный эксперимент используется психоанали­тиками для толкования различных состояний личности. Так, в кни­ге А. Эткинда мы находим такое свидетельство очевидца: «Однаж­ды, говорила Лу, мы сидели с Рильке в поезде и играли в свободные ассоциации. Вы говорите слово и партнер говорит любое слово, какое придет в голову. Мы так играли довольно долго. Неожидан­но мне пришло в голову объяснить, почему Рильке захотел напи­сать свою повесть о военной школе, и я ему сказала об этом. Я объ­яснила ему природу бессознательных сил, которые заставляют его писать, потому что они были подавлены, когда он был в школе. Он сначала засмеялся, а потом стал серьезным и сказал, что теперь он вообще не стал бы писать эту повесть: я вынула ее из его души. Это поразило меня, тут я поняла опасность психоанализа для художни­ка. Здесь вмешаться — значит разрушить. Вот почему я всегда от­говаривала Рильке от психоанализа. Потому что успешный анализ Может освободить художника от демонов, которые владеют им, но он же может увести с собою ангелов, которые помогают ему творить».

Действительно, психоанализ вторгается в сокровеннейшие переживания личности и влияние его двояко. С одной стороны — называется ранее неосознанное, расширяется «карта мира». А с другой — есть опасность, что человек с его переживаниями будет замурован в мавзолей представлений (возможно, ошибочных) пси­хоаналитика. Недаром люди инстинктивно всегда стараются при­украсить себя, особенно, когда отвечают на вопросы тестов или ассоциируют. Луна, солнце, звезды, ветер — яркие образы — зна­чит, и на душе должно быть спокойно. А лингвистика (прежде все­го, в лице А. П. Журавлева) говорит: «Нет! Все не так-то просто! Нужно еще учитывать единство формы и содержания...» Что ж, по­смотрим. Займемся лингвистическим психоанализом: безобидным и показательным.

День 1: свет, улыбка, тепло, облако, небо, солнце, круглый, озе­ро, чудесный, муха, начало, лесть, полумесяц, пыль, костер, вода, химик, камень, мох, темнота, дым, желтый, дерево, стоять, песок, прохлада, галька, озеро, пространство, сфера, мой, закат, лес, тра­ва, свет. (Фоносемантические признаки: минорный (12,35), устра­шающий (10,30), зловещий (10,23), печальный (9,65), темный (8,10), тяжелый (8,03), суровый (8,02); черный, желтый).

День 2: тень, день, звезда, ночь, звезды, огонь, костер, дрова, дерево, лес, небо, хвоя, солнце, часто, редко, глубина, высота, море, ветер, корабль, волны, пейзаж, полет, душа, рыбак, стена, голубое, лампа, дерево, небо, свет, тень, кровать, машина, скорость, бежать, идти, огонь. (Фоносемантические признаки: угрюмый (9,89); суро­вый (9,79), сильный (8,60); белый, зеленый, коричневый, синий).

День 3: тепло, ритуал, роса, тишина, пламя, нога, тревога, свет, перенос, уход, вперед, назад, быстро, анализ, голотроп, синатроп, тетрадь, песня, книга, дверь, дыра, окно, сквозняк, двигаться, бе­жать, лететь, шум, лампа, блюдце, чашка, голубой, бетон, серое, крыша, имя, дым, дрожание, покой, экстаз, спокойствие, вода, свет, звезда. (Текст нейтральный; серый, зеленый, коричневый).

День 4: отрава, трава, ритуал, шаман, колдун, шалаш, игра, война, сон, пробуждение, утро, восход, желтое, заря, роса, лес, солнце, ветер, вода, воздух, окно, занавески, алюминий, звезда, се­ребро, серьга, хвоя, вода, золото, свет, темнота, быстрота, мысль, хорошая, очень, сияние. (Фоносемантические признаки текста: сильный (15,33), суровый (11,95), возвышенный (9,97), яркий (8,05), белый, красный, зеленый, синий).

Если сравнить характеристики этих четырех текстов, можно заметить, как менялось настроение и состояние группы: от минор­но-устрашающего-зловещего   к    угрюмому-суровому-сильному — нейтральному — сильному-суровому-возвышенному. Есть слова, которые повторяются от текста к тексту: вода, свет, лес, солнце. Если анализировать семантику, то образы приблизительно одина­ковые, разве что в третьем тексте больше названий обыденных предметов (лампа, блюдце, чашка, крыша) — так что его «нейт­ральность» можно было предположить априорно.

В любом случае, такие лингвистические замеры состояния, сплоченности группы (либо на каждом занятии, либо в начале и конце работы) могут служить дополнительным и в достаточной степени объективным показателем ее динамики.

Если психоаналитик стремится при помощи анализа свободных ассоциаций найти какие-то смысловые опоры для дальнейшей ра­боты с пациентом и настраивает на его отдельные слова свои соб­ственные (субъективные) тексты, то в случае лингвистически ориен­тированной процедуры нас интересует в первую очередь эмо­циональное (истинное) состояние личности, во вторую — визуали­зация его ассоциаций, включая выделение «ключевого» слова в точке золотого сечения; и наконец, построение нового текста на основе реально произнесенных человеком слов, а не собственных ассоциативных цепочек. Причем, это может быть как разовая про­цедура, так и способ регулярного воздействия. Проиллюстрируем то же самое на конкретных примерах.

1) Первичная диагностика. Психотерапевт впервые встречается с пациентом, пытается разобраться в его эмоциональном состоя­нии. Естественно, он слышит жалобы на плохое самочувствие, сни­женный эмоциональный тонус и т. д. Можно протестировать чело­века, например, при помощи теста Люшера. Но учитывая рас­пространенность данного теста и наличие обширной литературы, вряд ли всегда можно рассчитывать на полную объективность: кто-то приукрашивает себя; кто-то усугубляет свое состояние, отвергая «основные» цвета. И вдруг человека просят закрыть глаза и произ­носить любые слова, которые приходят в голову. Например:

«Картошка, малина, земляника, мороженое, конфеты, сыр, сокошка, попугай, корова, лошадь, птицы, ножницы, книга, тетрадь, ручка, карандаш, билет, мяч, небо, лес, трава, кустарник, земля, стол, стул, табуретка, кастрюля, тарелка, чашка, ложка, вилка, нож, коробка, фотография, альбом, самолет, поезд, автобус, трамвай, машина, окно, дверь, стена, потолок, пол, кровать, подушка, простыня» (случай из практики доктора А. В. Кылосова).

Фоносемантические признаки текста: устрашающий (13,44), темный (12,06), суровый (10,43). «Золотое сечение» падает на слово «чашка». Ассоциации проходят «блоками»: свежие продукты, жи­вотные, канцелярские принадлежности, природа, предметы домаш­него обихода, транспорт, окружающая больничная обстановка. Даже на уровне смыслов можно понять, что больному хочется на волю, в обычную жизнь, к свету и животным и свежим продуктам, а реальность — окно, дверь, стена, потолок, пол, кровать, подушка, простыня и создают то настроение безысходности, которое компь­ютер определил как устрашающее, темное, суровое...

2) Еще один пример. Ассоциации пациентки: «Погода, снег, дома, шторы, картина, свет, стулья, солнце, море, батарея, трамвай, дорога, машины, магазины, сауна, общежитие, обои, телефон, кни­ги, ключи, сок, труба, крыша, лыжи, телевизор, пироги, сын, муж, квартира, друзья, работа». (Фоносемантические признаки текста: сильный (14,79), суровый (14,45), зловещий (11,13), яркий (11,00), угрюмый (9,52); черный, голубой, фиолетовый, синий, зеленый). Как видим, преобладают характеристики из нижней части шкалы, да и весь текст в целом можно охарактеризовать как «жесткий». Золотое сечение — на слове «телефон». Телефон — это связь, систе­ма электрических аппаратов и устройств для передачи на расстоя­ние речи. Общение — вот ключ и еще преодоление обыденности существования. Сказать слово свое и быть услышанной. Тогда и дорога, и общежитие и работа станут солнечными и светлыми, и даже снег. Счастье, по В. И. Далю — желанная неожиданность.

А затем можно отредактировать текст — превратить его в мяг­кий, заменяя одни слова другими, подбирая эпитеты, синонимы, антонимы. Текст будет меняться на глазах, а вместе с ним и человек.

Пациентка назвала следующие слова: «бог, свет, разум, добро, радость, красота, здоровье, благополучие, компьютер, дорога, небо, солнце, весна, счастье, книга, стол, стул, ведро, дорога, дождь, снег, дорога, картина, собака, кошка, дом, работа, друзья, коллеги». Жа­лобы на головную боль. Фоносемантические признаки текста: суро­вый (25,25), угрюмый (20,96), сильный (20,64), возвышенный (14,17), зловещий (12,99), яркий (12,25), бодрый (11,31), устрашающий (9,82); а также белый, коричневый, желтый. В целом текст жесткий, очень эмоциональный, хотя и амбивалентный (угрюмый-сильный, возвышенный-зловещий и пр.). Именно эта амбивалентность и на уровне формы, и на уровне содержания показывает, что у человека есть ресурсы и желание избавиться от своего недуга. В золотом се­чении слово — ведро, а в самом тексте — дождь, свет, разум, бог, добро, здоровье. Каким образом связать ведро и голову? Конечно, через идею воды, идею обливания. Так появился Заговор от сглаза:

Обольюсь ледяною водою.
Утром, вечером и каждый день.
 Вода, водичка, ледяная водица!
Смой боль, грязь и сглаз!
С каждым новым днем
Светлая голова, светлый ум.
Семью-семь! Белки краснеют, здоровеют!
 Веки с повеки отныне и до веку!

(Фоносемантические признаки текста: яркий (11,71), светлый (10,82), радостный (8,86); сиреневый, синий, коричневый, красный). В золотом сечении — светлая голова, светлый ум. Рекомендуется произносить во время обливаний холодной водой из ведра. Таким образом, налицо лингвистическая коррекция личности в рамках языческой мифологии и с учетом нескольких формальных законо­мерностей.

Ассоциации записывались испытуемой после окончания рабо­ты группы под медитативную музыку в течении 5 минут (пример доктора А. В. Кылосова):

1. день: сосны, солнце, озеро, лес, лето, отдых, небо, прекрасно, стул, кресло, пол, стены, лист, бумага, учебник, аудитория, корпус, институт, транспорт, автобус, проездной, штраф, деньги, стипендия, талоны, столовая, еда, перерыв, лекция, практика, коридор, сапоги, ботинки, одежда, дождь, зонт, остановка, рельсы, трамвай, люди, деревья, дома, улица, город, дорога, дом, мама, тепло, уют, вечер, Друзья, телевизор, программа, кино, кинотеатр, театр, цирк, биле­ты, свет, огни, артисты, кресла, зал, спектакль, занавес, аплодис­менты, раздевалка, обувь, зеркало, расческа, темнота. (Текст: зло­вещий, сильный; ритмичность низкая).

2. день: время, идти, королева, лед, снег, убранство, зима, богат­ство, серебро, горки, лыжи, санки, поход, костер, печка, палатка, голод, усталость, ужин, сон, сказка, действительность, утро, день, вечер, ночь, звезды, луна, небо, вершины, заснеженные, величест­венные, громадные, большие, восторг, радость, счастье, дорога, лужи, вода, солнце, деревня, тепло, дом, автобус, поезд, каникулы, школа, уроки. (Текст: угрюмый, зловещий, устрашающий, суровый, сильный; ритмичность средняя).

3. день: волк, глаза, уши, нос, морда, звери, лес, деревья, птицы, зелень, трава, цветы, грибы, ягоды, горы, подъем, вершина, спуск, отдых, ужин, вечер, костер, песни, гитара, дорога, поезд, провод­ник, станции, остановки, дни, время, лето, года, жизнь, шум, непре­станно, разговоры, спорт, ссоры, сплетни, ложь, вранье, разборки, девушки, сирень, весна, яблони, солнце, небо, звезды, луна, плане­ты, млечный путь, комета, спутник. (Текст: зловещий, устраша­ющий, минорный, угрюмый, суровый, темный, сильный, тяжелый; ритмичность средняя).

4. день: время, пошло, часы, минуты, секунды, будильник, зво­нок, утро, день, вечер, ночь, сон, душно, жарко, одеяло, подушка, форточка, глоток свежего воздуха, облегчение, свобода, радость, заря, розовая полоска на востоке, шесть часов утра, подъем, зав­трак, дорога, автобус, люди, хочется спать, контроль, трамвай, ин­ститут, группа, подруги, преподаватель, тема, контрольная, оценки, переживание, удовлетворение, радость, недовольство, конец пары, перерыв, разговор, осуждение. (Текст: сильный, угрюмый, суровый, возвышенный, устрашающий, бодрый; ритмичность низкая).

5. день: пол, паркет, доски, бревна, деревья, роща, поляна, лес, река, озеро, море, океан, земной шар, мир, вселенная, космология, космос, полеты во сне и наяву, сновидения, сказки, мифы, легенды, сказания, баллады, деревня, пыльная дорога, жаркий день, нещадно палит солнце, ужасно хочется искупаться, вода прозрачная, про­хладная, текущая, свежая, настроение поднимается, бодрость, све­жесть, активность, радость. (Текст: нейтральный, ритмичность низ­кая).

6. день: солнце светит мягко и ласково, шумит, бурлит, течет, жизнь, деревья, весна, май, подснежники, белые, ласковые, первые цветы, тепло, приятно прогуляться по улице, никуда не торопясь, ни о чем не тревожась, хочется, чтобы все было хорошо, хоть нена­долго исчезли все заботы и неприятности, можно пойти в гости и просидеть там долго-долго, а потом потопать домой по ночным улицам, не опасаясь за свою или еще чью-то жизнь. (Текст: тихий; ритмичность средняя).

7. день: хорошее настроение, интересует вопрос:  где пропала Люда, ужасно не хочется идти на отработку, так как Феня действу­ет на меня угнетающе; примерно так же я себя ощущала при встрече с Онищенко, я не люблю и боюсь, когда на меня кричат, я сразу теряюсь, пугаюсь, замолкаю, даже если твердо в чем-то уверена, надо, прямо висит этот зачет, он давит, не дает полностью рассла­биться и отдохнуть даже вечером. (Текст: прекрасный, яркий; рит­мичность средняя).

Заметим, что от занятия к занятию меняется не только фоносемантический (эмоциональный) облик текстов, тематика, но и грам­матический их состав. Появляются все более сложные конструкции, увеличивается количество глаголов (т. е. потребность в дейст­вии) — см. таблицу 18.

Если эти формальные лингвистические признаки соединить с семантикой текстов, можно найти очень много пищи для размыш­лений: от ссор, сплетен, вранья, разборок — в негативно эмоцио­нально окрашенном 3 тексте до хорошего настроения, несмотря на грядущий неприятный зачет — в 7.

Согласно В. В. Налимову «весь воспринимаемый нами эволю­ционирующий мир можно рассматривать как множество текстов... Тексты характеризуются дискретной (семиотической) и контину­альной (семантической) составляющими. Семантика определяется вероятностью задаваемой структурой смыслов. Смыслы — это есть то, что делает знаковую систему текстом. Спрессованность смы­слов— это не распакованный (не проявленный) Мир: семантиче­ский вакуум». При этом «природа смысла может быть раскрыта только через одновременный анализ семантической триады: смысл, текст, язык. Процесс порождения или понимания текста — это всегда творческая акция. С нее начинается создание новых текстов, и ею завершается их понимание. Все это осуществ­ляется в подвалах сознания, где мы непосредственно взаимодейст­вуем с образами».

Суггестивность художественного произведения — в его универ­сальности, в том, что ему можно приписать бесконечное множество смыслов. А также в том, что к нему хочется возвращаться неодно­кратно. Л. П. Якубинский в статье «О звуках стихотворного языка» (под стихотворным языком понимается язык художественного по­этического текста), говорит о том, что как в практическом языке важна смысловая сторона слова, так в языке стихотворном звуки речи всплывают в светлое поле сознания и эмоционально пережи­ваются. Эмоциональное отношение, в свою очередь, влечет уста­новление известной зависимости между «содержанием» стихотво­рения и его звуками; последнему способствуют также выразитель­ные движения органов речи: «При стихотворном творчестве стихо­творец подбирает слова с такими звуками, для произнесения кото­рых понадобились бы движения органов речи, в общем соответст­вующие данным выразительным движениям. ...Если поэт пережи­вает такие эмоции, которым свойственна улыбка (растягивание губ в стороны), то он, естественно, будет избегать звуков, образуемых с помощью выпячивания губ вперед (например, У, О)».

Таким образом, учитывая форму и содержание, проблему паци­ента и имея в качестве ориентира определенную желаемую эмоцию, возможно подобрать стихи, производящие направленное суггестив­ное воздействие. Такая работа может производиться в группе, индивидуально, под музыку, с использованием свободного ассоциа­тивного эксперимента (более подробно о работе с семантическими полями пациента в рамках библиотерапии см.: Тамарченко С. А., 1995, с. 59-60).

Так, женщина, пережившая трагедию расставания с любимым, найдет что-то свое в стихах А. Ахматовой и М. Цветаевой, особен­но, если она ориентирована на сохранение своей ценности, самости, своего уникального «Я». Процесс, который происходит при про­чтении, слушании этих стихов может протекать в различных эмо­циональных направлениях: «удовольствие — неудовольствие», «возбуждение — успокоение», «напряжение — разрешение». Отри­цательные эмоции могут быть доведены до абсурда — после такой операции легче произвести «переформирование» (термин НЛП). Ниже приведены всего лишь три стихотворения, которые могут быть использованы в подобной ситуации:

А ты думал — я тоже такая,
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта гнедого коня.
Или стану просить у знахарок
В наговорной воде корешок
И пришлю тебе страшный подарок —
Мой заветный душистый платок.
Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь
И ночей наших пламенных чадом —
Я к тебе никогда не вернусь.

((А. Ахматова))

(Этот текст «темный» (9,37), «суровый» (8,75), а также черный, голубой, фиолетовый, синий, зеленый). Здесь если и присутствует Движение, то это движение назад — выше нормальной частотности содержание звука О (1,63) и достаточно много У (0,95). Все это за­крепляет бесповоротность решения, значимость последней фразы (Я к тебе никогда не вернусь) на фоне собственной значимости, возможности самостоятельно принимать решения и выполнять их. Момент перехода (языкового) из пассивной позиции (объекта) в активную (субъекта) можно наблюдать в следующем стихотворении А. Ахматовой. Это момент внутреннего переформирования, осмыс­ления случившего, выработки к нему соответствующего отношения:

Проводила друга до передней.
Постояла в золотой пыли.
С колоколенки соседней
Звуки важные текли.
Брошена! Придуманное слово —
 Разве я цветок или письмо?
 А глаза глядят уже сурово
В потемневшее трюмо.

Интересно, что этот текст суггестивно нейтральный, хотя в нем слабо выражены признаки «возвышенный» (3,97), «бодрый» (3,44) «яркий» (3,39), «сильный» (3,14), «радостный» (3,07), «прекрасный» (2,49), «суровый» (2,15), а по цвету этот текст можно охарактеризо­вать как черный, голубой, зеленый, фиолетовый, синий. Движение назад подчеркнуто превышением нормальной частотности звукобуквы О(1,45).

Ту же тему продолжает стихотворение М. Цветаевой:

Знакомец! Отколева в наши страны?
Которого ветра клясть?
Знакомец! С тобою в любовь не встану:
Твоя вороная масть.
Покамест костру вороному — пыхать,
Красавице — искра в глаз!
— Знакомец! Твоя дорогая прихоть,
А мой дорогой отказ.

Текст жесткий: «суровый» (17,93), «устрашающий» (11,85), «зловещий» (9,56), «сильный» (9,48), «темный» (9,07), «возвышен­ный» (8,62), «угрюмый» (8,61), а также — голубой, черный, сирене­вый, зеленый, синий, фиолетовый. И вновь превышение нормаль­ной частотности звукобуквы О (2,78).

Таким образом, тематическое и формальное единство трех при­веденных стихотворений налицо: движение назад (разрыв), сохра­нение самоуважения и активной позиции, переформирование, ре­альная оценка ситуации (сквозной признак — «суровый»). В любом случае, позиция, мастерски выраженная в художественном слове, становится и элементом поведения и частью речи (в философском смысле этого понятия). Эти стихи можно слушать, читать вслух, повторять как заклинание, переписывать, представлять в картин­ках, изображать жестами, находить ключевые слова... И т. д.

Секрет такого эмоционального воздействия художественной литературы открывает Г. Миллер: «Ежедневно мы убиваем наши лучшие душевные порывы. Вот почему у нас начинает болеть сердце, когда мы читаем строки, написанные рукой мастера, и чувствуем,  что они словно выдраны из наших сердец, ведь наши собственные прекрасные стремления задушены в зародыше, ибо нет веры в силу нет дара различать истинную красоту и правду. Любой человек, когда успокаивается и становится предельно откровенным с самим собой, способен говорить глубочайшие истины. Все мы про­исходим из единого источника. Поэтому нет никакой тайны в про­исхождении вещей. Мы все являемся частью творческого процесса, а следовательно, все мы короли, музыканты, поэты; просто нам необходимо раскрыться, обнаружить силы, спрятанные в глубине нас самих». Весь вопрос только в профессиональном отборе текстов, универсально воздействующих на многих людей...

Вокальная терапия — еще один комплексный способ воздейст­вия поэтическим словом, усиленным музыкой. Н. В. Гоголь так пи­сал о малоросских песнях: «Самая яркая и верная живопись и самая звонкая звучность слов разом соединяются в них. Песня сочиняется не с пером в руке, не на бумаге, не с строгим расчетом, но в вихре, в забвении, когда душа звучит и все члены, разрушая равнодушное, обыкновенное положение, становятся свободнее, руки вольно вски­дываются на воздух и дикие волны веселья уносят его от всего. Это примечается даже в самых заунывных песнях, которых раздираю­щие звуки с болью касаются сердца. Они никогда не могли излиться из души человека в обыкновенном состоянии, при настоящем воззре­нии на предмет. Только тогда, когда вино перемешает и разрушит весь прозаический порядок мыслей, когда мысли непостижимо — странно в разногласии звучат внутренним согласием,— в таком-то разгуле, торжественном больше, нежели веселом, душа, к непости­жимой загадке, изливается нестерпимо унылыми звуками. Тогда прочь дума и бдение! Весь таинственный состав его требует звуков, одних звуков. Оттого поэзия в песнях неуловима, очаровательна, грациозна, как музыка».

Арттерапия (вокальная терапия) — древний способ адаптации личности. «В музыке есть невысказанное слово»,— говорил Ч. Дар­вин. Добавим к этому: в слове есть невысказанная музыка. Недаром звук и ритм являлись основой любой магической системы, а пение и есть концентрация звука и ритма. Ч. Дарвин назвал пение «эмо­циональной речью». В трудах Л. С. Рубинштейна мы встречаем лю­бопытную точку зрения, согласно которой древний человек вначале научился петь, а уж потом говорить. Этнографы связывают пение с наличием тяжелой работы и естественным стремлением человека ее облегчить. Для каждого вида труда — сев, жатва, молотьба, обра­ботка льна, ткацкие работы и т. д. существовали специальные пес­ни, которым обучали с детства. Была у каждого и «своя» песня, ко­торая охранялась (так же как и имя).

Г. Гессе в романе «Игра в бисер» утверждает: «Музыка — сред­ство одинаково настроить множество людей, дать одинаковый такт их дыханию, биению сердца, состоянию духа, вдохновить на моль­бу вечным силам, на танец, на состязание, на военный поход, на священнодействие». Л. Н. Романов пишет в своей книге об ипофонном пении как способе «включения» верующих в религиоз­ное действие.

В работах Г. Котляра находим мы описание единого акустиче­ского алфавита эмоций. Выражая ту или иную эмоцию, певец в той или иной степени отклоняется от предписаний нотной записи, что и определяет эмоциональную окраску его голоса. Для каждой эмоции характерен свой набор отличительных акустических признаков го­лоса. Горе — наибольшая длительность слога, медленное нараста­ние и спад силы звука, характерные «подъезды» и «съезды» в высо­те звуков нот, создающие плачущую интонацию. Гнев характери­зуется резкими «рублеными» фронтами и обрывами звука, большой силой голоса, зловещим шипящим или звенящим тембром. Страх — резкие перепады силы голоса, сильное нарушение ритма мелодии, резкое увеличение пауз. Радость — пение «на улыбке» — расши­рение ротового отверстия приводит к смещению формантных час­тот в более высокочастотную область.

Вокальная терапия очень хороша в момент присоединения — когда каждый решается «вступить» в исполнение песни, сливает свой голос с голосами других, подстраивается. Недаром, как поется в одной из песен «марши командовать могут тобой, но песню ты выбери сам». Выбор песен, ассоциирование по их поводу, рассуж­дения группы, преодоление барьера отчуждения, нахождение гар­монии — все это присутствует в вокальной терапии. Например, ес­ли речь зашла о песнях красногвардейцев и революционеров очень любопытно противопоставить их песням белогвардейцев, содер­жавших явно пораженческий настрой. Романсы, народные песни, духовные песнопения... Выбор воистину обширен, а главное, все песни действуют безотказно: создается совершенно особая атмо­сфера в группе, решаются многие проблемы.

Приведем всего лишь два варианта применения вокальной те­рапии.

Первый — прослушивание в непосредственной близости и не­обычной обстановке романсов и русских народных песен, отобран­ных при помощи анализа содержания и фоносемантического анали­за, выстроенных в определенной последовательности (как и в случае библиотерапии) и исполняемых профессионально (так было, когда сеансы вокальной терапии проводил солист Пермского опер­ного театра, бас Алексей Копылов). Независимо от установок и музыкальных пристрастий романсам внимают, затаив дыхание.

Второй — совместное пение народных песен, романсов, само­деятельной песни — в общем, чего только душа пожелает. По этому поводу — письмо одной из участниц группы: «Интересное слово — это настроение — настрой — строй. Как настроишь свой инстру­мент — так он и звучит. С утра в группе песня: Дон, дон, дон, дили-дон... Хороший настрой. Как камертон берет единственно правиль­ную ноту. И в теле, измученном ночным тренингом, слышится от­звук. А душе легко — душа поет. Хорошо бы еще попеть и подоль­ше. Ольга».

На группе же происходят и открытия. Так, «Песня о Бабае» однозначно ассоциируется с образом психотерапевта, а песня из ки­нофильма «Земля Санникова», в которой по наблюдению одного из участников группы слово «миг» может быть заменено на «миф» превращается впоследствии в грозное психологическое оружие (Горин С. Гипноз: техники россыпью, с. 206-207).

Анализ текстов писем можно проводить в процессе работы ди­намической группы, группы библиотерапии и т. д. Лингвистическая объективация информации предоставляет психотерапевту пищу для дополнительных размышлений и основу для более точной диагно­стики состояния пациента.

Возвращаясь к результатам Смоленского эксперимента и дру­гих лингвопсихологических тренингов, можно назвать еще некото­рые приемы лингвистического воздействия на подсознание.

Кстати, подбор созвучных имен для всей группы - тоже доста­точно изящная лингвистическая задача.

Вот несколько примеров творчества безымянных (как и поло­жено в фольклорной традиции) авторов, создававших заговоры во время работы группы:

Стану я лекарь, помолясь,
выйду, перекрестясь,
из леса да во широко поле,
с чиста поля да во дубровушку,
встречу я там три сестры,
три сестры да красны девицы,
стану я девиц спрашивать,
переспрашивать да уговаривать:
Как у вас очи, ясны девицы?
Как у вас губы, красны девицы?
Как у вас речи, властны девицы?
Отведет черный глаз перва девица,
Отговорит злую думу друга девица,
Отметет кривотолки третия,
буйны ветры все следы выметут,
полны реки мутну воду вынесут,
красны огни думу горьку вычистят,
золотые слова да во серебрян ларец,
серебрян ларец да под железный замок,
железный замок да на медный ключ.
Замок в море.
Ключ в небо.
Аминь.

(Текст: темный (13,17), угрюмый (12,82), зловещий (10,21), суро­вый (9,84), черный, синий, коричневый, желтый. Средняя длина слова в слогах — 2,04).

Оберег от надоедливых пациентов (слова на ветер):

Встану я, лекарь, перекрестясь,
пойду, благословясь,
от клиентов и их заморочек,
из темной комнаты во широкие двери,
на вольный простор, на зеленый луг
слышу на лугу трава колышется,
солнце душу согревает,
цветы аромат источают,
на золотом престоле сидит лекарь —
святой Пантелеймон,
поклонюсь я, лекарь, святому Пантелеймону:
избави меня от заморочек клиентовых,
укрепи ум мой,
дай силу, веру, умение.
Аминь!

(Текст: возвышенный (3,19), синий, голубой, красный; средняя длина слова в слогах — 2,32).

Оберег

О, Боже, сохрани и спаси, излей на раба твоего свою благодать, огнем очисти, водою омой ключевою, осуши травою зеленою, сгинь-отринь грязь и мразь, вверяю себя силе твоей и имени твоему, и слову твоему. Аминь, аминь, аминь.

 (Текст: светлый (16,67), яркий (15,14), радостный (12,30), пре­красный (11,35), нежный (10,65); сиреневый, голубой, белый, синий, красный; средняя длина слова в слогах — 2,16).

Этот заговор похож на молитву, что естественно, т. к. в про­цессе исторической жизни заговоры естественно сблизились и пере­плелись с христианскими молитвами. Отсюда своеобразное их «двоеверие», о котором писал А. Блок, сопоставляя заговоры и мо­литвы. «В молитве обращаются к известному лицу — подателю благодати. В молитвенной формуле вся сила сосредоточивается на упоминании имени и свойства этого лица. В заклинательной фор­муле, наоборот, весь интерес сосредоточен на выражении желания. Имена божеств, упоминаемые в ней, изменяются, но сама формула остается неизменной». То же — в сле­дующем заговоре:

Лечить — мочить, учить и быть, иль имя скрыть, уметь поспеть, успеть пропеть, притом умнеть, себя помнеть и дальше еть Господи благослови!

(Текст: тихий (23,15), печальный (11,66); голубой, серый, корич­невый, красный; средняя длина слова в слогах—1,86). Это очень ритмичный текст, а главное — голубой, как и положено заговорам.

Конечно, это лишь первые опыты создания заговоров и в чем-то они не совершенны и могут быть доработаны. Интересно, что все тексты получились жесткими по фоносемантическим признакам и очень ритмичными. Верно почувствовано и «безразличие» заговор­ных текстов к объему: «В центре мифологии фольклорной традиции не слово, а традиционно-фольклорный смысл — самостоятельная и собственная грамматическая единица».

Возможно усложнить процедуру создания заговорных текстов: включать в них слова из свободных ассоциативных экспериментов пациентов; совмещать кульминацию и золотое сечение; делать их более мягкими или более красными, голубыми, зелеными. Здесь огромный простор для творчества, тем более, что заговоры не исче­зают, т. к. «поэтическая сторона заговоров, их образная система, ритмико-мелодический строй уже давно оттеснили на второй план заклинательно-гиластическое значение произведений этого жанра и обеспечили им сохранность как образца народно-поэтической мыс­ли».

10. Групповое сотворение текстов в разных жанрах (можно с элементами лингвистического психоанализа) — непосредственная подготовка к работе методом ВМЛ. Пример: одна из членов группы попросила помочь ей составить заговор «От дурного человека». Сна­чала был проведен свободный ассоциативный эксперимент (слова назывались «до пустоты в голове»...): волосы, железо, вода, огонь, ветер, сила, ведро, медуза, зубы, язык дурной, язык, яйцо, игла, туча, громкость (выделены слова, приходящиеся на «золотое сечение»).

В результате совместного творчества группы был получен сле­дующий оберег:

Вода живая,
Ветер буйный,
Огонь жаркий,
Оградите рабу божью Ольгу
От языка дурного,
Человека лихого,
Дайте силы втрое-десятеро,
Заточите его мысли черные
В яйцо железное.

Резюмируя изложенное, можно отметить следующее:

1. Лингвистические методы в ряде случаев позволяют более тонко зафиксировать состояние пациента и могут быть использова­ны в качестве дополнительной диагностики.

2. Осознанное языковое воздействие может дать устойчивые и быстрые результаты, особенно в условиях терапевтической группы, где есть возможность диалога не только с доктором, но и с участни­ками группы — представителями общества.

3. В каждой личности имеются большие языковые резервы (пас­сивный лексический запас и т. д.). Чтобы «вывести» их на поверх­ность, требуется разнообразное эмоциональное «продавливание» — вербальное, художественное, музыкальное.

4. Письма являются эффективным способом аутосуггестии, по­гружения в измененное состояние сознания и могут быть использо­ваны как метод лечения и диагностики.

5. Личность, получившая достаточное количество эмоциональ­ных толчков, изменившая свое вербальное поведение потенциально готова к жизни в осознанном и управляемом Мифе.

Вы вот думаете, что доктор должен лечить. А больной считает, что раз доктор пришел и ос­мотрел больного, то лечение уже началось. Я, по крайней мере, всегда так думаю. Уже один факт прихода врача есть начало лечения. Раз док­тор, — значит, баста! Лечение началось.

(А. Ф. Лосев)

Всякая профессия есть заговор против непосвя­щенных.

(Бернарл Шоу)

Индивидуальные суггестивные тексты интересуют нас как за­фиксированные в массовом или групповом сознании синхронные вербальные социальные эксперименты, которые привели к опреде­ленным изменениям установок.

Данные тексты производятся как в обыденной жизни в виде диалогической продукции партнеров, в которой проявляется сопер­ничество собеседников «за право быть лидером в конкретном акте общения при реализации своих целевых установок», так и в условиях специально организованной комму­никации гетеровоздействия.

Проблема лидерства в диалоге подробно рассмотрена А. А. Романовым. Диалогическое общение (диалог) трак­туется как «взаимодействие партнеров, которое осуществляется с помощью речевых произведений — реплик или репликовых шагов, построенных из знаков естественного языка». «Ли­дер в диалоге — это партнер по диалогическому взаимодействию типового образца, который владеет стратегической инициативой ведения беседы и обладает правом — на базе коммуникативно-социальных конвенций реализации фреймового сценария — прини­мать ответственные решения в пределах типового функционально-семантического представления (ФСП), значимые для развития диало­гического обмена репликами и для реализации глобальной цели в типовом сценарии».

Если в диалоге роль лидера хотя и является константой, но ну­ждается в постоянном удерживании, то в случае суггестивного воздействия (диалога с бессознательным), такого соперничества не требуется, особенно в случае воздействия лица, которому приписы­ваются априорно эффективные действия.

Отсюда и преимущественное внимание к разным уровням языка в процессе анализа воздействующих текстов. В диалоге это опреде­ленные языковые средства лексико- и синтактико-семантического плана, а в случае анализа суггестивных текстов, в меньшей степени зависящих от сиюминутного коммуникативного контекста, в боль­шей — от социально-психологического, мы вновь обратимся к ана­лизу наименее осознаваемых уровней языка, для измерения которых используем те же формализованные методы, что и в случае описа­ния универсальных суггестивных текстов.

Индивидуальные суггестивные тексты — это интуитивная или осознанная попытка человека создать и внедрить свой миф (суггес­тивную роль).

Каким же образом моделируется, порождается суггестивная роль?

Многие ученные уделяли большое внимание роли коммуникатора в процессе воздействия.

Так, Ш. А. Надирашвили отмечает: «эксперименты доказали, что если слушатели считают коммуникатора лицом с большим прес­тижем, то его воздействие на них отличается большей интенсивнос­тью. Это свойство коммуникатора исследователи обычно обозначают такими терминами, как „престиж“, „убедительность коммуникатора“, „ожидание“, „установка“ и пр. Реально данное свойство коммуника­тор может иметь или не иметь, важно лишь установить, приписывает­ся ли оно коммуникатору в данный момент». Создается весьма любо­пытное психологическое положение — пропагандист приобретает большую силу воздействия благодаря тому, что сами слушатели при­писывают ему такого рода свойство. На основе экспериментальных данных в социальной психологии было бесспорно доказано, что ин­формация, идущая от источника с высоким престижем, характери­зуется большей силой воздействия.

Н. И. Жинкин утверждает, что «из всех сенсорных воздействий Для человека самым чувствительным, богатым и тонким является звук и его прием слухом, а самым устойчивым и объективным — свет и соответственно зрение. Это объясняется, вероятно, тем, что в пер­вом случае учитывается время, а во втором — пространство, слитная информация о которых безусловно необходима для реальной ориен­тации в действительности». И. Н. Горелов дополняет эту мысль, отмечая «весьма важное... различие, существующее между процессами восприятия речи только на слух и при наличии визуально воспринимаемого говорящего. В последнем случае слушающий, как правило, старается еще быть и „смотрящим“. Он „считывает“ допол­нительную информацию с лица говорящего».

А. Р. Лурия сообщает об экспериментах Г. В. Гершуни, резуль­таты которых «открывают для научного познания круг „подсозна­тельных явлений“. Речь идет о фиксации нашими зрительными и слуховыми рецепторами таких микроизменений объекта, которые не попадают в поле ясного сознания. Их учет производится позднее и подсознательно, в результате чего фиксируемые изменения субъек­тивно оцениваются как „интуитивно познанные“».

Именно с целью учета сенсорных воздействий для более де­тального рассмотрения были избраны 6 текстов популярного пси­хотерапевта А. М. Кашпировского (9094 слов), передававшиеся по каналам Центрального телевидения. Есть ли в этих текстах законо­мерности, которые могли бы прояснить их «феномен»? Ранее мы уже отмечали, что некоторые авторы (Дубров, Пушкин) отрицают роль слова в сеансах Кашпировского; неоднократно говорил об этом и сам Анатолий Михайлович. Попытаемся разобраться в этом явлении на уровне бесстрастных цифр: проанализируем данные об­счета параметров указанных текстов.

Сравнение фоносемантических признаков текстов Кашпиров­ского со средними результатами обсчета формул гипноза как уни­версальных суггестивных текстов позволяет заметить:

1) «безликий» основной признак гипнотических формул — «ти­хий» в авторских текстах имеет отрицательную оценку;

2) признак «медлительный» является сквозным для всех приве­денных текстов;

3) следующим по частотности является признак «сильный», ха­рактерный для половины текстов Кашпировского;

4) остальной «разброс» признаков обусловлен различными пре­суппозициями выступлений психотерапевта и разными типами за­дач. Если первые три текста смоделированы в жесткой фоносемантической системе (ср.: наличие признаков «устрашающий», «злове­щий», «угрюмый»), то после известий о негативных результатах и острой критики тактика  изменилась — последующие три текста построены в мягком,  проповедническом стиле (признаки «прек­расный», «возвышенный»), а суггестивная роль передается на уров­не мифа (роль страдающего за грехи рода человеческого Иисуса Христа — все та же модификация роли Божества).

Количественный состав «звукобукв» подтверждает коммуника­тивную направленность психотерапевтических сеансов, так как сре­ди «звукобукв», превышающих нормальную частотность, поровну представлены группы «хороших» (Н, Л', О, Б, Я, И), «плохих» (С, X, Ж, Щ, Ы) и «нейтральных» (В, Г, З, М, Г, У) звукобукв.

Среди гласных по-прежнему устойчиво выделяется «голубой» И.

Средние индексы лексических единиц в текстах сеансов психотерапевтического воздействия А. М. Кашпировского в сравнении с формулами гипноза

Таблица 19

Показатели   Формулы гипноза   Кашпировский

С                   39.90                      531.37

I_i                          1.47                         2.90

I_e                       10.99                         4.30

Р                   44.55                       78.40

I_g                         3.22                         2.60

I_ext                    14.10                         7.00

I_f                          1.73                         4.90

Средняя  длина слова

в слогах          2.31                         2.50

Лексические показатели подтверждают общие закономерности, отмеченные нами при сравнении групп универсальных и индивидуаль­ных суггестивных текстов. В текстах А. М. Кашпировского наблюдают­ся повышенные, по сравнению с формулами гипноза, индексы пред­сказуемости, итерации, индекс длины интервала повторяющихся слов, что указывает на спонтанность этих текстов, асимметричность в использовании слов и большую зависимость от содержания.

Эти данные противоречат наблюдениям лингвистов, изучавших отдельные приемы, применяемые в конкретных текстах А. М. Каш­пировского, так как единичные примеры удачного использования тех или иных художественных приемов можно найти в любом тек­сте психотерапевтического воздействия.

Так, О. А. Коломийцева, проанализировавшая 27 текстов ле­чебных сеансов А. М. Кашпировского с 1989 по 1991 год, отмечает несомненное лексическое своеобразие указанных текстов, выражен­ное использованием следующих приемов:

1) Синонимы и функции перечисления. Внешне это напоминает явление «поиска нужного слова», например: «У нас не лечение, а коррекция, выправление, воспоминание». Пациент воспринимает не отдельное значение, а некий синтетический образ. Интересно отметить, что в приведенном примере не все слова явля­ются языковыми, т. е. постоянными синонимами. Существительное «воспоминание» используется как синоним к слову «лечение» толь­ко в данном конкретном случае.

2) Антонимы. Анализ языкового материала показывает, что чем меньше сходства между значениями сравниваемых слов, тем легче происходит размывание их границ, например: «моя задача — не уси­ливать, а ослаблять, не подстегивать, а сдерживать».

3) Одно и то же слово в разных сочетаниях: «Я думаю, что вы уверены в том, что уверен в этом и я».

4) Метафоры. Их формирование также предполагает соедине­ние несоединимого и возникновение некоего целостного образа, например: «Что с блеском не может длиться вечно — это молчание». «Наш сегодняшний сеанс напоминает мне натянутую те­тиву лука. Остается только выстрелить».

5) Прием каламбура (игры слов). Употребление в одном кон­тексте однокоренных слов разрушает их границы, например: «И ничто не нарушилось. Нарушилось только нарушение, которое бы­ло». «У очень многих из вас пройдет слишком многое». «Не старайтесь быть очень старательными».

6) Расширение границ слова посредством его использования в разных значениях, с различными определениями, в качестве центра повествования, например: «Вам предстоит несколько минут побыть в одиночестве. Вы скажете: я ведь так одинок. Это не то одиночест­во, это другое. Это — высшее одиночество. У вашего ребенка, хоть он и маленький, есть свое, большое одиночество» (20.01.91).

По грамматическим параметрам тексты Кашпировского «тяго­теют» к универсальным формулам гипноза, различается лишь ко­личество местоимений и союзов (у Кашпировского их в среднем больше — 20.36% и 9.97% соответственно) и глаголов (их меньше — 18.98%).

Наличие большого количества числительных указывает на род­ство текстов Кашпировского с текстами классического гипноза. Это противоречит несколько поспешным выводам о том, что «А. М. Кашпировский в своем воздействии, существенно отличаю­щемся от классического гипноза, свел приемы прямого внушения до минимума».

Таким образом, анализ уже на самом общем, формальном уровне, позволяет различать особенные и универсальные качества индивидуальных суггестивных текстов, а соотнося эти формальные показатели со смысловыми особенностями того или иного текста, можно разгадать, по крайней мере, часть его тайн и спрогнозиро­вать его судьбу.

Грамматический состав текстов психотерапевтических сеансов А. Кашпировского в сравнении с формулами гипноза (в %)

 Таблица 20

Части речи              Формулы гипноза    А. Кашпировский

существительные         18.65                       17.64

прилагательные             6.52                        6.28

числительные                3.31                        2.52

местоимения                15.75                       20.36

глаголы                        25.49                      18.98

наречия                        13.97                        9.36

предлоги                       6.53                         8.75

союзы                           5.69                         9.97

частицы                        4.09                         5.53

вводные, модальные

слова                             —                           0.59

междометия                  —                            0.02

Так, амбивалентность фоносемантики прямо выводит нас на амбивалентные особенности смысла, грамматики и пр. «Я не вызы­ваю гипнотических трансов, никогда к ним не стремлюсь и вы не услышите из моих уст установки, что надо отключиться, надо рас­слабиться и чтоб с Вами что-то должно быть. Это вы не услышали. Не услышите это и потом»,— это высказывание А. М. Кашпиров­ского, как, впрочем, и вся «словесная ткань» его сеансов, по сути, и есть способ вызвать сильнейший транс.

Что такое «транс»? Согласно 15-му изданию «Словаря иностран­ных слов» — это «1) внезапно наступающее кратковременное рас­стройство сознания, во время которого больные совершают немоти­вированные поступки, стремительно бегут, бессвязно говорят; от­мечается гл. обр. при эпилепсии; 2) состояние отрешенности, экстаза, „ясновидения“ и др.». Согласно взглядам М. Эриксона, В. Сейтер и др. американских психотерапевтов, транс — состояние лечебное (повышенной открытости, доверия, творчества), и вызвать его можно любым неожиданным вопросом или поступком.

В данном же случае перед нами полностью амбивалентные, раздваивающие сознание, ставящие его в логические тупики, ис­полненные в стиле «плетения словес» тексты. К тому же, эти тексты предельно универсальны в смысле учета любой мифологии, любого типа реагирования (включая так называемых «сопротивленцев»). Стоит только сосредоточиться на таком тексте и... транс неизбежен. Чего стоит, например, одно лишь следующее высказывание: «Плывите по течению в своих мыслях, чувствах... Я должен сказать, что это нелегкая задача — плыть по течению, подчиниться самому себе, но вспомним древнее: „Не так, как я хочу, но как я“. И про­стите мое творчество, потому что это изречение звучало по-другому: „Не так, как я хочу, но как ты“. Это когда я к вам, но ко­гда вы сами к себе, то вправе сказать: „Не так как я хочу, но как я“» и т. д., и т. п. А на фоне «паутины» этих слов, конечно, трогательно звучат фразы типа: «Верьте мне, который выпил очень горькую чашу, прежде чем решился на то, чтобы войти в ваш дом, на то, чтобы рискнуть взять на себя вас, вашу какую-то судьбу, поверьте мне». Светлый образ страдающего человека, принимающего на се­бя чужие грехи и боли, вынужденного говорить: «Я мог бы не го­ворить, мог бы молчать и много раз даю себе зарок в таких ситуа­циях — помолчать. Но я чувствую ваше живое влечение к тому, чтобы что-то услышать»... И еще маленький штрих — самое час­тотное слово в этом тексте — союз «и» (70 раз), излюбленная связка в методике нейролингвистического программирования. Так что, с точки зрения современной лингвистики (в отличие от точки зрения современного естествознания, выраженной в уже цитированной книге Дуброва и Пушкина) никакого «чуда» и даже, к сожалению, тайны, в феномене Кашпировского нет. Налицо хорошее знание психологии и использование (возможно интуитивное) универсаль­ных суггестивных приемов. Что до ошибок и логических противо­речий — для огромной группы МС, потрясенного феноменом Каш­пировского, это необходимый фактор. По свидетельству проф. Б. А. Грушина с точки зрения МС бессмыслицы и противоречия все время выигрывают по сравнению с логикой. Не ясна только перво­причина такой обусловленности: амбивалентность приводит к по­вышенной внушаемости населения или наоборот?

По мнению О. А. Коломийцевой, «психотерапевтический метод А. М. Кашпировского представляет собой уникальный, до послед­него времени неизвестный способ возбуждения сферы бессознатель­ного в психике индивида. Воздействие на бессознательное, сопро­вождаемое переключением  сознания, отвлечением  внимания  пациента от своих заболеваний, по-видимому, возбуждает процессы саморегуляции в организме больного, что ведет к обратному разви­тию соматических и психосоматических патологических состояний и активизации негентропийных тенденций в организме». Попытка постичь специфический языковой код Кашпиров­ского привела к выделению ряда средств и приемов отвлечения соз­нания и введения в сферу восприятия адресата единиц кода бессоз­нательного. К таким средствам и приемам О. А. Коломийцева относит:

1)   Парадоксы, которые можно определить как языковые едини­цы, содержащие противоречия в своей смысловой структуре, вклю­чающие два противоположных сообщения,  например:  «Лечение тогда, когда нет лечения». «Все условия хорошие, даже плохие». «Лучший способ ко мне попасть — это не попа­дать. И вот тогда вы попадете». Обычное восприятие таких сообщений с точки зрения истинности-ложности невозможно, поэтому парадоксы не анализируются больным, а выступают в его понимании как единое, не членимое целое, формируя некий синте­тический образ.

1а) Парадоксы семантические. Содержат противоречия не­посредственно в своей семантической структуре как нечто по­стоянное, инвариант, например: «Мой метод — в отсутствии метода»;

1б) Парадоксы прагматические, когда информация, пере­даваемая высказыванием, вступает в противоречие с истинным положением дел, с самой ситуацией: «Здесь никого нет, только Вы».

2) Тавтологические высказывания: «Пускай с вами делается то, что делается». «Ваши руки — это ваши руки». «Все закончится тогда, когда закончится».

3) Высказывания констатирующего типа с глаголами в настоя­щем, прошедшем или будущем времени, например: «У некоторых имеются приятные приливы тепла, происходит экскурсия крови, давление нормализуется». «У многих уже начали шеве­литься руки. У многих из вас уже прошла боль».

4) Предложения с глаголами в форме повелительного наклоне­ния, например: «Не боритесь с такими мыслями, которые являются нелечебного характера».

5) Предложения, включающие перформативные глаголы, т. е. глаголы, которые являются наименованием определенных речевых Действий. А. М. Кашпировский использует в таких случаях глаголы с суггестивным значением: «внушаю», «даю установку», «програм­мирую», например: «Внушаю: закрываются глаза, закрылись».

6) Замена придаточного предложения обобщающим наимено­ванием, например: «Не хочу говорить лишних слов, не хочу обе­щать золотые горы, эти слова скажете вы, об этом вы напишите, сообщите».

7) Употребление   восклицательных   предложений,   например: «Чего стоит только слово, один только намек на то, что сейчас ты­сячи людей расстались с болью!».

8) Сочетание сложноподчиненного предложения с высказыва­нием, имеющим противоположное значение (сложный парадокс), например: «Все ждут от меня, что я начну уговаривать вас лечиться, что буду пояснять, что у вас проходит головная боль, у вас прохо­дит опухоль. Я это никогда не говорю».

9) Высказывания с глаголами в форме сослагательного накло­нения, например: «Если бы мы все увидели, сколько сотен людей в эту же секунду освободились от своего недуга, мы все бы плакали».

10) Риторические   вопросы,    которые    не   требуют   ответа: «Правда есть, вы ощутили лень, слабость и дальше вы будете это испытывать».

11) Высказывания с имплицитной казуативностью. Речь идет о структурах, состоящих из двух частей. В первой части дается опи­сание некоторого реального факта или состояния адресата. Во вто­рой содержится информация о том состоянии, которое должно быть результатом воздействия. Сочетание в одном предложении реаль­ного и желаемого уничтожает различия между ними в восприятии пациента, что усиливает суггестивность высказывания, например:«Считаю, по ходу счета ваше состояние несколько углубится, полу­чит новые краски, а многие испытают красочные ощущения, у не­которых перед глазами уже не мои глаза, а море, облака».

12) Функция создания расплывчатости повествования создается неопределенными   и   количественными   местоимениями,   широкозначными существительными во множественном числе: «Никто не будет кричать и плакать громко, многие уже в движении, есть та­кие, которые ходят по залу».

13) Показатели нереальной модальности (модальные глаголы, слова и выражения), например: «Перед вашими глазами может воз­никнуть  человек,  пляж,  море,  а  может будет наплыв  мыслей».

Обобщающие высказывания, например: «Сила телевизион­ной терапии велика».

14) Четкая ритмическая организация, которая создается за счет использования многочисленных стилистических приемов синтакси­ческого статуса, основными из которых являются конструкции, по­вторы, полисиндетон «многословие», номинативные предложения, прием нарастания, сочленение вместо подчинения. Параллельные конструкции представляют собой сочетание двух или более пред­ложений, построенных по одной структурной схеме. Высокая час­тотность параллельных конструкций создает впечатление четкости, определенности формы. Пациент как бы вовлекается в непрерыв­ный процесс воздействия, например: «Не задавайтесь целью рас­слабиться, не задавайтесь целью заснуть, не задавайтесь целью за­быться, не присматривайтесь к себе. Не смотрите сейчас, допустим, на ваши руки или какие-то изъяны и не ждите, чтобы на ваших гла­зах это все моментально произошло, хотя такое тоже не исключено». Аналогичную функцию выполняют по­вторы как отдельных слов, так и целых предложений, например: «Я бы хотел успокоить тех, кто некомпетентен, и я бы хотел успокоить тех, кто считает себя компетентным».  Использование приема нарастания, с одной стороны, создает четкость повествова­ния, с другой — вызывает углубление состояния, что связано с объ­единением в одной структуре обозначений реальных и желаемых ощущений, например: «Кто расслабился — расслабиться еще боль­ше».

Все эти приемы осуществляют переход к бессознательному, а «речь Кашпировского обнаруживает непосредственную связь с символикой бессознательного, характеризующейся континуально­стью, метафоричностью, ритмичностью, эмоциональной окрашен­ностью, парадоксальностью, амбивалентностью».

Если вернуться к гипотезе Б. Ф. Поршнева, то историческое по­явление амбивалентности он назвал «дипластией» (дипластия — двойственность). И. Н. Горелов, имея в виду то же, по сути своей, явление, которое мы уже обозначили как «амбивалентность» и «дипластия», использует термин «энантиосемия» и отмечает, что «в современных языках энантиосемия не представляет собой особого раритета и обнаруживает даже определенную тенденцию к разви­тию. Может быть, тенденция к развитию энантиосемии и есть поиск новых суггестивных средств в различных языках? А пока отсутствие достоверных знаний о суггестивных резервах языка с одной стороны, и использование широких возможностей средств массовой коммуникации с другой (телепсихотерапия, радиопсихо­терапия) приводят к случаям отрицательного влияния на психику реципиентов: „Ятрогенно внушенные отрицательные эмоции спо­собствуют обострению шизофренического, органического и эпи­лептического процессов и невротических расстройств“». Авторы статьи «Психичес­кие расстройства у принимавших сеансы телепсихотерапии», наря­ду с другими возражениями морально-этического характера, отме­чают «обращение к массовому сознанию, к недифференцированным механизмам регулирования поведения (прямое внушение истериче­ских расстройств А. М. Кашпировским ради зрелищности и усиле­ния психологического прессинга), принижение рационального от­ношения к происходящему», и делают вывод о том, что «именно несоблюдение медицинской морали дела­ет телесеансы пагубными для психики части пациентов. Привле­ченные умело подогретым ажиотажем, попав в ситуацию грубого эмоционально-стрессового   воздействия   истерической   эпидемии, люди с наклонностью к психическим аномалиям в ряде случаев по­лучают ухудшение самочувствия».

По-видимому, должны быть строгие научные критерии экспер­тизы суггестивных текстов, рассчитанных на воздействие не только массовое, но и индивидуальное. Приведенные выше данные анализа текстов телесеансов Кашпировского убедительно показывают, с одной стороны, умелое манипулирование МС, а с другой — интуи­тивное, зачастую ошибочное применение прямых внушений (недо­оценку латентных суггестивных механизмов языка). Авторы проци­тированной нами статьи, кстати, отмечают особо «высокую частоту появления агрессивных тенденций — у 13 из 40 пациентов, несмотря на „телеустановки“ к добру и миролюбию»: та самая отрицательная индукция, о которой мы, вслед за Н. И. Чуприковой и В. С. Мерлиным писали выше.

Случайна ли такая реакция? Думаем, нет. О. А. Коломийцева, пытавшаяся разгадать «лингвистическую» загадку Кашпировского, обнаружившая «непосредственную связь с символикой бессозна­тельного» и поэтическую основу его речи, вместе с тем отмечает: «Общение с пациентом на „языке бессознательного“ ведет к возбу­ждению этой сферы. Справедливость данного положения подтвер­ждается исследованиями, проводимыми Д. Л. Спиваком, который изучал процесс диссолюции сознания у больных под воздействием инсулина, кетамина, тремблекса и транквилизаторов. Процесс рас­пада сознания включает шесть стадий, причем каждому из шести уровней соответствует своя система языковых средств. Употребле­ние структур, типичных для определенного уровня, вызывает его активизацию. ...Авторский стиль А. М. Кашпировского характери­зуется высокой частотностью сложносочиненных, простых и номи­нативных предложений, которые, по мнению Спивака, принадлежат к средним уровням диссолюции сознания. Указанные структуры используются в текстах, построенных по логическому, а не ритми­ческому принципу. Компоненты сложноподчиненных предложений находятся в отношениях зависимости или причинно-следственных отношениях. Такие отношения невозможно передать средствами бессознательного. Как отмечает З. Фрейд, логическая связь в бес­сознательном передается в форме одновременности. Например: „Каждый сеанс провожу по-другому, и только из-за этого — новые примеры“. „Приятная такая плавность во всем“».

А если это не только констатация приемов, но и диагноз? В нача­ле той же статьи отмечается, что люди, участвующие в сеансах сни­мают всякую критику только потому, что находятся в положении зависимости от врача. Вспомним лидеров, которым приходится от­стаивать свои лидерские права в диалоге! Насколько же комфортнее чувствует себя врач-психотерапевт, вещающий с телеэкрана в МС, впитывающее информацию как губка без всякой критики...

Подводя итог, отметим следующие закономерности порожде­ния индивидуальных суггестивных текстов в процессе профессио­нальной коммуникации (в данном случае под профессиональной коммуникацией понимается намерение воздействующего тем или иным образом повлиять на здоровье собеседника или МС):

1) ситуация профессиональной оздоровительной коммуникации способствует ослаблению критики со стороны сознания суггестантов;

2) суггестор присоединяется к смысловым полям реципиентов и воздействует на них при помощи арсенала специальных средств речевой суггестии;

3) при порождении индивидуальных суггестивных текстов в ка­честве смысловой основы и фрагментов текста используются уни­версальные суггестивные тексты соответствующей мифологии;

4) наиболее характерные и частотные параметры индивидуаль­ных суггестивных текстов легче изучать при помощи точных мето­дов, так как при выборочном анализе внимание приковывают наи­менее частотные и характерные приемы;

5) анализ индивидуальных суггестивных текстов свидетельствует том, что они в большой степени спонтанны, в большинстве своем не обработаны литературно; включены в контекст ситуации; рит­мичность их обусловлена резонансом с толпой или отдельной лич­ностью и поддерживается специальными средствами (музыкой, рас­качиванием и т. п.).

Таким образом, сугтестор является вынужденным лидером, не­отвратимо воспринимаемым подсознанием и не важно, кто осуще­ствляет суггестию: профессионал высокого уровня или увлеченный какой-либо идеей маньяк с револьвером... Он победит. Даже, если ему не верят. Даже, если шум в зале. Даже, если Вы вовремя вы­ключили телевизор. Социальный эксперимент пройдет успешно. Как пишет А. Минделл, «меня всегда беспокоила бессознательность и абсурдность поведения многих мировых вождей. Я удивлялся — как еще этот мир существует? Как можно было управлять этим ми­ром, если на свете так мало истинно богоносных вождей?».

Принципы восточного единоборства гласят:

«— Черное и белое — лишь названия полярностей; они хотя и разные, но равны.

— Победить противника можно, лишь поняв его,  а  понять можно, только полюбив.

— Жизнь — самый великий учитель. Учит все: и горе, и радость. Абсолютно из всего можно извлечь полезный урок саморазвития.

— Нельзя   сопротивляться   естественному   потоку   жизни   и Дао — великому естественному ходу событий.

— Истина везде: если ты не можешь найти ее там, где ты сто­ишь, почему ты думаешь, что найдешь ее там, где тебя нет.

— Нельзя поучать, можно только показывать, как надо посту­пать.

— Настоящий учитель может научиться и у ученика».

Это очень похоже на те лингвистические приемы, которые мы находим, например, в текстах Кашпировского. Вопрос только о результате...

Возвращаясь к проблеме лидерства, вспомним древние пред­ставления, которые «включали в себя качества таких лиц, как жре­цы, короли, королевы, духовные лица и политики. Например, в гек­саграммах китайской „Книги перемен“— И-Цзин — лидер часто сравнивается с мудрецом, разговаривающим с небом и пытающим­ся передать эту информацию людям. Мудрый лидер улавливает настоящие и будущие проявления духа и помогает людям приспо­собиться к ним.

Лидер сам по себе является проявлением духа: это роль, на совершенное исполнение которой не может надеяться никакая отдельная личность. Лидерство — это часть группового проекта, и все мы должны выполнять его»,— считает специалист по психо­терапии Земли (психологии ноосферы) А. Минделл. Соединяя научный миф и другие виды мифов посредством магического языка, доктор (в той или иной мере осознанно) соз­дает собственный миф.

Есть разные пути создания мифа врача:

1) стихийное формирование, происходящее помимо воли объек­та мифа на основании его внешних проявлений и высказываний, зафиксированных МС (например, «кровавый» Алексейчик, «доб­рый» доктор Сытин);

2) осознанное целенаправленное формирование мифа, которое зависит от степени профессионализма коммуникатора:

а) коррекция неудовлетворительного мифа (нарколог Малкин, психотерапевт Кашпировский),

б) присоединение  к   чужому  мифу  («любимые  ученики» Довженко),

в) отрицание какого-либо мифа (таким образом, все-таки присоединение к нему — «давний конкурент Кашпировского»);

г)  сознательное лингвистическое творение мифа.

Естественно, эта классификация носит несколько условный ха­рактер. Даже в случае стихийного формирования мифологических представлений МС о каком-либо докторе, конечно же, присутству­ют попытки создать благостное представление о себе и своем мето­де. Очень часто это происходит навязчиво-информационным путем: перечисляются регалии, полученные сертификаты и должности. И все это, в конечном итоге, нисколько не способствует формирова­нию положительных интериоризованных коннотаций, а скорее на­оборот — утомляет и отталкивает. С другой стороны, достаточно породить предельно лаконичный текст со многими степенями сво­боды: «Лазерное кодирование. Прием ведет сам доктор А. В. Кылосов», как к этому доктору потянутся люди, так как «сам» ассоции­руется с чем-то важным, значительным и авторитетным. Эта фра­за — начало творения мифа.

Сознательное профессиональное «вхождение» в роль возможно только либо при априорном наличии у претендента особых лин­гвистических навыков, но более реально в условиях терапевтиче­ской группы типа ВМЛ. Наличие мифа доктора — необходимое условие лечения ввиду мифологической природы симптома, болез­ни и здоровья.

А. Ш. Тхостов, описывая мифологическую природу симптома, говорит о мифе болезни, мифе лечения как о слабоструктурирован­ных областях предположений, ожиданий, предрассудков, открытых для постоянного влияния извне: «Учитывая семиотическую природу ситуации врачевания, можно понять многие необъяснимые с пози­ции объективизма (представляющего лечение как некий физико-химический процесс) феномены: ритуального лечения, плацебо-эффекта, психотерапии и пр.». Как видим, ритуальное лечение, плацебо-эффект и психотерапия выстраиваются в логиче­ский ряд и интересно проанализировать общее и различное в этих видах «лечения», чтобы лучше разобраться в феномене мифологи­зации самого доктора.

Пример такого рода лечения приводит К. Леви-Строс, описы­вая ритуальное исполнение особого песнопения шаманом в момент трудных родов. В песнопении описывается путешествие неких ма­леньких существ, являющихся причиной болезни, по телу больной, которое заканчивается победой над ними шамана. Это чисто пси­хологический способ лечения, так как шаман не прикасается к телу больной и не дает ей никаких лекарств, но в то же время явно и прямо говорит о патологическом состоянии и о том, чем оно вызы­вается. Смысл этого песнопения заключается в том, что он перево­дит неопределенные ощущения больной в четко локализованные, понятные и, предоставляя ей язык, превращает аффективно заря­женную ситуацию в безопасную, не таящую в себе ничего угро­жающего (ту же функцию в научно-медицинской мифологии вы­полняет правильно проведенная психопрофилактика женщины перед родами). «Песнь представляет собой как бы психологическую манипуляцию с больным органом и... выздоровление ожидается именно от этой манипуляции». Это кон­кретный пример влияния мифа на первичную чувственную ткань, модифицируя которую шаман существенно облегчает муки больной.

По мнению Б. Ш. Тхостова, в логике развития болезни следует различать две стороны: объективную, подчиняющуюся натураль­ным закономерностям, и субъективную, связанную с закономерно­стями психического и семиотического. Только в абстрактном пре­деле они совпадают полностью, в реальности же они могут весьма значительно расходиться. Так, даже при объективном прогрессировании болезни, больные, верящие в эффективность проводимого им лечения (часто совершенно неадекватного), могут длительное время чувствовать субъективное улучшение. Примеры такого рассогласо­вания поистине удивительны: фанатичные последователи лечебного голодания, несмотря на очевидную угрозу здоровью и жизни, тем не менее, чувствуют непрерывное улучшение, иногда вплоть до ле­тального исхода, а в различных религиозных обрядах весьма болез­ненные действия совершенно не воспринимаются как таковые. На­против, если какое-то состояние означается как болезнь, а лечение воспринимается как невозможное или недостаточное, то даже при объективном излечении пациент будет продолжать считать себя больным. «Сглаз», «приворот», связанные в сознании субъекта с болезнью, вызывают соответствующие соматические ощущения. Крайнее выражение такой связи — Вуду-смерть, следующая в ре­зультате заклинания, колдовства или нарушения табу. Случаи излечения от Вуду-смерти с помо­щью методов европейской медицины возможны, лишь, если пациент считает магию белого человека самой сильной.

Объективная верность мифа, лежащего в основе метода лече­ния, не имеет принципиального значения. Самые фантастические и нелепые лечебные приемы находят своих убежденных последовате­лей. Именно это и есть неспецифический фактор, обеспечивающий любой терапевтической тактике определенный успех, особенно в плане ближайших результатов.

Как и в случае с шаманом, «то, что мифология шамана не соот­ветствует реальной действительности, не имеет значения: больная верит в нее и является членом общества, которое в нее верит. Злые духи и духи-помощники, сверхъестественные чудовища и волшебные животные являются частью стройной системы, на которой основано представление аборигенов о вселенной... То, с чем она не может при­мириться, это страдания, которые выпадают из системы, кажутся произвольными, чем-то чужеродным. Шаман же с помощью мифа воссоздает стройную систему, найдя этим страданиям в ней соответ­ствующее место».

Точно так же «успех любого психотерапевта в значительной степени определяется не „истинностью“ используемого им метода, а совершенно иными качествами: авторитетностью, убедительно­стью, артистизмом, тонким „чувством пациента“, умением заста­вить поверить в предлагаемый им миф, — считает А. Ш. Тхостов и добавляет: „Это, кстати, объясняет популярность наиболее невеже­ственных, но уверенных в себе психотерапевтов: хорошее образова­ние внесло бы в их деятельность ненужные и опасные сомнения“. (Ту же мысль мы находим у П. Флоренского, писавшего о „магичности слова“).

И далее: „Слава исцелителя сама по себе является готовым ми­фом, помогающим придать убедительность предлагаемому лече­нию, и в известном смысле „великий исцелитель“ велик не потому, что его метод помогает лучше других, а скорее, наоборот, метод излечивает именно потому, что исцелитель считается „великим“. Большое значение имеет и готовность общественного сознания к восприятию мифов определенного рода — соответствие мифа больного и мифа врача. Рождение психоанализа и упрочение его пози­ций как научно обоснованного метода лечения, например, привело к формированию в общественном сознании Европы начала века особой „психоаналитической“ культуры — появлению „психоана­литического пациента“, артикулирующего свои жалобы „психоана­литическим“ образом“.

Психоанализ сродни шаманской практике тем, что „в обоих случаях цель состоит в том, чтобы перевести в область сознатель­ного внутренние конфликты и помехи, которые до тех пор были неосознанными либо потому, что они были подавлены иными пси­хическими силами, либо потому (как в случае родов), что происхо­дящие процессы по природе своей носят не психический, а органи­ческий или даже механический характер. Это делает возможным особого рода переживание, при котором конфликты реализуются в такой последовательности и в такой плоскости, которые способст­вуют их беспрепятственному течению и разрешению... Из того фак­та, что шаман не анализирует психику своего больного, можно сде­лать вывод, что поиски утраченного времени, которые иногда рассматриваются как основа терапии психоанализа, являются лишь видоизменениями (ценностью которых пренебречь нельзя) основно­го метода. Определение этого метода должно быть независимо от происхождения мифа, индивидуального или коллективного, по­скольку мифическая форма превалирует над содержанием рассказа“. „Последнее утверждение подтверждается экспериментами по плацебо-психоанализу и равными успехами бес­численных психотерапевтических школ: все они структурно являются мифологическими практиками, и выбор предпочтений обу­словлен отнюдь не истинностью и научной обоснованностью, а скорее модой“.

Классический эксперимент с демонстрацией влияния мифа на телесные ощущения — плацебо-эффект. По своей сути это не что иное, как вариант ритуального действия: сохранение всех атрибу­тов лечения по схеме естественнонаучной медицины (прием пус­тышки под видом и в форме лекарственного препарата, наличие у пациента более или менее разработанных представлений о сущно­сти действия лекарств, опыт их применения) при отсутствии само­го главного — самого лекарства. С семиологической же точки зрения плацебо-лечение ничем не хуже и не лучше любого друго­го. То, что плацебо — это пустышка, не имеет никакого принци­пиального значения; важно, чтобы, как и в случае с ритуалом, человек в него верил и оно вписывалось в принимаемый им миф.

Несомненное родство всех трех указанных выше методов лече­ния подчеркивается наличием двух факторов:

1) наличием принимаемого населением того или иного региона или общности „лечебного мифа“;

2) артикулированием жалоб пациентов определенным мифоло­гическим образом.

Иначе говоря, признается наличие особого мифологического языка здоровья-болезни (недаром японцы предпочитают получать информацию о докторах и лекарствах „изустным способом“ — во время так называемых „разговоров у колодца“!). Лингвистическим проявлением этого специфического языка можно считать вербаль­ную мифологизацию как универсальный принцип взаимоотноше­ния людей с природой и обществом.

На вопрос: „Нужно ли избавляться от мифологизации болезни и можно ли это сделать?“ специалисты отвечают следующим обра­зом: хотя современная медицина склонна считать мифологические представления вредными заблуждениями человеческого ума, от ко­торых следовало бы как можно скорее избавиться, истинная роль мифа значительно важнее. Он вносит в мир порядок, систему, коор­динирует человеческую деятельность, укрепляет мораль, санкцио­нирует и наделяет смыслом обряды, упорядочивает практическую Деятельность. Медицинский миф и вы­текающий из него ритуал дают больному возможность участия в происходящих событиях, орудия влияния на окружающие его силы, способы координации природных и социальных явлений, предос­тавляют язык, в котором могут формулироваться и опосредоваться болезненные ощущения, позволяют ими овладевать.

Миф нельзя „отменить“ прежде всего потому, что представле­ния о болезнях по самой своей структуре и способу формирования принципиально мифологичны, и стремление современной медици­ны избавиться от мифологизации следует признать по крайней мере утопическим. Миф невозможно преодолеть изнутри, так как стрем­ление избавиться от него само становится его жертвой. Можно и нужно изучать, вычитывать и расшифровывать скрытые мифы. Это поможет не утрачивать связи с реальностью, имея в виду основопо­лагающую ограниченность мифического сознания, и использовать полученные знания в терапевтической практике, коррегируя вред­ные и создавая необходимые мифологии».

Чем в большей степени мифологизирована деятельность того или иного врача (хирурга, стоматолога, мануального терапевта и пр.), тем лучше результаты его деятельности и выше популяр­ность среди населения. Люди идут лечиться не просто к специали­сту в такой-то области, а к «самому», «тому самому», «светилу»...

Особенно актуальна эта проблема для психотерапевтов, по­тому что в их случае речь идет о воздействии на душу пациента; более того, ряд исследователей высказывает мысль о том, что психотерапия (психоанализ) придет на смену религии (собственно, это и есть религия нового времени: «В настоящее время изучением души профессионально занимаются две группы: священники и психоаналитики. Каковы их взаимоотношения?». Э. Фромм отвечает на этот вопрос следующим образом: «Тот факт, что значительная часть священников изучает психо­анализ, показывает, насколько глубоко идея союза психоанализа и религии проникла в сферу их практической деятельности». С другой стороны — «психоаналитик обязан изучать человеческую реальность, которая скрывается и за религией, и за нерелигиозными символическими системами». В декларируе­мой открытости различным символическим системам преимуще­ство современной психотерапии (а вместе с ней и научного мифа) перед другими мифологическими системами. К сожалению, на практике об этом часто забывают.

Профессия врача сама по себе в достаточной степени сакрализована. Набор необходимых качеств определяется в первую очередь сущностью болезни. Если она — результат действия злых сил и ду­хов, то, естественно, врач должен быть вхож в их круг и уметь с ни­ми обращаться. Если болезнь излечивается чудесным образом, то лекарь как-то должен быть приобщен к миру чуда. В любом случае необходимо подтверждение права на столь важную в любом обще­стве деятельность, как медицинская практика. Проще всего это ре­шается отнесением лекаря к кругу тех же божественных сил, которые отвечают за саму болезнь. «В греческо-римском пантеоне врачами были сам Аполлон и его сын Асклепий, за здоровье отве­чали богини Гигея — дочь Асклепия и Салюс, в китайском — бог Яо-Ван. Один из главных богов древнеиндийской мифологии Варуна был по совместительству и лекарем. Реальные лекари получали свои способности либо от главных медицинских божеств, жрецами которых они были, либо иным способом доказывали свою причаст­ность миру духов (генеалогические претензии, шаманские болезни, „отмеченность“ при рождении или в детстве). Можно было продать душу злым силам, получив взамен особые качества, позволяющие насылать болезни или лечить. Так объяснялись умения ведьм в ев­ропейской мифологии, самовил — в фольклоре южных славян. Буртининки — колдуны-лекари в литовской мифологии не могли уме­реть, не передав своего знания другому человеку. Знаками полу­чения таких способностей могли быть необычные события — удар молнии и пр. Иногда такие „указания“ специально инсценирова­лись: „явления святых“, письма от махатм, якобы получавшиеся в конце XIX века Е. Блаватской, и пр.».

Принадлежность к чуду (обоснованность претензий на моди­фикацию роли Божества) доказывалась и поныне обосновывается следующими способами:

1) периодической демонстрацией различных необычных явле­ний (например, эффектных «опытов» классического гипноза, окру­женных МС мистическим ореолом);

2) мотивом эзотерического знания (семейного, родового; уте­рянные и вновь найденные знания; знания других цивилизаций, «зарубежные» методы; трагическая случайность типа удара мол­нии) — отсюда особое поведение, внешний вид (костюм);

3) жестким запрещением терапевтической практики лицам, не имеющим особого сертификата-диплома о прохождении соответст­вующей специализации;

4) использованием особого языка посвященных — латыни;

5) подключением к мифу науки.

Вернемся к лингвистическим приемам создания индивидуаль­ной суггестивной роли доктора.

1) Стихийное формирование мифа доктора.

«Стихiя, по В. Далю, — вещественное начало, основа, природ­ное основанье; простое, не разлагаемое вещество, цельное, несо­ставное; начальное, коренное вещество; стремления человека сла­гаются из разных стихий, в числе которых самостность занимает не последнее место. Стихия зла присуща человеку».

В качестве образцов стихийного формирования мифа рассмот­рим два примера: доктор Алексейчик — «олицетворение зла» гума­нистической психотерапии и «добрый» доктор Сытин (народный академик).

Поскольку стихия есть вещественное начало, то, естественно, определенного рода информация для формирования того или иного мифа у представителей МС уже есть. Нас интересует, како­го рода эта информация, в какой языковой форме закрепился миф среди населения и как он действует (и на пациентов, и на облада­теля мифа).

Метод: ИТЖ — интенсивная психотерапевтическая жизнь. Как отмечает сам А. Е. Алексейчик в статье «Восхождение на вершину», «в отличие от многих психотерапевтических систем, делающих яв­ный акцент на отдельные психические, психопатологические, пси­хотерапевтические процессы: сознание, мышление, память, эмоции, влечения, поведение, катарсис, переработки и т.д., я подхожу к норме, и к болезни, и к лечению наиболее цельно, не специфически, универсально, „по-домашнему“, привлекая по возможности все по­являющиеся на первом плане душевные процессы, не навязывая заранее системы ни пациенту, ни врачу, ни клиенту, ни тренеру.

Если необходимо вступление для пациента или группы, то на­поминается, что настоящая жизнь — не только „виденье“: „живо­пись“, „фотографии“, „телевидение“; не только звуки, „музыка“, но и ощущения тепла и холода, собственного тела, чувства, желания, потребности, инстинкты, память, мышление, воля, поведение, идеа­лы... Это и внутренний мир, и внешний. В определенной достаточно сложной пропорции. В равновесии. В постоянном движении. В раз­витии. Микрокосмос, сравнимый с материальным космосом. Ду­ховный — по образу и подобию... Настоящая, полная, „живая“ жизнь, может человеку дать все. Но человек живет частичной жиз­нью. В наше время — чаще идеями, эмоциями, инстинктами... Не цельно... Псевдожизнью. Не по завету „Будьте как дети“.

Погружение в жизнь чаще бывает очень простым. Для тех, кто живет преимущественно идеями, мыслями, даем возможность жить желаниями („Да, я знаю уже, что вы думаете, а что вы сейчас хоти­те?“). Кто живет желаниями — жить эмоциями („Я знаю, чего вы хотите, а что вы чувствуете?“). Кто живет чувствами — ощущени­ями. Кто дистанционными ощущениями (зрением, слухом), даем возможность жить контактными (тактильные, интероцептивные, боль...). Отсюда — пресловутый „садизм“. Включаем более слож­ные ощущения — равновесие, легкость, ловкость, энергичность... Так же просто выключение некоторых сфер душевной деятельно­сти: запрещение видеть, слышать, прикасаться; определенных чувств, желаний, мышления... Пресловутые „унижения“, развора­чивания участника спиной к группе, закрывание ушей, разговоры шепотом, отправка в угол, „дебильность“ — голова затем, чтобы есть, а не думать, и т. п. Таким образом, вызывается компенсация или гиперкомпенсация других ощущений, чувств, влечений...

Сложнее с погружением в душевность (определенную степень целостности, личностность), духовность (выход за пределы своего „Я“, за пределы психологических закономерностей, в спонтан­ность). Но, учитывая, что в реальной жизни это обязательно вре­мя от времени появляется само собой, не реже, чем пресловутый „транс“, то повторить, воспроизвести эти состояния не столь трудно.

Хочется подчеркнуть реальность этой жизни. Она реальна и потому, что опирается на наши ощущения, реальные чувства, жела­ния, возникающие, изменяющиеся тут и сейчас. Их можно сравнить (особенно в группе) с ощущениями, чувствами, желаниями других людей. Их можно измерить (даже в процентах). Можно реализо­вать. И все это — в своих, уникальных пропорциях.

Как жизнь, если она полная, является хорошим учителем (толь­ко дорого берет за уроки), так она является и хорошим лекарем и даже гигиенистом. И если человека погрузить в жизнь, то ряд здо­ровых психических процессов могут в отдельности или в комплексе легко решить некоторые проблемы, заменить патологические про­цессы, даже не нуждаясь в терапевтических. Нечто типа: мы не зна­ем, надежен ли человек, но чувствуем; не чувствуем, но хотим с ним сблизиться; нет особых интересов, но слышать, видеть — приятно... И дальше — процесс адаптации».

Стиль работы.

Как отмечал «Московский психотерапевтический журнал» в своем первом номере: «к середине 80-х — А. Е. Алексейчик — пер­вый среди первых, король групповой психотерапии, а группа Алексейчика — апофеоз литовского семинара. С первого дня мнения поляризовались. Алексейчиком восторгались, его ненавидели, пре­зирали и любили. Яростно обвиняли и страстно защищали; одни были убеждены, что он шарлатан и садист, другие - что он гений и пророк. Он был главной темой кулуарных споров, вокруг него ки­пели страсти, ломались копья. Вопреки имени (Александр — защит­ник людей) он казался агрессивным нападающим, вопреки фамилии с ласковым корнем и уменьшительным суффиксом он казался ка­менным Командором. Периферийные и столичные (вильнюсские) мальчики и мужи порывались к нему в группу, как безрассудные витязи в замок Дракона, и не столько для того, чтобы победить, сколько с целью помериться силами и испытать свое мужество».

М. В. Розин следующим образом описывает работу группы ИТЖ:

1) Клиент рассказывает о своей проблеме. Он успевает выра­зить основную мысль, дать образ, сквозь который преломлены его переживания, но он не успевает завершить самовыражение и полу­чить иллюзию понимания — его прерывают и

2) Начинается длительное и нудное препирательство психоте­рапевта с наблюдателями: их заставляют встать, а они не встают, их ругают и опять заставляют встать, и они опять не встают, и это длится, и длится, и длится часами.

3) Когда клиент считает, что к его проблеме уже не вернутся, к нему обращаются и предлагают сказать нечто, в чем будет содер­жаться «момент истины».

4) Клиент пробует что-то сказать — его грубо обрывают и на­чинают «мешать с грязью», умело используя те болевые точки, ко­торые он показал в самом начале. Продолжая размазывать лично­стное достоинство  клиента,  психотерапевт дополняет основную тему некоторыми вариациями, например

4а) предлагает клиенту еще раз попробовать сказать «насто­ящее». Тот покорно произносит нечто действительно важное и тем самым помогает своему мучителю распинать себя еще изощреннее.

4б) Другая вариация: психотерапевт переходит от обличения к философской проповеди и перемешивает значимые для клиента слова со словами о божьем страхе, моменте истины, любви, плате, ответственности, полете летучей мыши и т. д. Тема проповеди имеет некоторое отношение к тому, о чем говорил клиент — по крайней мере, в ней часто употребляются ключевые слова. Более того, каж­дую отдельную фразу можно понять, но невозможно пересказать смысл всей проповеди — это поэма без начала, без конца, без опре­деленного жанра, без видимой цели; это поэма, в которой употреб­ляются образы, близкие к гениальным; это поэма, наполненная сло­вами примитивными и вульгарными, выспаренными и искренними.

5) Затем клиенту могут предложить что-то сделать, например, его попросят испугаться. Если он скажет, что испугался, ему отве­тят, что он не так испугался, что надо было испугаться по-детски, а он испугался по-взрослому и т. д.

6) Клиент, наверное, ожидает, что «работа» близится к завер­шению, но не тут-то было — в очередной раз рассердившись, пси­хотерапевт кричит: «Ах, так! Значит теперь вы будете смотреть, как из-за вашей любви людям ломают пальцы! Вы будете смотреть как он мучиться из-за вас?!» Психотерапевт хватает руку того, кто си­дит к нему ближе всего, и начинает выкручивать ему пальцы.

7) Затем может, например, последовать фраза: «А теперь я вам расскажу анекдот», после чего действительно будет рассказан заме­чательный абсурдистский анекдот, ассоциативно связанный с про­исходящим...

8) Тут, предположим, наступает время для похорон «неради­вого клиента» (метафорических, как вы догадываетесь) — клиента выставляют за круг и называют покойником...

9) И, наконец, следует самое замечательное во всей психотера­пии: похороненный человек обретает ореол святости, начинается работа с новым клиентом и тут-то выясняется, что «покойник» го­ворил нечто настолько важное, был настолько близок к истине, от­дал всем присутствующим столько пота и крови, что новый клиент ему в подметки не годится. «Покойник» начинает гордиться своими страданиями, и, когда его опять допускают в круг и продолжают изредка то ошпаривать кипятком, то превозносить до небес, он смотрит на психотерапевта влюбленными преданными глазами, а его проблема... естественно не могла остаться в том же виде, в ко­тором существовала до этого сеанса. Человек, многократно ос­корбленный, втоптанный в грязь, похороненный, а затем вытащен­ный из могилы в качестве примера для последующих поколений... человек, который услышал слово «любовь» сотни раз, причем в контексте «божьего страха», выламывания пальцев и анекдотов, не может остаться неизмененным. И самое главное происходящее в нем изменение — размывание внутреннего содержательного поля, в котором существовала проблема. Слова, которые он употреблял для ее описания, например, слово «любовь», абсолютно меняет свой смысл, и человек больше не может произносить их с тем же чувст­вом, с которым он говорил еще буквально час назад. Размывается фактура полотна, содержащего до сего времени проблему.

М. В. Розин эксплицитно выделяет следующие средства алексейчиковской терапии:

«1. Шизоидная речь психотерапевта, в которой слова клиента попадают в выхолощенный высокопарно-патетически-анекдотичес­кий контекст.

2. Вопросы, на которые нет ответа (по крайней мере, ответы не принимаются, а если и принимаются, то непонятно почему).

3. Задания, которые не могут быть выполнены.

4. Череда унижений и поощрений (основные унижения — в на­чале; основные поощрения — в конце).

5. Эмоциональная  привязанность  клиента к  психотерапевту, можно сказать, преданность и обожание, сформированные на осно­ве унижений и поощрений.

6. Странные действия психотерапевта: выламывание пальцев, анекдоты, фотоаппарат, который появляется в совершенно непред­сказуемый момент, и др.».

Тексты.

Приведем несколько высказываний А. Е. Алексейчика, зафик­сированных в сентябре 1994 года на семинаре по психотерапии:

«Я хочу несколько организовать отчет нашей группы и даже организовать несколько реакций на отчет нашей группы. Какие достижения, которые, так сказать, и очевидны в переживаниях, и документально зафиксированы. Так вот одно из двух достижений, так, в таком традиционном советском духе, это то, что совершая нашу работу, мы развесили по стенам лозунги, многочисленные лозунги, и все их осуществили. Какие лозунги? В XX веке самое главное — это не распад атома, а распад души. Потом, значит, ло­зунг был: „Хватит учить—показывайте!“. Был лозунг: „Блаженны нищие духом“. В отличие от советского народа, лозунг полностью осуществлен. И если во время советского периода люди были этим недовольны, я думаю, что у нас в связи с этим появилось общее удовлетворение. „Учить не общению, как учат психологи, а учить любви. А любовь уже сама всему научит“. Был такой лозунг осуще­ствлен. „К простоте надо восходить“. Был такой лозунг осуществ­лен. Вот достижения, значит, на виду».

Реплики во время дискуссии:

«Вас убивать сразу или медленно?»;

«Ну ладно, никакие мифы меня не сдерживают. Так что, как убивать — сразу или постепенно?»

«Римас, я хочу расшевелить вас, очень хочу расшевелить, да. Вы не сведущ. Понимаете. Значит, идет человек мимо кладбища, вот, и с кладбища выходит кто-то в белом халате. (К сожалению, у меня не белый халат). Вот. И говорит идущему мимо: „Слушайте, вы не хотите стать донором?“ (смех) — Никоим образом... Тот, зна­чит, открывает рот с клыками и говорит: „А придется...“ Римас, сведущ Вы или не сведущ, а спасайте молодежь».

«Ладно. Ну, к сожалению, Римас не хочет Вас убивать медлен­но. Мне, значит, придется Вас убить быстро. Я очень надеюсь, ко­нечно, что вас будут воскрешать. Таким образом, может быть, и получится что-нибудь продуктивное, когда Вам начнут делать там искусственное дыхание, потом переливание хорошей психологиче­ской крови вместо ведьмовской».

«Только коротко, чтоб мы все знали, что Вы убиты».

«Ибо сказано в священном писании, что тот, кто соблазнит малых сих, лучше бы ему повесить жернов на шею и сразу уто­питься».

«Ну, Вы знаете, я думал, что я Вас буду убивать, но что Вы бу­дете, значит, совершать самоубийство. То это уже знаете слишком, даже слишком».

«Лосева здесь нет, поэтому я не могу его убивать».

«Вас уже убили». И т. д.

Мнения о методе ИТЖ и А. Е. Алексейчике:

«Если выделить центральную идею всех откликов, то Алексейчик окажется садистом и фашистом, которому доставляет удо­вольствие издеваться над умными московскими психологами. Из этого обстоятельства выводится и потенциальная ценность груп­пы для участников: Виктору Франклу повезло — он побывал в настоящем концлагере и познал смысл жизни; нам (невезучим) остается психотерапия доктора Алексейчика. Мне представляет­ся, что этот эффект может быть обозначен как лечение невроза пу­тем шизофренической инъекции. Еще одна возможная ассоциация: дзен-буддистский коан и просветление. ...Образно говоря, поток Алексейчиковского бреда проносится сквозь человека, сметая невротическую плотину на своем пути. Происходящее на группе можно уподобить процессам, имевшим место в нашей стране в 30-40-е годы».

«Любопытно, что при упоминании его имени значительно уча­щается и интонационно выделяется употребление слова „я“. ...Ма­ловероятно, чтобы этот эффект достигался манипуляциями. Оче­видно, что А. Е. Алексейчик задевает за что-то живое, что-то очень болезненное, грозящее эмоциональным взрывом (которого многие люди склонны бояться), часто дающее ощущение подлинности, эмоциональной наполненности и благодати... Особенность стиля А. Е. Алексейчика состоит в том, что он дает клиенту эмоциональ­но-заряженный ответ на содержание его потаенного мира. Отсюда и получается, что часто терапевт демонстрирует клиенту альтерна­тивный вариант поведения, так сказать, теневую сторону души кли­ента. Так, очень милый, мягкий молодой человек, проявляющий отстраненно-„сладкую“ форму агрессивности, может получить в свой адрес резко и прямо агрессивный ответ с эпитетом „недоно­сок“. Робкий человек может получить от терапевта мужскую соли­дарность и уверенность. Причем это не „трюк“ Алексейчика, а есте­ственная реакция на подавленные, невостребованные черты клиен­та».

«...Один из секретов Алексейчика — его работа может восхи­щать, возмущать, обижать, но только не оставлять равнодушным. ...Происходящее по-настоящему актуально и реально: отстаивание своего достоинства или самоунижение, поклонение или борьба, предательство или любовь — все это действительно случается „здесь и теперь“. События развиваются динамично и драматично, постепенно захватывая в свой водоворот и самих участников, и со­чувствующих наблюдателей. Ведущему нет нужды копаться в про­шлом или искусственным путем, с помощью специальных техник и манипуляций, „разогревать“ пациентов. Своего рода разогревание происходит естественным образом еще до начала работы благодаря слухам и спорам, а процесс набора и организации группы доводит внутреннюю готовность и накал участников до необходимого уровня. Отсутствие каких бы то ни было „упражнений“ снимает ощущение „сделанности“ или искусственности — швы у Александ­ра Ефимовича, как у настоящего мастера, не видны».

«Да, в группе Алексейчика все трогательно-бессмысленно (а то и вроде бы зловеще-бессмысленно): и пальцы начнет „ломать“, и на колени поставит, и выгонит из группы ни за что, и пожалеет, когда не ждешь, и повелит построиться в ряд — кто больнее другого. Но во всем этом — никакой агрессивной безнравственности, наглой самоуверенности-авторитарности, а внутренняя, глубинная хруп­кость-незащищенность. Рядом с чем-то неприятным — вдруг что-то теплое, житейски-уютное, как у Босха. И все это сильно психотера­певтически действует, прежде всего, на пациентов с тоскливым пе­реживанием бессмысленности своей жизни и жизни вообще. Психо­терапевт сгущает, заостряет это их тягостное переживание до остроумного гротеска красочного абсурда. ...Понятно, многим па­циентам (особенно многим дефензивным) эта группа может серьез­но повредить, как и всякое талантливое лечебное „оружие“, тре­бующее тщательной разработки показаний и противопоказаний к нему».

Метод СОЭВУС — метод словесно — образного, эмоциональ­но — волевого управления состоянием человека. По мнению самого автора, «метод СОЭВУС (или метод психокоррекции) дает резуль­таты, которые далеко превосходят все ранее известное в этой об­ласти». И далее: «данный метод проходил неод­нократные проверки в различных организациях по поручению Минздрава СССР. По результатам клинических испытаний метод СОЭВУС рекомендован к внедрению в практику врачей-психотера­певтов».

Иными словами, перед нами корпус текстов, созданных якобы на основе определенных критериев и апробированных на практике «с помощью замеров биопотенциалов», который, вместе с инфор­мацией, прошедшей через СМК, помог внедрению и закреплению мифа доброго и всемогущего доктора Сытина.

В предисловии книги Г. Н. Сытина «Животворящая сила» к. ф. н. В. И. Вьюницкий следующим образом описывает становле­ние данного метода: «Сначала пришлось идти на ощупь, выбирая наиболее эффективные слова и словосочетания. Позднее, когда Ге­оргий Николаевич начал сотрудничество со специалистами Минприбора СССР, помогая повысить в отрасли производительность труда и создать систему психологической поддержки на производ­стве, были разработаны приборы, позволяющие значительно уско­рить поиск исцеляющего слова. Снимая с помощью датчиков по­тенциалы с биологически активных точек, человеческого тела, ученый получил объективную информацию об адресах словесно-образных раздражений, их интенсивности и реакции человека. С накоплением опыта появилось и чутье, позволяющее быстрее нахо­дить слова, которые способны оказывать максимальное исцеляю­щее воздействие, своего рода „психофизиологическая конструкция“» (выделено мной — И. Ч.). Итак, путь метода к «психофизиологической конструкции» — сначала «на ощупь», а затем, с появлением специальных датчиков — «чутье». Чисто тео­ретическое сомнение возникает по поводу получения «адресов сло­весно-образных раздражений», снимая потенциалы с биологически активных точек человеческого тела — так как речь идет все-таки о человеке, и реагирует на слово личность целиком, а не отдельные точки ее. Кстати, сам автор утверждает, что «все основано на стро­гой науке на учении И. П. Павлова о речи как второй сигнальной системе и ее связи с подсознанием человека, управляющим физио­логическими процессами в организме. А раз такая связь есть, то с помощью слова можно оказывать целенаправленное воздействие на психику и при ее посредстве — на эти процессы». В связи со «строгой наукой» о точках не сказано ни слова...

Посмотрим, какие лингвистические предпосылки учитывает ав­тор метода и его рецензент:

1) В. И. Вьюницкий предлагает обратить внимание на словар­ный состав настроев: «Ведь слова, которые обычно употребляет человек, вольно или невольно отражают его мироощущение. Много слов унылых, неуверенных — и узнаешь человека нерадостного, не имеющего опоры в себе». А настрои Сытина наполнены словами «живыми, яркими, динамичными».

2) «Кому-то, может быть, покажется нарочитым повторение од­них и тех же слов, но это тоже принцип — с помощью повторов Сы­тин „нагнетает“, усиливает основное настроение, которое должен вызвать текст, а значит, и степень его воздействия».

3) «Психолингвистические исследования текстов настроев пока­зали, что их построение отличается от всех до сих пор известных молитв, заговоров, текстов, используемых в психотерапии. Специ­фика структуры и смысловое содержание отдельных формул на­строев обеспечивает их высокую эффективность, поэтому они не подлежат редактированию  (резко  снижается  эффективность  его применения)».

4) «Настрои метода СОЭВУС базируются на смысловых эле­ментах, впервые созданных и поэтому до сих пор неизвестных».

Иначе говоря, «психофизиологическая конструкция» Сытина заключается:

1) в интуитивном отборе «добрых» и «жизнерадостных» слов;

2) в многочисленных повторах;

3) в специфике структуры и смыслового содержания;

4) в «неизвестных», «впервые созданных» смысловых элементах.

Стиль работы.

После выхода на телевизионные экраны передачи из серии «Помоги себе сам» в массовом сознании внедрился образ доброго дедушки Сытина — фронтовика, победившего собственную бо­лезнь и готового помочь всем и каждому своими уникальными самонастроями на любые случаи жизни. И потянулся народ в Мо­скву с Дальнего Востока, Камчатки и из других отдаленных мест — доктор Сытин оказался для многих последней надеждой.

Как же выглядит прием у доктора (ныне уже академика) Сыти­на? В приемной — толпы страждущих, которым объявляют, что «принять их сегодня вряд ли смогут», что только подогревает ажиотаж и желание добраться до знаменитого доктора любым спо­собом.

Пока доктор опаздывает, посмотрим, какая публика пришла на прием. Это женщина «с голосами», мать с фотографией больного сына, родители с ребенком, «покалеченным» профессиональным педагогом: в общем, полный набор ятрогенных и дидактогенных больных.

С полуторачасовым опозданием появляется сам доктор: он рас­сержен, кричит что-то благоговейно внимающей толпе (подогретой фактом расхождения благостного лика дедушки Сытина и явлением реального сердитого старика) и скрывается в кабинете за широкими спинами ассистентов.

Прием происходит следующим образом: пациент с горой бу­маг и фотографией определенного формата (и никакого другого!) на подгибающихся ногах заходит в кабинет. Сытин изучает бума­ги, смотрит в глаза изображению на фотографии и важно произ­носит: «Текст № такой-то!». Радостный пациент отправляется в соседнюю комнату, платит деньги, оставляет кассету для аудио­записи лечебного самонастроя и... все, лечение закончилось. Не брезгует доктор и лечением по фотографии. Странно только, что москвичам подобная помощь не оказывается, а вот если Вы с Камчатки... Маленький дополнительный штрих: там, где должны находиться «научные» лаборатории, сидят женщины и разбирают письма новых страждущих...

Тексты:

Из диссертации кандидата педагогических наук Г. Н. Сытина «Волевое усилие»: «сильная воля советского человека проявляется в том, что он в течение всей своей жизни подчиняет всю свою дея­тельность одной цели: борьбе за построение коммунистического общества.

Для того чтобы человек мог подчинить всю свою жизнь строи­тельству коммунизма, преодолевать все встречающиеся на этом пути препятствия, нервные центры второй сигнальной системы, че­рез которые проходят условные связи, представляющие основу его коммунистического мировоззрения, должны быть самыми сильны­ми, самыми работоспособными, наиболее легко возбудимыми, а условные связи, проходящие через эти нервные центры коры, долж­ны быть доминантными.

Если же эти центры коры не будут самыми сильными, то чело­век может уклониться от выбранного пути под воздействием непо­средственной среды, отказаться от борьбы со встретившимися пре­пятствиями, пойти по линии наименьшего сопротивления».

Из божественного настроя на усиление-омоложение головы: «Серебристый ярче солнца святой божественный свет по велению Спасителя постоянным потоком вливается в мою голову. Колос­сальная божественная сила вливается в мою голову. По велению Спасителя в мою голову постоянным потоком вливается колос­сальная-неиссякаемая энергия юности. Голова резко усиливается, голова моя резко усиливается. Голова становится резко моложе.

На всей большой первозданной площади волосистой части головы рождается все больше — все больше волос. Волос на го­лове становится все больше и больше. Волосы на голове стано­вятся все гуще и гуще. Волосы на голове здоровеют — крепнут. Волос на голове становится все больше — все больше. Снова ро­ждается первозданное колоссальное число волос на голове. По­стоянно-непрерывно на голове рождаются все новые — все новые волосы. Днем и ночью — круглосуточно-постоянно волос на го­лове становится все больше и больше. Постоянно — днем и но­чью — круглосуточно волосы на голове становятся все гуще и гуще. Ярко-ярко твердо помню: постоянно-непрерывно-кругло­суточно волосы на голове становятся все гуще — все гуще — все гуще и гуще. Постоянно-непрерывно волос на голове становится все больше и больше. Днем и ночью — круглосуточно на голове рождаются все новые — все новые — все новые волосы. Постоянно-непрерывно волос на голове становится все больше и больше. Волосы становятся все гуще и гуще.

По велению Спасителя колоссальная божественная энергия зарождения волос вливается в кожу волосистой части головы».

Из самонастроя «На женскую нежность»: «Я настраиваюсь на любовные игры и сейчас, и через десять лет, и через тридцать лет, и через пятьдесят лет, и в сто лет. И в сто лет я буду жить еже­дневной-ежедневной энергичной половой жизнью, и в сто лет я буду молодой-веселой-несокрушимо здоровой прекрасной краса­вицей».

Мнения о методе СОЭВУС и Г. Н. Сытине:

«Направление, в котором работает Георгий Николаевич, инте­ресно и перспективно. Ритмика речи, эмоциональный настрой, под­сознательные процессы, еще так мало изученные, могут творить чудеса — это показали тысячи опытов» (А. Быховский).

«Методика Сытина во многих случаях просто незаменима» (ВНИИОиСП им. В. П. Сербского).

«Мне приходилось видеть, как составляются современные на­учные „заговоры“ — настрои. Испытуемый сидит, как космонавт, облепленный датчиками, снимающими показания биоэлектриче­ских потенциалов,— свидетельства реакции организма на содержа­ние речевой информации. И хотя сегодня в картотеке Георгия Ни­колаевича вместе с вариантами классифицировано более двадцати тысяч настроев, работа по созданию новых лечебных текстов не прекращается: доктор Сытин ищет средства борьбы с новыми и новыми заболеваниями. Так, сейчас он ведет работу по лечению с помощью своих настроев шизофренической болезни».

Рассматривая мифы Иисуса Христа, Гитлера, Ленина, Сталина мы пришли к выводу, что «если рассматривать мифологическую роль Бога как корпус суггестивных текстов (условно их можно слить в миф-текст), то этот текст будет характеризоваться следую­щими особенностями: 1. Неопределенность (недосказанность) са­мой личности. 2. Наличие у нее чего-то особого, отклоняющегося. 3. Амбивалентность формы и содержания. 4. Стремление к эмоцио­нальной насыщенности. 5. Ориентация на „мифологическую нишу“ массового сознания».

Все это в полной мере есть у А. Е. Алексейчика: тексты с неоп­ределенным размытым содержанием, абсурдность поведения и пр. (в другом варианте то же самое можно наблюдать у В. В. Жи­риновского, начинающего кривляться и привлекать к себе внимание только при одном виде диктофона или телевизионной камеры). Те же качества характеризуют и доктора Сытина: амбивалентный (добрый? злой?) образ, наличие тяжелых ранений, тексты в стиле «плетения словес», причем, достаточно безграмотные и в то же вре­мя эксплуатация популярного научного мифа и т. д.

Если проанализировать общий контекст текстов Алексейчика и Сытина, то он будет характеризоваться следующими общими каче­ствами:

1) наличие ритуалов (затрудненный вход в группу — вход в ка­бинет с фотографией и прочими необходимыми документами);

2) наличие специфического метода (ИТЖ — СОЭВУС);

3) предшествие слухов — установок определенных групп МС еще до начала группы — лечения;

4) претензии на эзотерические знания, апелляция к Богу (импли­цитное указание на близость к нему);

5) смесь всевозможных стилей — от грубого просторечия до высокопарно-торжественного.

Проанализируем, как данный контекст отразился на корпусе конкретных текстов.

В таблице 21 приведены результаты автоматического анализа 25 настроев (1951 слово) Г. Н. Сытина и такого же отрезка спонтан­ных текстов А. Е. Алексейчика в сравнении с универсальными суг­гестивными текстами. Прослеживается «тяготение» настроев к тек­стам молитв, и отчасти — заговоров. Показатели всего массива текстов настроев идентичны средним показателям массива сугге­стивных текстов. Такое совпадение можно объяснить соответст­вующим лексическим составом настроев, но никакого своеобразия исследуемых текстов на фоносемантическом уровне не фиксируется.

Анализ текстов А. Е. Алексейчика, показывает, что они чаще всего характеризуются признаками «медлительный», «возвышен­ный», «прекрасный», «сильный», что соответствует не только зна­чимым признакам универсальных суггестивных текстов, но и ха­рактеристикам формул гипноза (вспомним, что по основному роду своей деятельности А. Е. Алексейчик — психиатр).

Отклонение количества «звукобукв» от нормальной частотно­сти также показывает соответствие параметров настроев и универ­сальных суггестивных текстов. Основные отличия настроев: пони­женное   содержание   «звукобукв»   П,   Б,   X,   К,   Р',   М',   И   (в универсальных текстах количество этих звуков выше нормы, т. е. они являются сущностными и закрепленными МС для определенно­го типа воздействия). В целом набор предпочитаемых Сытиным звуков достаточно узок, что объясняется настойчивыми повторе­ниями вариантов одних и тех же слов. Наиболее частотные глас­ные— О (9,61), ассоциирующийся со светло-желтым цветом, Б (8,79) — «сиреневый», «красный» Я (8,17). Отметим, что «крас­ными» в нашем исследовании были только мантры, осуществляю­щие достаточно «жесткое» кодирование.

В текстах А. Е. Алексейчика прослеживается достаточно замет­ное совпадение отклонений нормальной частотности звукобукв с универсальными суггестивными текстами. Особенно заметно резкое преобладание гласной «голубой» звукобуквы И (8.33) и «белой» О (3.46), что характерно для славянских текстов, «красной» А гораздо меньше нормальной частотности. Количество высоких звуков сви­детельствует о близости этих текстов христианской тональности.

Индексы лексических единиц, приведенные в таблице 22, свиде­тельствуют, прежде всего, о достаточно высокой (77,34) в среднем предсказуемости настроев. Индекс итерации (повторения слов в замкнутом тексте) значительно выше (3,07), чем в среднем в универ­сальных славянских суггестивных текстах (1,34), что соответствует утверждению об «особой роли повторов» в настроях; но объектив­но означает персеверацию — избыточный повтор, превышение нормальной физиологической нормы. (Условно можно считать, что универсальные тексты дают представление о такой норме, иначе бы они были изменены МС). Показатель объема экстенсивности словаря Ion (6,74) значительно ниже, чем в универсальных текстах (15,53), что указывает на узость лексики, малую лексическую насыщенность текстов и однообразие выражений. Повышенная относительно универсальных текстов длина интервала средней части повто­ряющихся слов I_f (3,14 и 1,37) соответственно в настроях и в сред­нем в универсальных текстах) в данном случае не является поло­жительным стилистическим элементом, так как настрои предполагают не беглое чтение, а многократное, вдумчивое, осоз­нанное (по замыслу автора). Высокий уровень данного индекса — индекса стереотипности указывает на спонтанный, нестилизо­ванный характер высказывания. Тем более странно постоянное подчеркивание Г. Н. Сытиным необходимости сохранять неиз­менной структуру и лексику настроев.

Средняя длина слова (2,61) также выше длины слова в универ­сальных суггестивных текстах, следовательно, настрои менее рит­мичны.

Индексы текстов А. Е. Алексейчика в большей степени, чем на­строи, приближены к параметрам универсальных суггестивных тек­стов. Однако высокий уровень предсказуемости (65.84) все-таки свидетельствует о меньшем их совершенстве по сравнению с клас­сическими текстами.

Грамматический состав настроев Сытина (таблица 23) характе­ризуется повышенным содержанием прилагательных (26,14%) и наречий (14,34%), пониженным — глаголов (12,35%), что отличает­ся от соответствующих параметров универсальных суггестивных текстов, и, в общем, соответствует данным, приведенным в статье «О зависимости количественных показателей единиц языка от пола говорящего лица»: «доля прилагательных и наречий в общем коли­честве словоупотреблений у мужчин выше. Отсюда вывод — муж­чина чаще обращается к качественной характеристике предметов и процессов» и еще раз указывает на спонтан­ный характер самонастроев.

Анализ грамматического состава текстов А. Е. Алексейчика показывает, что в них по сравнению с универсальными суггестив­ными текстами содержится меньше существительных (18.93% и 25.97% соответственно), прилагательных (8.64% и 12.07%) и глаго­лов (15.23% и 19.61%) и больше — местоимений (23.87% и 14.26% соответственно), что указывает на неопределенность и неконкрет­ность высказываний первого.

Таким образом, не касаясь анализа структуры и содержания самонастроев, можно отметить, что они отличаются однообразием и монотонностью на уровне лексического состава и представляют собой спонтанные тексты, включающие избыточные повторы. Сле­довательно, настрои действительно отличаются от классических суггестивных текстов, но вряд ли это отличие характеризует их с положительной стороны.

Конечно, ряд идей, реализованных Г. Н. Сытиным, безусловно, заслуживает внимания. Например, учет мифологии (в частности, религиозной) и обещание при необходимости разработать «настрои индивидуальные, учитывающие специфику общего состояния человека, его возраст и особенности нарушений отдельных физиологи­ческих функций». Мифология учитывается Сы­тиным при создании так называемых «божественных настроев». Однако используя определенный тип мифологического сознания личности, Г. Н. Сытин не учел лингвистические особенности прояв­ления (функционирования) мифа. Иначе говоря, налицо противоре­чие между формой и содержанием, претензией на каноничность и объективными характеристиками, указывающими на спонтанный, необработанный стилистически текст.

Структурно-семантические особенности настроев соответству­ют наблюдениям Б. А. Грушина о специфике аллотекстов МС. (Воз можно, именно этим объясняется некоторая эффективность метода). В целом отсутствие какого-либо представления о действительных суггестивных механизмах языка и стилистическое несовершенстве самонастроев, являющихся основой метода СОЭВУС вкупе с ее мнительными методами проверки их эффективности, вряд ли мог служить эффективным средством для лечения больных, хотя, по мнению  автора,  «метод СОЭВУС  рекомендован  к  применению Минздравом СССР, поэтому он должен быть доступен всем боль­ным. В соответствии с назначением врача больной должен приобретать настрои в поликлинике, аптеке или больнице как любое лекар­ство. Следует при этом отметить, что в отдельных случаях настрои оказываются сильнее лекарств».

Судя по тому, что на прилавках магазинов и киосков лежат уже 6 томов народного академика Сытина, его талант продолжает рас­ти и крепнуть, а миф — разрастаться.

Вот он — метод СОЭВУС. Такое вот у народа уважение к на­учному мифу. Заметим, что если деятельность А. Е. Алексейчика наряду с восхвалением все-таки, подвергается критике (по моему мнению, он один из самых начитанных, интеллигентных и талант­ливых психотерапевтов), то оценка метода СОЭВУС однозначно положительная, хотя и абстрактно-неопределенная.

Итак, добро и зло, белое и черное. В первом случае — психо­терапевт не может справиться с вышедшим из-под контроля ми­фом и во всех ситуациях вынужден быть последовательно «кро­вавым», хотя имеет иные идеологические предпочтения (говорит о любви, духовности, душевности). Во втором случае, удачное по­падание в народную мифологию (предпочтение научного мифа всем остальным), незатейливость воздействия и наличие универ­сального предложения — помочь во всех невзгодах приводят к порождению... Зла. Белое и черное смыкаются, Добро и Зло имеют один и тот же источник — вербальную мифологизацию, вышед­шую из-под контроля. Миф становится суггестором вынужденно­го лидера.

Как отмечалось выше, этот тип воздействия имеет ряд подти­пов: коррекция (трансформация) мифа, присоединение к чужому мифу, отрицание чьего-либо мифа, сознательное творение мифа.

О трансформации личного мифа мы уже говорили, когда раз­бирали феномен Кашпировского и анализировали порожденные им и о нем тексты. Сам факт, что никому не известный психотерапевт из Винницы вдруг оказался на экране центрального телевидения, настолько потряс массовое воображение, что Кашпировский дейст­вительно был причислен к пантеону богов, а его воздействие пре­увеличено до неимоверности (феномен Иисуса Христа).

Мы уже отмечали, что сам Анатолий Михайлович постоянно «намекал» во время трансовых сеансов на свое избранничество, обозначал свою роль как функцию страдающего мессии и как-то ненавязчиво считал до 33, задавая невинный вопрос: «Кто-нибудь из вас задумывался, почему я всегда считаю до 33-х?».

Творению образа новоявленного Мессии способствовала и ог­ромная масса публикаций о Кашпировском. Так, А. Морговский отмечает: «среди окружающих он не выделяется какими-то особен­ными приметами: среднего роста, худощавое крепкое тело, обыкно­венная одежда — в толпе вряд ли привлечет внимание». А далее идет романтизация образа Кашпировского: «Произведения прозы, поэзии — не только для эстетического наслаждения, в них Кашпировский ищет ответы на вопросы, волнующие его и как че­ловека, и как врача. Его любимое из Блока:

„Когда придет последний час природы,
Состав частей разрушится земных,
Все сущее опять покроют воды,
И Божий лик изобразится в них“.

И таких примеров можно привести множество. Кстати, Кашпи­ровский умело работал над своим мифом: в нужный момент появ­лялась информация и скандального, и хвалебного типа, обществен­ное сознание непрерывно подогревалось...»

Другой пример сознательного (но, может быть, не очень про­фессионального) творения мифа — десятилетняя практика доктора М. Н. Малкина из Нижнего Новгорода — врача-нарколога, соз­давшего общество «Спасательный круг» (типа «Анонимных Алко­голиков» в Америке). Он сам создавал свой миф при помощи мно­гочисленных статей, бесед, выступлений по радио и ТВ: «Ал­коголь — враг семьи», «Помните о последствиях», «Алкоголь женщина» и др. Это достаточно традиционный и медленный путь внедрения, потому что содержание статей и заметок традиционно-просветительское—апеллирует к сознанию алкоголиков, которые знают не хуже доктора, что пить вредно. Однако последовательная деятельность и наличие целого корпуса текстов сделали свое дело: доктор добился достаточно большого внедрения, к нему устреми­лись алкоголики со всех концов страны.

Присоединением к чужому мифу особенно славятся любимые ученики А. Р. Довженко (своеобразные сыновья лейтенанта Шмид­та). Особых пояснений этому факту не требуется. К этой же группе можно отнести специалистов, постоянно обучающихся на семина­рах по НЛП, гештальту и т. д. у зарубежных коллег. «Энн считает», «Питер работает классно». Вот они — философемы чужого языка. А где же ты сам? Против такого сакрального отношения к иноязычным теориям выступает, кстати, А. Е. Алексейчик, считая пре­имуществами отечественной психотерапии по сравнению с запад­ной глубину, душевность, духовность: «К сожалению, пользоваться этими преимуществами (душевностью, духовностью, уникально­стью, спонтанностью...) мы не умеем. А при нередких спонтанных проявлениях воспринимаем это как „один из возможных вариантов понимания“, „болезненные проявления славянской души“, „поток бреда“... Бежим от реальной душевности, духовности наших паци­ентов, наших коллег, собственной духовности в „анатомию“, „пси­хотехнику“...

Мне видится, что даже самое скромное, самое простое „деланье“: спонтанное движение души или достаточно заметной ее „части“ у психотерапевта, приведенное хотя бы в некоторое соот­ветствие с потребностью, неуравновешенностью души или ее части пациента, может оказывать гораздо большее целебное, уравнове­шивающее действие, чем массивные, совершенные, отработанные методики западных коллег. ...Огромные потенциальные перспекти­вы у нашей истинной „соборности“ при европейско-азиатском раз­нообразии и уникальности личностей психотерапевтов. Образно говоря, огромные наши преимущества — в нашей почве и климате. Почве, о которой А. П. Чехов говорил: „Воткните в нее оглоблю и вырастет тарантас“. Хочется подчеркнуть. Именно тарантас. Не ка­рета, не мерседес, не форд. Тарантас — более „живой“, менее искус­ственный, более совместимый с нашей дорогой, нашей фигурой, манерой держаться».

Присоединение через отрицание — тоже достаточно распро­страненный прием. Так, специалист по введению «ключа саморегу­ляции» Л. М. Максименюк из Винницы очень любит рассказывать о своей конкурентной борьбе с ранним Кашпировским и «нечисто­плотности» последнего, что заметно повышает его, Максименюка, впрочем, как и Кашпировского, популярность.

Сознательное творение мифа, его грамотная трансформация и широкое внедрение возможно только при использовании всего ар­сенала лингвистических и экстралингвистических достижений нау­ки и осознанном применении метода вербальной мифологизации.

Метод ВМЛ, который первоначально разрабатывался как ме­тод терапии терапевтов, позволяет создавать личностные якорные тексты, внедрять их в массовое сознание и, по мере необходимости, грамотно трансформировать. Об этом и пойдет речь далее.

Тебя ведет по жизни внутренний дух познанья, тот играющий призрак, который и есть ты сам. Не отворачивайся от возможного будущего, пока не убедишься, что тебе больше нечему у него научиться. Ты всегда вправе изменить образ мыслей и выбрать другое будущее или другое прошлое.

(Р. Бах)

Вот мой секрет, он очень прост: зорко о, лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь

(А. де Сент-Экзюпери)

Говоря о сознательном и профессиональном сотворении мифов, я имею в виду, прежде всего, лингвистическую сторону этого во­проса, хотя результаты такого рода работы непременно отразятся на уровне социально-психологической адаптации личности к обще­ству и, возможно, каким-то образом повлияют на здоровье (иссле­дованиями терапевтического эффекта личных мифов занимается в настоящее время доктор д. В. Кылосов).

Вообще-то профессиональной разработкой мифов занимается имиджелогия — наука, специализирующаяся на формировании пре­имущественно рекламных образов: «Понятие „имиджа“ (синоними­чное „персонификации“, но более обобщенное, включающее не только естественные свойства личности, но и специально нарабо­танные, созданные) связано как с внешним обликом, так и с внут­ренним содержанием человека, его психологическим типом, черты которого отвечают запросам времени и общества».

Создать себе имидж может далеко не каждый, поскольку имид­желогия — это область специальной профессиональной коммуни­кации, и достаточно дорогая область. А вот разобраться со своей собственной судьбой, понять свой собственный образ...

Приведу небольшой отрывок из итальянской сказки «Злая судь­ба»:

 «Только судьба подошла к Сфортуне, девушка крепко схватила ее за руки и потащила к ручью. Ну и вопила же старуха, когда Сфортуна терла ее намыленной губкой.

—  Не хочу мыться! Не хочу мыться! — кричала она, вырыва­ясь.

Но Сфортуна не обращала внимания на ее крики. Она чистень­ко вымыла свою судьбу, причесала ее, надела новое красивое пла­тье, обула в новые скрипучие башмаки и вылила на нее весь пузы­рек с розовым маслом.

Ах, какая милая добрая старушка стояла теперь перед ней! А пахло от нее, как от десяти кустов роз. Известное дело, все женщи­ны, даже самые старые, любят новые наряды. Судьба налюбоваться на себя не могла. Она то и дело оправляла оборочки на юбке, по­скрипывала новыми ботинками, примеряла шаль.

—  Умница ты моя,— сказала она Сфортуне.— Так уж повелось: если у человека злая судьба, он только и знает, что жалуется да клянет ее. Вот она и становится еще злее. Никому и в голову не придет, что надо самому постараться сделать свою судьбу краше. Ты, моя голубка, так и поступила. Теперь все у тебя пойдет хорошо. Спасибо тебе за подарки, прими и от меня подарочек».

ВМЛ — это и есть лингвистическая попытка «причесать и умыть Судьбу». Но прежде немного теории.

Почему именно «миф», а не какое-нибудь другое понятие («имидж», например)?

Во-первых, потому, что это традиция российской философии.

Так, А. Ф. Лосев в книге «Диалектика мифа» пишет: «Нужно быть до последней степени близоруким в науке, даже просто сле­пым, чтобы не заметить, что миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интен­сивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не вы­думка, но наиболее яркая и самая подлинная действительность. Это — совершенно необходимая категория мысли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола». «Миф не есть бы­тие идеальное, но жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная, действитель­ность». «Всякий миф, если не указывает на автора, то он сам есть всегда некий субъект. Миф всегда есть живая и действующая личность. Он и объективен, и этот объект есть живая личность». «Я говорю, что если вы хотите мыслить чисто диалектически, то вы должны прийти к мифологии вообще, к абсолютной мифоло­гии в частности».

Во-вторых, понятие «мифа» является едва ли не центральным в мировой психологии и психотерапии  как индивидуальной, так и групповой.

«Миф... является тем шагом, при помощи которого отдельный индивид выходит из массовой психологии».

По свидетельству Джозефа Кэмпбелла, после окончания рабо­ты «Символы трансформации», К. Г. Юнг сообщил: «Едва я закон­чил рукопись, как меня осенило, что значит жить с мифом и что такое жить без него. Миф, как говорил кто-то из отцов Церкви, это „то, во что верят все, всегда и везде“; следовательно, человек, кото­рый думает, что он может прожить без мифа или за пределами его, выпадает из нормы. Он подобен вырванному с корнем растению, лишенный подлинной связи и с прошлым и с родовой жизнью, ко­торая в нем продолжает себя, и с современным человеческим сооб­ществом. Это игра его разума, которая всегда оставляет в стороне его жизненные силы». — «Это и был тот радикальный сдвиг от субъективного и персоналистского, в сущности своей биографиче­ского, подхода к прочитыванию символизма psyche к более широ­кой — культурно-исторической, мифологической — ориентации, ко­торая затем станет характерной чертой юнговской психологии». Он спросил себя: «Каков тот миф, которым ты живешь?» — и обнару­жил, что ответ ему неизвестен. «Итак, самым естественным образом я поставил перед собой цель докопаться до „моего“ собственного мифа, и рассматривал это в качестве сверхзадачи, ибо,— как сказал я сам,— как могу я, занимаясь лечением своих пациентов, учиты­вать личностный фактор, мое собственное уравнение личности, ко­торое так необходимо для понимания других людей, если я не осоз­наю его? Я просто вынужден был выяснить, какой бессознательный или подсознательный миф формировал меня, из какого подземного клубка я произрастаю».

Э. Берн показывает на конкретных примерах «сходство между мифами, сказками и реальными людьми. Оно лучше всего схваты­вается с трансакционной точки зрения, основанной на собственном мифе (изобретенном специалистами по анализам игр и сценариев) как средстве более объективного видения человеческой жизни».

В-третьих, понятие «миф» подчеркнуто-лингвистическое (речь, слово, толки, слух, весть, сказание, предание, в отличие от понятия «имидж» (образ), и в той или иной мере связано с понятием творчества.

Эту мысль наиболее четко выразил А. Ф. Лосев в книге «Диа­лектика мифа»: «...Миф не есть историческое событие как таковое, но оно всегда есть слово. Слово — вот синтез личности как идеаль­ного принципа и ее погруженности в недра исторического станов­ления. Слово есть заново сконструированная и понятая личность. Понять же себя заново личность может, только войдя в соприкос­новение с инобытием и оттолкнувшись, отличившись от него, т. е. прежде всего, ставши исторической. Слово есть исторически став­шая личность, достигшая степени отличия себя как самосознающей от всякого инобытия личность. Слово есть выраженное самосозна­ние личности, уразумевшая свою интеллигентную природу лич­ность, — природа, пришедшая к активно развертывающемуся само­сознанию. Личность, история и слово — диалектическая триада в недрах самой мифологии. Это — диалектическое строение самой мифологии, структура самого мифа. Вот почему всякая реальная мифология содержит в себе 1) учение о первозданном светлом бы­тии, или просто о первозданной сущности, 2) теогонический и во­обще исторический процесс и, наконец, 3) дошедшую до степени самосознания себя в инобытии первозданную сущность. ...миф есть в словах данная чудесная личностная история».

Итак, выделиться из толпы (осознать себя личностью), мобили­зовать свои творческие резервы, выразить этот процесс через сло­во — стать уникальным, обрести миф.

Как писал К. Г. Юнг, невозможно помочь другому, не разо­бравшись со своим личным мифом. Поэтому идея создания текста мифа и возможности его трансформации в другие тексты зароди­лась именно в психотерапевтической среде. Как часто человек не может ответить на такой, казалось бы, простой вопрос: «Что вас отличает от всех других людей?» В лучшем случае, можно услы­шать ответ «красивые ноги», или «высокий рост». Но где же сама личность?

Первая попытка создать миф была предпринята в 1993 году на Смоленском семинаре по психотерапии. Объектом послужил док­тор из Новокузнецка С. И. Старостенко, а сам текст представлял собой газетный материал с «трансовыми наводками», широко рас­пространенными в системе НЛП:

«Не читайте эту статью, если у вас дома нет транквилизаторов!

Доктор Старостенко — трансолог...

Обратиться к феномену доктора Старостенко нас побудили многочисленные анонимные телефонные звонки и письма в защиту этого доктора с требованиями привлечь к ответственности нашего собственного корреспондента в г. N. С прискорбием вынуждены признаться, что наш внештатный корреспондент написал статью о докторе Старостенко со слов душевнобольной пациентки.

Чтобы принести извинения зам. главного редактора лично по­сетил кабинет трансолога под видом пациента. Вот что он поведал нам после сеанса:

— Первое, что меня поразило, — особая атмосфера кабинета, которая исходила как бы непосредственно от самого доктора. Его суровое лицо с проницательным взглядом обратилось ко мне, как только я отворил дверь кабинета, и я почувствовал, как что-то кос­нулось моей души.

Мне пришлось в целях конспирации рассказать доктору, что я плохо сплю по ночам. Сурово насупив брови, он выслушал мой рассказ. Его пронизывающий ласковый взгляд исподлобья, по мере того как я рассказывал, проникал все глубже и глубже.

После нескольких коротких вопросов, которые показались мне лишенными смысла, последовала продолжительная пауза. Я уже стал нервничать. И наконец, трансолог сказал... несколько слов и в этих словах обозначил то, что беспокоило меня на самом деле в течение пятнадцати лет.

„Вот с этим мы и будем работать“, — спокойно сказал доктор Старостенко: „Вы же на приеме у трансолога — зачем же скрывать правду?“

Полилась проникновенная, мягкая речь, какую трудно было ожидать у такого сурового человека, и что-то стало размягчаться во мне: и реальность вокруг меня изменила привычные очертания. Доктор что-то рассказывал, и вроде бы ничего не происходило, но вдруг я обнаружил себя сидящим на стуле, и ноги мои упирались в пол, а легкий ветерок обвевал мою голову изнутри.

Погрузившись в себя, я увидел, как перед моим внутренним оком пронеслась вся моя жизнь в одно мгновение. И там, из этого состояния, я смог увидеть самость сущности доктора Старостенко-трансолога.

Я увидел колеблющееся белое свечение над головой трансоло­га. Оно было наполнено особым благостным смыслом.

В голове образовался просвет — и я снова оказался на том же стуле, и состояние мое значительно отличалось: я чувствовал себя наполненным какой-то особой силой.

„Где же различия, которые порождают различия?“ — подумал я.

И тут я заметил на столе тускло мерцающий компьютер, на эк­ране которого высвечивалось время. — „Как,— воскликнул я внут­ри себя, — и это все за семь минут?!“

Прошло время, но я до сих пор задаюсь вопросом: кто же такой доктор Старостенко?

Известно, что он учится сейчас в аспирантуре на кафедре психотерапии Новокузнецкого ГИДУВ, пять раз ездил на Смоленщину изучать искусство волхвования, где на последней конференции был избран главным волхвом России. Большинство же фактов судьбы доктора Старостенко-трансолога неизвестно...

Кто же он: доктор, волхв, шарлатан, ученый, мессия, лекарь?!

Он с нами и внутри нас. У нас в городе N  для нас работает док­тор Старостенко-трансолог».

Никто тогда еще не знал, что это — рождение нового метода (в том числе и в психотерапии). Но роды были трудные. Выявились некоторые закономерности: труден оказался поиск ключевого слова (вспомним лосевское «миф — развернутое магическое имя») — предлагались варианты «трансомоделятор», «психохирург», «трансмастер» и др.; пришлось изрядно поломать голову над сти­лем будущего шедевра и т. д. Текст получился едва ли не самым объемным из всех, созданных позже и характеризовался следующи­ми признаками: «суровый» (27.20), «возвышенный» (26.81), «силь­ный» (26.06), «зловещий» (18.87), «угрюмый» (15.06); цветовые ас­социации: белый, голубой, желтый, синий). Удачная идея текста — смешение разных мифологий с превалированием научного мифа.

О сознательном восхождении к мифу мы уже много писали. Ре­зультат — осознание методики создания мифа и конкретный текст, который мы приводим ниже:

«Доктор-воин

Он родом из города, которого больше нет. Он потомок рода ведунов и воителей. Его закалила Сибирь. Он — доктор-воин.

Так кто же он на самом деле?

Он — доктор. Получил высшее системное медицинское образо­вание. Он владеет тайнами древней восточной и западной медици­ны. Его оружие — слово, подобное острию и вещие руки.

Он — воин. Он побеждал днем и ночью, в воздухе и на земле, в степях и горах. Сотни раз он специально поднимался высокого в небо и ястребом падал на землю, выполняя свое особое назначение.

Он — доктор-воин. В тридцать три года ему было знамение. Жизненный путь привел на Смоленскую землю. Подобно древним Рюриковичам он выковал заветный ключ к умам и сердцам смолян. И город принял его».

Обратим внимание, что «золотое сечение» падает на слово «поднимался»: профессиональный путь Победителя, действительно, повел его на вершину — спустя несколько месяцев он оказался в Москве.

Сравнение текстов двух первых мифов на фоносемантическом уровне показывает, что по основным фоносемантическим призна­кам оба текста чрезвычайно близки к универсальным суггестивным текстам: правда, менее осознанный как миф, создаваемый без определенной методики первый текст отличается более «жесткими» и амбивалентными характеристиками (в порядке убывания: «суро­вый», «возвышенный», «сильный», «зловещий», «угрюмый», «бодрый», «прекрасный», «яркий»), тогда как осознанный как миф текст «Доктор-воин» более последователен в этом смысле («яркий», «возвышенный», «сильный», «прекрасный», «радостный», «суро­вый» — вот он «лик личности»). Средняя длина слова в слогах бли­же к аналогичному показателю универсальных текстов также в ми­фе «Доктор-воин».

Состав определяющих фонетическое значение текстов «звукобукв» показывает, что во всех трех колонках норму превышает количество звукобукв В, 3, О, Ю, И (преобладающие цветовые характеристики текстов обоих мифов: белый, голубой, как будет показано ниже, это вообще характерно для мифологического соз­нания).

Индекс итерации (I_i) приблизительно одинаков во всех трех ко­лонках, наиболее близки к показателям универсальных суггестив­ных текстов показатели осознанного мифа, за исключением, пожа­луй. I_g — индекса плотности текста, указывающего на одно­родность тематики: чем однороднее в тематическом отношении текст, тем этот показатель ниже (в данном случае наиболее одно­родным выступает «Доктор-воин»), и показателя I_f— средняя дли­на интервала. Этот повышенный показатель является положитель­ным моментом там, где имеет значение не форма, а содержание высказывания: в тексте «Доктор-воин» на уровне смысловых значе­ний и повторов маркируются определенные идеи — воин, доктор, спецназ, Юрий — отсюда логичное повышение данного показателя. В целом же тексты мифов более предсказуемы по сравнению с уни­версальными суггестивными текстами.

Таблица 26, в которой приведены данные анализа грамматиче­ского состава универсальных суггестивных текстов и мифов, а так­же ряд показателей синтаксических и используемых при проведении контент-анализа, показывает повышенное содержание в мифах су­ществительных (по сравнению с универсальными текстами), а также местоимений, предлогов, союзов; пониженное — глаголов, наречий, частиц.

Наиболее частотное слово в тексте «Доктор-воин», написанном по определенным канонам — «он» — позволяет объекту мифа в наибольшей степени абстрагироваться от своей самости и посмот­реть на себя со стороны, более объективно. Текст второго мифа приблизительно в 4 раза меньше по объему, соответственно и пред­ложения в нем короче.

Коэффициент логической связности, который для универсальных суггестивных текстов не рассчитывался, в мифах одинаков — 0.05.

Коэффициент глагольности выше в тексте «Трансолог Старос­тенко», что свидетельствует о большей эмоциональной напряжен­ности этого текста, но может выражать также и повышенную го­товность к действию.

19% прилагательных и наречий в тексте «Доктор-воин» по сравнению с 11.7% в тексте трансолога говорит о большей вырази­тельности первого текста.

Остановимся далее на особенностях ВМЛ как лингвистическо­го метода, на деле реализующего принцип: человек — это язык (текст).

При анализе трактовок мифа философами и психологами, были отмечены непременная вербальность мифа, эмоциональность, реаль­ность для мифологического сознания, личностность — способность выделить человека из толпы (МС), элемент чуда («чудесности» по А. Ф. Лосеву).

Метод ВМЛ позволяет создать такой объективно-субъектив­ный миф в условиях терапевтической группы (иными словами, сло­весно закрепить результаты работы психотерапевта и группы при помощи «якорного» аутосуггестивного текста с интериоризованными положительными коннотациями). Суть ВМЛ в том, что во время работы группы на основании добровольно выданной пациен­том (клиентом, членом группы) положительной информации о соб­ственной уникальности и творчески переработанной совместными усилиями членов группы, создается «личный миф» пациента, кото­рый помогает закрепить благотворное состояние творческого тран­са и периодически (по мере необходимости) в него возвращаться.

Если проводить аналогии, то какие тексты сродни защитным молитвам, заговорам, мантрам с одной стороны, а сам метод бли­зок «ключу саморегуляции» (возможностью погружаться в трансовое состояние по мере необходимости и желания), но и от первого и от второго личные мифы отличаются тем, что они уникальны, осознанны и являются той самой «в словах данной чудесной лично­стной историей», о которой писал А. Ф. Лосев, рассматривая диа­лектику мифа. Это некая точка отсчета, вступление в гармоничные взаимоотношения с обществом (в лице членов группы), получение положительных социально-психологических «поглаживаний», мо­мент самоутверждения и просветления, выделения собственной личности из «коллективного бессознательного».

Говоря о мифах, исследователи чаще всего имеют в виду «общие» мифы, те самые мифологические закономерности, которые К. Г. Юнг назвал «архетипами»: «В психике архетипы проявляются: через универсальные символы подсознательного: пробиваются сновидениях, отражаются в мифах, религиозных, мистических философских теориях. Из-за их тесной связи с инстинктами — с од­ной стороны, и индивидуальными подсознательными очагами — другой, архетипы обладают особой, иногда совершенно неодолимой силой. Эмоциональное воздействие архетипа необычайно велико — это голос более громкий, чем голос самого человека, зов вечности. В экстремальных ситуациях архетипы, всплывая из глу­бин, приносят древние способы решения, пробуждают спаситель­ные силы и тем самым помогают избавиться от опасности. По об­щему закону развития, каждая психическая структура несет в себе метки пройденных ступеней эволюции. Поэтому при сильных пере­живаниях, затруднениях и бедствиях во множестве появляются ин­теллектуальные продукты, похожие на фрагменты древних учений». А насколько усиливается это воздействие, когда древние архетипы воплощены в личном, моем мифе!

Другой положительный момент метода: он позволяет человеку выговориться (рассказать хорошее, плохое — все, что пожелает) и получить при этом положительную социальную реакцию. Наблю­дая «становление» личности в мифе начинаешь понимать, что все люди, в общем, хорошие, просто нам не хватает зоркости сердца, чтобы разглядеть, понять и принять их уникальность (таким обра­зом, ВМЛ — это еще и универсальная модель бесконфликтной ком­муникации).

К достоинствам метода можно отнести и получаемую лично­стью возможность разобраться (публично!) в смысле своей собст­венной жизни. Очень часто рассказ начинается со слов: «А мне ни­чего не надо», т. е. смысл как таковой настолько замаскирован и от самой личности, что его поисками нужно специально заниматься. А между тем, по мнению психологов, «на высшем уровне иерархии ценностей находится смысл жизни. Жизнь становится непереноси­мой для тех, кто не имеет цели, для которой стоило бы жить, кото­рой стоило бы добиваться. Утрата смысла жизни порой равносиль­на смерти. Если человек плохо понимает, для чего он живет, то он не способен устоять в жизненной борьбе, оценить свои возможно­сти. Изучая пациентов, предпринявших суицидальные попытки, психологи обнаружили, что к решению покончить с жизнью их привела негативная оценка перспектив и потеря способности управлять своими делами».

В. Франкл в книге «Человек в поисках смысла» предпо­лагает средством нахождения смысла логотерапию, которая имеет специфическую и неспецифическую сферы применения: «Специфи­ческой сферой являются ноогенные неврозы, порожденные утратой смысла жизни. В этих случаях используется методика сократическо­го диалога, позволяющая подтолкнуть пациента к открытию им для себя адекватного смысла. Большую роль играет при этом личность самого психотерапевта, хотя навязывание им своих смыслов недо­пустимо. Неспецифическая сфера применения логотерапии — это психотерапия разного рода заболеваний с помощью методов, по­строенных на соответствующем подходе к человеку. В работе „Теория и терапия неврозов“... неспецифическое применение логотерапии иллюстрируется примерами использования техник пара­доксальной интенции и дерефлексии при лечении соответственно фобий и навязчивых состояний, с одной стороны, и сексуальных неврозов — с другой. Механизм действия этих техник основывается на двух... фундаментальных онтологических характеристиках чело­века: способности к самоотстранению и к самотрансценденции». Однако по нашему мнению, эффектив­нее здесь работа в группе, которая предполагает не только нахож­дение смысла, но и оценку его реальности частью общества, пред­ставленной членами группы.

Выше мы уже писали о склонности психотерапии нашего вре­мени все более углубляться в методы групповой работы, плохо только, что зачастую эмоции и мысли, которые приходят в голову участникам группы, остаются неотрефлексированными, невыра­женными (точнее — выраженными на самых общих предикатах — «что-то такое со мной произошло, что как-то изменит что-то когда-нибудь»), следовательно, являются потенциальным источником нового невроза, ведь «групповые проблемы схожи с проблемами личными. Личность противится тому, чтобы обнаружить свою рассогласованность, так как для этого надо посмотреть на скрываемые части своего „я“. Точно так же мы боимся обнаружить рассогласо­ванные коммуникации в своей группе, так как в этом случае мы должны измениться сами и позволить существовать другим пози­циям. Трудности в общении и конфликты между сторонами возни­кают и нарастают при естественном ходе вещей в группах, так как эти группы или личности прикованы только к одной форме поведе­ния, одной философии или одной позиции, отрицая существование других». И здесь возникает проблема ведуще­го группы.

«Работа с любой группой требует, в первую очередь, осознания консультантом своей собственной роли. Эта роль отличается от других ролей в группе своей заинтересованностью в благополучии всей группы и его связью с окружающим миром. Он не принадле­жит ни к одной отдельной партии или части группы, если только не считать такой принадлежностью подчинение его интересов цело­му»,— эти идеи, высказанные А. Минделлом в его введении в пси­хологию демократий, глубоко созвучны идеям вербальной мифоло­гизации. Роль лидера в процессе группы переходит к каждому из ее участников, глубокая демократия при полной ответственности кон­сультанта (лидер как оператор процесса) — все это присутствует и в группах ВМЛ: «Личность в роли лидера может только направлять процессы, но не порождать их!».

Поскольку каждый член группы в тот или иной момент с необ­ходимостью становится лидером, начинает действовать еще один принцип демократического лидерства: «Объективность и нейтраль­ность ко всем сторонам группы являются важными характеристи­ками лидерства. Я давно постиг эту истину на своем личном опыте. Если мне что-то не нравилось в клиенте, я невольно старался пода­вить это в себе. Он, конечно, мог это почувствовать и для заверше­ния терапии обратиться еще к кому-нибудь. Теперь я знаю, что ощущение антипатии — это процесс, который можно использовать конструктивно и с пользой для клиента. Когда мне что-то в ком-то не нравилось, на меня в этот момент действовала та часть его „я“, которая использовалась не в полной мере. Если я смогу определить, что меня смущает, а затем помогу клиенту получить доступ к этой части и использовать ее более сознательно в его взаимоотношениях, то мои собственные чувства тоже изменятся».

Сам объект мифа становится вынужденным ауто- и гетеросуггестором, погружается в состояние творческого транса и ведет за собой группу (сначала было мнение, что это группа порождает текст, но анализ конкретных текстов и поведения личности во время создания текста совершенно отчетливо показывает, что текст созда­ется конкретным человеком, а назначение группы — создать лично­сти условия для творческого транса, выслушать, дать наибольшее количество языковых вариантов, послужить орудием социализации мифа-человека). Недаром метод ВМЛ популярен и среди больных неврозами, и среди здоровых. Это своего рода откровенный разговор в поезде дальнего следования с совершенно незнакомыми людьми, которым, зачастую, выдается такая сокровенная информация, кото­рая и самым близким людям неизвестна (недаром разговоры в поез­дах дальнего следования — один из объектов изучения такого круп­ного специалиста по МС как Б. А. Грушин): пассажир получает по­нимание, психологические «поглаживания» попутчиков и радостно-вдохновленный... выходит на своей станции обновленным и ликую­щим (в случае, конечно, понимающих и приятных спутников).

Для членов группы это очень интересный опыт постижения че­ловека во всех его противоречиях и слабостях, а также выработка позитивных намерений по отношению к окружающим, облеченная в форму совместного творчества (фольклора). Действительно, часто ли приходится творить нам, современным людям, испытывать ве­домые только поэтам «муки слова», отливать свои мысли в идеаль­ную форму? Поскольку, по В. Франклу, в каждый данный момент смысл может быть только один, поэтому и текст может быть только один — созданный здесь и сейчас, для этого конкретного человека, запечатлев мотивы данного человека в единственно возможную языковую форму.

Одним из объяснений действенности личных мифов является следующее наблюдение психологов: «Мотивы могут быть осознан­ными (цели) и неосознанными (установки). При этом индивидуаль­ные ценностные шкалы осознаваемых и подсознательных мотивов разделены и даже могут противоречить друг другу. ...Некоторые люди могут осознанно стремиться к одному (и совершенно искрен­не провозглашать соответствующие мотивы), а действовать в соот­ветствии с мотивами противоположной направленности, домини­рующими на подсознательном уровне. Так, осознанно человек может высоко ценить щедрость — но при этом, под влиянием под­сознательной мотивации, на деле проявлять совершенно обратные качества. ...Мотив определяет появление цели как чего-то желаемого в будущем. Цель — образ того, к чему направлен мотив. Поэтому цель и способна осуществлять связи между будущим и настоящим. Возникновение таких связей позволяет цели, как образу будущего, влиять на настоящее и формировать его. Возникает цепочка: воз­никновение потребности, развитие на ее основе доминирующей мо­тивации, целенаправленная деятельность по удовлетворению дан­ной потребности. Здесь будущее выступает как форма опережаю­щего отражения, посредством которого человек приспосабливается к еще не наступившим событиям. Временная перспектива, таким образом, структурируется, в нее включаются мотивы и намерения, которые могут осуществиться в будущем.

Считается, что в физическом мире будущее не влияет не про­шлое. В психике этот принцип причинности нарушается: в нем ожи­даемое (предполагаемое) будущее может воздействовать на настоя­щее. Чтобы подчеркнуть это фундаментальное отличие, Рубин­штейн ввел понятия времени физического и исторического, про­странства физического и пространства организма, предполагая, что они подчиняются разным законам». Таким образом, переводя неосознанные мотивы (установки) в осознанные (цели) мы можем посредством текста изменить на­стоящее посредством программирующего влияния светлого буду­щего (программу на мрачное будущее в группе ВМЛ, как показыва­ет опыт, получить невозможно).

Описывая самые общие признаки суггестивных текстов, можно отметить следующие особенности:

1) тексты мифов тяготеют к художественным и в большинстве своем таковыми и являются; это тексты фольклорные («автотексты массового сознания» по Б. А. Грушину), следовательно «плохими» быть не могут в принципе. Речь идет лишь о той или иной степени художественности, которая зависит, как мы увидим ниже, от соци­ально-психологических характеристик самой личности и уровня ее гуманитарного образования;

2) «мягкие» в понимании Л. Н. Мурзина — т. е. тексты со многими степенями свободы;

3) ауто- и гетеросуггестивные для объекта мифа (как утвержда­лось выше, группа выполняет функцию благотворной суггестивной среды, а личность в состоянии творческого транса порождает текст, используя предлагаемые группой варианты и идеи);

4) мифы образны, вбирают в себя лучшее, что есть в языке (в лице его носителей — членов группы); эмоционально насыщены; предельно метафоричны; принципиально правополушарны;

5) магичны, сакральны (непонятны непосвященным в работу данной группы, да и многим членам группы понятны не до конца), личностно ориентированы;

6) непременное условие — наличие «ядра мифа» (текста-прими­тива, заголовка, компрессированного текста) — ключевого слова, словосочетания или фразы;

7) монологичны по форме, диалогичны по содержанию (пред­ставляют собой диалог личности и общества);

8) речь идет о человеке в третьем лице (предельная отстранен­ность объекта описания от образа, созданного в тексте); взгляд на себя со стороны, глазами других людей — то, что В. Франкл назвал «самоотстранением» и «самотрансценденцией» (дабы не впасть в манию величия);

9) при создании текстов дополнительным суггестивным факто­ром служит визуализация текста, лучше всего при помощи компью­тера с использованием программы «Diatone» — «Экспертиза тек­стов внушения», но можно ограничиться и простой доской с мелом. Смысл визуализации — напоминание о том, что текст — это чело­век; манипуляции с неприятными жизненными ситуациями как с неудачными фразами (написали — бесследно уничтожили); кроме того, использование компьютерных программ позволяет сознатель­но применять резервы различных уровней языка, отслеживать фоносемантику, совмещать «золотое сечение» с кульминацией тек­ста — это еще и хороший языковой тренинг!;

10) личные мифы закрепляют особую суггестивную роль — мо­дификацию терапевтической роли Божества (позволяют человеку осознать свою уникальность, свой «лик»); язык мифологических текстов динамичен: в них заложены условия саморазвития (транс­формации на необходимом этапе) текста, а, следовательно, лично­сти, которой данный текст посвящен.

Обратимся к анализу конкретных лингвистических характери­стик текстов мифов, сравнивая их с универсальными суггестивными текстами, чтобы проверить гипотезу о том, что сотворение лично­стного мифологического текста есть особый вид языкового творче­ского транса без погружения в гипнотический сон (экологичная разновидность внушения наяву).

Анализ данных, приведенных в таблице 27, показывает, что личные мифологические тексты хорошо коррелируют с универсаль­ными суггестивными текстами в целом (практически, все значимые признаки совпадают: «прекрасный», «светлый», «радостный», «воз­вышенный», «яркий», «сильный», «медлительный», «суровый», «зловещий»; отсутствует лишь признак «угрюмый», характеризую­щий отчасти универсальные суггестивные тексты в целом). Наи­большие отличия замечены между личными мифами и мантрами (все-таки, миф — типично славянский способ воздействия на лич­ность); приблизительно одинаковая разница между текстами мифов и формулами гипноза и аутотренинга (подвтерждение тезиса о том, что мифологические тексты являются в равной степени ауто- и гетеросуггестивными). Следует еще отметить, что проанализированные мифы весьма отличаются друг от друга и по стилистике, и по направленно­сти, и по сюжетным линиям, поэтому такое единодушное их проявле­ние на латентном фоносемантическом уровне как универсальных суг­гестивных текстов вряд ли является простой случайностью.

Таблица 28, в которой приведены индексы лексических единиц, указывает на явное родство мифологических текстов с группой универсальных суггестивных текстов в целом, а особенно — с груп­пой заговоров и молитв. Это вполне естественно, учитывая сме­шанный тип мифологического сознания общества — что-то среднее между язычеством и христианством. Естественно, что оба типа тек­стов (и заговоры, и молитвы) подсознательно признаются многими носителями языка в качестве пригодных для защиты от психологи­ческого нападения (вспомним, что одна из функций якорного ми­фологического текста — функция оберега, защитной молитвы, ман­тры). Ту же закономерность выявляет и анализ грамматического состава анализируемых текстов (таблица 29).

Методологически работа мифологической группы выглядит следующим образом:

1) Создание установки на работу с личностью и текстом, пере­вод неосознаваемых установок в мотивы, формирование интереса к себе и группе и соответствующего эмоционального настроя (внима­ние к каждой личности, поиск языковых универсалий, сосредото­ченность на тексте). Договор о «правополушарной» работе, отклю­чении аналитического аппарата, запрет на пользование терминоло­гией, особенно оценочного и диагностического характера, чтобы избежать ятрогенного влияния, так как объект описания находится в состоянии транса, т. е. открытости, уязвимости.

Далее работа происходит с периодической сменой формального лидера (объекта мифа), хотя ведущий группы при этом выполняет координирующую роль «серого кардинала». Желательно, чтобы мифы были составлены для всех членов группы, отсюда — ограничение количества участвующих (идеальное количество — 7-9 человек), чтобы каждый почувствовал себя и уникальной лично­стью и членом общества, вырабатывающего нормативы поведения (в том числе языкового).

2) Объект описания выдает о себе информацию сущностно-эмоционального характера в том объеме, который кажется ему не­обходимым и достаточным.

3) Группа задает вопросы, если информации не хватает для возникновения ярких образов («мифологический герой» имеет пра­ва не отвечать на травмирующие вопросы).

4) Поиск ключевого слова или словосочетания.

5) Создание текста, которое заканчивается в тот момент, когда объект говорит: «Все. Достаточно. Ничего больше не нужно».

В процессе работы, в момент «открытия» ключевого слова — своеобразного инсайта — внимание и объекта и группы переключа­ется на текстовую часть — идет погружение в своего рода «лингвис­тический» транс.

Остановимся более подробно на текстах конкретных мифов, созданных во время работы групп.

Сначала несколько слов об «ядре мифа» — заголовке, ключе­вом Слове. Номинация как конкретное соотнесение слова с данной личностью происходит методом свободного ассоциирования всей группы на основании полученной от объекта информации. Нахо­дящийся в измененном состоянии пациент «слышит» свое имя, ко­торое и становится заголовком текста: Дельфин, Доктор-воин, САМ, Черный кардинал, Явление и т. д.

Имя определяет стилистику будущего суггестивного текста: молитва, заговор, сказка, легенда, амортизационное письмо, были­на, парасократический диалог и служит в дальнейшем ключом са­морегуляции личности, способом безопасного входа в подсознание. Верный выбор слова-имени позволяет в определенной степени ини­циировать человека, закрепить его новые положительные качества и, таким образом, повлиять на будущее. Возможность обратного хода психологического времени, когда предполагаемое будущее может воздействовать на настоящее, формирует позитивный «Я-образ». Личность выбирает стратегию удачника и закрепляет ее при помощи ключевого слова-имени, подсказанного творческой тера­певтической группой. Для оценки правильности выбора использу­ется фоносемантический анализ вариантов имени.

Группа также определяет точность номинации, соответствие ее данной личности и моделирует признание общества в целом. При этом оптимальная номинация предполагает наиболее рациональное решение задачи социально-психологической коррекции личности и является залогом успешности метода ВМЛ.

Анализ заголовков мифов показал, что наиболее частотными являются заголовки из двух слов (42,3%), на втором месте — од­нословные заголовки (38,5%), на третьем — заголовки из трех слов (11,5%). Грамматический состав ключевых слов следующий: преобладают существительные и имена собственные (67,9%), на втором месте — прилагательные (12,6%), на третьем — числитель­ные (6,8%).

В процессе создания мифа личность сама определяет функцию будущего мифа: защитный текст, оберег, миф для себя, миф для па­циентов и т. д. При всей «эзотеричности» текстов читать их необы­чайно интересно, потому что мир предстает во всем многообразии текстов-людей.

В качестве иллюстрации приведем несколько текстов мифов и одну из возможных классификаций мифических текстов (детальное обсуждение этого вопроса — предмет следующей книги):

1) Мифы профессиональные, что не исключает элемента лич­ностного самоутверждения («Купец — удалой молодец» — миф бизнесмена; «Аполлон», «Ключ-ведун», «Маг», «Парадоксальный доктор», «Ведунья Лея», «Доктор Ксения» — мифы докторов и др.). Эти тексты призваны сформировать в МС образ того или иного профессионала — колоритного, уверенного в себе, процве­тающего...

Купец — удалой молодец

Поднималося красно солнышко
Собирался купец в путь-дороженьку
Да на ярмарку в края заморские.
И сметлив, и разумен, удачлив он
Потрясти мошной не гнушается
И гудят базары заморские
И идет молва о лихом купце
И товар сам-собой раскупается
И народ к нему все стекается,
А мошна его пополняется
И счастливый купец возвращается
Ко своей жене да красавице,
К детям коих есть мал-малым-полно
Во хоромах его белокаменных...
Рады видеть они мужа нежного
Да внимательного
Отца ласкового да заботливого
Будет жить купец долго-счастливо
На родной земле на сторонушке...
Поднимается красно солнышко...

2) Мифы-самоутверждения («Воин и музыкант», «Нежный рас­свет», «Сон Незнайки», «Человек мира», «Леди», «Жила-была» и др.). Объекты описания данных текстов вполне процветающие и уверен­ные в себе люди, у них есть все, что они желают. Не хватает только какой-то малости — закрепления этого состояния в тексте.

Нежный рассвет

Тишина.
Как приятно легко проснуться
до зари, загадав это с вечера.
Все еще спит.
Выйти, никого не разбудив,
в утреннюю прохладу.
Туман прозрачен.
Мягко ступая по свежей траве,
подняться на вершину.
Мерцает гладь озера.
Вместе с первым солнечным лучом
расправить крылья и полететь
навстречу неведомому.
Нести весть свету всему:
«Утро наступает!»
И знать, что можешь вернуться
в любую минуту.

3) Мифы, выполняющие функцию «переключения» с одного сос­тояния на другое: «Наутилус», «Астера» и др. Авторы этих мифов выдают о себе чрезвычайно мало информации: возможно, не очень-то нуждаются в понимании общества, а только в некотором поглажива­нии, ритуале, своеобразной инициации — короткой и торжественной.

Наутилус

Наутилус прилетел,
двадцать шесть он мне пропел,
мышка убежала,
я свободной стала.

4)   Мифы коррекционные («Белый доктор», задача которого была перевести идею мессианства с внешнего плана во внутренний; амортизационное письмо «Сто тридцать шестое благодарственное письмо Люды своему начальнику»). Эти тексты преследуют вполне определенную цель: разрешить конфликт личности с какой-то ча­стью общества, но это не означает отсутствие позитивной програм­мы на светлое будущее.

Сто тридцать шестое благодарственное письмо Люды своему начальнику.

Милый начальник!

Прошло сто тридцать шесть дней с того момента, как Вас не стало. Но благодарность и скорбь по утраченному общению с Вами переполняет мою бессмертную душу. Я научилась у Вас использо­вать рабочее время в личных целях, наслаждаться бездельем, це­нить глупость. Теперь я спокойно могу общаться с интересными людьми, работать в удобное для меня время, любить и творить. Страшно подумать, что бы со мной было, если б я Вас не встретила.

Не болейте, не нервничайте, не расстраивайтесь, спите спокой­но. Это не повторится.

(Искренне Ваша, с любовью, Люда.)

5)   Мифы адаптационные («Рыцарь Ланцелот», «Княгиня Оль­га», «Герда», «Теплая сила дельфина», «Маргарита», «Рассвет над рекой в горах», «Тысяча вторая ночь. О том, как падишах встретил прекрасную Пэри» и т. д.). Это тексты преуспевающих внешне лю­дей, у которых есть какая-то затаенная боль, проблема: излишняя чувствительность или бесчувственность, агрессивность, недостаток внимания или любви. Случается чудо — и личность меняется (в та­ких текстах обязательно есть событие, меняющее мир вокруг либо отношение к нему).

Рыцарь Ланцелот

Жил-был рыцарь, который гулял сам по себе, который хотел обрести Любовь, который бросался в бой по любому поводу...

Таковы уж были традиции рыцарства, что рано или поздно на­до было отправляться в путь, чтобы совершить нечто достойное.

Рыцарь надел свои доспехи и взял щит, на котором был изо­бражен фамильный герб барона — могучий, уверенный бык, сел на коня и поскакал.

Он ехал, не выбирая дороги, потому что знал, что все равно найдет свой путь.

Путь был долог и нелегок. Многое пришлось пережить рыца­рю. Зазубрился меч, изрублены доспехи и щит. Но какое-то необъ­яснимое чувство влекло израненного рыцаря к цели.

И вдруг он увидел дикого лесного кота. Они посмотрели друг другу в глаза и поняли, что они братья по духу. И кот вдруг повер­нулся и пошел, как будто маня рыцаря за собой. И тот двинулся вслед за ним, забыв об усталости и ранах. Потом рыцарь уже не мог вспомнить — сколько они шли по лесу — мгновение или дни.

Вдруг он увидел перед собой древнюю часовню. Он на секун­ду остановился, а потом вошел внутрь и увидел сияние, исходящее от алтаря. И он понял, что там сияет — это была чаша Святого Грааля...

Вернулся домой рыцарь. На теле его нет доспехов, на лице его улыбка, а в сердце — свет. Он открывается миру, мир открывает­ся ему.

Он — рыцарь Ланцелот.

6) Мифы детей. Таких опытов еще чрезвычайно мало, но они необходимы. Каждому ребенку нужно в детстве услышать о себе сказку, отражающую его истинные стремления, а не незавершенные мечты родителей. Этот миф создан на Челябинской земле:

Игорь

Решающий шаг.

Двадцать второй век.

Экология Земли на грани срыва.

Молодой профессор математики Игорь после длительного от­сутствия приезжает в родной город во Франции. Все здесь напоми­нает ему о детстве: увядающие деревья под окнами, закрытые став­ни, пыльные книжные полки и отчий дом, опустевший, но сохранивший память о прошлом.

Он родился десятого февраля, под знаком Водолея, соединив в себе таланты отца, профессора точных наук, и матери, которая его очень любила.

Он очень много читал, был погружен в себе и его друзьями бы­ли в основном герои книг.

Он хотел делиться со всеми своими мыслями, но окружающие не понимали его. Игорь мечтал быть сильным во всех отношениях, и однажды книга подсказала ему, как этого достичь. Друг указал место. Магический дракон в мгновенье ока перенес его в Тибет.

На этой священной земле мудрый учитель старец Фура открыл ему путь достижения единства Духа и Тела. Путь был не прост и требовал от него настойчивости, мужества и терпения. И Игорь прошел его до конца.

Итак, он во Франции.

В белом костюме-комбинезоне с высоким воротником и без­донными карманами, в круглых очках и с короткой стрижкой «а-ля тенни».

Добрый, умный, отзывчивый, любящий людей и готовый на Подвиг.

Он — Герой.

Игорь вступает в борьбу со злыми силами, разрушающими Природу Земли. Используя свои способности в нужный момент с помощью Духа мобилизовывать тело, принимать необходимые ему параметры, получать и перерабатывать информацию, и объеди­нившись с близкими по духу, он изменил систему энергетического питания Земля и возродил ее к жизни.

И это стало началом новой Эры красоты души, математики и любви.

7) Мифы пациентов отделения неврозов — лечебные («Яблоня в цвету», «Принц и красавица», «Рыбка золотая», «Счастливый ли­дер» и пр.)

Рыбка золотая

Море синее играет
И кораблик подгоняет,
И плывет он по волнам
Тихо и спокойно.
Вдруг темнеет море, небо,
Молнии сверкают
И кораблик мой о скалы
чуть не разбивает.
Рыбка, рыбка золотая
Ты возьмись-ка за штурвал
И кораблик от беды
Ты скорее отведи.
Мой кораблик, ты плыви
С рыбкой золотою,
Ты ее всегда храни
От беды и хвори.
Пусть сбываются желанья
Рыбки золотой.

В таблице приводятся результаты фоносемантического анализа текстов мифов здоровых и больных людей. Следует отметить, что ведущие признаки мифов пациентов остаются неизменными, хотя где-то на втором плане появляются признаки, характеризующие текст как «жесткий» — неизбежные последствия перенесенной бо­лезни.

Индексы лексических единиц в текстах личных мифов условно здоровых людей и пациентов отделения неврозов в сравнении со средними индексами универсальных суггестивных текстов

Грамматический состав мифов и универсальных суггестивных текстов также свидетельствует о их необычайной близости, равно как и лексические индексы.

На смысловом уровне тексты пациентов отличаются тем, что они, как правило, стараются полностью исключить из своих мифов прошлое, а главной ценностью, которую бы хотели приобрести в результате мифотворчества, считают здоровье.

Можно ли самому написать себе миф? Конечно, если имеется хорошая обратная связь с обществом и достаточный словарный запас. Но дело здесь не только в тексте, а в том особом состоянии, в которое погружается человек, творя себя как текст.

Попытки создания личного мифа даже при отчетливой концеп­ции, часто оказываются неудачными. В качестве иллюстрации при­ведем три варианта «Молитвы Адели»: два она написала самостоя­тельно и осталась ими чрезвычайно недовольна, третий же появился в результате работы группы:

Молитва-1

Я знаю, что мой успех — это знание и умение приносить людям добро — лечить. Я выбираю путь знания, я на верном пути. Благо­дарю Всевышнего за право выбрать этот путь, за успех и право стать процветающей. Я посылаю свой выбор. Да будет так!

Молитва-2

Я знаю, что все в мире живет, движется и создается единой си­лой, все в мире подчинено одному закону. Закон — это Бог и я — часть этого мира, малая частица этой силы я.

Боже милостивый, я знаю, что ты есть и я часть тебя и обра­щаюсь к тебе. Дай здоровья и благополучия нашему миру, всем лю­дям, верящим и не верящим тебе. Прошу, дай здоровье и благопо­лучие сыну и мне. Благодарю тебя за то, что ты есть. Спасибо, Господи! Спасибо, Господи, за то, что я — живая частица тебя и что сбываются мои желания. И да будет так! Я отпускаю это к тебе.

Молитва Адели о даровании милости

Господи Боже, я ведаю, что ты есть.

 Ты — это Мир, и я — частица твоя.

С благодарностью следуя воле твоей

в заботах и радостях молю тебя:

дай силы и уверенности, знаний и

возможностей творить Добро

во благо твоя и людей

и даруй благодать и миру,

и России, и Адели.

Аминь!

В таблицах приведены параметры трех указанных текстов в сравнении с аналогичными параметрами универсальных суггестив­ных текстов.

Заметим, что в групповом варианте безликая молитва смени­лась романтичным названием «Молитва Адели» (основной фоносемантический признак — прекрасный (8.40). Сравнение же фоносемантики всех трех вариантов с показателями универсальных суггестивных текстов свидетельствует о наибольшей близости «группового» варианта универсальным текстам в целом (Молитва-1 нейтральна, Молитва-2 обладает меньшим набором суггестивно значимых признаков верхней части шкалы). Звукобуквенный состав текстов указывает на некоторую преемственность и подтверждает гипотезу о том, что человек сам пишет текст мифа, находясь в из­мененном  трансовом  состоянии.   Голубой  цвет молитвы Адели вполне соответствует славянской традиции, тогда как первый вари­ант преимущественно «сиреневый», а второй — «красный».

Сравнение объема молитв показывает, что групповой вариант «Молитва Адели» включает 54 слова, а собственные варианты — 41 и 100 слов. Самым литературным и близким по показателям к уни­версальным суггестивным текстам является текст мифа, за ним сле­дует короткий авторский I вариант (вспомним, что с точки зрения фоносемантического анализа он является нейтральным). Особенно заметно увеличение индекса предсказуемости, который в Молитве-II равняется 77.00.

Особенно наглядно сравнение грамматического состава трех вариантов молитвы Адели с аналогичным составом христианских молитв. В максимальной степени к классическим молитвам при­ближен групповой мифологический вариант.

Таким образом, даже при наличии определенной концепции: общей идеи, жанра, ключевых слов и пр. создать самостоятельно миф чрезвычайно трудно, а тем более социализировать его. Как утверждает А. Добрович: «Все талантливое — суггестивно, но не все суггестивное — талантливо». Когда в процесс фольклорного творчества включается конкретное сообщество людей, актуализи­руются таланты коллективного бессознательного. Можно предпо­ложить, что, сколько людей в группе — столько поколений оттачи­вало бы эмоциональный рассказ об этом замечательном человеке, пока бы он не достиг совершенной формы, хранимой впоследствии МС, как это происходит с универсальными суггестивными текста­ми. (Мы знаем, что они создавались наиболее продуктивными ком­муникаторами своего времени, проходили проверку временем и сохранялись впоследствии неизменными). Используя ВМЛ мы дос­тигаем аналогичных результатов в течение нескольких часов!..

В заключении остается отметить, что метод ВМЛ позволяет предельно использовать возможности родного языка в целях психо­терапии и социальной терапии, и, как отмечалось выше, связывает слово, образ и текст-личность в единое целое, следовательно, может быть назван «лингвосинтезом».