Глава 4. Drang nach Deutschland[12]


Павел 1: — Проси у меня чего хочешь, Суворов!

Суворов: — Сделайте меня немцем, Ваше Величество!

Исторический анекдот

«ТРОФЕЙНЫЕ НЕМЦЫ»


Одна из болезненных тем русского национального самосознания, и многим русским очень обидно это осознавать, что часть России — родина не только русских. И даже не только финнов и татар, но (страшно подумать!) еще и немцев.

Но посудите сами: Германская империя уже в XV–XVI веках перехлестывала на русские земли. В Новгороде в XIV XV веках существовал Немецкий двор — довольно обширный квартал, и в нем была католическая церковь. Причем большая часть этих немцев жила в Новгороде уже несколько поколений, некоторые из них даже принимали православие и растворялись в русском море. Похоже, в Новгороде с немцами происходило то же самое, что и в Польше, только разница в конфессиях мешала ассимилироваться быстро и просто.

Конец Немецкому двору положил погром 1495 года — когда Иван III захватил и ограбил Новгород, а среди прочих ратных подвигов, кои надлежит помнить потомкам, сжег и вырезал Немецкий двор.

После взятия и Плескау–Пскова было надолго покончено с мирным сосуществованием двух имперских народов в Северо–Западной Руси.

Западные русские люди, подданные польского короля и Великого князя Литовского и Русского, тоже хорошо знали немцев, но после захвата Поморья в 1454 году никогда не вторгались в земли Германской империи.

В Московии С немцами тоже были хорошо знакомы, но в основном с немецкими купцами или с немцами–переселенцами, приехавшими из разных областей Германии и жившими в Москве, в Кукуй–слободе.

Но и Московия никогда не могла завоевать земли Германской империи. После развала Ливонского ордена вроде бы появился такой шанс — но польская кавалерия и железные шеренги шведских мушкетеров вышвырнули московитов из Прибалтики. Несколько сотен пленных, вывезенных московитами в Москву, не изменили ничего, и большинство из них уехали, как только представилась возможность.

Попытки московитов в XVII веке завоевать Прибалтику тоже были совершенно безуспешны.

А вот Российская империя захватила территории, которые уже несколько веков были частью германского мира, входили в Германскую империю.

Завоевав устье Невы, московитские солдаты нашли там густое немецкое население, целые немецкие города: Ниеншанц и Шлиссельбург. Причем Ниеншанц русские называли Канцы и считали его своим городом. А у финнов было свое название этого города, и они тоже считали его своим (опять город с тремя именами …).

Одно из самых загадочных событий в истории — удивительная лояльность прибалтийских немцев к московитам. Потом к Российской империи. Вот и после завоевания шведских областей в Прибалтике большая часть русских уезжает в Швецию.

— Предатели! — гавкают им вслед московитские солдаты.

— Мы привыкли быть гражданами… — пожимают плечами русские.

Здесь имеет смысл напомнить — эти русские не имеют ничего общего с московитами, это потомки новгородцев, и скорее у них есть много причин прохладно относиться к Москве.

Но немцы… Казалось бы, у них тоже нет причин особенно радоваться завоеванию. Шведское владычество можно назвать как угодно — Но оно не было ни жестоким, ни кровавым. Да и позвали шведов сами немцы. А вот Московия …

«Шереметев переправился за Нарову, пошел гостить в Эстонии таким же образом, как гостил прошлый год в Лифляндах. Гости были прежние: козаки, татары, калмыки, башкирцы, и гостили по–прежнему… Шереметев вошел беспрепятственно в Вещенберг, знаменитый в древней русской истории город Раковор (современный Paквepe. — А. Б.), и кучи пепла остались на месте красивого города. Та же участь постигла Вейсенштейн, Феллин, Обер–Пален, Руин; довершено было и опустошение Ливонии. В конце сентября Борис Петрович возвратился домой из гостей: скота и лошадей… было взято вдвое против прошлого года, но чухон меньше, потому что вести было трудно» [8, с. 8][13].

Действительно, во всех взятых московитами городах начиналась ужасная резня: в Мариенгофе–Алуксне, где был взят знаменитый пастор Глюк, а среди его служанок — будущая императрица Екатерина, в Нарве и в Орешке, в Ниеншанце и в Ижоре.

Все так. Но позволю себе не присоединяться к задорному тону С. М. Соловьева и не считать все это отвратительное зверство чем–то таким, чем великоросс должен гордиться.

Но немцы все это прощают! Они не убегают от московитов, не стремятся отомстить, помочь шведам… Поразительно!

По 1795 году по третьему разделу Польши к Российской империи отошел вассал Речи Посполитой — Курляндия. Из нее образовали Курляндскую губернию, и так русскими подданными стали еще примерно 200 тысяч немцев.

Здесь та же картина — немцы легко, даже охотно присягают русским императорам! .

Немцы из бывших шведских областей стали первыми из тех, кого потом не без иронии будут называть «тpoфeйными немцами». Смех смехом, но «трофейные немцы» и правда были очень лояльны России, русскому народу, Российской империи. Гораздо более лояльны, чем можно было бы ожидать и чем были братья–поляки, да и русские из Западной Руси — Великого княжества Литовского или из Новгорода.

Почему?!

До конца понять и правда не просто. Ситуация вполне в духе любимых немецких представлений о себе как о довольно загадочном народе.

Может быть, немцы, при всех своих отличиях от славян, все же чувствовали в них своих ближайших родственников? Объяснение это безумно, но попробуйте предположить какое–либо другое.


РУССКАЯ ПРУССИЯ


Следующий этап русского Drang nach Deutschland связан с войной, которую потом назовут Семилетней. Уже в начале 1740–х годов дело откровенно идет к большой европейской войне между Англией и Францией и их союзниками в Центральной Европе. В 1754–1756 годах начались вооруженные столкновения французов и англичан в Канаде, а в мае 1756 года Британия объявила Франции войну.

Опасаясь, что Пруссия нападет на Ганновер, наследственное владение английских королей, Британия заключила с Пруссией союзнический договор, откровенно направленный против Франции и Австрии. Договор развязывал руки Пруссии в отношении Австрии, и это заставило Австрию немедленно заключить союз с Францией.

Зимой и весной 1756 года сложилось два общеевропейских блока: Британия, Пруссия, ряд немецких княжеств, зависимых от британских подачек, на одной стороне.

А с другой стороны — Австрия, Франция, Российская империя, Швеция, Саксония и большая часть германских государств, входящих в «Священную Римскую империю германской нации». Как видно, Российская империя вынуждена была пересмотреть свою политику: всегда она была проанглийской и всегда союзнической в отношении Пруссии.

Швеция хотела захватить Померанию; Австрия — вернуть захваченную Пруссией Силезию. Франция хотела захватить Ганновер и тем самым взять за горло Британию. Российская империя хотела сама присоединить герцогство Курляндское, сделать своим вассалом Польшу, утвердиться среди германских княжеств.

Реалистичнее всего было поведение Англии и Франции — они воевали за колонии, а военные действия в самой Европе были для них способом обезопасить свой тыл. Не будь у Британии континентального довеска в виде Ганновера, ей и союз с Пруссией был бы совершенно не нужен.

А вот планам Пруссии позавидовал бы и Наполеон. Опираясь на союз с Англией, Пруссия хотела завоевать Саксонию, а саксонскому королю отдать Богемию (Чехию), которую тоже предстояло еще завоевать. Кроме того, Пруссия хотела при соединить к себе герцогство Курляндское, округлить свою территорию за счет польского Поморья, а всю остальную Польшу сделать своим вассалом.

Не нужно быть великим дипломатом и политиком, чтобы понять: вторая коалиция гораздо сильнее первой. Что полагаться на помощь Британии в континентальных делах просто наивно, а собственных сил Пруссии не хватит справиться с такими могущественными врагами.

Фридриха II Прусского, севшего на престол в 1740 году, называли и Великим, и непобедимым, и бестией, и, конечно же, «бестией, но великой», и «великой непобедимой бестией», помимо всего прочего.

Эти наименования совершенно несправедливы, потому что, планируя войну, Фридрих II неправильно оценивает потенциал многих государств, в том числе и России, ошибается в выборе союзников, преувеличивает собственные возможности, и в результате Пруссия не исчезает с географической карты только благодаря случайности — потому, что на престоле Российской империи сидел его страстный поклонник — голштинский принц Петер Ульрих, ставший российским императором Петром III.

Фридрих, которого до сих пор величают почему–то Великим, в апреле 1757 года оставил 30–тысячный корпус генерала Левальда в Восточной Пруссии — вдруг придут русские, а сам с основными силами пошел воевать в Богемии с австрийцами, стремясь разбить их до подхода союзников. И, конечно же, не успел! Собственно, он был вынужден отступиться от Праги и вывести свои войска еще до прихода французов и войск германских княжеств после поражения, нанесенного прусским войскам при Колине австрийцами.

А тут еще французская армия маршала д'Эстре (70 тысяч человек) заняла Гессен–Кассель и Ганновер, другая армия, французского принца Субиза (24 тысячи французов и 33 тысячи немцев, солдат «Священной Римской империи германской нации»), угрожала вторжением в саму Пруссию.

И с этого момента, с осени 1757 года, всего через год после начала войны, Фридрих вынужден был заметаться: враги наседали с разных сторон; разгромив одного, он тут же вынужден был бросаться на другого, идущего с другого направления.

Для России же участие в этой войне, даже в ее начале, несравненно более успешно, чем для Пруссии.

Для начала 70–тысячная русская армия в мае 1757 года вторгается в Восточную Пруссию, 24 июля берет Мемель, 19 августа громит корпус Левальда при Грос–Егерсдорфе. Остановить русских у Фридриха нет сил, но даже не это самое главное: навек пропала разбойничья слава «непобедимого» Фридриха. Его победили, он бежит, русские гаубицы ревут уже на территории Прус- сии, войска движутся на Кенигсберг — одну из столиц государства. При этом пруссаки и мечтать не могут о рейде на территорию России и об угрозе Петербургу или Москве. Соотношение сил катастрофически не в пользу Пруссии, и уже осенью 1757 года она полностью разгромлена. К ноябрю этого года вполне можно было если и не добиться от Пруссии безоговорочной капитуляции, то по крайней мере добиться ее выхода из войны и заключить с ней такой мир, которого отнюдь не заключают победители.

Еще одна очень важная деталь — прибалтийские немцы вовсе не рвутся воевать с «восточными варварами». Население оккупированных прусских земель преспокойно присягает русской императрице Елизавете Петровне и ведет себя вполне лояльно к русским.

Только случайно Пруссия не была завоевана уже в 1757 или в 1758 году. Причина этого — династическая ситуация в самом государстве Российском. Елизавета Петровна больна, может скончаться в любой момент, а наследник престола — как сказали бы в наши дни, «упертый фанат» Фридриха. Все понимают, что как только на престоле окажется Петр Федорович, с Пруссией тут же заключат мир, а воевавший с войсками Фридриха генерал тут же угодит в опалу.

18 октября при выходе из церкви падает без сознания Елизавета Петровна. Поднять ее?! Но как будто нельзя трогать людей, когда у них удар… Померла?! Вроде бы дышит… Императрицу накрывают полотном, но не поднимают с земли, ждут — оклемается или нет? Через два часа императрица встает и хотя долго болеет, опасности для ее жизни нет.

… А в действующую армию уже скачет гонец, и, едва узнав о болезни императрицы, Степан Федорович Апраксин немедленно велел отступать, и отступление русской армии больше всего напоминало паническое бегство, окончившееся только на правом берегу реки Неман, в Литве.

Сам Апраксин доказывал, что ни в чем не виноват: мол, армия раздета и разута, солдатам голодно и холодно, лошади падают от бескормицы, и вообще …

У правительства есть сильное подозрение в его принадлежности к заговору, но это остается не доказанным. Арестованного Апраксина даже не довозят до Петербурга; под Нарвой, в урочище с очень подходящим названием Четыре руки, его с пристрастием допрашивают люди из Тайной канцелярии. На одном из допросов Степан Федорович падает, как тогда говорили, с «ударом», то есть попросту, по современному — с инсультом, и умирает, не приходя в сознание.

И показания Апраксина, и сам факт его. смерти тоже можно трактовать по–разному. Зачем его вообще не повезли в Петербург? Хотели спрятать от тех, кто мог бы выручить? Хотели спрятать того, кого могли убрать от греха подальше, как ненадежного союзника? Хотели допросить того, кто мог знать многое, и по его показаниям провести новые аресты? Бог весть …

В общем, вопросы, сплошные вопросы, и совершенно не очевидно, был ли Апраксин заговорщиком или нет. Но был он им или не был, а русская армия выведена из Восточной Пруссии. С. Ф. Апраксин никак не использовал победу при Грос–Егерсдорфе, не закончил оккупации Восточной Пруссии и не занял Кенигсберга (чего ожидали все, включая прусское правительство и жителей самого Кенигсберга). Нет и русского наступления на Берлин, а коль скоро так, то нет и возможности быстро закончить войну.

В 1758 году все же удалось хоть немного исправить принесенный империи вред. Новый главнокомандующий Виллим Виллимович Фермор тут же занял всю Восточную Пруссию! 11 января 1758 года русские войска вошли в Кенигсберг, и пруссаки присягнули на верность императрице Елизавете. До окончания Семилетней войны… вернее, до нелепейшего выхода из нее Российской империи в 1762 году, Восточная Пруссия четыре года входила в состав Российской империи, и не как захваченная с боем часть территории неприятеля, а как одна из ее частей. Пруссаки присягнули Российской империи и были самыми обычными ее жителями, вот в чем дело. Они платили налоги, вели себя совершенно лояльно к «кайзерин Елизавет» и совершенно не собирались выходить из ее состава после окончания войны.

А к началу 1759 года война велась уже нев Прибалтике, а в центре Германии, и особых шансов у Фридриха не было, потому что войска антипрусской коалиции составляли 352 тысячи сытых и свежих людей, войска Пруссии и ее союзников — это 222 тысячи человек в усталых и потрепанных частях.

Летом 1759 года новый русский главнокомандующий П. С. Салтыков летом 1759 года начал наступление на Одер, разбил корпус генерала К. Н. Веделя при Пальциге и занял Франкфурт- на–Одере, угрожая непосредственно Берлину.

11 августа Фридрих потерпел еще одно, совершенно позорное, поражение при Кунерсдорфе: отбив все атаки конницы генерала 3ейдлица, русская армия перешла в контратаку и нанесла пруссакам сокрушительное поражение. 48 тысяч человек привел на поле Кунерсдорфа Фридрих; 19 тысяч из них так и остались навсегда на этом поле. Множество солдат разбежалось. Союзники захватили 172 из 248 орудий, привезенных прусской армией под Кунерсдорф. Всего 3 тысячи солдат осталось в бегущей прусской армии, и путь на Берлин был открыт… На этот раз завершить войну решительным ударом помешали австрийцы: Австрия боялась чрезмерного усиления Российской империи, и ее армия не только не стала продолжать наступления, но ее генералы сделали все, что в их силах, чтобы задержать движение и русских войск.

Австрия пыталась использовать русскую армию в собственных интересах и даже просила Елизавету подчинить ее непосредственно австрийскому командованию. Разумеется, Елизавета отказалась, но доверия между союзниками эта история не прибавила.

Франция тоже боялась усиления Российской империи и упорно не признавала присоединения Восточной Пруссии.

Но даже" такие — рассорившиеся, недовольные друг другом союзники были несравненно сильнее Пруссии. К 1760 году антипрусская коалиция могла выставить 220 тысяч солдат против 100–120 тысяч прусских.

В конце сентября 1761 года русские войска взяли Берлин. Оккупация длилась всего две недели, но это ведь была оккупация столицы вражеского государства! Аналогия тут может быть только одна: пруссаки захватили Москву, и жители средней полосы уже присягнули Фридриху, а теперь взят еще и Петербург …

Причем немцы встречали русскую армию настороженно, но не как страшных врагов. В Пруссии было много сторонников того, чтобы уйти под Российскую империю, — Фридрих с его культом армии и вечными войнами всем изрядно надоел, а тут светило войти в большую и стабильную империю, зажить спокойнее и приятнее.

Правда, и тут не обошлось без азиатских штучек в Европе. Как только З. Г. Чернышев берет Берлин, у одного из его генералов, Тотлебена, появляется желание публично выпороть тамошних газетчиков «За дерзкие выходки противу нашей императрицы в их зловредных изданиях». Так как «весь город просил о монаршем милосердии к ним», Тотлебен отменил экзекуцию, но в Европе уже поднялся шум, а Елизавета накричала на Тотлебена, укоряла, что из–за него и на нее, Елизавету, «будут смотреть как на монстру» [18, с. 296].

К концу 1761 года затянувшаяся война заканчивалась так, как и должна была закончиться: у обескровленной Пруссии уже не было сил ее продолжать. Да еще Британия отказала в дальнейших субсидиях, поток английских денежек в Пруссию прекратился. Русские войска взяли Кольберг и утвердились в Померании. Пруссия потеряла большую часть Силезии, ее отрезали от Польши, где она закупала продовольствие, и в стране начались нехватки самого необходимого. Все, конец. Спорить можно было только об одном: каковы будут условия капитуляции, и останется ли вообще на карте такое государство — Пруссия?

И тут… 25 декабря 1761 года умерла Елизавета Петровна.

Первое, что делает новый император, — он прекращает военные действия, возвращает все захваченные прусские территории (включая Восточную Пруссию) и придает армии Фридриха корпус генерала З. Г. Чернышева. Мало того, что купленная русской кровью победа не дала никаких результатов, так еще генерал, бравший Берлин, теперь помогал пруссакам очищать Силезию и Саксонию от вчерашних союзников, австрийцев.

24 апреля 1762 года Петр III даже заключил с Фридрихом союзный договор, окончательно спасая уже погубленную Пруссию.

Пройдет чуть больше месяца, Екатерина II свергнет Петра III и сама сядет на престол. Одним из первых ее поступков будет разрыв союзного договора с Фридрихом, но победоносное завершение войны уже невозможно. Не будет и русской Пруссии, русских городов Берлина и Кенигсберга.

У некоторых историков есть такая версия, что Петер Ульрих, Петр III Федорович, вовсе не глуп и не нелеп. Что, напротив, он вовсе даже необычайно умен и хитер, и что его жалкое прекращение Семилетней войны — верх государственной мудрости. Мол, ну не нужна была России всякая там Пруссия!

Порой в качестве акта государственной мудрости подается и такой факт… День на второй или на третий своего императорства Петр III бросил датскому послу: мол, попользовались вы моим Шлезвиг–Гольштейном! Хорош! Теперь я император Российской империи и отберу у вас мой Шлезвиг.

Чаще всего этот вопль объясняют просто: вот, мол, гольштейнский ефрейтор на троне, российскую армию способен был использовать только на то, чтобы отвоевать родной Гольштейн у Дании. Шлезвиг ему был важнее Российской империи.

Ну и конечно же — дикий человек на троне, к тому же совершенно не умевший сдерживать минутные порывы. Захотелось ему — и ляпнул, нет бы начать подготовку к войне в строжайшей тайне.

А вот иные историки объяснят все так: мол, как раз в Шлезвиг- Гольштейне находится город Киль и запирает он Кильский канал, рассекающий все основание Ютландского полуострова, от Северного моря до Балтики. Кто владеет этим полуостровом, тот может вести свои корабли не вокруг всей Дании, через проливы Скагеррак и Каттегат, а гораздо более коротким путем. Якобы Петр III это понимал и учитывал [19, с. 80–82].

Спорить не буду. Тем более, ведь и в этом случае получается, что Петр III — тоже страшный империалист. Только у него свой, особенный способ строить империю — не понятый косными, тупыми современниками.

А самое главное, ни у кого не вызывает ни малейшего сомнения, что будет приказ — и русская армия завоюет Шлезвиг–Гольштейн, загнет салазки Дании. Не сомневается Петр III. Не сомневаются армия и гвардия. Не сомневаются датчане — услышав крик Петра Федоровича, они судорожно готовятся к войне.

В способности русской армии бить армии европейских государств не сомневается никто. Любопытно …


ОСТЗЕЙСКИЕ НЕМЦЫ


Ostsee — так в Германии называют Балтийское море. В буквальном переводе — «восточное озеро», или «восточное море». Ostseegebiet — район восточного моря, Прибалтика.

Остзейский немец — это немец, постоянно живущий в Восточной Пруссии, в Курляндии, В польском Поморье или в русских землях Новгорода и Пскова. Словом — это немец, живущий в Ostseegebiet — в районе Балтийского моря.

Остзейские немцы отличались от большинства остальных, и не в самую лучшую сторону.

Восточные германские государства несравненно менее культурны, чем западные германские государства в Рейнской области, в Баварии или, скажем, герцогство Вестфальское. Разница между культурным уровнем западных и восточных германцев огромна.

Торговые города на западе гораздо увереннее заявляли о независимости от герцогов и королей; университеты в Майнце, Кельне и Франкфурте становились заметны во всей Европе. Дворянство теряло привилегии и на глазах обуржуазивалось.

На востоке Германии все и примитивнее, и куда менее цивилизовано. К востоку от Эльбы, как в Чехии, Польше, Венгрии, с XV века нарастала эксплуатация крестьян. Росла барщина, достигая 5–6 дней в неделю; крестьян сгоняли с земли, чтобы увеличить барскую запашку. В некоторых государствах Восточной Европы (Мекленбурге, Померании, Польше) даже разрешал ось превращать крепостных в дворовых людей, лишая их земли, продавать без земли, менять и дарить. Историки говорят об особом явлении: о «втором издании крепостничества».

Историки справедливо говорят и о причинах, породивших это явление: о росте капиталистических отношений, заставлявших помещика выбрасывать на рынок как можно больше товарного хлеба, превращавшего и саму землю, и рабочую силу в простые средства производства. Только вот капитализм–то был везде, а в Германии, обратите внимание, «второе издание крепостничества» было вовсе не везде, а только к востоку от Эльбы.

Остзейские немцы жили в стране несравненно более отсталой и менее культурной, чем немцы остальной Германии. Но Остзейский край — часть исторической Германии. Немцы из Остзее старались получать образование в университетах Германии. Георг Вильгельм Pихман, знаменитый сотрудник Ломоносова, учился в Галле и в Иене.

Мои предки происходили из общественной среды, в сравнении с которой дворянство было племенем небожителей. Но и мой прадед, Эдуард Шмидт, взял жену из–под Гамбурга; подданный Российской империи, он сознательно поехал в Германию, искать там жену.

Историческая Германия вовсе не кончается ни на Эльбе, ни даже в Кенигсберге. Часть людей исторической Германии стала русскими подданными, никуда не переселяясь и не меняя образа жизни. Они не приехали в Российскую империю — это империя пришла к ним.

Так же точно, как Вроцлав одновременно был Бреслау, а Гданьск — Данцигом, немецкий Вильно поляки называли Вильной, а литовцы — Вильнюсом.

Так Мариенбург латыши назвали Алуксне, а эстонский «Датский холм», Таллинн, немцы называли по–своему — Ревель.

В 1030 году Ярослав Мудррый захватил старое поселение эстов — Тарту и назвал его городом Юрьевом. В 1215 году немцы захватили Юрьев, город с эстонским и русским населением. В 1223 году эсты восстали, а из Новгорода прибыл помогать им ограниченный контингент воинов–интернационалистов — 200 воинов во главе с князем Вячко. Контингент не помог — в 1224 году город стал окончательно немецким и стал называться Дорпат, или Дерпт. Что не помешало русским называть его Юрьевом, а эстонцам — Тарту.

Как ни уступали остзейские немцы в общей культуре немцам из Вестфалии и Баварии, Пфальца и Саксонии, но все же они были намного цивилизованнее местных народов. И многому их научили.

Лидия Койдула — имя ритуальное в Эстонии. Койдула — это создательница литературного эстонского языка. Койдула первая из эстонцев стала писательницей и драматургом. Койдула — это «эстонская поэтесса и драматург», «многие ее стихи стали популярными песнями», а «ее творчество достигло расцвета в атмосфере национального движения 60–80 гг. Романтическая поэзия К. — страстное выражение любви к родине, к порабощенному прибалтийскими баронами народу» [20, с. 393].

Все это чистая правда; Лидия Койдула — яркий представитель романтического эстонского национализма. На ее могиле в Пярну–Пернове нет даже дат рождения и смерти. Написано только «Койдула», а кто такая Койдула — это должен знать всякий эстонец.

Только вот насчет «прибалтийских баронов», поработивших эстонский народ, надо бы поосторожнее — потому что Лидия Койдула — это псевдоним Лидии Эмилии Флорентины Янзен (1843–1886). Этнической немки.

Почти с таким же пиететом говорят в России о Литке, Коцебу, Врангеле, Мидцендорфе… Словом, об огромной плеяде русских мореплавателей и пyreшественников, составивших славу Российской империи и русской науке. Порой их даже называют русскими… как Франца (Федора) Петровича Литке рекомендуют «Выдыющимся русским мореплавателем» [21, с. 247], а Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена (1779- 1852) — «Знаменитым русским мореплавателем» [22, с. 449].

Лютеранин, сказавший первое «мама» по–немецки, Фаддей Фаддеевич хохотал бы до упаду, доведись ему прочитать эту статейку про себя.

Еще более ярок Отто Евстафьевич Коцебу (1788–1846), который не только много и успешно плавал, открывал целые архипелаги, но еще и собрал огромный этнографический материал о чукчах, аляскинских индейцах, эскимосах, алеутах, индейцах Калифорнии, жителях островов Тихого океана.

Он первым обратил внимание на одинаковое геологическое строение Чукотки и Аляски и высказал мнение о геологической молодости Берингова пролива.

Именем этого русского немца назван залив на Аляске. Название сохранилось до нашего времени. А сам он написал интересную до сих пор книгу [23].

Ну и Миддендорф, без которого трудно представить себе изучение Таймыра; Врангель, именем которого назван остров к северу от Чукотки. Крузенштерн, барон Толль… Нет, всех перечислить невозможно, да и не нужно.

Жаль, что после Второй мировой войны Остзейский край, прибалтийская Германия, исчез. Но в Российской империи этот край, часть исторической Германии, составлял часть имперских земель.



Примечания:



1

Такова была последовательность (нем.).



12

Натиск на Германию (нем.).



13

Как видно, чухон московиты попросту перерезали; если это некая клевета на славное воинство Петра, я рад буду услышать другое объяснение этому «вести было трудно, потому привели меньше».









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх