• Заговорщики
  • Два шага к пропасти
  • Шаг последний — поход в Индию
  • Английский посол и Ольга Жеребцова
  • Роковой визит Палена к императору
  • 11 марта 1801 года
  • КОМПЛОТ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫХ КРАМОЛЬНИКОВ

    Заговорщики

    Пока Павел торжествовал победу над Суворовым, изгонял и возвращал в полки и канцелярии сотни чиновников и офицеров, преподавал солдатам фрунт и экзерцицию, тратил время на множество мелочей, от дворцового этикета до составления программ и сценариев свадеб и приема послов, — окружавшие его придворные ловили себя на мысли, что так долго продолжаться не может. Многие вельможи и сановники, испытывавшие чувство ответственности за судьбу России, задавались вопросом: «Доколе коронованный безумец будет безнаказанно играть судьбами многомиллионного народа? И что же следует предпринять, чтобы сей губительный порядок вещей переиначить и спасти Россию от тирана?»

    Вывод был один: дворцовый переворот и насильственное устранение императора от власти.

    Во главе заговора оказался вице-канцлер Российской империи, генерал-майор и камергер граф Никита Петрович Панин, племянник графа Никиты Ивановича Панина — ближайшего сподвижника Екатерины II и главного воспитателя Павла Петровича в бытность его цесаревичем.

    Никита Петрович в юности был другом цесаревича Павла и его камер-юнкером. Однако их отношения расстроились из-за неодобрительного отношения Панина к роману Павла с Нелидовой. Он защищал интересы Марии Федоровны, с которой его тоже связывали добрые отношения. В конфликт вмешалась Екатерина, взяв Панина под свое покровительство, назначив камергером своего двора и присвоив звание генерал-майора.

    Как только Екатерина II умерла, Павел уволил Панина из армии, отправив послом в Берлин.

    В 1799 году его вернули в Петербург и назначили вице-канцлером Коллегии иностранных дел. Панин был убежденным сторонником ограниченной монархии, которая опиралась бы не на народное представительство, а на просвещенную родовую аристократию. Наблюдая развитие событий, Панин опасался как за судьбу династии, так и за судьбу дворянства, которое для него ассоциировалось с судьбой России. Панин считал, что если Павел останется у власти, то можно ожидать революции или народного бунта, подобного пугачевскому, и тогда погибнет не только правящая династия, но и все российское дворянство.

    Итак, перед холодным, рассудочным вице-канцлером встал вопрос: можно ли, рискуя судьбой Отечества, терпеть на троне «умалишенного» или же следует отстранить его от власти? Но он не мог исповедовать другой религии, кроме легитимности и верности монархии.

    Панин был против Павла, но не был против династии. Более того, переворот для него был крайней мерой именно для спасения династии, ибо законных путей выхода из кризиса он не видел. Поэтому вице-канцлер сразу же решил вовлечь в заговор Александра, чье согласие на отстранение Павла могло развязать руки заговорщикам. Зная мягкий характер наследника и его нелюбовь к крайним мерам, Панин отбросил возможность убийства Павла, а решил, что достаточно будет объявить императора умалишенным, требующим опеки, и назначить над ним регента — Александра. Однако на это потребовалось бы согласие Сената, получить которое было нереально.

    Ближайшим сподвижником Панина по заговору стал уже упоминавшийся в книге адмирал Иосиф де Рибас, который, находясь в Новороссии, сошелся в местным генерал-губернатором Платоном Александровичем Зубовым. Адмирал и бывший фаворит Екатерины II стали искренними друзьями.

    После смерти Екатерины де Рибаса обвинили в служебных злоупотреблениях, ему грозила ссылка в Сибирь. Его спас честный и неподкупный адмирал Н. С. Мордвинов, присланный во главе комиссии по расследованию. Комиссия не нашла никаких злоупотреблений, и вместо Сибири де Рибас оказался в Петербурге, в должности члена Адмиралтейств-коллегий. Там-то он и сошелся благодаря братьям Зубовым с Н. П. Паниным. Третьим организатором заговора стал П. А. фон дер Пален, о котором уже шла речь.

    Князь Адам Чарторыйский, лучше других знавший подоплеку заговора, писал в своих воспоминаниях, что летом 1800 года Н. П. Панин тайно встретился с Александром в купальне и нарисовал перед ним картину бедствий России и ее печальное будущее, если Павел и дальше будет править страной.

    Панин сказал, что для Александра судьба России должна быть важнее судьбы его сумасшедшего отца, подчеркнул, что жизнь и свобода самого Александра, его матери и всей семьи находятся под угрозой. Избежать этой угрозы можно простым низложением Павла с престола, предоставив ему затем возможность наслаждаться спокойной и безопасной жизнью в одном из загородных дворцов Петербурга.

    «Эта первая беседа, — утверждал Чарторыйский, — внесла смятение в душу Александра, но не привела его к какому-нибудь решению».

    Заговор развивался, в его орбиту втягивались новые люди, но они, разумеется, не знали имен руководителей. Дело продвигалось, как вдруг в ноябре 1800 года де Рибас тяжело заболел, а накануне смерти несколько суток находился в полном беспамятстве. Боясь, что в бреду он скажет что-нибудь опасное для заговорщиков, Н. П. Панин несколько суток не отходил от кровати больного, до самой его кончины 2 декабря. Смерть де Рибаса совпала с отстранением от службы и ссылкой опального вице-канцлера в его смоленское имение Дугино. Правда, Панин вскоре добился разрешения жить в Москве и оттуда продолжал плести нити заговора. А в Петербурге с Александром часто встречался Пален, настойчиво убеждая его в необходимости низложения отца.

    К этому времени активными участниками заговора стали братья Платон и Николай Зубовы, английский посол Уитворт, многие офицеры и генералы гвардии.

    О Платоне Александровиче Зубове следует рассказать подробнее. Когда Екатерина II умерла, ему было двадцать девять лет. Светлейшим князем Платон Александрович стал за полгода до ее смерти, успев основательно испортить отношения с Павлом из-за своей позиции в вопросе о престолонаследии. Всегда и во всем соглашавшийся с императрицей и ни в чем ей не перечивший, он решительно поддержал ее в том, что престол следует передать Александру, минуя отца. Павел, конечно же, узнал об этом, но подавил в себе чувство неприязни, оставаясь великодушным и даже расположенным к Зубову. Последний же, напротив, затаил злобу и страх. Именно страх за судьбы свою и братьев заставил его послать в Гатчину Николая Зубова, как только его благодетельница потеряла сознание: тем самым Платон хотел показать Павлу свою лояльность и приязнь.

    Приехав в Зимний дворец, Павел, по-видимому, был растроган горем князя Платона, рыдавшего над усопшей Екатериной. Желая успокоить и утешить фаворита, он сказал ему: «Надеюсь, что и мне будете так же верно служить, как и ей служили».

    Павел оставил Зубова при всех его должностях и привилегиях и даже приобрел для него за сто тысяч рублей особняк на Морской улице, который велел отделать, как дворец. Кроме того, он купил прекрасных лошадей и великолепные экипажи и все это подарил Платону Александровичу в день его рождения. Навестив Зубова в тот же вечер в его новом доме, Павел поднял бокал шампанского и сказал: «Сколько здесь капель, столько желаю тебе всего доброго».

    Когда ревизия, посланная в Новороссию, выявила множество финансовых злоупотреблений, Павел освободил Зубова от должности генерал-губернатора Новороссии и Таврии, но не стал его наказывать, а отправил в отпуск на два года.

    Зубов попросился за границу для лечения, и Павел дал разрешение. В пути Зубов навестил свои огромные имения, дарованные ему Екатериной II в Литве, а оттуда поехал в Ригу, где тогда губернатором был Пален.

    По случайному стечению обстоятельств Зубов приехал в Ригу в тот день, когда ожидали визита последнего польского короля Станислава Августа Понятовского, которого по приказу Павла должны были встречать с королевскими почестями.

    Из-за задержки в пути Понятовский не приехал, и на парадный обед в старом рыцарском замке, приготовленный в его честь, попал Зубов, создав тем самым впечатление, что все это сделано по случаю его приезда.

    Павлу немедленно донесли о случившемся, и Пален мгновенно был уволен в отставку, причем все происшедшее в Риге император назвал «подлостью».

    Зубов уехал в Германию, где сблизился с российским послом в Берлине Никитой Петровичем Паниным. Эта дружба и стала надежной основой готовившегося заговора. По возвращении в Россию Зубова ждала опала: многие его имения были секвестированы, а сам он сослан в одну из своих владимирских усадеб под гласный надзор полиции.

    Казалось, что звезда счастливчика Платона Зубова закатилась навсегда, но и здесь фортуна не оставила его — Панин и Пален добились его возвращения в Петербург.

    Гневливый, но отходчивый Павел встретил Зубова в Михайловском замке с приветливостью и лаской и, обняв, сказал: «Платон Александрович! Забудем все прошедшее!»

    23 ноября 1800 года, когда де Рибас находился при смерти, а Панин уже собирался в ссылку, Платон Зубов получил чин генерала от инфантерии и назначение директором Первого кадетского корпуса. А еще через десять дней ему возвратили все отнятые ранее имения.

    Несмотря на все это, дом Платона Зубова, подаренный ему Павлом, стал штаб-квартирой заговорщиков, где обсуждались планы свержения императора.

    Постепенно Пален и Зубов вызвали для службы в Петербург всех недовольных Павлом опальных генералов и офицеров, на которых они могли положиться. По некоторым данным, их количество превышало тысячу человек.

    В начале 1801 года в Петербург приехал и Николай Зубов, до того проживавший в деревне. Он был отменно храбр и необычайно силен. Вместе с тем он был жесток, отличался самодурством и нравственной нечистоплотностью.

    В его жизни особую роль сыграл великий Суворов. Николай Зубов долго служил под его знаменами. Именно его Суворов послал к Екатерине с известием о победе, одержанной под Рымником.

    За это Зубов получил чин полковника, Суворов — графский титул с добавлением «Рымникский». В 1793 году Николай Зубов стал графом, а еще через год женился на любимой дочери Суворова — Наталье, которую отец называл Суворочкой. Родство с великим полководцем придало Николаю Зубову особый авторитет среди офицеров.

    Два шага к пропасти

    Заговор вступал в заключительную стадию. Общее положение дел хорошо выразил один из заграничных заговорщиков — опальный русский посол в Лондоне граф С. Р. Воронцов.

    В письме из Лондона от 5 февраля 1801 года, написанном симпатическими чернилами, он уподоблял Россию тонущему в бурю кораблю, капитан которого сошел с ума. Воронцов писал: «Я уверен, что корабль потонет, но вы говорите, что есть надежда быть спасенным, потому что помощник капитана — молодой человек, рассудительный и кроткий, к которому экипаж питает доверие. Я заклинаю вас вернуться на палубу и внушить молодому человеку и матросам, что они должны спасти корабль, который частью, равно и груз, принадлежит молодому человеку, что их тридцать против одного и что смешно бояться быть убитому этим безумцем-капитаном, когда через несколько времени все, и он сам, будем потоплены этим сумасшедшим».

    Определенную роль в обострении создавшейся ситуации сыграло то, что в начале 1801 года Павел вызвал в Петербург тринадцатилетнего племянника своей жены — принца Евгения Вюртембергского. Этот мальчик еще в 1798 году получил от Павла звание генерал-майора и стал шефом драгунского полка. Воспитателем при нем был генерал барон Дибич, в прошлом адъютант Фридриха Великого. 7 февраля принц Евгений был представлен Павлу и так ему понравился, что Павел сказал Дибичу о своем намерении усыновить Евгения, прибавив, что он владыка в своем доме и государстве, и потому возведет принца на такую высокую ступень, которая приведет всех в изумление.

    Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Александра и его сторонников и стало еще одним козырем в руках заговорщиков, так как было ясно, о какой «высокой ступени» для усыновленного принца говорил император. Разумеется, что на этой «высокой ступени» двоим стоять было невозможно, и Александр понимал, чем это все может кончиться лично для него.

    Что касается судьбы Марии Федоровны, то она стала помехой на пути к безоблачному счастью императора с княгиней Гагариной, которую он, по упорным слухам, хотел возвести на престол, отослав Марию Федоровну в ссылку, что было вторым шагом к пропасти.

    Шаг последний — поход в Индию

    Историки, изучавшие последние месяцы царствования Павла, согласны с тем, что самой непопулярной акцией императора был безумный, самоубийственный поход донских казаков в Индию, в одночасье замышленный Павлом и столь же стремительно осуществленный.

    Резкий поворот императора от Англии и Австрии к Франции, только что бывшей главным врагом России, объяснялся недовольством Павла вчерашними союзниками. Австрийцы оставили на произвол судьбы Суворова, выказав крайнюю скаредность и недруже-любие, англичане повели себя точно так же по отношению к русским солдатам в Голландии, а затем в Англии.

    В ноябре 1799 года Бонапарт, произведя государственный переворот, стал искать сближения с Павлом. Одним из его первых шагов на этом пути был демонстративно дружеский поступок. Он велел одеть в новые мундиры из лучшего, тончайшего сукна в точном соответствии с российской военной формой и без всякого выкупа отпустил в Россию десять тысяч русских солдат, оказавшихся в плену у французов после неудачной кампании в Голландии. Этот благородный поступок ошеломил Павла, и он, отказавшись от союза с Англией, немедленно решил стать союзником Франции.

    Сближение России с Францией оказалось стремительным и произошло на основе общей антиангликанской политики, за что Павел потребовал вознаграждения за счет Турции. Желая поставить Англию в затруднительное положение, Павел послал через Среднюю Азию, тогда еще не принадлежавшую России и очень плохо изученную, экспедиционный казачий корпус в Индию. Во главе корпуса поставил пятидесятилетнего донского атамана Матвея Ивановича Платова.

    Когда эта мысль пришла Павлу в голову, Платов уже четвертый год сидел в Петропавловской крепости. Но мало ли генералов, мгновенно попавших в опалу, столь же стремительно возносились на высоты почета и славы? В середине января 1801 года Платов совершенно неожиданно был вывезен из крепости и доставлен в Михайловский замок.

    Традиционно его встреча с Павлом описывается в слащаво-пасторальных тонах: атамана якобы привезли в новом, с иголочки, генеральском мундире, император расцеловался с несчастным узником, попросил прощения за три с лишним года заточения в тюрьме и, прощаясь, наградил орденом Иоанна Иерусалимского.

    А вот что об этом рассказывал сам М. И. Платов графу П. А. Строганову в 1812 году на Соловьевой переправе: «Я с персидской войны за то, что не допустил персиян отрезать голову графу Валерьяну Александровичу Зубову, брошен был в каземат Петропавловской крепости, вот там-то, в каземате, и вылезли мои кудри. Я каждый день в зимнее время угорал в проклятой хате, чад глаза ел, как от хрена, мышь, крыса бегала по мне, дали мне затрапезный халат и закрыли железную дверь, и с того времени дверь эта не отворялась. Я дням и счет забыл, свет проходил в каземат сквозь окошечко величиною с лазейку для кошек, какие прорубают в дверях житниц.

    Вдруг услыхал я в коридоре гам и говор и услышал скрип ключа в замке. Сотворил я крестное знамение и решил: „Видно, пришел мой час положить голову на плаху“. Вижу свет фонарей, вижу коменданта крепости князя Сергея Николаевича Долгорукого и слышу, как говорит он мне:

    — Матвей Иванович! Государь-император повелеть соизволил, чтобы вы как можно скорее явились к Его Величеству во дворец!

    Я сначала подумал, что это дьявольское наваждение, и перекрестился еще трижды, а Долгоруков и еще четверо офицеров, что были с ним, стоят живые. И понял я, что все это — на самом деле.

    — Да как же мне во дворец, — сказал я, — на мне вся свитка истлела.

    Тут же отвели меня в покой к коменданту, побрили у цирюльника, помыли, дали чистое и вернули мою казацкую одежду. А минут через десять стоял я уже в царском чертоге.

    На длинном столе был раскатан длинный плант, и государь, подозвав меня, изволил спросить:

    — Видишь эту дорогу на планте? Это прямой путь от Оренбурга в Индию.

    — Вижу, великий государь, — отвечал я.

    — Ты знаешь эту дорогу? Она знакома тебе?

    И вспомнил я каземат, и подумал: „Лучше в ад, чем обратно в крепость“, — и сказал:

    — Знаю.

    И государь велел мне ехать на Дон, а там посадить на коней всех, кого только можно, и вести в Индию.

    Вышел я от государя ночью и не знал, куда деться. Я спросил слугу, не знает ли тот квартиры, где можно было бы переночевать?

    — Да вот, за канавой трактир Демута, там и возьмете номер.

    — А где твой Демут? — спросил я его.

    — Как! Вы и Демута не знаете? Да ведь его в Петербурге всяк знает — и стар и млад. Видно, издалека вы приехали, — сказал слуга.

    Я подумал: „Вот ведь и близко жил, а ничего не знаю“. Слуге же ответил:

    — Да, издалека. Видишь, я — казак. Проводи меня к твоему Демуту.

    И тогда слуга передал меня истопнику, и тот проводил к Демуту, и там заснул я, не раздеваясь, богатырским сном на матрасе».

    В конце января 1801 года сорок тысяч дончан пустились в путь, имея запас провианта на полтора месяца и дорогу в три тысячи верст, по пустынным, неизведанным землям. Скрыть такое предприятие было невозможно, оценивали безумный поход однозначно, и потому крайне низкий престиж и авторитет Павла рухнул окончательно.

    Английский посол и Ольга Жеребцова

    В создавшейся ситуации единомышленником и единственным союзником всех недовольных Павлом должен был стать английский посланник. И взоры заговорщиков обратились к нему, но нужно было найти посредника, который, не вызывая подозрений тайной полиции, мог бы войти в контакт с высокопоставленным дипломатом. Идеальным кандидатом могла бы стать женщина.

    Князь П. В. Лопухин, близкий родственник Зубовых, хорошо знавший всю их семью, но особенно Ольгу Александровну Зубову, в замужестве Жеребцову, писал, что она стала деятельнейшей участницей заговора и вовлекла в него английского посланника лорда Уитворда. Существует достаточно хорошо обоснованная точка зрения, что убийство Павла было осуществлено на английские деньги, а точнее — в случае удачи исполнителям акции гарантировалась оплата в два миллиона рублей. Сумма, конечно, громадная, но война с Россией, несомненно, обошлась бы в гораздо более крупную сумму.

    Забегая чуть вперед, расскажем о следующем. Лопухин писал: «За несколько дней до 11 марта Жеребцова нашла более безопасным для себя уехать за границу и в Берлине ожидала исхода событий. Как только известие о кончине императора Павла дошло до Берлина, Жеребцова отправилась дальше, в Лондон. Там она получила от английского правительства сумму, соответствовавшую двум миллионам рублей. Эти деньги должны были быть распределены между заговорщиками, в особенности между теми, которые принимали наиболее деятельное участие в убийстве. Но Жеребцова предпочла удержать всю сумму за собою, будучи уверена, что никто не отважится требовать заслуженного вознаграждения».

    Так оно и случилось, ибо за спиной Жеребцовой стояли могущественные братья Зубовы, а кто посмел бы оспаривать у них хоть какую-нибудь долю?

    Итак, заговорщики твердо решили убрать Павла, но дату переворота до начала марта 1801 года не назначали. Ускорить осуществление своих намерений их заставило непредвиденное обстоятельство.

    Роковой визит Палена к императору

    7 марта в семь часов утра Пален, как обычно, вошел в кабинет Павла для доклада обо всем случившемся в столице за минувшую ночь. Не успел он приступить к докладу, как Павел спросил:

    — Господин Пален, были вы здесь в 1762 году?

    Пален мгновенно сообразил, что императора почему-то заинтересовал последний дворцовый переворот.

    — Почему вы, Ваше Величество, задаете мне этот вопрос? — спросил насторожившийся Пален, выигрывая время на обдумывание ответа и одновременно проясняя ситуацию.

    — Да потому, что хотят повторить 1762 год, — сказал Павел.

    Пален тотчас же овладел собой и спокойно ответил:

    — Да, государь, этого хотят. Я это знаю и тоже состою в заговоре, чтобы выведать планы заговорщиков и сосредоточить нити заговора в своих руках.

    Не зная, насколько Павел осведомлен о составе заговорщиков, Пален назвал и Александра и тут же попросил императора дать ему ордер на арест цесаревича. Павел одобрил его предусмотрительность и выдал ему документ, подписав его, но не поставив даты.

    Пален взял ордер и с ним прошел в апартаменты Александра, решительно потребовав назначить как можно более близкую дату переворота, так как иначе и Александра, и Константина ждет Петропавловская крепость.

    Александр очень испугался, но он любил отца, не хотел его смерти и потому попросил ограничиться арестом Павла, объявив о его душевной болезни и невозможности оставлять за ним трон.

    Было решено объявить регентом Александра, а Павла доставить под крепким караулом в один из загородных дворцов. Была установлена точная дата переворота — 11 марта.

    11 марта 1801 года

    В этот день генерал от инфантерии граф Михаил Илларионович Кутузов вместе со своей старшей дочерью Прасковьей Толстой, фрейлиной императрицы Марии Федоровны, были приглашены в Михайловский замок к августейшему столу. Стол был накрыт на двадцать кувертов, причем впервые стоял сервиз, на котором красовались изящно и тонко нарисованные изображения Михайловского замка. Павел очень любил этот замок и, по очереди поднимая тарелки, чашки и другие предметы из сервиза, нежно целовал их один за другим. Он восхищался вслух прелестью сервиза и хвалил художников-мастеров Императорского фарфорового завода. Все сидевшие за столом разделяли его восторги.

    В начале застолья Павел был сумрачен и сразу же стал много пить, вскоре заметно опьянев. Это было на него непохоже, потому что Павел любил застолья с молодыми людьми, а их на этот раз было здесь немало: Александр, Константин и их жены, Елизавета и Анна, едва перешагнули порог двадцатилетия, а младшей из сидевших за столом, великой княжне Марии, недавно пошел шестнадцатый год. Присутствовали здесь же фрейлины Прасковья Толстая и графиня Пален, графы Строганов и Шереметев, шталмейстер Муханов, обер-гофмаршал Нарышкин и четыре статс-дамы.

    Но не только Павел был мрачен, еще более бледным и печальным выглядел Александр.

    — Не болен ли ты? — спросил отец-император. Александр ответил, что чувствует себя хорошо. И вдруг Павел сказал:

    — А я сегодня видел неприятный сон.

    (Вспомните, какой сон приснился ему в день смерти матери и как он потом сбылся. После этого Павел уверовал в вещие сны окончательно и всегда пытался разгадать их скрытый смысл.)

    Все затихли.

    — Мне снилось, — продолжал император, — что на меня натягивают тесный парчовый кафтан и мне больно в нем.

    Александр побледнел еще более.

    Об этом вечере много лет спустя М. И. Кутузов рассказывал своему старому приятелю генералу Александру Федоровичу Ланжерону: «Мы ужинали с государем, и нас было двадцать человек… После ужина он разговаривал со мной и, взглянув в зеркало, стекло которого давало неправильное отражение, сказал, смеясь: „Странное зеркало, я вижу в нем свою шею свернутой“. Полтора часа спустя он был трупом».

    Современники отмечали, что Кутузов был единственным, кому довелось провести последний вечер и с Екатериной II, и с Павлом I. Потом вспоминали, что за несколько дней до смерти Павел сказал камер-фрейлине Анне Степановне Протасовой о Михайловском замке и причинах его любви к нему: «На этом месте я родился, здесь хочу и умереть». Дело в том, что Михайловский замок был построен на месте деревянного Летнего дворца, в котором Павел родился.

    Ужин кончился в половине десятого. После этого Павел ушел к себе в спальню и велел вызвать к нему полковника Н. А. Саблукова, конно-гвардейский эскадрон которого охранял замок. Явившемуся Саблукову Павел приказал забрать свой караул, ибо император не мог доверять конногвардейцам, чьим шефом был Константин Павлович. Им на смену в караул заступили гвардейцы Преображенского и Семеновского полков, что было не лучше, так как шефом Семеновского полка был Александр, а командиром Преображенского — генерал-майор Талызин, один из активных заговорщиков.

    Зная о существовании заговора, Павел вызвал в Петербург Аракчеева, и тот с минуты на минуту должен был примчаться в столицу. Ограничившись этим, Павел ушел спать.

    А в это время в двух домах Петербурга, у Палена и у Платона Зубова, шли большие застолья, на которые были приглашены одни мужчины.

    Пален собрал у себя несколько десятков гвардейских офицеров, большинство из которых еще не знали о готовящемся заговоре. Подготавливая их к предстоящему событию и настраивая на недовольство Павлом, он сказал:

    — Господа! Государь приказал объявить вам, что он службой вашей чрезвычайно недоволен, ежедневно и на каждом шагу примечает ваши нерадение, леность и невнимание к его приказаниям, так что ежели он и впредь будет замечать подобное, то разошлет всех по таким местам, где и костей ваших не сыщут. Извольте ехать по домам и старайтесь вести себя лучше.

    Сам же Пален отправился в дом Зубова, перед тем приказав раньше обычного закрыть заставы, чтобы не пропустить в город Аракчеева. Этот шаг оказался удачным: Аракчеев был остановлен у заставы и не пропущен в Петербург.

    В это же время у Платона Зубова собрались на ужин сто двадцать офицеров и генералов, на которых можно было вполне положиться. Некоторые еще не знали о существовании заговора, но когда застольные разговоры, умело направленные хозяином дома в нужное русло, захлестнули всех его подвыпивших гостей, то все пришли к соглашению, что такой император, как Павел, не имеет права управлять Россией.

    Особенно настойчиво Платон Зубов говорил о том, что цесаревич Александр в отчаянии от бедствий России и согласен спасти Отечество, низвергнув отца-императора и заставив его подписать отречение от престола. Никто не сказал ни единого слова об убийстве Павла, подчеркивая, что речь идет лишь о его отречении от престола.

    Оставив Зубова с гостями, Пален уехал во дворец, вскоре вернулся и сообщил, что все идет по плану. Александр совершенно спокоен и ждет их помощи.

    Пален и братья Зубовы — Платон и Николай — пили мало, остальные же были сильно навеселе. В полночь заговорщики вышли из дома, разделившись на две группы по шестьдесят человек. Во главе первой группы шли Платон и Николай Зубовы и генерал Л. Л. Беннигсен, впервые оказавшийся среди заговорщиков. Они шли прямо к Михайловскому замку. Вторая группа, возглавляемая Паленом, направлялась к Летнему саду, обходя замок с другой стороны.

    Плац-адъютант Павла, шедший в первой группе, знал по своей должности все входы и выходы, все лестницы и переходы замка, и потому заговорщики бесшумно проникли внутрь и беспрепятственно прошли до передней императора, расположенной рядом с его спальней.

    В передней спали два хорошо вооруженных камер-гусара. Заговорщики постучали в дверь.

    — Что такое? — услышали они голос одного из гусар. Шедший вместе с заговорщиками один из флигель-адъютантов ответил:

    — Пожар!

    Гусары хорошо знали его голос и знали также, что он обязан в подобных случаях извещать императора в любое время суток, так как пожар угрожает его жизни. Гусары тут же отворили дверь, но, увидев толпу вооруженных людей, схватились за оружие. Одного из них тут же зарубил саблей князь Яшвиль, другой успел убежать в соседнюю комнату, где спали четыре фельдъегеря, и закричал:

    — Бунт!

    Но помощи императору оттуда не последовало: фельдъегери, испугавшись, заперлись и затаились. Когда же заговорщики подошли к двери туалетной комнаты, их увидел дежурный камер-лакей, который, почувствовав недоброе, стал кричать и звать на помощь.

    Его тут же убили, оттащили в сторону и все же остановились перед дверями спальни, напуганные его криками.

    И тогда силач и храбрец Николай Зубов проговорил:

    — Все кончено, господа, надобно бежать…

    Но ему тут же возразил решительный и хладнокровный Беннигсен:

    — Как! Вы довели нас до этого места и предлагаете теперь отступление? Мы слишком далеко зашли. Отступления для нас быть не может, иначе мы все погибнем. Бутылка раскупорена, господа, — надо из нее пить. Вперед!

    Заговорщики воспарили духом и вломились в спальню. Но она была пуста. Обескураженные, они заметались по комнате и вдруг обнаружили Павла, спрятавшегося за портьерой у двери, ведущей в спальню Марии Федоровны.

    …Если бы он не приказал забить эту дверь гвоздями, опасаясь ночных соблазнов, то смог бы уйти от смертельной опасности. Выскользни он бесшумно в спальню жены, перед ним открылись бы десятки комнат, коридоров, лестниц и переходов замка, где найти его было бы совсем непросто. Но дверь была закрыта наглухо, и насмерть перепуганный Павел затаился за портьерой, забыв о потайной лестнице, ведущей в спальню его фаворитки.

    Как бы то ни было, испуганного Павла вытащили из-за портьеры и силой усадили за стол.

    Платон Зубов положил перед ним заранее написанный акт об отречении от престола в пользу Александра, но Павел, хотя и был испуган, категорически отказался подписывать этот документ.

    И вдруг, в эти самые мгновения, за дверью раздался топот множества ног, звон оружия и шум десятков голосов. Заговорщики испугались, они не знали, что по коридору идут их сотоварищи из группы Палена, а подумали, что там находятся верные Павлу гвардейцы, и поэтому бросились бить и душить упрямого императора.

    Есть версия, что Пален намеренно шел медленно, чтобы в случае, если отряд Зубовых и Беннигсена попадет в западню, то он изобразит себя и своих офицеров спасителями Павла, спешащими ему на выручку. Когда же Пален вошел в спальню, дело было кончено: тело мертвого императора пинали и топтали, таская по полу спальни.

    Август Коцебу, на следующий день побывавший на месте убийства, оставил подробные записки, в основу которых были положены рассказы участников и очевидцев убийства. Его версия вкратце такова.

    Когда Платон Зубов потребовал от Павла подписи под актом об отречении и Павел отказался, то стоявший рядом офицер Аргамаков ударил императора в висок рукояткой пистолета. Павел стал падать и пытался удержаться за декоративную решетку, выпиленную из слоновой кости Марией Федоровной. Он схватился за маленькие декоративные вазы, приделанные к решетке, но они отломились. Павел попытался встать на ноги, но Яшвиль бросился на него, повалил на пол, при вторичном падении Павел ударился головой о камин и почти потерял сознание. Тогда двое заговорщиков — Яшвиль и Мансуров — накинули на шею Павлу офицерский шарф и стали душить.

    Павел мгновенно просунул руку между шеей и шарфом и держал ее так крепко, что никто не смог вытащить руку из-под шарфа. «Тогда какой-то изверг, — пишет Коцебу, — взял его за самые чувствительные части тела и стиснул их. Боль заставила его отвести туда руку, и шарф был затянут. Вслед за сим вошел граф Пален. Многие утверждали, что он подслушивал у дверей».

    Убедившись, что все уже кончено, Пален вышел из спальни и отдал распоряжение об аресте наиболее верных покойному императору людей — коменданта Михайловского замка П. О. Котлубицкого, обер-гофмаршала А. Л. Нарышкина, генерал-прокурора П. X. Обольянинова, инспектора кавалерии Литовской и Лифляндской инспекций генерал-лейтенанта А. С. Кологривова, командира Измайловского полка генерал-лейтенанта П. Ф. Малютина и жившего в Михайловском замке любимца Павла графа Г. Г. Кушелева.

    Затем Пален обошел залы замка, где стояли солдаты, объявил о смерти Павла и прокричал «ура» новому императору. Однако солдаты молчали.

    Опоздавший к началу событий Валериан Зубов появился в Михайловском замке, когда все уже было кончено. Он проходил через залы, где только что побывал Пален, и, не зная, как отнеслись ко всему случившемуся солдаты, тоже поздравил их, но в ответ получил лишь злые взгляды и недовольный ропот…

    В это время Александр, находившийся в том же Михайловском замке, только в другом его крыле, лежал на постели, не раздеваясь. Около часа ночи к нему вошел Николай Зубов, всклокоченный, красный от волнения, в помятом мундире, и хрипло произнес:

    — Все исполнено.

    — Что исполнено? — спросил Александр и, поняв, что его отец убит, безутешно зарыдал.

    В этот момент возле него появился спокойный, подтянутый Пален и, чуть поморщившись, холодно произнес:

    — Ступайте царствовать, государь.









    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх