"ПРИЕЗЖАЙТЕ К НАМ В МОСКВУ!".

ГЛАВА ПЕРВАЯ, начатая в конце 2000 года после семи лет наблюдений автора за делами героя этой книги, который постоянно в пути между городом (Москва) и миром


Однажды, проходя по заснеженной ночной Большой Грузинской улице, я увидел громадную статую. Фигура с воздетыми к небу руками мелькнула неожиданно над глухим забором. За ним в советские времена в старинной московской усадьбе помещалось посольство Западной Германии, куда-то переехавшее отсюда.

Что за статуя, кто в тереме живет? Оказалось, художник, о котором я почти ничего тогда не знал. Поразило, что целое здание на Пресне передали ему одному. Захотелось узнать, кто такой, этот Церетели. Долго пришлось дозваниваться до легкого на подъем хозяина усадьбы, прежде чем произошла наша первая встреча. Не пользуясь поездами, он перемещался по всему миру на самолетах. Регулярно летал в Америку, Испанию и Францию, на родину в Тбилиси. Там к тому времени закончилась гражданская война. В Соединенных Штатах Америки лечилась от рака жена. И туда наведывался постоянно. В Севилье устанавливалась статуя Колумба. Дела звали в Париж, штаб-квартиру ЮНЕСКО, где прибывшего встречали как шефа московского фонда содействия этой всемирной организации по делам культуры…

В ХХ веке на Пресне, клочке московской земли, не раз решалась судьба России. В 1905 году боевики убивали здесь полицейских. Армия ответила огнем артиллерии. В конце века вновь сошлись друг против друга армия и народ. Крупнейшая держава мира распалась на куски. Чуть было не началась гражданская война. В прямом эфире все видели, как танки стреляют по "Белому дому". На встречу я шел мимо черных от огня стен разогнанного парламента. Замерли часы на башне.

Дважды Москва и москвичи спасали президента России. Первый раз в конце лета 1991 — город пришел ему на помощь. Раньше танков "Белый дом" оцепили бетоновозы и бульдозеры. Второй раз осенью 1993 года, когда военные выжидали, москвичи во главе с Юрием Лужковым поддержали Бориса Ельцина. Церетели был на их стороне. Хотя и при рухнувшем социализме ему жилось очень хорошо. Можно даже сказать — отлично.

Почему книгу о творце начинаю с упоминания о борьбе за власть? Если бы Ельцин и Лужков проиграли тогда, судьба художника сложилась бы иначе, не смог бы он установить в Москве свои монументы. И мне не о чем было бы писать.

* * *

При каких обстоятельствах познакомился Церетели с президентом и мэром?

Когда первый секретарь Московского горкома партии Ельцин побывал в Тбилиси, то по дороге между городом и аэропортом увидел «Прометея».

— Это обелиск Зураба…

У здания ЦК партии золотыми шарами сиял фонтан.

— Это фонтан Зураба…

Со склона горы по широким каменным ступеням ниспадал водопад, омывая красные знамена.

— Это мозаика Зураба…

Вечером московского гостя повезли в загородный дом автора изваяний и мозаик. Инженер-строитель, бывший прораб и начальник домостроительного комбината, сооружавший типовые дома на Урале, ничего подобного не видел. Среди сотен картин и статуй Ельцина больше всего заинтересовали эскизы и макет детского парка. Проект состоял из двух ансамблей, удаленных друг от друга. Один замышлялся у Тбилисского моря. Там дети попадали в мир прошлого и настоящего Грузии. Из нее на самолете переносились в Москву. Там перед ними возникали в миниатюре древние русские города с золотыми куполами, памятники всей Земли. Такой задумывался парк для детей всего Советского Союза.

Церетели довольно долго жил и работал в Америке, где работал и преподавал живопись. Там, за океаном, побывал в чудном парке, созданном гением Уолта Диснея. Американский сказочник воспроизвел в натуре мир своих мультипликаций. Впервые не театр, а парк стал ареной действия сказок и фантазий, где выступали Микки Маус и другие известные герои американских детей. После Америки Церетели преподавал в Тбилисской академии художеств. И со студентами разрабатывал проект подобного детского парка. Его персонажи должны были в годы "холодной войны" протянуть руку дружбу Мики Маусу.

Церетели не был первым, кто задумал в Москве создать национальный детский парк. Идея возникла у Никиты Хрущева. Он пытался догнать Америку не только по кукурузе. Все началось по пословице "Не было бы счастья, да несчастье помогло". В программе официального визита Хрущева в США вслед за посещением Голливуда значился Диснейленд. Там Никиту Сергеевича поджидала толпа американцев. Не все из них были настроены благожелательно к лидеру Советского Союза. В начальника полиции, обеспечивавшего безопасность высокого гостя, недовольные бросили помидоры. Опасаясь повторения инцидента, местные власти отменили осмотр парка. Хрущев расценил этот шаг как "полицейскую провокацию". И распорядился начать проектировать детский парк в Москве. Дело поручили комсомолу, имевшему опыт строительства Артека, "пионерской республики" в Крыму. Однако после отставки Хрущева проект приказал долго жить…

Когда Ельцин неожиданно увидел в мастерской Церетели эскизы и макет парка, то, полный радужных планов, пообещал на правах хозяина Москвы:

— Мы вам во всем поможем!

Тотчас, не выходя из дома, первый секретарь МГК закрутил колесо отлаженной столичной административной машины. В состав сопровождавших его лиц входил главный архитектор города. Он немедленно позвонил в Москву и дал поручение сотрудникам срочно показать Борису Николаевичу все наработки: и Церетели, и те, что пылились на полках московских мастерских со времен Хрущева.

Тогда Ельцин слов на ветер не бросал. Подгоняемые его палкой московские архитекторы молниеносно провели не только обсуждение проектов, но и творческий конкурс. В нем победил Церетели. На Крымской набережной в залах художественного лицея разместилась мастерская по проектированию детского парка. Сюда он зачастил, задумав посостязаться с Диснеем. Придуманная им концепция масштабного развлекательного комплекса упорно искала выход. Казалось, вот-вот при неожиданной поддержке Московского горкома партии она материализуется. Образы маленькой страны множились в макетах, эскизах, чертежах.

Давно в излучине Москвы-реки, застроенной избами деревни Нижние Мневники, власти города берегли 300 с лишним гектаров земли. По Генеральному плану она отводилась для крупной выставки. Лес, река, холмы соседствовали с новыми жилыми кварталами. Лучшего места для национального детского парка в громадной Москве найти было нельзя. К этому зеленому оазису начали «привязывать» новый проект московские архитекторы. На этот раз во главе с Церетели.

В истории Москвы известны большие проекты, которые триумфально начинались и с конфузом заканчивались. Под орудийные залпы и звон колоколов закладывала Большой дворец в Кремле Екатерина II. Тихо, без лишних слов, императрица работу прекратила, восстановив на прежнем месте разобранную ограду. При Сталине взорвали храм Христа Спасителя и приступили к строительству Дворца Советов, чтобы на его месте поднять в небо башню со статуей Ленина. В итоге над фундаментом дворца соорудили плавательный бассейн.

Хрущев проектирование детского парка не раз притормаживал. Когда над Уралом сбили американский самолет-шпион, 600 миллионов рублей, выделенные на детский парк, бросили в топку "холодной войны". Тогда заморозили и проект Всемирной выставки в Москве. На ней Хрущев намеревался показать достижения своего "великого десятилетия". Место для павильонов облюбовали на просторах Юго-Запада. Туда срочно потянули линию метро с конечной станцией «Юго-Западная». Она открылась в чистом поле. Однако выставку, пойдя на международный скандал, сорвали, устремившись в гонку вооружений.

Все пошло прахом — и дворец Сталина, и выставка, и парк Хрущева. Нужна была политическая воля нового лидера, чтобы реанимировать давний проект детского комплекса. Эту роль взял на себя Ельцин, скорый на крутые решения. Одним устным распоряжением дело не закончилось. Первый секретарь МГК посетил градостроительную выставку. Ему показали эскизы и макеты, проект победителя.

— Давно удивляюсь, почему в Москве нет такого парка, — подытожил Ельцин обсуждение, — давайте, действуйте, — сказал обрадованным архитекторам. И убыл на Старую площадь. Откуда вскоре ему пришлось уйти. Вслед за его вынужденной отставкой прекратилось (в который раз!) финансирование проекта детского парка.

Церетели не пал духом, написал письмо в ЦК КПСС на имя Генерального секретаря Михаила Горбачева. Тот хорошо знал автора письма и поддержал его просьбу. Снова завертелись колеса административно-командной системы. Полетели из центра письма в столицы союзных республик с призывом принять участие в проекте парка для детей Советского Союза. Идею поддержали все республики СССР. В паруса детского парка задули ветры перестройки. Даже развал государства не стал помехой проекту. Более того, после августа 1991 года дело двинулось в заданном направлении с большим ускорением: ведь именно Ельцин оказался у руля государства в Кремле.

* * *

Когда танки ушли из Москвы, случилось то, что бывает в дни революций. С пьедесталов низвергли памятники Дзержинскому, Свердлову, Калинину, отцам-основателям Советского Союза. Чуть было не рухнул монумент Ленину.

Работам Церетели в Москве такая участь не грозила. Далеко от бушующей толпы скакали его бронзовые кони на олимпийском ипподроме. У Тишинского рынка подпирал небо бронзовый венок над литерами славянской и грузинской вязи, свившимися в ствол монумента в честь российско-грузинского единства.

Церетели не ваял ни Ленина, ни его соратников. Медаль с профилем Ильича ему вручили в Кремле не за ленинскую тему, а за детский городок в Адлере. В Ульяновске, на родине вождя, пришлось работать, когда отмечалось с невиданным размахом столетие основателя КПСС и СССР. Даже там, как ни удивительно, у него все обошлось без бюста и статуи вождя. У дома, где родился Владимир Ильич Ульянов, на дне водного бассейна поплыли шестьсот пятьдесят разноцветных рыбок.

Придя к власти в России, Ельцин благоволил к столице. Она служила надежной опорой его неокрепшей власти. Москва при нем сорвала кандалы строительных норм и правил, по которым прозябала при Хрущеве и Брежневе. По этим правилам город ничего крупного построить без решения правительства СССР не имел права. В пределах Садового кольца монументальные здания, как правило, не сооружались. Бурное строительство происходило на окраинах, где росли кварталы типовых зданий — одинаковые дома, школы и больницы, кинотеатры и универсамы. В центре исключения допускались для ЦК КПСС, силовых министерств, руководимых членами Политбюро. У города десятки лет не хватало средств на гостиницы, театры и музеи, монументы и памятники.

Все изменилось после августа 1991 года. Мэрия Москвы получила на бланке с гербом РСФСР Указ президента Российской федерации "О создании Фонда возрождения Москвы". Этим указом открывалось финансирование из "целевого Фонда президента России", добровольных взносов, пожертвований и других источников, появившихся при рыночных отношениях. В приложении к Указу определялись 13 объектов, строительство и реконструкция которых обеспечивались финансами в первую очередь. При этом не делалось различия между федеральной и муниципальной собственностью.

Под номером 1 значился Храм Христа Спасителя. Под номером 3 — памятник Победе на Поклонной горе, позорный долгострой СССР. В перечень попал "Детский парк чудес". За такие большие проекты взялась Москва, не согласовывая, как прежде при советской власти, каждый шаг в правительстве государства, министерствах и госкомитетах. Проще говоря, Ельцин дал отцам города карт-бланш, делайте, как считаете нужным, без моих министров.

Результат не заставил себя долго ждать. Снова, как в предвоенные годы, появились строители на главной улице, Тверской, чтобы заполнить пустоты, зиявшие между домами со времен Сталина. Москве разрешено было не только возводить монументальные здания, но и возрождать храмы, памятники архитектуры, уничтоженные при советской власти. На Соборной площади Кремля на прежнем месте заиграло Красное крыльцо. На Красной площади воссоздали Казанский собор и Иверские ворота, один из символов древней столицы.

* * *

В дни, когда составляли проект указа о Фонде возрождения Москвы, состоялось знакомство премьера правительства города Лужкова с художником Церетели. На мой вопрос, когда это случилось, оба отвечали, не сговариваясь, одними и теми же словами: "Кажется, знакомы мы были всегда". Знакомство превратилось в дружбу.

Идея детского парка пришлась по душе премьеру, отцу двух маленьких девочек. У дороги, проложенной в Нижних Мневниках, он под звуки оркестра заложил гранитный камень с надписью, что именно здесь будет построен "Детский парк чудес". А Ельцин подписал — "Распоряжение президента Российской Федерации о проекте "Детского парка чудес" в городе Москве".

Первый пункт этого распоряжения обещал 30 миллиардов рублей — на проектирование и строительство. Тем же распоряжением создавалась на земле парка свободная таможенная зона. Полученная прибыль от выстроенных здесь гостиниц и ресторанов должна была пойти на развитие парка.

Печально сложилась бы судьба всех больших проектов Лужкова, под которыми в качестве гаранта подписался Ельцин, если бы в октябре 1993 они оба не удержали власть. За полгода до событий той осени, в доме на Большой Грузинской улице, 15, справил новоселье Церетели. Как новый арендатор, он обязался привести в порядок запущенный германскими дипломатами особняк. Комнаты и залы начали заполнять картины, а сад двора — статуи. В бывшем доме посольства появилась давно обещанная ему в Москве большая мастерская. О такой мечтал много лет, теснясь в квартире на Тверском бульваре. Ее он получил под мастерскую, когда стал соавтором ведущих московских архитекторов в середине шестидесятых годов. Тогда началась жизнь на два дома в столицах Грузии и России. На Тверском бульваре располагались рядом и квартира, и мастерская, совсем маленькая по сравнению с той, что осталась в родном Тбилиси.

В мастерской на Пресне были слышны выстрелы, гремевшие во время осады "Белого дома". В той борьбе образовались в одном городе два правительства, два центра власти — России и Москвы. Один — возглавлял президент Ельцин, другой — Лужков, занявший должность мэра после неожиданной отставки профессора Гавриила Попова, первого избранного мэра Москвы. Эти политические обстоятельства сыграли определяющую роль в судьбе героя этой книги.

Двоевластие, сложившееся в Москве, объясняет многие парадоксы конца ХХ века. С одной стороны — развал страны, война на Кавказе, обнищание народа, упадок экономики. С другой стороны, в это самое время — строительный бум в Москве, возрождение памятников архитектуры, "большие проекты Лужкова". Столица засверкала днем всеми цветами радуги фасадов, засияла ночью светом лучей, рисующих изощренную пластику зданий. А в провинции на таком ярком фоне — отключали свет и тепло в домах.

До описываемых событий — в городе насчитывалось 500 тысяч строителей. Они соорудили вокруг центра новую Москву, поражавшую иностранцев кварталами типовых зданий. После распада СССР строители неожиданно остались без средств. Реформаторы переложили всю тяжесть муниципального строительства на плечи местной власти, в том числе на Москву. Церетели ничего не воздвиг бы, если бы строительный комплекс столицы при возникших форс-мажорных обстоятельствах тогда рухнул, как это случилось в других больших городах.

Правительству Москвы в новых экономических условиях потребовалось мужество, как во время осады "Белого дома". Оно в полном составе подало в отставку, несогласное с политикой реформаторов, "обвальной приватизацией". Лужков публично обозвал ее «чубайсизацией», по фамилии Анатолия Чубайса, заместителя премьера правительства России. Под ногами Ельцина зашаталась опора, которой он был обязан властью. Президент пошел на компромисс. Мэр Москвы и его правительство вернулись к исполнению своих обязанностей, получив право проводить рыночные преобразования по московскому сценарию. Но и помянутый радикал-реформатор остался на вершине федеральной власти. Он жаждал реванша. И, не выходя из-за кулис, начал тайную борьбу с мэром Москвы, подключив к схватке орудия крупного калибра — СМИ, первый канал Общественного Российского телевидения, сокращенно — ОРТ. Заместитель премьера по должности состоял членом Попечительского совета и Совета директоров ОРТ. Объектом нападок СМИ стали "большие проекты Лужкова" и Москва.

Она представала в публикациях и телепередачах в черном свете, когда на самом деле быстрей всех начала подниматься с колен. Армия строителей возросла на четверть миллиона бойцов, 25 полнокровных дивизий! Они повели тотальное наступление по всему фронту от Красной площади до окраин. Москва возвращала жизнь старинным улицам и домам, обустраивала Поклонную гору и Манежную площадь, возрождала громадный Храм Христа. Вот почему оказался востребованным Церетели.

Не зная механики политической жизни, невозможно объяснить не только триумфальный взлет художника. Противоборство двух правительств являлось первопричиной яростной полемики, в центре которой оказался мастер и его изваяния. Ему не удалось спасти от «чубайсизации» крупнейший в Европе комбинат художественного литья, построенный под Москвой Союзом художников СССР. В его цехах льют пластмассовые бутылки. Но старейшему в стране заводу монументальной скульптуры в Санкт-Петербурге он помог устоять. Там отлили его двуглавого орла для "Белого дома", взлетевшего на место демонтированных часов. И двуглавых орлов для Кремля. Они заменили упраздненный герб РСФСР.

* * *

Эскизы орлов рисовались в мастерской на Пресне. Достойной той, что осталась в Тбилиси, где побывал Ельцин. В памяти президента России не угасли вспоминания о горячем приеме. Не он один испытал грузинское гостеприимство на склоне горы Багеби. Там побывала Тэтчер, премьер Англии, первые лица государств, посещавшие столицу советской республики Грузии. В программу их пребывания включали посещение дома и мастерской Церетели. Он опровергал устоявшееся на Западе представление об аскетизме и бедности советских людей. Вписанный в гору разновысокий дом в саду, заполненный картинами, эмалями, стильной мебелью, отличался необыкновенным размахом.

Ничего подобного не имели крупнейшие художники Москвы, даже те, кого общественность считала «придворными». У скульпторов, ваявших громадные статуи вождей, у живописцев, творивших по заказу правительства СССР большие картины — ничего подобного не наблюдалось. В лучшем случае они могли обзавестись деревянным домом в Подмосковье или построить дачу.

На Западе преуспевавшие художники, такие как Пикассо, Дали, Шагал, владели особняками, дворцами, замками, никто не мешал им обзаводиться недвижимостью, антиквариатом, заводить счета в банках. В истории советской Москвы известен единственный случай, когда в двадцатые годы, при новой экономической политике, архитектор-художник Константин Мельников возвел в переулках Арбата собственный каменный дом.

В Грузии частный двухэтажный дом в деревне мог построить из камня и при советской власти чуть ли не каждый крестьянин. Стоило пересечь речку Псоу, границу России и Грузии, как тотчас перед глазами возникали невиданные на российских просторах двухэтажные дома с навесом для машины.

Деревня Багеби раскинулась с давних пор на горе поодаль от старого Тбилиси. Город подошел к ней новыми кварталами. В том предместье никто не помешал признанному художнику превратить рядовую советскую дачу в просторный особняк, куда, не ударив в грязь лицом, можно было пригласить главу любого государства.

Особняк на горе превратился в музей. Картины, написанные хозяином, заполнили стены комнат и коридоров. Даже на двери туалета висела одна из них. А двор с видом на Тбилиси обжили изваяния сказочных персонажей, волновавших воображение не наигравшегося в годы военного детства Зураба. В этом райском уголке принимал он и Ельцина. Ничего подобного, повторюсь, бывший секретарь уральского обкома КПСС не видел в родном Свердловске Екатеринбурге. Да и в Москве и в Московской области ему при всем желании показать подобный особняк-музей никто бы не мог.

До революции художник Виктор Васнецов по собственному проекту возвел сравнительно небольшой деревянный дом за Садовым кольцом, украсив его картинами и мебелью, выполненной по собственным рисункам. Земля там считалась окраиной и стоила сравнительно недорого. Купец первой гильдии коммерции советник Павел Третьяков в Замоскворечье заполнил собственный особняк купленными картинами. В Абрамцеве друзья-художники превратили подмосковную усадьбу промышленника и мецената Саввы Мамонтова в дом-музей. Но чтобы художник за свои труды заимел просторную усадьбу или городской особняк, такого и до 1917 года никому не удавалось. Левитан занимал флигель мецената, одного из Морозовых, давшего ему кров. Суриков арендовал квартиру в доме князя Голицына. Серов жил в квартире маленького дома. В подмосковных дачах советских художников-академиков было просторнее, чем в столичных квартирах. Но и там все выглядело бедно по сравнению с тем, что могли себе позволить признанные живописцы и скульпторы Запада.

Дом в Багеби Церетели украсил всеми средствами искусства, которыми владел. Нет такого пластичного материала, который бы ему не подчинялся. Первый секретарь МГК увидел картины, статуи, витражи, эмали и мозаики. Портреты и натюрморты полыхали огнем. Пораженный Ельцин не только пообещал поддержку, о которой шла речь выше, но и предложил, прощаясь:

— Приезжайте к нам в Москву. Мы дадим вам большую мастерскую.

Слово свое сдержал, когда стал президентом России. А старая мастерская на Тверском бульваре начала служить скульптурной студией.

* * *

Как складывались у художника до этой встречи отношения с первыми лицами СССР? Со Сталиным и Хрущевым по молодости лет — познакомиться не успел. Когда в Манеже Никита Сергеевич распекал живописцев за картины, написанные не по канону, к которому неистовый Хрущев привык, молодой Зураб жил далеко от Москвы.

После смерти опального Хрущева его родственники обратились к Церетели с просьбой выполнить надгробие Никиты Сергеевича на Новодевичьем кладбище. Вместе с сыном покойного он побывал там и сделал замеры могилы. Но в силу особых отношений, которые сложились у Хрущева с Грузией, от лестного предложения пришлось отказаться. Церетели предложи взамен себя кандидатуру Эрнста Неизвестного. Он, как известно, выполнил заказ семьи и тем самым прославился необыкновенно. Это — версия со слов несостоявшегося автора проекта.

Привожу другую версию сына Хрущева, Сергея Никитича, об участии в этой истории нашего героя:

— Я не был близок к искусству, да и не очень-то помнил, что Неизвестный был в Манеже одним из главных «педерасов», по словам отца. Я с ним встретился, посмотрел на его работы с некоторым удивлением, но решил, раз говорят лучший, значит так и есть. Неизвестный обещал подумать. На следующий день я встретил Зураба Церетели, который тоже захотел делать памятник. Мы с ним поехали на Новодевичье кладбище, он долго там все измерял. В конечном итоге его памятник должен был получиться размером в эту комнату. А через два дня одна знакомая, которая сотрудничала с органами, рассказала, что в конторе, то есть в КГБ, опять шум. "Тебе очень рекомендуют найти нормального московского скульптора, а не Неизвестного и не грузина". Рекомендовали не только мне: пришли к Церетели, к Неизвестному, которому пообещали не дать государственную премию, если он будет делать памятник Хрущеву. С тех пор Церетели я не видел".

К слову сказать, на Новодевичьем кладбище установлены десятки надгробных памятников работы Церетели. Один из них выполнен на могиле Николая Фирюбина, заместителя министра иностранных дел СССР, мужа Екатерины Фурцевой. Другой — на могиле Виктора Найденова, главного государственного арбитра СССР. Они указаны в справочнике "Новодевичий мемориал". Но книга эта не содержит всей информации. Среди более поздних заказов — надгробие матери Ельцина, матери его жены Наины Ельциной, родственников многих известных политиков. Когда умер Святослав Рихтер — пригласили сделать маску руки гениального пианиста. Снять маску лица не захотела безутешная вдова, лишив тем самым скульпторов документальной основы для памятника.

С Брежневым довелось общаться в официальной обстановке. Из его рук принимал награды в Кремле. То были протокольные встречи, не оставившие следа в отношениях с Генеральным секретарем и Председателем Президиума Верховного Совета СССР, главой партии и государства. Видел и слышал Леонида Ильича однажды на заседании Политбюро, когда решался вопрос о командировке в США для работы над монументами для Специальной олимпиады 1979 года. Об этом подробно — далее.

С членами Политбюро Церетели встретился летом 1980 года при осмотре сооружений Московской Олимпиады. Тогда он занимал официальную должность главного художника Игр. В полном составе, но без хворавшего Брежнева, три года спустя Политбюро прибыло на Тишинскую площадь. В тот день торжественно открывался обелиск в честь 200-летия Георгиевского трактата. Тогда автору монумента пожимали руки и говорили дежурные слова, которые забываются после их произношения.

При недолгом правлении Юрия Андропова пригласили в Кремль, когда удостоили второй раз звания лауреата Государственной премии. Президент СССР Михаил Горбачев вручил Золотую звезду Героя СоциалистическогоТтруда. В архиве Церетели хранится виденная мною фотография Раисы Максимовны с ее автографом, где она "благодарит за внимание". Подпись датирована 1979 годом, когда ее муж служил в Ставропольском крае. Михаила Горбачева с супругой принимал на Тверском бульваре вместе с президентом США Бушем-старшим и супругой, Барбарой, о чем рассказ впереди.

Легендарный министр иностранных дел и член Политбюро ЦК партии Андрей Громыко называл Зураба "главным художником МИДа" в ту пору, когда он создавал образы СССР в интерьерах посольств во многих странах мира, в Европе, Азии и Америке.

* * *

По всей вероятности, главным архитектором МИДа Громыко считал Михаила Посохина. Будучи много лет главным архитектором Москвы, он не замыкался в границах Московской кольцевой автомобильной дороги. Посохин проектировал посольства СССР в разных странах. За ним не раз следовал соавтор — художник Церетели. Последнее сооруженное по их проекту посольство открыли в Вашингтоне после смерти архитектора.

Церетели не приходилось думать о госзаказах, они поступали не только благодаря Посохину, но и напрямую от ВЦСПС, МИДа, Министерства обороны, ЦК компартии Грузии и других инстанций.

Чтобы их выполнить, жил и работал в разных странах. Таким образом, поле его деятельности много лет находилось далеко от столицы СССР. Те работы не попадали на глаза профессиональным критикам. Искусствоведы не приглашались на церемонии по случаю открытия посольств. Они не могли увидеть и оценить труд художника в столицах далеких стран. Общественность не имела ни малейшего представления, что делал художник за пределами СССР, какие творческие вершины взял, прежде чем вышел на просторы Поклонной горы. Мало кто из искусствоведов представлял, каким универсалом стал он за годы зарубежных командировок.

По неписаным правилам игры, принятым в СССР, каждая из республик выделяла лидера. Так, первым художником от Азербайджана считался Таир Салахов, от Украины — Татьяна Яблонская, Армению представлял Мартирос Сарьян, Грузию — Ладо Гудиашвили. Они удостаивались золотых звезд Героев, всех мыслимых наград и почетных званий, им посвящались монографии, статьи в профессиональных журналах. Их положение на Олимпе никем не оспаривалось, оно находилось вне критики. Никто не смел, да и не имел особого желания подвергать творчество этих корифеев беспристрастному обсуждению.

Ничьих интересов в самой столице СССР, Москве, названные творцы не затрагивали. Они делали свое дело вдали от Садового кольца, где кипели страсти вокруг имен других мастеров, отрезавших лакомые куски от государственного пирога. В Москве в области монументального искусства первенствовали Николай Томский и Евгений Вучетич. Первому принадлежат статуи Гоголя и Кутузова в Москве, по его проекту памятник в честь Победы начали строить на Поклонной горе. Второй — прославился мемориальными комплексами в Берлине и Сталинграде, памятником Дзержинскому в Москве, стоявшему до августа 1991 года в центре города. В этот узкий круг входил Лев Кербель, автор Карла Маркса и Ленина в Москве. Обласканные в высших сферах, эти замечательные мастера не пользовались популярностью в кругах московской интеллигенции. По установившейся в России традиции, любой художник, самый талантливый, в роли «придворного» архитектора или скульптора, живописца, терял привлекательность, порождал зависть и слухи, превращавшиеся молвой в злые наветы. В правительственной прессе, а другой фактически не существовало, их хвалили, за глаза — ругали.

Церетели мало волновало, что говорят о нем на московских кухнях, какое суждение высказывает общественность столицы. Его знали и уважали члены комитета по Ленинским и Государственным премиям, трижды присуждавшие ему золотые медали. Дмитрию Шостаковичу, Сергею Герасимову, Галине Улановой, Раисе Стручковой, академику Олегу Швидковскому и другим членам этого ареопага не нужно было особо представлять Зураба Церетели.

Времени на общение с влиятельными столичными искусствоведами и критиками, главными редакторами газет и журналов у вечно занятого и перемещавшегося между городами и странами Зураба — не оставалось. Он не давал интервью в Москве. Мнение журналистов его особенно не интересовало. Все решалось в коридорах власти другими людьми.

Много лет длилось тесное общение с московским искусствоведом Дмитрием Швидковским. Тот долгие годы наблюдал за творчеством друга и составлял монографию, ставшую частью альбомов под названием "Зураб Церетели".

В Советском Союзе не один Церетели удостоился столь высоких наград и в таком количестве за монументальные работы, как он. Лауреатами Ленинской и Государственных премий, Героями Социалистического Труда, народными художниками СССР были Томский и Вучетич. Первый из них получал ордена и премии за образы Ленина, второй — за "воссоздание важнейших событий истории Советского государства". Высших наград удостаивались Владимир Серов и Борис Иогансон за картины о Ленине, за все те же "историко-революционные темы", генеральные в советском искусстве, за развитие единственного признаваемого официально правящей партией метода социалистического реализма.

Вместе с ними Церетели награждался Кремлем совсем за другие темы — за помянутых рыбок в водном бассейне на родине Ленина, фантастические изваяния детского городка в Адлере, за барельефы атлетов, опоясавшие фасады концертного зала в Измайлове.

* * *

Пятидесятилетний художник без опасения за будущее встретил затеянную Михаилом Горбачевым «перестройку», закончившуюся обвалом большого дома, СССР. Вместе с государством рухнула идеология марксизма-ленинизма. Заодно с ней предали анафеме метод социалистического реализма. То, что считалось советской классикой, неожиданно перестало интересовать искусствоведов, утратило былую ценность. После 1991 года Церетели в числе немногих не пришлось перестраиваться, менять темы, сюжеты, героев, приспосабливаться к новым обстоятельствам, вызванным переоценкой ценностей, сменой парадигмы, системы взглядов на жизнь и искусство, господствовавшей с 1917 года.

Ему не угрожал остракизм коллег, как другим преуспевавшим мастерам, считавшимся придворными художниками. Его не сталкивали с административной вершины, поскольку руководящих постов ни в Союзе художников СССР, ни в Академии художеств СССР он не занимал. Его не поливал грязью разъяренный цех собратьев по ремеслу, когда у всех раскрылись рты, скованные страхом. Ему не пришлось пережить унижения, испытанные руководителями Союза художников СССР, Союза писателей СССР, Союза кинематографистов СССР, оказавшихся при коренной смене власти в положении поверженных львов. Их стремился лягнуть, унизить каждый, кто испытал за годы советской власти гонения и неудачи.

Да, в Советском Союзе Церетели получил все, о чем мог мечтать любой художник. Но вот парадокс — в годы начавшейся «перестройки» отношения с прессой и либеральной общественностью оставались вполне нормальными. Никто, пользуясь наступившей свободой, не сводил с ним старых счетов, не попрекал прошлым.

Вряд ли Церетели предполагал, что высшие достижения он приумножит в то самое тяжкое время, когда все вокруг стремительно менялось и рушилось. Что снова придется за наградами идти в Кремль. Биограф, автор монографии "Зураб Церетели" Олег Швидковский, лучше всех знавший творческие возможности своего героя, завершил в 1984 году труд жизни словами, проникнутыми сдержанным оптимизмом:

"Значительно меньше стало крупных государственных заказов на монументальные произведения. Многие замыслы остались лишь на уровне конкурсных проектов и предложений. А то, что было осуществлено, оказалось на улицах Нью-Йорка, Лондона, Парижа, а не Москвы или Тбилиси.

…Он продолжает работать. В мастерской можно увидеть модели новых монументов, услышать о новых замыслах. Из них самый грандиозный — проект мемориала и монумента Колумбу в гавани Нью-Йорка в честь 500-летия открытия Америки. Много и других замыслов, предназначенных для разных городов мира. Их судьбу решит будущее".

В гавани Нью-Йорка статуя Свободы осталась одинокой, ей не составил соседство бронзовый Колумб.

Все прочие замыслы, о которых знал искусствовед, не остались на бумаге, не пылятся в мастерской. "Будущее решило судьбу" автора "моделей новых монументов", и как!

* * *

Новая жизнь началась с заказа отлить помянутых двуглавых орлов. Тогда оба правительства, России и Москвы, работали рука об руку, не делая различий между собственностью федеральной и муниципальной. Москва своими силами взялась за музей и обелиск на Поклонной горе, Храм Христа, стадион в Лужниках. Все эти сооружения национального значения, предназначенные не только для москвичей. К ним прибавился торговый центр на Манежной площади.

В тоже время к берегу Москвы-реки пришвартовались землеройные машины. В Нижних Мневниках зашумела стройка. Начали с причальной стенки, чтобы она могла принимать суда с грузами для будущего детского парка. Однако обещанные президентом России миллиарды не дошли до этой стройплощадки. Министерство финансов распоряжение не исполнило. Одной Москве не под силу было реализовать колоссальный проект детского парка. Чем меньше времени оставалось до 850-летия столицы, тем тише становилось в Нижних Мневниках. Тем громче шумели машины на Поклонной горе, Манежной площади, у Храма Христа. На этих стройплощадках рядом с мэром Москвы появлялся художник, о котором поначалу мало кто знал.

Над Поклонной горой водружался трехгранный солдатский штык, обелиск Победы. Ника простирала венок славы над Георгием Победоносцем. Бронзовые иконы украшали фасад храма Георгия Победоносца. Герои русских сказок заполняли фонтан у стен Кремля. А на «стрелке» Москвы-реки и канала начали забивать сваи под монумент Петру. О таких заказах мечтает каждый монументалист. А все это множество имело одного автора. Тогда же испанцы в Севилье поднимали на высоту 15-этажного дома бронзовое яйцо, пьедестал статуи Колумба. И то был проект под все с той же фамилией.

— Да кто такой, этот Церетели? Откуда он взялся в нашей Москве, вознегодовали московские скульпторы. В их хор влились громкие голоса искусствоведов. Эта ярость подогревалась эмоциями сотен впавших в бедность московских художников, утративших прежние связи и заказы после распада большой страны. Они не знали, да и не хотели знать, что к тому времени имя третируемого ими автора вошло в энциклопедии СССР. Они не ведали о его делах на Черноморском побережье Кавказа и Крыма, усеянном изваяниями и мозаиками монументалиста. Они забыли, что этот самый ненавистный автор успешно сыграл роль главного художника Московской Олимпиады. Его бронзовые кони еще тогда прискакали в Москву и нашли место в Битце, на ипподроме. Они не видели посольств СССР заграницей, художественно-осмысленных Церетели.

Что им оставалось делать? Они сердились, завидовали, плели интриги, втягивали в тяжбу политиков, писали письма в газеты и побуждали журналистов браться за перо. Они чернили все, что имело отношение к Церетели. В головах профессиональных скульпторов родился злобный миф о гибриде Петра и Колумба, размноженный средствами массовой информации. Дирижировали той шумной кампанией два лица. Один из них — обладатель контрольного пакета акций ОРТ и нескольких газет, заслуживший титул «олигарха». Мэра Москвы этот деятель публично обозвал словами из песни Высоцкого: "врун, болтун и говорун". Другой дирижер, названный выше, занимал должность заместителя премьера и по совместительству — члена Попечительского совета и Совета директоров ОРТ. Оба они одним ударом поражали две мишени — политического врага, мэра Москвы, и монументалиста, игравшего неформальную роль главного художника Москвы.

* * *

Пишу эту главу, когда объект хроники находится далеко от Москвы — в Японии. Улетел на неделю. Поспешил туда вскоре после возвращения из Америки. По пути из-за океана сделал остановку в Париже. Вернувшись в Москву, слетал на день в Петербург… Все эти головокружительные перемещения произошли за неполный месяц. Повторяются они регулярно по разным маршрутам. Легкий на подъем "посол доброй воли" за 68 лет жизни побывал на всех континентах, исключая Антарктиду, в десятках стран. Там у него на улицах и площадях, в посольствах, музеях и частных домах остаются после отъезда изваяния и картины. Их число никто не сможет точно определить. Трудно даже установить, где находятся все работы этого исполнителя. Они множатся постоянно.

Когда составляется эта глава, на берегу Атлантического океана с кораблей спущены на землю контейнеры с грузом в сотни тонн. На набережной Катаньи, в Пуэрто-Рико, где бросал якорь во время феноменальных путешествий Христофор Колумб, предстоит монтаж монумента в честь первооткрывателя Америки. Во Франции обговаривается проект монумента Бальзаку. Его бронзовая модель стоит во дворе московского дома рядом с множеством других изваяний.

И в Японии есть дела, там давно в Токио и Осаке выполнены панно и рельефы для посольства и консульства СССР. Символом Токио-балета стала композиция "Мужчина и женщина", горельеф из металла. Сейчас обсуждаются новые проекты, о которых автор не спешит сообщить прессе.

Казахи, обустраивая новую столицу, предложили разработать проект центра города с триумфальной аркой…

Греки задумали воссоздать одно из семи чудес света — разрушенный в древности во время землетрясения маяк на острове Родос. Они попросили разработать проект Колосса, способного привлечь миллионы туристов.

По всей вероятности, Церетели установил в разных странах больше монументов, чем другие ваятели современности. Они есть в Европе, Америке, Азии, в городах, обладающих высокой монументальной культурой. В Париже и Лондоне — сравнительно небольшие изваяния, в испанских городах Севилье и Марбелье — крупные монументы. В США — большие композиции в бронзе — в Брокпорте и Нью-Йорке. Монумент в Пуэрто-Рико поднимется выше статуи Свободы.

В Москве во дворе усадьбы рядом с Российской академией художеств в октябре 2002 года все увидят музей изваяний образов Библии. Бронзовые картины заполнили стены зданий бывшего двора, накрытого стеклянной крышей. Ничего подобного нет нигде. В соседнем особняке ХVIII века выставлены десятки монументальных портретов мастеров культуры России ХХ века, ушедших и здравствующих. Такой галереи портретов в бронзе никто прежде не выполнял.

В молодости на тбилисской кухне увидел Церетели портрет молодой женщины. Обменял потемневший холст на два собственных натюрморта. То была картина Марка Шагала. С тех пор, где бы ни находился, не упускает случая посетить галереи, выставки, аукционы. Покупает картины, рисунки, скульптуры, коллекции. Все это позволило ему открыть первый в Москве Музей современного искусства. Другой музей-галерея его усилиями появился рядом с Академией художеств. В нем насчитывается 60 залов, это экспозиционная площадь Манежа.

* * *

Когда президент Российской Академии художеств разговаривает с незнакомыми людьми по телефону, то представляется двумя словами: "Церетели, художник".

Диплом живописца ему вручили свыше сорока лет назад, дав все, что полагалось по программе художественного высшего учебного заведения СССР. Его обучали лучшие живописцы своего времени, собравшиеся в стенах Тбилисской Академии художеств по своей и чужой воле. Пройдя классическую школу, молодой Церетели отлично рисовал, за секунды достигал фотографического сходства натуры с изображением, умел писать маслом портреты и картины.

Жизнь и творчество моего героя после выпуска из академии условно можно разделить на несколько пространственно-временных периодов.

В Тбилисский период спустя два года после выпуска он стал служить в должности художника-архитектора в Институте истории, археологии и этнографии Академии наук республики. Обошел и объездил с учеными Грузию. Чтобы свести концы с концами оформлял книги, рисовал карикатуры для сатирического журнала, писал картины по заказу колхозов. Через три года получил должность старшего мастера оформительского цеха Художественного фонда. Вступил в партию. По счастливой случайности произошла частная поездка во Францию, где, живя у родственников в Париже, учился на курсах по развитию фантазии. Встретился с Пикассо. Оформил духан в провинции. На всесоюзной выставке в Москве получил первую золотую медаль.

В конце этого периода произошла знаменательная встреча с московскими архитекторами Мндоянцем и Посохиным. Они поручили оформить курортный комплекс Пицунды.

Начинается период жизни на два дома — в Тбилиси и Москве. В 1967 году завершена в целом работа в Пицунде. Пришло признание. В Тбилиси состоялась персональная выставка. В столице СССР дают мастерскую на Тверском бульваре, и Зураб признается пророком в своем отечестве, Грузии. В 1968–1972 годы, созданы мозаики ресторана «Арагви», Дворца культуры профсоюзов, автовокзала, парка Победы. За эти работы в Тбилиси и бассейн в Ульяновске удостаивается первой Государственной премии.

Триумфальный период связан с работой в Адлере. Там возникли фантастические изваяния на берегу Черного моря в детском городке курортного комплекса. Произошла встреча с Давидом Сикейросом, высоко оценившим объемные мозаики. За них присуждают Ленинскую премию.

На вторую половину 70-х годов приходится Заграничный период. Одна за другой следовали командировки в Бразилию, Португалию, Японию, США. В Америке преподавал живопись. В 1979 году в университетском городе штата Нью-Йорк открываются монументы «Прометей» и "Счастье детям всего мира". В том году избирается членом-корреспондентом Академии художеств СССР.

Второй Московско-Тбилисский период начинается с Олимпиады 1980 года. Назначается главным художником Игр, оформляет дворцы спорта и гостиницы. За горельефы в Измайлове удостаивается второй Государственной премии. Становится главным художником курортов Грузии, профессором Тбилисской Академии художеств. Украшает кавказские здравницы. В Тбилиси и Москве сооружает памятник в честь 200-летия Георгиевского трактата. Оформляет грузинское представительство, Венгерское торгпредство, клинику профессора Федорова в Москве, Дом политпросвещения в Тбилиси. Создает картины из эмали парадного зала Генерального штаба.

Во второй половине 80-х годов наступает период общественной деятельности в Комитете защиты мира СССР, Верховных Советах Грузии и Советского Союза. Избирается действительным членом Академии художеств СССР. Встречается с Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным. В 1990 году в Нью-Йорке сооружается Георгий Победоносец. В том году удостаивается звания Героя Социалистического Труда.

Российский период падает на конец ХХ века. Это время связано с проектом грандиозных статуй Колумба для США и Испании. В Марбелье установлен «Победитель». (Подобную фигуру я увидел над оградой дома на Пресне, куда постучался в конце 1993 года.) В Лондоне этот же герой разрушает стену. Там статуя появилась в память о крушении Берлинской стены, разделявшей два мира в период "холодной войны".

Церетели сближается с Юрием Лужковым и реализует самые грандиозные проекты. На Поклонной горе водружает обелиск Победы, создает храм Георгия Победоносца, композицию "Трагедия народов". По случаю трехсотлетия Российского флота выполняет статую Петра. В Московском Зоопарке вырастает "Древо сказок". На Манежной площади сооружает фонтан с конной группой. На Поклонной горе и на Манежной площади играет роль главного художника. В Новом Манеже проходит первая персональная выставка в Москве.

Последний период — Академический — падает на рубеж ХХ-ХХI веков. Церетели избирают президентом Российской Академии художеств. Он назначается главным художником Храма Христа. Отливает кресты и врата собора. Во главе артели живописцев расписывает грандиозный купол храма. Это время отмечено появлением Московского музея современного искусства и "Галереи искусств Зураба Церетели"".

В этот период создает серию портретов классиков культуры ХХ века, писателей и артистов. Происходит всплеск творчества в жанре графики. В "Доме Нащокина" состоялась выставка графики и акварелей. Иллюстрирует Библию в бронзе. Завершает роспись купола нового зала Большого театра.

Каждый из этих творческих периодов мог бы хватить на всю жизнь любому выдающемуся художнику.

* * *

Не раз правительства СССР и Москвы назначали Церетели главным художником важнейших объектов. Надо ли говорить, насколько ответственно подобное назначение, связанное с высокой политикой, директивными сроками, дорогостоящими заказами. В этой должности приходилось не только заниматься своими монументальными работами, но и выполнять дизайн площадей и крупных зданий.

"Главным художником Москвы" назвал его архитектор, официально исполнявший эту должность. У него были основания так говорить. Потому что за несколько лет службы чиновнику пришлось лишь однажды получить аудиенцию у мэра и премьера Москвы. В то время как наш герой постоянно общался с ним, выполняя множество поручений, о которых у нас пойдет речь впереди.

Отвечу на вопрос, поставленный в заголовке главы. Почему именно ему, приезжему, не москвичу, грузину, говорящему не только с акцентом, но и с нарушением всех норм и правил русского языка, отдали предпочтение власти Москвы? Ведь в самом городе проживают тысячи доморощенных талантливых художников? Тому — несколько причин. Церетели — трудоголик. Праздники всегда застают его врасплох. Для него не имеет значения, какой день на дворе, какой — тяжелый, какой легкий, с какой ноги встал утром, какая за окном погода. Ему можно позвонить домой днем и в полночь, удивляться или возмущаться по этому поводу не будет. Он может созвать совещание ближайших помощников в выходной, дать задание, на ночь глядя.

Почему так себя ведет? Потому что результатом усиливает творческое напряжение. Энергия не убывает, происходит цепная реакция, множащая силы. Конечно, и он устает, общаясь с множеством людей, решая массу вопросов, порой мелких. Но после несколько часов сна все начинается заново в том же ритме, с такой же скоростью, с помощью нескольких мобильных и стационарных телефонов, секретарей, сотрудников аппарата офиса и академии.

Усталость проходит от смены обстановки, переключения с одной темы на другую, перемещения с места на место. С утра до вечера — успевает побывать по разным адресам, в мастерской, офисе рядом с домом и в приемной по месту службы, на совещании в резиденции правительства и в прорабской, на вернисаже и зале приемов, на спектакле и в ресторане. До недавних лет сам постоянно сидел за рулем, обходился без личной охраны и шофера, да и сейчас нередко освобождает водителя от исполнения прямых обязанностей.

Как президент академии Церетели отличается поразительным демократизмом в отношениях со всеми, кто тянет с ним один воз. В работе — для него все равны. Каждый может обратиться по любому поводу. Не имеет значения, происходит ли такой контакт "через голову начальника", согласовано ли мнение работника с мнением руководства, кто «за» и кто «против».

Итак, работа — в радость. Иметь с ним дело приятно. Он не капризен и не злопамятен. Не давит авторитетом, не носит ордена и медали. Золотую звезду Героя я видел на костюме один раз по случаю общего собрания Академии художеств. Тогда под одной крышей с ним встретились преуспевавшие в прошлом ветераны, удостоенные высших наград СССР. Звезда на груди была знаком единства с ними, увенчанными лаврами, но постаревшими, утратившими былое влияние.

Монументалист, в отличие от живописца, творит под открытым небом, рука об руку с множеством людей разных профессий. Учитывать приходится массу правил и требований, которые предъявляют автору в совместном процессе инженеры, конструкторы, строители.

Монументы Церетели не только современны по стилю, в духе времени, но и современны по технологии, технике исполнения, они отличаются новаторством конструкторской и инженерной мысли. Художник не учился в техническом институте. Он интуитивно чувствует возможности материала, в курсе мировых достижений, убеждает исполнителей в реальности замыслов, за которые может постоять, не взирая на лица. Его бронзовый конь в Нью-Йорке опирается на одну ногу. В мировой практике все другие — на две и три опоры.

Умея ладить с капризным заказчиком и исполнителем, способен осадить, поставить на место любого, кто вмешивается в творчество.

Он всегда до конца выполняет порученную работу. Чиновники, отвечающие за директивный заказ головой, должностью, предпочитают иметь дело с надежным партнером, способным выходить из положения при любых форс-мажорных обстоятельствах. Они знают, Церетели найдет выход из тупика.

Надежность определяет многое, но далеко не все. Церетели работает быстро, что нехарактерно для монументалистов. Однако скорости и натиска было бы недостаточно, чтобы так преуспеть. Он — художник непредсказуемый. Я имею в виду не характер, в этом смысле все в порядке. Пребывать в хорошем расположении духа — естественное его состояние, радоваться любому наступившему буднему дню не каждый способен. Настроением праздника жизни заполнены почти все его произведения. Они, как правило, не знают печали. Церетели непредсказуем в творческих решениях. Это свойство таланта, который постоянно удивляет неожиданными, невиданными образами. Его монументы не нуждаются в традиционных постаментах, они словно вырастают из земли и воды.

Что объединяет все изваяния, установленные в Москве? Не исполинские размеры, как многим кажется. У него есть не только стометровый Петр или еще более высокий обелиск на Поклонной горе. Мать Тереза немногим более метра. И не в том дело, что все монументы отлиты высококачественно из бронзы. Художник может работать и в камне, и в дереве, любом пластическом материале. Ему ничего не стоит сотворить (в стиле поп-арт) образ из железок, подобранных на свалке. Любой стиль — подвластен. Непредсказуемость состоит в том, что ни одна его монументальная работа не похожа на другую, нигде он не повторяется, не эксплуатирует найденный прием или тему. Сплетенные в тугой сноп литеры обелиска российско-грузинской дружбы не напоминают обелиск Победы. Кони, установленные на крыльях музея Отечественной войны, не похожи на лошадь Георгия, рассекающего чудовище перед обелиском. Драконы в Москве и Нью-Йорке — разные. И «Победители» разные. Четверка лошадей, скачущая под водопадом у Манежа, не повторяет конную группу в Битце. Непредсказуемость Церетели — одна из граней дарования, именно оно служило самой весомой гирей на чаше весов, когда решалась судьба того или иного государственного заказа.

* * *

Церетели носит фамилию, которая вошла в историю Грузии и России. Грузинский княжеский род в Имеретии, Западной Грузии, с такой фамилией известен со второй половины ХIV века. Значение рода усилилось в ХVII веке, князья Церетели командовали ополчением вплоть до конца Грузинского царства в 1811 году. К этому времени у них под крылом насчитывалось 60 селений, два родовых монастыря и родовая крепость. Их крепостными были крестьяне тысячи дворов, а вассалами 125 родов дворян. Резиденция князей находилась в Сачхере. Церетели, министр царского двора, способствовал присоединению Западной Грузии к России. Из этого рода вышли выдающиеся писатели, классики грузинской литературы Акакий и Георгий Церетели. Сыном последнего был вождь меньшевиков Ираклий Церетели, которого царское правительство приговаривало к каторге и ссылке, а советское правительство непременно бы казнило, если бы он не оказался в эмиграции, где умер в 1959 году. Этот князь-демократ пережил Ленина. И Сталина, с которым начинал революцию в Закавказье в одной марксистской партии — РСДРП.

Автор книги "Добро побеждает" писатель, профессор, доктор филологических наук Нугзар Церетели, издавший ее в Тбилиси в 1997 году, касаясь предков художника, пишет:

"Традиционно князья Церетели выделялись среди других образованностью, осанистостью, добротой, благотворительностью, известными передовыми людьми. Причем не только в Чиатуре или Грузии, но и далеко за ее пределами".

Зураб Церетели всеми указанными признаками, кроме «осанистости», обладает. У ворот усадьбы по Большой Грузинской улице с недавних пор виден старинный герб князей Церетели.

Известен в Грузии род его матери, и у нее княжеская фамилия Нижарадзе. О князьях Нижарадзе тоже можно было бы многое рассказать. Но что из этого родства извлек потомок князей? В советские годы аристократическое происхождение могло только помешать в жизни. О нем старались не вспоминать.

Помог в детстве найти призвание Семен, он же Гигла Нижарадзе, брат матери, замечательный художник. Он дал первые уроки рисования. Он же привел любимого племяника в оформительский цех на рядовую работу. Но карьере посодействовать этот князь не мог при всем желании. Никто из знатных, но обедневших родственников не открывал ему дорогу в высшее общество. Никакая "мохнатая рука" в ЦК партии Грузии или в Москве не тянула наверх. Все, что достигнуто — результат собственных усилий.

Все складывалось со дня рождения обычно, все шло по законам советской жизни. Школа, академия, служба в научном институте, за которую не каждый бы дипломированный живописец взялся. Пришлось вместо картин и портретов делать зарисовки всего, что требовалось этнографам. Для этого не требовался мольберт и масляные краски. Нужно было воспроизвести как можно точно археологические находки, могильные камни, кресты, фрески, руины древних зданий, церквей. Не тому учили, не о том мечтал, когда ходил в классы к профессорам, лучшим художникам Грузии и России. Однообразная работа, не требовавшая творческих озарений, длилась три года. Она давала средства к существованию и продолжалась неизвестно бы сколько, если бы не подвернулся СЛУЧАЙ.

В жизни случай выпадает на долю каждому. Но не всякий готов к неожиданной встрече. Не каждый понимает значение внепланового стечения обстоятельств, умеет удержать удачу, наивно полагая, мол, все еще впереди. Все выйдет, как задумано, хотелось и мечталось, а не так, как вышло, непонятно по какой причине. Роль случая огромна, как доказывает история жизни выдающихся личностей. Станиславский назвал случай "его величеством".

* * *

Случай, круто повернувший судьбу Церетели, произошел несколько лет спустя после окончания академии. Тогда на глаза известному и влиятельному московскому архитектору Ашоту Мндоянцу попал на глаза эскиз детского кинотеатра, выполненный неизвестным художником. Эскиз висел на стене кабинета главного архитектора города Тбилиси, куда заглянул московский гость. Местные власти намеревались построить такой кинотеатр. Задуманное осталось на бумаге. И не окажись случайно московский архитектор в кабинете грузинского коллеги — кто знает, как бы дальше сложилась судьба молодого живописца.

А дальше произошло непредвиденное. Ни родные, ни друзья в школе и академии вообразить ничего подобного не могли. Пожилому архитектору, учившемуся архитектуре в политехникуме изобразительных искусств, так понравился эскиз, что он рассказал о нем соавтору, Михаилу Посохину, главному архитектору Москвы. Они решили срочно и непременно увидеть автора эскиза, поговорить с ним. Встреча с пребывавшим тогда в стесненных обстоятельствах молодым художником не разочаровала маститых зодчих. Они протянули ему руку.

Содружество Посохина и Церетели, начавшееся в середине шестидесятых годов, продолжалось до смерти архитектора, скончавшегося в 1989 году. (Михаил Посохин пережил Ашота Мндоянца на 23 года). После молниеносного, за 16 месяцев сооруженного по воле Хрущева Дворца Съездов в Кремле, Посохин фактически исполнял роль придворного зодчего. Никто в ХХ веке не оставил после себя в Москве столько значительных зданий, как он. В самое жестокое время, когда архитектуры, забыв, чему их учили профессора, привязывали типовые коробки к местности, Посохин занимался всю жизнь творчеством. Ему принадлежит проект одного из высотных зданий Москвы. Ансамбль Нового Арбата, высотное здание Совета Экономической Взаимопомощи стран Варшавского договора, крытый Олимпийский стадион, Генеральный штаб, академия Генерального штаба. Все эти и другие проекты значатся за "М. В. Посохиным". Его имя стоит первым в группе соавторов, где вторым значится его друг, Ашот Мндоянц.

Михаил Васильевич Посохин играл в государстве первую роль в градостроительстве. Он не только 22 года занимал должность главного архитектора города Москвы, но и фактически являлся главным архитектором Советского Союза, председательствовал в государственном комитете, ведавшем строительством на всей территории страны. В Грузии Посохин выполнял задание Хрущева, который пожелал, чтобы трудящиеся всей страны, а не только члены правительства, отдыхали в самом красивом месте на земном шаре. По идее Хрущева зодчие строили в реликтовой роще Пицунды комплекс высотных гостиниц-пансионатов. Они походили друг на друга, как близнецы. Одинаковыми сооружениями застраивались не только новые районы на окраинах Москвы. Они маячат на Новом Арбате, где с одной стороны проспекта стоят свечой пять клонированных жилых домов, а с другой — четыре развернутых как книги здания бывших министерств СССР.

После отставки Хрущева и некоторого «потепления» в зодчестве Посохин и Мндоянц могли придать индивидуальность однообразным курортным зданиям монументальными средствами, чтобы курортники могли любоваться и отличать их друг от друга. Эту задачу они, взяв на себя ответственность, не без риска, поручили молодому неизвестному в искусстве мастеру, живописцу по образованию. Ему предстояло не только проявить свою индивидуальность, которой было не занимать. Но и быть куратором, сыграть роль главного художника Пицунды, привлечь к делу монументалистов, скульпторов, которых он знал, работая в оформительском цехе.

Риск полностью оправдался, тридцатилетний Церетели не подвел. Он объединил усилия многих исполнителей, и сам проявил себя с блеском, поразив буйством красок, выраженных в мозаике. В те дни с утра до ночи Зураб трудился на берегу Черного моря у гостиничных корпусов. Тогда заглянул однажды на стройплощадку пожилой мужчина в белой рубахе с засученными рукавами. То был премьер правительства СССР, Николай Косыгин. Он курировал важный правительственный объект в Пицунде. Так состоялось первое знакомство с одним из сильных мира сего, которое продолжилось в Москве.

Не только Посохин, проектируя посольства, художественную часть заказа передавал Церетели. Так поступали вслед за ним другие архитекторы. Они, как иголка нитку, тянули за собой художника по разным странам. Работа эта порождала множество знакомств, контактов с разными влиятельными людьми, членами правительства, партийного руководства. Так, первый секретарь МГК КПСС Виктор Васильевич Гришин однажды попросил художника посмотреть рисунки внука и высказать о них свое мнение. Оно было вполне благоприятное и сводилось к тому, что неплохо бы ребенку позаниматься рисованием. Зачастил первый секретарь МГК в известную художественную школу в Лаврушинском переулке, куда поступил внук. Школа теснилась в старом довоенной постройки корпусе. Новое здание, большое — с выставочным залом, просторными классами и мастерскими, общежитием, водным бассейном, появилось по указанию Гришина на Крымском валу. Ничего бы этого не случилось, если бы не произошло знакомство Виктора Васильевича с Зурабом Константиновичем.

* * *

После отставки Посохина ведущее положение в сфере зодчества занял Анатолий Полянский, руководивший Союзом архитекторов СССР. Это еще один архитектор, сыгравший в жизни Церетели важную роль. Он родился в селе на Донбассе и приехал поступать в Московский архитектурный институт за год до конца войны, когда ему исполнилось16 лет. Будучи студентом, победил в конкурсе на проект павильона Юных натуралистов Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Его построили в год смерти Сталина. Прославился Полянский павильоном СССР на Всемирной выставке в Брюсселе. Ему исполнилось тогда 30 лет. Обычно авторы павильонов СССР после такого триумфа становились лидерами архитектуры в масштабе страны. Так, Константин Мельников вошел в историю зодчества павильоном «Махорка» на Всемирной выставке в Париже. После чего задавал тон в архитектуре двадцатых годов. В тридцатые годы роль первого архитектора государства играл Борис Иофан, автор проекта Дворца Советов. По его замыслу возвели павильоны СССР на Парижской выставке и на выставке в Нью-Йорке. Посохин — автор павильонов СССР в Монреале и Осаке.

Но после успеха в Брюсселе места, чтобы развернуться в Москве Полянскому не хватило. Пришлось проявлять себя вдали от столицы. В Крыму по его проекту строились корпуса всесоюзного пионерского лагеря «Артек» на 7500 мест. Это было некое подобие курортного комплекса в Пицунде, но рассчитанное на детей. За ту работу он получил Государственную премию. Там же в Крыму, Ялте, управление делами ЦК партии поручило лауреату построить элитную гостиницу «Ялта». Вот тогда началось сотрудничество Полянского и Церетели. Плоские стены украсили барельефы "Легенды Крыма". Тогда живописец снова доказал высокий профессионализм в монументальном искусстве. После «Ялты» пути соавторов разошлись и пересеклись снова незадолго до неожиданной смерти архитектора в 1993 году.

Он умер на взлете. Казалось, все складывалось как нельзя лучше. В пору начавшейся «перестройки» Полянский выиграл конкурс на право сооружения в Москве большого храма в честь 1000-летия крещения Руси. В годы правления Горбачева правительство поручило ему реализовать давний проект на Поклонной горе. Вот только тогда Анатолий Полянский, глава Союза архитекторов СССР, стал фактически первым архитектором Советского Союза.

В середине 80-х у нового правительства пробудился интерес к давнему многострадальному проекту, задуманному при Сталине. После поражения германских войск под Москвой объявили конкурс на монумент в честь грядущей Победы. Но у государства и после окончания разрушительной войны не нашлось сил реализовать большой проект.

При Хрущеве, на самой высокой отметке Поклонной горы заложили камень памятника Победы. Вокруг холма разбили парк. Евгений Вучетич, создавший в Берлине мемориал в Трептов-парке, выбрал и в Москве место, подобное тому, где он воздвиг фигуру русского солдата, спасителя Европы. Это место располагалось на западной окраине столицы, у Можайской дороги. По ней отступала после Бородинской битвы русская армия Кутузова, вслед за ней двигалась "великая армия" Наполеона. С высоты Поклонной горы предстала пред императором Франции златоглавая Москва, еще не объятая пламенем. По той дороге шли полки и дивизии Красной Армии на фронт в дни Великой Отечественной войны. Лучшего места для памятника в честь Победы найти было невозможно. И в Сталинграде созданный Вучетичем мемориал разместился на пространстве, над которым господствовал Мамаев курган. Замысел Вучетича требовал значительных сил и средств, поддержки высшего руководства. Однако у правительства Брежнева за четверть века руки до Поклонной горы не дотянулись. Мемориалы в честь победоносных сражений Великой Отечественной войны сооружались в других городах.

Брежнев Москвы не знал, город не вызывал у него эмоций. На одном из съездов КПСС в его отчетный доклад московские городские власти внесли тезис об "образцовом коммунистическом городе", который следовало соорудить в ближайший период. То была такая же утопия, как задача построения в СССР коммунизма.

У Можайского вала на пути к Поклонной горе руководству города своими силами удалось установить обелиск в честь защитников Москвы. Но в трех километрах от обелиска на холмах, прозванных москвичами Поклонной горой, царила тишина. Покой закладного камня, появившегося здесь в 1958 году, никто не нарушал.

После смерти Брежнева вспомнили о закладном камне. Смена поколений произошла и в политике, и в сфере официального искусства. Не стало Вучетича. Умер Томский, после него занимавшийся Поклонной горой. Над ней должно было развеваться громадное красное знамя с профилем Ленина, осенявшее группу победителей. Эта концепция утверждена была партией и правительством СССР. Работа над монументом пошла при Горбачеве полным ходом. Но в годы «перестройки» верховная власть зашаталась, народ не желал больше сооружать памятники Ленину и жить под красным знаменем.

Проект покойного Томского отвергли. Вот тогда Анатолий Полянский пригласил на роль соавтора, с которым работал в Адлере и Ялте. Вместо каменного знамени с образом вождя они задумали обелиск. Его вертикаль должна была стать архитектурной доминантой необъятного пространства, отведенного под триумфальный комплекс. Смена в 1991 году власти, государственного строя, идеологии — вызвали коренные изменения проекта. Полянский и Церетели предложили включить в комплекс храм Георгия Победоносца, в память тех, кто погиб в войне. Неожиданная смерть главного архитектора не остановила работу. Его роль выпала на долю соавтора. На Поклонной горе ему пришлось заниматься не только художественными делами, но и курировать работу архитекторов, оставшихся без признанного лидера.

Функцию продюсера монумента взял на себя мэр и премьер Москвы Юрий Лужков, который довел до конца дело, задуманное при Сталине, начатое при Хрущеве, продолженное при Горбачеве и завершенное в годы правления Ельцина. Президент России никогда не занимался проектом. Не до того ему было в постоянной борьбе с оппозицией, чуть было не отправившей главу государства в отставку с обвинениями в тяжких преступлениях. Роль президента свелась к тому, что он не вмешивался в процесс, доверив все Юрию Лужкову. Именно он, глава городской власти, осуществил "царское дело", исполнил долг перед солдатами, освободившими Европу.

На Поклонной горе окрепла дружба художника с мэром.

В комплекс входил не только обелиск, но и парк, громадный фонтан, музей Отечественной войны с художественной галереей, экспозиция под открытым небом боевой техники, храм Георгия Победоносца. Работы с тех пор стало так много, что Церетели, живший прежде на два дома, в Тбилиси и Москве, стал постоянно пребывать в столице России.

* * *

Церетели состоит в хороших отношениях с теми, кто заседает в Кремле, "Белом Доме", Совете федерации и Думе. Многие министры и депутаты бывали у него в гостеприимном и хлебосольном доме. Подобное положение вызывает аллергию у широкой демократической общественности, убежденной, что художник должен быть вечным оппозиционером, обязан конфликтовать с властью или не иметь с ней близких отношений. И бедствовать.

Церетели давно не бедствует, живет богато, делает "широкие жесты", вызывая зависть многих неудачников. Но хорошие отношения с первыми лицами могут быть сами по себе, а удача — сама по себе. И конечный результат достигается после многолетних личных усилий. Хорошие отношения с главой Грузии сложились давно, он предложил создать монумент в честь предков, великих грузин. И столь же давно этот проект сооружается на горе под Тбилиси усилиями одного автора. Хорошие отношения с Лужковым также всем известны. Но проект парка в Нижних Мневниках пока не реализован, часовня Александра Невского остается пока в модели.

За годы правления Михаила Горбачева, вручившего в Кремле Золотую звезду Героя, ничего нового создать в Москве не удалось, как, впрочем, всем другим монументалистам и архитекторам.

Ельцин, придя к власти, дал в Москве большую мастерскую, подписал помянутые выше документы о строительстве "детского парка чудес", но ничего не сделал для реализации его и других "больших проектов Лужкова", гарантом которых стал.

(Михаил Шемякин, поверивший было слову Борису Николаевичу, который обещал ему поддержку, испытал горькое разочарование. Художник публично проклял день, когда "встретился с этим господином").

Церетели не раз летал в Соединенные Штаты, где прошли презентации Колумба. В них участвовал Ельцин, позируя перед фотографами у модели монумента. На том все кончалось.

В США автор Колумба встречался неоднократно в официальной обстановке с президентами Америки. Показывал и дарил им модели монумента. Но никто из них палец о палец не ударил, чтобы воздействовать на американскую бюрократию. По разным причинам она противодействовала проекту, в презентациях которого президенты США охотно участвовали. И в том случае, если на берегу Атлантического океана в Пуэрто-Рико поднимется 126-метровый Колумб — главная заслуга автора, никого более.

Так что знакомство и дружба с первыми лицами не служат непременной гарантией успеха. Церетели не раз называли с момента его появления на Поклонной горе "придворном художником", хотя он, как нам известно, не изваял ни одного бюста или памятника первых лиц государства, не написал ни одного заказного портрета или картины. Не вдохновлялся образом Ильича, кормившего тысячи творцов, без устали фабриковавших картины, портреты, бюсты и статуи великого вождя пролетариата. Изваяния Ленина заполняют поныне главные улицы и площади многих городов на необъятных просторах бывшего Советского Союза. Ни одного из них не значится за Церетели. Таков еще один факт его биографии.

* * *

В Санкт-Петербурге, в стенах основанной Иваном Шуваловым Российской Академии художеств, академики избрали в конце 1997 года президентом РАХ Церетели. До этого он пребывал в должности вице-президента, исполняющего обязанности президента. В кресло с приставкой и. о. сел после кончины Николая Пономарева, завещавшего членам президиума избрать своим приемником именно Зураба. Это было неожиданно и необъяснимо для демократической общественности, презрительно относившейся к художественной структуре, унаследованной свободной Россией от императоров и вождей. Несколько лет до избрания средства массовой информации вели беспрецедентную в истории искусства кампанию против художника. И вдруг — такой выбор!

То был первый случай в летописи академии, когда ее глава успел себя проявить до избрания столь разносторонне — как живописец, монументалист, скульптор, график, дизайнер. И как прораб, строитель, главный художник крупнейших объектов.

В свое время известный русский архитектор Василий Баженов, автор проектов царских дворцов, оставшихся на бумаге и в макете, завещал детям никогда не строить в России. Слишком много страданий пришлось ему пережить, общаясь со своевольными заказчиками и вороватыми подрядчиками. Такой неприязни к строительству у Церетели нет. Он все время занят хлопотным делом, общением с инвесторами, заказчиками, подрядчиками, начальниками монтажных и строительных управлений, конструкторами и учеными. Его усилиями в Москве возрождены старинные дворцы ХVIII века, известные памятники архитектуры — "дом Губина" и "дом Долгоруковых".

Казалось бы, можно было бы на этом успокоиться. Но самый крупный строительный проект стоимостью в миллиарды долларов не реализован. И мысли о нем не угасли. Это все тот же "детский парк чудес" в Нижних Мневниках.

Самым удачливым скульптором до1917 года являлся академик Александр Опекушин, родом из крестьян, выигравший конкурс на памятник Пушкину в Москве. Торжества по случаю его открытия превратились в национальный праздник. В нем участвовала императорская фамилия, Тургенев и Достоевский. Один слыл либералом, другой — консерватором. Их появление рядом казалось предвестием новой жизни, полной свободы и братства. Всем после отмены крепостного права хотелось в обществе согласия. С первого взгляда на романтического Пушкина, далекого от истинного образа поэта, Москва его статую полюбила. Чему способствовала либеральная обстановка в России в конце жизни Александра II, вскоре после торжеств в Москве убитого террористами. Это первый и единственный случай, когда монумент, установленный в городе, не вызвал споров.

Царский двор после триумфа поручил Опекушину создать монументы Александру II и Александру III для Москвы, где не было ни одного памятника императорам.

Другим преуспевавшим московским ваятелям — Андрееву, Вучетичу, Томскому удавалось установить в Москве один или два монумента. Андреев создал известные памятники Гоголю и Александру Островскому. Вучетич изваял Дзержинского, который низвергла толпа. Томский — памятник Гоголю и конную статую Кутузова. У Мухиной — три московских монумента. Кроме "Рабочего и колхозницы", выполненных по эскизу архитектора Бориса Иофана, она автор памятников Чайковскому и Горькому.

А Церетели — возвел в Москве обелиск дружбы, памятник в честь Победы, "Трагедию народов", Петра. Его кони скачут в разных концах города. Статуи в бронзе и композиции заполняют фонтаны Александровского сада и Цветного бульвара, Московский зоопарк. По-видимому, не скоро это достижение кому-нибудь удастся превзойти.

* * *

В молодости на всесоюзной выставке "На страже мира" в московском Манеже Церетели заслужил первую золотую медаль. Он стал непременным участником всесоюзных и республиканских выставок, где удостаивался высоких наград. Но известность к нему пришла с другой стороны, откуда никто не ждал. Под руками живописца зазвенела бронза, засверкала на солнце, овеваемая влажными ветрами мозаика, удивив сокурсников, готовившихся стать профессиональными ваятелями. Знатоков поразила объемная мозаика, декоративные картины в технике витража, перегородчатой эмали, чтимой в средневековой Грузии. На этом поприще Церетели прославился, удостоился признания выдающихся монументалистов и государственных наград.

Увидев его объемные композиции в Адлере, мексиканский монументалист Давид Сикейрос сделал после их осмотра такую запись:

"От своего имени и от имени монументалистов Мексики я поздравляю Зураба Церетели за художественные достоинства выполненных им работ.

С большой пластической силой и творческой фантазией Зураб Церетели постигает сложную технику настенной росписи.

Я утверждаю, что он вошел в необъятные просторы искусства будущего, сочетающего скульптуру с живописью. Творчество Зураба Церетели вышло из национальных рамок и приобретает международное значение".

Часто бывая в Париже и Нью-Йорке, общался наш герой с самыми известными художниками ХХ века, поражавшими воображение современников Дали, Пикассо, Шагалом.

Встреча с первым произошла в Нью-Йорке при посредничестве генерального секретаря ООН, намеревавшегося поручить Дали и Церетели расписать стены штаб-квартиры Организации Объединенных наций. Выбор был не случайным. Генеральный секретарь хотел запечатлеть историческое событие — конец холодной войны, факт примирения между демократиями Запада и Советским Союзом. И для этого решил дать возможность проявить себя под одной крышей выдающимся представителям двух миров, двух культур. После состоявшегося знакомства Дали писал Генеральному секретарю ООН:

"Благодарю Вас за предложение сделать росписи в ООН вместе с русским художником Зурабом Церетели. Это счастливое знакомство с грандиозным мастером, в котором соединяются таланты художника и организатора. Это придает двойную энергию всем его произведениям и начинаниям".

Сикейрос первый заметил, что творчество грузина, гражданина СССР, стало интернациональным, значимым для мирового искусства. Когда-то в ходу была выведенная Сталиным формула об искусстве социалистического реализма, национальном по форме и социалистическом по содержанию. Церетели вырос и стал живописцем в Грузии, учили его профессора грузинские и русские, сосланные на Кавказ. Петербургские и тбилисские мастера прошли французскую школу в ее лучшие времена, эпоху расцвета авангардных течений, возникавших во Франции на рубеже ХIХ-ХХ веков.

Зурабу, когда приоткрылись двери на Запад, посчастливилось поучиться в пору первой советской «оттепели» в Париже на художественных курсах. Тогда побывал в мастерской Пикассо, заразился его неистовством, плодовитостью, универсализмом. На него оказало влияние не столько индивидуальное творчество гигантов искусства ХХ века, сколько жизненный пример титанов, работавших в живописи, графике, скульптуре, архитектуре, дизайне. Пикассо лепил статуэтки, занимался витражами, создавал монументы. Шагал расписал потолок парижской Оперы.

Живя в Бразилии, Церетели работал совместно с Нимейером, в Японии познакомился с Танги, побывал в его мастерской. Он впитывал, как губка, все лучшее в современном искусстве, оставаясь при этом самим собой. Его бы не было без Пиросмани, Шухаева, авангарда русского и французского. Но и без Церетели современный мир искусства — не полон. Он нашел свое место в тесном строю признанных в мире художников второй половины ХХ века.

* * *

Любую его картину и статую легко определить с первого взгляда. Он не только национален, интернационален, но и индивидуален. Художественный почерк Церетели понятен каждому человеку, на каком бы языке тот не говорил, потому что образы при таком раскладе наполнены общечеловеческим содержанием.

Каждому истинному художнику приходится отвечать на вечные вопросы, плыть в течениях, омывающих континент мировой культуры. Они называются известными именами Добра и Зла, они противоборствуют в жизни и в искусстве, которое с молодости стало смыслом существования. Не раз писал Зураб образ Чарли Чаплина. С ним не успел познакомиться. А чувство к нему возникло после того, как случайно увидел немой американский фильм "Огни большого города", некогда потрясший миллионы зрителей. Поразила история бедняка, отдавшего все силы и средства ослепшей девушке-цветочнице, чтобы она могла стать зрячей. Когда красавица после лечения прозрела, то не узнала спасителя (или не захотела видеть беднягу) и прошла мимо.

Образ Чарли Чаплина в живописи стал повторяемым, дорогим, как образ Георгия Победоносца в скульптуре. Легендарный всадник, спасший девушку из пасти дракона, скачет на Поклонной горе, Манежной площади, перед небоскребом ООН в Нью-Йорке. Все они — одного автора.

Высказанное Достоевским убеждение, что красота спасет мир, нашло апологета в лице Церетели. Магнетизм красоты притягивает каждого, кто видит его цветы на холстах. Их выращивает он в мастерской, напоминающей уголок сада. Земная красота аккумулируется в глазах Церетели в цветах, бабочках, которых он коллекционировал. И в образах женщин.

Известная канадская фотожурналистка Хайди, снимавшая в Москве первых лиц России, по этому поводу высказалась так:

"Что касается женщин, то он их очень любит, он постоянно флиртует, оказывает знаки внимания, любит очаровывать, производить впечатление — ну, грузин!

Не могу сказать, что мне нравится, когда так флиртуют. Моя подруга журналистка в одной статье даже написала, что Церетели приставал к Хайди, а та ударила его объективом, "самым дорогим, что у нее есть". Ну, это было совсем не так, но похоже".

У Церетели часто спрашивают, как он относится к женщинам. В годы наступившей в России сексуальной революции любой интервьюер без тени смущения рад задать вопрос, какой прежде произнести было невозможно, идя на встречу с президентом Академии, народным художником СССР, Героем Социалистического Труда и лауреатом всех мыслимых премий разных стран и народов. А теперь такие вопросы считаются обязательными и задают их. Церетели на них отвечает.

Вот один из его ответов:

— Какой художник может сказать, что он равнодушен к женщинам. Красота на меня действует очень. К природе и женщинам жена не ревнует. Она особенная. Это женщина, с которой мы живем со студенческих времен.

Это сказано было за год до смерти жены в США, где она лечилась новейшими методами от рака.

* * *

Эпикурейцу и философу Анри Матиссу принадлежат слова, имеющие прямое отношение к главному персонажу данной хроники:

— Нужно находить, уметь находить радость во всем: в небе, в деревьях, в цветах. Цветы цветут всюду для всех, кто только хочет их видеть".

Такое отношение к небу, деревьям, цветам и у Церетели.

Из всех цветов выделяет чайные розы.

— Это мне бабушка сказала, что чайные розы самые лучшие цветы, и я ей поверил.

Когда спрашивают, хватает ли ему солнца и света в Москве, отвечает:

— Если по философски, то его никогда не бывает много. Без солнца вообще нет жизни.

Восклицание: "Радостно!" — звучит у меня в голове, когда вспоминаю о нем. Без преувеличения его можно назвать художником цветов. Выращенная на его холстах оранжерея состоит из тысячи букетов в корзинах и вазах. Их составили цветы садовые и полевые, лесные и болотные, комнатные и дикорастущие. Эти образы могли бы одни заполнить Манеж, так их много:

— Цветы я всегда любил рисовать. Но, побывав в Испании, эту свою любовь утроил. Там цветы везде — они вписаны в архитектуру, в любые встречи и праздники. Цветы это формула радости. Писать их моя потребность.

(В последний приезд в Тбилиси, в июле 2002 года, за два дня написал два натюрморта с цветами, не считая двух портретов.)

На большой доске, которая служит палитрой, выдавливается каждое утро тринадцать ярких струй сочных густых красок отечественного производства, сделанных в Петербурге. В свое время Марк Шагал удивился, что яркие краски Зураба изготовлены в СССР.

Палитра похожа на абстрактную картину. Краски не смешиваются. Она о многом может рассказать знатоку живописи. Шагал не любил показывать палитру, ему казалось, что посторонний взгляд смотрит ему в душу.

Церетели не скрывает ни от кого палитру, струганую доску размером метр на метр. Перед ней всегда стоят наготове несколько букетов цветов, покупаемых на соседнем Тишинском рынке. Цветы долго не выносятся, даже когда подсыхают, и тогда — они перед глазами, это постоянный объект натуры. Цветы на холсте отдаленно напоминают натуральные прототипы. Автор не всегда может назвать нарисованные им цветы, потому что, во-первых, названия его не интересуют, во-вторых, такие цветы, как на холстах, растут часто только в его живописном саду.

Цветомания продолжается. И не надоедает. На мой вопрос, почему во время сеанса он все время смотрит на постановку из цветов, неужели за сорок лет не запомнил все то, что так часто рисует, получил ответ:

— Они все разные и рефлексы у них разные.

На каждом холсте — мажорные звуки. Печали и грусти места нет. У каждого натюрморта свое название: "Листья на темно-красном фоне", "Цветы в двух вазах", "Пышный букет на пестром фоне". И просто — "Пышный букет". Все вместе они украшают пир жизни, где тамадой в торце длинного стола сидит хозяин дома. Натюрморты заполняют весь дом в Москве, большие и малые комнаты, коридоры, цокольный этаж, где горит яркий свет. Они господствуют и в доме в Тбилиси. Цветы сияют яркими красками на страницах всех альбомов с названием "Зураб Церетели".

Ни один натюрморт не похож на другой, хоть их тысячи. Не похожи друг на друга ни одна из шестисот пятидесяти рыбок на дне бассейна над берегом Волги в Ульяновске.

* * *

Другой постоянный сюжет — портреты, лица людей всех возрастов, разных национальностей, мужчин и женщин, друзей и знакомых, знаменитых и никому не известных. Однажды по заказу выставочного комитета выполнил серию портретов классиков русской литературы. Портреты, как и цветы, пишет по своему желанию. Так, 16 раз писал портреты помощника по дому по имени Важа. Он не стремится к фотографической точности, хотя добиться ее может мгновенно. Его интересует характер, секрет души. И ему удается быстро взять верный след ускользающей натуры за время первого сеанса. Четыре раза позировал ему я. После сеанса однажды услышал такие слова: "Если Лев похож на Лев — это еще не художник".

Приходилось ему не раз писать портреты людей, которых представлять не нужно. В Лондоне позировала Маргарет Тэтчер, премьер Англии. Мать Терезу с натуры писал в тбилисской мастерской. В дни приезда американской звезды Лайзы Миннелли за сеанс сделал портрет в мастерской на Пресне, чему я был свидетель.

Продюсер, устроивший гастроли актрисы, рассказал, как это случилось:

— Как-то мы привозили в Москву Лайзу. И на концерте присутствовали Лужков и Церетели Я познакомил их с Лайзой. Церетели пригласил ее в мастерскую и предложил написать ее портрет. И она позировала минут сорок, и с ума сошла от портрета. Она умирает от желания купить этот портрет. Он не отдает.

Другой свидетель сеанса запомнил его в такой версии:

— Следующим днем она позировала Церетели. Лайза сидела, совершенно опустошенная, с лицом не более выразительным, чем смятый лист бумаги. Она жаловалась на боли в суставах, они преследуют ее с детства.

Портрет ей очень понравился. Грузинский художник подчеркнул в ее лице не детскую наивность (во Франции Лайзу сравнивают с Эдит Пиаф: обе певицы напоминают храбрых воробьев), а волю.

"Да, — согласилась Лайза, — я волевая, я борец".

Ее портрет остался в мастерской на Пресне. С собой она увезла "Букет цветов". Такими подарками Церетели одаривает высокопоставленных гостей.

Кроме цветов и людей постоянно пишет предметы самые простые, заурядные, казалось бы, никак не способные служить источником вдохновения. После таких сеансов остаются на холстах вещи самые прозаические под названием "Пара сапог", "Веник с драпировкой". В одной гостиной я видел натюрморт «Бачок», привлекший внимание творца сантехническим дизайном, формой и пластикой. Его увлекает любая вещь, где усматривается красота, гармония, мастерство, даже если это керамический унитаз.

Еще один объект вдохновения — "братья наши меньшие", звери домашние, те, что живут рядом с людьми, и те, что обитают на природе. Бронзовые зверушки заполняют набережную рукотворной реки у стен Кремля, московский и тбилисский дворы, курортные комплексы на Черном море. Во дворе живут большие собаки.

В его мастерских побывали самые известные люди нашего времени, президенты, премьеры, министры разных стран, великие артисты и писатели, музыканты и художники. Хозяин дома не предлагает им позировать. И не делает, как правило, портреты на заказ. Более того — не продает картин, за исключением тех, что выставляются на аукционах в благотворительных целях. Последний такой аукцион состоялся после выставки графики в пользу художников Чечни.

Дипломный "Портрет спортсмена" выполнял, по его словам, десять дней подряд. Теперь пишет быстро, портрет рождается на глазах, за один-два сеанса.

…Повертев меня в разные стороны у подрамника с чистым холстом, Церетели выбрал положение вполоборота и взял большую кисть. Макнул ее в струю темно-зеленой краски под цвет моей фуражки. И начал. Я не видел, как шла работа, потому что стоял за мольбертом. Видели ее операторы телевидения, поджидавшие приезд запаздывающего высокого гостя. Церетели решил заполнить образовавшуюся паузу и взялся за кисть. Шум и разговоры не мешали ему. Время от времени он подходил к телефону и узнавал, скоро ли приедет гость. Не успел я устать от заданного мне положения. Часа хватило, чтобы достичь то, что хотелось — "запечатлеть характер".

В первый момент я опешил, увидев собственный портрет. Мне казалось, нос у меня не такой большой и кривой, губа нижняя вроде бы не такая, и морщины вертикальной на подбородке нет. Но присмотрелся и увидел, образ, характер точно мой. И глаза мои, один больше другого…

Биограф художника академик Швидковский писал, что темпы роста живописного наследия фантастические, что Церетели снедает тайный жар живописца.

— Поверьте, это не обычная приверженность художника к любимой профессии, перед нами нечто иное. Живопись оказывается средством к существованию, прямо-таки физиологической потребностью. Если не удовлетворить ее, могут наступить страдания творческой гиподинамии. Все это правда, и ее в первую очередь надо иметь в виду, говоря о живописи Зураба Церетели.

В каком стиле работает Церетели? В современном стиле, без всякого сомнения. Но, конечно, не в стиле концептуализма. Современный русский поэт и философ Слава Лен, читающий лекции в университетах США, называет Церетели "постмодернистом номер один", который прорвался в эстетику этого искусства "Древом жизни", «Спрутом» и другими образами мозаичных стенок Пицунды раньше всех в Советском Союзе. В качестве доказательства цитирует американского философа Джона Райхмана, утверждавшего в 1990 году:

"Чуть больше десяти лет понадобилось на то, чтобы постмодернизм из рабочей и дискутируемой теоретической категории превратился в специальный предмет академических исследований, подобный, скажем, Возрождению".

И другие философы Европы и Америки обосновывают в подобных терминах это течение современной культуры, соизмеряют его по значению с Ренесансом. Где титаны этого «Ренесанса»?

Церетели чтит память учителей, прошедших "французскую школу", чтит Пикассо и Пиросмани, Шагала и Дали. Их образы — на его картинах, под названием "Дань Пиросмани", "Памяти Пикассо"… Это титаны авангарда, не рвавшие связь с прошлым, реальным, фигуративным искусством, связь с пластикой и красотой, красками и холстами. Он использует весь спектр изобразительного искусства от реализма до абстракции, играет на многих инструментах оркестра современного искусства. Но вряд ли себя относит к постмодернизму, чьим идеалом служит отказ от всех "сущностных тенденций", где возносится в качестве идеала "ассиметрия, карнавал, игра".

Разве не играли художники в прошлом, не прибегали к карнавальным костюмам, когда надевали римские доспехи на современников, представляли их в образе героев и богов? Так поступали Растрелли и Фальконе в России, создавая образ Петра. Концептуалисты играют по другим, неписаным прежде правилам, точнее, в игру без правил.

Мне кажется, Церетели модернист, чей индивидуальный стиль можно назвать по-итальянски «fuokoso», что означает — с жаром, огнем. Другой музыкальный термин «furioso» переводится как — бурно, страстно. Оба эти термина подходят к его картинам и изваяниям.

* * *

В паспорте Церетели, как у всех граждан СССР, значился пресловутый "пятый пункт", графа — национальность. Она заполнялась словом — грузин. Зураб рос в семье, где говорили на грузинском языке, учился в грузинской школе, академии, где преподавали грузинские профессора, жил в городе, где творил гениальный самоучка Пиросмани.

Его влияние заметил Пикассо, который назвал Церетели "грузинским художником".

— Я сильный человек, но когда слушаю грузинскую музыку, на глаза наворачиваются слезы. А в литературе — вершина "Витязь в тигровой шкуре".

Однако пристрастие к грузинскому началу не помешало ему на вопрос кем вы себя больше чувствуете, грузином или русским, — ответить:

— У меня на этот счет никогда не было комплексов. И вообще я мужчина!

Дали назвал Зураба в отличие от Пикассо — "русским художником". Так и другие иностранцы его представляют, что не вызывает аллергии у Церетели, по его словам, «комплексов».

Не переставая оставаться грузином, любя Грузию, он живет в Москве среди русских.

— Образ России — широкая душа мужчин, длинонножкие красивые женщины и богатство по искусству.

В главном городе России находятся его мастерские, дома, офис, кабинеты в Академии художеств и галерее искусств. Неизвестно, обосновался бы он в бывшем посольстве Германии, если бы не пожар в мастерской на Тверском бульваре. В огне испепелилось около ста картин, обгорел натюрморт "Гитара Высоцкого". Отчего загорелась та мастерская? Поджигатели бросили в окно бутылку с зажигательной смесью. Случилось происшествие после того, как в мастерской побывал президент США Буш-старший и Михаил Горбачев. Перед их прибытием звонил президент Грузии Гамсахурдиа и велел художнику, исполнявшему на общественных началах роль заместителя министра иностранных дел Грузии — не принимать президента США.

— Не открывай ему дверь!

— Ну, как я, Звиад, не открою дверь президенту Америки, мы уже тут стол накрываем.

Так теперь, шутя, рассказывает Церетели о трагическом эпизоде недавней московской жизни.

Но тот разговор не был шуткой.

— Ты враг грузинского народа! — вынес приговор Гамсахурдия.

Старый друг показал характер. Пожаром отомстили его агенты, хорошо знавшие адрес мастерской на Тверском бульваре.

— Когда моя мама узнала, что меня объявили врагом народа, у нее случился сердечный припадок. Газета с приговором Гамсахурдия осталась лежать рядом с ней. Она хорошо помнила 1937 год, когда убили моего деда.

В дни гражданской войны толпа уничтожила в Тбилиси титановый обелиск: два сплетенных кольца. Тогда же рухнул светивший над городом бронзовый диск с расходящимися лучами, напоминающий солнце. Тех, кто это сделал, кто враждует с Россией, затеял братоубийственную войну, Зураб называет «психами». Считает страдания, выпавшие на долю его народа, — следствием разрыва вековых связей между Грузией и Россией, Тбилиси и Москвой.

Титановые кольца установили на Военно-Грузинской дороге тогда, когда в Москве поднялся бронзовый столп из литер алфавитов русских и грузин. 200-летие Георгиевского трактата праздновалось с размахом в обеих столицах. Никто не подозревал о грозящем распаде, границах и таможнях, гражданской войне, развале Грузии…

Церетели не делает различия между грузинами и русскими. Друзей выбирает по таланту, широте души. В сотрудники берет по мастерству, профессионализму, умению быстро принимать решения.

…После гражданской войны Шеварднадзе и Церетели полетели в Грузию вместе. В доме на горе, давно не принимавшем гостей, состоялся банкет, где встретилась элита республики. (О нем — подробнее далее.) Знаком примирения воевавших друг с другом грузин стала поднятая на месте рухнувшего диска статуя святой Нины. На другой горе, более высокой, у рукотворного моря, где намеревались когда-то установить статую Сталина, сооружается много лет музей великих предков-грузин. Бронзовые фигуры, играющие роль колонн, образуют храм, напоминающий масштабом Парфенон. (И там мы побываем.)

Эти образы Зураб начал создавать после того, как первым секретарем ЦК партии избрали Шеварднадзе. Тогда прошли демонстрации студентов в защиту родного языка. Упоминания о грузинском языке стараниями местных чиновников, желавших выслужиться перед Москвой, не оказалось в новой редакции Конституции Грузинской ССР. Националисты в знак протеста сожгли оперный театр на проспекте Руставели.

— Вернулся из Америки, где две скульптуры поставил. Шеварднадзе тогда позвал меня и говорит по секрету:

— Много думал. Остановился на тебе. Сейчас движение идет. Студенты недовольны, хотят свою историю и своих предков знать. А у нас даже царицы Тамар нет. Сам знаешь, царей они нам поставить не дадут, (кивнул он головой в сторону Москвы.) Сделай что-нибудь в обобщенной форме.

Вот мудрый человек! Когда начал, три месяца из мастерской не выходил. Потом нашел гору на Тбилисском море с отрезанной вершиной. У нее есть название, по-русски переводится «шея». И я пришел к идее сделать там акрополь, а в нем показать историю Грузии, царей, полководцев, поэтов.

Когда эскизы Шеварднадзе показал, он, честно говоря, задумался.

— Кто тебе это разрешит?

Правду сказал. Но я не остановился. Расстались. Его переводят в Москву. Я продолжаю работать. Когда Эдуард вернулся в Грузию, я показал ему все — он обалдел. Царей отлил высотой в пять метров. Всего фигур 64. Строил сам. Купил кран, достал движок. С электричеством в Грузии трудности. Когда я исчезаю и никто не знает, где я, лечу туда и исправляю все на месте.

Отливал фигуры на закате советской власти далеко от Тбилиси, чтобы никто не мог помешать, обвинить в монархизме. В Минске бородатые грузинские цари представлялись как "персонажи сказок". Со строительной площадки во время смуты похитили несколько фигур, пришлось их заново отливать. Этим храмом отдается сыновний долг Грузии, переживающей тяжкий системный кризис. Из самой цветущей республики Советского Союза разлетелись по всему миру мастера культуры, художники и музыканты, режиссеры и артисты. Они живут как Церетели, вдали от родины.

* * *

В детстве бабушка надела на шейку любимого внука Зуры большой крест. По тем временам это был поступок. Внук обожал бабушку и, чтобы ее не огорчать, не снимал крест, хотя товарищи косились на него. Прошли годы, и внук проникся идеями, которые вдохновляли его предков, одними из первых на земле уверовавших во Христа.

— В основе его творчества лежат христианские мотивы, что очень легко проследить, — сказал, выступая на открытии персональной выставки в Москве, «шестидесятник» Николай Андронов, после вернисажа скоропостижно скончавшийся. Этот мастер "сурового стиля" имел в виду портреты, натюрморты, эмали, изваяния, выставленные в Новом Манеже. Вместе с Полянским Церетели создал храм Георгия Победоносца на Поклонной горе. Фасады церкви обрамляют крупные монументальные бронзовые иконы. Они под сводами и на фасадах. На темы сюжетов Ветхого и Нового Заветов картины во дворе галереи на Пречистенке.

По заказу патриархии, выиграв конкурс, он отлил кресты и монументальные врата храма Христа Спасителя. Возглавил большую артель живописцев, расписавших купол собора, создал шедевр, заслуживший высокую оценку профессиональной критики.

Это далеко не все "христианские мотивы". О статуе-храме в честь святой Нины, принесшей в Грузию Крест — мы знаем. В ее честь создал часовню в галерее искусств рядом с Российской академией художеств. Первым в новой России, никому не подражая, начал рисовать забытые народом образы Христа и святых, царей и князей.

Десятки бюстов русских князей и царей теснятся во дворе на Пресне. "Демократическая общественность" не желала видеть их на Манежной площади. Кому бы они мешали у стен царского Кремля?

* * *

"Шестидесятник" Андронов, входивший в искусство под окрики Хрущева и идеологов Старой площади, заметил еще одну особенность творчества Церетели:

— В работах своих, в своем восприятии мира художник остается ребенком.

Вот эта детскость, если можно так сказать, впрямую связана еще с одним очень важным аспектом его деятельности. Он постоянно и много занимается благотворительностью, в основном направленной на нужды детей — больных, сирот, в общем, несчастных детей, которым он старается помочь…"

Сострадание к горю испытали не только дети, но и многие зрелые люди, попавшие в беду, старики, инвалиды. Мне неудобно называть по понятным причинам их имена, да и сам благотворитель особенно не распространяется о своих пожертвованиях не только в публичных выступлениях, но и в домашней обстановке. Напомню об одном известном эпизоде. О нем рассказал сам накануне столетия со дня рождения художник Борис Ефимов, почти было ослепший. В том, что долгожитель Ефимов вновь увидел свет, сумел достойно, отметить вековой юбилей, заслуга Церетели. Он нашел хирургов, решившихся оперировать больного в таком возрасте, помог оплатить операцию.

"Я никогда не забуду, как Зураб дважды меня спасал от долговой ямы, в которые я часто попадаю.

Знаю, что он также помогал и Володе Высоцкому и многим другим людям".

Это признание Михаила Шемякина, сказанное журналистам, которые хотели услышать от него совсем другой ответ на вопрос — не конфликтует ли он с Церетели, не препятствует ли последний проектам Шемякина в Москве, где исповедуется миф, что он единственный, кто устанавливает монументы.

— Отношения у нас c Зурабом нормальные, дружеские даже, он отнесся с большой симпатией к идее моего монумента "Дети — жертвы пороков взрослых"…

Трудно найти художника, у которого были бы не ненормальные отношения с Зурабом. Они проявляются среди тех, кто его не знает, не сталкивался с ним в работе, судит за глаза, заочно. Потому что к каждому художнику, говоря известными словами, он "милеет людскою лаской".

…Возвращаясь поздно вечером из Академии художеств после бесконечных переговоров, совещаний, утомительной развески картин, я услышал от него слова не о предстоящем вернисаже. Утром он побывал в мастерской пожилой художницы и испытал радость, увидел ее на коленях перед картиной, которую дописывала в семьдесят лет. О ней и проговорил всю дорогу, пока машина ехала домой на Пресню.

Сострадать, сопереживать, радоваться чужому успеху — не каждому художнику дано.

* * *

У Церетели — одна родная дочь и две приемных. Маленькая Лика вернулась однажды с улицы домой и привела за собой двух русских девочек. Наутро за ними пришла нетрезвая бабушка. Мать детей бросила. Они остались в семье, где выросли три дочери. Церетели трижды испытал счастье рождения внуков, двух мальчиков и девочки.

Сохранившаяся помянутая Андроновым «детскость» вдохновляла, когда он взялся в молодости за проект детского кинотеатра в Тбилиси. Неисполненный замысел, эскиз росписи, стал, как мы знаем, путевкой в большую жизнь. Церетели сотворил фантастический детский городок в Адлере, шедевр мирового искусства, поразивший Сикейроса, прославившегося монументальными картинами. Для детей-инвалидов создал по случаю устроенной для них Олимпиады композицию из подсолнухов, напоминающих и детей, и взрослых.

Для детей исполнил фигуры героев русского фольклора на Манежной площади. Для детей вырастил "Древо сказок" в Московском зоопарке. Это же свойство души побуждает грезить десятки лет проектом "детского парка чудес". По воле судьбы, и этот проект, оставаясь на бумаге, сыграл важную роль в его биографии, положив начало триумфальному периоду жизни.

Много раз переводил он деньги детскому дому, помогал детской художественной школе.

* * *

На вопросы — ради чего без устали пишутся картины, которые не продаются, зачем отливаются статуи, заполнившие дворы в Тбилиси и Москве Церетели обычно отвечает — ради искусства.

Да, президент Российской Академии художеств, воспитанный на приписываемом Ленину постулате — "Искусство принадлежит народу", выступает адептом некогда униженной большевиками теории "Искусства ради искусства". Чтобы так публично высказаться без опасения лишиться государственной должности, понадобилась революция 1991–1993 годов. Но чтобы так поступать всю жизнь — революция не требовалась.

За сорок лет написаны тысячи картин масляными красками. Единицы — по заказу. Для одной из выставок, как я уже сказал, написал портреты классиков русской литературы, вполне узнаваемых, хоть иллюстрируй ими хрестоматию по русской литературе.

Однажды двух малышек, погодок, скопировал с цветного снимка. Фотография очень нравилась отцу девочек, Юрию Лужкову. Он попросил сделать точно такой портрет. Церетели выполнил его просьбу и подарил другу картину, написанную забытым способом.

Он пишет картины для души, для себя, своего дома, семьи, творит в уверенности: эти картины увидят в музеях, оценят по достоинству не сегодня, так завтра. По глубокому убеждению Церетели, только со временем приходит понимание, что считать шедевром, кто что стоит. На недавнем аукционе в Лондоне "Русская баня" Зинаиды Серебряковой ушла за 625 790 долларов. Другая ее картина "Обнаженная, склонившаяся к голубой земле" продана в тот же день за 307 610 долларов. Третья работа — натюрморт "Корзина с цветами" досталась кому-то за 169 300 долларов. В сумме три картины русской художницы-реалистки потянули на миллион сто тысяч с лишним долларов. Какой была бы другой жизнь Зинаиды Евгеньевны в эмиграции, если бы ее живопись продавались в Париже, где она прозябала в нужде, с таким же успехом, как это произошло спустя десятки лет после смерти.

Во сколько долларов оценят на аукционе "Корзины с цветами" в ХХI веке — кто знает? Скажу только, что за два натюрморта, проданных однажды на аукционе заграницей, уплатили 20 тысяч долларов за каждый. Эти деньги переведены в равных долях на счета православных церквей, русской и грузинской.

* * *

Сикейрос не ошибся, когда утверждал давно, что приглянувшийся ему молодой грузин выходит в просторы мирового искусства. Известная нам запись, сделанная в Адлере, датируется 3 мая 1973 годом. Спустя несколько лет в Париже Церетели показал Марку Шагалу свой альбом с репродукциями картин. По ним тот сделал вывод:

— Живопись для Зураба начало всех начал. Браво, браво, Зураб!

Другую оценку живописи дал Пикассо:

— У этого молодого художника Зураба хорошее начало. Он глубоко чувствует цвет, обобщает форму. Мне кажется, он будет великим живописцем.

Хорошие традиции перешли к нему от Пиросмани, чье творчество помогло мне, когда я сам был молодым художником.

Церетели проявил себя как монументалист, когда здравствовал скульптор Сергей Коненков, вернувшийся из Америки после долгих лет эмиграции в Москву. На родине он стал патриархом русского искусства. Мнение этого скульптора, как и монументалиста Сикейроса, было очень важно для живописца. Их слова грели сердце. Ведь Зураб без особого приглашения, стечением жизненных обстоятельств вошел в цех ваятелей. Они с осторожностью относились к работам товарища, не прошедшего выучку у таких признанных корифеев, как Манизер, Томский, Матвеев. Эти авторитеты выпустили из своих классов десятки профессиональных скульпторов, мечтавших о заказах, сыпавшихся на голову живописца.

Коненков выдал Церетели охранную грамоту. Он не пожалел ярких слов и сравнений, сопроводив ими профессиональный анализ. Коненков назвал Зураба «современным» художником, увидел особенность его творчества в синтезе искусства и архитектуры, признавая за таким союзом будущее

"Зураб Церетели — замечательный художник. Его произведения несут людям радость, счастье познания прекрасного.

Тематика его произведений разнообразна и увлекательна: это национальный фольклор, старинные легенды, грузинский орнамент, наша земля, наша современность. Силой творческого таланта, безграничной фантазии и воображения он создает неповторимые произведения искусства. Они искрятся как бриллианты, переливаются всеми цветами радуги, сверкают как лучи солнца, павшие на землю.

Церетели — художник современный, работающий в тесной связи с архитекторами, и в этом одна из причин его успеха, широкая масштабность и перспективность его творчества. Синтез изобразительного искусства и архитектуры — это будущее нашего искусства. Я очень ценю художника Церетели, верю в него"

Столь лестный отзыв написан, когда решался вопрос о присуждении Ленинской премии. Эта характеристика осталась в документах Комитета. Не сразу попали в печать высказывания Сикейроса, Шагала, Пикассо, Дали, долгое время известные узкому кругу друзей.

Церетели не придавал значения столь важным сейчас "связям с общественностью", имиджу и пиару. Никогда не рвался на страницы газет, не заводил знакомства с влиятельными редакторами и журналистами. В печати до середины 90-х годов его имя появлялось в связи с очередной премией или наградой. Такая ситуация продолжалась до поры до времени, она была взорвана событиями, о которых речь пойдет в следующих главах.

* * *

Возникает естественно вопрос — как может один человек так много сделать? Сколько часов в сутки работает? По этому поводу сочиняют злые мифы. Ни в чьей помощи, как творец образов, Церетели не нуждается. Ему содействуют мастера, выкладывающие по его эскизам мозаики, витражи, помогают форматоры, занятые изготовлением гипсов. С ним работают литейщики, которые гипсовые модели превращают в бронзовые изваяния. Помогают мастера, выколачивающие рельефы по его рисунками, и сварщики, монтирующие из железных обрезков разные фигуры, заполняющие сад двора.

(Рисунки и статуэтки превращал в крупные изваяния до Церетели Пикассо, начиная с 1929 года. Они создавались из металлических листов в стиле кубизма. Фигурка женщины, высотой тридцать сантиметров, трансформировалась в двухметровую статую. Другой важный шаг в этом направлении Пикассо сделал за два года до встречи с Зурабом. Благодаря новой технологии, эта же фигурка женщины превратилась в двадцатиметровую скульптуру. Ее установили в саду агента, продававшего картины художника. Монументы Пикассо стоят у входа гавань одного из городов Швеции, во дворе школы в Марселе. Их можно увидеть перед зданием Колумбийского университета в Нью-Йорке, на площади в Чикаго).

По воспоминания современников Валентина Серова известно, что не только в мастерской, но и в самом неожиданном месте во время разговора, при любой встрече он брал бумагу и начинал рисовать. Подобно ему вел себя Константин Саврасов, даже за столом в трактире, когда выпивал, непременно рисовал, иначе, по его словам, "ему руки мешали". В таком же безостановочном творческом горении пребывает Зураб Церетели. Он рисует дома, в офисе, за столом прорабской и ресторана, в самолете, на курорте у берега моря или в горах…

В истории известны полководцы, императоры и вожди, архитекторы и художники, отличавшиеся колоссальной продуктивностью, за день принимавшие массу решений, общавшиеся с множеством людей. Такие феномены, не зная покоя и усталости, успевали за сутки сделать столько, сколько другим не удавалось в течение многих дней. И среди нас живут современники, обладающие колоссальным запасом энергии. Они напоминают постоянно действующие вулканы, выбрасывающие массу жара. К их числу относится Зураб Церетели.

О нем скульптор Александр Бурганов высказался так:

— Личность и творчество Зураба Церетели у всех на виду. Его секрет прост. Это неимоверная работоспособность. Он не просто художник, это вулкан.

Человек-вулкан спит часов 5–6, постоянно чем-то занят, сидеть на одном месте не любит, весь день на ногах, в дороге, на совещаниях, приемах, председательском месте и за дружеским столом. Постоянно бывает в производственных мастерских, на литейных заводах, где исполняют его заказы…

Любой преуспевающий монументалист обречен общаться с множеством администраторов, сотрудников, помощников, реализующих его замыслы в вечных материалах. Если монументалист к тому же президент Академии художеств — то постоянно приходится по долгу службы находиться в людской гуще. В приемной ежедневно собирается масса посетителей. С каждым годом число их растет. Причина такого роста в том, что визиты к Церетели результативны. Он умеет слушать, входить в чужое положение, не интригует, не вводит в заблуждение. Видит свою роль в том, чтобы объединять творцов, в каком бы стиле они не работали, к какой школе бы не принадлежали.

* * *

В советской истории такая норма не прививалась изначально. История искусства после революции 1917 года в Петрограде началась разгоном императорской Академии художеств. Выработанную веками классическую систему образования, основанную на многолетней школе рисования, признали негодной. Заслуженные профессора и опытные преподаватели изгонялись из классов, оставаясь без средств. Из мастерских выбрасывались на свалки гипсы, античные статуи и бюсты, по которым учились рисовать поколения русских живописцев. Начались постоянные преобразования художественных институтов. Они меняли названия, руководство, профессоров, программы обучения. Известные художники России во главе с Репиным оказались в эмиграции. На Запад в скором времени после окончания гражданской войны последовали авангардисты, радостно приветствовавшие кровавую революцию, наивно полагая, что революционный переворот поможет реализовать их утопические планы преобразования искусства и мира. В революции они видели панацею от социальных бед, которых России было не занимать.

Роль Академии взял на себя созданный большевиками при Народном комиссариате просвещения так называемый ИЗО — отдел изобразительных искусств. В его коллегию вошли представители одного левого направления. Автор "Черного квадрата" Казимир Малевич состоял в московской коллегии, ведавшей искусством в Московском Совете. Другой корифей авангарда, Василий Кандинский, возглавил созданный при Ленине институт художественной культуры в Москве. Но и в среде авангардистов не было единства. Кандинский боролся с Шагалом. Татлин не признавал Малевича. Все вместе выступали против реалистов. С другой стороны, наследники «передвижников», образовав Ассоциацию художников революционной России — АХРР, повели непримиримую борьбу с авангардистами. По своей инициативе эти мастера отдали свой талант на службу новому режиму.

Искусство, согласно концепции Ленина, признали частью "общепролетарского дела". Его приравняли к политике, внесли в художественную среду жесткие нравы партийной жизни, законы классовой борьбы, где одни побеждают, другие терпят поражения. Перед поверженными художниками закрывались залы выставок, их изгоняли из художественных училищ, они лишались заказов.

В творческих учреждениях бушевал страсти, плелись интриги, устраивались склоки, разбирались "персональные дела", боролись группировки. Вся история советского искусства наполнена враждой, пропитана кровью заключенных в тюрьмах и лагерях, убитых художников, разделивших судьбу народа. У всех в памяти разнос, устроенный Хрущевым живописцам "сурового стиля", "лианозовской школы". Еще более драматично прошла так называемая "бульдозерная выставка" во времена Брежнева, когда на холсты пошли в атаку машины, вдавливая картины колесами и гусеницами в грязь. Во всех подобных акциях Академия художеств СССР выступала на стороне власти, предавала художников.

Вот с каким наследием столкнулся на посту президента Церетели, который решил покончить с группировками, делением на «наших» и "не наших", с интригами, сведением давних счетов. Ему пришлось расстаться с теми сотрудниками, кто хотел жить по старым правилам. Что может быть сложнее такой задачи для администратора?

* * *

"Перестройка", рыночные реформы обернулись для советских художников, членов Академии и Союза художников СССР, катастрофой: утратой госзаказов, распродажей общественной собственности, ставшей добычей дельцов. Они лишились домов творчества, выставочных залов, поликлиники, всего, чем обладали как члены Союза художников СССР, распавшегося на массу «суверенных» союзов. Творцы оказались в рыночных условиях банкротами. Так, крупнейший выставочный зал московских живописцев на Кузнецком мосту, служивший клубом, домом художников, местом постоянных вернисажей, превратился на десять лет в торговый комплекс.

Да, пришла долгожданная свобода, не стало партии и партийно-государственного руководства, рупором которого выступала Академия. Вместе со свободой пришло безразличие власти к нуждам и делам художников. Свелось к минимуму бюджетное финансирование искусства. Наступили трудные дни. Художники уединились в мастерских. У Академии не стало средств на ремонт принадлежавших ей учебных заведений, музеев, на организацию выставок, творческих командировок, поездок заграницу. Казалось, что Академия вообще не нужна новой России, где восторжествовал принцип индивидуальной свободы. Вырвавшиеся из подполья, подвалов преследовавшиеся в советской Москве представители радикальных течений, авторы перформансов и инсталляций, снова, как в годы "военного коммунизма", начали яростную борьбу с реалистами. Как грибы после дождя из-под земли, в самом неожиданном месте проклюнулись десятки галерей. Они зачастую выставляли и продавали продукцию, далекую от подлинного искусства.

Апологеты концептуализма захватили ведущие средства массовой информации. Они снова начали сбрасывать с "парохода современности" всех, кто писал пейзажи и натюрморты, создавал реалистические композиции, хотел не только «самовыражаться», но и рисовать…

В революционное время стал президентом Российской Академии художеств Церетели. По ее коридорам, как в прошлом, ходили искусствоведы, некогда боровшиеся за чистоту "социалистического реализма", натравливавшие Хрущева на «пидарасов», люди, вошедшие в историю предводителями крестовых походов против инакомыслящих художников.

— Когда Зураб возглавил академию, он провозгласил достоинство каждого независимо от творческой направленности. И люди подали друг другу руки. Этот факт объединения будет иметь грандиозные последствия и внутри страны, и за ее пределами. Легкость, терпимость и доброжелательность Церетели стали замечательным условием развития новой Академии. — Это слова Александра Бурганова. Под ними подписаться могли бы Ефрем Зверьков и Таир Салахов, Дмитрий Жилинский, все другие члены нынешнего президиума Академии, за долгую творческую жизнь испытавшие нетерпимость, разобщенность мастеров, не подававших годами друг другу руки.

Вновь избранный президент зачастил в Санкт-Петербург, где в умах живших здесь академиков зрела мысль о "выходе из-под власти Москвы", расколе исторически-сложившейся структуры Академии художеств. Требовалась срочная помощь профессорам и студентам лучшей в мире питерской школе. Она нуждалась в срочном ремонте. Всеми этими проблемами занялся повседневно Церетели, взваливший на свои плечи тяжкий груз финансовых и материальных забот.

* * *

Как известно, Грузия и грузины славятся гостеприимством, выработанным веками ритуалом застолья, тостами, притчами, песнями. Будучи сыном своего народа, Церетели усвоил эти традиции, усаживая за свой стол десятки людей, друзей и знакомых. Кто хоть раз побывал на таком кутеже, навсегда запомнил праздник жизни в доме Зураба.

Кто его друзья? В альбомах Церетели воспроизводит снимок, в отличии от всех других, сделанный не у него дома, а на Поварской, в мастерской Бориса Мессерера, когда улица носила имя Воровского.

— Всю нашу армию спасала и разлагала склонность к богеме. Сильным центром богемы была мастерская Мессерера — Ахмадулиной на улице Воровского. Когда-нибудь дошлый доктор наук подсчитает количество выпитых там напитков и придет к астрономическим выводам", — полушутя-полусерьзно вспоминает о минувшей молодости писатель и литературовед Виктор Ерофеев, инициатор альманаха «Метрополь», преследовавшийся властью. Захаживал в эту мастерскую и его однофамилец, автор повести "Москва — Петушки" Венедикт Ерофеев, знавший толк в «крепких» напитках.

В комнате с лестницей, со старинным граммофоном сфотографировалась большая компания. Человек тридцать в хорошем настроении расположились перед объективом сидя, стоя, полулежа. Все молодые, но успевшие себя проявить, кто больше, кто меньше. В этой компании Зураб Церетели, Андрей Битов, Василий Аксенов, Владимир Войнович, Михаил Жванецкий, Андрей Вознесенский и его жена Зоя Богуславская, хозяйка дома Белла Ахмадулина, ее муж, театральный художник Борис Мессерер…

Рядом с Зурабом могли бы не раз сфотографироваться Владимир Высоцкий и Юрий Любимов, Георгий Данелия и Александр Митта. Все они собрались на московской квартире, когда Высоцкий и Марина Влади зарегистрировали в Москве брак.

После той скромной московской вечеринки с домашними пирожками и бутылками "Советского шампанского" Зураб усадил молодоженов в самолет, взявший курс на Тбилиси. Свадьба с многолюдным застольем продолжилась там, о чем я еще расскажу.

Что соединяло столь разных людей, поэтов, писателей, артистов? Время, когда они заявили о себе и достигли творческих вершин, роднила тенденция творчества, противостоявшая официальной идеологии. Сближал дух творческой свободы и демократизма, качества, которые дали основание столь разным творческим фигурам считать себя «шестидесятниками». Своим человеком оказался в этой среде Зураб.

За исключением Аксенова и Войновича, его друзья и товарищи не вступали в конфронтацию с властью. Но и не кривили душой. Не льстили без меры партии, не отдавали в рабство душу (в обмен на блага и привилегии) "атакующему кассу", не мечтали, как Маяковский, чтобы "к штыку приравняли перо" и кисти, чтобы о них "на Политбюро делал доклады Сталин"…

Церетели относится к признанным при жизни мастерам искусства. Такие живописцы, как он, в прошлом могли о себе сказать: "Художник — друг королей". Но это, как мы уже знаем, не значит, что все "особо важные персоны" идут навстречу каждому его желанию.

* * *

С берегов Черного моря на берега Москвы-реки Церетели пришел, осыпанный орденами и медалями СССР. Ему было под пятьдесят, когда назначили главным художником Московской Олимпиады. Тогда он изваял кроме помянутых коней для ипподрома, большую настенную эмаль-панно "Золотое кольцо России" в Международном центре торговли на Пресне, опоясал бронзовым поясом-рельефом стены концертного зала в Измайлове, поразив буйством фантазии и темпераментом. Никто не мог конкурировать с ним по части картин из эмали, бронзовых фризов. Демократическая общественность не кричала тогда «браво», но и не бросала камней в автора. Коням на ипподроме в 1980 году не придали особого значения, как обычной парковой скульптуре.

Все переменилось, когда на площади, раскинувшейся у затрапезного Тишинского рынка, рванул в небо причудливый и громадный монумент в честь единения Грузии и России. Тогда Церетели предложил выполнить архитектурную часть проекта поэту Андрею Вознесенскому, имевшему право на такую профессиональную деятельность как выпускник Архитектурного института.

Монумент открывался в присутствии членов Политбюро. Ему придавалось политическое значение. Поэтому ни одна газета не посмела публично покритиковать автора. Но между собой, на кухнях, сидевшие без госзаказов московские скульпторы начали злословить по адресу Церетели, сочинять мифы, сравнивать обелиск с шашлыком, нанизанном на шампур, наклеивать другие уничижительные ярлыки, дурно попахивающие шовинизмом.

Как давний житель Тишинской площади, хорошо помню разбитый на ней сквер. Его достопримечательностью служил общественный туалет времен Сталина, пользовавший популярностью у торговцев соседнего рынка и алкоголиков. На всех углах площади торговали в захудалых магазинах водкой. В тот сквер я ни разу не вышел погулять с маленькой дочерью. Вот в каком месте решили установить монумент. Его только начали строить, как в райком партии поступила жалоба от служившегося вблизи сквера гражданина, датированная 11 июля 1982 года:

— Выражаю протест в связи с разрушением сквера на Тишинской площади, произведенного для установки в нем какого-то очередного монумента. Подчеркиваю, что традиционный сквер с лавочками, дорожками и клумбами является не только оазисом, но и важным элементом городского быта.

Считаю данную акцию, как и другие аспекты внутригородской политики последних лет, не отвечающей нормам социалистической идеологии и морали".

С тех пор много лет сочинял протесты "старожил района по месту работы", некий гражданин Х. После 1991 года он требовал убрать с площади "памятник застоя" и "восстановить в прежнем качестве Тишинский сквер". Со временем нашел новую мотивировку, не вспоминал в письмах в инстанции о социалистической идеологии и морали. Опирался на идеи победившей демократии. Возмущался, что памятник задуман "в угоду амбициям партийной и творческой элит, за спиной широкой общественности, вразрез с интересами и мнением местного населения".

Кому только не отправлял протесты этот житель московской окраины: и в редакции газет, и в правительство, и депутатам всех уровней. С новой силой взялся за перо, когда начались политические кампании против "связки Лужков — Церетели". Последнее письмо в правительство Москвы и Московскую городскую думу, Государственную думу, редакции газет датировано 18 февраля 1997 года. Как раз тогда, когда разные силы, включая президента России, сконцентрировались на памятнике Петру, пытаясь его свалить.

"Старожилу Тишинки по месту жительства", как подписывался он под текстом «заявлений», казалось, вот-вот снесут ненавистный ему обелиск "во имя справедливости и для удобства москвичей". Его протесты никто не публиковал, ни правые, ни левые издания, но жар в топке сутяги поддерживала устная поддержка депутатов: "Буду активно выступать против памятника Петру", — услышал именно в те дни по телефону заявитель от депутата Московской городской думы.

Вот какие типы сформировала советская власть. Они писали доносы на соседей, протесты по любому поводу, прикрывая личный интерес политическими мотивировками, общественным благом. Всем подобным «общественникам» представилась возможность проявить себя в борьбе с художником в самый трудный период его жизни в конце ХХ века.

Но первый камень, брошенный в Москве, пролетел над его головой летом 1983 года.

* * *

Спустя годы после открытия монумента в честь Георгиевского трактата, прогремел невиданный прежде камнепад. Началась травля в прессе, на телевидении. Кампания в СМИ дополнялась не принятыми прежде формами протеста, присущими либеральным демократиям: пикетами, митингами, пресс-конференциями, опросами общественного мнения, инициативой референдума, нацеленного на демонтаж монументов. Не каждый художник способен без травм и увечий пережить такие всплески общественной ненависти.

Силу и размах кампании придавали галеристы и искусствоведы, противники присущего Церетели стиля, за спиной которых дышали влиятельные политики. Они действовали из-за кулис, боролись не столько с художником, сколько с заказчиком. Снаряды летели в бронзу Петра с таким расчетом, чтобы рикошетом попасть в мэра Москвы. Столь же яростно били по композиции "Трагедия народов". Ставилась задача — ударить по Лужкову, противопоставившему свою экономическую политику той, что проводилась в жизнь окружением президента.

Подобный накал страстей, связанный с искусством, не раз происходил в эпоху Сталина и Хрущева, когда развенчивали «формалистов», "безродных космополитов", «пидарасов», ломая их морально и физически. При тоталитаризме было нормой выводить за рамки искусства и закона неугодных власти художников, писателей, музыкантов и артистов. Партия закрывала журналы и театры, выбрасывала из библиотек книги, запрещала исполнять музыку, ссылала и убивала творцов, если их произведения представлялись идеологически-вредными, если романы или картины не укладывались в прокрустово ложе метода социалистического реализма. Этот метод обязывал всех мастеров культуры восхвалять политику партии, ее вождей. В прошлом все знали, откуда дует ветер. Ни для кого не было секрета, кто инспирирует кампанию в газетах, дает установки органам расправиться с тем или другим неугодным творцом. Только ЦК партии, только вождь мог дать сигнал атаки.

При демократии травля художника задумана была в окружении президента, политологами, в "фондах эффективной политики" и прочих учреждениях, финансируемых из скрытых источников. На авансцене выступали молодые люди, выдававшие себя за "современных художников". Но ими скрытно управляли другие деятели, не дававшие интервью.

Церетели пришлось испытать четыре кампании травли. Началось все с проекта "парка чудес" и статуй Колумба для США и Испании. Тогда в печать запустили миф о "медном деле", беспошлинном вывозе "стратегического сырья" якобы под видом статуэток. Затем возникла кампания, связанная с проектом на Поклонной горе. Рыночная, либеральная печать замалчивала несколько лет строительство музея, обелиска, храма Георгия Победоносца. Высказывались мнения, что музей Отечественной войны вообще не нужен, что в нем прославляются Сталин и КПСС.

Пресса и ТВ вынуждены были дать информацию о праздновании в Москве 50-летия Победы. Тогда в присутствии первых лиц зарубежных государств официально открыли монумент на Поклонной горе. Но в отчетах о торжествах не назвали имени автора!

Следующая кампания травли соотносится с монументом "Трагедия народов". Та яростная атака закончилась тем, что правительство города вынуждено было демонтировать композицию, установленную у площади перед памятником Победы. Ее перенесли на другое место, позади музея Отечественной войны.

Этот успех инициаторов травли побудил их начать новую кампанию. На этот раз зазвучали голоса, требовавшие демонтировать монумент Петру. В акцию вовлекли президента России, который отрекся от утвержденного им проекта. Однако тогда силам, боровшимся против Лужкова и Церетели, были противопоставлены усилия мэрии и правительства Москвы, Академий художеств и архитектуры, союзов художников и дизайнеров. В атмосфере истерии, нагнетаемой в обществе, левые радикалы, «комсомольцы», попытались взорвать монумент… Ничего подобного не происходило никогда в истории Москвы.

Нет худа без добра. Шумные кампании привлекли всеобщее внимание к имени Церетели. Его композиции заинтересовали многих. Простые люди сумели составить о памятнике Петру собственное мнение, которое разошлось с оценками, навязываемыми СМИ. Результат травли оказался неожиданным для режиссеров-постановщиков скандальной пьесы.

Многие люди приезжали в центр города, чтобы увидеть Петра. Он оказался совсем не таким, как о нем писали. После открытия обелиска и музея Поклонная гора превратилась в место народных гуляний. В общественном сознании произошел перелом. Знак минус поменялся на плюс. Популярность Церетели возросла, он стал фигурой знаковой, олицетворением успеха. Его монументы начали восприниматься символами современной Москвы.

* * *

Профсоюз московских художников с недавних пор регулярно выпускает рейтинги. Все профессионалы в нем разбиты на две группы «А» и «В». Каждая из них делится на шесть разрядов. В первую группу «А» попали мастера, по мнению составителей рейтинга, обладающие разной степенью индивидуальности, наделенные талантом. Под разрядом 1 в этой группе проходят московские живописцы, "признанные наравне с лучшими художниками Запада, высоко оцениваемые коллекционерами и музеями, искусствоведами".

Во вторую группу «В» — попали профессионалы разного класса, высочайшего, высокого, известные публике, но все — не ценимыми искусствоведами. Им отказано в яркой индивидуальности, в праве представлять собой "современное искусство".

Церетели попал в разряд 1 группы «В». Она состоит всего из пяти имен, расставленных в алфавитном порядке — Глазунов, Неизвестный, Церетели, Шемякин и Шилов.

По какому признаку пять столь разных художников с ярко выраженной индивидуальностью, с именем в искусстве объединены в некую партию? Кто они, по мнению составителей рейтинга? Это "художники-профессионалы высочайшего класса, с выдающимися организационными способностями, широко известные и продаваемые в России и на Западе. Но — без яркого таланта!

Рейтинг составлен искусствоведами радикального толка, не испытывающими приязни к тому, что делает Церетели, и попавшие в одну с ним группу творцы. Их роднит, на мой взгляд, не только мастерство, общественное признание, организаторские способности. У них у всех и талант, и яркая биография, которую я бы назвал парадоксальной. Они причастны к истории.

Да, верховная власть удостоила их особым вниманием. Одних, как Неизвестного и Шемякина, лишала гражданства СССР, вынудила покинуть родину, уехать на Запад, где к ним пришло признание. Другие — прилагали усилия, чтобы отстоять свою индивидуальность на родине. Они заслужили признание публики и верховной власти, присвоившей им звания народных художников СССР.

Но в группу «А1» не попали, не удостоились чести стать "рядом с художниками, признанными с лучшими художниками Запада, чьи работы находятся и у множества коллекционеров, и в музеях мирового уровня".

Но если бы Церетели не был именно таким художником, кто бы позволил ему устанавливать монументы на берегу океанов, Средиземного моря, в лучших городах Европы и Америки? Если бы не был он ярким талантом, кто бы заставил Сикейроса, Шагала, Пикассо, Дали давать лестные оценки? Картины Церетели ныне экспонируются в Третьяковской галерее, разделе искусства ХХ века. Он выставлялся на групповой выставке в центре Помпиду. Сто картин, показанных на выставке в США ранее, американцы намеревались купить. Допустим, Церетели каким-то образом, благодаря высочайшим "организаторским способностям", загипнотизировал власть в Москве и Тбилиси. Но достаточно ли этого магнетизма, чтобы очаровать не знающих русского языка правительства Испании, Франции, стран с высокой художественной культурой? У этих государств достаточно консультантов, разбирающихся в современном искусстве не хуже авторов «рейтинга».

Композиция из пяти монументов Церетели украшает двор университета штата Нью-Йорк. В этом университете ему присвоили звание профессора живописи. Там же — «Прометей». В Нью-Йорке — Георгий Победоносец. В Пуэрото-Рико, как сказано, выбрано место монумента выше статуи Свободы. Все это на земле одной страны. Но она не единственная!

* * *

Первый альбом "Зураб Церетели" с монографией профессора Нодара Джанберидзе на грузинском, русском, английском языках издан в Тбилиси в 1975 году.

"В художнике слиты большой талант и необыкновенная трудоспособность, неиссякаемая энергия и постоянный поиск нового", — писал известный грузинский искусствовед и друг Зураба. В альбоме на 219 листах представлены монументальные работы, станковая живопись. По фотографии, препровождающей альбом, видно, что уже тогда светившийся радостью "известный советский художник-монументалист" носил импортную куртку в крупную клетку, рубашку с большими пуговицами. Из-под ее ворота выглядывала косынка в горошек, а ладонь правой руки плотно сжимала трубку, набитую табаком.

Первая краткая монография на русском вышла в Москве год спустя. Ее написал московский искусствовед Юрий Нехорошев. Она появилась в связи с предстоящим присуждением звания лауреата Ленинской премии. Десять страниц текста прилагались к 17 крупным листам иллюстраций. Из них два листа занимала живопись, один лист — фотография мастерской, остальные посвящались монументальным произведениям. Из всего, что там сказано нового, хочу привести слова: "Искусство Церетели музыкально".

Первый большой альбом "Зураб Церетели" с текстом академика Олега Швидковского вышел в Москве в 1985 году, дважды он переиздавался после смерти искусствоведа. Эстафету из выпавших рук принял его сын Дмитрий, академик РАХ.

— Обыкновенный человек не видит того, что видит знаток, который передает свои знания из поколения в поколение. Кто этот знаток? Художник. Обо мне много писал Швидковский-отец. Когда я работал в Пицунде, он приходил и смотрел. В мастерскую, где я писал натюрморты или портреты, он заходил, сидел, и я даже забывал, что он там. И задавал вопросы, ловя момент, когда мне в голову приходили какие-то мысли, и я не мог уже остановиться — говоришь и говоришь…

Говоришь те вещи, которые и сам уже не помнишь к тому моменту, когда работа закончена. Идеи, которые приходят во время работы. Это огромнейшая философия. Эти мысли важно знать тем, кто занимается искусством.

Академическое исследование написано «знатоком» в русле давней методики, все внимание уделявшей творчеству, произведениям. Такое сочинение, рассчитанное на профессионалов, проходят мимо многих фактов биографии, не касается парадоксов жизни, полной страстей, событий и встреч. Нет о моем герое популярной книги, доступной всем любителям искусства, подобной тем изданиям, которые множатся в мире, посвященные Пикассо, Шагалу, Дали.

В 1998 году в связи с выставкой в Новом Манеже издан календарь с картинами цветов — на каждый день. В 2002 году вышел альбом графики, появившийся в связи с выставкой в "Доме Нащокина".

* * *

Нелегко ответить на давний вопрос, возникший в Москве: "Кто такой, этот Церетели?", — но попробую:

Это художник, рисующий монументы и скульптуры, монументалист и скульптор, ваяющий рисунки. Поэтому так причудливо сплетаются кольца, литеры, паруса. Они образуют композиции невиданной формы, современной пластики.

Это художник, породнивший объем и цвет, скульптуру и архитектуру, реализм и модернизм. Его творения — сплав русского академизма, грузинского примитивизма и французской школы, они пронизаны фантазией и добродушием, причудливостью, яркостью, ясностью, свойственной детям. На его картинах образы фольклора, литературы и истории, христианства и народной жизни.

Это художник, который постоянно рисует, где бы ни находился: дома, на заседаниях, в пути, на отдыхе.

— Сколько себя помню, я всегда рисовал. Для меня это образ жизни".

Этот художник, исповедующий принцип "искусство для искусства", живописец, проявивший себя монументалистом. Ему послушен любой пластический материал, любая техника. Он создал памятники, обелиски, объемно-пространственные композиции. Ему принадлежат большие и малые формы в бронзе, металле, камне, эмали, мозаике, стекле, ткани…

Этот художник собрал коллекции картин и рисунков. Его собрание позволило создать в Москве первый музей современного искусства. В нем при открытии не выставил ни одной собственной работы, хотя стены его домов не вмещают массы картин и рисунков.

Это художник, который объединил вокруг себя мастеров всех поколений, направлений и стилей, ветеранов и молодых, патриотов и космополитов, реалистов и модернистов.

Это художник, который каждый день занимается делами Российской Академии художеств в должности президента. Проблемы хозяйственные, финансовые, административные отнимают львиную долю времени и сил.

Этот художник придал дизайну государственное значение в стране, где данный вид творчества выводился за черту искусства. Он рисует ворота, ограды, кресты, фонари, создает фонтаны, интерьеры зданий. Спектакль и новогоднее представление оформил сценограф Церетели.

Этот художник осмысливает любое пространство, попадающее в поле его зрения по долгу службы или по праву собственности, будь то государственная Академия или частный дом. На его средства возрождены "Дом Губина, "Дом Долгоруковых" в Москве. Под крышей старинных особняков возникли музей современного искусства и крупнейшая в современной Москве "Галерея искусств Зураба Церетели". Сооружение юридически принадлежит инвестору, но фактически передано в пользование Академии. Запущенная германскими дипломатами усадьба на Большой Грузинской улице заполнилась картинами, статуями. Это фактически еще один московский музей одного автора.

Это художник, который написал тысячи картин, но не продает их. Он порой дарит пейзажи и натюрморты гостям и благотворительным аукционам.

Это художник, который может рисовать и одновременно вести заседания, принимать решения.

…Он сидит за столом президента Академии и рисует. Вокруг сотрудники. Бухгалтер докладывает о запутанном деле. Монолог не прерывается долго. Кажется, его не слушает, занят графикой. И вдруг на бухгалтера падает град вопросов:

— Кому платили?

— Что она сказала?

— Кому отдали?

— Как позвонить?

После звонка все продолжается в том же ключе. Рисует и слушает, принимает очередной доклад, делает очередной звонок, решает очередную задачу, связанную с выставками, поездками, наградами академиков, с делами институтов и музеев.

Это художник, который больше чем художник, исповедующий принцип чистого искусства.

Церетели много сделал для Москвы. Монумент у Тишинского рынка. Обелиск, музей, храм, "Трагедия народов" на Поклонной горе. Петр Первый на Якиманке. Храм Христа на Волхонке. "Охотный ряд" и фонтан на Манежной площади. Зоопарк на Пресне. Музей на Петровке. Галерея искусств на Пречистенке. Дом на Большой Грузинской, — вот сооружения и адреса города, связанные с его именем. Поэтому, занимаясь "улицами и лицами Москвы", не будучи искусствоведом, я решился написать книгу о художнике. Его картины и изваяния переживут нас. Они ставят их автора в ряд с фигурами, заслужившими право на пристальное внимание современников и потомков.

Конец первой главы.










Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх