• Глава 1 ОХОТНИКИ ЗА СЕВЕРНЫМИ ОЛЕНЯМИ
  • Глава 2 ДРЕВНЕЙШИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ
  • Глава 3 МИССИОНЕРЫ И ТОРГОВЦЫ ОТКРЫВАЮТ МИРОЛЮБИВЫЙ НАРОД
  • Часть первая

    ОТКРЫТИЕ НАРОДА

    Глава 1

    ОХОТНИКИ ЗА СЕВЕРНЫМИ ОЛЕНЯМИ

    К западу от Уральских гор, на равнине между рекой Камой – кровеносной артерией Волги – и холмистым нагорьем, где начинаются Ока и Москва-река, в конце последнего ледникового периода располагались стоянки племен, промышляющих охотой. Их добычей был северный олень, лань, выдра, дикий кабан и дикая собака. Пришел день, когда охотники научились приручать щенков свирепых собак, и те стали им верными и послушными помощниками. Теперь у диких животных было два врага: не только человек, но и собака, обученная служить ему на охоте.

    Сегодня на раскопках стоянок охотничьих племен – на дикой российской равнине, в Польше, в Карпатах, в Балтике и даже на западе – практически всегда находят кости собак, которых держали для охоты. Племена, жившие на огромных безлюдных пространствах, протянувшихся на восток от Урала, научились использовать этих животных для переправы через снега. В Красноярске, на берегах Енисея, на месте древней стоянки обнаружили кости собаки, а также остатки упряжи. На основании чего не составило труда сделать вывод, что это было тягловое животное.

    Вот доказательство того, что среди арктических поселений собака использовалась для саней еще до северных оленей: на финских торфяных болотах нашли полозья саней, относящиеся к началу каменного века палеозойской эры. Наиболее древние следы собаки в Европе, которая была, по-видимому, первым одомашненным животным, обнаружили во время раскопок в Маглемёсе, на южном побережье Балтийского моря. Было объявлено, что они имеют мезолитическое происхождение, то есть датируются промежуточным периодом между палеолитом и неолитом каменного века.


    Рис. 2. Карта, на которой показано максимальное наступление льда во время вюрмского оледенения.


    Охотники ледникового периода запасались продуктами в теплое время года, чтобы пережить вместе со своими родичами холодную долгую зиму. Должно быть, они зависели от сезонных перемещений диких животных. Охотники вынуждены были вести кочевой образ жизни и следовать за их стадами, чтобы не умереть с голода. Но был еще один очень веский довод против их оседлости: северные олени, их главный источник пищи и шкур, проявляли склонность к постепенной миграции на север. Возможно, пришел день, когда первобытные племена не захотели двигаться дальше. Они, по-видимому, на какое-то время сочли возможным заменить оленеводство рыбным промыслом. Охотничьи племена начали селиться в местах, где был хороший улов. Но затем и рыба по какой-то неизвестной причине стала уходить в другие водоемы.

    В течение длительного периода охотники жили в тундре, которая занимала Северную и часть Центральной Европы. Северную границу тундры опоясывают окаменевшие остатки берез, их стволы, изогнутые к югу, сохранились благодаря продвижению ледовых масс. Радиоуглеродный анализ показал, что возраст таких остатков растительной жизни составляет примерно 11 000 лет, это подтверждается их анализом и в других регионах.

    Именно с этого времени солнце начало растапливать лед и слежавшийся снег, что породило стремительные потоки воды. Реки вышли из берегов, превращая равнины в озера, и лососи мигрировали в поисках новых мест для размножения. Все выглядело так, будто весь мир превратился в одно огромное болото. Однако постепенно большие пространства суши стали покрываться лесом, и у человека появилось новое дело – охота. Стремительно начали размножаться мамонты и овцебыки. Затем из древней фауны остались только северные олени и бизоны, которые паслись большими стадами в пограничной области между лесом и тундрой.


    Рис. 3. Четыре статуэтки, датируемые поздней ориньякской эпохой, найденные в Мальта, Сибирь.


    Стада северных оленей продолжали перемещаться на север, в поисках лишайника, который встречался в тех областях, где все еще сохранялся снег. И в Европе и в Азии, в тундре, образовавшейся после таяния льдов, охотники сталкивались с серьезными трудностями. Их источник пищи перемещался на север, а с юга их теснили новые воинственные племена. Обитатели тундры были вынуждены мигрировать в Азию, где оледенение не было столь обширным, как в Европе. К настоящему моменту следы этих охотничьих народов можно встретить между Уралом и Верхней Волгой и по восточной дуге Балтийского моря, а также между озерами Ладога и Онега. Судьба людей теперь зависела от миграционных инстинктов животного мира.

    Раскопки, производившиеся на берегу Дона, а также в окрестностях Киева и дальше на север, в Елисевичах, указывали на культурное однообразие людских сообществ, охотившихся на северных оленей. Об этом говорит сходство предметов домашнего обихода, найденных в стойбищах, рассеянных по всей Восточно-Европейской равнине, например в Чехословакии, Австрии, Германии, а также в Бельгии, Швейцарии, Франции, в Пиренеях и др. Однако в Моравии и на Украине известное декоративное искусство палеолитического периода характеризуется некоторым отклонением, хотя в то же время в Моравии мы обнаруживаем известное слияние культурных элементов субледникового пояса. Здесь мы сталкиваемся и с «натурализмом» Дордони и Пиренеев, и с декоративными рисунками, вдохновленными чисто геометрическими фигурами Мезина (Киев), и со стилистическими элементами, напоминающими искусство Бурети и Мальта (озеро Байкал). Поэтому многое говорит в пользу азиатских аспектов субледниковой культуры, которая закончилась магдаленской эпохой в конце ледникового периода. Эта культура смогла сохраниться со всеми своими особыми характеристиками, вопреки глобальным климатическим и социальным изменениям. Что касается индивидуальных предметов материальной культуры, то тщательный анализ открытий, сделанных в различных областях, дает основание заключить, что эта великая субледниковая культура была основана на традиции охоты, поскольку само существование человека зависело от удовлетворения его жизненных потребностей исключительно за счет животного мира. После того как закончилась великая магдаленская эпоха, которая охватывает последние тысячелетия палеолитического периода, человек полностью был поглощен борьбой за выживание в чрезвычайных климатических условиях. Так, наскальные рисунки также стали встречаться все реже, чему способствовал фактор экспансии субледниковых поселений на очень обширной территории за очень короткое время.

    Глубокие долины Волги и Днепра дали исследователям огромное количество костей северных оленей и останков диких лошадей, что является впечатляющим доказательством использования охотниками холмов над рекой, чтобы захватить большие стада. Места кладбищ останков диких животных предполагают два метода засады, применявшиеся человеком. Как только стадо было замечено, охотники его заводили в ущелье, образованное двумя высокими скалами, где оно становилось беспомощной мишенью для быстрых стрел племени. Или же охотники могли попытаться вынудить животных упасть в глубокий овраг, образовавшийся у какой-нибудь большой реки; в этом случае все стадо разбивалось насмерть.

    Кроме того, северный олень имел привычку направляться к какому-нибудь узкому проходу, где ледяной ветер сильнее дул ему в морду. Человек, хорошо зная это, мог поджидать оленя именно в этом месте. Огромные груды костей северных оленей, обнаруженные в лёссовых областях, которые впоследствии стали степью, часто указывают на то, что вблизи есть место какой-нибудь древней стоянки.

    Многие свидетельства указывают на тот факт, что на некоторой стадии человеческой истории охотники за оленями занимали территорию, протянувшуюся обширным полукругом через Центральную и Восточную Европу, а также за Урал. Именно в связи с максимальной экспансией этих народов возникает проблема происхождения лапландцев – древнейшего из ныне живущих народов Европы и единственного, который сохранил, по крайней мере, некоторые следы старой культуры оленеводства.



    Рис 4. Пещерный рисунок фигуры на лыжах, которую тащит северный олень. Залавруга, Беломорье, Россия.


    Великое переселение оленей на север, начавшееся с равнин России и Балтики, следовало единственным маршрутом, которым мог быть достигнут дальний север Европы. Очевидное препятствие в виде двух озер – Ладоги и Онеги – преграждало им доступ в Карелию. И именно в окрестностях этих озер мы обнаруживаем следы охотников, следовавших за стадами. Обильный подножный корм и благоприятный климат способствовали длительному пребыванию здесь оленей, а стало быть, и охотников за ними.



    Рис. 5. Лыжа и лопатообразная лыжная палка, найденные в болоте вблизи Калвтреска, Швеция. Лыжные палки этого типа, возможно, использовались оленеводами для расчистки снега, чтобы олени могли добраться до лишайника. В настоящее время экспонаты находятся в музее в Умеа.


    Именно на этой стадии человек пытался добиться некоторого контроля над бродячими стадами: устраивал ограждения для их выпаса, способствовал их размножению, оберегал от их естественных врагов – волков, росомах и орлов. Короче говоря, человек начал процесс приручения северного оленя.

    В течение длительного времени ученые полагали, что этот процесс мог произойти только в регионе, занятом в тот период лапландцами, где имелись подходящие географические и климатические условия. Но если мы обратимся к исследованию В.Дж. Раудоникаса наскальных рисунков, найденных вблизи озера Онега и у Белого моря, мы увидим, что эти примитивные надписи на стенах, относящиеся к так называемому «гребнекерамическому» периоду, могут быть отнесены к уже существовавшей традиции оленеводства. Раньше считалось, что они иллюстрируют только лишь сцены охоты, а не умение человека обращаться со стадами оленей.

    Кроме того, лыжные палки, обнаруженные в различных зонах, могли иметь и дополнительное назначение, что также может говорить о том, что в течение последних стадий перехода на север некоторые группы кочевников перестали быть просто охотниками. Так как один конец этих лыжных палок был подобен лопате, то вполне возможно, что он предназначался для очистки от снега, чтобы пасущиеся олени могли добраться до лишайника. Деревянное орудие такого типа было обнаружено при раскопках в Вестерботтене, в Швеции, вблизи Калвтреска; анализ пыльцы показал его возраст около 4000 лет. Его форма была такой же, которая в исторические времена встречалась у самоедов и остяков. Однако это открытие не дает неопровержимого доказательства того, что уже в это время люди разводили северного оленя, а не ограничивались простой охотой на него. В то же время это указывает на тот факт, что в ту доисторическую эпоху охотники, населявшие тундру между озерами Ладога и Онега, по каким-то неизвестным причинам ушли на территорию, которая теперь называется Лапландией.


    Рис. 6. Две небольшие лопатки и лыжа, использовавшиеся среди остяков в прошлом веке.


    Исследования шведа Эрнста Манкера позволили существенно продвинуться в решении проблемы. Манкер утверждал, что наиболее древние документы об оленеводстве относятся примерно к 500 г. Ученый почерпнул много сведений из местного фольклора (вблизи озера Байкал) и получил информацию о тувинцах и тунгусах, живущих в Иркутской области в Сибири. Это не говорит о том, что разведение северного оленя было неизвестно и не практиковалось в более западных зонах, несмотря даже на то, что документальные свидетельства в Европе датируются не ранее IX в. Поэтому более ранние сведения нуждаются в археологических свидетельствах.



    Рис. 7 Фигуры на пещерных рисунках в Залавруге, на побережье Белого моря в России, изображающие шаманов в масках. Один стреляет стрелами в другого, а орудие, которое тот держит в целях самозащиты, вероятно, является священным барабаном. Возможно, эта сцена иллюстрирует некоторый древний жертвенный ритуал, который бесследно исчез.


    Важно узнать, в какой период началось одомашнивание животных, потому что тогда мы могли бы получить приблизительную дату поселения лапландцев в Скандинавии. Одомашнивание стад северного оленя в больших масштабах, вероятно, было сначала достигнуто именно здесь. Предметы быта, кости и рога, обнаруженные при раскопках, дают нам подтверждение этого. Возраст лыжной палки из Калвтреска – 4000 лет – соответствует дате, приписываемой наскальным рисункам, и в соединении с подобными примерами дает некоторое доказательство однородности типа культуры, распространенной по всей арктической территории в доисторические времена.

    Манкер убедительно доказывает, что лыжи были менее необходимы охотнику, чем пастуху, который следовал за северным оленем во время длительных переходов. В связи с этим интересно то, что палеосибирцы – охотники на северного оленя, а не оленеводы – не использовали лыжи ни в доисторическое, ни в историческое время, хотя они изобрели снегоступы, которые использовали самым активным образом.

    Независимо от того, каким образом могла возникнуть первая фаза развития оленеводства, мы знаем, что значительная часть охотников на северных оленей оставалась в течении длительного периода в тундре между озерами Ладога и Онега, а позже вынуждена была уйти на север, чтобы продолжить традиции охотничьей культуры. Когда же эти народы достигли Скандинавии?

    В Залавруге, на побережье Белого моря, есть образцы резьбы и рисунков, которые рассказывают нам об очень важных аспектах культуры тех охотников, которые следовали с северным оленем по мере того, как тот перемещался на север.



    Рис. 8. Наскальный рисунок танцующего шамана в маске с рогам, обнаруженный на берегу Ладожского озера, Россия.


    По крайней мере, три из изображенных фигур можно с уверенностью интерпретировать как магов, или шаманов. Они выступают в роли посредника между людьми и животными, на которых те охотились, – между голодом охотника и его пищей. На рисунках изображены человеческие фигуры с головами животных; в двух случаях головной убор имеет форму головы оленя с рогами, в то время как в третьем случае носовая часть имеет длину столь непропорциональную, что становится похожей на морду. Одна из этих фигур держит предмет, который является, вероятно, барабаном такого типа, который до сих пор используется среди шаманов Сибири, и который видели в Лапландии еще каких-то несколько десятилетий назад. Его противник стреляет в него стрелами. Третий человек не держит в руках ничего, но танцует и имеет необыкновенное сходство со знаменитой фигурой колдуна (или волшебника), изображенного в пиренейской пещере Ле-Труа-Фрер. В этом – несомненное доказательство культурного и художественного сродства между охотниками (или оленеводами?) Ладожского озера, которые позже распространились по берегам Белого моря (через теперешнюю Карелию), и охотниками на северного оленя гораздо более южных земель, которые жили во времена верхнего палеолита.

    Неоценимым нововведением того периода было, несомненно, использование лыж, многочисленные изображения которых можно до сих пор заметить на пещерных рисунках той же зоны, а также в Северной Скандинавии. Лыжи символизировали эпоху, в которую охота в крупных масштабах сопровождалась одомашниванием преследуемых оленьих стад.

    Считается, что имеется значительный пробел между находкой останков охотников, обнаруженных на берегах Северного моря, и более ранними следами этих охотников, когда они оставили болотистые зоны Онежского и Ладожского озер. Но если мы исследуем, например, наскальный рисунок, обнаруженный в Руенадане, в шведском округе Миттадален, на котором изображена группа лосей и северных оленей, мы увидим, что стилистически этот рисунок схож с теми, что запечатлены на священных барабанах лапландских шаманов. Все эти следы художественной культуры могут быть отнесены к 2000 г. до н. э.


    Рис. 9. Танцующая фигура колдуна в маске на наскальном рисунке в Ле-Труа-Фрер, Арьеж, Франция.


    Другие натуралистические рисунки, недавно найденные в южных скандинавских областях, по-видимому, по духу тесно связаны с более древней культурой. Точнее, они характеризуются поразительным сходством с магдаленским изобразительным типом. Может ли в таком случае быть так, что доисторическая Швеция дает нам свидетельство о двух отдельных эпохах и культурах?



    Рис. 10. Доисторический лыжник; наскальные надписи, обнаруженные в Рёдёй, Тьотта, Северная Норвегия.


    Швед Густаф Халлстрём в ходе своего археологического исследования в Лапландии натолкнулся на древнюю посуду, возраст которой восходит к каменному веку. За мастерство и искусность людей, изготовивших ее, он отнес к нордическому типу. Халлстрём сформулировал теорию, согласно которой в период климатического изменения, которое совпало в Скандинавии с расцветом железного века, лапландцы все еще мигрировали из Финляндии в Норвегию. Поэтому их контакты со скандинавским населением не происходили до сравнительно позднего времени.

    Существует гипотеза, которая, по-видимому, подтверждается лингвистической теорией К.Б. Виклунда. Согласно этой гипотезе, лапландцы вступили в контакт с народами Севера за семь или, возможно, пять столетий до нашей эры. В качестве доказательства приводится изучение немецкого происхождения некоторых лапландских слов. Однако Виклунд считал, что лапландцы в течение некоторого времени уже жили на севере и что в этот период именно германские племена мигрировали с юга. После столкновения лапландцы решили повернуть обратно на юг. Почему они возвратились по своим следам – неясно. Но некоторые свидетельства указывают на тот факт, что их решение имело некоторое отношение к климатическому изменению, упомянутому Халлстрёмом. Более низкие температуры снова вызвали приток диких стад в южные зоны, и поэтому те, кто жил за счет северных оленей, были вынуждены вернуться вместе с ними.

    Некоторое время считалось, что лапландцы произошли из Центральной России. Затем, примерно в 1920 г., Комса стало тем названием, которое привлекло всех, кто проявлял интерес к этому малоизвестному народу.


    Рис. 11. Группа северных оленей на наскальном рисунке в Залавруге, побережье Белого моря, Россия.


    Комса, норвежский округ на побережье Северного моря, стал предметом особого исследования со стороны Андерса Нуммедаля. Его находки оказались изделиями палеолитического периода. Это доисторическое место некогда находилось близко к морю. Сложно было определить метод обработки камней (кварца) и типы изготовленных предметов. Казалось, было установлено родство с южноцентральными европейскими мустьерскими изделиями, что особенно проявилось в мастерстве изготовления ножей. Но в одинаковой степени можно было утверждать, что все эти образцы продолжают традицию лучших ориньякских ремесленников; скребки, долота, а также форма острия стрел давали веский аргумент в пользу этой точки зрения. Но мустьерский и ориньякский периоды, во всяком случае в Южно-Центральной Европе, принадлежат к последней стадии ледникового периода, когда льды продвигались на юг, в то время как находки в Комсе, согласно норвежским хроникам, относятся к периоду последнего отступления льдов. Кроме того, если учесть, что те же традиции обработки материала появились и в Польше (на глубинах, соответствующих последнему, магдаленскому периоду), стиль предметов становится все труднее классифицировать. Возможно ли, чтобы неизвестный народ, живший на окраинах последних следов тающего льда, все еще обладал элементами столь древней культуры? Возможно ли, чтобы охотники после длительного перехода все еще могли поддерживать связи с культурой прошедшей эпохи? Не имеем ли мы здесь дело с отдельной ветвью народа, который какое-то время также был рассеян по равнинам Франции, вплоть до Пиренеев?

    Возможно ли было следовать за северными оленями с самого юга вплоть до холодных побережий Норвегии? Многие ученые полагали это маловероятным.

    Но некоторые из них, например Пиа Лавоза Замботти, пришли к выводу, что в последний, магдаленский период во Франции, Бельгии, в Северной и Центральной Германии обнаруживается новый расцвет стиля, характерного для последнего ориньякского периода. Это мнение подтверждается также тем фактом, что в Норвегии, в неолитическую эпоху, мы обнаруживаем культуру, которая относится к технически более совершенной традиции периода отступления льдов.

    Открытия, сделанные в Комсе, создали множество новых проблем.

    Эрнст Манкер, который вдобавок к глубокому изучению лапландцев провел также бесчисленные экспедиции и исследования в горах, образующих водораздел между Норвегией и Швецией, заметил некоторое сходство между находками в Комсе и открытиями, сделанными в ходе раскопок в Варберге, на западном побережье Швеции. Он утверждал, что в обеих этих зонах мы столкнулись со следами брахицефалических людей небольшого роста; а его исследования истоков культуры оленеводства убедили его в том, что существуют определенные связи между лапландской культурой и восточной культурой Беломорского региона (Залавруга) и Урала (остяки). Его вывод состоял в том, что древняя лапландская культура была широко распространена, в то время как лапландцы фактически еще не обосновались в Скандинавии, то есть Манкер не считал лапландцев причастными к артефактам в Комсе.

    Некоторые исследователи считали, что Комса была временным убежищем для местных жителей от суровых климатических условий. Основателем этой теории является К.Б. Виклунд. Те, кто разделял его точку зрения, утверждали, что в конце ледникового периода в Норвегии были регионы, где выживание людей было вполне возможно. Виклунд утверждает, что лапландцы («остаток» расовых предшественников и монголов, и европейцев) были отрезаны от родственных им народов какой-то огромной природной катастрофой. По его мнению, Комса служит напоминанием о группе палеолапландцев, которые, посчитав невозможным жить там, где повсюду вокруг были льды, заняли «места зимовок» в каком-то благоприятном месте на побережье Северного моря и таким образом выжили. Когда лед исчез, эти палеолапландцы сместились с востока и юга, встретившись с новыми народами.

    Другие ученые утверждают, что культура, найденная в Комсе, не была местной. Принимая теорию «зимовок» Виклунда, они считают, что народ, причастный к этой культуре, пришел с востока, через Карелию. Анатон Бьёрн придерживался этой точки зрения, которая не противоречила распространенной гипотезе о перемещении лапландцев с российских равнин вследствие оледенения. Однако Виклунд и его сторонники твердо придерживались теории «зимовок» большой продолжительности на побережье Северного моря.

    Важной остается проблема о датировании первого поселения палеолапландцев в Скандинавии.

    Виклунд и Таннер, авторы книги о группах сколтов, дали название народу Комсы. Они назвали его «археолапландцами» или «урлапландцами». Другие ученые давали иные названия, но почти все соглашались в том, что этот народ принадлежал к палеоарктическим людям, самыми последними потомками которых были лапландцы, известные нам сегодня.

    Норвежский археолог Гуторн Гьессинг на основе археологических открытий сделал вывод, что палеолапландцы относятся к арктикоприбрежному культурному циклу, который охватывал большую область, чем любая предшествующая культура. Но он также признавал поразительное сходство между культурным стилем Комсы и тем, что наблюдался на более отдаленном юге. Он установил связи между находками, сделанными в России, Польше и Франции, и предметами, которые были найдены на норвежском побережье. Очень часто раскопки, сделанные здесь, обнаруживают сходные признаки культуры с южными и восточными оттенками. Вкратце точка зрения Гьессинга состоит в том, что внешние влияния в арктикоскандинавскои культуре имеют широчайшее разнообразие; здесь проявилось влияние не только Европы, но и регионов, граничащих с Северным полярным кругом.

    Мы могли бы классифицировать эту культуру как культуру «субледниковотундрового типа». Это соответствует точке зрения Гьессинга на взаимосвязи различных культур и учитывает этнологические сопутствующие факторы остальных арктических народов.

    Возможно, 2-е тысячелетие до н. э. можно рассматривать как дату широкой миграции северных оленей в Скандинавию. Эта гипотеза основана на историческом факте: это было время, когда многие из охотящихся народов покинули Карелию. В 3-м тысячелетии до н. э. огромная волна народов, говорящих на индоевропейском языке, хлынула в прибалтийские регионы, подрывая существование многих племен, обосновавшихся в огромных лесах, и вынудила их покинуть свои древние охотничьи угодья, озера и реки. Спасаясь от свирепых пришельцев, искорененные племена рассеялись во всех направлениях. Те, чья родина лежала на краю большого лесистого пояса, образующего полукруг вокруг прибалтийских берегов, бежали в регион (теперешняя Финляндия), где они столкнулись с группами древних охотников на оленей. Спорный вопрос: поработили ли их пришедшие народы или только вытеснили в более северные области – уже, несомненно, знакомые многим из них как охотничьи угодья во время менее суровых времен года. Все это происходило приблизительно 5000 лет назад, и следы этой миграции, которая была устремлена все дальше на север, были обнаружены в Финляндии и вдоль Ботнического залива. В то же время начал акклиматизироваться лишайник, что способствовало великому переселению охотников на северных оленей.

    Среди племен, вытесненных воинами со стрелами (как древними германцами), были некоторые финские народы. Но, как утверждают некоторые ученые, в Финляндии они появились только 2500 лет назад, сначала долго пребывая в регионе, который сегодня составляют Прибалтийские страны – Эстония, Латвия и Литва. Есть научное доказательство того, что в тот же период лапландцы оказались в самых северных зонах Скандинавии. Они заняли обширную территорию, включая области между Ладожским и Онежским озерами и Белым морем, Кольский полуостров, Финляндию и Северную Скандинавию.

    Некоторые группы лапландцев, по-видимому, населяли район Ладоги – Онеги в пределах исторического времени, так что были некоторые основания для утверждения, что какое-то количество их пришло сюда при финском господстве, хотя огромное большинство свободно занималось охотой и рыбной ловлей. У лапландцев есть древняя легенда, которая вполне может служить иллюстрацией такого положения вещей. В древние времена, говорится в предании, лапландцы подверглись нападению вражеского племени. В течение долгих лет они были его невольниками и от него научились языку, на котором стали говорить. Этот свирепый народ лапландцы называли куттами, или чудью. Они сохранили достаточно живую летопись о своих захватчиках. Тот факт, что в наше время лапландцы говорят на финноугорском языке, в то время как в более древние времена они, конечно, имели свой собственный язык, придает этой легенде некоторую правдоподобность. В течение длительного периода лапландцы, по-видимому, жили в подчинении у финских племен, и постепенно новый язык был навязан целому народу.

    В то же время считается, что лапландский язык как разговорный является более древним, чем финский, хотя он и принадлежит к той же языковой группе.

    Глава 2

    ДРЕВНЕЙШИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ

    Первое упоминание о северном народе мы находим у римского историка Публия Корнелия Тацита. В своей «Германии» после описания жизни и обычаев «варварских» племен, населявших самый край света, он говорит о народе, который называет феннами (fenni). Тацит пишет: «Они необычайно дикие и ужасно бедные. У них нет никакого оружия, никаких лошадей, никаких постоянных домов. Они живут на траве, одеваются в шкуры, спят на земле. Они полагаются на одни только стрелы. Поскольку у них нет железа, они используют кость и делают из нее наконечники для стрел. Охота обеспечивает пищу как для мужчин, так и для женщин, последние фактически следуют за мужчинами повсюду и требуют свою долю добычи. Дети не имеют никакой защиты от грозы и бури, кроме того, что могут использовать с этой целью несколько связанных ветвей. В подобном укрытии также собирается молодежь и уединяются старики. Однако эти люди убеждены, что некоторым образом они счастливее тех, кто проводит свою жизнь на поле боя или тратит свои силы на постройку домов, игры со своей судьбой и судьбой других людей. Не думая ни о людях, ни о богах, они достигли самого трудного: они перестали испытывать изводящие людей желания».

    Образ жизни и нравы феннов, подмеченные Тацитом, должно быть, были характерны и для лапландцев, с которыми в ту эпоху фенны все еще были тесно связаны, о чем говорят и многие другие источники.

    Свидетельство Тацита относится примерно к 98 г., к этому времени лапландские группы уже давно жили в Скандинавии, что подтверждается археологическими раскопками. Тацит не упоминает о больших стадах северных оленей, без которых охотящийся народ не мог существовать. Однако его утверждение, что фенны жили на траве, – это просто еще один способ сказать, что в вопросах пропитания они зависели от охоты. Некоторые авторы через семь или восемь веков также не упоминают о северных оленях. Исходя из этого, можно предположить, что эти животные во времена Тацита занимали гораздо более южные территории, чем в настоящее время. Объяснением может служить и то, что, поскольку олени были столь же распространены, как и другие животные, в них не видели ничего особенного, чтобы писать о них.

    Что касается названия «fenni», то, по мнению Манкера, это не что иное, как древнескандинавское слово «finnar» или «finner», означавшее «лапландцы». Он напоминает, что этот корень можно до сих пор встретить и в норвежском региональном названии «Finnmark», то есть «страна лапландцев». С другой стороны, финноязычное население было известно под названием «кванер», пока оно не приняло название отдельного племени суоми. Когда Манкер говорит о каком-то нордическом слове, он ссылается на германоязычный скандинавский народ. Здесь содержится намек на то, что Тацит знал о феннах, по слухам, от германских скандинавов. Слух этот, должно быть, пришел от германских племен, живших за пределами Прибалтики, учитывая, что сам Тацит, по всей видимости, никогда не был в Скандинавии.

    По версии Тацита, фенны были жителями северовосточных районов больших германских равнин, однако в одном месте Тацит ссылается на неведение относительно того, числятся ли певкины, венеды и фенны среди германцев или сарматов. Отсюда ясно, что феннов, вероятно, путали с негерманскими народами, рассеянными между Карпатами и Восточно-Европейской равниной, которые называются римским историком «сарматами». У Тацита есть важное свидетельство, которое многие упускали из виду. В своей «Германии» он приводит несколько расплывчатое описание нравов свионов, помещая эти германские народы в Южную Скандинавию. Согласно Тациту, они живут в окружении моря: в то время Ботнический залив считался связанным с Арктическим океаном, делая Норвегию и Швецию островом. Тацит пишет, что земля свионов заканчивается другим морем, «где солнце, хотя уже и садилось, излучало свет такой силы, что он продолжал сиять вплоть до рассвета, затмевая даже звезды». Явление, которое он описывает («полночное солнце»), на той широте Северного полярного круга действительно длится два месяца. Тацит отмечает: «За свионами находятся племена ситонов. Имея схожие манеры и нравы, они отличаются одной особенностью: ими управляет женщина, столь глубоко они постигли глубины не только потерянной свободы, но и самого рабства».

    Эту ссылку Тацита на тот факт, что ситоны управляются женщиной, легко можно было бы приписать легенде, если бы мы не знали об особом значении женщины в лапландской семейной группе. Это не та роль, которая ей отводится в древних обрядах во время праздника Мадаракко – Женщины-Творца; здесь речь идет о том, что женщины не только охотились вместе с мужским населением, и были времена, когда они прямо руководили процессом охоты. Также следует вспомнить, что в лапландской культуре есть элементы, которые, по-видимому, указывают на матриархальное общество.

    Если слово «finner» было подлинным нордическим или скандинавским, то наиболее правомерно оно могло быть применимо к ситонам, а не к финнам. И Тацит, когда писал свою историю, не мог говорить что-либо о направлениях возможных миграций и возможном слиянии этих двух народов, ибо он знал только то, что они были отделены Ботническим заливом, превращавшим Швецию в остров. Возможно ли, что германские народы рассматривались финнами как жители территорий к востоку от их собственной, в то время как то же название, если верить норвежским ученым, использовалось древними поселенцами Швеции для обозначения лапландцев?

    В исторические времена, как мы знаем, часть лапландцев осела между Ладожским и Онежским озерами. Их ли имел в виду Тацит? Если да, то он подтверждает наше признание древних охотников феннами из «Германии». С другой стороны, нет ничего такого, что помешало бы прийти к совершенно другому заключению, а именно: название фенны не имеет никакого отношения к лапландцам, и авторы, следующие Тациту, лишь увековечили это ошибочное представление.

    В таком случае название Финляндия (Finnmark) не было дано региону, обозначавшему страну лапландцев-феннов. Все указывает на это, поскольку настоящие финны были известны под другими названиями. Все документы о ситонах исчезли, вместе с самим названием. Тем не менее, Тацит сообщает, что в исторические времена они жили в Северной Скандинавии.

    Позже историки и монахи изобрели для лапландцев специальное название. Они называют их скритифиннами, следуя Тациту, чей термин «Fermi» они принимали за обозначающий лапландцев.

    В течение четырех столетий после Тацита не было никаких упоминаний о лапландцах, хотя сегодня известно, что они были в тот период рассеяны в районах к северу от Ботнического залива, в долинах шведских и норвежских гор, разделившись в месте, которое является теперь Далекарлией (Даларной), отмечающей их наибольшее проникновение на запад.

    Кроме того, в течение всех этих четырех столетий они вступили в более тесный контакт с сельскохозяйственным населением, жившим в южной части страны. Но в эти ранние времена христианской эры никто не проявлял интереса к лапландцам. Внимание было сосредоточено на других частях Европы: это было богатое событиями время, когда Римская империя приближалась к своему концу под ударами варварских народов.

    Единственным автором того времени, который часто упоминает народы, жившие за Балтикой, был Прокопий (490–562 гг.), известный историк готов. Основываясь на обрывках сведений, полученных от путешественников и торговцев, он рассказывает о скандинавском народе негерманской расы, называемом скритифиннами, это были кочевники, занимавшиеся охотой и рыболовством, жившие в постройках из земляных комьев и связанных ветвей. Прокопий испытывает отвращение к этим «варварам», описывая их в самых приземленных тонах. Он рассказывает, что из всех народов, живущих в «далеком Туле», только одни «скритифинны» перенимают «образ жизни зверей». Говоря о том, что у них нет ни одежды, ни обуви, Прокопий, конечно, подразумевает ту одежду и обувь, которыми пользовались германцы. Должно быть, он видел или, скорее, слышал об этих людях, с головы до пят одетых в шкуры животных. Какое разочарование для утонченного человека, привыкшего к великолепию византийского двора!

    Прокопия ужасает тот факт, что эти «дикари» не возделывают землю, не знают пьянящего действия вина, но как мужчины, так и женщины упиваются дикой безжалостной охотой. Эта страна, продолжает историк, «изобилует густыми замерзшими лесами и остроконечными горами, переполненными дикой жизнью», что является настоящей находкой для народа, чье питание и одежда зависят от животных. Но превратить густой жесткий мех в сносную одежду – нелегкое дело; эти «варвары», у которых не было даже иголок для шитья, просто накидывали шкуры на плечи, скрепляя их сухожилиями мертвых животных!

    Не понимая и не принимая древних обычаев кочевых лапландских племен, Прокопий оплакивает их полное незнание методов «цивилизованного воспитания» детей. Лапландские матери, сообщает он, не кормят грудью своих младенцев. Их завертывают в какую-то кожу, подвешивают на дереве, дают им пососать мозговую кость и уходят охотиться со своими мужьями. Так Прокопий воспринял тот простой факт, что, если женщине нужно было уйти на очень короткое время, она иногда подвешивала колыбель на ветку дерева, чтобы таким образом обезопасить свое дитя.

    Но самые примечательные описания дают те авторы, которые стремятся увидеть лапландцев в феннах Тацита. Они указывают на то, что Прокопий для объяснения нового для них названия взял древнескандинавское фенни («Fenni») и соединил его с другим таким же древним словом скандинавского происхождения, означавшим, как мы теперь знаем, современный шведский эквивалент слова «скрида» («skrida»). Шведский народ, должно быть, ошеломило, когда они увидели, что эти северные охотники, привязав к своим ногам две небольшие тонкие дощечки, совершенно непринужденно скользили по снегу. Понятно, что эта самая поразительная способность лапландцев, должно быть, была для шведов знаковой, когда они давали им это прозвище.



    Рис. 12. Доисторическая лыжа, датируемая 1500 г. до н. э., найденная в болоте вблизи Ломсьёкуллена, Швеция. В настоящее время находится в Нордическом музее в Стокгольме.


    Уже упоминалось, что лыжная палка, найденная в Калвтреске, благодаря анализу пыльцы была датирована 2000 г. до н. э., в то время как происхождение найденных лапландских лыж, вне всякого сомнения, может быть отнесено к периоду с 1500-го по 1000 г. до н. э. В 1945 г. в болотистой местности вблизи Ломсьёкуллена, в десяти километрах к северу от Вильхелмины в Швеции, была обнаружена лыжа, которую эксперты определили как лапландский тип. Тождество между феннами и лапландцами подтверждало, по мнению сторонников Прокопия, что скритофинны, о которых упоминает римский историк, были очень умелыми лыжниками, такими, какими всегда были лапландцы. Они не предполагали, что научный метод однажды поможет точнее датировать найденные лапландские лыжи, и что эта дата будет восходить к эпохе, предшествующей Тациту.

    В XVII в. Франческо Негри по-новому интерпретирует название, которое изобрел Прокопий: «Что касается названия скрифиннов, то, по-моему, оно подходит к тем самым лапландцам, которые были столь по-разному называемы различными авторами. Имеется лишь небольшое различие между скрифиннами и скиерфиннами, то есть финнами-лыжниками, ибо их лыжники быстро бегают. Также есть лишь небольшое различие между скрифиннами и скритофиннами, то есть финнами, которые являются лучниками…»

    Готский историк VI в. Иордан говорил о людях, которых он называл скререфиннами, чья территория простиралась от Ботнического залива до центральных областей Швеции и Норвегии. Они в значительной степени испытали влияние готов, приобретя, таким образом, некоторое представление о руническом алфавите, принесенном с Черноморского побережья. Следы этого – что имело важнейшее значение для исследователей истории Скандинавии и экспедиций викингов – были замечены у лапландцев миссионером Кнудом Леемом. В 1725 г. он узнал руны на некоторых рисунках, выполненных лапландцами на магических барабанах шаманов.

    В 780 г. ломбардский монах Павел Диакон, более известный под именем Варнефрид, дал нам первое точное описание народа, который он называет (на латыни) скритобинами (scritobimi). Павел рассказывает, что они жили «в другой части Германии, то есть за Балтикой, в земле, белой от снега даже в течение летних месяцев». Люди там жили за счет диких зверей, питаясь их мясом и одеваясь в их шкуру. Их название, пишет Павел, происходит от какого-то слова в их языке, которое означает «бежать», ибо благодаря «скольжению на двух кусках изогнутой древесины они были способны опередить диких животных». Однако неясно, какое название имел в виду Павел: он сообщает нам только то, что оно образует часть «варварского языка». Обращаясь к языку лапландцев, мы вспоминаем о слове «сабме» («sabme»). Во всех лапландских диалектах оно обозначает расовое название народа. Но если мы принимаем то, что Павел подразумевает под словом «scritobini», то мы уже знаем его этимологию. Однако это был тот случай, когда название было искусственно создано историками.

    В дальнейшем в описании ломбардского монаха мы находим утверждение: там, где живут эти люди, есть животное, которое напоминает оленя. Подразумевал ли он, что северный олень – несомненный представитель рода оленей – был уже одомашнен лапландцами? Отметим, что после приведенной фразы следует описание того, как лапландцы используют лыжи, чтобы ловить диких зверей. Это предполагает, что лапландцы в те времена, возможно, содержали северных оленей на своих участках, чтобы доить их, или, что вероятнее, в качестве приманки для других диких зверей, продолжая охотиться на лыжах на огромные стада, которые все еще гуляли на свободе в горах.



    Рис. 13. Четыре лапландские лыжи (показаны передние части), украшенные в викингском стиле, из Малы, Люкселе, Швеция.


    Время от времени в древних сагах и норвежских легендах, передаваемых норвежцами, исландцами и викингами, неожиданно возникают смутные и отрывочные упоминания о присутствии этих кочевников на Атлантическом побережье. Поселились ли они там? Влияние викингов, конечно, должно быть заметно в художественных мотивах, используемых охотниками на своих застежках, поясах, посуде, цветных шарфах и, прежде всего, на лыжах. Но викинги, этот гордый, сильный народ, жаждущий приключений, покидали свою страну в больших количествах. Некоторые отправились в Исландию, другие, подобно Леифу Эйриксону, – в Гренландию, откуда они в поисках новых подходов к берегу с юга неожиданно открыли Америку. Другие, впоследствии известные как норманны, высадились в районах Европы с умеренным климатом и осели там.

    Лапландцы были, по-видимому, уединенными жителями огромных пространств тундры, которые начинаются с атлантических фьордов, пересекают горную местность Финляндии и доходят до ее бескрайних равнин. Смелые мореплаватели со светлыми волосами, в блестящих шлемах, украшенных рогами или вороньими крыльями, к этому времени отправились в далекие страны. Свей и другие народы возделывали землю с более умеренным климатом, омываемую Балтийским морем. Финские суоми и их соплеменники окончательно поселились среди обширных хвойных лесов и озер.

    К концу IX в. норвежец по имени Офере, наместник короля округа Халога, получил приказ от своего повелителя Харальда нанести официальный визит королю Англии Альфреду, который в то время был в зените своей славы. После ряда военных побед над датчанами он посвятил себя переводу трудов знаменитых историков, которые он надеялся распространить среди своего «грубого и невежественного народа». Когда Офере стал описывать свою собственную страну (в настоящее время область Тромсё) и маленький народ, живший на севере, король Англии с энтузиазмом потребовал подробных сведений. И когда он начал переводить семь книг, составлявших исторический труд «Против язычников» испанского священника Оросия, то захотел внести некоторые изменения в описание столь малоизвестных северных народов. Так произошло, что Альфред сообщает нам о скридефиннах и Офере, у которого было «шестьсот прирученных оленей, называемых „рханами“». Шесть из них Офере использовал в качестве приманки для диких стад, все еще бродящих в горах.



    Рис. 14. Острие лапландской лыжи IX в. с викингским украшением, обнаруженное в болотистой местности в Аяуре, Люкселе, Северная Швеция.


    В связи с этим Манкер высказывает мнение, что стада Офере были ухоженными и во время миграций их пасли лапландские пастухи, которые, следовательно, должны были быть подготовленными для оказания подобных услуг чужеземцу. Вместе с тем возможно, что рассказ Офере о стаде в шестьсот голов был известным преувеличением, желанием поднять свою значимость в глазах короля Альфреда.

    Свидетельства о короле Альфреде являются, несомненно, первым документом, в котором появляется саксонское название животного «рхана». Слово это, согласно некоторым лингвистам, первоначально произносилось с придыхательным «х». В некоторых трудах утверждалось, что «рхана», или «крана», имеет то же происхождение, что и слово, обозначающее «run» – «rennan», которое до сих пор встречается в некоторых англо-саксонских производных словах. Это коренное слово стало обозначать северного оленя германских земель. Лапландцы дали этому животному собственное название – «боазо». Этот вид известен также как «сарвес» (название применялось главным образом к мужским особям) и «ваза» (применительно к самкам).

    Полагаю, что вышеприведенное истолкование – неубедительно. В древнебаскском (не индоевропейском языке) словом, обозначавшим северного оленя, является «орена» («огепа»). Придыхательное «х» здесь, по-видимому, превратилось в «о». Это имеет особый интерес, если мы вспомним вывод, сделанный баскским исследователем Телесфоро Де Аранзади, который утверждал, что выявил культурные и антропологические связи между лапландцами и басками. Следует также напомнить, что некоторые восточносибирские народы, например орочи, берут свое название от майского слова «оро», обозначавшего северного оленя.

    Глава 3

    МИССИОНЕРЫ И ТОРГОВЦЫ ОТКРЫВАЮТ МИРОЛЮБИВЫЙ НАРОД

    Вплоть до времени датского монаха Саксона Грамматика (примерно до 1200 г.) какие-либо сведения о «варварских» охотниках отсутствуют. Мимолетное упоминание о них в 1060 г. содержится лишь у Адама Бремена, который после путешествий на полуостров Ютландия упоминал в своем отчете о скридфиннах. Из всех аспектов жизни этого «невежественного народа» единственное, что он посчитал стоящим упомянуть, была их способность бегать на лыжах.

    Саксон Грамматик впервые использует название «Лапландия» (Lappia), чтобы обозначить «непригодную для жилья область, в которой обитают скридфинны, охотники, вооруженные стрелами и копьями, стремительно бегущие на деревянных дощечках и сильно склонные к магии». Он также впервые упоминает о палатках, которые кочевники используют в своих стоянках при переходах, нагружая оленей кольями, жердями и кожами.

    Если рассмотреть этимологию финского слова «Лапландия», то можно обнаружить, что Саксон отождествлял земли скридфиннов с самым безлюдным краем Европы. Постепенно названия «финны» и «скридфинны», несмотря на их различное произношение, уступили названию «лапландцы». Мы обнаруживаем его уже в очень древних записях, например в некоторых рассказах Клавдия Клава и Мишеля Бегейма.

    Народная фантазия дала и другие, иногда странные названия этому северному народу, разумеется, ему самому неведомые. Некоторые из этих названий совершенно непостижимы. Старые, забытые тексты содержат такие названия, как «гимантопы», киноцефалы,[2] биармы. Последнее, по общему признанию, содержит явный намек на страну медведей, если мы проследим истоки его в шведском языке. В Средневековье у самих лапландцев были столь же неправдоподобные представления о своих далеких предках: будто у них была только одна нога, как у вымышленного Унипеди,[3] обнаруженного в какой-то туманной Америке викингами; или будто у них был всего один глаз между бровями, как у Полифема. Может показаться совсем уж удивительным, что Манкер буквально в 1945 г. расшифровал легенду, рассказанную ему несколькими лапландцами в деревне Туорпон, в которой миф о Полифеме применялся к древнему персонажу в лапландской мифологии. Считалось также, что маленькие северные люди были не кем иным, как потомками тех гномов, которыми германский фольклор населял густые леса Центральной Европы. В течение длительного времени было немало тех, кто отождествлял их с улда – чистыми духами скандинавских легенд. Так или иначе, внешний мир начал проявлять к лапландцам интерес, нарушив их длительное одиночество на безграничных просторах севера.

    В 1546 г. умер Мартин Лютер. Его ученики тут же взялись за распространение Евангелия среди народов, до сих пор живших во мраке древних языческих культов. В северной части Центральной Европы набирал силу религиозный Ренессанс. Лютеранские священники торопились на север, где до сих пор огромные количества людей еще не были обращены в христианство. В период IX–XII вв. христианство утвердилось в Скандинавии, но только в XVI в. лютеранское учение, только что завоевав германский мир, достигло тундры и гор, где древний народ жил лишь в общении с самыми кроткими животными – северными оленями.


    Рис, 15. Ньяла – хижина для пищи, нарисованная на лапландском барабане.


    В 1555 г. в Риме была издана книга под названием «Historia de Gentibus Septentrionalibus» Олава Магнуса, сосланного католического архиепископа из Упсалы. Вместе с братом он внес важный вклад в наши познания географии Севера. Эта работа, что особенно важно, дала нам полезные сведения о народах Скандинавии, хотя информация собственно о лапландцах не столь обширна, как описание быта и нравов земледельческого населения.

    «История» Олава Магнуса содержит достоверные сведения, поскольку в ней отражены рассказы миссионеров, работавших в северных областях, а также торговцев мехом. Но вместе с тем автору не удалось избежать примеси фантастического. Устная традиция и норвежские саги соединяются с реальными фактами, образуя удивительный калейдоскоп сведений. Здесь встречаются и старые, ожившие истории: люди с одним глазом или прячущиеся под землю во время зимы и зимующие подобно медведям. В рассказах других путешественников лапландцы живут на верхушках деревьев, вырастающих до огромной высоты, и оттуда созерцают грозные ледяные глыбы первичного моря. Вся эта мешанина происходила оттого, что информация исходила от великого множества людей, мало осведомленных об истинных фактах жизни на севере. Как это часто бывает, сведения, передаваемые из уст в уста, становились все более искаженными. Например, зимой лапландцы действительно строили хижины-полуземлянки, так как они лучше держат тепло. Лапландцы также использовали верхушки дерева, поскольку они устраивали свои хранилища на кольях, чтобы защитить мясо от голодных волков и росомах.

    Вместе с тем Олав приводит точное описание лыжной езды. Мы узнаем, что лапландцы не только были способны покрывать огромные заснеженные пространства на высокой скорости, но и могли, используя палки, выполнять сложнейшие маневры на крутых склонах. Олав также первым дал описание лодок лапландцев: их строили, соединяя части древесины сухожилиями северного оленя. Современные исследователи обнаружили следы такого примитивного ремесла.

    Из описания Олава можно сделать вывод, что даже в те отдаленные времена некоторые группы лапландцев платили своеобразный налог (как предполагал Офере, королю Альфреду): дабы обеспечить свои привилегированные интересы, они отправляли королю Англии большие количества ценного меха. Естественно, такая практика граничила с злоупотреблениями, хотя и находилась в ведении так называемого «лапландского шерифа», который должен был контролировать эти платежи. Однако он часто был бессилен что-либо сделать. Эта система налогообложения беззащитных лапландцев была отменена в период царствования Карла IX, сына Густава Васы.

    В этот период в морях, омывавших северные побережья Скандинавии, происходило важное событие. В 1553 г. английская экспедиция покинула родные воды, чтобы бросить вызов суровым и опасным условиям арктической навигации.



    Рис. 16. Лапландский лыжник, вооруженный арбалетом, на гравюре XVII в.


    Сэр Хью Виллоугби, в поисках северо-восточного прохода на восток, пристал своими двумя судами «Надежда» и «Вера» к берегам российской Лапландии. Третье судно, «Эдвард Бонавентуре», потеряв контакт с остальными двумя во время сильного шторма, приплыло к Двине. Сэр Хью высадился на берег в надежде на отдых и пополнение продовольствия. Люди были измотаны трудным переходом, к тому же у них не было ничего, чтобы противостоять жестокому холоду и сильным ветрам, которые буквально валили с ног. Весной следующего года их замерзшие, прижавшиеся друг к другу тела были найдены лапландскими охотниками. Руководитель экспедиции был обнаружен сидящим в грубой лачуге, которую он построил из кусков древесины, – перед ним все еще лежало одно из бревен.

    Однако миссионеры не сдавались. Некоторые из них, пробираясь по норвежским фьордам все дальше и дальше на север, натолкнулись на охотников, совершающих вместе с семьями обряды и жертвоприношения. Однако общение с лапландцами не было продолжительным. Пришло время, когда последние, будучи кочевниками, отправились в глубь замерзшей пустыни.

    Именно в этот период один из путешественников, исследуя берега реки Торн, к северу от Северного полярного круга, посетил лагерные стоянки Тингвара и Сиггевара, которые были известны как одни из самых древних в шведской Лапландии. Эта зона была отмечена на карте, правда довольно приблизительно, Олуффом Треском в 1543 г. Согласно карте, в одном месте на реке существовал торговый пункт, где иноземцы обменивались товарами с лапландцами: для них было выбрано место, где они могли оставлять шкуры и оленьи рога. Обмен проходил так, что обе стороны непосредственно не встречались.

    В 1570 г. некий Франц Хогенбург на основе рисунков Авраама Ортелия, картографа из Антверпена, сделал шестьдесят карт севера. Эти очень подробные карты стали откровением для ученых того периода. Особый интерес представляет тот факт, что Ортелий разделил верхние пределы Скандинавии на три региона. Область на Севере, ближе к Арктике, он назвал Скрикфиннией. К центру и востоку находились области (в настоящее время принадлежащие Финляндии и России), которым он дал название Лапландия. Западную область он назвал Финляндией.

    В 1554 г. Ортелий посетил Франкфуртскую ярмарку, куда съехались торговцы и путешественники почти со всей Европы. Там он встретил фламандского географа Герарда Кремера – Меркатора, который в том же году закончил свою работу над картой Европы. О сколь многом, должно быть, побеседовали эти двое географов! Обнаружив свое согласие по многим вопросам важных открытий того времени, они решили отправиться путешествовать вместе.



    Рис. 17. Гравюра XVII в., на которой показаны сани, запряженные северным оленем. Ясно видна типичная форма челнока саней. След проходит между ногами животного.


    Северная Скандинавия у Меркатора получила два древнескандинавских названия: Финляндия и Лапландия. Последнее включает также Кольский полуостров и область вокруг озера Инари. Хотя это искусственное деление сохранилось до сих пор, страна получила на карте точную топографическую детализацию.

    Торговцы из северных стран отправлялись в Лапландию на всех доступных им тогда транспортных средствах: верхом на конях и на лодках. Выгружая товары в Лулео, они искали кочевников и их меха. С завоеванием свободного города Новгорода воеводой из Москвы новгородские торговцы утратили торговую монополию вдоль северной береговой линии. Московские власти послали своих собственных купцов на торговые пункты вдоль мурманского побережья и залива Кандалакша. Можно было сказать, что началось открытие лапландцев. Путешественникам и торговцам открылся новый мир, о существовании которого Европа и не подозревала. Но в этом древнем мире ничто не умерло и не окаменело. Все было полно жизни; казалось, будто доисторические люди просто вновь появились среди снегов и болот арктических пустынь.

    Знаменитая семья Строгановых, которые впервые открыли путь через Урал, позволивший России расшириться в глубь Сибири, к 1500 г. владела монастырем на Кольском полуострове. Это была сугубо лапландская внутренняя территория. Задача монахов состояла в том, чтобы обратить язычников в христианство. Строгановы владели также некоторыми горными предприятиями для добычи соли, которая продавалась за российские рубли. Рядом уживались меркантилизм и монашеское дело. Но очень скоро, соблазненные богатыми месторождениями и обилием мехов в Сибири, Строгановы ушли из Лапландии и предоставили самим себе своих бородатых монахов. Когда Строгановы уехали, были также оставлены хорошо вооруженные воины, чья миссия состояла в защите монахов от дикарей. Однако монахи поняли, что они вполне способны жить и работать без этой охраны. Никому не нанося обид, они продолжили свою миссионерскую деятельность среди людей, которые были столь же безобидны, как и они сами. Ибо лапландцы были простыми охотниками, которых, сказать по правде, всегда сбивало с толку присутствие столь устрашающе вооруженных солдат.


    Рис. 18. Гравюра XVII в. с изображением лапландского охотника с большим луком азиатского типа. Его жена несет подвешенную на плечах колыбель из коры.



    Рис. 19. Гравюра XVII в. с изображением лапландской пары: женщины, держащей в руках люльку с младенцем, и мужчины с топором.


    В начале XVII в. в Лапландию нанес визит уполномоченный представитель короля Швеции Карла IX, Даниэл Хьорт. Он не мог не обратить внимание на то, что в одном месте, где река Торн расширяется между пологими холмами, была обнаружена большая группа лапландцев. Область, где они обитали, включала в себя два озера поразительной красоты. Это было идеальное местоположение для церкви. Олуфф Треск был на верном пути: он случайно обнаружил ключевую точку всего округа. Сначала на косе в направлении современного Паксуниеми была построена часовня. Затем по приказу, содержавшемуся в королевском послании от 26 сентября 1673 г., на небольшом полуострове была построена деревянная церковь, которая до сих пор возвышается над рекой.

    Тем временем приходской священник из Питео Николас Андрэ вступил в отношения с торговцами лапландским мехом на реках Луле и Пите. Эти охотники спустились с самых высоких гор в Скандинавии, находящихся между Кебнекайсе и Сулитьемой. В районе, окруженном этими вершинами, зеленые пастбища чередовались с бескрайними льдами. В горном воздухе мерцали широкие озера, полные рыбы, а на их берегах лапландцы построили земляные хижины – на расстоянии одного дня пути старыми тропами. Очень часто рядом с жилищем была нъяла – ящик или небольшая деревянная хижина на столбах, где хранилось от волков мясо северного оленя. На каждом озере была своя небольшая лодка, вытащенная на берег, когда она не использовалась. От озера Вестеньяуре до великих спусков Луле, ото льдов Бламаннсисен до древнего поля битвы Юккасьярви, лапландцы создали цепь коммуникаций, поддерживавшую связи между различными семейными кланами, рассеянными по всей обширной территории, и дающую им возможность участвовать в торговле. Здесь было поле для обращения в христианскую веру, и священник из Питео не упустил эту возможность. В 1619 г. в Стокгольме он напечатал молитвенник на лапландском – это самый древний документ, которым мы обладаем, – на языке кочевников. Затраты на публикацию щедро оплатил король Густав II Адольф, оказав первую официальную помощь и поддержку миссионерам.

    Одним из их числа во второй половине XVII в. был итальянский монах, несомненно, первый итальянец, который проник в Лапландию, – священник Франческо Негри из Равенны.

    Знания о Скандинавии в Италии были несколько туманными даже в то просвещенное время. Спустя несколько лет Норвегия и Швеция все еще считались островом, а его северная часть – наполовину необитаемой.

    В 1663 г. сорокалетний священник решил отправиться в эти неизведанные земли, и эта затея обернулась для него трехлетним путешествием. «Вся славная книга природы предстала передо мной, и если я испытывал недостаток в умении читать ее, то, по крайней мере, хотел посвятить себя одной странице… чтобы наблюдать там дивные труды Высшей Длани», – писал позднее Негри в своем труде «Viaggio Settentrionale».

    Воображение его разыгралось еще больше, после того как он прочел работы Олава Магнуса.

    Негри пересек Германию и Польшу и отправился в Стокгольм. Продолжая двигаться по суше, он прибыл в город Торнео (ныне он находится на современной границе между Швецией и Финляндией). Путешественник пересек реку и достиг центра горной промышленности, известного как Ваппа-Вара (почти современная Сваппавара). Начиная с этого пункта и до мыса Нордкап, которого он стремился достичь как конечной северной границы Европы, Негри столкнулся с величайшими трудностями. После многочисленных невзгод и пребывания в течение многих месяцев в сердце Лапландии он направился обратно в Стокгольм, все еще полный решимости достичь своей цели, но несколько более благоприятным маршрутом. Прошел год. Затем в октябре, в самом начале ужасной северной зимы, он покинул Эльсинор в Дании. Во время сильной бури он добрался до фьорда Берген, откуда снова отправился в Тронхейм, а затем в Центральную Швецию, поскольку это была область Эстерсунд. Вернувшись в Тронхейм, он отправился на Лофотенские острова. Здесь и вдоль норвежского побережья Финляндии, вплоть до мыса Нордкап, он наталкивался на множество лапландцев, чей образ жизни описал в своих «Письмах». Содержащиеся в них некоторые заблуждения со временем были исправлены. «Письма» были изданы посмертно в Падуе в 1700 году и имели множество читателей. Его сочинения – живое отражение того, что он видел своими собственными глазами. Их интересно читать, а их литературные достоинства завоевали им почетное место в итальянской литературе XVII в.

    В 1673 г. некий Иоганн Шеффер издал во Франкфурте книгу под названием «Lapponia», которая была близка по тематике работам Олавса Граана и Иоанна Торнеуса, представлявшим собой краткие отчеты о миссионерской работе и исследованиях в Лапландии. Эти работы не были изданы. В 1672 г. Шеффер обратился к ним и создал одну из лучших книг, когда-либо написанных о лапландцах. Книга содержала кладезь свежей информации о фольклоре, нравах и религиозных обрядах этого народа. Если теперь все большее количество миссионеров отправлялось в Лапландию, то, возможно, сподвигла их на это именно книга Шеффера.


    Рис. 20. Гравюра с изображением лапландской пары во время путешествия. Мужчина вооружился большим луком, а женщина ведет оленя; младенец едет в колыбели, привязанной к седлу на спине оленя.


    И именно в этот период, памятный благодаря таким именам, как Торнеус, Шеффер, Габриэль Тудерус, началось серьезное изучение вопроса о происхождении лапландцев. Ранние теории были переформулированы в терминах научного правдоподобия. Кочевые охотники постепенно оказались окруженными целой цепью новых церквей для их спасения. Они появились в Юккасьярви, Йокк-мокке, Энонтекисе, Арвидсьяуре и Люкселе. В последнем была основана школа Скитте. Названная по имени ее благотворителя, она стала лапландской семинарией.

    Это миссионерское рвение досаждало лапландцам. Они отступали перед ним все дальше и дальше в горы. Весна и осень означали для охотников паузу, пребывание в лагерях с южными соседями, общения с которыми лапландцы пытались избегать. Барабаны шаманов, которые описал Шеффер, стихли, исчезнув в лесах вместе с барабанщиками – священниками анимистического культа. Глубоко в лесу тайно совершались старые обряды и жертвоприношения.

    Но перед концом XVII в. лапландцам был навязан особый указ: они должны были прийти в церковь, закопав барабаны и другие религиозные символы. Однако сколько их пришло? Несомненно, только те, кого привели насильно. Остальные продолжили прятаться в своих древних укрытиях. Те, кто представился пастырю, увидели свои барабаны, сложенные в груды, из которых сделали трескучий костер. Его огонь, как предполагалось, уничтожал древние верования и суеверия, а на деле расовую память народа, существовавшего тысячи лет.

    В глубинах лесов все еще звучали скрытые барабаны. Лапландцы обращались к богам тундры, гор и воды, чтобы те оказали им помощь, как они это делали в прошлом. Снова и снова шаманы говорили своему народу, что их боги никогда не покидали их. Но пришел день, когда некоторое количество лапландцев было застигнуто врасплох и окружено. И старые маги, которые претендовали на способность говорить с духами озер и великих рек, были сожжены заживо вместе с их барабанами. Это произошло в 1692 г. в Арьреплоге.

    В 1723 г. было введено новое правление – Лапландский секретариат. Каждая церковь должна была теперь присоединиться к нему для получения религиозного наставления. На Атлантическом побережье лапландцы оказались во всевластии церкви, так что очень много их ушло со своих мест.

    С середины XIV в. охотники и рыбаки активно торговали с балтийскими странами, позже – с портом Архангельском. В течение очень длительного времени русские торговцы отправлялись в рискованные путешествия вокруг мыса Нордкап в мирные норвежские фьорды. К приходу их судов лапландцы создавали большие запасы меха и рогов северного оленя. Вскоре русские также оценили великолепного лосося и форель, которых очень искусный народ вылавливал из озер и рек. Такой обмен продолжался вплоть до XVIII в. и получил название «поморская торговля».

    Но еще до того, как приблизился к концу XV в., норвежцы в значительной степени отказались от рыбной ловли в своих северных районах: рынок испытывал спад. Однако они делали значительные усилия для того, чтобы колонизировать некоторые из менее холмистых областей вдоль фьордов, которые имели преимущества благодаря Гольфстриму. В результате живущие на побережье лапландцы были вытеснены в высокие горные районы и вынуждены вернуться в места своих зимовок. Множество семейств, которые с незапамятных времен жили рыболовством, теперь, чтобы выжить, вынуждены были обратиться к охоте. Таким образом, здесь появилась древняя группа рыбаков, которые были изгнаны с краев цивилизованного мира в области, где правила суровая зима. Именно к этим изгнанникам принес новый свет и новое слово благочестивый и глубоко сострадательный миссионер Кнуд Леем.

    В 1697 г. родился человек, которому было суждено сделать огромный вклад в изучение и религиозное обращение норвежских лапландцев. Отец Кнуда Леема был пастырем из Бергена. Следуя по его стопам, сын изучал богословие в Копенгагене и в 1725 г. стал квалифицированным миссионером. Его послали на Крайний Север – в область, в то время бывшую датским владением. Он совершил путешествие через Варяжский полуостров, исследовал фьорд Лакее и оказался в Порсангере – самом отдаленном поселении Европы – на краю земли совершенно неизвестной, растянувшейся до ледовых морей и бывшей предметом многих фантастических домыслов. Сам Тацит утверждал, что в этой дикой стране путешественник, казалось, слышал звуки, издаваемые Лошадьми Солнца. Леем с детства слышал все эти истории и знал норвежские саги. Они, должно быть, звучали в его ушах, когда он отправлялся в путь. Но когда Леем достиг цели своего путешествия, он обнаружил мирный народ охотников и рыбаков, живущих среди безмолвия и уединения.

    Леему оказали теплый прием, и, когда он объявил, что его послали, чтобы принести Слово Человека, который умер в далекой земле ради искупления грехов человеческого рода, его слушали с огромным уважением. Миссионер, конечно, знал, что не все его слушатели понимали его. Его первым шагом стало изучение языка, на котором они говорили. Очень скоро Леем был покорен мягкостью и праведностью этих людей, полюбил их и решил посвятить им всю свою жизнь.

    Леем жил в течение долгого времени в лапландских хижинах, страдая от дикого холода и прочих неудобств. Сон и отдых были слишком краткими. Как бы то ни было, проповедник мужественно переносил все это, так как его очень влекло к лапландцам. Мягкие, кроткие, чрезвычайно умные, они жили без разногласий и в совершенной гармонии с внешним миром. Леем рассказывает, что пастухи в свободное время, которое оставалось после ухода за оленями, выходили на рыбную ловлю на озера в лодках, сделанных из длинных, узких, деревянных досок, соединенных вместе волокнами, сплетенными из корней деревьев. Бакланы охотились на озере, как и люди, и лапландцы также ловили этих больших птиц при помощи палки и крюка. Бакланы плавали вблизи берега, высматривая рыбу, и поэтому иногда лапландцы делали двойной улов: у баклана, как указывает Леем, есть своего рода мешок под клювом, в котором он хранит свою добычу, и часто, когда птицу ловили на крючок, этот мешок оказывался наполненным рыбой.

    Леем обнаружил, что лапландцы не были, как это казалось более поздним путешественникам, людьми монголоидной расы. Он отмечал, что у них широкий рот, черные волосы, оливковая кожа и водянистые глаза – от дыма в палатках и слепящего снега, когда они спускались с гор, следуя за стадами северного оленя. Миссионер собрал много информации о жителях Крайнего Севера, которые тогда были почти неизвестны в Европе. В тот период лапландцы были все еще почти полностью независимы от влияний западной цивилизации, Неудивительно, что Леем полюбил этих «благородных дикарей». Они платили ему тем же.

    Однажды, когда Леем жил в деревне с названием Алтен, лапландская женщина совершила длительное путешествие, чтобы пожелать ему счастливого Рождества. Это было в декабре, большая равнина и горы были покрыты снегом. Леем был ошеломлен, узнав, что его посетительница принадлежала к семейному клану, стойбище которого находилось в нескольких днях пути от его деревни. «Я пришла, – сказала она, – потому что вы показали мне веру. У меня родился младенец, и все хорошо». Только тогда миссионер вспомнил, что при отъезде из стойбища, которое он недавно посетил, часть пути его сопровождала женщина, у которой вот-вот должны были начаться роды. Она родила пять дней назад, после чего перешла цепь почти непроходимых гор во время ужасного мороза, чтобы высказать пастырю свою благодарность.

    Леем считал, что такая исключительная телесная энергия и сопротивляемость морозу частично является следствием потребления рыбьего жира, на котором лапландцы взращивали своих детей с древнейших времен.

    Описание Леемом лапландцев весьма повысило интерес к этому северному народу. Вскоре священники, ученые, этнографы, врачи, люди всех профессий стали увлекаться изучением лапландской культуры. В 1752 г. Леем был назначен директором колледжа, основанного в Тронхейме для обучения миссионеров языку; чтобы лучше справиться с этой задачей, он составил грамматику и словарь, затем сделал переводы лютеранского катехизиса и книги молитв. Все это помогло ввести лапландцев в орбиту европейской цивилизации. Деятельность Леема во многом облегчила задачу миссионеров, помогла торговцам лучше узнать потребности лапландцев, а ученым дала возможность наблюдать лапландцев в их среде обитания. Те лапландцы, которые мигрировали в горы, оставались, конечно, за пределами внимания внешнего мира: на тех высотах они были недосягаемы. Они продолжали жить, по выражению миссионеров, во «тьме внешней», во главе со своими шаманами, все еще совершая жертвоприношения своим таинственным богам.

    Однако дело всей жизни Леема давало достойные плоды: даже если полное обращение лапландцев в христианство не было достигнуто, множество оседлых лапландцев в Норвегии могли посещать школы, которые теперь стали все чаще появляться. Леем был свидетелем основания хорошо оборудованной школы при миссии в Карасьоке и колледжа в Каутокейно. Умер Леем в 1774 г.



    Рис. 21 Шаман из области Нордтренделаг с большим барабаном, расписанным многочисленными рисунками и фигурами и украшенным звездами и медными кружками.


    5 марта 1854 г. в Виттанги, недалеко от древнего центра Юккасьярви, новая церковь была принята пастырем Ларсом Леви Лестадием. Представитель жесткого пуританства, он с помощью некоторых своих учеников добрался до очень многих семей лапландцев. В результате их деятельности культурное и художественное наследие лапландцев в значительной степени было разрушено.

    Предметы культа, магические барабаны, кинжалы, идолы – все бросалось в огонь. Старые песни были запрещены наряду со всеми традиционными праздниками и их играми; праздник Бассв-олбмая, происхождение которого теряется в тумане времен, был запрещен как происходящий «из источника погибели и греха». При этом Лестадий был несравненным проповедником, столь же пуритански относящимся к себе, как и к другим. Однако наследие древнего народа потерпело невозместимый урон от методов его обращения. Только благодаря тому, что его последователи были более умеренными и лучше понимали проблему, норвежские лапландцы до сих пор существуют как народ. К сожалению, очень часто, когда тот или иной «примитивный» народ внезапно лишается своей собственной древней веры, а его культура вытесняется «благами цивилизации», народ этот вырождается и гибнет.









    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх