ГЛАВА VII.


БЫЛ ЛИ ЗАГОВОР?


Два подхода

Сегодня в литературе господствует подход к событиям 30-х годов, который можно назвать юридическим. Суть его хорошо видна на примере определения, сделанного Комитетом партийного контроля при ЦККПСС, КГБ СССР и Институтом марксизма-ленинизма по итогам проверки в 1988 году дела «троцкистско-зиновь-евского центра»: «Установлено, таким образом, что после 1927 г. бывшие троцкисты и зиновьевцы организованной борьбы с партией не проводилиБ»1 Под борьбой с партией имеется в виду борьба с партийным руководством. Доступные сегодня документы показывают, что в 1928-1932 годах такая борьба велась.

Сразу оговорюсь, что юристы невиновны в возникновении подобного подхода, их дело - устанавливать чистоту доказательств вины в суде.

Однако автор этой книги - не юрист и не политолог, а историк. Ичисто юридические аргументы для него недостаточны. Беда, если только эти аргументы становятся базой выводов научных работ. Неправовые методы следствия в средние века не позволяют отрицать возможность существования в то время заговоров. Исторический подход требует критического анализа всех доступных источников, сравнения их достоверности с учетом объема информации, выходящего за рамки «дела». Исторический подход требует рассмотрения событий 30-х годов в неразрывной связи с историей идейно-политической борьбы 20-х.

Спозиций сегодняшнего дня нельзя утверждать, что сталинские обвинения «доказаны в суде», но на этом основании также нельзя считать несуществующим антисталинское сопротивление с участием вождей идейных течений 20-х годов. Юридический подход искусственно расчленяет историю 20-х и 30-х годов, игнорируя реальное обострение социального противоборства, оцененное Сталиным как «обострение классовой борьбы». Какое может быть обострение классовой борьбы, когда капитализм разгромлен? Акак его может не быть, когда взбаламучены миллионные человеческие массы?

Стратегия Сталина - наиболее последовательное и грубое проведение марксистского социально-экономического централизма -

могла осуществиться только через преодоление сопротивления всех социальных слоев, насильственной трансформации всех структур страны в единую вертикаль власти. Все должно было сопротивляться этому процессу - личность крестьянина и рабочего, горизонтальные связи, сохранившиеся с начала века, и, наконец, сама правящая бюрократия. Потому что в финале начавшегося социального процесса сжатия власти она должна была сосредоточиться в единой точке. Вся классовая мощь бюрократии подчинилась бы центру абсолютной власти, а это противоречило интересам каждого отдельного слоя чиновников. Многомиллионные маргинальные массы сплачивались вокруг правящей верхушки, а часть общества с надеждой ждала крушения большевистского режима.

Разгром внепартийной оппозиции переносил центр политической борьбы внутрь партии. Сколько бы оппозиционеры ни каялись в ошибках, в стране не произошло ничего такого, что могло бы убедить их в успехе сталинской альтернативы. Подпольная оппозиция сохранялась и ждала удобного случая, чтобы остановить сталинскую альтернативу и отстранить от власти ее лидера. Вусловиях авторитарного и тем более тоталитарного режима это называется заговором.

Внутрипартийное подполье, как мы видели, контактировало с Троцким. Как лидер, он сохранял уважение не только со стороны тысяч руководящих партийцев, читавших троцкистский «Бюллетень оппозиции» и вспоминавших славное революционное прошлое, не только со стороны прежнего оппонента Бухарина, но и со стороны Сталина, который сделает Троцкого главным «гением зла» на открытых судебных процессах. Троцкий был «голосом оппозиции», потому что мог из своего далека излагать критическую точку зрения коммуниста на сталинскую политику. На процессах 30-х годов говорилось об обширных связях Троцкого в СССР. Были ли эти связи реальностью? Например, Троцкий отрицал, что знал своего «связника» Райха, упоминавшегося на процессах. Современные исследования показывают, что Райх был в контакте с Троцким и, следовательно, Троцкий скрывал реальные контакты с большевиками, оставшимися в СССР2.

Троцкий оставался фактором политической жизни СССР. Между тем взгляды Троцкого в начале 30-х годов заметно менялись. Иначе после сдвигов первой пятилетки и быть не могло. Еще в 1930 году Троцкий заявил об индустриализации: «Разгон взят не по силам»3.

Вмарте 1930 года, во время сталинского отступления на поле коллективизации, Троцкий, естественно, возложил на сталинскую фракцию ответственность за провал: «Все, что проповедовалось годами против оппозиции, якобы не признававшей этого - о «смычке», о необходимости правильной политики по отношению к крестьянству, вдруг оказалось забыто, или, вернее, превращено в свою противоположностьБ Как уже не раз бывало в истории хвостизм превратился в свою противоположность - в авантюризм»4.

Разногласия Троцкого с правой оппозицией перед лицом сталинского «скачка» становились непринципиальными. Троцкий требовал более научного планирования вместо волюнтаристских рывков, выступал за демократизацию внутрипартийного режима: «Задачи правильного распределения производительных сил и средств могут быть разрешаемы только путем постоянной критики, проверки, идейной борьбы различных группировок»5. Оказавшись за рубежом, Троцкий стал даже выступать за допущение к хозяйственным дискуссиям трудящихся. Конечно, небольшевистские массы не должны были иметь отношение к выбору стратегии развития страны. Но в масштабе своих предприятий и местностей они тоже могли вставить свое слово. Политические разногласия наиболее явно разводили Сталина и оппозицию: абсолютный централизм, тоталитаризм и монолитность власти против внутрипартийного плюрализма и умеренного авторитаризма.

Экономически оппозиция стремилась сохранить огосударствление экономики, которое считала дорогой к социализму. Но поскольку в реальности государственное хозяйство не улучшило жизни трудящихся, идти к социализму предполагалось более осторожно. После первой пятилетки Троцкий, как и Бухарин, выступал за упорядочение хозяйства, инвентаризацию, направление ресурсов на улучшение положения рабочего класса (Бухарин делал акцент на крестьянстве). Это означало бы конец форсированной индустриализации. Собственно, и Сталин уже перешел от форсированного этапа к наведению порядка в экономике во второй пятилетке. Но Троцкий считал, что сталинское руководство и связанные с ним слои бюрократии должны нести ответственность за произошедшее. Необходимо «отделение здорового от больного, очистка от мусора и грязи»6 в бюрократических коридорах. И, конечно, необходимо «выполнить последний настойчивый совет Ленина - убрать Сталина»7. Вэтом контексте требование Троцко-

го звучит как чисто политическое. Но после того как требование «убрать Сталина» будет повторяться оппозиционными группами, Сталин станет трактовать его как террористический призыв.

В октябре 1933 года Троцкий отказывается от борьбы за изменение партийного режима легальным политическим путем: «Для устранения правящей клики не осталось никаких нормальных, «конституционных» путей. Заставить бюрократию передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой»8. Это означало начало подготовки антисталинской революции или переворота. При этом революция не должна была сломать «социалистические элементы хозяйства» и структуры «диктатуры пролетариата», которые, по мнению Троцкого, все еще сохранялись в СССР наряду с бюрократической диктатурой, политический аппарат которой ничем не отличается от фашистского. «Как и в странах фашизма, толчок к революционному движению советских рабочих дадут, вероятно, внешние события»9, - говорилось в документах IV Интернационала, организованного Троцким. Издесь- надежды на «мировые развязки», на приближение войны, на поражение Сталина. Из подобных высказываний (а возможно - и более откровенных разговоров троцкистов в узком кругу) Сталин сделал вывод, что Троцкий готов приложить руку к этому поражению.

На следствии перед процессом 1938 года Бухарин утверждал: «Радек мне говорил, что Троцкий считает основным шансом прихода блока к власти поражение СССР в войне с Германией и Японией и предлагает после этого поражения отдать Германии Украину, а Японии - Дальний Восток. Радек мне сообщил об этом в 1934 г.Б»10 Что это, выдумка или интерпретация? Если интерпретация, то о чем говорили Троцкий и его сторонники, а потом Радек и Бухарин? Если Сталин потерпит поражение в войне, то это приведет к его падению и возвращению к власти большевистской или лево-социалистической коалиции. Для укрепления новой власти, как и в 1918 году, придется заключить с немцами (а теперь еще и с японцами) «похабный мир», придется предоставить самостоятельность Украине и фактически отдать ее немцам. Апотом, укрепившись, вызвав в Германии революцию, вернуть с прибытком. Это уже проходили. Противники Сталина могли говорить о вынужденных мерах в случае поражения (это вполне соответствует открытой позиции Троцкого), а Сталин заставил Бухарина и

других подсудимых признавать, что они желали делать уступки врагам СССР.

На процессе Бухарин упоминал, что виновников поражения можно было бы придать суду и тем самым решить проблему «бонапартизма». При этом «мы рассчитывали, что немцев надуем и это требование не выполним»11. Здесь тоже видны отголоски реальных бесед, соответствующих большевистской тактике времен революции.

Главная надежда Троцкого и его сторонников - на новую революцию в СССР. Они полагают, что эта революция будет носить политический, а не социальный характер. Сложившийся в СССР социальный строй Троцкий считает необходимым сохранить. Только бюрократический абсолютизм должен быть ограничен и поставлен под контроль системой советов12. Троцкисты готовы вернуться к требованиям, которые в конце революции выдвигали противники большевиков - левые эсеры, анархисты, меньшевики, матросы Кронштадта в 1921 году: советская демократия вплоть до легализации советских партий (то есть таких, которые признают советскую власть), свобода профсоюзов и заводских комитетов. Вэтом же номере «Бюллетеня оппозиции», где опубликованы эти предложения, Троцкий выступает с большой статьей, доказывая «контрреволюционный характер Кронштадтского мятежа». Троцкисты оставались большевиками, выступали за сохранение планового хозяйства («демократического»), контроля над ценами со стороны «потребительской кооперации», забывая об интересах крес-тьянства13. Нападая на бюрократию, Троцкий, как и в 20-е годы, считает ее экономическую власть пока полезной: «Без планового хозяйства Советский Союз был бы отброшен на десятки лет назад. Вэтом смысле бюрократия продолжает выполнять необходимую функцию»14.

Но если бы оппозиции удалось вернуть власть с помощью переворота, то и демократических уступок должно было быть меньше. Политическим идеалом оппозиции остается внутрипартийный плюрализм при сохранении большевистского режима.

Внутрипартийная демократия дает преимущества фракциям, которые продвигают своих людей, и относительную безопасность бюрократическим кланам. Оппозиционеры работали в режиме «теневого кабинета», постоянно обсуждая текущую политику партии под углом зрения путей ее исправления. Публично признавая «правоту Сталина», оппозиционеры искали возможность исправления

линии партии. Но если в условиях плюрализма «теневой кабинет» борется за власть с помощью более или менее открытых методов, и его влияние в стране известно властям, то тоталитарный режим не оставляет оппозиции возможностей открытой борьбы, а сама правящая группировка находится в полном неведении относительно своего реального влияния. Именно так и воспринимало ситуацию сталинское окружение: «Вы же поймите, в каком положении Сталин оказался! Этакие могиканы - Троцкий, Зиновьев, Каменев…»- утверждал Л. Каганович. - Иметь в условиях нашего окружения капиталистического столько правительств на свободе. Ведь они все были членами правительства. Троцкистское правительство было, зиновьевское правительство было, рыковское правительство было»15. Конечно, каждое из этих правительств не имело реальной власти. Но только в том случае, если партийные лидеры «второго эшелона» поддерживали Сталина. Между тем в партии росли симпатии к оппозиции, олицетворявшей эволюционную бюрократическую альтернативу, фактический отказ от сверхцентрализованного планового управления и перераспределения власти между партийными группировками.

Структура группировок, которые представляли угрозу для Сталина и его ближайших соратников в середине 30-х годов, разнообразна:

1. Левые радикалы (поклонники Троцкого и Зиновьева), преимущественно молодежь, отдельные представители которой мечтали о повторении подвигов «Народной воли».

2. Троцкисты-политики, обсуждающие различные тактические способы устранения сталинской группы и восстановления внутрипартийной «демократии».

3. Правая интеллигенция.

4. Крупные партдеятели, недовольные централизмом и воцарившимся волюнтаризмом, разочарованные первыми итогами реализации сталинской стратегии и возмущенные репрессивным наступлением НКВД.

5. Наконец, недовольные военные.

Связи между всеми этими группами неустойчивы, стратегические цели - различны. Но их объединяет одна общая тактическая цель - устранение сталинской олигархии.

Приверженцы юридического подхода утверждают, что не было этих групп и движений. Ведь они не оставили после себя документов, проектов конституций, как, скажем, декабристы или пет-

рашевцы. Но декабристы успели выйти на Сенатскую площадь «в свой назначенный час». Амогли и не успеть. Александр I получал предупреждения о заговоре, но не принял мер. Аесли бы меры принял, то судить о заговорщиках можно было бы по их признаниям и проектам конституций. Обвиняемые в антисоветском заговоре признавались в преступлениях, но не писали проектов.

Однако лидеры идейных течений 20-х годов не переставали писать и в 30-е годах. Их мысли были заняты противоестественными условиями политической борьбы при сталинском режиме. Ида-же если речь шла о другом, сквозь строки проступала трагическая судьба оппозиции.

Незадолго до ареста Л. Каменев по долгу службы в издательстве «Академия» писал предисловие к сборнику, посвященному заговору Катилины в Древнем Риме. Он считает, что это - «революционное движение», «последняя попытка сопротивления республиканских элементов» наступлению цезаризма. «Они не оставили истории никаких свидетельств о своей программе, своих планах и замыслах. Сохранились только свидетельства смертельных врагов движенияБ Обесчещение врага, сведение социально-политического движения к размерам уголовного преступления - такова была цель обоих (выражавших официальную точку зрения Цицерона и Салюстия. - А.Ш.). Задача удаласьБ Катилина и его сообщники вошли в историю как устрашающий образец политических авантюристов, готовых ради низменных личных целей, опираясь на отребье человечества, предать на поток и разграбление основы человеческого общежития. Обычная участь разгромленного революционного движения»16. Как мы видели выше, сталинское словечко «отребье» Каменев приводит почти в это же время, когда пишет о советском обществе. Будет оно звучать и на процессах, где Каменева и других участников «разгромленного революционного движения» будут обвинять в стремлении «предать на поток и разграбление основы человеческого общежития», вредительстве небывалых масштабов.

Но, даже читая «прокурорские речи Цицерона» (еще одна аналогия Каменева), можно реконструировать цели движения Кати-лины.

О взглядах лидеров внутрипартийной оппозиции ХХ века мы знаем гораздо больше, чем о Катилине. Знаем мы и то, что их критическое отношение к сталинской системе мало изменилось в

первой половине 30-х годов. Так, «разоружившийся перед партией» троцкист Х. Раковский сразу после ареста, еще до того, как согласился клеветать на себя, говорил о своих взглядах: «Пролетарская диктатура превратилась в государство сословное»17. Может ли настоящий большевик не бороться против сословного государства?

Как бороться? Обсуждая методы борьбы, революционеры не забывали об опыте Российской революции. Предпочтительный вариант - создание подпольных ячеек, пропаганда, переход к агитации. Опыт Рютина показал, что в нынешних условиях этот путь обрекает сопротивление на провал. Между тем вся система власти пронизана влиятельными чиновниками, недовольными Сталиным. Абсолютистская система хорошо защищена от движения снизу, но беззащитна перед переворотом и терактом.

Доступные сегодня документы и информация о политическом опыте большевизма позволяет предполагать, что за признаниями оппозиционных лидеров на следствии стоят реальные обсуждения возможности избавления от сталинского режима. Различие сталинской версии событий и реальности заключалось в том, что Сталин заставил своих противников признать не только сам факт обсуждения таких методов, как терроризм, пораженчество, саботаж и переворот, но и сознаться в широкомасштабных действиях по осуществлению всех этих методов, явно противоречащих друг другу.

Террористические разговоры вела не только левацкая молодежь. Член ЦКГ. Каминский, который в июне 1937 года попытается выступить против репрессий, на февральско-мартовском пленуме рассказывал, как врач Лурье доложил ему о разговоре с уральским троцкистом Дерябиным. В сентябре 1932 года Дерябин призывал Лурье примкнуть к террористической организации, которая готовит убийство Сталина: «Убить Сталина должен коммунист, иначе скажут, что убил кулакБ» В организации участвовал Мрач-ковский, который утверждал, что связан с Москвой, а также ряд местных коммунистов, которые попытались замять дело, когда Лурье сообщил о разговоре в партийные органы. Каминский обвинил в попытках замять дело и руководство НКВД во главе с Ягодой18.

Рассуждая о возможности существования террористических планов у оппозиции, итальянский историк Д. Боффа пишет: «Естественно, нельзя категорически исключать вероятность того, что

они в условиях полнейшей секретности строили планы такого рода, для того лишь, чтобы затем отклонить их. Единственным, кто по правдоподобному свидетельству, однажды подумал о такой возможности, был Бухарин, то есть как раз тот деятель, чье поведение фактически было наиболее далеким от любых террористических поползновений»19. Если на эти темы рассуждали Н. Бухарин, А. Смирнов, уральские троцкисты, то непонятно, почему невероятным кажутся подобные же рассуждения других большевиков, которые в этом позднее обвинялись. Кстати, и Н. Бухарин, и другие большевики никак не могут быть заподозрены в отсутствии у них «террористических поползновений»- большевизм неоднократно прибегал к террору, в том числе и к массовому, этот террор публично одобрялся и Бухариным. Оказавшись отрезанными от реальных рычагов власти, столкнувшись с практикой репрессий против товарищей по партии, Н. Бухарин, как и другие революционеры, мог вспомнить свою фразу: «Вреволюции побеждает тот, кто другому череп проломит»20. Политическая биография большевиков не дает никаких оснований для того, чтобы согласиться с гипотезой О. Лациса о том, что «не недостаток ума, а избыток благородства помешал российским революционным интеллигентам вовремя понять и убрать Кобу»21. Увы, большевики не столь наивно-благородны, они искали пути устранения Сталина. Но Сталин оказался коварнее и решительнее своих противников, хотя иногда его власть висела на волоске.

Скорее можно согласиться с мнением Л. Фейхтвангера: «Большинство этих обвиняемых были в первую очередь конспираторами, революционерами; всю свою жизнь они были страстными бунтовщиками и сторонниками переворота - в этом было их призвание… Они были в некотором смысле разжалованными… Но «никто не может быть опасней офицера, с которого сорвали погоны» говорит Радек, которому это должно быть хорошо известно»22.

Впрочем, далеко не все люди, недовольные Сталиным, были «разжалованными офицерами». Ктому же террористический акт имеет очевидный минус - поверженный враг приобретает ореол мученика. Поэтому, взвешивая за и против, недовольные большевики предпочитали обойтись без теракта. Альтернативой ему был переворот. ВЦКбыла группа людей, готовая выступить против Сталина. Но только при условии, если будет гарантия, что выступивших не арестуют.

По пути на Сенатскую площадь?

В апреле 1937 года арестом кандидата в члены Политбюро Я. Рудзутака Сталин начал выкорчевывать фрондирующих руководителей партии. Все шло по плану. Цели были намечены, НКВД наведено на цели. Ивдруг что-то случилось. Вместо размеренного уничтожения противника по частям Сталину пришлось воевать на два фронта.

Партийные руководители сами уже не могли сопротивляться «вооруженному авангарду партии» - НКВД. Но у них было много друзей в армии. Офицерство недолюбливало «чекистов» и давно вело опасные разговоры.

В 1930 году, во время разгрома беспартийного офицерства, коммунистам сходили с рук опасные разговоры. После того, как на процесс были выведены вожди левой оппозиции, коммунистическая идея перестала защищать от ареста даже высокопоставленных военных, когда-то (а может быть и теперь) принадлежавших к оппозиции. Вавгусте 1936 года был арестован бывший троцкист, а ныне заместитель командующего войсками ленинградского военного округа В. Примаков, а вскоре - другой бывший троцкист, военный атташе в Великобритании В. Путна.

Примаков Виталий Маркович (1897-1937). Большевик с 1914 года. Командовал красными отрядами во время выступления Керенского-Краснова. Командовал казачьей дивизией, Высшей кавалерийской школой. В 20-е годы поддерживал левую оппозицию. Военный советник в Китае в 1925-1926годах, в 1929 году участвовал в подавлении восстания в Афганистане. Комкор. Заместитель командующего Ленинградским военным округом. В 1936 году арестован.

Путна Витовт Казимирович (1893-1937). Во время Первой мировой войны командовал батальоном. С 1917 года большевик. Командовал дивизией, участвовал в подавлении антибольшевистских восстаний. В 1923 году поддерживал левую оппозицию. Назначен военным атташе в ряде стран. В 1936 году арестован, обвинялся в поддержании связей между Троцким и советскими военными.

До мая 1937 года Примаков ничего не признавал, несмотря на то что ему подолгу не давали спать и начали бить. Под давлением свидетелей Примаков признал факт своих бесед с кругом бывших

троцкистов: «Я не до конца порвал личные связи с троцкистами - бывшими моими товарищами по гражданской войне и при встречах с ними (с Кузьмичевым, Дрейцером, Шмидтом, Зюком) вплоть до 1932 года враждебно высказывался о тт. Буденном и Во-рошилове»23.

Говорил ли Примаков правду хотя бы на этом этапе следствия? «Весь тридцать шестой год я прожила в Ленинграде…,- вспоминала Л. Брик.- Ив это время я, чем дальше, тем больше, замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна. Может быть, они действительно собирались свалить тирана»24. Здесь необходимо напомнить, что закрытые встречи партийцев во внеслужебной обстановке строжайше не рекомендовались и воспринимались как фракционность. Итем не менее военные шли на риск. Причем не до 1932 г., а вплоть до ареста.

Почему Примакову важно сообщить, что встречи продолжались до 1932 года? Не потому ли, что позднее изменился характер бесед? Не только о Ворошилове и Буденном «враждебно высказывались»?

При реабилитации военных в 50-е годы их сенсационные признания объяснялись «зверскими избиениями»25. Избиения и пытки все активнее использовались НКВД, и со второй половины 1937 года стали обычным делом. Но конкретные обстоятельства признаний не дают оснований для однозначного вывода о безотказном действии избиений. Следователь Авсеевич, допрашивавший Примакова, признает: «Ястал добиваться от него показаний о заговоре. Он не давал. Тогда его лично допросил Ежов, и Примаков дал развернутые показания о себе и о других организаторах заговора»26. Очевидно, что признание Примакова объясняется не «физическими методами воздействия»- избиения Ежов поручал своим пособникам. Случилось нечто, что заставило Примакова принять решение и дать показания. Решающие аргументы Примакову предъявил Сталин.

Когда Сталин решил разгромить верхи собственной армии?

Вапреле 1937 года под благовидным предлогом (поступили сведения о подготовке на него в Англии теракта) первому заместителю Наркома обороны Тухачевскому не дали съездить в Лондон. Этот эпизод иногда называют «провокацией» против Тухачевского, тем более что материалов о подготовке покушения в КГБ не обнаружилось. Но был ли Сталин уже в это время готов унич-

тожить Тухачевского? Во всяком случае, отмена зарубежного визита об этом не говорит. Отправка маршала за рубеж, а затем отмена его, свидетельствует о том, что в это время уже шла какая-то проверка. Тухачевский не должен был стать невозвращенцем. Эта история может быть истолкована как недоразумение, а может свидетельствовать о первых, слабых пока подозрениях.

Германский чиновник П. Шмидт (псевдоним П. Карелл) высказал версию о том, что визит в Лондон и отмена его под благовидным предлогом должны были успокоить Тухачевского. Врезуль-тате он отложил переворот, первоначально намеченный на 1 мая (легко стянуть войска на первомайский парад)27. Но подобная версия тоже не выдерживает критики - если переворот готовился, то чем манипуляции с визитом могли ему помешать? «Успокоив» Тухачевского, Сталин лишь обеспечил ему возможность спокойно готовить переворот. Если бы датой переворота планировалось 1 мая, Тухачевский все равно нашел бы повод остаться в стране. ИСталин, возможно, был бы свергнут.

Вапреле имя Тухачевского замелькало в показаниях руководителей НКВД из команды Ягоды, арестованных во время ежовс-кой чистки «органов». Один из них, М. Гай (не путать с товарищем Тухачевского Г. Гаем), после того как Ежов обещал сохранить ему жизнь, сообщил о заговорщической работе Тухачевского. Но этого, разумеется, было недостаточно, чтобы арестовать маршала. Уничтожавшиеся чекисты могли и клеветать на полководца, которого сам Сталин выдвинул на второе место в армии.

Настроение Сталина определилось как раз к 1 мая. После праздничного парада на Красной площади вожди и часть военачальников собрались на квартире у Ворошилова, и Сталин «сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в Октябрьскую годовщину»28. Благодушное настроение в отношении командного состава на февральско-мартовском пленуме было забыто.

Второго мая был арестован командующий Уральским военным округом Б. Горбачев, которому предложили подписать признание в подготовке группой военных переворота, включая захват Крем-ля29. Никакого шпионажа и вредительства. Горбачев подписал эти показания только 31 мая, после свидетельств других высокопоставленных военных. Вфинальных показаниях этих чинов тема переворота уже сильно разбавлена «вредительством» и «шпионажем».

Всамом начале мая Ежов передал своему заместителю Фри-новскому задание искать заговор среди высшего командного состава. Тот «сориентировал» соответствующим образом следователя Ушакова. Самостоятельно решиться на такой «поворот» следствия Ежов не мог. Решение о переориентации следствия с бывших троцкистов на высшее командование мог принять только Сталин. Вкон-це апреля он убедился, что разоблачение военачальников во главе с Тухачевским - первоочередная задача.

Сталин пришел внезапно. Чем были вызваны его подозрения? Вспоминая об отношении сталинцев к военным, Каганович говорил: «Что многие из них носили у себя в портфеле жезл Наполеона - это несомненно. Тухачевский был, по всем данным, бонапартистских настроений. Способный человек. Мог претендовать»30. Снедавнего времени в отечественной историографии стал рассматриваться вопрос о том, были ли эти опасения основаны на реальной угрозе переворота, готовящегося в мае-июне 1937 года31. Мы еще вернемся к этому вопросу.

Апока Сталин действует так, будто действительно столкнулся с серьезной угрозой заговора. Вначале мая единоначалие в армии было ликвидировано, командиры теперь делили власть с членами Военного совета, назначенными партией. Комиссары при командире - верный признак недоверия офицерству.

10 мая Политбюро приняло решение, которое должно было смешать планы заговорщиков и дать Сталину выигрыш во времени: Тухачевский был перемещен с поста первого заместителя Наркома на пост командующего Приволжским военным округом. На место Тухачевского перемещался Егоров, начальником штаба назначался Шапошников, а на его место - начальника Ленинградского военного округа - был переведен Якир из Киева. Штатное в общем перемещение, где понижался в должности только Тухачевский. Но при этом сразу несколько военачальников срывались с насиженных мест, и даже если команды заговорщиков окопались во всех округах, нужно было время, чтобы восстановить связи. Сталин мог быть уверен, что в ближайший месяц переворота не произойдет. 13 мая Тухачевский встретился со Сталиным. Тот объяснил решение Политбюро. Как рассказал Тухачевский своему старому товарищу, дело в том, что его порученец и знакомая были арестованы как враги народа. Понятное недоверие в обстановке антитеррористического режима. Но со временем все образуется, полагал Тухачевский. Война не за горами.

6 мая был арестован отстраненный от должности еще в 1934 году по обвинению в злоупотреблениях, бывший начальник управления ПВОМосковского военного округа Медведев. Этот человек уже был деморализован заведенным на него уголовным делом, но только побои заставили его дать показания. Сначала он подтвердил «традиционную» версию о причастности к военной троцкистской группе, главой которой назвал заместителя командующего Московским военным округом Фельдмана. Через два дня, 10 мая, в соответствии с новой генеральной линией следствия стал рассказывать о заговорщической деятельности высшего командного состава, включая Тухачевского. Но Медведев разочаровал следователей. На встрече с членами Политбюро, а потом и на суде, он отказался от показаний. «Физические методы воздействия» снова показали свою неэффективность.

8 мая внезапно заговорил Примаков. Он сам объяснил причину, заставившую его прервать долгое молчание, которое не могли сломить ни побои, ни пытка бессонницей - с подследственным встретился Сталин и сказал: «Примаков - трус, запираться в таком деле - это трусость»32. Что имел в виду Сталин? Что еще он рассказал Примакову? Если Примаков оставался идейным большевиком (что характерно для троцкистов, даже бывших), то Сталин мог попытаться убедить его, что успех заговора опасней для страны, чем сохранение существующего режима. Примаков не был лидером недовольных военных и знал, что Тухачевский, Якир и его группа симпатизируют правым, а с Троцким только заигрывают. Троцкисты же как правило предпочитали Сталина правым. Выслушав аргументы Сталина (возможно пока - очень неконкретные), Примаков решил поставить «общественные» интересы выше личных.

Но принятие решения Примаковым происходило постепенно. Несколько дней он не называл имени Тухачевского. Сначала «раскрыл» свои троцкистские связи (уже разгромленные), а 14 мая назвал Якира, однако в очень осторожной форме: «Троцкистская организация считала, что Якир наиболее подходит на пост народного комиссара вместо Ворошилова»33. Иными словами, в конфликте военных кланов группа Примакова поддерживала группу Якира. Это еще не уличает Якира в заговоре.

Якир Иона Эммануилович (1896-1937). Большевик с 1917 года. В 1919 вывел из окружения две армии, отрезанные на Украине дени-

кинцами. Был то комиссаром, то командиром различных дивизий, корпусов, групп войск. После войны командовал военными округами. С 1934 - член ЦК. Командарм 1-го ранга.

14 мая в результате ночного допроса-марафона удалось добиться от Путны показаний на Тухачевского и других военачальников. Поскольку Путна последнее время находился на военно-дипломатической работе в Европе, он был соблазнительным кандидатом на роль «курьера» между Тухачевским и Троцким. Путна признал, что возил письмо Троцкого Тухачевскому, на которое Тухачевский просил ответить на словах, что Троцкий может на него рассчитывать. Эти показания полностью соответствовали тенденции следствия и были получены под сильным давлением. Но даже если они соответствовали действительности, в случае прихода Тухачевского к власти устные обещания Троцкому ничего не стоили. Даже на суде, в резком противоречии с тенденцией следствия вполне «раскаявшийся» подсудимый Корк заявил, что руководители «организации смотрят на связь с Троцким и правыми как на временное явление»34.

Корк Август Иванович (1887-1937). Офицер царской армии, подполковник во время Первой мировой войны. В 1917 году возглавил солдатский комитет Западного фронта. Вступил в РККА, командовал армиями, руководил обороной Петрограда и штурмом Перекопа. Только в 192 7 году вступил в ВКП(б). Командовал военными округами. С1935 года начальник академии им. Фрунзе, кузницы командных кадров. Некоторые красные военачальники считали его «золотопогонником», то есть скрытым белогвардейцем.

Только 21 мая Примаков дал долгожданные показания на «крупные фигуры»: Тухачевского, Шапошникова, Гамарника и др. Примаков это делал правдоподобно: он рассказывал о беседах, в которых высказывалась критика Сталина и Ворошилова. Следователи фиксировали имена, и формулировали показания по-своему, возводя эти беседы «в степень заговорщической деятельнос-ти»35, как вспоминал один из следователей. Но, с точки зрения Сталина, эти беседы и были фактом заговора, потому что они означали подготовку к выступлению военных либо против Ворошилова, либо против всей сталинской группы.

Из показаний многих военачальников следовало, что они были недовольны Ворошиловым в большей степени, чем Сталиным. Может быть, Сталин преувеличил опасность, уничтожил значительную часть комсостава просто из-за недовольства Ворошиловым? Так считает биограф «истребленных маршалов» Б. Соколов: «Каковы же подлинные причины падения Тухачевского? Думаю, они лежат исключительно в плане конфликта между группой Тухачевского и особенно близкой к Сталину группой Ворошилова»36.

Но эта версия вызывает сомнения: маршалы и генералы уже не раз выступали против Ворошилова, и это не вело к репрессиям. Серьезные конфликты между Тухачевским и Ворошиловым происходили в 1927-1928 годах, и в 33-м, и в 36-м году. На расширенном заседании Военного совета, который проходил 1-4 июня 1937 года в присутствии 116 офицеров со всей страны (а 20 членов военного совета уже были арестованы), Ворошилов рассказывал: «Впрошлом году, в мае месяце, Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному, в присутствии тт. Сталина, Молотова и других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т.д. Потом, на второй день, Тухачевский отказался от всего сказанного»37.

Но оппозицию Ворошилову поддерживали не все подсудимые 1937 года. Еще в марте 1936 года, во время предыдущего столкновения Тухачевского с Ворошиловым, поддержали наркома Якир и Уборевич.

Уборевич Иероним Петрович (1896-1937). Во время Первой мировой войны - подпоручик. Большевик с 1917 года. В 1918 году был взят в плен австрийцами, но бежал. Командовал армиями. Воевал против Деникина. Подавлял крестьянские восстания. Возглавлял войска Дальневосточной республики. Руководил штурмом Спасска и завершающими боями гражданской войны на Дальнем Востоке. Кавалер трех орденов Красного знамени. Командовал военными округами, в 1930-1931 годах - начальник вооружений РККА. Командарм 1-горан-га. С1931 года командовал Белорусским военным округом. С1934 года - член Военного совета Наркомата обороны.

Вначале 30-х годов Тухачевский и Уборевич находились в состоянии острого соперничества по поводу путей модернизации армии. Уборевич делал ставку на сотрудничество с Германией, а Тухачевский предпочитал опору на собственные силы. Это предоп-

ределило поддержку Тухачевского Сталиным и новый взлет его карьеры. Но, судя по письму к Орджоникидзе, Уборевич уже к августу 1936 года разошелся с наркомом. Об этом писал в своем дневнике комкор И. Кутяков. Он тоже не любил Ворошилова: «Пока «железный» будет стоять во главе, до тех пор будет стоять бестолковщина, подхалимство и все тупое будет в почете, все умное будет унижаться»38. Но Кутякова не вывели на один процесс с Тухачевским, потому что он недолюбливал и этого маршала, а Корка считал «золотопогонником», то есть скрытым белогвардейцем. Как видим, отношения между военачальниками были довольно сложными, что облегчало задачу сохранения власти Сталиным.

Вбольшей степени Сталин доверял своему военному кадровому резерву еще со времен гражданской войны - Первой конной. Служивших в Первой конной командиров он «выращивал» много лет. Поэтому когда подследственные указывали, скажем, на «первоконника» Апанасенко, Сталин не давал делу ход. Своих старых сослуживцев Сталин казнил, только если на них показывали другие старые друзья. Так, маршал Егоров, воевавший вместе со Сталиным еще под Царицыном в 1918 году, «погорел» на слишком откровенном разговоре с «первоконниками» Е. Щаденко и А. Хрулевым, где высказал недовольство замалчиванием своих заслуг времен Гражданской войны и преувеличением заслуг Сталина. Это стало одной из главных причин, которые привели Егорова на эшафот уже в 1938 году39.

Когда Ворошилов рассказывал о столкновении с Тухачевским, Сталин возразил, что маршал отказался от обвинений. Но позже Сталин как бы оправдывается и в собственном недосмотре - чуть не проглядел заговор. Он признает, что «мыв прошляпили это дело»40. С его согласия Тухачевский уже в 1936 году был назначен первым заместителем наркома обороны. Зачем было раздражать этим друга Ворошилова? Но близилась война, и Тухачевский казался наиболее подходящим человеком на роль командующего западным направлением.

Каждый раз Сталину удавалось успокаивать своих маршалов. Ипрежде, и потом, даже во время войны, Сталин поощрял соперничество своих военачальников, играя на нем, стимулируя рвение и доносительство, иногда намеренно разжигая конфликты. Он умел «разделять и властвовать». Ивовсе не из-за конфликта Ворошилова и Тухачевского уничтожил не самых худших военачальников. Сталин боялся тех, кого расстрелял, и знал, что уже никогда не будет им доверять.

с‹-

Так что если Сталин опасался выступления военных против Ворошилова, то только - силового, после которого гражданское руководство оказывается под фактическим контролем нового Наркома обороны и его команды. Маловероятно, чтобы Сталин согласился снять Ворошилова из-за чьих бы то ни было угроз. Тогда бы он не был руководителем страны. По этой же причине он не мог позволить Орджоникидзе добиться снятия Ежова вопреки его, Сталина, воле. Любое сопротивление Сталину означало переворот, отстранение его от реальной власти. Тухачевский прекрасно это понимал. Поэтому ключ к избавлению от Ворошилова, Ежова и других раздражающих марионеток был в устранении самого кукловода. Асловесные атаки против Ворошилова не стоили жизни высших военных чинов.

Приближение бури было заметно и за пределами группы Тухачевского. 15 мая был арестован заместитель командующего Приволжским военным округом И. Кутяков. Унего был обнаружен весьма откровенный дневник, в котором, в частности, говорилось: «Наступает время, когда все ветераны гражданской войны уйдут из жизни: одних расстреляют, другие, как Томский, сами покончат с собойв»41 Это было написано в 1936 году. Дневник Кутякова еще раз доказывал Сталину, что военные не будут спокойно смотреть на истребление партийных кланов. Расправа над старыми большевиками вызывала недовольство командного состава, но ему необходимо было решиться начать мирить передравшиеся партийные фракции. Такую возможность, если верить Какурину, еще в 1930 году обсуждали Тухачевский и Г. Гай.

Вночь на 14 мая был арестован начальник Военной академии им. Фрунзе Август Корк. Уже через два дня он давал признательные показания о том, что состоял в военной организации правых, которая контактировала с троцкистской военной организацией. По его словам, в 1934 году Тухачевский в присутствии Пут-ны высказался за установление военной диктатуры. Скорость, с которой признавались высшие военные руководители, поражает, особенно в сравнении со временем, которое было затрачено на уламывание партийных функционеров. Стоило чуть поднажать - и они начали очень правдоподобно «оговаривать» себя и сослуживцев.

Некоторых били. Но вот Медведев при первой возможности отказывался от «выбитых» показаний. А«лучшие полководцы»- нет. Даже перед смертью каялись.

15 мая был арестован заместитель командующего Московским военным округом Б. Фельдман (до мая - начальник Управления по командному начальствующему составу). Он сразу попросил ознакомить его с материалами дела. Узнав, что конкретно следствие уже выяснило, Фельдман начал давать обширные показания. И дело не в «физическом воздействии», более того, следователь Ушаков «создал ему облегченный режим содержания в тюрь-ме»42. Невиновного таким обхождением не купишь. Аесли крупный военачальник чувствует себя разоблаченным заговорщиком? Тогда он рад такому обхождению и в ответ «готов, если это нужно для Красной армиив рассказать все, что знаю о военном заговоре»43.

На Фельдмана было получено косвенное показание Медведева о причастности к троцкистской группе. Следствие к тому же установило, что Фельдман имеет семью в Южной Америке, сохраняет с ней общение и помогает материально. Вот об этом обо всем Фельдман и рассказывал, не упоминая вышестоящее начальство. Но Ушаков обратил внимание на тесные дружеские связи, которые были у Фельдмана с Тухачевским, Якиром и Эйдеманом. Когда Ушаков изложил свою версию, она показалась начальству недостаточно обоснованной: «Анализируете вы логично, а на деле еще очень далеки от таких показаний»44. Но 19 мая Фельдман подтвердил, что его заговорщической деятельностью руководил Тухачевский.

В коридорах НКВД царило возбуждение. Фриновский говорил уезжавшему за границу Кривицкому: «Это заговор. Мы как раз раскрыли гигантский заговор в армии, такого заговора история еще никогда не знала»45.

Теперь можно было проводить аресты «ядра заговора». 22-29 мая были арестованы М. Тухачевский, И. Якир, И. Уборевич, Р. Эйде-ман (этот в прошлом заметный военачальник находился теперь на незначительном посту главы ОСОАВИАХИМа). Отбывая в Москву, Якир сначала написал в приказе о передаче командования округом: «убыл к месту новой работы», но затем перечеркнул эту фразу46. Он уже знал, что это не рутинное перемещение. Вероятно, понимал, что борьба вступает в решающую фазу.

31 мая, получив накануне известие об отстранении от должности, начальник Политического управления Ян Гамарник покончил с собой, понимая, что его ждет. Накануне с болевшим Гамарником говорил Василий Блюхер, уговаривал главного политрука принять участие в суде над арестованными. Если Гамарник

был уверен в их невиновности, можно было принять участие в суде, во всем разобраться. Если Гамарник был сталинистом - тем более. Но он покончил с собой.

Не заметил заговора? Плохо, конечно. Но и Ворошилов проглядел. Он еще в мае не верил в виновность Тухачевского, что и признал на расширенном заседании Военного совета 2 июня. Почему не застрелился? Не считал себя причастным к раскрытому заговору, не боялся, что на суде вскроются компрометирующие его обстоятельства.

Ворошилов торжественно заявляет, что понял свою ошибку и готов действовать: предстоит «проверить и очистить армию буквально до самых последних щелочекБ может быть, в количественном отношении мы понесем очень большой урон»47.

Между тем первоначально Тухачевский отрицал вину. Очные ставки с Примаковым и Путной не помогли. Как и в 1930 году, Тухачевский все отрицал. Кто они - разоблаченные «враги», и кто он - маршал с незапятнанной репутацией! Но ситуация была иной. Фельдман был гораздо ближе к Тухачевскому, чем Какурин. 26 мая маршал попросил «представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания»48. Странная просьба с точки зрения невиновного человека. Какая разница, сколько клеветников тебя обвиняют? Авот если Тухачевскому было что скрывать, то чрезвычайно важно выяснить - кто дает показания и какие. Узнав о показаниях Корка, который признался в том, что входил в узкий штаб по подготовке переворота, Тухачевский сдается. 26 мая, всего через четыре дня после ареста, Тухачевский признал, что с 1932 года участвует в заговоре.

Дочь Тухачевского утверждает, что маршал согласился подписать показания, когда следователь привел к нему ее, 13-летнюю, и обещал истязать девочку. Тухачевский ответил: «Уведите ее. Я все подпишу»49. Через две недели Тухачевский предстанет перед судом своих коллег. Тут бы и рассказать, под какой угрозой были получены показания. Это заявление гарантировало бы и безопасность дочери, и позорный провал следствия, крушение всего обвинения. Но нет. Молчит Тухачевский. Да и показания не подписывает, а пишет. Так сочиняет, что никому из следователей не сочинить. Со стратегическим размахом.

Считается, что Тухачевского зверски избивали, так как на его показаниях обнаружены пятна крови, несколько маленьких маз-

ков, имеющих «форму восклицательных знаков»50. Брызнула кровь на бумагу. Воображение драматурга Э. Радзинского развивает сюжет таким образом: «Вделе на отдельных страницах видны бурые пятна, как установила экспертиза - следы крови. Вводя пытки, Хозяин, конечно, думал о будущем - военные покрепче штатских, так что пытки должны были пригодиться»51. Но что-то здесь не клеится. Военные покрепче штатских? Но большинство штатских партийцев отказались выступать на публичных процессах, несмотря на многомесячную «обработку», а Тухачевский сломался под пытками за несколько дней. Что-то быстро. Ине только Тухачевский, но все арестованные спешат «оклеветать» себя и товарищей. Да и с кровью все не так однозначно. Пусть не на листах, а на листе, и не пятна, а пятнышки. Но все равно: если уж запачкали показания кровью маршала, что мешает их переписать? Тем более, что он уже несколько дней как согласился сотрудничать.

Факсимиле показаний опубликовано в 1989 году. Они написаны аккуратно рукой самого Тухачевского. Более ста страниц. «Что же касается кошмарных пятен крови, да еще «имеющих форму восклицательного знака», то они действительно есть, но не на собственноручных показаниях Тухачевского, а на третьем экземпляре машинописной копиив»52.

Действительно били Уборевича и Эйдемана. Насколько сильно? Через две недели суд, и никаких следов не должно остаться. Но стоило только «нажать», и последовали признания. «Выбитые показания» можно было опровергнуть на суде. Ичасть показаний там действительно опровергли. Но не все.

Скакой стороны ни посмотри, а «физическое давление» никак не дотягивает до объяснения поведения военных. Они ведут себя так, как будто действительно виновны в «государственной измене».

Генерал НКВД А. Орлов, cбежавший от Сталина, рассказывает, что в феврале 1937 года к нему в Испанию приехал двоюродный брат З. Кацнельсон, нарком внутренних дел Украины. Он сообщил Орлову, которому безусловно доверял, что военные уже давно ищут повод арестовать Сталина, но до недавнего времени понимали, что им вряд ли удастся убедить ЦКпартии в том, что Сталин - «враг». Вождь владел искусством политической демагогии лучше всех маршалов и генералов вместе взятых. Партия признала правоту Сталина в деле «большого скачка», и ответственность за его провал теперь ложилась на всех. Нужен был офици-

альный повод для разоблачения Сталина (хоть и под давлением штыков). Кацнельсон утверждал, что генералы получили в свои руки такой козырь - документы о сотрудничестве Сталина с охранкой53. Учитывая, что все до сих пор известные документы о сотрудничестве Сталина с охранкой являются фальшивками, эти бумаги скорее всего были подделкой, которую могли готовить с участием старых большевиков, посвященных в дореволюционные слухи, столь неприятные для Сталина54. В условиях суматохи дворцового переворота такие документы вполне могли быть достаточными - партийная элита недолюбливала Сталина, а политическая культура того времени не предусматривала тщательных экспертиз (сфабрикованные обвинения в сотрудничестве с охранкой и разведками применялись в 1937-1953 годах постоянно и не вызывали возражений).

Если Кацнельсон или Орлов рассказали правдивую историю55, судьба Сталина висела на волоске. Версия Орлова, конечно, не является исчерпывающим доказательством существования заговора. Однако она предлагает рабочую гипотезу, которая объясняет множество фактов, необъяснимых с точки зрения юридического подхода (в том числе и неизвестных Орлову). В. Роговин считает, что есть основания считать свидетельство Орлова достоверным: «Генералы отнюдь не стремились к установлению в СССР военной диктатуры. Они хотели восстановить большевистский режим и поэтому выбрали такой мотив свержения Сталина, который мог перетянуть на их сторону большинство ЦК»56.

Мы увидим, что о том же будет писать Тухачевский в своих показаниях. Даже если они написаны под диктовку Сталина, зачем было вкладывать в уста Тухачевского показания о стремлении военных к «партийности»? И как именно об этом нюансе узнал Орлов, находившийся в Испании и занимавшийся другими делами?

Появление у военных компромата (пусть и сфабрикованного) объясняет, зачем Сталину понадобилось срочно запасаться «встречным» компроматом, полученным из крайне сомнительного источника. Речь идет о так называемой «Красной папке».

В конце 1936 года двойной агент НКВД и германского СД, один из руководителей белогвардейской организации РОВСгенерал Н. Скобелев сообщил германской спецслужбе о подготовке в СССР и Германии двойного военного переворота. Не свидетельствует ли это, что Сталин через Ежова таким образом начал компромети-

ровать Тухачевского уже в конце 1936 года? Во-первых, слухи об оппозиционных настроениях Тухачевского и его готовности совершить переворот давно ходили по Европе. Бывая за рубежом, маршал вел себя независимо, что стимулировало надежды эмиграции. Вообще «слухи о заговоре с участием офицеров Красной Армии и вермахта циркулировали по Европе задолго до того, как они нашли выражение в обвинениях, выдвинутых на показательных процессах 1937 года»57. Так что единственная новость, которую Скобелев сообщил в Германию, заключалась в том, что заговор зреет и среди немецких военных (как сейчас известно, это была правда, но тоже основанная не на знании, а на «вычислениях» и надеждах скомпрометировать рейхсвер). Информация Скобелева сама по себе не могла повредить Тухачевскому. Никаких доказательств она не содержала. Поэтому нельзя считать действия Скобелева началом Сталинского наступления против Тухачевского.

ВГермании не поверили этому сообщению, восприняв это как очередную провокацию в стиле операции «Трест». Никто не мог гарантировать, что и немцы воспримут идею Скобелева как руководство к организации собственной провокации. Этот эпизод имел только одно последствие - он подал главе СД Гейдриху идею. Гейдрих решил ответить провокацией против Тухачевского, подтвердив версию НКВД. Была сфабрикована «Красная папка» документов, которые должны были доказать, что Тухачевский готовил переворот в пользу Германии и занимался шпионажем. Сыграла ли она какую-то роль в падении маршала?

Вфеврале 1937 года чешскому послу в Германии стало известно, что Гитлер ждет переворота в СССР. Вмарте французскому премьер-министру Э. Даладье стало известно из русских эмигрантских кругов, что Германия готовит в СССР переворот. Всвоих мемуарах Э. Бенеш утверждал, что он сообщил советскому послу о заговоре Тухачевского, но известные сегодня документы позволяют считать, что Бенеш перепутал сроки. Президент Чехословакии в беседе с советским послом С. Александровским высказывал опасения по поводу возможного сближения между СССР и Германией. Спомощью чехов НКВД вскоре после 8 мая получил немецкую папку. Но на процессе против Тухачевского она не появилась. Это значит только одно: Сталин в подлинность документов не верил. Ему могло быть известно, что немцы сфабриковали документы после того, как сами узнали про провокацию НКВД - сообщение о совместном заговоре советских и немецких военных.

Факт этой провокации позволяет исследователям считать, что интрига НКВД с самого начала была направлена на уничтожение Тухачевского. Однако это очень смелое допущение. Во-первых, НКВД и раньше использовал имя Тухачевского в играх с противником, так как слухи о бонапартистских настроениях маршала ходили широко по Европе. Во-вторых, нельзя было ожидать, что нацисты откликнутся с таким энтузиазмом.

Влюбом случае, «Красная папка» играла второстепенную роль. Сталин не хотел оставлять в архивах процесса доказательства, которые могут быть впоследствии подвергнуться проверке и оказаться бесспорно фальшивыми. Но папка была ему нужна на случай, если военные используют свой фальшивый компромат. Тогда можно будет шокировать пленум ЦКсвоей папкой, предложить провести проверку всех предъявленных документов и таким образом выиграть время. Папка была запасным тактическим оружием, которое так и не выстрелило. Это подтверждает и Молотов: «Не мог Сталин поверить письму буржуазного лидера, когда он не всегда своим доверял. Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота»58.

Что это была за дата? В ближайшее время не планировалось никаких праздников и маневров. Когда можно собраться вместе, иметь повод для передвижения войск поблизости от Кремля? Только во время работы июньского пленума ЦК.

Загадка раскаяний

Откуда Сталин мог узнать «дату переворота», а значит, и сам его план? Здесь же лежит и ключ к быстрым признаниям генералов: «Складывается впечатление, будто всем им в какой-то момент показывали или сообщали нечто такое, после чего они немедленно ломались и выражали готовность «помогать следствию»59,- считает Г. Смирнов. Он полагал, что «нечто такое» было получено в заграничных архивах, но предпочел не раскрывать свои источники на процессе. Версия Г. Смирнова исходит из того, что Тухачевский и его товарищи занимались шпионажем, и потому доказательства их вины находились за пределами страны. Но даже после разгрома Германии в 1945 году никаких документов о шпионаже советских генералов найти не удалось. Военные единогласно соглашались с изменой, но не все - в форме шпионажа. У аресто-

ванных были свои представления о том, в чем можно признаваться под давлением коллег. Признаний военачальников, скомпрометированных связями с троцкизмом, было недостаточно. Несмотря на важность показаний Фельдмана, их можно было отрицать. К тому же что-то заставило немедленно сознаться и самого Фельдмана, причем безо всякого физического воздействия. Даже семья в Америке не является таким грехом, который заставляет красного командира возводить напраслину на себя и ближайших товарищей.

Такой сокрушительный удар по заговору может нанести только предательство. Предательство дает властям уверенность в виновности людей, которым еще недавно доверяли. Превентивные удары можно наносить иначе, более спокойно перемещая кадры. Сталин был большим специалистом этого дела. Аздесь- от перемещений 10 мая до ареста главного обвиняемого прошло менее двух недель. Иневиновные люди признаются иначе. Не так быстро.

Остроумную версию предательства предлагают А. Колпакиди и О. Прудникова. Они обращают внимание на судьбу Б. Шапошникова. Его имя то и дело мелькает в показаниях обвиняемых. Но Сталин уверен в Шапошникове, ставит его во главе Генерального штаба. Сталин был будто благодарен ему. Но за что? За то, что именно он сообщил о заговоре, в руководство которого входил,- так считают эти исследователи. Почему Шапошников сначала примкнул к заговору, а затем предал несостоявшихся декабристов? Потому что сначала заговор был направлен против сталинского экстремизма, а затем стал приобретать троцкистский характер. Шапошников не хотел способствовать приходу к власти левых экстремистов, да еще и стремящихся расчленить Россию, и пошел к Сталину60.

Путь поиска «перебежчика» предложен верно, хотя это мог быть и не Шапошников. Или не только он один. Дело в том, что Сталин, как показывает ситуация 1930 года, Шапошникову тоже не очень доверял. Но «источник информации» указал на невиновность Шапошникова, и это было логично, учитывая противоречия Шапошникова и Тухачевского. Не убедительны и мотивы предательства: Шапошников достаточно хорошо знал Тухачевского, чтобы подумать, будто он будет расчленять СССР в угоду Троцкому. Старое недовольство Тухачевским сделало консерватора Шапошникова одним из столпов сталинской чистки. Но мог ли Сталин полностью довериться ему одному?

Версия предательства многое объясняет. Но источник информации, которому Сталин мог безусловно доверять - не обязательно военный, тем более если заговор носил военно-партийный характер. Смещение Сталина с партийных постов, при сохранении партии как системы управления (а другой не было), требовало вовлечения в заговор гражданских членов ЦК. В апреле 1937 года Сталин внезапно переменил отношение к группе военных, а также перенес огонь с бывших фракционеров на «верных ленинцев». Если причиной этого была информация о плане смещения Сталина на июньском пленуме, то она могла исходить от авторитетного члена ЦК, которого противники Сталина пытались привлечь в свои ряды. Думаю, его имя навсегда останется тайной. Однако можно предположить, что это был партийный деятель высокого ранга. Сообщив о заговоре, он доказал Сталину свою лояльность. Возможно, дожил до войны. XX съезд КПССв 1956 году покажет всему миру, что на самом деле думали о Сталине такие его соратники, как Хрущев или Микоян. В 1937 году Хрущев руководил столичной парторганизацией и мог быть полезен заговорщикам. Микоян, отвечавший за снабжение, был тоже авторитетным лидером, боровшимся за иммунитет своего ведомства. Он бродил по Кремлю с Орджоникидзе накануне самоубийства Серго, обсуждая с ним сфальсифицированность обвинений во вредительстве соратников и сотрудников. Но он благополучно пережил террор, поддержал критику Сталина Хрущевым в 50-е годы и заговор против Хрущева в 60-е. Этот список можно продолжить.

Показания Тухачевского вряд ли могут навести на следы этого человека. Тухачевский согласился не просто рассказать все как было, а оклеветать себя. Почему? Если Тухачевский готовил свержение Сталина, то в своих показаниях и на процессе он должен был обличать тирана, чтобы умереть с честью. Если Тухачевский и другие военные были невиновны, можно было отделаться коротким признанием вины, подписанием абсурдных обвинений, сочиненных следствием. Потом их можно опровергать на суде. Не то, и не это. Тухачевский работает не за страх, а за совесть, описывая заговор тщательнее Радека. Но Радек - многократно раскаявшийся оппозиционер, а Тухачевский - прославленный маршал. Каковы же были его мотивы?

Показания Тухачевского, которые он дал 1 марта,- это собственноручная многостраничная запись, отличающаяся ровным спокойным почерком61. Перечитаем эти показания, не обращая

внимание на идеологические штампы. Первоначально маршал рассказывает о своих контактах с недовольными военными и партийцами в период его опалы 1928-1930 годов. Во время конфликта между правыми и Сталиным «со мной заговорил Енукидзе, знавший меня с 1918 года и, видимо, слышавший о моем недовольстве своим положением и о том, что я фрондировал против руководства армии. Енукидзе говорил о том, что политика Сталина ведет к опасности разрыва смычки между рабочим классом и крестьянствомБ»62. Симпатии Енукидзе правым зимой 1928- 1929 года не исключены- партийное «болото» тогда еще колебалось. Тухачевский, по его словам, отнесся к позиции Енукидзе благосклонно, тем более что у него были основания быть обиженным на Сталина и Ворошилова. После поражения правых в 1930 году Енукидзе сообщил Тухачевскому, что они продолжат борьбу в подполье. Однако вскоре после этого последовала сначала история с обвинениями Какурина, а затем- возвращение Тухачевского из опалы. Никаких упоминаний о своей оппозиционной деятельности в 1931 году Тухачевский не дает. Вэто время он ведет переговоры с немецкими офицерами, с которыми обсуждали возможность совместных действий против Польши. Останься Тухачевский в военном руководстве до 1939 года, эти разговоры воплотились бы в реальность, и Тухачевский смог бы принять участие в совместном с немцами параде в честь разгрома польского государства.

До этого времени показания Тухачевского не содержат ничего невероятного, кроме упоминания Енукидзе как о скрытом правом. Но, учитывая, что правым симпатизировал начальник Ену-кидзе Калинин, а сам Енукидзе был склонен к «буржуазному» образу жизни и не отличался большим личным мужеством, его возможные симпатии к правым могли вылиться только в негласное содействие. Тем временем разразился голод в деревне, и в 1932 году Тухачевский и Фельдман стали в частных разговораах критиковать сталинскую политику в деревне с правых позиций. Тухачевский утверждает, что они создали военную группу, к которой затем привлекли недовольного политикой Сталина и Ворошилова командарма Смолина. Тогда же во время командировки в Германию Тухачевский говорил с троцкистом Роммом, который убеждал его, что установки Троцкого, «особенно в отношении борьбы с политикой партии в деревне, очень похожи на установки правых»63. Это замечание о программе Троцкого соответствует действительнос-

ти - сталинский «большой скачок» настолько «перевыполнил» предложения Троцкого 1927 года, что теперь его позиция была ближе к Бухарину (тоже полевевшему), чем к Сталину. А вот следующие слова Тухачевского уже не согласуются с позицией Троцкого: «Между прочим, Ромм сообщил мне, что Троцкий надеется на приход к власти Гитлера, а также на то, что Гитлер поддержит его, Троцкого, в борьбе с советской властью»64. В дело вступает «тенденция следствия», которая далее будет все сильнее вмешиваться в показания маршала. Пока Тухачевский делает неважную для себя уступку; Троцкий не является его кумиром, так почему не замазать его в связях с Гитлером, раз уж этого хочется следствию. Вдругом месте Тухачевский упоминает о вредительских планах троцкиста Смирнова (о них говорилось еще на процессе 1936 года, и он это подтверждает). Затем вспоминают, что Енукидзе и Петерсон готовили переворот в 1933-1934 годах при участии Горбачева.

Дальнейшие описанные Тухачевским события совсем выпадают из «тенденции следствия»: маршал рассказывает, как раскритиковал контракт с немецкой фирмой «Рейнметалл», из-за чего поссорился с Уборевичем. Если бы Тухачевский был вредителем, ему нужно было бы поддержать контракт на поставку недоработанных артиллерийских систем, да еще немецких (это же по версии следствия «хозяева» заговорщиков).

Описывая события начиная с 1933 года, Тухачевский начинает вести уже в большем соответствии с тенденцией следствия и с такими деталями, которые не могли не быть для него унизительными. Если раньше Троцкий «просит его», то теперь Тухачевский получает «задание Троцкого» о сотрудничестве с фашистами, шпионаже в их пользу, диверсиях и т.д.65 Дальнейшее изложение носит смешанный характер. Вставки о вредительстве, пораженчестве и т. п., соответствующие «тенденции следствия», перемежаются с эпизодами о беседах недовольных военных. Эти фрагменты откровенно противоречат друг другу. Так, Тухачевский и командарм С. Каменев ведут откровенный разговор об ошибках военного командования. Тут же Каменев подключается к «вредительству», то есть сознательно делает ошибки. При этом в качестве «вредительских» действий Каменева Тухачевский описывает слабость ПВО, связанную с недостатком технических средств (что зависело не от С. Каменева, а от поставщиков военной техники).

Вслед за Тухачевским, Фельдманом, Эйдеманом и Каменевым к руководящему ядру заговора присоединились Примаков, Убо-ревич, Якир, который, в свою очередь, контактировал с Гамарником и Корком. В 1933 году Примаков присоединил к группе Тухачевского свою троцкистскую военную группу. Приход в руководство заговора Якира и Уборевича привел к разногласиям (как мы видели, эти военачальники конфликтовали и на официальных заседаниях вплоть до весны 1936 года). Тухачевский рассказывает о дискуссиях между военными, которые рисуют заговор вовсе не в том свете, в котором его желало бы представить следствие: «Уборевич и Якир раскритиковали состав центра заговора. Они находили этот состав слишком «беспартийным». Якир считал нужным усиление не только центра, но даже и рядового состава людьми с большим партийным и политическим весом»66. То есть Якир и Убо-ревич выступали за отстранение нынешней правящей группы в пользу нового партийно-государственного руководства, а не за установление военной диктатуры. Это свидетельствует в пользу гипотезы о готовящемся перевороте на пленуме. Учитывая признания в консультациях с партийными деятелями, Тухачевский был не против сохранить коммунистический режим, хотя бы по форме. Но роль военных в нем в этом случае стала бы гораздо большей.

Тухачевский обсуждал с Бухариным планы борьбы со Сталиным, а Ягода в 1936 году перебрасывался с маршалом такими репликами: «Ну, как дела, главный из борцов?» и «Вслучае надобности военные должны уметь подбросить силы к Москве»67. Если это «тенденция следствия», почему бы не приписать Ягоде более определенные высказывания террористического и вредительского характера? Нет, Ягода обсуждает возможность переброски войск так, чтобы можно было в случае чего сказать речь о поддержке войсками Сталина и советской власти от каких-нибудь мятежников.

С 1935 года «единственно реальным представлялся переворот, подготовляемый правыми совместно с работниками НКВД. Однако положение могло измениться в результате тяжелой, напряженной войны в СССР, особенно в случае поражения»68. Но, по оценкам советских военных, Германия была слишком слаба, чтобы захватить СССР. Это рассуждение нужно, чтобы вернуться от темы переворота к главной «тенденции следствия», направленной против Троцкого: с 1935 года он настаивал на организации поражения СССР в войне с лучшим другом троцкистов Гитлером.

Вывод Тухачевского был самоубийственным: «Таким образом, развивая свою платформу от поддержки правых в их борьбе против генеральной линии партии, присоединяя к этому в дальнейшем троцкистские лозунги, в конечном счете антисоветский Военно-троцкистский заговор встал на путь контрреволюционного свержения советской власти, террора, шпионажа, диверсии, вредительства, пораженческой деятельности, реставрации капитализма в СССР»69. Зачем генералам, в руках которых находятся значительные массы войск, устраивать поражение страны в войне (победу в которой они с таким упоением готовили), почему не организовать просто военный переворот? Очевидно, такие признания нужны Сталину для компрометации заговорщиков. Но почему Тухачевский в здравом уме и твердой памяти подмешивает к вполне реалистичной картине подготовки переворота недовольными военными фантастическую картину организации «пятой колонны»? На чем основана его надежда, что оболгав себя таким образом, он сумеет сохранить себе жизнь и известное влияние? Почему после расстрела Зиновьева, Каменева, Пятакова Тухачевский верил, что Сталин оставит его в живых?

Ответить на этот вопрос помогают показания Тухачевского о планах организации поражения СССР в войне, которые так и называются - «План поражения». По существу это стратегические соображения Тухачевского об основных угрозах при войне с Германией. Тухачевский демонстрирует глубину своего мышления, полноту знания проблемы, время от времени вставляя: «я предложил Якиру облегчить немцам задачуБ» Но можно было и не облегчать, так как в нынешних планах есть недостатки, из-за которых «поражение не исключено даже без наличия какого бы то ни было вредительства»70. Не нужно вредительства. Да и не было его. Тухачевский убеждает Сталина: без меня вы не сможете доработать планы будущей войны. Признав свою вину, Тухачевский пытался доказать свою военную квалификацию. Зачем? Вспомним опыт большевиков, к которому Сталин обратился в мае,- коллективное руководство войсками. Военные, которым не доверяют политически, все равно используются на службе. Без их квалификации не обойтись. Тухачевский был абсолютно уверен, что Сталин не собирается воевать без него и других разоблаченных генералов. С. Т. Минаков справедливо пишет о взглядах Тухачевского: «Его отношение к политической власти носило характер аристократически-снисходительный, порой пренебрежительный, несколь-

ко богемный, «ироничный»Б Были ситуации, когда он оказывался на грани «покушения на власть», однако нужна она была емуБ как одно из множества иных средств получения самого (сильного. - А.Ш.) из «аристократических удовольствий» - удовольствия Войны». Очередное разоблачение, далеко не первое, тоже могло восприниматься Тухачевским иронично, как некая игра, почти штабная. Свысока относясь к Сталину, Тухачевский не верит, что Вождь хочет его расстрелять. Но Тухачевский не мог не понимать, что после всего случившегося политики будут настолько сильно бояться своих генералов, что должны будут их расстрелять даже вопреки целесообразности и желанию. Поэтому побежденным необходимо предоставить гарантии, что они больше не будут претендовать на политическую власть. Для этого нужно пожертвовать своим престижем (по крайней мере до Войны, которая все спишет и оправдает), признаться в позорных преступлениях. Это была путевка в жизнь для людей, уверенных в том, что они нужны Стали-нухотя бы как хотя бы как«военспецы». Увы, Тухачевский и другие военачальники не знали, что Сталин не считал их незаменимыми.

Получив показания, Сталин мог позволить себе выступить на расширенном заседании Военного совета. Казалось бы, теперь он мог выступать перед своими военачальниками уверенно и грозно. Не для того ли разыгрывался весь «спектакль»? Но нет. «Трудно назвать другую сталинскую речь, которая была бы столь сумбурной, как это его выступление»71,- справедливо констатирует В. Роговин. Сталин явно растерян и настроен в отношении общества примирительно. Давая характеристику обнаруженному заговору, вождь возражает тем товарищам, которые утверждают, что можно искать причины предательства в социальном происхождении разоблаченных военачальников. Ведь и Ленин был дворянином. Ине в том дело, что кто-то когда-то состоял в троцкистской оппозиции. Член Политбюро А. Андреев голосовал в 1921 году за Троцкого. Да и Дзержинский иногда объединялся с Троцким против Ленина. За это не надо наказывать (вскоре начнется тотальное уничтожение «недобитых» представителей «враждебных классов», а в 1938 году Сталин припомнит Бухарину конфликт с Лениным, который простил Дзержинскому). Следовательно, не нужно бояться массовой чистки в армии и обществе по признаку классового происхождения и принадлежности к троцкистской оппозиции в прошлом. Это - явное отступление по сравнению с линией февраль-

ско-мартовского пленума. Сталин отступал только тогда, когда видел угрозу своей власти.

Социальная сущность заговора, по мнению Сталина, вообще находится вне страны, поскольку он финансировался германскими фашистами. Многие участники были завербованы «по бабской части». Витоге они хотели «сделать из СССР вторую Испанию»72, то есть поднять профашистский мятеж. Этот пример был у всех перед глазами.

Сталин концентрирует обвинения на шпионаже в пользу Германии. Это понятно - нужно скомпрометировать военачальников. Если говорить о подготовке переворота, то возникнет вопрос о мотивах, которые могут вызвать у других офицеров симпатию. Мотивы шпионажа низменны. Ктому же, по наблюдению А. Кол-пакиди и О. Прудниковой, «шпионская организация, в отличие от «военной партии», «военной организации», не может быть боль-шой»73. Значит, она ликвидирована почти целиком, арестов больше не будет. Асообщники должны ужаснуться - куда нас вовлекли! Впрочем, гарантии безопасности такое выступление Сталину не давало. Коллеги арестованных могли не поверить в шпионскую версию. Но должны были поверить, что Сталин в нее верит. Азна-чит, есть время, шанс выжить, а может быть восстановить связи.

Но Сталин не удерживается на обвинениях в шпионаже, то и дело «сбивается» на переворот. Принадлежность к заговору некоторых «хороших людей» он объясняет тем, что те были чем-то недовольны и после переворота надеялись поправить свои дела. Стоит ли наказывать таких «простачков»! Речь Сталина создает впечатление, что и расправа будет не столь уж суровой. Да и кто сам придет с повинной - простим.

Сталин тщательно подбирает слова, он (в отличие от Ворошилова) вовсе не настаивает на перспективах массовой чистки армии. Не надо торопиться, надо этот заговор «спокойно изучить, изучить его корни, вскрыть и наметить средства, чтобы впредь таких безобразий ни в нашей стране, ни вокруг нас не повторялось»74. Сталин не намерен рубить сплеча, он будет изучать, принимать профилактические меры. Никто не должен был заподозрить его в террористических намерениях, под профилактикой понимались уступки, способные удовлетворить офицерскую среду, чтобы больше не вызревали заговоры.

Ядро заговора разгромлено. Но если в зале сидят сообщники? Что им делать - срочно поднимать восстание в последней, отча-

янной попытке выручить лидеров и спастись самим? Или затаиться? Сталин дает понять - выступать нет смысла, мы не планируем новых ударов по офицерству. Будет ли кнут суров - неизвестно. Но вот пряник для остальных Сталин обещает прямо: «Вот где наша сила - люди без имен. Вот этих людей смелее выдвигайте, все перекроят, камня на камне не оставят. Выдвигайте людей смелее снизу. Смелее - не бойтесь». Продолжительные аплодисменты75. Аплодировали «люди без имен», одна часть которых будет уничтожена в ближайшее время, а другая - возглавит армию в период войны.

Но никто не хотел умирать, все генералы хотели принять участие в будущей войне, в том числе и разоблаченные. 9 июня, накануне суда, Якир писал Сталину: «Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной борьбе на виду у партии - потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства»76. Если Якир «подыгрывает» Сталину, будучи невиновным, то зачем? Сделка состоялась: показания в обмен на жизнь. Сталин в курсе (без него такие решения не принимаются). Тогда можно написать по военному: задание партии выполнено, готов к новым указаниям. Или Якир считает, что его оклеветали без ведома Сталина! Тогда зачем признаваться в предательстве? Письмо приватное, не для публикации. Для Якира факт предательства очевиден, он убеждает Сталина, что его предательство - трагический эпизод, за который можно простить.

Сталин был уверен в своих подсудимых. 10 июня было принято нетривиальное решение - заговорщиков будут судить их коллеги. Было образовано Специальное судебное присутствие Верховного суда во главе с В. Ульрихом (ставший уже привычным судья на публичных процессах), в которое ввели заместителя наркома обороны Я. Алксниса, начальника штаба РККАБ. Шапошникова, командующего Дальневосточной армией В. Блюхера, командующих округами С. Буденного, И. Белова, П. Дыбенко, Н. Каширина.

Блюхер Василий Константинович (1889-1938). В 1910 слесарь Мытищинского завода Блюхер был арестован за призыв к забастовке, отсидел более 2 лет. В 1914 году ушел на фронт, но в 1915 ггоду по ранению демобилизован. С1916года - большевик. В 1917 году вернулся в армию и избран председателем полкового комитета в Самаре. Во время «Триумфального шествия советской власти» с отрядом большевиков прибыл в Челябинск, захватил там власть и возглавил ВРК.

В 1918 году командовал Уральской партизанской армией, получил первый орден Красного Знамени (всего имел пять таких орденов) за рейд от Оренбурга на Урал. Командовал дивизией, ударной группировкой, которая в 1920 году взяла Перекоп. В 1922 году командовал войсками ДВР, взял Волочаевку. В 1924-1927 годах - главный военный советник при правительстве Гоминьдана в Китае. С 1929 года - командующий отдельной Дальневосточной армией. Командовал ею в конфликте на КВЖД и в боях с японцами на оз. Хасан. Итоги этой операции не удовлетворили Сталина. Блюхер был организатором «больного террора» в своей армии. Арестован в 1938 году, погиб во время допросов.

Большинство этих судей потом будет расстреляно. Зачем же вручать судьбу опасных заговорщиков в руки подозреваемых в заговоре военачальников? Вдруг одни начнут отрицать обвинения, а другие их оправдают? Но Сталин был уверен и в большинстве судей. Посмотрим, кто проявит колебания. На всякий случай 10 июня на большинство судей Примаков по настоянию Ежова дал показания об участии в заговоре. Подстраховываясь, Сталин не считал эти показания серьезными (Шапошников снова оказался упомянут, и ничего, выжил).

На процессе 11 июня Якир, Тухачевский, Корк и Фельдман произнесли развернутые речи. Все признали свою вину. Генерал Д. Волкогонов писал в 90-е годы: «Едва ли кто из членов суда верил, что перед ними сидят «заговорщики и шпионы». Думаю, что и у Тухачевского и его сотоварищей могла где-то шевельнуться надежда: ведь суд, состоящий из людей, с которыми двадцать лет служили под одними знаменами, должен прислушаться если не к зову справедливости, то хотя бы к традициям боевого товарище-стваБ Но совесть в то время предельно скупо использовала свой вечный шанс. Остался он невостребованным и на этот раз»77. Этот весьма распространенный среди «шестидесятников» взгляд на вещи был бы хоть сколько-нибудь оправдан, если бы Тухачевский и сотоварищи пытались доказывать свою невиновность в государственных преступлениях. Но они признавали свою вину в предательстве (хотя в разных формах и в разной мере). Взаговоре обвинялись люди, которые реально могли совершить переворот, у которых были основания стремиться к изменению курса, которые и прежде вели опасные разговоры на эту тему. Они были воспитаны эпохой революционных переворотов и мятежей. Судьи имели и лич-

ные основания недолюбливать подсудимых, так что признания ложились на подготовленную почву. Почему бы Буденному не считать Тухачевского бонапартистом?

Якир и Уборевич каялись в заговоре, но категорически отрицали участие в шпионаже, а Уборевич - еще и во вредительстве. Якир участие во вредительстве вообще-то не отрицал, но на конкретные вопросы Блюхера отвечал путано и неконкретно. Да и Тухачевский, который сначала признал шпионаж, на суде уклончиво отвечал, что не знает, можно ли это считать шпионажем. Ведь речь шла о служебных контактах с немецкими офицерами. Пришлось даже подправлять стенограмму его выступления, подставляя к слову «генеральный штаб» (имелся в виду советский) слово «японский». Фельдман также убеждал суд, что если что-то и сообщил лишнего иностранцам, то это «пустяковые сведения».

Если невиновны полностью, то возможно два типа поведения: все отрицать в надежде разоблачить провокацию следствия перед товарищами по оружию, либо все признавать, надеясь заслужить этим себе жизнь. Промежуточные варианты возможны, если люди считают себя виновными, но в надежде на то, что им сохранят жизнь, готовы покаяться. Тогда «тенденция следствия» расходится с показаниями, но впечатления невиновности все равно не получается.

Тухачевский и на суде придерживается «тактики военспеца». Буденный отметил, что «Тухачевский пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде как бы свои деловые соображенияБ». Тухачевский и Буденный даже поспорили о роли танков в предстоящей войне. При чтении обвинительного заключения Тухачевский качал головой, показывая своим видом, что, как писал Буденный, «все это не совсем правда, не соответствует действительности хотя внешне производил впечатление человека очень растерянного и испуганного»78. «Все это не совсем правда»,- дает понять Тухачевский, признаваясь в подготовке переворота, вредительстве и пораженчестве. Не совсем.

Всвоем выступлении Примаков нанес удар прежде всего по Троцкому: «Кого объединило фашистское знамя Троцкого? Оно объединило все контрреволюционные элементы» Для какой цели? Для восстановления капитализма. Путь один - ломать диктатуру пролетариата и заменять фашистской диктатурой». Он высказал еще одну идею, которая последнее время волновала Сталина,- мно-

гонациональный состав коммунистической элиты способствует установлению связей с враждебным внешним миром. Озвучивая эти опасения, Примаков говорил: «Люди, входящие в заговор, не имеют глубоких корней в нашей Советской стране потому, что у каждого из них есть своя вторая родинаБ.»79. Те, кто инструктировал Примакова, не замечали, что этот шовинистический акцент роднил коммунистический тоталитаризм как раз с фашизмом.

В ночь на 12 июня маршал и командармы были расстреляны. Некоторые перед расстрелом кричали «Да здравствует коммунизм!» и даже «Да здравствует Сталин!» Они проходили проверку до конца.

Уже 20 июня было арестовано 980 офицеров, в том числе 29 комбригов, 37 комдивов и 21 комкор.

Итак, характер признаний военных на следствии и процессе 1937 года не дает оснований для утверждения о полной фальсифицированности процесса. УСталина были основания опасаться военного переворота на начальном этапе разгрома партийных кланов. Военным было, что скрывать от него. Однако события апреля-июня 1937 года наводят на мысль, что Сталин наносил не превентивный удар, а парировал внезапно обнаруженную смертельную опасность.

И это имело решающее значение для судеб страны. Чтобы реализовать стратегию создания монолитной индустриально организованной власти, Сталин до апреля 1937 года методично проводил свою «антитеррористическую операцию», которая должна была завершиться разрушением бюрократических кланов (прежде всего Ленинградского, Украинского, Азово-Черноморского, некоторых отраслевых). Однако тотальное уничтожение партийных кадров пока не требовалось. Враждебные силы были идентифицированы и взяты на прицел: бывшие оппозиционеры, лидеры нескольких партийных кланов.

Внезапная «угроза с тыла» доказала Сталину и его ближайшему окружению: оппозиционное движение организуется гораздо быстрее и шире, чем казалось. Даже «неправовые» методы расследования НКВД не позволяют разоблачить врагов, обступающих со всех сторон сталинскую олигархию. Самосохранение власти и стратегии диктовало единственный выход - тотальный социальный террор, удары не по конкретным целям, а по площадям. Погибнут тысячи невиновных, но и заговорщики не выживут.

Без Сталина

Говорят, история не знает сослагательного наклонения. Не будем недооценивать историю. Она знает больше, чем слепой фатализм. Персонажи этой трагедии - не застывшие статуи. Живые участники событий действовали на пересечении исторических альтернатив. От них зависело, как пойдут события. Иоценить их можно, только если знать, куда направился бы поток событий, если бы Сталин проиграл.

В 30-е годы власть Сталина висела на волоске. Кэтому времени в стране сложилась революционная ситуация. Если бы крестьянские восстания нашли своего вождя или вождей, умелых организаторов, если бы городские массы протестовали чуть решитель-нееБ Карательная машина коммунистов принимала превентивные меры. Их оказалось достаточно. Но в 1930 году этот исход был еще неизвестен. Антибюрократическую революцию ожидали - кто с надеждой, кто с ужасом. Революция сорвала бы форсированную индустриализацию, но в стране не было сил, которые выступали против социального государства и инвестиций в промышленность.

Сегодня мы знаем, что новый Февраль 1917 г. в СССР не грянул. Причины этого - не только в организованном сопротивлении режима, но и в благоразумии широких масс, уже переживших опыт кровавой гражданской войны. Сталин не оставил народному недовольству возможностей для легального выхода, но показал, что его мир может быть страшнее войны. Призрак революции продолжал витать над страной. Ивыстрел в Кирова означал, что миллионы «маленьких людей» готовы выместить свои беды на правящей элите. Нужно было вывести страну из этого положения, успокоить людей, улучшить их жизнь. Икоммунистической элите тоже хотелось нормальной жизни, благополучия. Кэтому идеалу вел переход от тоталитаризма к более умеренному авторитарному режиму, с расширением прав личности. Такой режим предполагает постепенный распад правящей элиты на все более влиятельные кланы, возрождение гражданского общества. Такой путь наша страна проделала в 50-80-е годы. Отказ от сталинской системы обеспечил расцвет советской культуры, не помешал продолжить индустриализацию, расширить сферу влияния СССР, но с меньшими, чем раньше, жертвами. Был ли период 1937-1956 годов потерянным для страны? Как развивалась бы страна, если бы в 1934-1937 гг. Сталин был бы отстранен от власти?

Картина, которую рисуют авторы, придерживающиеся державной идеологии и симпатизирующие Сталину, мрачна: «Если бы они взяли власть - что бы было? Это мы тоже можем себе представить. Борьба группировок, свара у опустевшего трона, и, в лучшем случае приход нового диктатора, а в худшем - то, то мы имеем теперь, но с Гитлером у границ». И, наконец, самое страшное - приход к власти Троцкого, «вокруг которого сплотилось все, что было антисталинского в государстве»80. Ну что, страшно?

Страшно от монополизации публицистами проблемы исторических альтернатив. Конечно, кто-то может считать, что ситуация конца 90-х годов - это самое страшное. Но уверенность в том, что устранение Сталина привело бы к скачку сразу в 90-е годы, выглядит антиисторично. Задача модернизации и внешняя угроза сплачивали общество, и только зрелость индустриальной системы, а потом ее кризис могли привести к событиям, аналогичным пере-стройке81. Смена стадий общественного развития имеет свою логику82. После смерти таких деятелей, как Иван Грозный, Петр I и Сталин, борьба его наследников за власть в течение десятилетий не приводила к распаду страны. «Свара у опустевшего трона» не мешала народу жить. Апри сохранении сталинского режима та же свара за трон привела к гибели сотен тысяч людей и трагедии миллионов.

Ачто же делать с Гитлером у границ? Позвольте, у каких границ? В 1937 году Германия находилась в пределах Версальского договора. Сталин и Гитлер еще не поделили Восточную Европу, еще не создали советско-германскую границу. Конечно, Тухачевский делал бы то же самое, но только при условии отсутствия ожесточенной борьбы за власть в тылу. При сохранении гражданского контроля за военными лидерами внешняя политика СССР развивалась бы без Сталина менее авантюристично, чем в реальности в 1939-1941 годах. При быстром установлении военной диктатуры и форсированной подготовке к войне с Западом СССР был бы готов к столкновению с Германией раньше (без разрушительной для армии паузы великой чистки 1937-1938 годов).

И, наконец, самое страшное - Троцкий. Мы уже видели, что нет никаких признаков сплочения именно вокруг Троцкого «всего антисталинского». Вслучае прихода к власти коалиции большевистских вождей Троцкий оказался бы не в центре, а на левом фланге этой коалиции. При всем уважении к Троцкому, товарищи по партии оставили бы себе наиболее важные посты руководите-

лей экономики, вооруженных сил и внешней политики. На долю Троцкого осталось бы какое-то одно направление деятельности или удел влиятельного диссидента.

Шансы на возвращение к власти более умеренных лидеров партии были значительно реальнее, так как за ними стояли реальные интересы внутри страны. По мнению Р. Конквеста, «можно было представить себе ситуацию, при которой Киров, Куйбышев, Орджоникидзе сидели бы в Политбюро с Бухариным и Пятаковым, может быть, даже и Каменевым, осуществляя умеренную программу»83. Такая перспектива не кажется столь уж неправдоподобной, если вспомнить, что в 50-е годы режимы в Польше и Венгрии были возглавлены людьми, прежде репрессированными. Учитывая разный интеллектуальный уровень лидеров оппозиции и членов Политбюро начала 30-х годов, можно допустить, что в случае отстранения от власти Сталина и одного-двух его ближайших сподвижников либо их гибели, новому руководству было бы трудно обойтись без видных оппозиционеров (тем более что жизнь во многом подтвердила их правоту).

Напуганные террором, поправевшие лидеры партии могли, как в 1953 году, устранить с арены наиболее опасных «товарищей» (Сталина и его преданных соратников, потом, может быть, и Троцкого). Но затем, из чувства самосохранения, лидеры бюрократических кланов и фракций отказываются от практики уничтожения политических противников. Так произошло в СССР в 1957 году. Это вело к плюрализму хотя бы в партии, а потом - в обществе. Сохранение левых коммунистов в руководстве способствовало бы также самоуправлению на местном уровне для рабочих и отчасти - крестьян. Правые коммунисты санкционировали бы новый выход крестьян из колхозов, как это было в ряде стран Восточной Европы в 50-е годы.

При плюралистичной политической системе необходим постоянный поиск компромисса социальных слоев и идеологических альтернатив. Каждый шаг требует длительных обсуждений. Это позволяет добиваться большей компетентности и согласованности, но развитие может быть только эволюционным. Оно требует соответствующих кадров, возвращения в общественную жизнь «недобитых» спецов. Быстрые, революционные перемены возможны либо с опорой на демократию- массовая поддержка радикальных перемен снизу, либо на волю центра. Сталинская альтернатива отказалась от поиска оптимального соотношения авторитарной

с‹-

воли и остатков демократической инициативы, в которую еще верили левые и правые большевики. Но переход к тоталитарной модернизации страны, ломающей общество через колено, означал огромные издержки, массовое недовольство. Победа оппозиции, восстановление плюрализма означало бы умиротворение общества, но затем могло привести к разложению самой системы коммунистической диктатуры, а в дальнейшем- и к либерализации, «обуржуазиванию» страны. Подобный процесс в 50-80-е годы происходил в таких разных странах, как Испания, Португалия, Польша, Югославия и др.

Но Сталин всегда опережал своих противников. Он не боялся случайно уничтожить тех, кто никогда не решился бы на сопротивление. Столкнувшись с угрозой (реальной или потенциальной), вождь нанес «удары по площадям» и таким образом в корне ликвидировал опасность, грозившую его власти.










Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх