Глава четвертая. Фидель

Кубинская революция

Республика Куба была самой молодой социалистической страной. Кубинская революция одержала победу спустя 10 лет после образования Китайской Народной Республики и 40 лет после российского Октября.

Первоначально она носила антиимпериалистический, национально- демократический характер и напоминала многие другие освободительные движения стран Латиноамериканского континента. Лишь после разгрома контрреволюционной экспедиции в заливе Кочинос Фидель Кастро провозгласил кубинскую революцию социалистической. Это заявление было бурно встречено темпераментными кубинцами.

Советская поддержка острова Свободы была живой и заинтересованной: подтверждалась ленинская теория мировой социалистической революции как процесса отпадения от цепи капитализма все новых и новых слабых звеньев. Кубинская революция подавалась как первая социалистическая революция в Западном полушарии, причем в одном из самых уязвимых и чувствительных для империализма мест: в «подбрюшье» Соединенных Штатов, в регионе повышенной революционной активности, насыщенном острыми противоречиями.

В результате компромиссного выхода из поставившего мир на грань катастрофы карибского кризиса Куба на какой-то период была ограждена от прямого вооруженного вмешательства. Тем самым возникли более или менее благоприятные условия для мирного развития революции, в том числе для решения созидательных экономических и культурных проблем, которых у Кубы было хоть отбавляй.

Все это произошло при Хрущеве. Оставаясь верным традиционной доктрине, согласно которой борьба между капитализмом и социализмом составляет основное содержание современной эпохи, он в то же время выдвинул некоторые новые подходы к трактовке этой доктрины, выступил за мирное сосуществование капитализма и социализма, за перенесение основной борьбы между ними на экономическое поприще. В этом противоречии – между канонами мировой социалистической революции и принципом мирного сосуществования двух систем – вращалась советская внешняя политика, определялся характер взаимоотношений с Кубой и в брежневские времена.

Как говорится, и хочется, и колется. Трудно было устоять от соблазна использовать Кубу как очаг мировой революции, оказывающий постоянное воздействие на империализм, поощрять и поддерживать через Кубу национально-освободительные движения в Латинской Америке, а затем и в Африке. Но в то же время считалось необходимым не доводить дело до больших войн и конфликтов, держаться в рамках мирного сосуществования и даже стремиться к ослаблению международной напряженности.

Кубе как первой социалистической стране на Американском континенте надо было показывать пример экономического и социального прогресса, чтобы кубинский образец стал привлекательным для других народов Латинской Америки. Ресурсы самой Кубы для решения столь масштабных задач были весьма скудными. И Советский Союз вынужден был прибегнуть к оказанию обширной экономической помощи Кубе.

Для политики Фиделя разных периодов была характерна смена акцентов. Как человек импульсивный, он то загорался (не без наших советов) планами экономического строительства, упорядочения экономических отношений, даже введением хозрасчета и материального стимулирования, то охладевал к этим вопросам и даже считал это чуть ли не уступкой буржуазным принципам, подчеркивал первостепенное значение революционного сознания, укрепления дисциплины и т. д. В разное время он то увлекался биотехнологией, семейной медициной, носился с так называемыми микробригадами, рассматривая их как основной рычаг подъема экономики, то перемещал свое внимание на помощь революционно-освободительным движениям в Никарагуа, Сальвадоре, Панаме, а затем и на Африканском континенте.

Ко времени начала реформации в Советском Союзе Куба была глубоко вовлечена в латиноамериканские процессы, оказывая помощь сандинистам Никарагуа и сторонникам фронта имена Фарабундо Марти в Сальвадоре в соответствии с революционной доктриной, которую проповедовал Фидель Кастро. Не берусь судить о том, осознанно или неосознанно получалось, что никарагуанский конфликт, как и борьба, развернувшаяся в Сальвадоре, в какой-то мере отвлекал внимание Соединенных Штатов от самой Кубы.

К этому времени Куба увязла и в африканских делах. Значительный по численности и хорошо организованный кубинский экспедиционный корпус вел боевые действия в Анголе, естественно, «по просьбе ангольского руководства». Кубинское присутствие отмечалось также в Эфиопии и в других странах Африканского континента. Интересно, что кубинцы оправдывали его не только выполнением интернационального долга и поддержкой национально-освободительной борьбы, но и тем, что они возвращались на свою прародину: кубинские вооруженные силы в значительной степени были укомплектованы людьми негритянского происхождения.

Участие кубинского воинского контингента в африканских делах на первом этапе было предметом гордости кубинцев, но по мере того как экспедиция в Анголу приобретала затяжной характер, среди населения Кубы стало расти недовольство: во имя чего кубинские солдаты должны воевать и погибать за многие тысячи километров от своей родины?

Экономическая ситуация на Кубе к тому времени была столь же противоречивой. Материальный уровень жизни народа был невысоким, но сравнительно устойчивым и не заключал в себе тех контрастов, которые были свойственны дореволюционному обществу. На острове не было ни голодных, ни нищих, ни утопающих в роскоши. Впечатляющих результатов Куба достигла в деле образования молодежи, здравоохранении. На острове было построено немало промышленных предприятий, в основном с помощью Советского Союза и других социалистических стран. Но главная отрасль хозяйства – производство сахара – работала крайне неустойчиво, с большими перепадами.

Относительное благополучие страны держалось на экономической помощи, главным образом советской. Она оказывалась и через кредиты, и через преференциальные цены на сахар, и через поставки нефти и нефтепродуктов, часть которых Куба перепродавала за твердую валюту. Я уже не говорю о помощи в виде специальных поставок вооружения и снаряжения для вооруженных сил.

Фидель в то время переживал разочарование от неудавшихся попыток перехода к современным методам управления, хозрасчета и материального стимулирования, полагая, что они находятся в противоречии с социалистическими целями. Этот очередной прилив левацких настроений, по-видимому, возник на фоне неблагоприятной ситуации для кубинской сахарной промышленности на мировом рынке. Цены на сахар резко упали. Впрочем, это обстоятельство не так уж сильно повлияло на кубинскую экономику, поскольку советские закупки сахара по-прежнему шли по преференциальным ценам.

В стране по инициативе Фиделя развернулась «ректификация» – кампания по очищению экономики от нездоровых явлений: нарушений дисциплины, воровства и хищений, злоупотребления служебным положением, взяточничества. Проводилась она в довольно жестких формах. Особое внимание было обращено на искоренение спекуляции. Под этим предлогом начались левацкие перегибы. Была, в частности, полностью запрещена крестьянская торговля: продукты крестьянского хозяйства могли продаваться государственным и кооперативным организациям лишь по твердым ценам. Возобладали административные методы в управлении экономикой, основанные на командах сверху, жесткой дисциплине и революционной сознательности.

Все это, однако, не отразилось на советско-кубинских отношениях, которые по-прежнему оставались тесными. Кубинцы не могли обойтись без нашей помощи, а новое советское руководство, следуя провозглашенным им принципам, избегало выдавать какие-либо оценки, рекомендации и советы по вопросам внутреннего развития Кубы. Впрочем, наша точка зрения Фиделю и другим руководителям, думаю, была хорошо понятна из той новой линии, которая проводилась у нас в стране.

Отношения с Кубой нуждаются в обновлении

Ко времени моего прихода в Отдел ЦК по связям с социалистическими странами на кубинском направлении весьма отчетливо виделись две взаимосвязанные проблемы, в которые надо было вникнуть в первую очередь.

Первая касалась экономических отношений между нашими странами. Необходимо было прежде всего выяснить фактическое положение вещей. Ясно, что мы оказываем большую помощь, измеряемую ежегодно миллиардами рублей. Но даже не было точно известно, во что она нам обходится, особенно по линии товарооборота и цен. В экономических структурах страны никто этим вопросом толком не занимался и в целом им не владел. Несмотря на неоднократные «заходы» и поручения, полной выкладки по этому вопросу получить так и не удалось.

Затрачивать деньги во имя «мировой революции», да еще вслепую, – разве это порядок?

Весьма низкой была и эффективность предоставляемой помощи. С участием Советского Союза на острове сооружалось одновременно 250 объектов. Для их завершения, если даже не начинать новые, потребовалось бы восемь лет. Запасы неустановленного советского оборудования достигли 1,5 млрд. руб.

Кубинцы к разговорам о размерах нашей помощи и ее эффективности относились крайне болезненно, высказываясь в том духе, что, дескать, они выполняют высокую революционную миссию, несут жертвы, а мы тут считаем какие-то копейки.

Еще в 1986 году, как я уже говорил, были подготовлены наши предложения о коренной перестройке системы экономических отношений между соцстранами с перенесением центра тяжести на уровень предприятий и предоставлением им права путем взаимной договоренности устанавливать цены.

Кубинцы забили тревогу. Они усмотрели в этом косвенную угрозу для сложившихся форм товарооборота и экономической помощи. Пришлось неоднократно разъяснять, что выдвигаемые нами принципы мы не имеем в виду применять в отношениях с Кубой, Монголией и Вьетнамом, хотя в определенных сферах, где сложился нормальный товарооборот, его надо было бы переводить на экономические основы, освобождая от административно-волевых методов.

Настороженность и обостренная реакция кубинского руководства нет-нет да и выходила наружу. Так, заместитель Фиделя по правительству Карлос Рафаэль Родригес в резкой форме высказал недовольство по поводу публикации в журнале «Новое время» статьи, в которой автор в постановочном плане говорил о переходе в товарообороте между СССР и Кубой к общепринятым нормам торговли и расчетов. Родригесу было разъяснено, что статья не выражает официальную точку зрения, а обсуждать такие вопросы в печати мы запретить не можем. Журнал предложил Родригесу изложить свой взгляд на эту проблему, и он не преминул воспользоваться предоставленной возможностью.

Вторая проблема – это наши отношения с Кубой в связи с рядом международных конфликтов в Латинской Америке и Африке.

В общем контексте нового политического мышления мы выдвинули программу мирного разрешения всех малых и больших конфликтов в мире – ведь по существу каждый из них, имея и какие-то внутренние причины, подогревался и обострялся из-за противостояния двух военно-политических блоков. Налаживание диалога и взаимопонимания между Востоком и Западом, СССР и США выбивало почву из-под такого рода конфликтов, превращало их в бессмысленные столкновения враждующих группировок, да, собственно, и эта вражда в какой-то мере искусственно поддерживалась внешними силами.

Типичная схема конфликтов была такой: Советский Союз поддерживал вспыхивавшие то тут, то там национальные движения против прозападных режимов. Соединенные Штаты тут же начинали оказывать помощь противоположной стороне. Разворачивалась длительная и изнурительная борьба, приносившая много жертв и разрушений. Примерно такая же ситуация складывалась, когда западные страны оказывали помощь каким-то оппозиционным группам и сепаратистским движениям в странах с просоветским режимом.

Просоветские силы выступали, как правило, с социалистическими лозунгами, носившими декларативный, спекулятивный характер, ибо ни о каком социализме в условиях отсталости этих стран не могло быть и речи.

Что мы получали от этого? Вроде бы подтверждалась правильность революционного учения. Правда, тут же по ходу дела приходилось его подправлять и дополнять различного рода сомнительными концепциями некапиталистического пути развития, тезисом о странах социалистической ориентации и т. д. Но невольно возникал вопрос: почему же социалистические идеи получали отклик в наименее развитой части мира, хотя социализм по всем канонам есть продукт высокоразвитого капитализма?

Сами того не замечая, мы попадались в ловушку, оттесняя социалистическую идею в «третий мир». Главное же, что за все это приходилось очень дорого платить. Помощь национально-освободительным движениям и странам, провозгласившим социалистическую ориентацию, измерялась многими миллиардами рублей, становилась для нас все более обременительной.

Примерно таков был характер обсуждений этих проблем в ближайшем окружении Горбачева, приведших к выводу о настоятельной необходимости урегулирования региональных и локальных конфликтов, к которым мы имели прямое или косвенное отношение. Прежде всего надо было найти политическое решение афганской проблемы, вывести войска из Афганистана, прекратить эту тяжелую, непопулярную войну, затеянную по решению узкой группы брежневского руководства.

Что же касается конфликтных точек в Латинской Америке и Африке, то все они в большей или меньшей степени были связаны с участием Кубы.

Подтверждая свою готовность оказывать Кубе экономическую помощь, развивать с ней взаимовыгодные экономические отношения, горбачевское руководство вместе с тем ясно дало понять, что оно против эскалации этих конфликтов, за их разрешение политическими средствами, за прекращение военного вмешательства со стороны других стран. Это позволило бы и Кубе сосредоточить внимание на решении собственных социально-экономических проблем.

Такой подход воспринимался кубинцами непросто, тем более что предшествующее советское руководство одобряло и поощряло революционную деятельность Кубы. Сам Фидель был увлечен (об этом я еще расскажу) военными действиями в Анголе. По странам Латинской Америки, Африки и даже Азии разъезжали его эмиссары, выявляя очаги революционных движений, партизанской борьбы для оказания им помощи. Особую активность проявлял в этом отношении секретарь ЦК и член Политбюро Хорхе Рискет, который и нас все время стремился вовлечь в эти дела.

Поворот в советской политике на первых этапах вызывал недовольство со стороны кубинцев. Положа руку на сердце, нельзя не признать, что для этого были основания: вначале сами втянули в рискованные дела, а теперь вроде как идем на попятную, ставя Кубу в ложное положение. Спешка, резкие движения с нашей стороны были недопустимы. Горбачев и все мы понимали это, действуя последовательно и осмотрительно, давая возможность своим партнерам и друзьям постепенно войти в круг идей нового мышления, осознать и почувствовать общее изменение обстановки в мире, климата в международных отношениях. Особенно важно это было в отношениях с тонко чувствующим ситуацию, знающим себе цену и капризным кубинским руководителем.

Большое значение в этом смысле имели встречи Фиделя Кастро с Горбачевым. Они неизменно носили масштабный, но в то же время непринужденный характер, проходили в обстановке доброжелательства и взаимной симпатии. Я заметил, что между ними в личном плане было много общего: открытость, непосредственность, эмоциональность. Все встречи велись в широком концептуальном плане, без прагматической детализации, но несмотря на это, а может быть, именно поэтому каждая из таких встреч снимала накапливавшееся недопонимание, означала реальное продвижение вперед.

Особенно мне запомнилось пребывание Фиделя в Москве во время юбилейных торжеств, посвященных 70-летию Октябрьской революции.

Любопытны детали и обстоятельства самого его приезда в Москву. Мы чуть ли не до последнего момента не имели точной информации, каким путем он прибудет, и только буквально за несколько часов узнали, когда его встречать. По-моему, не знало об этом даже КГБ – настолько все было законспирировано, чтобы исключить возможность успешной охоты со стороны западных спецслужб за кубинским революционером. Он прибыл в Москву на день позднее начала юбилейных мероприятий, появился на торжественном заседании лишь на второй день, а затем принял участие во встрече левых партий и движений, приуроченной к юбилею Октября.

В беседе лидеров двух стран доминировало обсуждение глобальных проблем современного общественного развития, назревших перемен в мире, во всей системе современных международных отношений. Но за всем этим стояли реальные вопросы политики двух партий и стран, взаимоотношений между ними. Кастро высказал полную поддержку нашей перестройке, а Горбачев – наше понимание процесса ректификации. Ведь что касается преодоления различного рода недостатков и негативных явлений – бюрократизма, безответственности, недисциплинированности, хищений, спекуляции, взяточничества, то между советской перестройкой и кубинской ректификацией имеется тесная корреляция.

Вместе с тем собеседники констатировали, что процесс обновления происходит в каждой стране с учетом ее потребностей и национальных особенностей. В этой связи Горбачев в принципиальном плане остановился на обосновании радикальной перестройки экономического управления в СССР, без которой дальнейшее развитие страны просто немыслимо. Фидель говорил, что понимает необходимость экономических методов ведения хозяйства, но кубинцы серьезно «обожглись», когда в середине 70-х годов стали вводить у себя нормирование, материальное стимулирование, элементы хозрасчета. Это привело к оживлению и нарастанию тех явлений, с которыми сейчас приходится бороться.

В ходе обмена мнениями у меня возникла мысль, что позиция Фиделя в вопросе ректификации чем-то напоминает программу действий Андропова, предусматривавшую наведение порядка в стране жесткой рукой. Жизнь нас заставила перенести центр усилий на экономические преобразования. Как пойдет дело на Кубе? Горбачев воздержался от каких-либо прямых комментариев на этот счет, но его информация о ходе реформ в СССР говорила сама за себя.

Горбачев ввел Фиделя в курс советско-американского диалога, раскрыл наши подходы к проблемам разоружения, планы политического решения афганской проблемы и вывода советских войск из Афганистана, наши позиции в отношении урегулирования кампучийского и никарагуанского, ангольского и других региональных конфликтов. Все это было рассмотрено на широком фоне глобальных проблем современного мира. В отношении советско-кубинских экономических связей Фиделю были подтверждены заверения в том, что Советский Союз будет и впредь оказывать Кубе необходимую помощь.

Фидель солидаризировался с основными соображениями и выводами Горбачева. По его высказываниям и репликам было видно, что это не просто вежливое согласие с хозяином, а отражение собственных размышлений. Кубинский руководитель уехал из Москвы, как я заметил и как подтвердил наш главный специалист по Кубе и личный друг Фиделя О. Т. Дарусенков, в хорошем настроении, с сознанием важности состоявшихся встреч.

Но проблемы в наших отношениях остались. И в этом мне пришлось убедиться через несколько месяцев, во время поездки на Кубу в конце февраля – начале марта 1988 года, где состоялось очередное совещание секретарей центральных комитетов коммунистических и рабочих партий социалистических стран по международным вопросам. КПСС мы представляли на совещании вместе с А. Ф. Добрыниным.

Мои встречи на острове

В ходе пребывания на Кубе удалось познакомиться с различными сторонами жизни страны и, главное, провести много часов с ее руководителями – с самим Фиделем, с Раулем Кастро, Рискетом, Альдано, Камачо, Сото и другими кубинскими деятелями, обсудить весь круг проблем в отношениях между нашими странами.

Для меня это была вторая большая поездка на Кубу, а первая состоялась в 1973 году во главе делегации работников КПСС. И теперь я получил возможность сравнить свои новые впечатления с прежними.

Мы с Добрыниным прилетели в Гавану 28 февраля 1988 г., за день до открытия совещания. Разместили нас в престижных особняках, расположенных неподалеку от центра Гаваны, вокруг живописного озера. Время было зимнее, не было изнуряющей жары. Но по нашим меркам это было настоящее лето, и мы даже пару раз поплавали в терпко-соленой воде, ранним утром съездив на берег океана. Кубинцы на нас смотрели как на чудаков, рискнувших купаться в такое холодное время.

Да, собственно, наслаждаться видами и ощущениями природы не было возможности, так как дни были до предела заполнены заседаниями, переговорами, встречами, официальными и неофициальными контактами.

Вечером в день приезда кубинским руководством был организован прием в честь зарубежных делегаций. Пришел, естественно, и Фидель. Он прямо направился к нам и завел довольно продолжительный разговор о делах, связанных с Панамой. Как раз это был период подъема антиамериканского движения в Панаме, руководимого Норьегой. Я убедился, что Фидель в курсе событий, поддерживает связь с норьеговским руководством Панамы. Как раз в тот момент оно через Фиделя настойчиво ставило вопрос об установлении дипотношений с Советским Союзом. Наша позиция о несвоевременности такого шага была подтверждена Фиделю, и тот сказал, что сразу после приема встретится с панамскими представителями, пообещав отговорить их от постановки такого вопроса.

Пообщавшись с другими делегациями, Фидель в конце встречи еще раз разговаривал с нами. Я сообщил ему, что мы привезли с собой послание от Горбачева и хотели бы его передать для предварительного ознакомления, чтобы можно было в процессе наших бесед, намеченных на 3 и 4 марта, обсудить содержащиеся в нем проблемы.

В повестку дня самого совещания по предложениям его участников был включен широкий круг вопросов: современное международное положение и борьба за мир и международную безопасность, разоружение и развитие, за новый международный экономический порядок; положение в Латинской Америке, в особенности Центральной; сотрудничество с коммунистическими и рабочими партиями несоциалистических стран, о работе журнала «Проблемы мира и социализма».

Их обсуждение подтвердило совпадение позиций в оценке современной международной обстановки, необходимости перестройки международных отношений, поисков решения сложных международных проблем, прежде всего разоружения и укрепления мира. Практически общую поддержку получили внешнеполитическая линия и деятельность советского руководства. Отмечалось огромное международное значение процессов перестройки в Советском Союзе.

И тем не менее в позициях каждой делегации были свои особенности, делались свои акценты. Характерны высказывания главы кубинской делегации Рискета. По его мнению, снижение международной напряженности не обязательно отразится таким же образом и на региональных конфликтах, модель национального примирения не имеет универсального значения. Иллюстрировал он это примерами Анголы, Никарагуа, ситуацией на Корейском полуострове. Кубинцы, как и северокорейцы, однозначно выступили за кардинальное решение проблем задолженности развивающихся стран, заявив о невозможности выплаты долгов и необходимости их фактического аннулирования.

Кубинские товарищи задавали тон при обсуждении проблем Латинской Америки, и главный пункт их рассуждений заключался в том, что в развивающихся странах, да и во всем мире, нет зоны с такими возможностями для революционных перемен, как Центральная Америка. «Куба, – подчеркивал Рискет, – отвергает экспорт революции, но считает недопустимыми и вредными для дела всего мира любые колебания перед лицом попыток империализма экспортировать контрреволюцию. Политическое урегулирование в Никарагуа невозможно, если не будет «обуздано» стремление США ликвидировать сандинистскую революцию».

Трудно сказать, насколько адекватно Рискет выражал позицию кубинского руководства. Возможно, он представлял одно из течений, но такое, которое во всяком случае не являлось абсолютно неприемлемым для Фиделя.

Выступавшие высказывали большое беспокойство за положение в международном коммунистическом движении. Звучала мысль, что причина нынешних трудностей в запоздалом учете коммунистами новых явлений в общественном развитии, в отрицательном влиянии проблем и трудностей в социалистических странах на привлекательность идей социализма. Коммунистическому движению необходимо новое мышление, преодоление сектантской ограниченности, не только упрочение связей между компартиями, но и усиление взаимодействия со всеми левыми силами, имея в виду восстановление в новых условиях единства рабочего движения.

За пределами совещания по нашей инициативе состоялась узкая встреча руководителей делегаций, на которой я по поручению руководства КПСС проинформировал коллег о ряде острых проблем внутренней жизни Советского Союза, и прежде всего о ситуации в Нагорном Карабахе, которая всех очень волновала.

Мною был также поднят довольно деликатный вопрос о практике взаимного награждения руководителей наших стран правительственными наградами. Я информировал секретарей, что ЦК КПСС рекомендовал воздержаться от принятия зарубежных наград руководителями ЦК КПСС и советского правительства, особенно в связи с их юбилейными датами.

Тем самым был сделан недвусмысленный намек на нежелательность практики награждения советскими наградами руководства братских партий по случаю их юбилеев. Надо сказать, что уже с первых месяцев деятельности в Отделе ЦК КПСС я убедился, что эта практика изжила себя, кроме иронии и насмешек ничего не давала. Находящиеся в преклонном возрасте руководители социалистических стран имели практически полный набор советских наград, в том числе по несколько орденов Ленина. Награждения приобретали явную двусмысленность, когда речь шла о людях, занимавших особые позиции в отношениях с Советским Союзом. Тем не менее нажим на нас из столиц соцстран шел по этому вопросу сильнейший, особенно через наших послов.

Была затронута мною еще одна проблема, возникшая в ходе работы Комиссии Политбюро ЦК КПСС по реабилитации репрессированных в прошлом деятелей Коммунистической партии и Советского государства. Известно, что репрессиям подверглись и многие зарубежные деятели коммунистического движения, работники Коминтерна. Со стороны ЦК КПСС была выражена готовность сотрудничать в деле восстановления справедливости и истины, реабилитации жертв репрессий. Это наше обращение также имело свой подтекст. Дело в том, что руководители некоторых партий, в частности СЕПГ, КПЧ, БКП, мягко говоря, не проявляли никакой заинтересованности и активности в этом направлении…

В один из дней участники совещания совершили поездку на остров Молодежи, которая превратилась в сплошной праздник и митинг. В дореволюционное время остров Пинос – так он тогда назывался – был полупустынным и использовался как место заключения революционеров. Нам показали тюрьму времен Батисты, в которой сидели и Фидель, и Рауль, и другие революционеры. Это огромное кольцеобразное здание в несколько этажей.

Камеры с решетками наружу и открытым выходом на внутреннюю галерею, где заключенные могли общаться друг с другом и даже переходить из одной камеры в другую. В центре круга – сторожевая башня, в которой сидели автоматчики. Практически все на открытом воздухе, под палящим солнцем. Вот такая «темница».

После революции остров был превращен в огромную базу для образования, трудового и революционного воспитания молодежи, построены школы-интернаты, разбиты плантации цитрусовых, чтобы молодежь могла совмещать учебу с трудом. В школы-интернаты приглашалось большое число молодежи из других, прежде всего латиноамериканских и африканских, стран.

В одной из таких школ, где учились намибийцы, состоялся красочный праздник с многочисленными встречами, самодеятельными концертами, песнями и танцами, а в заключение – огромный митинг на открытом пространстве, устроенный по случаю нашего прибытия, с пламенными речами, бурной реакцией на них разноликой молодежи. Пригласили выступить и гостей. Возникло секундное замешательство. Пришлось по настоянию коллег взять эту миссию на себя. Митинг закончился пением «Интернационала».

Должен сказать, что это было впечатляющее массовое действо. Кубинцы и тут остались верны себе – провели свою «революционную линию».

Совещание хозяева использовали и для привлечения внимания к положению в Никарагуа и усилению помощи сандинистам. В один из вечеров руководители делегаций, кроме Румынии, были приглашены в посольство Никарагуа. Специально для этой встречи на Кубу прибыл Даниэль Ортега. Он держал перед нами полуторачасовую речь, смысл которой сводился к оказанию срочной экономической помощи сандинистской революции нефтепродуктами, обмундированием и некоторыми другими вещами. Мы поддержали этот призыв, но наши европейские социалистические братья поеживались и чувствовали себя не особенно уютно: ведь все они, кроме ГДР, уклонялись от выполнения этого своего «интернационального долга».

3 марта по окончании совещания Фидель Кастро принял секретарей ЦК братских партий и выступил перед ними с развернутой информацией, преимущественно по вопросам экономического положения на Кубе.

Почему именно этот круг проблем избрал Фидель для своей беседы с секретарями по международным вопросам? Может быть, для того, чтобы продемонстрировать первоочередное внимание кубинского руководства именно к экономическим проблемам? Или потому, что между партиями, представленными на этой встрече, были серьезные различия во взглядах и подходах к международным проблемам, чувствительным для Кубы?

На приеме Фидель был не в полевом, а в парадном облачении, со знаками отличия команданте. Он выглядел более стройным и подтянутым, не таким грузным, как в полевой форме. Не исключаю, что виной тому – бронежилет или что-то в этом роде для обеспечения безопасности.

Сразу после совещания с руководителями делегаций состоялась встреча Фиделя со мной и Добрыниным.

На беседе присутствовали Рискет (он, правда, опоздал, сославшись на дела) и посол Кубы в СССР Камачо. Во время нашего разговора доминировали международные проблемы. Добрынин информировал о состоянии советско-американских переговоров, а я о перестройке, ее проблемах и о подготовке к предстоящей партийной конференции. Хотя в моей информации затрагивались и довольно острые вопросы – гласность, демократизация, Фидель не проявил интереса к их обсуждению. Со своей стороны, Фидель подробно, во всех деталях остановился на ситуации в Анголе, с использованием карт раскрыл всю картину военной обстановки, которую он знал досконально, вплоть до дислокации и боевых действий батальонов и рот. Где-то в середине нашей встречи, продолжавшейся не менее трех часов, Фидель устроил перерыв для проведения сеанса прямой связи с командованием кубинских войск в Анголе.

4 марта мы с Добрыниным весь день провели с Фиделем. Мотались на военном «джипе» по Гаване и окрестностям. На переднем сиденье рядом с вооруженным до зубов шофером сидел сам Фидель в полевой форме с висящим пистолетом и набитой пулями сумкой на поясе. На щитке машины прямо перед ним лежал автомат. На заднем сиденье располагались мы с Добрыниным и Дарусенков.

Вначале мы посетили Центр биотехнологии. Ознакомление с его работой убедило в высоком уровне научных исследований и практической деятельности. Кстати говоря, центр создавался при тесном взаимодействии с советскими учеными и, в частности, с академиком Ю. А. Овчинниковым, так рано ушедшим из жизни. Побывали мы и в ряде других медицинских центров, поставленных на широкую ногу, оснащенных японским оборудованием. В них успешно ведутся работы по интерферону, диагностике аллергии. Сделаны первые операции на головном мозге по поводу болезни Паркинсона. Фидель разбирается во всех этих вопросах до тонкостей, по существу профессионально. Посетили мы жилые районы, где действует система домашних врачей. Подробно ознакомились с работой микробригад, силами которых выполняется 90% объема всех строительных работ на острове, жизнью и бытом строителей, побывали в Парке имени Ленина, созданном по инициативе Фиделя.

Где бы мы ни появлялись, везде образовывались большие скопления народа. И здесь, конечно, царствовал Фидель. Видно, что он продолжает пользоваться огромной популярностью среди населения.

Программа завершилась обедом в загородной вилле, до которой ехали чуть ли не целый час. В машине и за обедом разговор касался широкого круга проблем советско-кубинских отношений, положения в соцстранах и отношений с ними, советско-китайского диалога, Кампучии, Афганистана. Фидель вновь и вновь возвращался к теме Анголы. Видимо, ангольская проблема поглощала его в этот период целиком. Шел трудный поиск окончательного решения. Фидель чувствовал, что надо идти на крупные политические шаги, выбираться из ангольской трясины.

Поздно вечером Фидель передал текст ответного послания Горбачеву, который в течение ночи перевели, а утром отправили в Москву.

Последняя ночь в Гаване была отмечена традиционным посещением «тропикано» – красочного феерического представления в зеленом театре под звездным тропическим небом.

Впрочем, был еще один, последний штрих к картине контактов с кубинскими руководителями. Рано утром 5 марта, незадолго до отъезда в аэропорт, попросил о встрече со мной Рауль. Он приехал в особняк, где я размещался, и мы в течение примерно получаса беседовали с ним тет-а-тет (не считая неизменного Дарусенкова), прогуливаясь вокруг озера по прилегающей к особняку прекрасной, живописной территории. Надо сказать, что общаться с Раулем очень легко. Он с полуслова понимал собеседника, высказывался взвешенно, умел внимательно слушать.

Мы улетели домой, полные разнообразных и ярких впечатлений, увозя с собой огромный материал для размышлений и выводов. Полет через океан довольно долгий, и, зная, что в Москве времени не будет, я тут же в самолете сел за свои записи, чтобы обобщить виденное и слышанное для доклада ЦК и дальнейшей практической работы. Вырисовывалось три блока проблем: во- первых, отношение на Кубе к советской перестройке; во-вторых, вопросы экономического развития республики; в-третьих, международные проблемы, и прежде всего ситуация в Анголе.

Вокруг советской перестройки

Я уже говорил, что кубинское руководство с большим вниманием, но и некоторой настороженностью следило за процессами обновления в Советском Союзе. Конечно же, их волновал и общий смысл этих процессов, но в первую очередь то, как это может отразиться на отношениях Советского Союза и Кубы. Было видно, что многого они не понимают и не принимают, но не хотят выходить на дискуссии, чтобы не нанести ущерба советско- кубинским отношениям.

Это проявилось и в нашей беседе с Фиделем, который сам попросил рассказать, как у нас идет перестройка. Такая информация, довольно подробная, была ему дана. В ходе беседы он проявил некоторый интерес к перестройке политической системы и подготовке XIX партконференции. А в отношении экономической реформы задал лишь один вопрос: «А как у вас обстоят дела с дизайном?» После этого поблагодарил за информацию, и на этом дело кончилось, хотя проблем для обсуждения, конечно же, было предостаточно.

Кое-что прояснила моя беседа с Л. Сото, человеком, лучше знавшим происходившие у нас процессы. Он сообщил, что об экономической реформе в Советском Союзе кубинское руководство располагает довольно подробной информацией. Для руководства Кубы переводятся все выступления Горбачева, основные публикации «Правды» и других органов прессы. Материал об СССР публикуется в ежедневном закрытом бюллетене. Обобщается и информация от кубинцев, посещающих Советский Союз, а также от советских деятелей и ученых, бывающих на Кубе.

По словам Сото, кубинское руководство смущает, например, решение о выпуске акций, покупатели которых становятся совладельцами предприятий. Некоторые кубинские товарищи высказывали мнение, что выборы руководителей предприятий могут снизить дисциплину, открыть дорогу демагогии. «Могу сказать откровенно, – заявил также Сото, – что в начале советской реформы у нас возникала определенная тревога относительно заключенных между нами соглашений о поставках. Вы помните, что Родригес обращался к вам. Но после последней встречи Фиделя с Горбачевым эта обеспокоенность полностью снята».

«В оценке опыта Советского Союза, других соцстран, – продолжал кубинец, – мы занимаем достаточно гибкую позицию. Для нас ясно, что речь идет о совершенствовании социализма, хотя при этом могут быть отдельные ошибки. Однако наши кубинские проблемы носят иной характер, и мы ищем для них свои решения.

В отношении перестройки у нас нет опасений. Более того, мы искренне радуемся, что происходящие в СССР перемены помогут вывести его экономику на новый научно-технический уровень. Если и существует некоторая обеспокоенность, – добавил Сото, – то она вызвана отдельными публикациями по идеологическим вопросам. И речь идет не только о публикациях в советской прессе, но и о тех многочисленных спекуляциях и фальсификациях вокруг перестройки со стороны западной прессы».

Тема демократизации и гласности доминировала и в моей беседе с Раулем Кастро.

Рауль подчеркнул, что процесс перестройки и информация, связанная с ним, оказывают противоречивое влияние на сознание кубинского общества. И с этим приходится считаться. Он вспомнил, что после одного из откровенных выступлений Фиделя в кубинской печати появились некоторые острокритические материалы в таком же духе. Но со стороны министерств и некоторых других организаций посыпались возражения, протесты: нужна ли такая критика?

В связи с этим я заметил, что подобная реакция на критику нам хорошо известна и мы с ней повседневно сталкиваемся. Но мы не хотим останавливаться и отказываться от линии на гласность, открытость, демократизацию средств массовой информации. Без этого перестройка немыслима, ибо любые крупные преобразования, продвижение вперед требуют критического анализа проблем, имеющихся недостатков. Тут надо действовать открыто, не боясь широкого общественного мнения, а, напротив, формируя его в пользу обновления.

Мы понимаем, что не все в нашей перестройке пригодно в таком же виде для других соцстран, и вовсе не хотим призвать слепо следовать нашему образцу. Когда наши оппоненты видят различия в подходах к решению каких-то проблем в соцстранах, сразу начинают кричать о якобы существующих разногласиях между ними. Они и не подозревают, что мы уже давно отказались от представлений, будто все соцстраны должны действовать одинаково, по стандартам Советского Союза.

Видимо, не только в нашем кругу, но и для широкой аудитории надо со всей определенностью говорить, что социализм – это отнюдь не стандарт, а разнообразие подходов, которое не ослабляет, а усиливает социализм, демонстрирует гибкость и многовариантность социалистической идеи.

Р. Кастро согласился со всем этим. По его мнению, три этапа имеют наибольшее значение на историческом пути советского народа: Октябрьская революция, Великая Отечественная война и нынешняя перестройка. «Я не согласен, – добавил он, – когда из этой триады выпадает, например, Великая Отечественная война». Понимая значение перестройки в такой огромной стране, как СССР, для судеб социализма, кубинцы изучают и будут изучать ее ход, использовать все полезное для себя».

Мы были единодушны в том, что самое важное – не допускать накопления нерешенных вопросов, сомнений, недопонимания. Надо больше встречаться, больше информировать друг друга, не навязывая никому своих взглядов и решений.

Трудности в экономике: причины и пути преодоления

Я не припомню ни одного случая, чтобы в переговорах с нашими социалистическими партнерами с их стороны не делался акцент на «серьезные экономические трудности, с которыми в последнее время сталкивается страна». Так случилось и на этот раз в беседах с кубинскими руководителями. Были тут и ставшие традиционными в соцстранах ссылки на сложные погодные условия, в данном случае – засуха, сильный ураган, в результате чего выработка сахара сократилась за два года на миллион тонн, а соответственно сократился и его экспорт.

Были ссылки и на такую на первый взгляд странную причину, как снижение цен на нефть. Казалось бы, Куба как потребитель должна была от этого выиграть, а на практике произошло прямо противоположное. А дело в том, что реэкспорт советской нефти был основным источником поступления свободно конвертируемой валюты в кубинскую казну.

Пришлось наполовину сократить импорт из капиталистических стран, повысить тарифы на электроэнергию, транспортные услуги, отменить целый ряд бесплатных услуг, в том числе бесплатное питание для рабочих и служащих на предприятиях.

Слов нет, конкретные обстоятельства того или иного периода не могут не оказывать влияние на экономическую ситуацию любой страны, но видеть в этом причину перманентных экономических трудностей Кубы было бы неправильно. Руководители республики будто отгоняли от себя мысль, что основа трудностей глубже – в самих экономических отношениях и методах хозяйствования, подрывавших материальную заинтересованность людей, хозяйственную инициативу. Именно поэтому большие вложения средств в промышленность, в механизацию сельского хозяйства, в том числе с нашей помощью, не давали эффекта.

Своей основной задачей в экономике кубинское руководство считало не изменение существующей экономической системы, а стремление выжать из нее максимум возможного путем ее очищения («ректификация»): «устранения вредных расточительных тенденций», «исправления допущенных ошибок» и т. д. В ходе проведения ректификации, по словам Фиделя, было обнаружено большое количество неиспользованных ресурсов, сырья, скопившегося на предприятиях, выявлены большие резервы неэффективно использованного рабочего времени, неоправданное раздувание штатов. Руководству страны пришлось вплотную заняться такими вопросами, как экономическая эффективность и организация производства, качество, освоение смежных профессий.

Прилагались серьезные усилия по наведению порядка, введению системы учета, особенно контроля над себестоимостью продукции, предпринимались меры по внедрению средств автоматизации и вычислительной техники в народном хозяйстве, введено обучение навыкам использования компьютеров в средних школах. «Раньше мы не уделяли этому достаточного внимания, – подчеркивал Кастро, – а сейчас мы видим, что здесь целая наука. Мы внимательно изучаем весь имеющийся опыт, и не только в социалистических, но и в капиталистических странах».

Однако использование этого опыта на кубинской земле было выборочным и односторонним. Из него бралось то, что соответствовало кубинским представлениям о социализме. Характерно в этом отношении насаждение микробригад в строительстве, с которым Кастро подробно познакомил нас. Суть этого метода состоит в том, что предприятия, на которых, по словам кубинцев, всегда имеется определенный излишек людей и их отсутствие не сказывается на производстве, выделяют 5-6% персонала для работы на стройках. При общем количестве занятых в Гаване в 800 тыс. человек можно безболезненно высвободить для участия в строительстве жилья и объектов соцкультбыта примерно 100 тыс. человек. Члены микробригад получают зарплату по месту основной работы, а государство компенсирует издержки предприятиям. Постоянное отвлечение какой-то группы людей в микробригады соединяется с добровольным трудом членов коллектива на строительстве.

Это не что иное, как хорошо знакомый нам метод народной стройки, но с элементами государственной, я бы даже сказал, полувоенной дисциплины. Члены бригад отрываются от своих семей на какой-то срок и переводятся, по сути дела, на казарменное положение с достаточно продолжительным рабочим днем, с организацией общественного питания, проведением политической работы и т. д.

Это, конечно, придало определенное оживление совсем было замершему строительству, и Фидель с гордостью приводил в ходе беседы соответствующие цифры. Но считать микробригады нормой жизни и хозяйственной деятельности можно лишь с позиций казарменного социализма, его мобилизационной модели, отторгающей экономические методы, товарно-денежные отношения.

Безусловно, в кубинском руководстве не могли не видеть и не чувствовать глубины своих экономических проблем, неэффективности хозяйственной системы, не могли не реагировать и на потребности времени в научно- техническом, социальном и духовном прогрессе общества. Думаю, что это был непростой момент для людей, считавших себя целиком преданными революционному делу. Ведь требовались серьезное переосмысление ценностей и ориентиров, исповедовавшихся десятилетиями, отход от неограниченного революционаризма в сторону взвешенной реалистической политики. Понимание того, что на революционном энтузиазме, оторванном от насущных нужд человека, нельзя долго строить политику, не могло не пробивать себе дорогу.

Я это почувствовал в беседе с некоторыми кубинскими деятелями, в частности с секретарем ЦК Компартии Кубы по экономике Л. Сото, опытным политическим деятелем, хорошо знающим экономику. К тому же в течение ряда лет он был послом Кубы в Москве. Он говорил мне примерно следующее: «Мы ищем средства, чтобы устранить бюрократизм в работе аппарата. Вскоре будем обсуждать вопрос о создании производственных объединений, предоставлении большей самостоятельности, стремимся сократить штаты министерств. Наша страна маленькая. У нас нет таких проблем, как в СССР. У нас единая нация, поэтому мы ищем решения другого типа. Надеемся в ходе двух – трехлетнего эксперимента найти такие решения, которые позволят преодолеть основные недостатки в руководстве экономикой, учитывая опыт советской экономической реформы, но исходя из наших условий».

Собеседник сетовал на недостаток подготовленных кадров. «Сейчас, – подчеркивал он, – мы хотим подтянуть к руководящим постам представителей молодого, профессионально подготовленного поколения. С этой целью имеем в виду направить в Москву группу экономистов для прохождения курсов в Академии общественных наук. Мы хотели, чтобы их пребывание в СССР было реальным соприкосновением с практической работой предприятий в новых условиях, а также ознакомлением с вашими идеями перестройки». Я обещал учесть эти пожелания.

По всему было видно, что поиск новых подходов к экономике идет, но в то время кубинское руководство в целом было психологически не готово к восприятию реформаторской идеологии, современных методов решения экономических проблем, основанных на широком использовании рыночных отношений.

Признавая важность экономической политики, оно по-прежнему делало основную ставку на командные, мобилизационные методы ее проведения, опирающиеся на государственные рычаги экономического строительства. Мы, конечно, видели это. Но исходя из своей принципиальной позиции, исключавшей вмешательство в дела других, поучительство, особенно неприемлемое в отношениях с чувствительным кубинским руководством, ограничивались одним – объяснением проблем собственной экономической реформы.

Дела ангольские

Важное место в беседах с Фиделем заняло обсуждение ангольской ситуации. Основное внимание Фидель уделил ей и на нашей официальной встрече в его кабинете, да и потом, когда мы в течение целого дня разъезжали с ним по Гаване и ее окрестностям, он неоднократно возвращался к ангольским делам. По всему чувствовалось, что эта проблема цепко держит кубинского руководителя, поглощает его ум и эмоции. Я видел, что Фидель внутренне пришел к выводу о бесперспективности военного присутствия в Анголе и необходимости кубинцам уходить из Анголы, но уходить не как побежденным, что имело бы крайне негативные последствия для всего режима, а с высоко поднятой головой, «с широко развернутыми знаменами». Кубинское руководство находилось в таком состоянии, когда надо было принимать радикальное решение по ангольской ситуации, вскрывать этот болезненный нарыв.

Но была еще одна причина, обусловившая доминирование ангольской проблемы в наших контактах с Фиделем. Дело в том, что в последние месяцы возникли серьезные трения между кубинцами и советскими военными советниками по поводу характера и тактики военных действий в Анголе.

Надо сказать, что эта ситуация не была для нас новой. Еще в начале 1987 года мне и Добрынину вместе с маршалом С. Л. Соколовым пришлось участвовать в трехсторонних консультациях – Ангола, Куба, СССР – по ангольской проблеме. Кубинская сторона была представлена Рискетом и Очоа. Уже тогда мы знали о серьезных разночтениях в позициях военных.

Советские военные советники в Анголе во главе с генералом Курочкиным (и их поддерживало в этом высшее военное руководство СССР) выражали недовольство действиями кубинских и ангольских войск. Это недовольство адресовалось прежде всего кубинцам, ибо наиболее боеспособное и активное ядро вооруженных сил Анголы составляли именно кубинские бригады численностью до 50 тыс. человек.

Советские советники выступали за широкомасштабные и решительные военные действия против УНИТА, поддерживаемой южноафриканскими войсками, за развертывание наступления в юго-восточном направлении, где, как предполагалось, находились основные силы Савимби.

Кубинцы же возражали против этого, считая, что такое наступление нецелесообразно, что надо проявлять более гибкую тактику, сочетая военные действия с укреплением влияния ангольского правительства, организационно-экономическими мероприятиями на местах, реорганизацией значительной части ангольских вооруженных сил на территориальной основе. Кубинские руководители предпочитали, чтобы активные военные действия вели ангольские войска, а кубинцы как бы подпирали, подстраховывали их.

У советских военных начальников это вызвало раздражение. Подходя к вопросу с чисто военной точки зрения, они полагали, что без участия кубинцев в решающих боях не может быть успешных действий. В руководящих советских военных кругах сложилось мнение, что кубинцы в Анголе предпочитают не проявлять активность, а пребывание экспедиционного корпуса в Анголе используют для переоснащения своих вооруженных сил: добиваясь поставок более современного советского оружия, они направляют его на Кубу, а старое с Кубы сплавляется в Анголу.

Разногласия между военными приобретали все более острый характер, стали выплескиваться в политическую сферу. В конце 1987 и начале 1988 года и мне пришлось столкнуться с ними в связи с предполагавшимся визитом Рауля Кастро в Москву для участия в праздновании 70-летия Советской Армии. На приглашение-министра обороны СССР Д.Т. Язова Рауль вначале отреагировал весьма положительно, правда, с оговоркой о необходимости посоветоваться с Фиделем. А через некоторое время из Гаваны поступило сообщение, что «поездка Р. Кастро, к сожалению, состояться не может». При этом было добавлено, что Рауль Кастро рассчитывает приехать в Советский Союз по партийной линии позднее – летом или осенью.

Такой демонстративный шаг не мог не вызывать нашего беспокойства, поскольку разногласия выводились на политический уровень. Срывалась намечавшаяся встреча Рауля Кастро с Горбачевым. Было совершенно ясно, что за этим скрываются не рутинные причины. Несколько позднее от людей из ближайшего окружения Рауля мы получили неофициальную, но обстоятельную информацию. Суть ее в том, что Фидель и Рауль глубоко возмущены той формой, в которой советский министр обороны Язов в конце ноября провел беседу по ангольским делам с первым заместителем министра РВС Улисесом Росалесом дель Торро, кандидатом в члены Политбюро ЦК партии. С ним разговаривали, по информации из Гаваны, как с провинившимся сержантом. Кубинцев, потерявших более тысячи человек, обвинили в нежелании участвовать в боях. Так можно говорить только с наемниками. Никто из советских товарищей, говорилось в сообщении, никогда раньше не позволял такого обращения с нами.

Кубинцы еще раз подчеркнули, что они принципиально не согласны с концепцией боевых действий, разработанных генералом Курочкиным в Анголе. «Нас буквально толкают участвовать в заранее обреченных операциях». Стало известно, что Рауль как-то выразился в сердцах, что если советские генералы так же планируют боевые операции в Афганистане, то не следует удивляться тому, что там происходит.

Масла в огонь подлила длительная затяжка с ответом на просьбу о восполнении Кубе вооружения, направленного в Анголу вместе с дополнительным воинским контингентом. Это было воспринято кубинцами как изменение политики советского руководства.

Рауль Кастро просил передать, что он по-прежнему хочет совершить поездку в СССР, но только по партийной линии, встретиться с Горбачевым. Такая поездка, считал он, могла бы состояться уже в июне.

Эта информация была немедленно доложена Горбачеву, а после его разговора с Язовым состоялись контакты между высшими военными руководителями наших стран, в какой-то мере возникшая напряженность была ослаблена, но, конечно же, не снята.

В письме Горбачева, которое мы привезли в Гавану и вручили Фиделю, содержался ответ на волнующие кубинцев вопросы, в частности согласие на поставку дополнительных партий вооружений.

В ходе обсуждения с Фиделем ангольской проблемы мы с Добрыниным стремились к тому, чтобы создать условия для полного исчерпания конфликта между военными. Было дано подтверждение того, что советская сторона рассмотрит дополнительные просьбы о поставках в Анголу четырех МиГов. Не вдаваясь в подробную разборку размолвки военачальников (я уже тогда считал, что кубинцы в этом споре, с учетом перспективы политического урегулирования в Анголе, более правы), мы заверили Фиделя в готовности советских военных к более тесному сотрудничеству.

Из бесед с Кастро мы вынесли убеждение в искреннем понимании кубинцами необходимости политического урегулирования в Анголе. Участие их в начавшихся переговорах – не тактическая уловка, а действительная попытка найти компромисс, который позволил бы им с достоинством завершить свою миссию.

Убедившись в том, что военной победы в Анголе не достичь, Фидель избегал втягивания кубинских войск в опасные операции и в то же время стремился показать, что кубинцы не потерпели неудачу, остаются мощной силой, с которой всем нужно считаться.

О боевых действиях в Анголе он подробно рассказал нам с использованием военной карты, испещренной его пометками о перемещении частей и подразделений, артиллерийских позициях, действиях авиации и т. д. (Эту карту потом он вручил нам, и недавно я наткнулся на нее в своих архивах.). Во всем рассказе Фиделя нет-нет да и прорывалось чувство досады и горечи в связи с действиями советских военных представителей в Анголе, хотя было видно, что Фидель старается не давать этим чувствам разыграться.

Суть того, что говорил Фидель, сводится к следующему.

По настоянию советских специалистов в 1987 году было предпринято наступление ангольцев в юго-восточном направлении. Но ангольские войска углубились слишком далеко, оказались оторванными от источников снабжения, попали в тяжелое положение. В бой вступили силы ЮАР, и, если бы противник не допустил тактический просчет и не поторопился с контрнаступлением, были бы окружены все ангольские войска.

Им удалось отступить и занять позиции к востоку от города Куито- Куанавале. Туда были выдвинуты и кубинские бригады. Была создана мощная группировка. И когда юаровцы вновь предприняли наступление с привлечением артиллерии и авиации, они встретили серьезный отпор. Юаровцам никогда не удастся захватить эти позиции, сказал Фидель. Они впервые здесь потерпели унизительное поражение. «Его можно сравнить с поражением Гитлера под Сталинградом».

В результате боев под Куито-Куанавале, в ходе которых ЮАР понесла большие потери, ситуация серьезно изменилась. И именно это, по мнению Фиделя, вынудило американцев пойти на переговоры с нами.

Несмотря на свою ненависть к Савимби и режиму ЮАР, заявил Кастро, мы считаем своей задачей не военную победу, а успешные переговоры. На переговорах кубинцы выдвигают предложение о выводе своих войск из Анголы в течение трех-четырех лет, но готовы это сделать при определенных условиях и прекращении вооруженной помощи американцев УНИТА в течение тридцати месяцев, то есть двух с половиной лет.

В замечаниях и репликах с нашей стороны были подняты вопросы о возможностях прямых контактов Анголы с ЮАР, одностороннего кубинского заявления о выводе войск из Анголы (с указанием срока) при условии предоставления независимости Намибии, вывода войск ЮАР и прекращения помощи Савимби, о более активном использовании возможностей ООН в ангольском урегулировании. (Например, обсудить в ООН проблемы Юга Африки в целом, включая и комплекс вопросов, связанных с ситуацией в Анголе, Намибии, вооруженного вмешательства ЮАР.) А может быть, следует созвать международную конференцию по вопросам Юга Африки?

Ко всему этому Фидель отнесся с интересом и пониманием, подтвердив свою приверженность идее добиваться победы не на полях сражений, а за столом переговоров.

В итоге наших бесед мы определенно продвинулись в деле лучшего взаимопонимания по проблемам ангольской ситуации и необходимости крутого поворота к ее политическому урегулированию. Кубинским руководителям все это давалось с большим трудом. Оставался горький осадок от того, что им, что ни говори, приходилось выбираться из этой авантюры. (А тут еще конфликт с советскими военачальниками). Но процесс шел в нужном направлении.

По возвращении в Москву на заседании Политбюро состоялось обсуждение итогов гаванского совещания, встреч и бесед. В деталях о кубинских впечатлениях более подробно были проинформированы Шеварднадзе и Язов. Наши военные руководители предприняли дополнительные шаги, чтобы нормализовать отношения с кубинскими коллегами.

Горбачев – Фидель

Я считал все же, что и самому Горбачеву следовало переговорить с Фиделем Кастро. Тем более что надо было отреагировать на письмо Фиделя, в принципе очень хорошее, товарищеское, хотя в нем проскальзывали старые обиды. Их разговор по телефону состоялся в начале апреля. Я присутствовал при нем. Разговор вылился в концентрированный обмен мнениями по всем основным проблемам наших отношений.

Горбачев заверил собеседника в том, что у кубинского руководства не должно быть никакого беспокойства за наши отношения, что, как и раньше, мы будем встречаться и обсуждать все возникающие вопросы.

Фидель сразу же взял «быка за рога» и насел на Горбачева по вопросу о его визите на Кубу.

«Осенью или зимой, – ответил Горбачев. – Летом приедет Рауль, мы сможем обсудить с ним все текущие дела».

Горбачев крупными штрихами обрисовал ход перестройки в Советском Союзе, сославшись на то, что я и Добрынин информировали его по этим вопросам более подробно. «Мы сами его оцениваем на «удовлетворительно». За всем приходится следить: есть и консервативные силы, есть и горячие головы. Результаты будут не сразу, но нужно и быстрое улучшение в социальной области, здравоохранении и жилье. Предстоящая партийная конференция подведет итог перестройки».

Фидель отреагировал на это так: «Самый строгий экзаменатор – это жизнь, и я уверен, что она поставит вам отличную оценку. Ждем решений конференции. Нет ни малейшего сомнения в вашем успехе».

Горбачев затронул некоторые общие проблемы современного развития социализма, высказался за то, что надо учиться сочетать общечеловеческие ценности и классовые цели. «Что касается вопросов, которые нам иногда задают, – не отступаем ли мы от целей социализма, национально- освободительного движения, – то могу напомнить, откуда мы вышли – из Октября».

Фидель ответил, что это его воодушевляет, это блестящие слова. «Знаю и уверен, что ничто не заставит СССР отойти от своих целей. Мы полностью и целиком доверяем вам».

Горбачев информировал Фиделя по некоторым аспектам внешнеполитической деятельности советского руководства, в частности по подготовке Договора об СНВ, о предстоящем визите Рейгана в Москву. Сказал, что подписать договор во время этого визита, видимо, не удастся. В США не хотят отдавать этот вопрос уходящему президенту. Отметил большое внимание, которое мы уделяем европейским проблемам, подчеркнул особую важность урегулирования афганской проблемы. Он информировал Фиделя о том, что хочет в ближайшее время сам встретиться с Наджибуллой, чтобы подкрепить курс на политическое урегулирование, придать ему большую устойчивость. Мы пришли к выводу, что лучше подписать соглашение в Женеве по Афганистану, чтобы иметь возможность воздействовать активнее на урегулирование ситуации в этой стране.

Фидель заявил, что, по его мнению, предстоящий визит Рейгана в Москву будет иметь большое значение даже без подписания соглашения об СНВ, а разоружение – процесс необратимый. Просил передать привет Наджибулле, подтвердил, что его ждут с визитом на Кубу.

Горбачев говорил о нашей общей заботе – об африканских делах. Сейчас главное – закрепиться национально-демократическим режимам.

Фидель на вопрос о том, как он оценивает подвижки в Никарагуа, сказал, что соглашение, достигнутое в Никарагуа, – крупный успех. Но нет все- таки полной уверенности, что его удастся закрепить.

Как идут дела на Кубе? Если коротко, то дела идут хорошо. Поблагодарил Горбачева за согласие на поставку дополнительного количества самолетов на Кубу.

В конце разговора Горбачев сообщил, что принято решение о том, что советский посол на Кубе А. С. Капто отзывается в Москву и будет работать в ЦК КПСС первым заместителем заведующего Отделом по соцстранам. Фидель Кастро на это шутливо заметил, что готов содействовать укреплению кадров ЦК, Куба лишается друга в советском посольстве, но зато приобретает его в Отделе ЦК КПСС.

Вскоре послом на Кубу был направлен Ю.В. Петров, работавший первым секретарем Свердловского обкома партии, которого я хорошо знал по работе в ЦК КПСС.

Считаю, что эта беседа стала заметной вехой в развитии советско- кубинских отношений, подвела черту под не очень приятным эпизодом, сняла напряженность. Ничего удивительного в возникновении такого эпизода не было. Динамизм мирового развития, новые подходы советского руководства к проблемам внутренней и внешней политики, естественно, порождали определенные проблемы в наших отношениях с дружественными странами. Но при благожелательном отношении друг к другу, стремлении к взаимопониманию, при постоянном диалоге и обстоятельном контакте между руководителями удавалось их разрешать или во всяком случае смягчать.

И в дальнейшем советско-кубинские отношения развивались под знаком откровенного и конструктивно-дружественного диалога. Наша позиция состояла в том, чтобы способствовать ослаблению напряженности вокруг Кубы при неукоснительном соблюдении ее интересов, вовлечению Кубы в начавшийся процесс перестройки международных отношений, восстановлению связей между Кубой и США.

Горбачев рассказывал нам, что всякий раз, когда в ходе советско- американских встреч на высшем уровне возникал кубинский вопрос, он неизменно советовал американцам не предъявлять ультиматумов об изменении политического строя и смене руководства, а вступить в диалог с Кубой. Опыт ангольского урегулирования показал, что это и единственно возможный, и целесообразный путь нормализации обстановки в Карибском бассейне.

Весьма характерно, что свой визит на Кубу Горбачев наметил на декабрь 1988 года, сразу после посещения США и выступления на 43-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, встреч с президентом Рейганом и вице-президентом Бушем, готовившимся занять президентский пост. Тогда в связи с сильнейшим землетрясением в Армении Горбачев был вынужден срочно из Нью-Йорка вернуться домой, и визит на Кубу осуществить не удалось.

Он состоялся в начале апреля 1989 года, то есть ровно через год после памятного телефонного разговора с Фиделем. Внимание к визиту было огромным. На улицах Гаваны советского руководителя встречали толпы народа. По словам Фиделя, никакую другую встречу не наблюдало по телевидению такое количество людей. Никогда в Гаване не было столько журналистов.

Как рассказывал потом нам Горбачев (я в то время уже не занимался международными делами и не участвовал в визите), вначале со стороны руководства и даже публики на улицах чувствовалась некоторая выжидательная настороженность. Но после первых встреч, выступления в гаванском дворце конгрессов как бы прорвалась плотина дружелюбия и сердечности.

Выступление это, транслировавшееся на всю страну, носило принципиальный характер. Читатель может сам судить по его опубликованному тексту, что это не пустопорожняя декларация о дружбе, сотрудничестве и т. д., а содержательный анализ советской перестройки, мирового развития, четко сформулированная позиция по наиболее актуальным проблемам наших взаимоотношений. Здесь и новые требования к экономическим связям наших стран – «они должны быть более динамичными, более эффективными, давать большую отдачу обеим нашим странам, нашим народам». Здесь и мысль о переломном моменте в развитии цивилизации, необходимости нового политического мышления, основанного на приоритетности общечеловеческих интересов. Здесь и заявление, сделанное Горбачевым «без всяких околичностей», что мы решительно против любых теорий и доктрин, оправдывающих экспорт революции или контрреволюции, все формы иностранного вмешательства в дела суверенных государств. Только на основе признания этого принципа могут быть урегулированы региональные конфликты и исключено их возникновение в будущем. В связи с этим Горбачев изложил советскую позицию в отношении Афганистана, Анголы и Юго-Запада Африки, Ближнего Востока, Центральной Америки.

В ходе визита, продолжительных и доверительных встреч двух руководителей были обсуждены все эти и многие другие проблемы. Был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве между двумя странами.

Так постепенно, но неуклонно советско-кубинские отношения наполнялись новым содержанием, продиктованным действительными интересами двух народов, не без труда и внутренних переживаний освобождаясь от изживших стереотипов мировой революции и идеологической зашоренности.

Этот процесс был нарушен в результате августовского путча 1991 года и последовавшего за ним распада Советского Союза. Российская внешняя политика резко сузила советско-кубинские отношения. При этом она не избавила их от идеологизации, а просто поменяла ее знак. Дело дошло до того, что российская официальная дипломатия стала открыто поддерживать воинственную антикастровскую эмиграцию, некоторые официальные лица, подыгрывая американцам, чуть ли не в открытую высказываются против существующего на Кубе режима. И это выдается за деидеологизацию межгосударственных отношений!

Контакты между двумя странами сведены к минимуму. Произошел обвал в экономических связях, нанесший ущерб не только интересам Кубы, но и нашим, российским. Между тем без кубинского сахара России не обойтись. Более обстоятельно с точки зрения экономической целесообразности и эффективности следует разобраться и с объектами, сооружаемыми на Кубе с нашей помощью. Было бы абсурдным просто перечеркнуть и выбросить накопленный потенциал производственного, научно-технического и культурного сотрудничества наших стран, накопленный за 30 лет кубинской революции.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх