Глава XI


Общая характеристика морской деятельности и флота во вторую половину XVIII века

Морская деятельность с 1791 по 1796 г., приобретение и устройство новых портов

В первую половину 90 гг. XVIII в. вооружение и вывод в море большего или меньшего числа военных судов представляли следующую картину. В 1791 году выведены были на Кронштадтский рейд 32 корабля, 9 фрегатов, 3 бомбардирских судна с необходимым числом мелких судов. В 1792 году деятельность Балтийского флота ограничивалась только высылкой в море необходимых отрядов, с целью обучения экипажей гребного флота (5 фрегатов и 60 канонерских лодок) и корабельного (10 вымпелов – 5 кораблей, 4 фрегата и 1 катер). Последний отряд доходил до Гогланда и часть его (3 фрегата) плавала с гардемаринами по русским портам. В августе все суда уже кончили кампанию.

По случаю военного времени, не допускавшего своевременной отправки судов в Балтику, в Архангельске собралось 11 кораблей вновь построенных и 12 фрегатов. Из них 6 кораблей и 3 фрегата в 1792 году были приведены в Кронштадт, а из Кронштадта в Архангельск было отправлено три транспорта с грузом артиллерии и других предметов, необходимых для новых судов. Пользуясь мирным временем, в Кронштадте исправляли гавани и строили здания, ввиду предполагаемого перевода туда Петербургского адмиралтейства. Для защиты финляндских шхер со стороны Швеции близ устьев пограничной реки Кюмени основан город Роченсальм, при котором учрежден главный в Финляндии порт для гребного флота; расположение и возведение укреплений по всей Финляндии было поручено фельдмаршалу Суворову.

В Черном море, по прекращении военной деятельности флота, главное внимание обращено было на улучшение портов, адмиралтейств и также администрации. Всеми делами, касающимися флота, заведывало «Черноморское адмиралтейское правление», независимое от Адмиралтейств-коллегий и только обязанное представлять генерал-адмиралу донесения о главнейших переменах и событиях по вверенному ему ведомству. Правление это, присвоившее себе по образцу Адмиралтейств-коллегий наименование Государственного черноморского адмиралтейского правления, по кончине князя Потемкина, доносило Екатерине II о своих нуждах через графа Платона Зубова, а впоследствии (с 1796 года), было вполне подчинено ему, как екатеринославскому и таврическому генерал-губернатору.

В начале 1792 года Николай Семенович Мордвинов был назначен председателем Черноморского правления и сделался ближайшим непосредственным начальником Черноморского флота и портов. В инструкции, данной ему по этому случаю, между прочим, повелевалось: составить проекты новых штатов корабельного и гребного флотов в размере, предполагаемом в записке, представленной самим Мордвиновым, и затем, принимая во внимание местные обстоятельства, привести в исполнение по возможности все предположения покойного Потемкина.

Между тем, к исходу 1792 года политический горизонт снова принял угрожающий вид и отовсюду получались известия о приготовлениях Турции к войне, производимых по внушению Франции, представляющей турецкому правительству о легкой возможности возвратить взятый Россией Крым. Надежды французских дипломатов основывались на том, что Россия, ослабленная продолжительными войнами и поставленная в необходимость держать значительные военные силы в своих владениях, приобретенных от Польши, не в состоянии будет с успехом выдержать новую борьбу с Турцией.

При весьма понятном опасении, что война, открывшаяся на юге, отзовется враждебными действиями и на севере, России необходимо было готовиться к борьбе не только на Черном, но и на Балтийском море. Немедленно, для подкрепления наличного состава Черноморского флота к прежде переведенным из Балтики 22 офицерам из англичан, отправлены были «с поспешностью» еще 123 офицера корабельного и галерного флотов, 90 медицинских и около 2000 нижних чинов. Весной 1793 года часть корабельного флота выведена на Севастопольский рейд, а часть гребного, зимовавшего в Николаеве, отправлена в Днепровский лиман. Для увеличения гребного флота приказано, по возможности скорее, строить 50 канонерских лодок и 72 судна других типов. В Балтике корабельный флот в числе 40 вымпелов (27 кораблей, 8 фрегатов и 5 катеров) под начальством Чичагова явился у берегов Дании, и отряд его (9 кораблей и 4 фрегата) под начальством Круза выходил в крейсерство в Немецкое море.

Тревожные признаки войны, исчезнувшие было летом 1793 года, возобновились с большей силой в начале 1794 года. Снова закипели деятельные приготовления к войне с Турцией, казавшейся весьма вероятной при известиях об успехах, одержанных французами на Рейне, и слухах о выходе из Тулона французской эскадры на помощь Турции. В черноморских портах спешили достраивать начатые суда, и в Херсоне было велено заготовить лес еще на шесть кораблей. К выходу в море готовилось 25 линейных судов (19 кораблей и 6 фрегатов) и до 80 вымпелов гребного флота (1 фрегат, 14 бригантин, 10 катеров, 33 лансона, 6 скампавей, 2 канонерских и 12 военных лодок); к ним должны были присоединиться еще 25 лодок черноморских казаков. В указе о приготовлении Черноморского флота было сказано, что он «Чесменским пламенем Царьградские объять может стены». Но к маю месяцу все опасения снова рассеялись, и в море вышли из Севастополя, для практики, только три судна корабельного флота; гребной же флот получил другое назначение.

На приобретенном Россиею прибрежье моря, между Днепром и Днестром, в 1794 г. предположено было при бухте Гаджибей основать портовый город Одессу. В Екатерининском рескрипте, данном по этому случаю графу Зубову, было сказано: «Желая распространить торговлю на Черном море и уважая выгодное положение Гаджибея и сопряженные с оным многие пользы, признали мы нужным устроить тамо военную гавань купно (вместе) с пристанью для купеческих судов». Так как Одессу предполагалось сделать главным портом черноморского гребного флота, то постройка гавани поручена была начальнику этого флота вице-адмиралу Рибасу. В данном ему указе имелись такие слова, показывающие возможность надежды на будущность нового города: «Ведая колико процветающая торговля способствует благоденствию народному и обогащению государств, потщитеся дабы созидаемый вами город представлял не только безопасное от погод пристанище для торговых судов, но защиту, одобрение, покровительство и словом все зависящие от вас в делах их пособия, чрез что без сомнения как торговля наша в тех местах процветет, так и самый город сей наполнится жителями в скором времени». Рибасу, производившему постройки под главным наблюдением фельдмаршала Суворова, дозволено было употреблять на работы команды гребного флота, не оставляя занимать их и необходимой морской практикой.

Враждебное настроение Турции значительно охладело ввиду успешных действий наших в Польше, где новое восстание было быстро подавлено Суворовым, занявшим Варшаву после кровопролитного штурма Праги. Усмирение восстания поляков завершилось окончательным уничтожением королевства Польского и III разделом его земель между Пруссией, Австрией и Россией, причем последняя приобрела местность, занимаемую нынешними губерниями: Виленской, Гродненской и Ковенской. Вместе с этим, находившееся в зависимости от королевства Польского герцогство Курляндское приняло подданство России, что отдавало в наши владения приморские торговые города: Ригу, Виндаву и Либаву, и граница наша, начинаясь на берегу Балтийского моря от местечка Полангена, придвинулась к рекам Неману и Днестру. Летом 1794 года политические отношения наши со Швецией были до того неопределенны, что вице-адмиралу Повалишину, шедшему из Архангельска с эскадрой вновь построенных судов (6 кораблей, 4 фрегата) велено было до входа в Скагерак зайти в Эдинбург и оттуда спросить нашего посла в Лондоне: безопасно ли входить в Балтийское море? Эскадра корабельного флота в 28 судов (18 кораблей, 4 фрегата, 5 катеров и 1 люгер) стояла близ Ревеля под начальством Чичагова, причем третья часть ее, чередуясь через 10 дней, находилась в крейсерстве между Наргином и Дагерордом. По всему этому пространству суда, держась одно в виду другого, составляли цепь для передачи сигналов, по которым адмирал немедленно мог получать сведения о судах, показавшихся при входе в Финский залив. Роченсальмский порт приведен был в оборонительное положение, и гребной флот в полном составе в числе 115 судов (5 фрегатов, 10 батарей, 100 канонерских лодок), маневрируя близ шведской границы, занимался промерами фарватеров.

Для противодействия революционной Франции, войска которой уже занимали Голландию, между Россией, Англией и Австрией заключен был союз. На основании трактата для содействия Англии в 1795 году отправилась в Немецкое море, под начальством вице-адмирала Ханыкова, эскадра из 20 линейных кораблей (12 кораблей, 8 фрегатов и госпитальное судно), которая вместе с англичанами блокировала голландский флот, находившийся у острова Текселя, конвоировала транспорты и коммерческие суда и крейсеровала в Немецком море до параллели Ферерских островов.

Эскадра Ханыкова оставалась в Англии до осени 1796 года. На обратном пути ее в Россию, в Копенгагене, в исходе сентября эскадра получила повеление: «отобрать надежные корабли и возвратиться с ними, смотря по числу их, самому Ханыкову или одному из подчиненных ему флагманов». Во исполнение этого повеления, с контр-адмиралом Макаровым возвратились в Англию пять судов (3 корабля, 1 фрегат и 1 катер), к которым впоследствии присоединились два фрегата, исправлявшиеся в Шотландии. Для практического внутреннего плавания, в 1795 и 1796 годах, в Балтийское море выходило до 20 судов корабельного флота и более 100 гребного; в Черном море плавало малое число судов корабельного, а весь гребной флот ходил в Одессу «для экзерциции» и, главное, для производства строительных работ.

По случаю задержания в Голландии нашего купеческого судна повелено задержать все пришедшие к нашим портам голландские суда. Хотя в следующем году они и были отпущены, но приказано было со всеми приходящими из Голландии судами поступать так, как с французскими.


Экспедиция Войновича в Каспийское море

Для восстановления древнего торгового пути на восток, через Каспийское море, было решено, прежде всего, устроить удобную торговую пристань в южной части моря. С этой целью в 1781 году с отрядом военных судов отправлен был капитан 2-го ранга граф Войнович. Отыскав удобное место в Астрабадском заливе в урочище Городовинском, он, с согласия местного владетеля Аги-Магомет-Хана, построил пристань, несколько домов и для защиты от трухмен все это оградил укреплением и вооружил пушками, взятыми с судов. В это время владетели различных областей Персии, при полном ослаблении высшей власти шаха, враждовали между собой, и Ага-Магомет, воевавший с владетелем Испагани, находил для себя выгодным сближение с могущественной Россией. Поэтому он вначале принял Войновича очень ласково и даже оказывал ему помощь в устройстве поселения; но вскоре, поверив наговорам соседних владетелей, убеждавших его, что русские явились с целью отнять его ханство, Ага-Магомет изменнически захватил Войновича, продержал его две недели в тяжком заключении и выпустил только тогда, когда русские перебрались на свои суда и сняли стоявшие на укреплении орудия. Опасаясь возмездия за свой дерзкий поступок, Ага-Магомет снова переменил свое обращение: извинялся перед Войновичем, приводил разные оправдания и сделался предупредительнее прежнего. Наконец, он упросил Войновича взять его посла, отправляемого в Петербург для засвидетельствования преданности его к России. Осенью следующего года в Астрабадский залив явился с тремя судами капитан-лейтенант Баскаков как для защиты поселенцев и торговых судов, так и для наблюдения, чтобы на Каспийском море не явилось персидских судов. С Баскаковым присланы были Али-Магомету подарки, и отношения его к русским были до того дружественны, что он на свой счет построил в нашем селении несколько домов. Но впоследствии, принимая деятельное участие в междоусобиях, раздирающих Персию, Ага-Магомет, благодаря слабости и взаимной вражде своих противников, сделался почти полновластным властелином Персии и вместе с тем открытым врагом России. Притесняя наших купцов и расположенных к нам владетелей, он вошел в Грузию, находившуюся под покровительством России, и осенью 1795 года, взяв Тифлис, разграбил его и перебил или увел в плен половину населения.


Занятие западного берега Каспийского моря

Подобные враждебные действия, происходившие при поощрении Турции, оставаясь безнаказанными, могли иметь гибельные последствия для всего населения Кавказа и заставить владетелей, сочувствующих России, перейти на сторону наших врагов. Ввиду предстоящих военных действий велено было увеличить Каспийскую эскадру, и вновь назначенный начальником ее контр-адмирал Федоров должен был все суда приготовить к началу навигации 1796 года. Новым штатом каспийской флотилии определено иметь при ней, кроме военных, 12 ластовых судов «для перевоза жизненных припасов сухопутным войскам». Для защиты Грузии отправлено два батальона, и сильный отряд, под начальством графа Валериана Зубова, двинулся вдоль западного берега Каспийского моря. В мае месяце (1796 года) был взят Дербент, в июне – Баку и затем все приморские владения до Гиляни подчинились России. Военные действия остановились со смертью Екатерины II, умершей 6 ноября 1796 года.


Суда корабельного флота

С 60 по 90 годы XVIII века в наших флотах были следующие военные суда: в балтийском корабельном – корабли от 54 до 100 пушек, последние в нижнем деке имели пушки 36-фунтовые; фрегаты от 32 до 44 пушек; самый большой калибр орудий на них был 18 фунтов. Сохранились еще прежние пинки, род корветов, имевшие в большинстве 130 футов длины и 22 орудия. Мелкие суда были: бриги, шхуны, люгера, тендера и пр. Многие из них носили общее название «катеров», происшедшее от английского «коттер», и были двух – и одномачтовые, с разным вооружением. Мелкие суда имели пушки самых малых калибров и даже фалконеты.

Вначале в азовской флотилии были так называемые новоизобретенные корабли; корабли же и фрегаты черноморские имели артиллерию, одинаковую с соответствующими им судами Балтийского флота. Бомбардирские суда были трех – и двухмачтовые и вооружались пушками разных калибров, 5-пудовыми мортирами, двухпудовыми единорогами и 3-пудовыми гаубицами. Кроме того, в Черном море были суда различных наименований, купленные и взятые у турок, как например акаты, около 100 футов длины, имели до 20 орудий, в числе которых были 30-фунтовые пушки и полукартальные единороги; лансоны длиной 72 фута, имевшие от 1 до 8 орудий, в числе которых были 17-фунтовые пушки, пудовые мортиры и пр.


Суда гребного флота

Одновременно с флотом корабельным во второй половине XVIII в. был возрожден гребной флот в Балтике и создан вновь в Черном море. Первый имел чрезвычайно важное значение для финляндских шхер, второй для больших рек, впадающих в Черное море. В Балтийском море еще в пятидесятые годы XVIII в. начали убеждаться в невыгодности прамов и галер, входящих в состав гребного флота, и пробовали заменять их более удобными парусными судами. Неуклюжие прамы почти не могли двигаться без помощи буксира, а галеры, опасные при плавании открытым морем, были слабы по своей конструкции и артиллерии и требовали большого количества гребцов. В это время уже вполне сознали это неудобство и, пользуясь попадавшимися в плен судами шведского гребного флота (фрегат Автроил, шебеки Биорн-Эрнзида и Рогвальд, турума Селан Вере и удема Оден), начали строить по образцу их и у нас. Это были неглубоко сидящие в воде парусные суда, вроде корветов, с открытой батареей, иные имели и небольшое число весел. Все они отличались прочностью постройки, удовлетворительными морскими качествами и при артиллерии большого калибра не требовали такого многочисленного экипажа, как галеры. Суда эти в нашем флоте назывались гребными фрегатами, секретными судами, шебеками и канонерскими лодками. Из числа судов гребного флота фрегаты имели 130 ф. длины, прямые паруса, три мачты и вооружены были 38 орудиями; шебеки, также трехмачтовые, длиной 120 ф. имели от 32 до 50 орудий; полушебеки двухмачтовые длиной 76 ф.; пловучие батареи длиной от 70 до 150 ф., имевшие от 6 до 16 орудий, из которых, кроме бортовых, были и помешенные на середине на вращающихся платформах; бомбардирские суда от 66 до 128 ф. длины и от 7 до 34 орудий; бомбардирские катера длиной до 60 футов и имевшие от 5 до 6 орудий; канонерские лодки длиной от 45 до 68 футов с одним и двумя орудиями; иолы были длиной до 48 ф. с одним орудием; дубель-шлюпки или двойные шлюпки длиной 70 ф. с 8 орудиями, в числе которых были пудовые единороги и 3-пудовые гаубицы; бригантины, длиной до 70 ф., имели до 18 орудий малого калибра. Галеры, полугалеры или каики, прамы, имевшие до 38 пушек на нижнем деке 36-фун. калибра, и 28-пушечные полупрамы уже отживали свой век. Все суда гребного флота, кроме парусов, имели и весла, которых на шебеках имелось до 40. Кроме перечисленных были еще суда разных названий и размеров: северные суда, островские и казацкие лодки, требакулы или требаки, полякры, кирлангичи и пр.

Несмотря на преимущества новых типов судов гребного флота, при спешной постройке их, неизбежной ввиду наступающей войны, иногда, вслед за спуском судна, приходилось делать в нем серьезные исправления. На одном – орудия не могли действовать без вреда борту судна; у другого – крюйт-камера помещалась подле камбуза и т. п. Одной из важных невыгодных сторон представлялось артиллерийское вооружение. По разнообразию типов судов на них поставлены были орудия десяти различных калибров, от 1 до 36 фунтов. Это имело гибельные последствия во время боя, когда приходилось переменять ошибочно доставленные картузы и снаряды и до получения своих в решительный момент сражения оставаться в бездействии или уходить с позиции.

Суда Балтийского гребного флота находились и строились в разных местах, кроме Петербурга и Роченсальма, в Выборге, Вильманстранде и Нейшлоте, близ Риги, в Могилеве, в Витебске и некоторых других местах.

Хотя первоначальное состояние Черноморского гребного флота как по малочисленности, так и по качествам судов было также весьма неудовлетворительно, но вообще по быстроте своего усовершенствования наши гребные флоты, Балтийский и Черноморский, не уступали корабельным. Доказательством этого могут служить победы их над шведами в финляндских шхерах и над турками в Днепровском лимане, а также славная боевая деятельность на Дунае, много способствовавшая успехам нашей армии при овладении крепостями.


Число построенных кораблей и фрегатов

Не считая мелких судов, за время с 1762 по 1796 год для Балтийского флота построено в С.-Петербурге и Архангельске 85 кораблей и в Кронштадте 4. Большинство из них имело от 54 до 66 орудий; 24 корабля имели до 70 орудий и 8 стопушечных. Длина меньших кораблей была 160 футов, при ширине 51 фут. Фрегатов корабельного флота, с малым исключением имевших от 32 до 44 орудий, построено около 40 и для гребного флота 14. В Черном море построено 14 кораблей и более 50 фрегатов, включая в число последних и новоизобретенные корабли. Большинство фрегатов имело от 36 до 44 орудий, но были и 58-пушечные. Из кораблестроителей этого времени самый деятельный был Портнов, построивший, большей частью в Архангельске, до 40 кораблей, а в Черном море – Афанасьев, строитель большинства линейных судов Черноморского флота.


Географические работы

Продолжительные войны в этот период и дорого стоящие экспедиции, отправляемые преимущественно в Восточный океан, заставили в ближайших наших водах ограничиться только частными съемками и промерами и изданием немногих необходимых карт. В плаваниях Балтийским морем довольствовались атласом Нагаева, впервые изданным в 1767 году и имевшим впоследствии еще три издания. В Белом море к прежним съемкам (1732 года – устьев Двины, 1741 года – частей западного и восточного берега, 1756 и 1757 годов – у Мезени и на западном зимнем берегу до Архангельска) и к промерам (от острова Моржовца до мыса Воронова и до реки Мезени, а около западного берега моря до устья Двины) в этот рассматриваемый период прибавилось исполненное в 1769 году описание летнего берега от Двины до Онеги. По всем этим работам и по бывшим у нас в употреблении голландским картам составлена карта восточной половины Белого моря, которой и руководствовались наши мореплаватели с 1770 года по 1778 год. Около этого же времени были описаны острова: Сосновец, Жижгин, часть Соловецкого и некоторые другие, лежащие у Поморского берега и у устьев рек: Сумы, Шуи, Кеми и Варзухи. Кроме того, сделана опись и промер по Терскому берегу от реки Пялицы до Лумбовской губы. В Черном море производились небольшие частные съемки и промеры, и в 1785 и 1786 годах капитаном Берсеневым сделана съемка берегов от Бельбека до Кинбурнской косы и от Севастополя до Азовского моря, Для плавания по Каспийскому морю употреблялся атлас частных карт Соймонова, изданный в 1731 году, и общая карта моря, составленная Нагаевым в 1760 году. Потом в 1764 и 1765 годах штурманом Панаевым и капитан-лейтенантом Токмачевым произведена опись восточного берега моря от устья Урала до Астрабадского залива включительно. По этим описям и была составлена новая общая карта моря, изданная в 1796 году. Первая русская карта Ладожского озера, разумеется, весьма неверная, явилась в первой половине XVIII столетия. К 1780 году пополнены промер и съемка этого озера и исследовано прибрежье его около Шлиссельбурга. Первая карта озера Байкал составлена в 1772 и 1773 годах штурманом Пушкаревым.


Плавания и открытия в Восточном океане

Деятельность наших смелых мореходов-промышленников на Восточном океане, начавшаяся со времени Беринга, продолжала быстро расширяться. Охватив всю гряду Алеутских и часть Курильских островов, она перешла на соседнее с полуостровом Аляской прибрежье Северной Америки и на прилегающие к нему острова. Предприимчивые сибирские купцы, поодиночке или составляя компании, снаряжали суда и отправляли их в море в надежде богатой добычи. Имея в виду исключительно одну наживу, грубые промышленники, не заботясь о будущем, истребляли зверей самым хищническим образом, враждовали между собой и варварски обращались с местными жителями, истребляя их или заставляя переселяться в другие места. Для прочного, мирного приобретения края и правильной организации в нем торговли сибирские генерал-губернаторы давно ходатайствовали о посылке на места промыслов морских офицеров, хотя бы на тех же промысловых судах. Предполагалось, что эти посланные, не стесняя производства промыслов и торговли промышленников, своим нравственным влиянием могли бы сдерживать их разнузданное самоуправство и вместе с тем сами знакомиться с посещаемыми местами, описывать вновь открытые земли и вести обстоятельный журнал своих морских и береговых переходов. [17] Отправленная, отчасти с этою целью, экспедиция Левашова и Креницына, как известно, окончилась неудачно.

Несмотря на частные невыгоды, происходившие от неустройства промыслов, правительство сознавало государственную важность этого торгового движения, благодаря которому, без всяких расходов со стороны казны, государство приобретало обширные земли, естественные богатства которых в недалеком будущем обещали новые источники доходов. Поддерживая и ободряя дух полезной предприимчивости промышленников, им давали различные льготы.


Деятельность Шелехова и Баранова

Существенный переворот в промышленной деятельности на Восточном океане произвел Григорий Иванович Шелехов, который близко ознакомился с производством промыслов, отправляя на них суда в компании с купцом Голиковым. Понимая хорошие и дурные стороны промыслового дела, Шелехов ясно сознавал невыгодность хищнического характера приобретения добычи, ведущего к быстрому истреблению дорогих зверей, и естественным выходом из этого находил прочную колонизацию русских в стране, просвещение ее обитателей и введение в производстве промыслов разумного экономического порядка, обеспечивающего навсегда существование достаточного количества зверей. Разумеется, в предположениях Шелехова не на последнем плане стояла и его собственная выгода, так как единственным средством охранения зверей он предлагал монополию учрежденной им же впоследствии компании. Отправясь сам в Америку с достаточным количеством людей и средств для основания колонии, Шелехов в 1784 году, несмотря на сопротивление жителей, вооруженной рукой занял остров Кадьяк и устроил крепостцы в нескольких местах американского материка, от Кенайского залива до мыса св. Ильи. Утвердясь в крае, Шелехов расставил по берегам кресты и столбы с надписями для показания, что эта земля принадлежит России.

По возвращении из основанной им колонии, в 1787 году Шелехов представил карту занятых им земель, сообщил сведения об инородцах, приведенных в русское подданство, и, прося у правительства руководства для дальнейшей деятельности, предлагал, по случаю прекратившегося тогда торга в Кяхте, послать несколько судов «под каким способнее флагом в китайские порты для вымена китайских товаров на наши пушные или покупку их на деньги».

Ходатайство сибирского генерал-губернатора и «комиссии о коммерции» о даровании компании Шелехова денежного пособия и некоторых важных льгот были отклонены по случаю военного времени; но сознание важности заслуг промышленников-колонизаторов выразилось пожалованием самому Шелехову и компаньону его Голикову почетных грамот и золотых медалей. Несмотря на слабую поддержку правительства и на помехи и вражду других промышленных компаний, деятельность Шелехова продолжала успешно расширяться. С 1791 года для промыслов в различных местностях он основал несколько компаний под названием: Северо-восточной, Предтеченской, Уналашкинской. Имея главный пункт на Кадьяке, промысловые его партии, с одной стороны обогнув Аляску, подвигались по берегу ее к северу, а с другой, от мыса св. Ильи, – к югу, и в конце царствования Екатерины дошли до острова Ситхи, где обилие бобров и удобная бухта для стоянки судов представляли особенные выгоды. Здесь впоследствии был построен Новоархангельск, сделавшийся потом главным портом русских колоний в Америке. Не забыл Шелехов и Курильские острова, лежащие на пути в Японию, и, отправляя с 1777 года промысловые партии на ближние к Камчатке острова Курильской гряды, он по возвращении из Японии Лаксмана, получившего разрешение на допущение русских в Нагасаки, решил для заведения торговли с Японией основать небольшое поселение на Курильском острове Урупа, на который в 1794 году и отправил 20 человек промышленников. Не ограничиваясь этим, светлый практический ум Шелехова уже провидел возможность завести торговое сношение с Китаем и даже с Индией.

В 1791 году в управление американскими колониями компании Шелехова вступил каргопольский купец Баранов, человек, не получивший образования, но замечательный своим практическим умом, энергией и успешной деятельностью торговой, административной и даже политической. При руководстве Шелехова и управлении Баранова русская колонизация в Америке укреплялась с каждым годом; к половине 90 годов XVIII века в Чугацском заливе уже началось кораблестроение и спущено было первое судно 73 футов длиной и в 180 тонн вместимости. В 1795 году, по смерти Шелехова, управление компании перешло к вдове его, главным помощником которой сделался зять Шелехова Рязанов, а правителем колонии оставался тот же Баранов.

Общая промысловая деятельность всех русских предпринимателей у берегов Америки с 1747 по 1791 год доставила прибыли от продажи мехов до шести с половиной миллионов рублей. Число всех снаряженных в продолжение этого времени судов доходило до 70.


Приготовление экспедиции Муловского

Мысль Шелехова о посылке судов в наши американские владения нашла отголосок в проекте, представленном капитаном Тревениным, и следствием возбуждения этого вопроса было решение отправить в Восточный океан два судна под начальством капитана Муловского. Экспедицию эту предполагалось снабдить с избытком не только всем необходимым для такого дальнего плавания, но даже придать ей ученые средства и силы, достаточные для всестороннего научного исследования русских владений на Восточном океане. Инструкцию по ученой части этой экспедиции составлял известный академик Паллас, состоявший при Адмиралтейств-коллегий в звании «гисториографа». Неожиданная война со Швецией и смерть Муловского, убитого в Эландском сражении, были причинами приостановки отправления экспедиции, а последующие события заставили надолго позабыть о ней.


Экспедиция Биллингса

Несколько ранее снаряжения судов Муловского отправлена была на восток, сухим путем через Сибирь, экспедиция капитан-лейтенанта Биллингса, называвшаяся по главной цели своей «экспедицией географической и астрономической», но которой также поручалось обратить внимание на положение промыслов в наших американских владениях. Биллингсу предписывалось: определить астрономически положение устье реки Колымы и описать от него до Чукотского носа берег, не описанный Дм. Лаптевым; описать Алеутские и другие острова у берегов Америки и на принадлежащем нам берегу этого материка, при описи его стараться отыскать хорошие гавани, где бы можно было завести торговлю с местными жителями; особенно предлагалось ознакомиться с жителями Чукотской земли и Алеутских островов, описать Курильскую гряду до Японии и берег Охотского моря до Кореи. Во время путешествия предписывалось производить метеорологические наблюдения: «а паче северного сияния, состояние при них электрической силы в воздуха и действие оных на компас». При экспедиции находился натуралист для исследования и описания посещаемых стран по части естественной истории и собирания различных коллекций.

Экспедиция продолжалась более восьми лет и могла выполнить сравнительно только небольшую часть данной ей инструкции. Сделав опись реки Колымы, Биллингс близ устья ее встретил густой движущийся лед, среди которого не мог пробраться на восток далее 36 миль и должен был возвратиться в Колыму. При такой неудаче он решился попытаться пройти от Берингова пролива до Колымы и на построенных в Охотске судах вышел в море. На пути в Камчатку экспедиция открыла на Охотском море небольшой, по опасный по своему положению остров Ионы; осмотрела всю гряду Алеутских островов, часть материка Америки от Аляски до мыса св. Ильи и острова, находящиеся как у этого берега, так и к северу от Аляски. Некоторым из посещенных местностей сделана была довольно подробная съёмка; обложены ясаком [18] жители 20 островов и, кроме того, описана значительная часть западного берега Охотского моря. Войдя в Берингов пролив и убедись из рассказов чукчей, что морем невозможно достигнуть устьев Колымы, Биллингс отправился в сопровождении чукчей сухим путем и проехал от бухты Мичигмен, лежащей в Беринговом проливе, до русского поселения при реке Анюй, откуда через Нижнеколымск возвратился в Якутск. Эта шестимесячная смелая поездка дала возможность собрать некоторые сведения о чукчах, но оставила в прежней неизвестности берег океана между Колымой и Беринговым проливом. Одним из полезнейших деятелей при гидрографических работах экспедиции был капитан-лейтенант Гавриил Андреевич Сарычев, впоследствии генерал-гидрограф флота.


Экспедиция Лаксмана

При успешном развитии нашего мореходства и промыслов на Восточном океане, мы нашли полезным вступить в сношения с соседней Японией и приобрести от нее хотя такие льготы, которые имели голландцы, единственные из европейцев пользовавшиеся правом непосредственней торговли с японцами. Поводом для открытия сношений послужило доставление в отечество трех японцев, занесенных бурей к нашим берегам и с того времени проживавших в Сибири. Начальником экспедиции назначен был городничий города Гижигинска, лежащего на северном берегу Охотского моря, поручик Адам Лаксман, сын с.-петербургского академика – натуралиста Эрика Лаксмана, много хлопотавшего об осуществлении этой экспедиции и едва ли не бывшего первым подавшим мысль об ее полезности. В сентябре 1792 года, выйдя из Охотска на гальоте Екатерина, командиром которого был штурман Ловцов, Лаксман пришел в Хакодате и оттуда сухим путем с японским конвоем прибыл в Матсмай. Не допущенный в Иедо, он в Матсмае сдал привезенных с собой японцев, успел добиться разрешения японского правительства на допущение в Нагасаки русских торговых судов и в сентябре 1793 года благополучно возвратился в Охотск.

Вот современный перевод японского дозволения на вход русских судов в Нагасаки, полученного Лаксманом в городе Матсмае 23 июня 1793 года.

«Лист о позволенном входе в Нагасайскую гавань».

«Позволяя велико-российского государства одному судну иметь вход в гавань Нагасайскую, изъявив, что уже исключая оной в прочие места иностранным судам приставать возбранно, и повторяя о нетерпимой в нашем государстве вере христианской, дабы по прибытии оной образом служения и жертвоприношением ниже знаков не было, а во всем, если условие будет, чтобы поступать без противности нашему закону по врученному от нас предписанию, с чем для следования и лист препоручаем Адаму Лаксману».

За эту экспедицию сам Адам Лаксман был произведен в коллежские ассесоры с получением жалованья по 450 руб. в год «до определения к месту тому сообразному»; Ловцов произведен в поручики и уволен с оставлением в пенсию получаемого жалованья, и затем также щедро награждены не только все участвовавшие в экспедиции, но даже отец Адама академик Кирилл Лаксман, получивший единовременно три тысячи рублей.


Иностранцы, посещавшие русские берега Америки

В семидесятых годах XVIII столетия к занимаемым русским берегам и островам Америки начали являться с разными целями и иностранные мореплаватели. Из числа их испанец Квадра (1775 г.) доходил до Ситхи, знаменитый Кук (1778 г.) описал берег восточнее Кадьяка, Лаперуз (1786 г.) посетил залив Льгуа, севернее Ситхи, Ванкувер (1794 г.) сделал обстоятельную опись берегов в Хинайском и Чугатском заливах и исследовал между островами проливы от Ледяного мыса до Жуан де-Фука. Независимо от этих мореплавателей, имевших ученые цели, появилось в наших владениях довольно много купеческих судов английской Ост-индской компании, которые, выменом у туземцев бобровых мехов, приносили значительный вред русской торговле.


Морская литература

Морская литература служила верным отражением нашей морской деятельности. В продолжение 37 лет, прошедших после смерти Петра I, издано было не более полутора десятка морских книг, необходимых для обучения моряков и безопасности плавания. Это были преимущественно учебники, описания морских инструментов, мореходные таблицы и лоции. Из них выделялись только два ученые трактата наших знаменитых академиков Эйлера и Ломоносова. Первый в письме к президенту академии наук графу Разумовскому, объясняя основные законы теории кораблестроения, говорил о содержании своего сочинения «Scientica Navalis»; а Ломоносов в «Рассуждении о большей точности морского пути» предлагал многие усовершенствования в морских инструментах и способах астрономического определения места корабля на море. Хотя теоретические предположения его не имели практически полезных следствий, но смелые и прозорливые мысли этого высокого ума и теперь еще не потеряли своего значения. Так например, говоря «Об ученом мореплавании», Ломоносов, для движения вперед науки морского дела, предлагает учредить «Морскую академию», составленную из людей «искусных в математике и особенно в астрономии, гидрографии и механике» «и которые бы о том единственно старались, чтобы новыми полезными изобретениями безопасность мореплавания умножить». По его мнению, в этой академии следовало «собирать все сочинения и полезные для мореплавания и важнейшие из них издавать в свет; совещаться о новых научных исследованиях и, руководя путешествиями ученых мореплавателей, в знатные к мореплаванию предприятия призывать обещанием пристойного награждения и ободрять людей ученых и к сему делу способных». В особенно важную заслугу академии, между прочим, ставилось: составление истинной магнитной теории, теории морских течений и воздушных перемен. Подобный проект показывает, на какое громадное расстояние опередил своих современников наш знаменитый ученый, писавший свои предположения в то время, когда самая Адмиралтейств-коллегия пришла к сознанию «весьма близкой опасности все несказанные императора Петра I труды потерянными видеть».

При общем возбуждении морской деятельности и поднятии значения флота, в морской литературе явились писатели, заботившиеся не только о практически полезных служебных сторонах морского дела, но и о расширении круга специального и общего научного уровня образования моряков; а некоторые авторы старались знакомить вообще русских читателей с более интересными сторонами морской деятельности и тем возбуждать сочувствие к флоту среди нашего образованного общества. В это время голландский и английский языки, с которых преимущественно переводились морские книги, уступили место французскому. К числу переводов с этого языка принадлежали изданные по-русски авторитетные сочинения: Морская тактика, Госта; Теория и практика кораблестроения, Бугера; Морское искусство, Ромма; Наука морская (Le manoeuvrier), Будре де Вильгюе; Военный мореплаватель, Озаня; Полное умозрение строения и вождения кораблей, Эйлера, и многие другие. Кроме того, переводились и печатались книги и статьи в периодических изданиях и по другим отраслям морского дела: История мореходства и торговли разных народов, Описания различных стран, Об укреплении морских берегов и гидравлических работах, О географических открытиях в разных частях света, Замечательные морские путешествия и пр. Последние имели такой успех, что, например, путешествие Кука потребовало нескольких изданий. Употреблявшиеся в преподавании преимущественно рукописные учебники заменились печатными, более полезными по своему содержанию и изложенными понятным, а иногда и изящным для того времени языком.

Вместо прежних тяжелых, далеко не удовлетворительных оригинальных сочинений по разным морским предметам, начали появляться обстоятельные практические полезные труды. К числу их принадлежат: Лоция Финского залива и Балтийского моря, Нагаева; О точности морского пути и Дополнение к Бугеровой навигации, Курганова; Морской треязычный словарь, Шишкова; Собрание списков, «содержащее имена всех служивших в российском флоте флагманов, обер-сарваеров и корабельных мастеров и ныне служащих в оном и при адмиралтействе, как флагманов, так штаб и обер-офицеров», И. Л. Голенищева-Кутузова; О сохранении здравия морских служителей, Бахерахта; Описание плавания к; берегам Америки, Шелехова; Описание Архипелага и Варварийского берега, Коковцева; Жизнеописание адмирала Нагаева, Веревкина и пр. Писали и переводили статьи, относящиеся к морскому делу, и такие известные ученые, как академики Миллер, Паллас, Шлецер, Румовский и др. Сделана даже попытка к печатанию исторических документов – изданием писем Петра I к адмиралу Науму Сенявину.

Большинство изданных морских сочинений этого времени отличается целесообразностью и желанием, по возможности, всесторонне и обстоятельно ознакомить читателя с избранным предметом и выражаться понятным хорошим языком. Более замечательные деятели по морской литературе были морские офицеры: Иван Логинович Голенищев-Кутузов, Григорий Григорьевич Кушелев, Александр Семенович Шишков, впоследствии министр народного просвещения, и профессор высшей математики и навигации в Морском кадетском корпусе Николай Гаврилович Курганов. Первые три, имевшие всегда серьезные служебные занятия, могли посвящать литературе только немногие свободные часы и писали, так сказать, между делом. Для Курганова же литература и преподавание составляли главную цель жизни. При светлом уме, обширном разностороннем образовании и знании как древних, так и трех новых языков, Курганов отличался необыкновенным трудолюбием и сердечностью, которая проглядывала даже в его серьезных научных сочинениях. Кроме передачи своим ученикам; специальных морских сведений, он всеми силами старался о расширении горизонта их общего образования и сообщал им полезные знания о разных предметах, иногда имеющих только далекое отношение к морскому делу. При редком соединении глубокого, блещущего замечательной остротой и игривостью, ума с необычайной теплотой сердца он умел в каждом, даже сухом, предмете открывать интересные стороны, способные возбуждать сочувствие в его слушателях или читателях. Сознавая вред напускной ученой важности, нередко прикрывающей невежество, Курганов относился к ней с беспощадной иронией и старался доказать, что всякую научную истину, как бы ни казалась она мудреной, можно объяснить просто и понятно.


Личный состав флота в 60 годах XVIII века

Для правильной оценки состояния флота необходимо ознакомиться с характером личного состава морских офицеров и состоянием кораблей и их экипажей в 60 гг. XVIII века. В числе морских офицеров того времени, за исключением весьма немногих единиц хорошо образованных и понимающих высшее требование службы, было также сравнительно немного способных, сведующих практиков, и затем остальная часть служащих представляла инертную массу, держащуюся привычной рутины и способную не к самостоятельной, но только к подчиненной деятельности, требующей разумного руководителя в лице взыскательного начальника. Нравы тогдашних морских офицеров, сходные, впрочем, с нравами большинства современного им русского общества, поражали своей грубостью даже английских моряков, также не отличавшихся особенной мягкостью. На пьянство, называвшееся тогда официально «шумством», и на кулачную расправу с нижними чинами само начальство смотрело снисходительно, как на явление обычное и неизбежное. Основанием судовой дисциплины служил деспотизм командира. Существование обязательных консилиумов и неуместные ссылки офицеров на статьи регламента поддерживали своевольство подчиненных. Продовольствие команды было возложено на командиров судов, из которых некоторые сильно злоупотребляли этим доверием, что, конечно, не оставалось без вредного влияния на дух экипажа корабля и дисциплину. [19]


Общий характер бывшего морского управления

Построение судов, их морское и боевое вооружение, портовые и административные порядки – все это велось и содержалось «по старине», и всякое нововведение встречалось крайне неприветливо и нередко отвергалось, несмотря на его пользу. Лучшим доказательством подобного положения дел представляется неудачная попытка введения в нашем флоте полезнейшего и необходимейшего на море угломерного инструмента – октана Галдея, бывшего прообразом нынешнего секстана и других отражательных астрономических инструментов. Попавший в Россию в 1751 году, через двадцать лет по его изобретении, октан, далеко превосходящий по своей точности употребляемый нашими моряками «квадрант», был найден неудобным «по сложности своего устройства». То же было и с другим полезнейшим нововведением по части кораблестроения, именно, с заменой деревянных книц железными, как это предлагал в 1739 году корабельный мастер Рамбург. Сослуживцы его отзывались: «Что те кницы весьма неудобны, понеже де во время шторма могут корабль повредить и пр.», а генерал-интендант Головин не без иронии заметил, что «не надеется де он, чтобы мастер Рамбург во Франции действительно употребление тех книц видеть мог». Подобное отношение ко всякой новизне царило тогда и по другим частям морского ведомства.

Шутливо замечая по поводу отправления эскадры в Архипелаг, что «Гибралтар нашим (морякам) казался конец света», Екатерина II не подозревала, что это была печальная истина. В самом деле, для офицеров того времени кроме Балтийского моря и пути из него в Архангельск все остальное было положительно неведомо. Даже и из корпусного учения они могли вынести только краткий перечень главнейших географических собственных имен, но и те, конечно, скоро забывались. Впрочем, о состоянии тогдашних географических сведений вообще в русском обществе можно судить по вопросу самой Екатерины, обращенному к иностранной коллегии: «Имеют ли грузинские владения порты на Каспийском или Черном море? Тифлис стоит на одних картах на Черном, на других на Каспийском море, а в иных на середине земли».


Отправление за границу русских и приглашение на флот иностранных офицеров

Для скорейшего преобразования флота было тогда решено, что необходима помощь из флотов иностранных, стоящих во многих отношениях выше нашего; стали отправлять офицеров волонтерами на иностранные флоты и приглашать хороших иностранных моряков на русскую службу. Из числа русских, бывших за границей, вышло несколько отличных офицеров, как например: Козлянинов, Лупандин, Ханыков, Селифонтов и др., а из позднейшего отправления (в 1793 г.) Обернибесов, Лутохин, Лисянский, Крузенштерн, известный по своему быстрому служебному движению капитан-лейтенант Семен Великий и др.

Из приглашенных в нашу службу иностранцев некоторые своими сведениями и добросовестной усердной деятельностью вполне оправдали возлагаемые на них надежды и много содействовали быстрому и славному возрождению нашего флота. По важности и разнообразию своих заслуг первое место между ними занимает англичанин Самуил Карлович Грейг, имевший, как отличный специалист и высокообразованный энергичный деятель, первенствующее значение в нашем флоте и пользовавшийся вполне заслуженным доверием у всех. Ему, кроме славных побед над турками и шведами, русский флот обязан введением полезнейших усовершенствований в морском и боевом вооружении и управлении судов, в улучшении портовой и адмиралтейской деятельности и образовании множества превосходных офицеров. По отзыву его подчиненных офицеров и нижних чинов, «это был более отец, нежели начальник». Из других иностранцев, более выдающихся своими способностями и полезной службой, были: англичанин Тревенин, ходивший мичманом (гардемарином) с известным капитаном Куком в последнем его путешествии и явившийся с проектом русского кругосветного плавания, осуществленного впоследствии с Крузенштерном. Тревенин, командовавший кораблем, на тридцатом году от роду был убит при прорыве шведского флота из Выборгского залива; Круз – герой Чесмы и победитель шведов в Красногорском сражении. Голландец Кингсберген, боевой и ученый моряк, одержавший две победы над сильнейшими отрядами турецких судов. Из этих побед – вторая имела очень важное значение в том отношении, что не допустила турок высадить на берега Крыма находившийся на их судах значительный десант. Храбрый, находчивый капитан и отличный адмирал англичанин Кроун, француз Вальян, боевой капитан англичанин Денисон, искусный литейщик пушек шотландец Гаскоин и другие.

Одновременно с этими достойными и полезными деятелями наш флот, особенно гребной, наводнила масса ничем не замечательных иностранцев, которые при незнании языка, неуместной заносчивости и гордой самонадеянности приносили более вреда, нежели пользы. В числе их были, впрочем, немногие лица, имевшие некоторые неоспоримые достоинства и, благодаря им, занимавшие важные посты, но, по дурным сторонам своего характера, после непродолжительной службы оставившие Россию. Таков был начальствовавший гребным флотом принц Нассау-Зиген, энергичный воин, но неумелый администратор и увлекающийся начальник. Он успешно действовал под Очаковом, в Биорко-Зунде и особенно при Роченсальме. Но слава его затуманилась вторым Роченсальмским сражением, проигранным прямо по его вине.

Адмирал Ноульс, сведущий судостроитель и знаток портовых работ, предлагавший и частью исполнивший некоторые усовершенствования в конструкции и вооружении судов и портовых порядках, был постоянно недоволен своим положением и усиленно, но бестактно добивался получить во флоте первенствующее значение. Самонадеянность его дошла до того, что он беззастенчиво предложил «для возведения русского флота на высочайшую степень славы и могущества» дать ему (Ноульсу) полномочие действовать именем великого князя генерал-адмирала. Поль Джонс, бывший на службе в Северо-Американских Штатах и принятый в наш флот в чине контр-адмирала, прокомандовав одну кампанию эскадрой на лимане, был уволен от службы. Англичанин Эльфинстон и датчанин Арф командовали эскадрами в первую Архипелагскую экспедицию, но граф А. Г. Орлов, вследствие непонимания ими своего служебного положения и возникающих из этого беспрестанных претензий, поспешил отпустить их на родину. Эти и подобные им лица после недолгой службы в нашем флоте удалялись из России, обыкновенно щедро награжденные, и несмотря на это оставались всегда недовольными Россией. Но было много и таких иностранцев, которые, добросовестно прослужив у нас многие годы и найдя в России новое отечество, остались в ней навсегда и семейства их делались совершенно русскими. К числу их принадлежат: Грейги, Кроуны, Огильви, Мессеры, Боили, Греве, Алексиано, Кумани, Патаниоти и др.


Первая Архипелагская кампания

Посылка русских за границу и служба иностранцев в России при всей приносимой теми и другими пользе не могли вдруг преобразовать флота: на это требовалось известное, довольно продолжительное время. Между тем, война 1768-1774 гг. между Россией и Турцией и решение действовать на нее морскими силами со стороны Архипелага настоятельно потребовали немедленного отправления эскадры в Средиземное море.

Чтобы при бывшем тогда состоянии флота решиться на это крайне рискованное предприятие, надобно было иметь геройскую отвагу.

На кораблях, вышедших из Балтийского моря под начальством Спиридова и Эльфинстона, кузовы и рангоуты их попрежнему не имели достаточной крепости. Большая часть судов тогда строилась из сырого леса, и случалось, что по недосмотру или злоупотреблениям вместо сквозных болтов корабельные члены скреплялись гвоздями или даже деревянными нагелями. Опасная течь от разошедшихся во время качки обшивных досок и частей была явлением обыкновенным. Лопались кницы, ватервельсы, бимсы отходили от своих мест и даже расходились стыки досок наружной обшивки или концы этих досок выходили из шпунтов штевней. Случалось, что корабль, спущенный на воду, углублялся настолько более ожидаемого, что для облегчения его при выходе в море приходилось оставлять на берегу не только многие из штатных вещей, но даже часть пушек. При малой остойчивости и при возможности движения каменного балласта в трюме, в шторм корабль иногда ложился на бок, и для подъема его приходилось рубить мачты. Для предохранения от морских червей, водящихся В южных морях, суда эскадры Спиридова и Эльфинстона были обложены слоем шерсти и по ней обшиты дюймовыми досками, что, разумеется, значительно уменьшало скорость хода и ухудшало морские качества судна. При непрочном такелаже и парусах, дурно выкованных якорях и ненадежных канатах опасность угрожала судам не только в море, но иногда и на якоре.

О прочности тогдашней корабельной артиллерии можно судить по состоянию ее в позднейшее время, когда в Красногорском сражении разорвало на эскадре Круза 25 пушек; а в Эландском частый разрыв орудий навел на команду такую панику, что на одном корабле люди разбежались от пушек, и для ободрения их офицеры должны были исполнять обязанности комендоров.


Состояние судовых экипажей

Многочисленность заболеваний и ужасающая смертность между нижними чинами считались делом неисправимым. При сравнительно лучших гигиенических условиях береговой жизни тогда и в кронштадтском госпитале ежедневно умирало до 20 человек; а на судах, вышедших в море, число заболеваний и умерших возрастало с каждым днем плавания. Так, например, на эскадре Спиридова при переходе от Кронштадта до Копенгагена умерло 54 человека, и число больных, бывшее около 300 чел., на пути до Англии возросло до 700; а при переходе от Англии до Лиссабона только на одном из кораблей число больных дошло до 200 человек. Причиной подобных печальных явлений, общих на тогдашних судах, была нечистота, испорченный воздух жилых помещений, одежда матросов, существенную часть которой составлял пропрелый от неизбежной сырости полушубок, затем испорченная вода и дурная провизия. Несмотря на заботы Петра I о доставлении на суда провизии в бочонках или мешках, ее продолжали доставлять в рогожных кулях, гниющих от сырости и портящих находящуюся в них провизию. Солонина держалась в бочках больших размеров, которые, оставаясь продолжительное время откупоренными, заражали воздух, чему пособлял еще крепкий запах трески, употреблявшейся матросами в последние дни. Пресная вода, содержавшаяся в деревянных бочках, после недолгого плавания портилась и приобретала отвратительный вкус и запах гнилых яиц. Зловоние в нижних палубах увеличивалось гниющей в трюме водой и отчасти раздаваемой на руки матросам недельной порцией сухой провизии и масла, которое хранили они в своих сундуках или в койках, постоянно остающихся внизу. Для нагрузки трюма употреблялся не чугунный, а каменный или песчаный балласт, в котором собирался и гнил сор, при недосмотрах иногда сметаемый в трюм и представляющий полное удобство для разведения крыс и различных беспокойных насекомых. Если к этому прибавить, что при неимении судовых лазаретов больные до перевоза на госпитальное судно не отделялись от здоровых и что вообще на судах не существовало порядочной вентиляции и темные уголки нижних палуб избавляли ленивых матросов от путешествия на верхнюю палубу, то огромная смертность совершенно объясняется антигигиеническим состоянием тогдашних судов.

Отправляясь с такими кораблями в далекое, небывалое до того времени плавание, Спиридов вполне сознавал всю тягость лежащей на нем ответственности и по прибытии в Англию заметно упал духом. Понятно, с каким тяжелым чувством этот скромный, честный и добросовестнейший служивый должен был выслушивать оскорбительные обвинения и советы от нашего посланника в Дании – Философова и от самого графа А. Г. Орлова, людей мало знакомых с морским делом, или резкие замечания от самой Екатерины «Когда вы, – писала Екатерина к Спиридову, – в пути съедите всю провизию, тогда вся экспедиция ваша обратится в стыд и бесславие ваше и мое… Прошу вас для самого бога, соберите силы душевные и не допускайте до посрамления перед целым светом. Вся Европа на вас и вашу экспедицию смотрит».


Быстрое совершенствование флота

После такого печального начала плавания наш флот, быстро Совершенствуясь во время пути, при первом появлении своем в Архипелаге обращает в бегство сильнейшего неприятеля и уничтожает его при Чесме. В надежде на панический страх турок, произведенный Чесменским погромом, Грейг советовал Орлову немедленно итти в Дарданеллы и в Константинополь. Могло быть, что при осуществлении этой смелой мысли война окончилась бы немедленно славным для России миром.

Дальнейшая деятельность нашего флота в Архипелаге и Средиземном море, за малыми исключениями, представляет ряд разнообразных успехов, ясно свидетельствовавших как о подъеме духа наших моряков, так и о приобретении ими практических сведений в морском деле. Благодаря этому возвращение из Средиземного моря в Балтийское совершилось без особенных неудач, и спустя немного времени объявленные Россией правила вооруженного нейтралитета с честью могли поддерживаться нашими морскими силами. Русские военные суда, крейсерующие у берегов Европы от Нордкапа до Мотопана, всегда и везде держались на высоте своей задачи и сумели возбудить общее уважение иностранцев к русскому флагу.


Неблагоприятные стороны продолжительных войн

Блестящие морские войны второй половины XVIII века, кроме общего совершенствования флота, требовали еще быстрого увеличения численности судов его, которое представляло и неизбежные темные стороны. Так например, при спешной постройке множества судов, от употребления на них сырого, иногда маломерного леса, недосмотров или злоупотреблений, они не имели должной крепости и после немногих лет службы требовали тимберовки. Внимание высшего морского начальства, поглощенное заботами о военных приготовлениях, не могло с должной строгостью и вниманием следить за другими отраслями управления. Так например, в деле охраны корабельных лесов допускались большие злоупотребления, ко многим дисциплинарным требованиям службы начальство относилось нередко с излишнею снисходительностью и т. п. Но важнейшими из темных сторон были финансовые затруднения, отразившиеся особенно тяжело на Черноморском флоте. В начале 90-ых годов XVIII века, когда непосредственным начальником этого флота был Н. С. Мордвинов, а высшее заведывание принадлежало генерал-губернатору екатеринославскому и таврическому князю Платону Зубову, наружно все казалось хорошо, но в действительности в это время положение флота было ужасающее. Неопределенность политических обстоятельств и беспрестанные опасения близкой войны с Турцией и даже с Францией, обязывали Мордвинова держать флот в постоянной боевой готовности и требовать немедленного отпуска необходимых для этого сумм. Обыкновенно при усиливавшихся слухах о неизбежности войны требования Мордвинова старались удовлетворить, но при первой надежде на сохранение мира задерживали отпуск денег. Так например, при утверждении нового штата для Черноморского флота повелено было назначенные суммы «отпускать без задержки»; но на самом деле случалось, что в должный срок отпускали не более десятой части назначенного. Кроме недосылки денег еще много вредило несвоевременное их получение. «Выгоднее занять за 20 процентов, – доносил Мордвинов, – нежели оставлять казну в долгах, заставляющих терять всякое доверие, и подрядчиков разоряться. Здесь все потребности заготовляются единовременно в полную воду через (Днепровские) пороги, городских запасов нет и достать не у кого. Потерянная весна уничтожает целый год». В это время в черноморских адмиралтейских магазинах был крайний недостаток в самых необходимых вещах и припасах, доходило до того, что стоящий на рейде флот продовольствовался изо дня в день тем, что успевали доставлять подрядчики, и не было возможности заготовить провизии даже для непродолжительного плавания. В 1794 году, настоятельно требуя денег, Мордвинов писал: «Я с нуждою только могу прокормить людей. Здесь от самого Курска неурожай хлеба и трав от засухи, продолжающейся с прошлого года. Весь скот кормят камышом и подводы идут втрое долее прежнего». В сознании неготовности флота к военным действиям, адмирал представляет, что в эту осень «надо отложить все мысли о наступательной войне», и затем приводит странные парадоксы, что при нашем бездействии «турки, уверясь в нашей слабости, не будут увеличивать своих сил и искать помощи союзников, проспят всю зиму и не надумают об укреплении своего канала (Босфора). Между тем, мы усилимся тремя (строящимися) кораблями и 50 канонерскими лодками. Тогда, на будущий год, мы будем поражать их (турок) на всех пунктах, и чтобы эта третья война была последней. Разумеется, я не говорю, что и в эту кампанию нельзя упускать удобного важного случая. Римляне часто отходили с поля сражения, чтобы сильнее поразить на другой день». Наконец, потерявший терпение Мордвинов писал (в 1796 г.) Зубову: «Ваша светлость стараетесь о распространении торговли и приумножении богатств в губерниях ваших; но все ваши постановления и труды, от теплого сердца приносимые, Черноморское правление (в котором председательствовал Мордвинов) поборет и уничтожит разорением ежегодно по единице и купно многих (подрядчиков и местных жителей). Флот наш существует для ограждения всего края, но существует и для разорения жительствующих в оном ».

Если такой достойнейший деятель, каким был Мордвинов, предлагал подражать римлянам, отступающим с поля сражения, и решался писать такие дерзкие письма к всемогущему в то время Зубову, то надо думать, что положение Черноморского флота было очень затруднительное.

Подобные частные временные затруднения, несмотря на всю свою важность, не могли однако иметь решающего влияния на успешность войн. Затруднения эти, в случае настоятельной необходимости, быстро исправлялись, не нарушая общего обычного победного характера морской деятельности того времени. Разлагая этот итог на его составные части, легко увидеть, что он был следствием более или менее важных усовершенствований по всем главным отраслям морской деятельности.


Изменение положения личного состава

Посещение нашими моряками портов разных государств и непосредственные сношения с иностранцами значительно расширили горизонт понятий и сведений не только офицеров, но и нижних чинов, а совместная служба с иностранцами на наших и других флотах ознакомила со многими полезными предметами и порядками, которые скоро усваивались нашими офицерами и переносились ими на свой флот. Плавание и стоянки на рейдах вместе с иностранными военными судами возбуждали полезное соревнование в командах и порождали, неизвестное у нас прежде морское щегольство, проявлявшееся в красивой наружности, корабля и его вооружении и также в быстром производстве различных судовых маневров и работ. Ханыков, начальствующий эскадрой, бывший в Англии в конце царствования Екатерины, писал, что наши матросы, стараясь не уступать англичанам в скорости взятия рифов, прибавки или убавки парусов и т. п.. «теперь исполняют в 3 или 4 минуты такие работы, с которыми прежде едва справлялись в 10 и 12 минут». Беспристрастный ценитель, служивший в нашем флоте англичанин Треванин о русских матросах писал следующее: «Нельзя желать лучших людей, ибо неловкие, неуклюжие мужики скоро превращались под неприятельскими выстрелами в смышленых, стойких и бодрых воинов».

К этому периоду относятся также такие мероприятия, как повеление сохранять вечно на флоте имена кораблей, отличившихся в архипелагскую кампанию, учреждение ордена св. Георгия, [20] жалуемого за особенные военные отличия, который давался также за 25 лет беспорочной службы в офицерских чинах, а морякам, кроме того, и за 18 шестимесячных кампаний. Обычная награда для всех офицеров, участвовавших в успешных морских сражениях, было убавление кампаний в счете их к получению ордена св. Георгия или убавление года или двух для выслуги пенсии. За военные заслуги жаловались также золотые и украшенные алмазами шпаги, драгоценные подарки, а иногда и населенные земли. За взятые или истребленные неприятельские суда назначались призовые деньги, а флагманам, командующим флотами или эскадрами, отпускались значительные суммы «на стол».

В чинах морские офицеры уравнены с сухопутными, и число обер – и штаб-офицерских чинов было уменьшено, но впоследствии большое накопление капитанов 1 ранга заставило ввести чины капитанов бригадирского и генерал-майорского рангов. Возобновлена была, прекратившаяся с 1742 года, баллотировка при производстве в чины. Польза ее для флота объяснялась тем, что в морской службе «в равных достоинствах наука всемерно предпочтена быть должна» и «что эту науку всего легче и скорее могут усмотреть люди, на одном корабле с ним (производимым в чин) служащие или в одном обществе обретающиеся, нежели главные командиры».

Нижних чинов, без суда, запрещено наказывать батогами и кошками, «ибо таковое наказание не суть исправление, но сущая казнь». К сожалению, забытые этим запрещением «линьки» долго еще оставались на нашем флоте, разрушая здоровье матросов. [21]

Наконец, нельзя не упомянуть об одном, с первого взгляда незначительном, но в сущности весьма важном улучшении судовой жизни офицеров и нижних чинов. При прежних порядках матросам выдавалась на руки провизия на неделю, и пища приготовлялась в котлах в складчину. Остальные же высшие чины, до командира судна включительно, должны были заботиться каждый о своем пропитании, иметь отдельное хозяйство, свою посуду и заготовлять и сохранять во время плавания нужную для стола провизию. Некоторые офицеры, конечно, составляли артели, но другие питались отдельно. Такое положение, кроме увеличения на судах беспорядка, нечистоты и тесноты, заставляло в продолжение целого дня держать в камбузе неугасаемый огонь и служило источником беспрестанных ссор между прислугой, отражавшихся и на отношениях самих офицеров. Для устранения подобного беспорядка было постановлено: на руки матросам провизии не выдавать, а приготовлять им всем пищу в одном братском котле. И из того же котла отпускать по одной порции унтер-офицерам и другим чинам, получающим полуторную порцию, и дозволить им готовить для себя какое пожелает добавочное кушанье, а за невзятую половину порции отпускать им деньги. Иеромонаху, комиссару, шкиперу и «прочим подобным чинам» иметь один общий стол и, наконец, капитану с офицерами устроить свою «кают-компанию».

Соединение в кают-компании сослуживцев-офицеров разных чинов в одно целое, кроме удобств и улучшения стола, имело громадное влияние как на смягчение нравов морских офицеров, так и на развитие среди них общественности и близких дружеских отношений. Вместе с тем, в кают-компании, как на почве нейтральной, до известной степени внеслужебной, всякий член имел возможность при обсуждении какого-нибудь специального технического вопроса высказать свободно свое мнение, и здесь же молодые моряки могли приобретать от старых служивых множество полезных практических сведений; влиянием большинства сглаживались угловатости отдельных личностей, незаметно пополнялось общее образование моряков и развивались вкусы к облагораживающим искусствам, как например, музыке и пению.


Усовершенствование кораблестроения и морского вооружения судов

В кораблестроении введены также некоторые полезные улучшения в расположении и соединении корабельных частей, иные деревянные скрепления, как например, кницы, стандерсы и др., начали заменять железными и т. п. Важнейшим усовершенствованием было начало введения медной обшивки, которая, охраняя подводную часть корабля от червей и нароста массы морских животных, значительно улучшала скорость хода и поворотливость судна.

При поступлении на наш флот С. А. Грейг энергично принялся за исправление существовавших недостатков в корабельном корпусе, рангоуте и такелаже. Он предлагал, для лучшего размещения людей во время сражения и при управлении парусами, шханцы продолжить фальшивой палубой до грот-мачты, а ют выдвинуть фута на 2 или на 3 за бизань-мачту. Понизить фута на 4 или на 5 резные украшения кормы, которые мешают ходу, уклоняя корабль к ветру. Делать ростры не выше 6 футов над палубой, потому что большая высота их мешает управляться с гротом и замедляет ход при бейдевинде. Для увеличения силы при подъеме якоря делать двойной шпиль, чтобы можно ходить на нем в двух палубах, и т. п. Относительно рангоута он предлагал уменьшить высоту мачт, увеличив по возможности парусность, а также увеличить ширину марсов. Эти изменения, укрепляя, более прежнего, мачты и стеньги, давали больший простор при работах на марсах. Затем, для облегчения же мачт, предлагал делать тоньше, а следовательно и легче, все реи. Упростить проводку бегучего такелажа и снять на нем много лишних блоков. Предлагал улучшить кройку парусов, устройство кранов для затопления крюйт-камеры в случае пожара, уничтожение излишних перегородок, загромождающих палубы, введение в них вентиляторов и множество других полезных улучшений. Одним словом, он старался о том, чтобы наши суда не только сравнялись с судами английского флота, но даже превзошли их.

Из числа принятых мер, имеющих прикосновение к кораблестроению, но не принесших ожидаемой от них пользы, были: изменение в порядке охранения корабельных лесов и изъятие основанной Петром I партикулярной верфи из ведения Адмиралтейств-коллегий. Относительно охранения корабельных лесов жестокие петровские меры были заменены более мягкими взысканиями. Торговля лесом освобождена от многих стеснений, происходивших от формальностей, существовавших при надзоре за лесами морского ведомства, а самые леса и приписанные к ним люди, состоявшие в заведывании Адмиралтейств-коллегии, переданы в ведомство директора экономии. Все эти изменения, направленные к увеличению государственных доходов, при недобросовестности исполнителей, повели к повсеместному расхищению лесов. Передача же с.-петербургской партикулярной верфи от Адмиралтейств-коллегий городу Петербургу также вместо ожидаемой от этого изменения пользы для торгового мореплавания принесла ему громадный вред, остановив развитие нашего торгового флота. Созданная Петром I партикулярная верфь по своим основаниям могла быть прекрасным плодотворным зерном для образования и развития подобных верфей во всех удобных для этого местах государства, особенно в тех, где уже производилось частное кораблестроение. Начало этому положено еще при жизни Петра I образованием в Нижнем-Новгороде такой верфи для постройки коммерческих судов. Посредством партикулярных верфей морское ведомство, руководя специально известным ему искусством судостроения, обязано было советом и делом помогать частным предпринимателям и, не стесняя их излишними формальностями, заботиться об удешевлении строения и, главное, об улучшении конструкции коммерческих судов, сообразно их назначению и кругу плавания. Теперь же члены комиссии, которой было доверено преобразование флота, при множестве работ, повидимому не обратили должного внимания на важность этого дела и, желая избавить морское ведомство от лишних хлопот по делам учреждения, не имеющего, как им казалось, прямого отношения к военному флоту, представили о передаче партикулярной верфи в ведение города. Таким образом, руководство коммерческим судостроением, тесно связанное с важным государственным делом – развитием коммерческого флота, перешло от специалистов в руки людей, не только не знакомых с делом, но и не интересующихся его успехом. Ближайшим следствием такого пренебрежения плодотворной мыслью Петра было отстранение коммерческого судостроения от высшего надзора сведущих кораблестроителей военных судов, что представляло одно из существенных препятствий к развитию торгового флота.


Усовершенствование морской артиллерии

Морская артиллерия к 60 годам XVIII века была, как мы видели, в самом неудовлетворительном состоянии: пушечные станки ломались, не выдерживая значительного числа выстрелов, а дурно отлитые орудия разрывались, поражая людей и угрожая кораблю опасностью пожара. Была обращена особенная заботливость на усовершенствование этой важнейшей части флота. При начале архипелагской экспедиции, поручая отыскать в Англии сведущего мастера для литья орудий, Екатерина приказывала «не затрудняться размером жалованья, лишь бы безошибочнее лил пушки, нежели наши, кои льют сто, а годятся много десять». И тогда, по необходимости, большое число пушек было куплено в Англии. Северо-Американскими Соединенными Штатами в 1767 году введены орудия 36-фунтового калибра, двухпудовые, пудовые и полупудовые единороги, стрелявшие бомбами, гранатами и брандскугелями. В 1787 г. были введены во флоте вновь изобретенные в Шотландии карронады, и потом оттуда же приглашен был к нам отличный знаток литейного дела Гаскоин. Под его дирекцией и под главным наблюдением Грейга на петрозаводских заводах сделаны были многие улучшения, благодаря которым и у нас начали отливать хорошие орудия. Кроме олонецких петровских заводов орудия изготовлялись еще на сибирских, камских заводах, в Сестрорецке и также на заводах частных лиц. Наконец, ввиду важных преимуществ медной артиллерии перед чугунной, приступили к вооружению кораблей медными орудиями. Против прежнего увеличен калибр орудия, и для стрельбы вместо фитилей введены кремневые замки, а потом и скорострельные трубки.


Примечания:



17

Сибирские генерал-губернаторы грабили «вверенный им край» и, особенно, колониальные народы не меньше «предприимчивых сибирских купцов», но грабежу хищническому они зачастую предпочитали грабеж организованный, т. е. такой, чтобы не истребить всего сразу, чтобы и впредь добыча не переводилась. Кроме этого они боялись, что «грубые промышленники», если за ними не смотреть, урвут себе львиную долго, а царская казна и губернаторский карман останутся в накладе. (Ред.)



18

Ясаком называлась взимаемая в царской России натурой с колониальных народов Сибири и Поволжья подушная подать (меха, кожа, скот и другие ценности). Взимание ясака в видоизмененных формах сохранялось до самой Великой Октябрьской Социалистической революции и все время являлось жесточайшим средством эксплоатации угнетенных народностей. (Ред.)



19

Прикарманивание продовольственных и других корабельных денег сплошь и рядом имело место в царском флоте со стороны командиров кораблей и других офицеров, по своим обязанностям соприкасавшихся с этими суммами. Было много фактов, когда отдельные офицеры за счет матросского недоедания строили себе дома и становились богачами. Это было прекращено только с падением самодержавного строя. (Ред.)



20

Орден св. Георгия впоследствии вновь стал выдаваться только за боевые заслуги и лишь офицерскому составу; всего существовало 4 степени этого ордена. Орден существовал до Великой Октябрьской Социалистической Революции. Солдаты же за боевые заслуги награждались знаками военного ордена, которые в обыденном разговоре часто называли георгиевскими крестами.



21

Зверское избиение офицерами матросов было системой палочной дисциплины в царской армии и флоте. В XVIII и XIX веках меры наказания были особенно жестоки и зачастую имели смертельный исход. (Ред.)









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх