Гибель Александра II стала страшной потерей для России. Несмотря на давление консерваторов, многочисленные, казалось бы неразрешимые проблемы, появившиеся уже в ходе реформ, Александр II упорно шел вперед. Время сделало его выдающимся реформатором, который, вероятно, нашел бы способ разрешить главное противоречие между самодержавием и обществом, десятилетиями раздиравшее Россию. Александр II сумел встать над консерватизмом и радикализмом и уверенно вел страну по пути, на котором западные, либеральные ценности не входили в жестокое противоречие с русскими традициями, а самодержавие – прежде душитель всех либеральных начинаний – становилось их источником. Но судьба не дала царю продолжить этот взвешенный и перспективный курс…

После гибели Александра II на престол вступил его старший сын Александр Александрович. В день смерти отца Александр III, окруженный плотным конвоем, стремительно покинул Зимний дворец и укрылся в Гатчине, ставшей на долгие годы его убежищем. Новый император боялся покушений, сделавших кошмаром жизнь его семьи с середины 1860-х годов. По той же причине он на два с половиной года отложил коронацию в Москве. У дверей «гатчинского затворника» – так его называли в обществе – круглосуточно дежурила охрана. Одиннадцатого марта 1881 года К. Победоносцев писал своему бывшему воспитаннику, чтобы он перед сном лично запирал за собою двери, «не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до выходной». Кроме того, следовало «непременно наблюдать каждый вечер перед сном, целы ли проводники замков. Их легко можно подрезать». Самодержец должен был ежевечерне сам проверять «под мебелью, все ли в порядке».

После таких советов можно поверить в слухи, будто вокруг Аничкова дворца в Петербурге, где останавливался царь, была устроена подземная галерея с электрическим освещением, чтобы бомбисты не сделали подкоп под дворец. И в самом деле, Александру III было кого бояться. В 1880-е годы не менее пяти раз народовольцы готовили покушения (среди их участников был брат Ленина, Александр Ульянов). Неудивительно, что в подобной атмосфере, при таком умонастроении Александр III жил замкнуто и нередко прикладывался к бутылке в компании со своим генерал-адъютантом. А между тем он, наследник престола, так любил жизнь и все ее наслаждения! Он был страстным рыболовом и охотником (убил десятки зубров в Беловежской пуще), много ездил, любил компанию друзей.

Н. Борель. Император Александр III.

Человек, как писал С. Ю. Витте, «совершенно обыденного ума, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования», Александр III был по-своему ярок и выразителен. Как писал знавший его Витте, в каком бы костюме он ни вошел в комнату, он не мог бы остаться незамеченным. Император «не был красив, по манерам был, скорее, медвежатый», а больше всего походил на «большого русского мужика из центральных губерний… и тем не менее он своей наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и вместе с тем твердость, несомненно импонировал» окружающим. Он был страстный рыболов и охотник, любил хорошо выпить и вкусно закусить. Его слово было законом для всех членов разросшейся семьи Романовых. Все «шалуны» из Романовых страшно боялись Александра. Они знали, что он был нетерпим ко всяческим проявлениям «вольностей» и супружеской неверности в царской семье, считал, что первая семья России должна быть для всех образцом, примером достойного, христианского поведения. Именно поэтому он осуждал отца за связь с Юрьевской.

К. П. Победоносцев.

Действующие лица

Константин Победоносцев

Константин Петрович Победоносцев (1827—1907), профессор права, автор классического труда «Гражданское судопроизводство», получил прекрасное образование, служил в Сенате, был учителем будущего императора Александра III и самым боль шим авторитетом для него. В начале карьеры чиновника он принадлежал к либералам, но уже с середины 1860-х годов перешел в лагерь консерваторов. Во многом это было связано с впечатлением, которое произвели на него покушение Каракозова и польское восстание 1863 года. Тогда сомнения в правильности избранного властью пути закрались в головы многих людей, вначале поддержавших реформы. Победоносцев опасался, что западнические реформы приведут к разрушению традиционного уклада русской жизни, основанной на «народной вере» в царя, и всего порядка. «Как бы ни была громадна власть государственная, – писал он, – она утверждается не на ином чем, как на единстве духовного самосознания между народом и правительством, на вере народной: власть подкапывается с той минуты, как начинается раздвоение этого на вере осознанного сознания». Честолюбивый и волевой, он сделал карьеру при Александре III, став обер-прокурором Священного синода. На этом вполне идеологическом посту он начал борьбу с призраками революции, с разрушением «сознания, основанного на народной вере», встал на путь осознанного и разумного консерватизма. Основные идеи, которые он внушал царю, заключались в том, что главным достоинством унаследованного от прошлого порядка является тесная связь верховной власти и народа, что в России «самодержавие народное», теплое, близкое душе русского народа, основанное на православии. Без самодержавия Россия не сможет жить, что оно, вместе с православием, является основой самобытной русской жизни, и эти отношения нужно сохранять во что бы то ни стало. России не нужны нововведения, земства, которые разобщают людей. Не нужны России, привыкшей к единству с государем, разные «говорильни для произнесения растлевающих речей». Победоносцев называл конституцию «великой ложью нашего времени» и считал, «уж лучше революция русская и безобразная смута, нежели конституция. Первую еще можно побороть вскоре и водворить порядок в земле, последняя суть яд для всего организма, разъедающий ее постоянно ложью, которую русская душа не принимает». Этих идей придерживался и новый император, как-то сказавший: «Конституция? Чтобы русский царь присягал каким-то скотам?»

При этом Победоносцев не был примитивен, как порой его изображали, хотя в его внешности, повадках было что-то необычайное, даже зловещее, некоторым он казался страшной ночной птицей. Он был человеком бескорыстным, честным, прямым, чуждым закулисных придворных интриг. Близко стоявший к царю, он не был типичным царедворцем, не любил болтовни, роскоши. Сквозь его суровость и сухость проглядывала доброта, искренняя любовь к Александру III. Настаивая на консервации старого режима, он понимал, что его усилия тщетны, что царская власть все дальше и дальше от народа, что Россия уже вошла в роковую для нее стадию. В 1900 году он писал, что страна идет «на всех парах к конституции и ничего, никакого противовеса, какой-либо мысли, какого-либо культурного принципа нет», что Россия обречена на крах.

Как нередко бывало, наследник придерживался взглядов, противоположных отцовским. С ранних лет он был противником реформ западного толка, врагом любых институтов и начинаний, способных изменить режим неограниченного самодержавия. Да и по складу своего характера он не был, как отец, реформатором и мыслителем. Словом, с началом царствования Александр III отстранил от власти всех министров своего отца во главе с Лорис-Меликовым и резко изменил политику.

Многие надеялись, что Александр III помилует во имя общего примирения убийц Александра II. Однако дело народовольцев закончилось вынесением смертного приговора. Новый император сказал, что если бы покушались на него, он бы простил, но убийц отца простить не может, и, кроме того, милосердие воодушевило бы других, новых преступников. А. Желябов, С. Перовская, Н. Рысаков, Т. Михайлов и Н. Кибальчич были публично повешены.

В стране устанавливался жесткий полицейский режим, подкрепленный «Положением об усиленной и чрезвычайной охране». В конечном счете с помощью провокаций, перевербовки революционеров, когда во главе боевиков оказался агент тайной полиции Сергей Дегаев, властям удалось переломить ситуацию, справиться с бомбистами-народовольцами. Но это не успокоило царя, он по-прежнему боялся покушений. Согласно легенде, как-то раз Александр III, неожиданно войдя в караульное помещение, увидел, как офицер стражи барон Рейтерн что-то быстро спрятал за спину, и, не раздумывая, застрелил барона. Потом оказалось, что тот прятал от царя не револьвер или бомбу, а всего лишь зажженную не к месту папиросу.

С давних пор Александр III не одобрял общее направление идей своего отца. Он был принципиальным противником политики Александра II. С первых дней царствования Победоносцев советовал царю: «Новую политику надобно заявить немедленно и решительно. Надобно покончить разом, именно теперь все разговоры о свободе слова, о своеволии сходок, о представительном собрании. Все это ложь пустых и дряблых людей, и ее надобно отбросить ради правды народной и блага народного».

С началом царствования Александра III наступила так называемая эпоха «народного самодержавия», во многом придуманная в пику западническому направлению политики Александра II. Ярым проводником идей «народного, самобытного, теплого самодержавия», связанного с народом «живым звеном» дворянства, стал издатель «Московских ведомостей» М. Н. Катков. Он же написал проект манифеста 29 апреля 1881 года, известный как «ананасовый» из-за высокопарных слов в нем: «А на нас возложить долг самодержавного правления».

С этого манифеста началось наступление на реформы Александра II и на всякий, даже умеренный, либерализм. Влияние Каткова было огромным; вместе с Победоносцевым и министром внутренних дел Д. А. Толстым они составляли фактически правящую в стране группировку. Благодаря им были смещены либеральные министры, введен реакционный университетский устав, который упразднил автономию университетов, стеснил условия учебы и жизни студентов.

Созвучно этим идеям переодели, точнее, «русифицировали» армию. Вместо лихой европейской униформы в армии появились так шедшие Александру III и удобные полукафтаны, шаровары, цветные кушаки, барашковые шапки, словом, как называли ее армейские офицеры, «мужицкая форма». Большинство придворных, чиновников и офицеров отпустили окладистые бороды (видел бы это Петр I!). Сам Александр III не был воинственным и кровожадным, он не любил даже ездить верхом, а когда без этого было не обойтись, взгромождался на огромного немецкого тяжеловоза. Знаменитый памятник Александру III Паоло Трубецкого был необыкновенно точен и реалистичен в передаче личности этого человека.

Установление режима «народного самодержавия» привело к усилению русификации на окраинах, разжиганию великорусского национализма. Император недолюбливал иностранцев, да и своих собственных подданных из инородцев. Время Александра III ознаменовалось началом массовых еврейских погромов. Впрочем, власти сурово обходились с погромщиками и укрощали их силой оружия, потому что Александр III, несмотря на свои националистические взгляды, рассматривал погромы как антиправительственные беспорядки, как бунт. Ему приписывают высказывание:

«Когда бьют евреев – сердце радуется, но допускать этого не следует». Но общая обстановка в стране благоприятствовала росту антисемитизма. При Александре III были ужесточены условия приема еврейских детей в учебные заведения, введены ограничения для евреев на ряд профессий, а в 1891 году из Москвы были насильственно выселены почти 20 тыс. евреев.

Императрица Мария Федоровна.

Действующие лица

Мария Федоровна

Датская принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмар (родилась в 1847 году) была невестой наследника престола – великого князя Николая Александровича, старшего сына Александра II. Они познакомились в 1864 году и были помолвлены. Однако тот еще до свадьбы неожиданно заболел и умер в Ницце весной 1865 года (от последствий падения с лошади). В Ницце, у тела своего жениха, Дагмар познакомилась с младшим братом покойного, Александром. Дагмар писала отцу о последних часах Николая, который перед смертью пришел в себя и узнал свою невесту: «Никогда, никогда я не смогу забыть взгляд, которым он посмотрел на меня, когда я приблизилась к нему…». И далее она пишет о младшем брате покойного: «…Саша, который любил его так возвышенно и не только как брата, но и как единственного и лучшего друга». На Александра, ставшего после смерти старшего брата наследником престола, Дагмар произвела сильное впечатление, и он попросил отца написать в Копенгаген с предложением руки и сердца Александра. Ответ был положительный, и в 1866 году цесаревич приехал в Данию. Объяснение, точнее, ответ Дагмар на предложение Александра, было скорым и даже бурным для северянки. Сам Александр так описывал происходившее:

«…Тогда я решаюсь начать и сказал ей: говорил ли с Вами король (отец принцессы Христиан IX. – Е. А.) о моем предложении и о моем разговоре? Она меня спрашивает: о каком разговоре? Тогда я сказал, что прошу ее руки. Она бросилась ко мне обнимать меня… Я спросил ее: может ли она любить еще после моего милого брата? Она отвечала, что никого, кроме его любимого брата, и снова крепко меня поцеловала. Слезы брызнули и у меня, и у нее…».

В сентябре 1866 года Дагмар впервые высадилась на русскую землю и вскоре приняла православие, став Марией Федоровной, а в октябре венчалась с Александром. Женщина хотя и не особенно красивая, но изящная, всегда элегантно и со вкусом одетая, умная, веселая, Минни (так ее звали дома, у родителей, так ее называл и муж) была счастлива в семейной жизни, родила шестерых детей и не расставалась с мужем – они вместе ездили даже на медвежью охоту. Александр III и Мария Федоровна были замечательной парой, отношения которой никогда не омрачались – так крепко они любили друг друга и до конца сохранили нежные чувства и верность. Правда, ей было непросто привыкнуть к России, к особенностям церемонной жизни русского императорского двора. Это так отличалось от простой, либеральной и сердечной жизни Фреденсборга – датской королевской резиденции. Не раз она спорила с мужем, который, такой ласковый и добрый к ней, проявлял грубость к окружающим их людям. Да и впоследствии, в царствование сына Николая, в Марии чувствовался либеральный дух Фреденсборга, шла ли речь о симпатиях к С. Ю. Витте или о защите автономии Финляндии, которую стал грубо нарушать ставленник Николая генерал-губернатор Н. И. Бобриков. И все же письма, которыми обменивались супруги, до сих излучают тепло их взаимной любви, полны забот друг о друге, ожиданий скорой встречи. Мария Федоровна была женщиной доброго, кроткого характера. Вместе с тем она обладала умом, волей, интересом к политике. Император ценил жену и часто советовался с ней о делах внешней политики, так как многие из этих дел касались как семьи Романовых, так и родственных коронованных семей Европы: сестра Марии Федоровны, Александра, была замужем за наследником английского престола принцем Эдуардом (он стал королем в 1901 году). Их брат Вильгельм вступил на греческий престол под именем короля Георга I. Правда, в общении с женой на политические темы царь в одном бывал настороже: Минни, при всей ее мягкости и кротости, никогда не могла скрыть своей нелюбви к пруссакам, Германской империи вообще, которая жестоко обидела маленькую Данию, отобрав у нее ряд важных территорий. Позже, с началом Первой мировой войны она уже не церемонилась в выражении своих чувств: «В течение пятидесяти лет я ненавидела пруссаков, но теперь питаю к ним непримиримую ненависть».

Мария Федоровна родила шестерых детей, из которых выжили пятеро. В 1868 году родился сын Николай (будущий Николай II), в 1869 году – Александр (умер в два года), а потом родились Георгий, Ксения, Михаил. Последней появилась на свет Ольга. Семья была дружная, в ходу были домашние прозвища, подчас забавные. В переписке супруги назвали друг друга «душка Саша», «моя душка Минни». Николай был «Ники», Георгий – «Жоржи», Михаил – «Мишкин», Ольгу, а до этого рано умершего Александра, звали «Бэби». Вслед за своим мужем она крайне недоброжелательно относилась к морганатическому браку Александра II с княжной Долгорукой (княгиней Юрьевской) и в этом даже превзошла своего мужа, который открыто перечить отцу не смел. Даже после того, как Александр повенчался с Юрьевской и пытался наладить мир в семье, Мария ни за что не хотела, чтобы ее дети даже близко подходили к детям императора от Юрьевской. Как она рассказывала одной из придворных, «у меня их крали как бы между прочим, пытаясь сблизить их с ужасными маленькими незаконнорожденными отпрысками». А речь, в сущности, шла только о совместных играх детей в свободное дачное время. «И тогда – с пафосом рассказывала Минни, – я поднялась как настоящая львица, защищающая своих детенышей. Между мною и государем разыгрались тяжелые сцены». Как известно из других источников, на самом деле конфликт разрешился тем, что император как-то раз устроил невестке головомойку, и она попросила у него прощения и подчинилась его воле.

После смерти мужа, став вдовствующей императрицей, она не сумела найти общий язык с женой сына Николая II Александрой Федоровной. Почти сразу же между ними возникла неприязнь. Как считали многие, вдовствующая императрица играла слишком большую роль при сыне-императоре, заслоняя собой невестку. И это отражалось даже в придворном церемониале: на императорских выходах в первой паре обычно выступали император с матерью – вдовствующей императрицей, а «действующая» императрица шла во второй паре с кем-либо из великих князей. Как писал брат Александры Федоровны герцог Эрнст-Людвиг, «императрица Мария была типичной свекровью и императрицей. Должен сказать, что Аликс, с ее серьезным и твердым поведением, была нелегкой невесткой для такой честолюбивой свекрови… Ники, со своим тонким чувством такта, все время пытался найти какой-то modus vivendi, но всякий раз не мог преодолеть железную волю своей матери».

Несомненно, Александра Федоровна завидовала популярности свекрови, ее влиянию в придворной среде и в обществе, и между женщинами, в сущности, шла борьба за влияние на Николая – человека слабого и скрытного. Мария, несомненно, пыталась навязывать свою волю сыну, корректируя его политику в более либеральном духе, чем тот, который был характерен для окружения царя. Исследователи считают, что во многом благодаря Марии Федоровне осенью 1905 года царь сделал председателем Совета министров Витте, которого она считала «гениальным человеком с ясной головой». Это привело к важным политическим реформам. Но примерно с 1905 года влияние Марии на сына начинает ослабевать, и Николай безраздельно подпадает во власть своей Александры Федоровны, что сказалось на общем духе николаевского царствования последних лет. Как и многие другие здравомыслящие люди, вдовствующая императрица пытается бороться с влиянием Распутина на царскую семью. Это, в свою очередь, приводило к обострению отношений с невесткой и охлаждению отношений с сыном. Так, несмотря на протесты Марии Федоровны, следуя советам жены и Распутина, император в 1915 году берет на себя верховное главнокомандование. В своем дневнике она пишет: «Он совсем не понимает, какую опасность и несчастье это может принести нам и всей стране». Действительно, дальнейшее развитие событий показало ошибочность этого шага для репутации монархии и государя. Впрочем, можно понять и Николая, который – далеко не юноша – уже тяготился советами матери, ее претензиями и протестами. Она же поступала, как ей казалось разумно, исходя из эсхатологической логики, типичной для любящих и властных матерей. В начале 1914 года она говорила министру финансов В. Н. Коковцеву:

«Поймите меня, насколько я страшусь за будущее и какие мрачные мысли владеют мною. Моя невестка не любит меня и все думает, что у меня какое-то ревнивое отношение к моей власти. Она не понимает, что у меня одно желание – чтобы мой сын был счастлив, а я вижу, что мы идем верными шагами к какой-то катастрофе и что государь слушает только льстецов и не видит, что под его ногами нарастает что-то такое, чего он еще не подозревает».

Теперь мы, конечно, не знаем, можно ли было спасти Россию и династию, следуя советам вдовствующей императрицы, но уже точно знаем, что следование советам Александры Федоровны блага стране и династии не принесло…

Как катастрофу пережила вдовствующая императрица отречение сына от престола. После разговора с сыном в Могилеве 3 марта 1917 года она писала дочери Ксении: «Everything too sad, not be believed. My hearts bleeds (Все слишком ужасно, надеяться не на что. Мое сердце кровью обливается)». И хотя последнее высказывание 70-летней женщины нужно понимать фигурально, горе ее было вполне искренне.

Мария Федоровна намного пережила не только мужа, но всех (кроме дочери Ксении) своих детей, многих внуков и закончила жизнь в 1928 году в Дании. От большевиков ее спасли англичане, вывезя из Крыма в 1919 году на специально присланном крейсере «Мальборо». При этом императрицу пришлось долго уговаривать. Несмотря на месяцы домашнего ареста и непосредственную угрозу жизни, она не хотела покидать Россию, для нее уже давно не было другой родины. Фотоаппарат донес до нас ее облик в тот момент, когда она в апреле 1918 года вступила на борт «Мальборо»: одинокая миниатюрная фигурка на фоне орудий главного калибра. Она в черном дорожном платье, ее лицо непривычно замкнуто, руки заложены за спину. Она неотрывно смотрит скорее всего на удаляющийся за горизонт крымский берег. Навсегда покидая Россию, она, вероятно, испытывала те же чувства, что и в 1888 году, в день страшной катастрофы царского поезда под Борками. Тогда она написала брату, что сразу после крушения поезда «был самый ужасный момент в моей жизни, когда… я поняла, что я жива, но что около меня нет никого из моих близких. Ах! Это было очень страшно». Но тогда произошло чудо – все близкие ее остались живы. В 1919 году чудо не повторилось…

Александр III вошел в официозную историю России как «Миротворец». Отчасти это объяснялось осторожностью и невоинственностью государя, отчасти тем, что он умел найти компромиссы, не увязая в тягостных для России союзах. Но все-таки поиск союзников был главной проблемой России при Александре III, как и при его отце. Берлинский конгресс, которым закончилась Русско-турецкая война, не принес дипломатических успехов России, а расчет на то, что пролитая во имя славян русская кровь позволит заправлять на Балканах, не оправдался. Отношения с Румынией, Сербией, а потом и с Болгарией испортились. В итоге болгарским князем (царем) стал Фердинанд Кобургский, сторонник Австро-Венгрии и Германии. Сначала возлагали большие надежды на дружбу с Германией. В 1881 году был заключен Союз трех императоров (России, Австро-Венгрии и Германии). Но дружба не удалась из-за торгового соперничества стран и из-за недружественной для России позиции Германии на Балканах, где Германия имела более близкого, но враждебного России союзника – Австро-Венгрию. К концу 1880-х годов союз существовал только на бумаге, и Россия волей-неволей стала искать сближения с республиканской Францией, заинтересованной в антигерманском союзе с любой сильной державой. В 1891 году Александру III пришлось стоя выслушать ненавистную всем монархам и монархистам «Марсельезу». Французская эскадра с дружеским визитом прибыла в Кронштадт, где ее торжественно встречал царь.

Союз с Францией стал на долгие годы основой европейской политики России. Союз был полезен и для Франции – Россия сумела дважды удержать Германию от нападения на Францию, за что французы были благодарны Александру III. Памятником заключенного в 1893 году франко-русского союза является открытый тогда же в Париже мост Александра III.

Неудивительно, что и экономическая политика правительства Александра III состояла во многом в ревизии реформ 1860-х годов и выработке экономической доктрины «народного самодержавия», основанной на усилении власти государства во всех сферах. Это привело к усилению контроля за земствами и другими выборными органами. Однако влиятельному министру финансов либералу Н. Х. Бунге долго удавалось сохранять свое место и проводить реформы. Благодаря ему в России было принято необходимейшее в условиях развития капитализма фабрично-заводское законодательство, он стал и «отцом» налоговой реформы. При нем отменили введенную еще в 1724 году и уже давно ставшую архаичной подушную подать. Бунге пытался добиться и отмены паспортной системы, мешавшей передвижениям рабочей силы.

Однако с заменой Бунге ставленником Каткова, И. В. Вышнеградским, идея об усилении роли государства в экономике стала главенствующей. Был принят протекционистский таможенный тариф, что привело к росту доходов от пошлин в казну. Власти регулировали хлебные тарифы, контролировали банковскую деятельность. Изменилась железнодорожная политика: частные дороги стали выкупать в казну, повысили доходность казенных дорог. Их акции выросли в цене. Политику Вышнеградского продолжил С. Ю. Витте, в 1892 году сменивший его на посту министра финансов.

Отмена крепостного права и другие либеральные реформы не могли не повлиять на социальную структуру русского общества и, в особенности, на дворянство. Оно сыграло огромную роль в развитии русской государственности, военного дела, а также культуры и вообще в расцвете интеллектуальной жизни страны в XIX веке. Из среды дворянства вышли большинство просветителей, крупных коллекционеров, меценатов, собирателей, немало художников, архитекторов, артистов. Великая русская литература на значительном отрезке своей истории в XVIII—XIX веках была почти исключительно дворянской.

Дворяне составили и основу русской интеллигенции, которая формировалась в это время и в которую они входили по призванию, желая «послужить народу» в качестве земских врачей, учителей, инженеров. Из среды дворянства вышли первоначально большинство революционеров. Именно дворянство первым впитало идеи Просвещения и Французской революции, составляло тайные общества декабристов, интеллектуальные кружки 1830–1850-х годов. Из среды дворянства (в том числе высшего) вышли выдающиеся реформаторы времен Александра II. Тем не менее революционные организации «Земли и воли», «Народной воли», а потом и марксистские кружки включали в себя немало дворян, порвавших со своим классом. Самым ярким примером стал дворянин Владимир Ульянов (Ленин).

И хотя многие русские мыслители первой половины XIX века (в том числе и А. С. Пушкин) считали дворянство главным источником интеллектуальных сил, оплотом чести и опорной силой государства, время дворянской исключительности с середины XIX века начало проходить. Да уже и в конце XVIII века в жизни русского общества усиливается влияние новой прослойки – так назывемых «разночинцев», выходцев из разных слоев русского общества. Талантливые, способные дети священников, купцов, солдат, крестьян, «инородцев» выбиваются наверх, начинают играть все более заметную роль в интеллектуальной, культурной и даже политической жизни страны. В рассматриваемую эпоху более приспособленные, чем дворяне, к жестоким условиям борьбы за выживание, получив образование в России и за границей, они становятся ведущими инженерами, литераторами, формируют новую интеллектуальную элиту России, приобретают экономическую независимость и богатство.

Впрочем, отмена крепостного права привела не только к упадку дворянства, не только к вымиранию дворянских гнезд и семей, но и стала стимулом для развития и обновления русского дворянства второй половины XIX – начала XX века. Лишенные доходов с крепостных, наиболее способные дворянские отпрыски устремляются получать образование. И уже к концу XIX века они успешно конкурируют с разночинцами в самых разных профессиях – от инженеров и врачей до издателей и литераторов. Доля выходцев из дворян среди деятелей русской культуры Серебряного века весьма значительна, а влияние огромно.

Не были лишены дворяне по происхождению и предпринимательской жилки. Постепенно из самых разных слоев прежнего феодального общества формируется буржуазия. В XVIII веке ее развитие тормозила политика власти, которая, с одной стороны, всячески поощряла предпринимательскую деятельность с помощью бесплатной передачи промышленникам земель, недр, даже крепостных крестьян, но, с другой стороны, всячески регламентировала их предпринимательскую деятельность, препятствуя конкуренции и развитию свободного рынка товаров и рабочих рук. В итоге длительное время после петровских реформ, которые на первый взгляд привели к невиданному бурному развитию промышленности, к свое образной «индустриализации» страны, русская буржуазия по осознанию своего места в обществе, своей силы не поднималась над уровнем купцов. Русские предприниматели XVIII – первой половины XIX века были либо носителями сознания купечества с его узкими требованиями, либо стремились получить дворянство и слиться с правящим классом. Такова судьба талантливых предпринимателей XVII—XVIII веков Строгановых и Демидовых, уже во втором-третьем поколении утративших традиции и образ мышления своих предприимчивых предков.

Но такое положение постепенно меняется. Бурное развитие капитализма во второй половине XIX века благоприятствует внедрению людей недворянского происхождения, разночинцев, купцов в предпринимательство, промышленное и железнодорожное строительство, банковское дело. Владельцы крупнейших банкирских домов России этого времени братья Рябушинские были выходцами из старообрядцев, бароны Гинцбурги, «железнодорожный король» Самуил Поляков происходили из традиционных еврейских семей. Вообще, развитие банковского капитала было решающим для расширения производства. Первые банки в Петербурге появились при императрице Елизавете Петровне. Уже тогда определились два главных направления банковской деятельности – поддержка купечества и предпринимателей и поддержка дворянства для сохранения ими землевладения.

Однако, как и в других областях жизни, переломными для банковского дела стали 1860-е годы. Главной особенностью перемен тех лет стало образование множества частных, акционерных банков и банкирских домов, ориентированных на кредитные операции, разнообразное финансирование промышленного, железнодорожного строительства и торговли (преимущественно за счет акционирования). Во множестве возникали вексельные конторы, общества взаимного кредита, сберегательные кассы, ссудные палаты и другие финансовые учреждения, которые строили новые здания, сверкающие зеркальными стеклами и поражавшие изысканной отделкой.

По-прежнему играла важную роль основанная в 1703 году Биржа, которая несколько раз меняла свое местонахождение, пока в 1816 году не въехала в знаменитое новое здание на Стрелке Васильевского острова. В 1910 году Биржа разделилась на Фондовую и Товарную. Обе были закрыты в 1917 году.

Формировавшаяся в России буржуазия была во многом нерешительна, послушна власти, от которой в российских условиях во многом зависело ее благосостояние.

Здание Биржи в Санкт-Петербурге.

Но постепенно, по мере развития капиталистических отношений в стране, роста богатств буржуазии, увеличения ее возможностей влиять на экономику и политику, возникала некая «критическая масса» требований и чаяний буржуазии, что в годы деятельности Государственной думы (1905—1917) вылилось в довольно четкие идейные программы, в образование буржуазных партий, выдвижение лидеров, сыгравших свою важную роль в ходе революции.

Политические процессы отражали сдвиги в экономике. В течение всего XIX века экономическое развитие страны не было равномерным. С одной стороны, открывались новые фабрики, многие из которых впоследствии составили славу русской промышленности (только в Петербурге: 1841 год – рояльная фабрика Я. Д. Беккера, 1842 год – ювелирная фирма Фаберже, 1856 год – Балтийский судостроительный завод, 1857 год – Металлический завод). Но, с другой стороны, на развитии промышленности отражался общий кризис, в который к середине XIX века вошла страна. Кризис был обусловлен консервативной политикой правительства Николая I. Конечно, и при нем на русские предприятия завозили из Англии новую технику, использовали паровые машины. Однако той бурной промышленной революции, которую в это время переживали Англия, Франция и другие страны Европы, Россия не знала. Только после поражения в Крымской войне, с началом реформ Александра II стали происходить коренные перемены в экономике. В 1860-х годах промышленное и торговое строительство переживало необычайный подъем. Особенно заметно это сказалось на текстильной и тяжелой промышленности. В 1862 году был основан завод Людвига Нобеля (сейчас – завод «Русский дизель»), в 1868 году инженер Н. И. Путилов купил казенный чугунолитейный завод и превратил его в передовое по тем временам предприятие – Путиловский завод (ныне Кировский). В Петербурге, Москве, на Урале, в других местах одно за другим возникали самые разные предприятия тяжелой и легкой промышленности, многочисленные торговые фирмы и дома, кредитные товарищества, акционерные и страховые общества и т. д. Петербург почти сразу же стал городом машиностроения, а потом электротехнической, химической и других развивающихся отраслей промышленности. Особенно высокие темпы промышленного строительства заметны в 1900–1913-е годы. Развитие капитализма в России во второй половине XIX века, появление обширного рынка наемной силы, свободных капиталов, активного промышленного строительства, многих весьма сложных машин, без которых было уже невозможно промышленное производство, – все это вело к формированию рабочего класса. В 1880-е годы были приняты основы трудового законодательства. Постепенно к 1910-м годам в крупных промышленных центрах сложился квалифицированный рабочий класс, появилось и оформилось профсоюзное движение, началась вечная борьба предпринимателей и наемных рабочих за изменения условий найма. В конце XIX – начале XX века возникло немало благотворительных и просветительских организаций, «воскресных» и иных школ, способствовавших просвещению рабочих, формированию у них собственного представления о своем месте в обществе. В среде рабочих выделяется «рабочая аристократия» – наиболее квалифицированные, опытные рабочие и мастера, которые жили не хуже служащих. Но таких рабочих было весьма мало. Россия тогда не была индустриально развитой страной; большую часть рабочих составляли недавние выходцы из деревень, порой тесно связанные с землей, приносившие в город типично крестьянскую психологию, далекую от психологии настоящего пролетария – наемного рабочего не в первом поколении. Именно эта масса и стала в годы революции движущей силой и одновременно орудием в борьбе радикальных политических партий за власть.

Положение женщины в русском обществе с началом XIX века переменилось. Эпоха Просвещения XVIII века не прошла даром для женщин наступившего века. Борьба за равенство просветителей имела прямое отношение к женщине, хотя многие мужчины по-прежнему были далеки от мысли об истинном равенстве с женщиной, на которую смотрели как на существо неполноценное, пустое. Жизнь светского общества была тесно связана с литературой, модным поветрием в которой был в то время романтизм. Женский характер, помимо отношений в семье, традиционного домашнего образования (только единицы попадали в Смольный институт) формировался за счет романтической литературы. Можно сказать, что светскую женщину пушкинской поры создали книги. Романы были некими самоучителями тогдашней женщины, они формировали новый женский идеальный образ, которому, как моде на новые наряды, следовали и столичные, и провинциальные дворянские барышни. На смену женскому идеалу XVIII века – пышущей здоровьем, дородной, полной красавицы, – приходит бледная, мечтательная, грустная женщина романтизма «с французской книжкою в руках, с печальной думою в очах». Ради того, чтобы выглядеть модной девицы томили себя голодом, месяцами не выходили на солнце. В моде были слезы и обмороки. Реальная жизнь, как и здоровье, деторождение, материнство, казалась «вульгарной», «недостойной» истинной романтической девицы. Следование новому идеалу подняло женщину на пьедестал, началась поэтизация женщины, что, в конечном счете, способствовало повышению общественного статуса женщины, росту истинного равенства, что и продемонстрировали вчерашние томные барышни, ставшие женами декабристов.

Вместе с тем XIX век – это время флирта, значительной свободы светских женщин и мужчин. Брак не является святыней, верность не рассматривается как добродетель супругов. Каждая женщина должна была иметь своего кавалера или любовника. На смену «петиметру» – моднику и ловеласу XVIII века – приходит кавалер, копирующий поведение Дон-Жуана. Из дневника приятеля А. С. Пушкина А. Н. Вульфа видно, что любовные приключения для него важны как свидетельства его полноценности и значимости, власти, независимости, легкости, с которой он овладевает женщиной. Вульф упивается умением владеть «искусством страсти нежной», но при этом глубоко не увлекается никем, прагматично замечая, что «связь с женщиной гораздо выгоднее, нежели с девушкою… начав пустыми нежностями… можно надеяться скоро дойти до сущего».

Светские замужние женщины пользовались большой свободой в своих отношениях с мужчинами (кстати, обручальные кольца носили сначала на указательном пальце, и только к середине XIX века оно появилось на безымянном пальце правой руки). При соблюдении всех необходимых норм приличий они не ограничивали себя ничем. Как известно, «гений чистой красоты» Анна Керн, оставаясь замужней женщиной, выданной некогда за пожилого генерала, вела отдельную от него, фактически независимую жизнь, увлекаясь сама и влюбляя в себя мужчин, среди которых оказался А. С. Пушкин, а к концу ее жизни – даже юный студент.

Наметившаяся свобода женщины света в русском обществе проявилась и том, что в XIX веке, начиная с войны 1812 года, многие светские девицы превратились в сестер милосердия, вместо балов щипали корпию и ухаживали за ранеными, тяжко переживая постигшее страну несчастье. Так же они поступали и в Крымскую войну и во время других войн. После подавления восстания 1825 года жены сосланных на каторгу государственных преступников добровольно, сознательно пошли на утрату своего прежнего высокого статуса, разлуку с родителями и даже детьми и все ради того, чтобы разделить и облегчить судьбу своих мужей в сибирской ссылке. Это сочувственно воспринималось обществом. Так получилось, что в тяжелую николаевскую эпоху женщины были даже свободнее мужчин, скованных страхом перед грозной властью. Салоны в Петербурге и Москве были местом относительной свободы, дружеского, откровенного общения.

Среди женщин появилось немало образованных, интеллектуальных особ, бывших душой своих салонов, в которых собирались писатели, артисты. Такой салон был у Авдотьи Панаевой, жившей в одном доме со своим мужем Иваном Панаевым и поэтом Н. А. Некрасовым, бывшим ее сожителем. В доме Панаевых в 1840–1850-е годы бывало столько выдающихся деятелей литературы (Н. Некрасов, И. Тургенев, Л. Толстой, Ф. Достоевский), что там шутили: если рухнет потолок, то погибнет весь цвет русской литературы.

С началом реформ Александра II в 1860-е годы изменилось отношение к женщине вообще. В России начинается долгий и мучительный процесс эмансипации. Из женской среды, особенно из числа дворянок, вышло немало решительных, отважных женщин, которые открыто рвали со своим окружением, семьей, традиционным укладом, отрицали необходимость брака, семьи, активно участвовали в общественной, научной и революционной деятельности. Среди них оказались такие «нигилистки», как Вера Засулич, Софья Перовская, Вера Фигнер и многие другие, входившие в революционные кружки, участвовавшие в известном «хождении в народ» в 1860-е годы, затем ставшие участницами террористических групп «Народной воли», а потом и эсеровских организаций. Женщины-революционерки были порой мужественнее и фанатичнее своих собратьев по борьбе. Они, не колеблясь, шли убивать крупных сановников, терпели издевательства и насилия в тюрьмах, но оставались совершенно непреклонными борцами, пользовались всеобщим уважением, становились лидерами.

Для женщин из демократической, революционной среды стало типичным эпатажное поведение, презрение к обычному поведению светской женщины, а тем более так называемой «кисейной барышни». Считается, что этот тип женщины и девушки впервые описал Н. Г. Помяловский в романе «Мещанское счастье»:

Легкие, бойкие девушки любят сентиментальничать, нарочито картавить, хохотать и кушать гостинцы… И сколько у нас этих бедных кисейных созданий… Читали Марлинского, пожалуй, и Пушкина читали; поют «Всех цветочков боле розу я люблю» да «Стонет сизый голубочек»; вечно мечтают, вечно играют…

Они старались одеваться небрежно, коротко стриглись, носили синие очки, красную рубашку – «гарибальдийку», курили, старались добиться во всем равенства с мужчинами. Если порой это выглядело смешно, то гораздо серьезнее было пробудившееся в женской среде желание учиться, заниматься общественно полезными профессиями. Известно, что еще во времена Екатерины II в Петербурге был открыт Смольный институт благородных девиц, в котором женщины могли получить образование. Но это образование не предполагало участия женщины в общественных профессиях. По-настоящему массовым образование стало только после 1862 года, когда возникли первые четыре казенные женские гимназии. Там училось свыше 1000 учениц. Наряду с казенными гимназиями стали развиваться частные, в которых было больше свободы, инициативы, были отменены наказания. Общество стало иначе относиться к женщинам, искавшим признания в труде фельдшера, акушерки, телеграфистки, бухгалтера, учительницы. Этим профессиям стали учить в специальных школах, на курсах, приравненных к университетам. Женщины пытались не только овладеть обычными профессиями мужчин, но и прорваться в бизнес. Так, в 1863 году в Петербурге возникла первая и единственная в истории русского издательского дела женская переводческая и издательская артель Марии Трубниковой и Надежды Стасовой. Сначала Трубникова принимала активное участие в организации воскресных школ для рабочих, потом образовала кружок таких же, как она, самостоятельных, проникнутых идеями эмансипации женщин. Они и решили начать издавать книги, вникая во все тонкости этой работы. Первой книгой артели, устав которой власти отказались регистрировать, стали сказки Андерсена, а потом – бывшая особенно популярной тогда книга Г. Вагнера «Натуралист на амазонской реке». Кроме типографии, были образованы общество переводчиц, женская переплетная мастерская. Затевая это дело, женщины, вошедшие в сообщество Трубниковой, стремились утвердить за собой право на труд и, что особенно важно, материальную независимость. Эта тенденция стала характерной для жизни России второй половины XIX века. Все больше женщин не только из народа, но и из «общества» шли работать в конторы, швейные мастерские, в библиотеки, книжные магазины.

Новое положение женщины в русской жизни (или, по крайней мере, ее амбиции и желания) неизбежно влияли на повседневность, исподволь меняли статус женщины в глазах мужчины, общества вообще, и это нашло отражение в различного рода пособиях для молодежи. Их примечательно сравнить с положениями «Юности честного зерцала» петровских времен.

Заглянем в источник

Вот выдержка из одного подобного пособия.

«Практическое руководство для дам и мужчин» 1896 года: «Большинство дам получает менее основательное воспитание, чем мужчины, они более поверхностны, менее серьезны и легче утомляются; прекрасный пол предпочитает оживленный обмен мыслей и не любит углубляться в какой-нибудь предмет; веселая, шутливая болтовня приятнее женщинам сухих методических рассуждений. Поэтому если мужчина не хочет надоесть им и показаться педантом, то он должен приспособить свой разговор к этим особенностям их характера… Не следует также вдаваться в другую крайность, вступая с дамами в разговор о незначительных мелочах, чуждых мужчине. Мужчина, который вздумает нравиться дамам, толкуя с ними о чисто женских делах, например, о кухне и туалетах, ничего не выиграет этим, а поэтому покажется неинтересным кавалером. Ошибочно было бы подводить весь женский пол под одну мерку. Есть много молодых девушек, которые интересуются и серьезными вещами, а потому бывают очень довольны, если мужчины заведут с ними более содержательный разговор. Для девушки умной и желающей расширить свой умственный кругозор составляет величайшее удовольствие, когда мужчина в разговоре с нею показывает, насколько он ценит ее ум и считает ее способной заниматься серьезными вопросами…

…Большинство мужчин без того склонны считать женщин ограниченными в умственном отношении, пустыми, аффективными, мелочными, поэтому женщин, которые дорожат своим достоинством, не следует укреплять в этом мнении своею манерою вести беседу. Мы советуем молодым девушкам, чтоб они давали себе труд принимать участие в таких разговорах, которые лежат несколько дальше обыденной сферы мышления, побеждали бы свою робость и показывали обдуманными вопросами, что предмет беседы доступен их пониманию… Для мужчины нет худшего разочарования, как заметить в своей собеседнице небрежное отношение к тому, что он с жаром излагает ей…

Многие мужчины недолюбливают ученых женщин, так называемых «синих чулок», и, разумеется, преимущественно те, которые сами недалеки в науке. Ни один мужчина не простит женщине неприятного сознания, что наряду с ней он кажется невежественным и ничтожным. Поэтому лучше обнаруживать свои познания в тех случаях, когда вы уверены, что они будут оценены по достоинству… В разговоре с мужчинами молодым девушкам следует избегать рассуждений о чувствах, о любви и любовных отношениях, а тем более им не надо самим избирать таких тем, потому что никогда нельзя знать – какой оборот примет беседа на такой скользкой почве… Вместо лести молодой девушке скорее позволительно противоположное. Маленькие колкости из прекрасных уст по большей части нравятся мужчинам, и пикантный спор они почти всегда предпочитают безусловному поддакиванию своим мнениям. Итак, маленькой остроумной пикировкой с мужчиною вы только можете выиграть в его глазах. Напротив того, бессердечное осуждение других, в особенности молодых девушек – своих сверстниц, которым в глаза вы показываете лицемерное дружелюбие, беспощадное раскрытие их недостатков, злорадное высмеивание их слабостей и бесцеремонный разбор всех мелочей в их быту, любопытное выслеживание чужих дел, распространение сплетен, дошедших до ваших ушей, – все это лишь унижает вас во мнении мужского пола. Но доброта сердца, благородство чувств трогают и очаровывают мужчину, хотя бы даже он сам и не обладал этими качествами».

Несмотря на очевидные успехи, идея женского образования официального признания не получила. Университетский устав 1863 года вообще запрещал женщинам входить в университетскую аудиторию. Поэтому многие женщины ехали учиться за границу – в Швейцарию, Францию, Италию. Однако правительство предписало всем женщинам-студенткам вернуться в Россию. Попытки разрешить женщинам учиться в университете наряду с мужчинами даже в начале XX века воспринимались в правительственной среде с подозрением. С. Ю. Витте писал по вопросу о женском образовании: «Это было бы лучшим способом вконец революционизировать высшую школу, так как женщины являются носительницами и вдохновительницами разрушительных идей, как только они вкусят от науки, и потому будут считать себя “развитыми”, а вследствие этого и обязанными быть “передовыми” и врагами всякой “рутины” и “отсталости”».

В сущности, до революции женщины так и не добились общего с мужчинами права на образование. Лишь с 1911 года их стали допускать в университеты в качестве вольнослушательниц, а с началом Первой мировой войны им разрешили получать высшее медицинское образование, но и то отдельно от мужчин. Поэтому жизнь заставляла создавать параллельную систему женского образования, повышая ее уровень. В 1872 году на частные пожертвования открылись Высшие женские врачебные курсы. Там учились молодые женщины из малообеспеченных семей, жившие в крайней бедности. Для многих из них обучение на курсах было единственным шансом вырваться из привычной тягостной обстановки. И хотя сам вид стриженой, нацепившей на нос очки «курсистки», одетой «как попало» (отсюда кличка «синий чулок»), вызывал насмешки у противников женского образования, многие профессора Военно-медицинской академии, а также такие гении русской науки, как Менделеев и Сеченов, понимали значение этого учреждения и безвозмездно вели занятия на женских курсах. Пример врачебных курсов оказался удачен, и в 1878 году в Петербурге открылись высшие женские общеобразовательные Бестужевские курсы с тремя отделениями – естественным, физико-математическим и словесно-историческим. Такие же курсы открылись во многих городах. В 1910 году на курсах училось свыше 5 тыс. женщин, причем треть из них происходила из мещан, рабочих и крестьянства. Ни до, ни после более известного своим высоким уровнем подготовки специального женского учебного заведения в России не было. Начало XX века ознаменовано подлинным прорывом в образовании женщин. Помимо многих высших женских курсов, где готовили воспитательниц, руководительниц физического воспитания, учительниц, женщины прорываются в университеты и институты на правах вольнослушательниц, а в 1911 году получают право сдавать экзамены для получения университетского диплома. В 1914 году в технических вузах было 7% женщин – доля огромная для того времени, ведь противники женского технического образования говорили, что женщина не может быть архитектором, так как ей «взбираться по лестницам трудно при длинных юбках».

Городской особняк во второй половине XIX века перестал быть обиталищем только дворянства. К середине XIX века в особняках начинают селиться не только дворяне, но и состоятельные инженеры, врачи, художники, артисты. Таким был особняк балерины Матильды Кшесинской, построенный А. И. Гогеном в самом начале XX века в модном стиле модерн. Знаменитый архитектор Р. Ф. Мельцер построил в Петербурге, на Каменном острове, особняк в стиле модерн. Создатель дал волю своей фантазии, и его многоэтажный особняк напоминает древние шведские постройки, в нем изящно сочетаются разные материалы: гранит, дерево, кирпич. К концу XIX века городские особняки стали компактнее, условия жизни улучшились: появились водопровод, канализация, электричество. С отменой крепостного права в городских домах меньше стало дворни, появилась немногочисленная наемная прислуга, кухня стала размещаться под крышей особняка. Бельэтаж сохраняет функцию публичной зоны, здесь принимают гостей; порой хозяева дома – адвокаты и врачи – здесь ведут прием клиентов и больных. Семьи же начинают селиться в верхних этажах. Тут располагаются уютные спальни, детские, гардеробные. Полуподвальный этаж занимает прислуга, здесь размещаются хозяйственные помещения.

Во второй половине XIX века многие состоятельные люди стали занимать обширные квартиры в так называемых «доходных домах», которые обычно сдавались им в наем. И хотя такие жилища в крупных городах появлялись уже в XVIII веке, расцвет строительства доходных домов наступил во второй половине XIX века с развитием капитализма, когда потребность в рабочей силе привела к увеличению населения в городах, росту цен на землю, превращению домовладения в выгодный бизнес. Огромные многоэтажные, примыкающие друг к другу дома стали заполнять улицы крупных городов. Внешне их оформляли в каком-нибудь известном стиле – классицизме, барокко, модерне. В таких домах было несколько типов квартир. Дорогие, комфортабельные квартиры для богатых людей (независимо от их социального статуса) располагались в бельэтаже. Порой они занимали целый этаж, имели десятки комнат, зимний сад. Но все же основную массу квартир в бельэтаже занимали люди среднего достатка – адвокаты, врачи, инженеры, офицеры, предприниматели, профессора. К их квартирам вели чистые, украшенные витражами лестницы, на которых стали ставить электрические лифты, сидели швейцары и лифтеры. Обычно в таком доме была и вторая («черная») лестница. По ней ходила прислуга, таскали дрова, выносили помои. В таких домах был водопровод, ватерклозет, электричество, паровое отопление от своей котельной. Не было только горячей воды – для ванны и душа воду грели в дровяной колонке.

Вид дома генерал-губернатора в Москве.

Особенностью доходных домов было то, что в них жили люди разного достатка. Полуподвалы, верхние этажи занимала беднота. Сюда она переселялась из прежних, со времен XVIII века, деревянных домиков, которые сносили, чтобы строить доходные дома. Если дорогие квартиры располагались в домах, находившихся в центре города, то доходные дома ближе к окраинам уже не имели таких роскошных квартир. Бельэтаж занимали люди победнее обитателей центра, совсем бедняки селились в полуподвалах, на верхних этажах, под самой крышей, куда вела узкая, грязная, зловонная лестница, заваленная рухлядью. На чердаке устраивались мансарды – помещения, потолок которых образовывали скаты крыши, отчего он был скошенным. В мансардах было много света и воздуха, но летом было душно от разогретой крыши, а зимой холодно, нередко крыши и протекали. Здесь селились студенты, бедные чиновники.

Некоторые районы города были сплошь застроены такими домами, образуя трущобы – непременный атрибут капиталистического города. Из-за дороговизны земли в городе владельцы участков старались использовать любой клочок земли так, что многоэтажные дома строились в необычайной тесноте – закон позволял строить их не ближе чем в четырех метрах друг от друга. В итоге появлялись узкие и тесные дворы-колодцы, в которые почти не проникали лучи солнца. Нередко владелец сдавал квартиру главному квартиросъемщику, а тот сдавал помещения покомнатно жильцам. А те, в свою очередь, пускали к себе «угловых жильцов», получавших место для ночлега (так называемый «угол»). Часто это были деревенские родственники и знакомые, приехавшие к осевшему в городе рабочему, мастеровому. В результате такие квартиры становились многосемейными. Доходные дома стали местом обитания и рабочих, которые жили также в рабочих казармах – бараках. Это были, как и раньше, тесные, грязные, низкие постройки с общей длинной комнатой с нарами и перегородками из досок, а чаще – из одеял и простынь.

Для тех, кто не имел крыши над головой, с середины XIX века в крупных городах благотворительные организации стали строить ночлежки – ночлежные дома, очень похожие на рабочие казармы. Внутри, в одной большой комнате стояли деревянные одноэтажные нары. За пять копеек можно было получить место с набитым соломой матрасом и подушкой, а также кипяток и даже похлебку. В ночлежках было достаточно чисто и тепло. Служащие ночлежек следили за порядком – пьяных и хулиганов безжалостно выгоняли. На стенах ночлежек висели объявления: «Непрестанно молитесь!», «Не сквернословьте!», «Не курите на нарах!» В восемь утра всех постояльцев выгоняли на улицу. Очереди бездомных, терпеливо ждущих вечером открытия ночлежки, стали характерной чертой больших городов.

Приход капитализма в Россию способствовал превращению ресторанного и магазинного дела в выгодный бизнес, который коснулся и пирогов. Известно, что московский предприниматель Елисеев, открывший в Москве и Петербурге свои знаменитые гастрономы, был как-то на Волге и в одном саратовском трактире попробовал какие-то изумительные пироги. Старуху, которая пекла эти чудеса для трактира, он уговорил поехать с ним в столицу, и с тех пор ассортимент Елисеевского магазина пополнился выпечкой. Произошли изменения и в столь важном для русского человека хлебном деле. Многое из традиционного русского печения хлеба сохранилось, но появились и вкусные нововведения. На всю страну был знаменит булочник Филиппов, выпускавший крендели, сайки, булки. Из поколения в поколение рассказывают, как Филиппов изобрел булки с изюмом. Вызванный к разгневанному градоначальнику, нашедшему в его булке таракана, Филиппов сказал, что это прижженный изюм и, не доводя дело до расследования, с аппетитом съел таракана. В XIX веке наступила «эпоха» московского несравненного бублика с маком, и он «продержался» даже в советское время. Еще в 1970-е годы в Москве можно было прямо на улице купить горячий бублик и съесть его, запивая стаканом чая.

Чайное дело – учитывая повальное увлечение чаепитием в России – стало выгодным, доходным бизнесом. Русские купцы в полной мере пользовались возможностями сухопутной доставки чая из Китая – как известно, в Европу чай привозился на судах, что зачастую ухудшало качество продукта.

Рестораны России второй половины XIX – начала XX века – это особая, развитая, ныне уже утраченная субкультура, о которой всякий знавший ее вспоминал с необыкновенной нежностью и восторгом, так хороша она была. В первом ряду ресторанов стояли самые знаменитые, фешенебельные. В Петербурге это были рестораны «Донон», «Вилла Роде», «Кюба», а в Москве – «Славянский базар» и «Яр». Последний получил особую славу как место, где от души гуляли купцы-миллионщики, знатные особы и разные известные люди. Почти не уступали московским ресторанам по качеству кухни петербургские рестораны I разряда «Прага», «Вена», «Доменик». Публика здесь была демократичнее – служащие банков, чиновники, артисты. Последние чаще всего собирались в «Доменике» – месте притяжения тогдашней богемы. Каждый ресторан, а потом и кафе имели какую-ту свою, запоминавшуюся и привлекавшую людей особенность. Владельцы ресторанов стремились привлечь посетителей какой-нибудь «изюминкой». Каждый ресторан славился фирменным блюдом: в одном лучше всего были расстегаи или уха, в другом – несравненные соусы, в третьем – трюфели. Но были и другие «приманки»: самый лучший цыганский хор, аккомпаниатор или певица, удобный зал, замечательный хозяин или вышколенный метрдотель.

Проще все было у простолюдинов. Из XVIII века перекочевали в XIX век кабаки и питейные дома. Как известно, сам Петр I не был чужд прелести русского кабака и любил зайти пропустить чарку-другую любимой анисовой в австерию

«Четыре фрегата» на Городской стороне. Питейные дома (австерии, фартины, от слова «кварта») в XVIII веке были отданы на откуп «всякого чина охочим людям». Существовали также винные погреба и ресторации. Шло превращение их в разновидность современного ресторана или закусочной. В кабаках пили в основном пиво и водку, которая подавалась штофами и полуштофами. Кабаки имели свои названия: «Неугасимая свеча», «Каменный скачок», «Танька», «Агашка», «Щипок», «Синодальный кабак». В московском Кремле под холмом стоял знаменитый кабак «Каток». Подьячий с посетителем, спустившись из приказа или канцелярии, назад уже никак не могли подняться. Зимой косогор был скользкий, а ноги после угощения просителя не держали служителя закона. Отсюда и название кабака. Часто названия питейных мест происходили от соседства с банями: «Новинские бани», «Девкины бани», «Ероховы бани». Из литературы известно, что гостям или работникам выставляли ведра водки. Ведро того времени – метрическая мера объема для жидкостей, равная 12,3 литра. В ведро входило 10 штофов, или 20 бутылок, или 100 чарок. Кружка-мера жидкости, равная 1,23 литра, иногда называлась квартой.

И в XVIII, и в XIX веках лучше всего можно было поесть в праздник, особенно на Рождество, Масленицу и Пасху. Море разнообразных припасов, вкуснейших блюд, закусок ожидало любого посетителя.

Заглянем в источник

Ярославский старожил С. В. Дмитриев, служивший в 1890-е годы у богатых купцов Огняновых, описывал, как хозяин, закупив на Нижегородской ярмарке большие партии чая двух видов – шанхайского (шел морем из Шанхая) и кяхтинского (шел из Китая посуху через Кяхту), начинал их дегустацию:

«…Константин Михайлович заказал с вечера приготовить кофейник кипятку, самого крутого, спиртовку под него, чтобы кипяток ни на минуту не остывал, десять фарфоровых кружек с ручками и крышками, и десять стаканов пустых с чайными ложками… Положил по свертку (чая) против каждой кружки. На донышках кружек сделал чернилами надписи названия чаев: “поодзюкон”, “«ваньсунчо”, “тяньсунчо” и т. д. Против каждой кружки он поставил стакан… Тщательно выполоскав рот, вычистив зубы и в халате, натощак (ни есть, ни пить, а тем более курить было нельзя), принялся за пробы. Из каждого свертка, лежащего против кружки, он клал маленькую серебряную ложку сухого чая в кружку и заваривал его тут же из кипящего на спиртовке кофейника. Кружку закрывал тотчас крышкой. Заварив все кружки, он начинал по очереди наливать по небольшому количеству заваренного чая в стаканы».

После этого начиналась проба, во время которой дегустатор делал записи и при этом «очень страдал и беспрестанно плевал». После дегустации хозяин тщательно и долго полоскал рот и выпивал для профилактики стакан густых сливок. На другой день четверо служащих хозяина начинали разбивать ящики с чаем и по данным хозяином пропорциям смешивали содержимое ящиков в огромном барабане.

«В барабан чай всыпали разных марок, например: 1 ящик подзюкона, 2 ящика ваньсунчо, 2 ящика тяньсунчо и т. д. Одна сортировка закладывалась по 1 руб. 20 коп. за фунт, другая на 1 руб. 80 коп. и т. д. Высыпав чай, барабан начинали вертеть все четверо… Поднималась страшная пыль, просачивающаяся сквозь небольшие проделанные в барабане дырочки. Сортировка шла дня два-три, после чего весь сортированный чай увозили в лавку, где на втором этаже его развешивали в фунты и полуфунты, четверти фунта и восьмушки».

Заглянем в источник

Писатель Иван Шмелев вспоминал:

«За два-три дня до Праздника на Конную (площадь) тянется вся Москва – закупить посходнее… Исстари так ведется. И так, поглазеть, восчувствовать крепче Рождество, встряхнуться-освежиться, поесть на морозе, на народе горячих пышек, плотных, вязких, постных блинков с лучком, политых конопляным маслом до черной зелени, пронзительно душистых, кашных и рыбных пирожков, укрывшихся от мороза под перины; попить из пузырчатых стаканов, весело обжигая пальцы, чудесного сбитню русского, из имбрия и меда, божественного ”вина морозного”, согрева, с привкусом сладковатой гари, пряной какой-то карамели, чем пахнет в конфетных фабричках – сладкой какой-то радостью, Рождеством?..

…Булочные завалены. И где они столько выпекают? Пышет теплом, печеным, сдобой от куличей, от слоек, от пирожков… Каждые полчаса, ошалелые от народа сдобные молодцы мучнистые вносят и вносят скрипучие корзины и гремучие противни жареных пирожков дымящихся, – жжет через тонкую бумажку: с солеными груздями, с рисом-с рыбой, с грибами-с кашей, с яблочной кашицей, с черносмородиновой остротцой…

Гремят гастрономии оркестры. Андреев, Генералов, Елисеев, Белов, Егоров… – слепят огнями, блеском высокой кулинарии, по всему свету знаменитой: пулярды, поросята, осыпанные золотою крошкой прозрачно-янтарного желе, фаршированные индейки, сыры из дичи, гусиные паштеты, салями на коньяке и вишне. Пылкие волованы в провансале и о-гратэн, пожарские котлеты на кружевах, царская ветчина в знаменитом горошке из Ростова, пломбиры-кремы с пылающими оконцами из карамели, сиги-гиганты в розово-сочном желе, клубника, вишни, персики с ноевских теплиц под Воробьевкой, вина победоносной марки, “удельные”, высокое русское шампанское Абрау-Дюрсо… “Мамоны”, пожалуй, и довольно? Но она лишь земное выраженье радости Рождества. А самое Рождество – в душе, тихим сияет светом…»

Последние годы жизни императора Александра III оказались особенно тяжелыми и напряженными. Все отмечали печальные перемены, заметные в императоре. Он утратил прежнее спокойствие духа, понимая серьезность положения страны. Множество проблем угнетало его: «Я чувствую, что дела в России идут не так, как следует… у нас есть страшное зло – отсутствие законности». А. Ф. Кони, видевший царя в 1892 году, писал:

Александр III, подпирая по временам голову рукою, не сводил с меня глаз… В этих глазах, глубоких и почти трогательных, светилась душа, испуганная в своем доверии к людям и беспомощная против лжи, к коей сама была неспособна… Вся его фигура, с немного наклоненной набок головою, со лбом, покрытом глубокими морщинами – следом тяжелых дум и горьких разочарований, – вызывала в душе прежде всего чувство искренней жалости к человеку, поднявшему на плечи бремена неудобоносимые.

В октябре 1888 года в 45 верстах от Харькова, на станции Борки, произошла ужасная катастрофа: царский поезд потерпел крушение. Семь вагонов разбило в щепки, пострадало почти 50 человек. И только свернувшаяся в виде полусферы крыша вагона-столовой спасла всю находившуюся в вагоне царскую семью, хотя сразу возникла легенда о могучем царе, который удержал над женой и детьми падающую крышу вагона. Как бы то ни было, эта невероятная удача (никто из Романовых не получил ни царапины, и только в кармане царя от удара сплющился серебряный портсигар) была воспринята в царской семье как знак Божией благодати, как знак свыше, что с Романовыми ничего не случится. Но некоторые считают, что с истории в Борках начинается болезнь Александра, которая свела его в могилу. Вообще, царь любил жизнь и все ее наслаждения. Император, несмотря на свою могучую внешность, был слаб здоровьем, которое подорвал алкоголем и нежеланием лечиться. С годами у Александра III, человека сильного, могучего, в молодости ходившего на медведя, появились болезни, особенно мучил его нефрит. Одни считали, что болезнь появилась после контузии во время аварии царского поезда в Борках, другие (недоброжелатели) полагали, что болезнь пришла к нему вместе с алкоголизмом, приобретенным царем с годами. Болезнь прогрессировала, и он умер 20 октября 1894 года, не дожив и до 50 лет, в Ливадии – любимом своем уголке в Крыму. Умирал Александр III спокойно, в окружении любящих детей и жены, в присутствии протоиерея Иоанна Кронштадтского, специально вызванного в Ливадию. Александр III был уверен, что выполнил свое главное предназначение на земле – не допустил революцию в Россию. Может быть, отчасти это и было так: человек несокрушимой воли и целеустремленности, он твердо правил Россией. Не случайно в 1907 году С. Ю. Витте на вопрос «Как спасти Россию?» показал на портрет Александра III и сказал: «Его воскресите!»

На престол вступил 26-летний наследник Александра III Николай, которому было суждено стать последним русским императором. Умирая, Александр III завещал сыну охранять самодержавие – «историческую индивидуальность России». Он был убежден, что если «рухнет самодержавие, не дай бог, тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц». Кроме того, Александр писал сыну:

В политике внешней держись независимой позиции. Помни, у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн… Будь тверд и мужественен, не проявляй никогда слабости… укрепляй семью, потому что она основа всякого государства.

Нельзя сказать, что Николай II забыл заветы отца. Ники – так звали его в семье – был умен, добр, семейственен, богобоязнен. Но этого оказалось мало для того, чтобы править Россией. Старший сын Александра III, он больше десяти лет был цесаревичем, наследником престола. Но когда отец умер, выяснилось, что Николай не готов править Россией, он страшится своей участи. И это видели все окружающие. Великий князь Александр Михайлович (Сандро) вспоминал день смерти Александра и вступления Николая на престол:

Смерть императора Александра III окончательно решила судьбу России. Каждый в толпе присутствовавших при кончине Александра III родственников, врачей, придворных и прислуги, собравшихся вокруг его бездыханного тела, сознавал, что наша страна потеряла в лице государя ту опору, которая препятствовала России свалиться в пропасть. Никто не понимал этого лучше самого Ники. В эту минуту в первый и последний раз в моей жизни я увидел слезы на его голубых глазах… Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что сделался императором и это страшное бремя власти давило его. «Сандро, что я буду делать! – патетически воскликнул он. – Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами. Помоги мне, Сандро!» Помочь ему? Мне, который в вопросах государственного управления знал еще меньше, чем он!..

Природа не дала Николаю важных для государя свойств, которыми обладал его покойный отец. Самое главное, у Николая не было «ума сердца» – политического чутья, предвидения и той внутренней силы, которую чувствуют окружающие и подчиняются ей. Впрочем, Николай и сам чувствовал свою слабость, беспомощность перед судьбой. Он даже предвидел свой горький удел: «Я подвергнусь тяжелым испытаниям, но не увижу награды на земле». Николай считал себя вечным неудачником: «Мне ничего не удается в моих начинаниях. У меня нет удачи»… К тому же он не только оказался не подготовлен к правлению, но и не любил государственные дела, которые были для него мукой, тяжкой ношей: «День отдыха для меня – ни докладов, ни приемов никаких… Много читал – опять наслали ворохи бумаг…» (из дневника). В нем не было отцовской страстности, увлеченности делом. Он говорил: «Я… стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией». При этом иметь с ним дело было чрезвычайно трудно. Николай был скрытен, злопамятен. Витте называл его «византийцем», умевшим привлечь человека своей доверительностью, а потом обмануть. Один острослов так писал о царе: «Не лжет, но и правды не говорит».

Четырнадцатого мая 1896 года в Успенском соборе Московского Кремля венчался на царство последний российский император. После прочтения Символа веры Николай возложил себе на голову Большую императорскую корону, изготовленную в 1763 году для Екатерины II. Миро, которым совершалось помазание, находилось в яшмовом сосуде, принадлежавшем, по преданию, римскому императору Августу. Церемония и само празднество поразили воображение всех участников и сотен тысяч зрителей, заполнивших центр города.

Особенно красочной была иллюминация. Искусные пиротехники превратили Кремль в диковинный сказочный град.

Н. Шильдер. Император Николай II.

Как писал современник, «по деревьям Александровского сада висели огненные цветы, плоды. Все сияло, переливалось, сверкало золотом, алмазами, рубинами на темном фоне весенних сумерек, потом тихой майской ночи».

А через три дня на загородном Ходынском поле, где должны были состояться народные гуляния, произошла страшная трагедия. Тысячи людей уже с вечера, накануне дня гуляний, стали собираться там, рассчитывая утром в числе первых получить в «буфете» (которых подготовили сотню) царский подарок – один из 400 тыс. завернутых в цветной платок гостинцев, состоящих из «продуктового набора» (полфунта колбасы, сайки, конфеты, орехи, пряники), а главное – диковинной, «вечной» эмалированной кружки с царским вензелем и позолотой. Ходынское поле представляло собой учебный плац и было все изрыто рвами, траншеями и ямами. Ночь выдалась безлунной, темной, толпы «гостей» прибывали и прибывали, направляясь к «буфетам». Люди, не видя перед собой дороги, проваливались в ямы и рвы, а сзади их теснили и теснили те, кто подходил из Москвы.

Министр финансов С. Ю. Витте.

Действующие лица

Премьер-министр Сергей Витте

Долгие годы одним из руководителей государства был Сергей Юльевич Витте, которого царь не любил, но без которого не мог обойтись. Родившийся в 1849 году в семье выходцев из Голландии, Витте закончил физико-математический факультет Новороссийского университета в Одессе и стал специалистом по строительству железных дорог, бурное строительство которых началось в 1870–1880-е годы. Он привлек к себе внимание тем, что накануне катастрофы царского поезда под Борками в 1887 году подал записку, в которой предупреждал об опасном состоянии полотна на этом участке и возможности крушения поезда, который движется на высокой скорости. Эта история стала началом служебного взлета Витте. Обладая оригинальным умом, огромной энергией, деловой хваткой, он сделал карьеру на государственной службе, став инициатором многих экономических начинаний власти. Он был активным сторонником привлечения иностранных капиталов в добычу и переработку нефти и в другие отрасли. Назначенный в 1892 году министром финансов, он вписал свое имя в историю установлением винной монополии (1894), проведением денежной реформы 1897 года (введение золотого рубля как главной монетной единицы), а также реформы торгово-промышленного законодательства, образования Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности.

В 1902—1905 годы он предложил реформы в области крестьянского землеустройства, что было чуть позже реализовано Столыпиным.

Человек амбициозный, резкий, он не пользовался симпатиями верхов. Многие из окружения императора считали Витте опасным человеком, способным ради власти на переворот. Но обойтись без него царю было невозможно, столь авторитетен был Витте в правительственных кругах, несмотря на то, что ушел в отставку в 1903 году. С этого времени огромное влияние на политику Николая II приобрел министр внутренних дел В. К. Плеве. В карикатурах его изображали кукловодом царя, который ему во всем подчинялся. Плеве был опытным полицейским, умным политиком, способным на компромиссы. Он был убежден, что реформы необходимы, что «самые способы управления обветшали», но проводить реформы должно самодержавие и никто другой. Но в 1904 году Плеве был убит террористами группы известного провокатора Азефа.

Всего к утру на Ходынке собралось около полумиллиона москвичей, спрессованных в огромные толпы. Как вспоминал В. А. Гиляровский,

над миллионной толпой начал подниматься пар, похожий на болотный туман… Давка была страшная. Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишенные чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой.

Давка усилилась, когда буфетчики в страхе перед натиском толпы, не дожидаясь объявленного срока, начали раздавать подарки…

По официальным данным, погибло 1389 человек, хотя в реальности жертв было намного больше. Кровь леденела даже у видавших виды военных и пожарных: скальпированные головы, раздавленные грудные клетки, валявшиеся в пыли недоношенные младенцы… Царь узнал об этой катастрофе утром, но ни одного из намеченных празднеств не отменил и вечером открыл бал с обаятельной женой французского посла Монтебелло… И хотя потом царь посещал лазареты и жертвовал деньги семьям погибших, было уже поздно. Равнодушие, проявленное государем к своему народу в первые часы катастрофы, ему дорого обошлось. Он получил прозвище «Николай Кровавый».

Придя к власти, Николай показал, что не отступит ни на йоту от курса, избранного отцом, и не вернется на путь, некогда проложенный его дедом, Александром II. Об этом он заявил в январе 1895 года на торжественном приеме депутаций от разных сословий и городов, приехавших поздравить его с бракосочетанием. Он предостерег присутствующих против бессмысленных мечтаний об участии представителей земства в делах внутреннего управления… Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель.

В общем-то, он до конца придерживался таких взглядов, хотя, в отличие от отца, у него не было ни возможности, ни способностей охранять эти начала «твердо и неуклонно», Николай был вынужден идти на компромиссы.

Часть народников, разочаровавшись в терроре, увлеклась новомодным учением Карла Маркса. В 1876 году Г. В. Плеханов и его товарищи из народников создали первую марксистскую группу «Освобождение труда». Революционеры-анархисты и террористы презирали ренегатов, отказавшихся от террора и засевших за «Капитал» Маркса, и даже жгли их труды. Напротив, власти, приученные к охоте на «бомбистов», не обращали внимания на усердных читателей толстенного «Капитала» и сначала не преследовали марксистов так, как народовольцев. Распространение марксизма в России происходило в виде образования кружков. Один из них – «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» – образовала в 1896 году группа революционеров во главе с Ю. О. Мартовым (Цедербаумом) и В. И. Ульяновым (позже – Лениным), братом казненного террориста Александра Ульянова. «Союз» продержался недолго. Его быстро разоблачили, а его основных участников отправили в ссылку. Оставшиеся на свободе сумели собрать в Минске в 1896 году делегатов разных марксистских кружков, которые слились в Российскую социал-демократическую рабочую партию. Среди членов новой партии рабочие составляли единицы. Так было положено начало социал-демократии в России, которая позже разделилась на «большевиков» и «меньшевиков».

В январе 1904 года нападением на русский крейсер «Варяг», стоявший в бухте Чемульпо, и на русскую военно-морскую базу Порт-Артур японцы начали войну с Россией. Эта война была вызвана серьезными противоречиями между Японией и Россией. Россия непрерывно расширяла свои колониальные владения на Дальнем Востоке, и вскоре ее интересы столкнулись с имперскими интересами усилившейся после проведенных ранее реформ Японией. К этой войне Япония оказалась подготовленной лучше России и нанесла ей несколько тяжелейших поражений. В мае 1904 года японский флот встретил в Цусимском проливе русскую эскадру адмирала Рождественского, пришедшую из Балтийского моря и нанес ей сокрушительное поражение. Разгром в Цусимском проливе стал нарицательным для обозначения военной катастрофы. Вместо сплочения общества в результате «маленькой победной над азиатцами войны» Россия получила тяжелое военное поражение армии, тысячи погибших, разобщенное общество, униженное национальное достоинство и в конечном счете – революцию.

Оборона крепости Порт-Артур стала главным событием Русско-японской войны. Несмотря на усилия главнокомандующего и наместника на Дальнем Востоке Евгения Алексеева, русская армия терпела поражения в Маньчжурии и все дальше отступала от крепости. После гибели флота у Цусимы положение осажденного со всех сторон гарнизона Порт-Артура стало безнадежным, и он сдался. Портсмутский мир с японцами, заключенный С. Ю. Витте, не принес успокоения стране – в России бушевала революция.

«Варяг» и «Кореец»

Крейсер «Варяг» был построен в США (Филадельфия), прибыл в Кронштадт в 1901 году, а потом переведен во Владивосток в состав Тихоокеанского флота. С 1903 года под командой капитана 1 ранга В. Ф. Руднева «Варяг» находился вместе с канонерской лодкой «Кореец» в корейском порту Чемульпо как «стационер» – так называли корабли, обозначающие военное присутствие великих держав в тогдашних «горячих точках». В Чемульпо же стояли корабли и других стран. 27 января 1904 года, в день начала Русско-японской войны, «Варяг» пытался вернуться во Владивосток, но обнаружил, что выход из Чемульпо для него перекрыт японскими кораблями. Руднев решил не сдаваться на милость японцев, а приказал вступить в бой с превосходящими силами противника. Бой длился всего 45 минут. Получив серьезные повреждения и потеряв в бою 33 человека убитыми и 120 ранеными, «Варяг» вернулся в порт Чемульпо, где было решено «Кореец» взорвать, а «Варяг» затопить.

Но крейсер лег на небольшой глубине, его подняли японцы, переименовали в «Сойя». В марте 1916 года Россия выкупила корабль, ставший благодаря известной песне о «Варяге» символом мужества и стойкости русских моряков. «Варяг» под Андреевским флагом перешел из Владивостока в Мурманск, в марте 1917 года ушел на ремонт в Ливерпуль да там и остался. Позже англичане его разоружили и продали на металлолом. Во время буксировки корабль сел на камни вблизи г. Лендалфут и в 1925 году был разобран на металлолом.

«Кореец» – канонерская лодка, построенная в Стокгольме в 1886 году и купленная Россией. Она была устаревшим судном; кроме парового двигателя с винтом она еще имела паруса и острый форштевень, чтобы таранить корабли неприятеля. «Кореец» состоял в Сибирской флотилии и Тихоокеанском флоте, но реальной силы не представлял. Тем не менее «Кореец», которым командовал капитан 2 ранга Г. П. Беляев, не уступил в мужестве «Варягу»: вместе с ним вышел навстречу неприятелю и принял с ним неравной бой.

Заглянем в источник

Русско-японская война ознаменовалась не только военным поражением России, но и ее страшным военно-морским позором. На последней стадии Цусимского сражения утром 15 мая 1904 года японские корабли адмирала Того окружили отряд принявшего главное командование после ранения Рожественского адмирала Небогатова в составе броненосцев «Николай I», «Орел», «Апраксин», «Сенявин» и крейсера «Изумруд». Суда эти не имели серьезных повреждений и были вполне боеспособны. В японском «Описании военных действий на море» записано:

«Было 10 часов 34 минуты утра, когда 1-й и 2-й боевые отряды сблизились до расстояния около 8 тысяч метров, первым открыл огонь “Кассуга”, а за ним начали бой и прочие суда; неприятель не только не отвечал, но вдруг приспустил кормовые флаги и поднял международный сигнал о сдаче. Адмирал Того, соглашаясь на сдачу, прекратил огонь и приказал нашим отрядам окружить… неприятеля».

Затем на флагманский корабль Небогатова «Николай I» были посланы парламентеры для того, чтобы поставить Небогатову первые условия сдачи и забрать его на «Микасу» – флагман японского флота.

«Адмирал Небогатов – продолжает автор “Описания”, – ответил на это согласием и, чтобы передать это на свои суда, просил дать некоторое время. Минут через 30, окончив распоряжения, адмирал со своим штабом одел парадную форму, вышел на палубу и, собрав команду, дружески объяснил причину неизбежной сдачи, прибавив следующее: “Мне уже 60 лет, и я не жалею своего старого тела, мне жалко только ваших жизней, вы впереди имеете еще долгие годы, прошу вас, претерпев временный стыд, в будущем, когда восстановится родной флот, послужить на пользу государя и отечества. Вину сдачи я всецело принимаю на одного себя и т. д.”. Произнеся слова, полные скорби, со слезами в голосе, он закончил их едва слышным тоном. Все офицеры серьезно слушали, и когда речь окончилась, адмирал со своим штабом сел на наш эсминец и в 1 час 37 минут прибыл на “Микаса”».

По мнению большинства экспертов, адмирал Небогатов действовал вопреки Морскому уставу и традициям русского флота. У него было достаточно времени, чтобы собрать военный совет, который наверняка не принял бы решения о спуске Андреевского флага и сдаче корабля неприятелю, а скорее постановил бы «озаботиться об уничтожении кораблей – открыть кингстоны, быть может, подорвать дно, чтобы сделать это скорее и снабдить людей всем, что дало бы возможность продержаться на воде до подхода японцев, которые, конечно, приняли бы все меры для спасения команды», что уже было с командами потопленных ранее русских кораблей. Более того, никто из офицеров не возражал против приказа адмирала, хотя по уставу каждый давший присягу мог и не подчиниться позорному решению Небогатова…

Недостойно повел себя и раненый командующий эскадрой вице-адмирал Рожественский. Он передал командование Небогатову и перешел с горящего флагманского броненосца «Суворов» сначала на миноносец «Буйный», а потом – на миноносец «Бедовый», который в сопровождении миноносца «Грозный» взял курс на Владивосток. Как сообщал «Русский правительственный вестник», 15 мая в 10 часов «вахтенный начальник О’Бриен де Ласси приказал сигнальщику Сибиреву приготовить белый флаг. Сибирев спросил: “Почему же надо сдаваться?” На что Ласси ответил, что это приказание адмирала».

Когда вскоре на горизонте появились дымки – это подошли два японских миноносца, – то русские миноносцы, вопреки ожиданиям экипажа, не приняли боя:

«По словам матроса Савича, капитан 2-го ранга Баранов, придя к адмиралу, спросил, открывать ли огонь при появлении неприятеля? Адмирал ответил в том смысле, что необходимо, не открывая огня, сдаться в плен, и прибавил передать сигналом на “Грозный” – “Идти во Владивосток”. Около 3 часов 25 минут с первым выстрелом с неприятеля “Бедовый” застопорил машины, по приказанию начальника штаба был поднят сигнал “Имею тяжелораненого”, а одновременно по приказанию командира был спущен кормовой флаг и поднят белый флаг и флаг Красного Креста. “Грозный”, видя, что “Бедовый” сдается, стал уходить полным ходом и вступил в бой с нагонявшим его эсминцем типа “Кагеро” и после 2 часов боя его утопил… Команда “Бедового” подняла необыкновенный шум, кто брался за ружья, кто направлял орудия в неприятеля, не желая слушаться, что не будет боя и громко выражал неудовольствие криками; офицеры успокаивали команду, говоря, что они берут ответственность на себя… что жизнь адмирала важнее миноносца…»

При этом видно, что Рожественский уже давно задумал сдачу: при переходе с «Буйного» на «Бедовый» первое, что он спросил у командира: «У вас нет белого флага?»

Впрочем, в те страшные дни были и другие примеры поведения командиров. Так, крейсер «Изумруд», шедший вместе с отрядом Небогатова, не подчинился приказу о сдаче и дал полный ход в свободную от неприятеля сторону. За ним погнались три японских крейсера, но не догнали…

В японском «Описании» после описания сдачи отряда Небогатова сказано: «Около 3 часов дня с юга показался броненосец “Ушаков”, для уничтожения его были посланы “Ивате” и “Якумо”». Дело в том, что этот старый тихоходный броненосец «Ушаков», удачно отразивший все минные атаки, шел вслед за отрядом Небогатова и в 16 часов 30 минут увидел на горизонте японскую эскадру, от которой отделились и направились к нему два броненосных крейсера. Издали один из них сообщил капитану «Ушакова» Миклухо-Маклаю о сдаче эскадры адмирала Небогатова. Однако Миклухо-Маклай не стал дожидаться разбора сигнала и сказал: «Довольно! Открывайте огонь!». Борьба была неравной, и когда броненосец получил серьезные повреждения, капитан приказал открыть кингстоны, и в 18 часов корабль затонул вместе с капитаном, отказавшимся его покинуть. Подошедшие японцские корабли подобрали большую часть команды (339 человек из 422).

Начало революционных событий относят к 9 января 1905 года, когда забастовавшие рабочие пошли с петицией к царю. В ней было сказано: «Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества… а не повелишь – мы умрем здесь на этой площади перед твоим дворцом». Так и произошло: петицию не приняли, войска открыли огонь по манифестантам, несколько сотен человек погибли на снегу от пуль.

В этой напряженной обстановке эсеры продолжали террористическую борьбы с властью, которую они вели фактически с 1880-х годов. В январе 1905 года был убит главнокомандующий Москвы, великий князь и дядя Николая II Сергей Александрович. Бомбу в карету великого князя на Сенатской площади Кремля бросил, как тогда называли, «метальщик» Иван Каляев. Операция была тщательно спланирована и проведена Боевой организацией партии эсеров под руководством Бориса Савинкова. Длительный этап изучения образа жизни объекта теракта, искусного выслеживания привычных жертве путей передвижения должен был закончиться взрывом бомбы, брошенной одним из нескольких «метальщиков», рассредоточенных в разных местах, на улицах, по которым мог поехать экипаж великого князя.

Заглянем в источник

О проведенной террористической акции Борис Савинков подробно писал в своей книге «Воспоминания террориста». Там рассказывается, что у Каляева была возможность взорвать карету Сергея Александровича еще до покушения в Кремле, в то время как его карета подъезжала к Большому театру.

«Карета свернула на Воскресенскую площадь, – пишет Савинков, – и в темноте Каляеву показалось, что он узнает кучера Рудинкина, всегда возившего именно великого князя. Тогда, не колеблясь, Каляев бросился навстречу и наперерез карете. Он уже поднял руку, чтобы бросить снаряд. Но кроме Великого князя Сергея он неожиданно увидал еще великую княгиню Елизавету и детей великого князя Павла – Марию и Дмитрия. Он опустил бомбу и отошел. Карета остановилась у подъезда Большого театра. Каляев прошел в Александровский сад. Подойдя ко мне, он сказал:

– Я думаю, что я поступил правильно: разве можно убивать детей?

От волнения он не мог продолжать. Он понимал, как много он своей властью поставил на карту, пропустив такой единственный для убийства случай: он не только рискнул собой – он рискнул всей организацией. Его могли арестовать с бомбой в руках у кареты, и тогда покушение откладывалось бы надолго. Я сказал ему, однако, что не только не осуждаю, но и высоко ценю его поступок. Тогда он предложил решить общий вопрос: вправе ли организация, убивая великого князя, убить его жену и племянников? Этот вопрос никогда не обсуждался нами, он даже не поднимался. Каляев говорил, что если мы решим убить всю семью, то он, на обратном пути из театра, бросит бомбу в карету, не считаясь с тем, кто будет в ней находиться. Я высказал ему свое мнение: я не считаю возможным такое убийство».

Сама по себе ситуация, описанная Савинковым (если, конечно, он все это не придумал позже, когда писал мемуары), типична для революционеров той эпохи: мораль, человечность приходила в противоречие с целями и идеалами революционной борьбы. Бомбисты заведомо считали себя смертниками, но они знали, что, помимо ненавистных им сановников и генералов могут пострадать и посторонние, невинные люди. В большинстве случаев они шли на эти жертвы. Вспомним Степана Халтурина, который в 1880 году заложил бомбу в Зимнем дворце с тем, чтобы подорвать столовую, в которой обедал император Александр II, и при этом сознательно шел на убийство нескольких десятков солдат охраны, казарма которых находилась между подвалом, в котором Халтурин заложил бомбу, и этажом с царской столовой. В итоге взрыв прогремел раньше, чем опоздавший царь вошел в столовую, а в казарме под ним был просто ад: месиво из останков одиннадцати убитых, обломков мебели и более полусотни покалеченных. В конечном счете Каляев был готов убить вместе с великим князем и его семью при условии, если организация это прикажет сделать и тем самым возьмет всю моральную ответственность на себя. Кажется, что это был принципиальный момент: воля партии (организации) важнее воли и совести отдельного человека, что и проявилось со всей яркостью впоследствии.

Четвертого февраля 1905 года Каляеву таки удалось успешно завершить свое дело:

«Против моих забот, – пишет он в одном из писем к товарищам, – я остался 4 февраля жив. Я бросал на расстоянии четырех шагов, не более, с разбега, в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. После того как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колес. Помню, как в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Я не упал, а только отвернул лицо. Потом увидел в шагах пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнаженное тело… Шагах в десяти лежала моя шапка, я подошел, поднял ее и надел. Я оглянулся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья, и она вся обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколько долгих мгновений, когда никого не было вокруг. Я пошел… В это время послышалось сзади: “Держи! Держи!” – на меня чуть не наехали сыщичьи сани и чьи-то руки овладели мною. Я не сопротивлялся…»

Кровавое воскресенье вызвало массовые забастовки, восстания и мятежи в армии и флоте, вынудило царя вернуть к власти Витте. Его роль резко возросла после того, как он в августе 1905 года заключил мирный договор с японской делегацией в США, на рейде города Портсмут. И хотя Россия потерпела поражение, лишилась половины Сахалина, для Витте этот мир стал личной победой. А. А. Гирс, чиновник МИДа, записал в своем дневнике:

18 августа. Сергей Витте махнул из Портсмута нижеследующую телеграмму на имя государя: «Всеподданнейше доношу Вашему императорскому величеству, что Япония приняла Ваши требования относительно мирных условий и, таким образом, мир будет восстановлен благодаря мудрым и твердым решениям Вашим и в точности согласно предначертаниям Вашего величества. Россия останется на Дальнем Востоке вовеки. Мы приложили к исполнению Ваших приказаний весь наш ум и русское сердце; просим милостиво простить, если не сумели сделать большего». Поистине стиль боярских времен Иоанна Грозного! Тут все: и верноподданничество, и лесть, и патриотические возгласы, и указания собственных заслуг, но преобладает дух одного из сыновей Ноя…

15 сентября. Сергей Витте возвращается в Петербург, увенчанный всякими лаврами, под гимн хвалебных отзывов, расточаемых по его адресу всей Европой. Наши сановники встретят его завтра не без трепета тем более, что он примет немедленное участие в рассмотрении отложенного до его возвращения вопроса о безотлагательном учреждении министерского кабинета. Государь и боится, и не любит Витте, а последний в силу вещей является естественным и пока единственным кандидатом на должность российского премьера. Воображаю, какие пойдут интриги в наших высших сферах.

Вернувшийся в Россию в середине сентября, Витте занялся подготовкой ставшего знаменитым Октябрьского манифеста, даровавшего народу свободы и провозгласившего выборы в Государственную думу. Семнадцатое октября 1905 года стало переломной датой в истории России. В тот день Николай записал в дневнике:

17-го октября. Понедельник. Годовщина крушения (в Борках. – Е. А.). Подписал манифест в 5 час. После такого дня голова стала тяжелой, и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию.

Примечательно, что старший из членов династии, великий князь Николай Николаевич, в напряженные дни 1905 года вопреки присяге принял невероятно смелое и ответственное решение: он запретил всем членам семьи Романовых – офицерам участвовать в подавлении восстания.

Колебания и мучения государя понять тоже можно – до этого часа во всем он слепо следовал тем идеям, которые в юности внушили ему отец Александр III и учитель К. П. Победоносцев. Он был убежден, что России не нужны никакие парламентские формы правления, что общественные отношения патриархальны: «царь-отец» непосредственно общается со своим народом-«детьми». В учетной карточке всеобщей переписи 1897 года он назвал себя «землевладельцем» и «хозяином земли русской» (императрица же Александра Федоровна написала в своей: «хозяйка земли русской») и был убежден, что только одна его фраза «Такова моя воля» способна решить самые сложные проблемы. Несоответствие таких архаичных взглядов реальной политической обстановке в стране в конечном счете и привело Николая II, а вместе с ним и Россию, к катастрофе. Но в октябре 1905 года выхода у него не было. Тогда он писал доверенному человеку, генералу Д. Ф. Трепову: «Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей, и в конце концов случилось неизбежное»…

Через два дня после оглашения Манифеста 17 октября Витте стал премьерминистром и представил программу реформ, которая сочетала как жесткие меры по подавлению революционных выступлений, так и попытки договориться с либералами. Благодаря усилиям Витте в 1906 году Россия смогла получить большой заем, который позволил стабилизировать экономическую ситуацию в стране. По мере спада революционного движения потребность в Витте у императора отпала, и весной 1906 года государь отправил Витте в отставку. Сделал он это с облегчением, ибо не мог простить ему свой страх и унижение, испытанные в 1905 году. И даже через 10 лет, когда Витте умер, царь не скрывал своей радости и единственно обеспокоился тем, как бы заполучить мемуары Витте. Но их автор хорошо знал нравы своей страны и благоразумно спрятал рукопись за границей.

С самого начала работы Государственной думы царь с неприязнью встречал все ее инициативы, не желая ни в чем идти на компромиссы с избранниками народа и с охотой при случае распускал Думу. Вообще же существование парламента, при всей ограниченности его прав, казалось императору оскорбительным. Как писал известный русский юрист А. Ф. Кони, уже сама церемония открытия Думы в Зимнем дворце 26 апреля 1906 года воспринималась Романовыми как похороны самодержавия. Мария Федоровна вспоминала, как после открытия Думы император плакал, а потом «ударил кулаком по локотнику кресла и крикнул: “Я ее создал, и я ее уничтожу… Так будет…”»

Заглянем в источник

Известно, что Николай II долго сопротивлялся принятию этого исторического документа. До последнего часа он пытался смягчить положения манифеста, казавшиеся ему радикальными в проекте Витте. Он вызывал в Петергоф, где находился, крупных сановников консервативного толка и советовался с ними. У него было 5 проектов манифеста, и положение спасла только решительная позиция Витте, который заявил, что если будет изменено хотя бы одно слово в его проекте, он отказывается от поста главы правительства. Николай, поставленный в безысходное положение, подчинился ультиматуму Витте. Жесткость Витте была основана не только на присущем ему честолюбии и вере в собственную избранность. Он бы убежден, что у России в этот час нет никакого выбора, и как бы кому не нравился манифест, это, как писал Витте, «неизбежный ход истории, прогресс бытия». Не случайно, что манифест открывается безрадостными словами, которые с ясностью говорят о вынужденности принятия императором этого акта: «Смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи нашей великой и тяжкой скорбью преисполняют сердце наше. Благо российского государя неразрывно с благом народным и печаль народная – его печаль. От волнений ныне возникших может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству державы нашей… Мы, для успешного выполнения общих предназначаемых нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства. На обязанность правительства возлагаем мы выполнение непреклонной нашей воли: 1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. 2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей кратности остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку, и 3. Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей. Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле».

В 1906—1911 годах политику определял волевой и решительный премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин (1862—1911). Ему пришлось бороться с революционерами, крестьянскими бунтами, проводить реформы. Центральной реформой премьер-министр считал аграрную. После отмены крепостного права крестьяне, получившие личную свободу, не стали (в силу особенностей реформы) полноправными владельцами земли. Выкуп земель растянулся на полстолетия, и поэтому земельный вопрос оставался на протяжении десятилетий самым острым.

Инициатива многих работоспособных крестьян тормозилась общими условиями патриархальной жизни в деревне, малоземельем, а главное – властью общины над землей. Земля была общей, и община на своих сходках регулярно устраивала передел земель – перераспределение участков в зависимости от благосостояния семьи, количества едоков, качества почвы.

Целью реформы Столыпина было создание в течение 20 лет слоя состоятельных крестьян-собственников. В 1907 году он говорил в Государственной думе:

Цель у правительства вполне определенна: правительство желает поднять крестьянское землевладение, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так как где достаток, там, конечно, и просвещение, там и настоящая свобода. Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть соли земли русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и предоставить их в неотъемлемую собственность…

В речи 1908 года по поводу законопроекта об устройстве крестьян он говорил:

Смысл закона, идея его для всех ясна. В тех местностях России, где личность крестьянина получила уже определенное развитие, где община как принудительный союз ставит преграду для его самостоятельности, там необходимо дать крестьянину свободу приложения своего труда к земле, там необходимо дать ему свободу трудиться, богатеть, распоряжаться своей собственностью: надо дать ему власть над землей, надо избавить его от кабалы отживающего общинного строя.

Закон вместе с тем не ломает общины в тех местах, где хлебопашество имеет второстепенное значение, где существуют условия, которые делают общину лучшим способом использования земли.

Лишь благодаря П. А. Столыпину началось коренное переустройство аграрного строя, суть которого заключалась в ликвидации общины, выселении крестьян на отдельные участки – хутора. По инициативе Столыпина были изданы законы о роспуске сельских общин и о праве крестьян на собственные фермерские хозяйства. В помощь им был преобразован Крестьянский банк, разработаны другие программы. Целью реформы Столыпина было создание в течение 20 лет слоя состоятельных крестьян-собственников.

Сложно складывались отношения волевого Столыпина с Думой, где единого мнения об аграрной политике премьер-министра не было. Третьего июня 1907 года Столыпин добился роспуска казавшейся ему радикальной Второй думы, что было воспринято в обществе как государственный переворот. Он же добился выборов по новой, менее демократичной избирательной системе консервативной Третьей думы, которая была покорна власти.

Столыпинская аграрная реформа решала многие крестьянские проблемы. Одна из них – малоземелье – стояла особенно остро. Поэтому Столыпин выступал за поощрение переселений крестьян из Центра в Сибирь и на другие неосвоенные земли. Туда и устремились миллионы переселенцев. Делалось это подчас непродуманно, поспешно. Крестьянские семьи неделями ехали в неудобных, более похожих на арестантские вагонах, получивших название «столыпинских», терпели лишения. Сотни тысяч переселенцев, не прижившись за Уралом, возвращались домой окончательно разоренными. Но в Сибири все-таки осели и освоились около 2,5 млн человек. В тяжелой борьбе с природой они начинали жизнь на новом месте и быстро добивались успехов. Здесь развивалась невиданная ранее крестьянская промысловая кооперация, расцветало предпринимательство.

Столыпиным были недовольны царь и придворная камарилья, не желавшая никаких реформ. Против него была настроена императрица Александра Федоровна, требовавшая от царя отставки премьер-министра, тем более что Столыпин не скрывал своего недоброжелательного отношения к Григорию Распутину, набравшему силу при дворе. Премьер-министр докладывал царю о скандальных похождениях Распутина и советовал устранить его от двора. На это Николай мягко возражал: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы». Это отражает драматическую ситуацию в царской семье. Да и сам Николай стал тяготиться своим энергичным, волевым премьер-министром. Императору казалось (возможно, не без оснований), что Столыпин оттесняет его от власти. А сначала императору нравился Столыпин, который уверенно руководил правительством, пресекая ведомственный сепаратизм. Несмотря на общее одобрение программы столыпинских реформ, Николай II постоянно прислушивался к критикам премьер-министра из лагеря правых консерваторов и поступал подчас вопреки рекомендациям правительства, что тормозило эти реформы.

При всей своей солидной уверенности Столыпин сидел в кресле премьера непрочно: реформы шли неровно, у него возникали трудности в отношениях не только с царем, придворной камарильей, но и с дворянством, недовольным проектом местных реформ, лишавшим его вековых привилегий и влияния на местах. Некоторые дворянские представители считали, что Столыпин создает учреждения, «схожие с учреждениями республиканской Франции». Словом, к осени 1911 года Столыпин оказался на грани отставки. Но 1 сентября произошла трагедия – в Киеве, в театре, Столыпина смертельно ранил эсер Д. Богров, который при довольно странных обстоятельствах с оружием в руках оказался в строго охраняемом охранкой театре. С гибелью Столыпина исчезли последние возможности России к обновлению без ужасов революции. Если бы он остался жив, несомненно, в годы войны и смуты личность Столыпина могла бы серьезно повлиять на обстановку в стране и способствовать выходу ее из кризиса.

Премьер-министр П. А. Столыпин.

Заглянем в источник

Столыпин был не только талантливым администратором, но и опытным политиком, полемистом. Не раз в Думе он вступал в спор с левыми, показывая бесперспективность предлагаемого ими пути национализации, отчуждения земли, уравнения прав крестьян на землю. Более того, в проведении аграрной реформы Столыпин видел самый верный путь борьбы с революцией. В речи 1908 года он сказал:

«Многих смущает, господа, что против принципа личной собственности раздаются нападки и слева и справа. Но левые в данном случае идут против принципов разумной и настоящей свободы. Неужели неясно, что кабала общины и гнет семейной собственности являются для 90 миллионов населения горькой неволей?… И насколько, господа, нужен для переустройства нашего царства, переустройства его на крепких монархических устоях крепкий личный собственник, насколько он является преградой для развития революционного движения, видно из трудов последнего съезда социалистов-революционеров, бывшего в Лондоне в сентябре настоящего года. Я позволю привести вам некоторые положения этого съезда. Вот то, между прочим, что он постановил: “Правительство, подавив попытку открытого восстания и захвата земель в деревне, поставило себе целью распылить крестьянство усиленным насаждением личной частной собственности или хуторским хозяйством. Всякий успех правительства в этом направлении наносит серьезный ущерб делу революции”».

И далее:

«С этой точки зрения современное положение деревни прежде всего требует со стороны партии неуклонной критики частной собственности на землю, критики, чуждой компромиссов со всякими индивидуалистическими тяготениями».

Напомню, что как раз лозунг эсеров о национализации земли и был подхвачен большевиками в 1917 году. За 10 лет до этого, в 1907 году, Столыпин и произнес свою знаменитую речь против левых: «Национализация земли представляется правительству гибельной для страны… Пробыв около десяти лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черновая работа. Разрешить этот вопрос нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Вам нужны великие потрясения, нам нужна ВЕЛИКАЯ РОССИЯ».

К 1913 году экономика страны была на подъеме, многим казалось, что после тяжких лет революций наступила эпоха экономической стабильности. К 1913 году полностью оправдала себя денежная реформа Витте. За 1 рубль давали 2,16 марки Германии, 2,67 франка и 2,54 кроны Австро-Венгрии. По сравнению с 1900 годом доходы страны удвоились, развивалась кредитно-банковская система, а также система сберегательных касс, иностранные банки охотно инвестировали средства в русскую экономику. В тот год отмечалось 300-летие Дома Романовых. Три столетия от царя Михаила Федоровича до Николая II представляли в пропаганде тех времен как непрерывную цепь побед и свершений. Были пышные празднества, великолепные балы в Дворянском собрании и при дворе. Повальное увлечение модами и обычаями XVII века привело к тому, что Николай II даже хотел переодеть свой двор в одежды времен Михаила Романова. Только нехватка денег остановила этот проект.

Событие, ставшее первым шагом к мировому конфликту, произошло в Петербурге днем 19 июля (1 августа) 1914 года. Здесь началась Первая мировая война. Первой военной дорогой проехать можно и сейчас минут за пять. Для этого нужно сесть в машину у подъезда мрачного, облицованного гранитом здания бывшего посольства Германской империи, что на углу Большой Морской улицы и Исаакиевской площади, и двинуться по Большой Морской в сторону Невского проспекта, пересечь его и въехать под арку Главного штаба, затем повернуть направо. Затем следует остановить машину у правого крыла Главного штаба, там, где до 1917 года находилось Министерство иностранных дел Российской империи, войти в подъезд, подняться по лестнице в бывший кабинет министра иностранных дел… Именно такой путь и проделал 19 июля (1 августа) 1914 года в 17 часов германский посол с нотой об объявлении войны России в руках…

В те летние дни Петербург испытал невиданный порыв патриотических сил и единения. Тысячи демонстрантов, побуждаемые бескорыстными патриотическими чувствами, пришли на Дворцовую площадь, чтобы выразить свою поддержку государю и армии в борьбе с «германцем», за независимость Сербии, над которой нависла австро-германская угроза. Люди пели гимн «Боже, царя храни!». В первых рядах стоял и пел великий Федор Шаляпин. Когда на балконе появился Николай II, толпа опустилась на колени. В эти дни почти прекратились забастовки на заводах. Началась борьба со всем немецким. Именно тогда Санкт-Петербург был переименован в Петроград, с фасада германского посольства сбросили вниз огромную каменную конную группу…

Удачное сначала наступление русских войск на фронте неожиданно закончилось разгромом в Восточной Пруссии, при Танненберге в августе 1914 года. Зато успехом сопровождалось наступление на армию союзницы Германии, Австрии, которая была вынуждена очистить половину Галиции. Ответная операция австро-немецких армий в мае 1915 года закончилось для России тяжким поражением – ей пришлось уступить Литву, Галицию. Половина армии вышла из строя. Экономическое положение страны стало ухудшаться, выпуск военных товаров отставал от потребностей фронта. В ходе войны стало особенно заметно отставание России в современной военной технике – на вооружении почти не было танков, не хватало самолетов, автомобилей, главной тягловой силой, как и раньше, оставались лошади. Бездарность командования, воровство в тылу, бессмысленные жертвы все больше раздражали общество.

Все желали уходящим на фронт по объявленной правительством всеобщей мобилизации быстрых побед и скорейшего возвращения. Сначала, действительно, русские войска, начав наступление в Восточной Пруссии, добились первой крупной победы над немцами. Однако тотчас следом пришла и первая катастрофа. Командующие русскими армиями не сумели согласовать свои действия, одна армия была окружена немцами и почти полностью погибла, а другая с позором отступила. Потери России составили сотни тысяч убитых, раненых и пленных. Поначалу горечь поражения компенсировало успешное продвижение русских войск на юго-западе по территории Австро-Венгрии, союзницы Германии. Но и там, как уже сказано, победы оказались недолговечными. Русским войскам пришлось оставить Польшу – наиболее развитую в экономическом отношении часть империи. Без ее промышленности воевать было трудно. Потом война перешла в ту стадию, которую называют «окопной», или позиционной. Обидные поражения, бессмысленные жертвы, очевидная для всех бездарность командования, воровство в тылу – все это вызывало негодование общества. Однако в столицах эти настроения проявились не сразу. Несомненно, начавшаяся война дала новые рабочие места на многочисленных (особенно металлообрабатывающих) предприятиях; усилился приток капитала из-за границы; производство, ориентированное на военные заказы, увеличилось. За годы войны объем промышленной продукции Петрограда вырос на 150%, также увеличилось и число рабочих. Война способствовала развитию таких новых видов производства, как автомобилестроение, электропромышленность. Завод Игоря Сикорского в Новой Деревне начал выпускать бомбардировщики «Илья Муромец».

Заглянем в источник

Страсть к переименованиям в зависимости от политического момента – черта, примечательная не только для советских времен. Известно, что отношение к топониму, как тотему, могущему принести (символизировать) зло или добро, прослеживалось еще в прежние века. Так, после подавления восстания Емельяна Пугачева по указу Екатерины Великой родная станица Емельки (уничижительные имена были обязательны при упоминании государственных преступников) Зимовейская была переименована в Потемкинскую, а река Яик – в Урал. Часто власти даже не удосуживались объяснить причины переименований. Но вот что мы читаем в бульварном «Петербургском листке» по поводу переименования столицы:

«Столица Петроград. Совершился великий исторический факт. Столица Российской империи Петербург, более двух веков носивший это название, по Высочайшему повелению переименован в Петроград. То, о чем мечтали лучшие из славянофилов, сбылось в великую эпоху борьбы с германизмом. На такой крупный шаг, как переименование столицы величайшего в мире государства, можно решиться, конечно, только имея достаточные к тому основания. А таких оснований у нас больше, чем нужно. На самом деле столица великого славянского государства до сих пор носила немецкое название. В каком государстве существует такой же факт, в какой стране столичный город носит чужеземное название. В эпоху великого строительства России, когда без иноземцев не мог обойтись Петр Великий, было вполне понятно, почему заложенный в устьях Невы город, ставший потом столицею, получил название Петербург.

Но теперь, когда русский народ достиг крупных успехов на всех поприщах человеческой деятельности, Россия – глава славянства – должна идти своим историческим самобытным путем. Но столица ее должна носить славянское название. Велением Державного Хозяина земли Русской так отныне и будет. В связи с новым именованием российской столицы должны произойти изменения в названиях и ближайших к ней городов – Петергофа, Шлиссельбурга, Ораниенбаума и Кронштадта, носящих немецкие названия. Особенно нуждается в переименовании защищающая столицу крепость Кронштадт, так как в пределах воюющей с нами теперь Австро-Венгрии имеется город с таким же наименованием».

Статейка отражает тот дурман ксенофобии и показного патриотизма, охватившего тогдашнее русское общество. Особенно забавно последнее предложение о переименовании Кронштадта, ибо, по мнению автора статьи, выходит, что наличие города с таким же названием во враждебной Австро-Венгрии несет непосредственную угрозу России.

А. Соколов. Императрица Александра Федоровна.

Вместе с тем довольно скоро стало ясно, что техническая отсталость русской промышленности является серьезным тормозом производства, и ее начали компенсировать за счет сверхурочных работ. За них платили особо, но инфляция сжирала добавку к жалованью. Выяснилось, что экономика России не в состоянии выдержать напряжение сколько-нибудь длительной тотальной войны. Положение в экономике непрерывно ухудшалось. После потери польского угля, оставшегося на оккупированных немцами территориях, реальностью стал и топливный кризис. Заводы работали, имея порой всего лишь суточный запас угля. Затем наступил продовольственный кризис, вызванный массовыми мобилизациями работоспособных мужчин из деревни, низкой урожайностью сельского хозяйства России. И все-таки главной бедой была беспомощность правительства. Страшна оказалась не столько нехватка топлива и продуктов, сколько неспособность власти организовать своевременную доставку их в столицу. В столице, 200 лет не знавшей нужды в продовольствии, начали исчезать товары. Возник «черный» рынок, началась спекуляция и воровство. Словом, уже через год-полтора после начала войны столица стала неузнаваема. Война, шедшая пока еще далеко на Западе, мощно вторглась в ее жизнь. Давно были забыты радостные проводы на войну; санитарные поезда везли и везли с фронта в столицу раненых, изувеченных, отравленных газами людей. Военная медицина была не в состоянии справиться с потоком раненых. Повсеместно началось движение женщин – они учились на медсестер и шли помогать раненым, уезжали на фронт. Не последнюю роль в развитии этого благородного начинания играл пример царской семьи – и царица, и великие княжны ухаживали за ранеными в госпиталях.

Действующие лица

Императрица Александра Федоровна

«Жаль, что занятия отнимают столько времени, которое хотелось бы проводить исключительно с ней!» – так писал в своем дневнике занятый государственной деятельностью император. «Она» – это Аликс, его возлюбленная супруга, окруженная любимыми детьми.

«Моя императрица» – так называл ее Николай II. В русской истории конца империи, пожалуй, нет другой, более противоречивой фигуры, чем эта красивая женщина с холодным, надменным лицом. Немка по рождению (до принятия православия – Виктория Алиса Хелена Луиза Беатриса, принцесса Гессен-Дармштадтская, в домашнем обиходе – Аликс), англичанка по воспитанию, она стала супругой Николая II в 1894 году, сразу же после смерти Александра III. Это был брак по горячей любви. «Ники» и «Аликс» обожали друг друга, в тогдашней царской семье не было другой такой теплой, нежной семьи, таких заботливых супругов. Но тут и возникало разительное противоречие: казалось, оба они созданы для тихой частной жизни, вдали от суеты и кипения света, а между тем удел правящей императорской четы был как раз иной – быть в гуще событий, у всех на виду. Оказалось, что столь любимая народом роль «хозяйки земли Русской», «матушки-государыни» не по силам гордой, замкнутой и внешне холодной Аликс. Императрица была нелюдима, застенчива, не любила общества, дичилась окружающих. При ней не было ярких, веселых придворных празднеств, которыми прославились предыдущие царствования. Аликс была полной противоположностью другой Александре Федоровне, супруге Николая I, о которой современник писал:

«Императрица всегда любезная, оживленная, веселая, с жизнерадостным настроением, умеет прогнать всякое стеснение и сделать так, что всякий в отдельности чувствует себя хорошо. Двор в Петергофе – настоящий семейный круг, где каждый чувствует себя хорошо».

Вторая Александра Федоровна осознавала свои невыигрышные особенности, видела, что уступает в шарме своей свекрови, вдовствующей императрице Марии Федоровне.

«Я не виновата, что я застенчива, – говорила она. – Я гораздо лучше чувствую себя в храме, когда меня никто не видит, там я с Богом и народом… Императрицу Марию Федоровну любят потому, что императрица умеет вызывать эту любовь и свободно чувствует себя в рамках придворного этикета, а я этого не умею, и мне тяжело быть среди людей, когда на душе тяжело».

Действительно, «правильному» публичному императорскому поведению Аликс препятствовало многое: ее природная застенчивость, угрюмость и скованность на людях, неумение и нежелание найти с ними общий язык, ее неглубокий ум, упрямство, близкое к фанатизму.

И жить императорская чета стремилась в уединении, вдали от шумной столицы. Таким любимым местом стал Петергоф, Александрия, где возникла «интимная резиденция», окруженная «нескончаемой высокой глухой стеной, выкрашенной в “казенные” – желтую и белую – краски» (по воспоминаниям А. Н. Бенуа). Сюда 27 мая 1895 года Николай привез свою Аликс и записал в дневнике:

«С радостными и горестными чувствами въехал я в милую Александрию и вошел в наш дом у моря. Так странно кажется жить здесь со своей женой. Хотя места тут в обрезе, но комнаты прелестные и помещение идеальное. Замечательно красиво отделана новая комната (Аликс) внизу у столовой. Но главная краса всего дома – это близость моря!»

В дневнике речь шла о Нижней даче (Нижнем дворце), построенной по указу Александра III для него – цесаревича, в 1885 году по проекту архитектора А. О. Томишко в стиле неоренессанс. Дворец был невелик, но очень удобен. Он сразу понравился Аликс, ибо отвечал ее вкусам и привычкам, а главное, тем, что жизнь ее семьи была защищена от досужего внимания окружающих. Нелюбимая свекровь и родственники жили в удалении – в Коттедже и «Ферме». В самом дворце почти не было проходных комнат, да и само его устройство «отсекало» посторонних: внизу – служебные помещения, а на второй этаж (в темно-ореховый кабинет Николая, приемную Александры и в Розовую гостиную) попадали только избранные люди: докладчики царя и редкие гости супругов. А на третий этаж вход для большинства был невозможен. Здесь находилась святая святых – спальня и Малая гостиная (Кофейная), в которой по вечерам собиралась семья. Рождение детей привело к перестройке дворца: в 1895—1897 годах с южной стороны пристроили флигель – «Детскую половину».

Желание царя чаще бывать с семьей привело к тому, что летом светская и даже официальная жизнь столицы перемещалась в Петергоф. В Большом дворце Петергофа император давал аудиенции иностранным посланникам, вручал награды. Летом 1897 года здесь он принимал германского императора Вильгельма II, президента Франции Феликса Фора, сиамского принца, а в 1890 году – иранского шаха. В Александрию к нему приезжали с докладами министры и военные. Вообще, с Петергофом связаны важные события в жизни императора и России. Отсюда в августе 1904 года царь ездил провожать готовившуюся к походу на Тихий океан эскадру З. П. Рожественского. На Нижней даче он подписал знаменитый Манифест 17 октября 1905 года о даровании гражданских свобод, здесь же он совершил государственный переворот, распустив 9 июля 1906 года Первую Государственную думу, а в 1907 году – Вторую.

Счастливая жизнь Аликс с Николаем на самом деле обернулась трагедией, и главную роль в ней сыграла судьба. Рождение четырех девочек подряд огорчало супругов («Какое разочарование! Четвертая дочь!» – запись в дневнике Николая после рождения Анастасии), им необходим был наследник мужского пола. На этой почве у Александры возникли терзавшие ее неврозы, окреп некий комплекс «династической вины», в результате она еще больше замкнулась в себе. Долгожданное рождение царевича Алексея в 1904 году принесло вместе с радостью и облегчением огромное горе – у мальчика, «солнечного лучика» (так называли его родители), обнаружилась гемофилия, унаследованная Аликс от своих германских предков. Началась непрерывная, отчаянная, но скрытая от глаз большинства борьба за здоровье тяжело больного ребенка. Психическое здоровье самой царицы разрушалось. Она стала суеверна, экзальтированно богомольна, оказалась склонна к мистическим увлечениям, была пропитана верой в чудеса, верила любым проходимцам, обещавшим спасти, вылечить цесаревича. Здесь сказывалось и страстное желание помочь своему невинно страдающему дитя, и общий дух, характерный для православия предреволюционной поры: жажда знамений, поиски провидцев, юродивых, чудотворцев, носителей сверхъестественной силы. К этому нужно прибавить экзальтированное увлечение людей света спиритизмом, восточными учениями, понимаемыми плоско и неглубоко. Из всего этого, далекого от истинного православия мистического тумана и появился Распутин, близость которого с царской семьей окончательно погубила репутацию самой царицы, династии…

Постепенно в обществе формировался отрицательный имидж Александры Федоровны, ее стали обвинять в самых разных бедах, постигших страну, в превратном духе истолковывать ее добрые и искренние дела, порывы и чувства. Как писал священник Георгий Шавельский, «ее восторженную веру, например, называли ханжеством, кликушеством. Когда она, заботясь о жертвах войны, следуя влечению своего христианского сердца, перенесла свои материнские заботы и на пленных германцев и австрийцев, тотчас поползли слухи об ее тяготении к немцам и об ее измене».

Сохранилась фотография 1916 года, сделанная одной из дочерей Николая в кабинете отца. Постаревшая, грузная Александра Федоровна непринужденно сидит на письменном столе мужа и как будто что-то внушает старательно записывающему за ней Ники. Эта фотография поразительно соответствовала тогдашним представлениям народа о своем государе. Кажется, будто она диктует ему слова из своих писем. Человеку, читающему письма императрицы Александры Федоровны к Николаю II, написанные осенью 1916 года, кажется, что через них она будто проводит своеобразный сеанс гипноза, зомбирования, чтобы подчинить волю Николая, заставить его поступать так, как кажется правильным ей и стоящему за ее спиной Распутину:

«…Ты властелин и повелитель России, всемогущий Бог поставил тебя, и они должны все преклоняться перед твоей мудростью и твердостью… Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом – сокруши их всех».

Кажется, что императрица в последнем случае применила не самое удачное сравнение, проявив слабое знание русской истории – как «сокрушил их всех» Павел I, хорошо известно. Кроме всего прочего, и императрица и император были искренне убеждены в народной, крестьянской любви к ним, престолу. Эта иллюзия подогревалась подготовленными местными властями к приезду царственной четы верноподданническими манифестациями, многочисленными пышными адресами с уверениями в беззаветной любви народа к монарху. Их плодили власти и монархические организации.

В конце 1916 года, когда ситуация в стране стала приобретать взрывоопасный характер, императрица, не чувствуя этого, по-прежнему настаивала:

«Еще немного терпенья и глубочайшей веры в молитвы и помощь нашего Друга (Распутина. – Е. А.), и все пойдет хорошо… Покажи всем, что ты властелин, и твоя воля будет исполнена. Миновало время великой снисходительности и мягкости – теперь наступает твое царство воли и мощи! Они будут принуждены склониться пред тобой и слушаться твоих приказов и работать так, как ты хочешь и с кем ты назначишь. Их следует научить повиновению. Смысл этого слова им чужд: ты их избаловал своей добротой и всепрощением. Почему меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная воля и что когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил Гр(игорий), то я не меняю мнения, и это невыносимо для них. Но это – дурные люди. Вспомни слова t-r Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком. Так как ты снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, я предостерегала бы тебя. Кто боится меня, не глядит мне в глаза и кто замышляет недоброе – не любят меня… Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные тебе, любят меня: посмотри на простой народ и на военных, хорошее и дурное духовенство… Все становится тише и лучше. Только надо чувствовать твою руку. Как давно, уже много лет, люди говорили мне все то же: “Россия любит кнут!” Это в их натуре – нежная любовь, а затем железная рука, карающая и направляющая…».

Общее направление мысли государыни, ее требования явно расходились с реальностью. При этом к концу своего императорства она все дальше отходит от высшего общества, которое откровенно презирает. Она вступает (особенно по поводу Распутина) в конфликт с царской семьей, портит отношения с родной сестрой, великой княгиней Елизаветой Федоровной и другими некогда близкими ей людьми. После свержения Николая и монархии бывшая императрица вступила вместе с мужем и детьми на свой во многом ею же подготовленный крестный путь, который закончился в подвале дома купца Ипатьева в июле 1918 года.

Осенью 1915 года Николай II сместил популярного в армии главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, и взял командование на себя. Это был серьезный промах – отныне все военные неудачи относили на счет царя, который не обладал талантом военачальника. За время его главнокомандования лишь раз русским войскам генерала Брусилова в 1916 году удалось совершить успешный прорыв на австрийском фронте, но вскоре из-за недостатка боеприпасов это наступление выдохлось. Результаты военных действий в 1916 – начале 1917 года были удручающи для России. Фронт против немцев удавалось сдерживать с трудом. Армии не хватало самого необходимого, солдаты мерзли и голодали в окопах, множилось число дезертиров, в тылу росли антивоенные настроения.

Кроме того, в обществе, питавшемся слухами, распространилась ксенофобия, повсюду говорили о вредительстве и шпионаже, процветающем в высших сферах власти и при дворе, в кругу императрицы Александры Федоровны, немки по происхождению. Грязные слухи распространялись и об отношениях царицы и Григория Распутина.

В народе всю вину за поражения возлагали на императрицу-немку, якобы окружившую себя германскими шпионами и подавившую волю царя. Однако шпиономания не имела никаких реальных оснований: только по рождению немка, Аликс с пяти лет воспитывалась в Англии, и ее родным языком был английский, а отношение к Германии, и особенно Вильгельму II, у нее было всегда резко отрицательное. Как бы то ни было, общественное мнение было основательно в одном – влияние императрицы на Николая II было вредным.

Особое влияние на царскую семью и двор оказывал сибирский мужик Григорий Распутин. Объяснялось оно неординарной личностью и необыкновенными способностями «старца». Он был единственный, кто мог останавливать кровь у больного гемофилией наследника престола цесаревича Алексея. Поэтому царица Александра Федоровна безмерно доверяла «старцу», считая его святым. Распутин же, пользуясь своим влиянием при дворе, грубо вмешивался в государственные дела, стал играть существенную роль в политике, добивался снятия одних и возвышения других министров. Императрица во всем шла у него на поводу. В декабре 1916 года она писала мужу на фронт:

Милый, верь мне, тебе следует слушаться советов нашего Друга… Он умоляет, чтобы скорее сменили Макарова – и я вполне с Ним согласна… Будь властелином, слушайся твоей стойкой женушки и нашего Друга, доверься нам!… Наш Друг и Калинин (Протопопов, будущий премьер-министр. – Е. А.) умоляют тебя распустить Думу не позже 14-го…

Подобными напоминаниями, просьбами, пересказами снов, пророчеств и высказываний Распутина заполнены и все другие письма императрицы.

Все это вызывало раздражение аристократии, депутатов Думы и общества в целом; распространялись самые фантастические слухи и сплетни о близости «сибирского мужика» и императрицы. Все это дискредитировало династию и вообще верховную власть. В среде политиков разного направления, в кругу великих князей созрела идея дворцового переворота в пользу великого князя Николая Николаевича или малолетнего цесаревича Алексея при регентстве Михаила Александровича, брата царя.

Заглянем в источник

Вот как Феликс Юсупов описывает произошедшее в своем дворце на берегу Мойки:

«…Просидев столько времени около этого человека, проглотившего громадную дозу самого убийственного яда, следя за каждым его движением и в ожидании роковой развязки, мог ли я предположить, что он позовет меня ехать к цыганам? И особенно поражало меня то, что Распутин, который все чуял и угадывал, теперь был так далек от сознания своей близкой смерти…

“Господи, дай мне сил покончить с ним!” – подумал я и медленным движением вынул револьвер из-за спины… Точно молния пробежала по всему моему телу. Я выстрелил. Распутин заревел диким, звериным голосом и грузно повалился навзничь, на медвежью шкуру… Мы осмотрели рану: пуля прошла навылет в области сердца. Сомнений не было: он был убит…

Тело было неподвижно, но, прикоснувшись к нему, я убедился, что оно еще теплое. Тогда, наклонившись над ним, я стал нащупывать пульс, биения его не чувствовалось: несомненно, Распутин был мертв… Тогда я снова к нему приблизился и начал пристально всматриваться в его лицо: оно конвульсивно вздрагивало, все сильнее и сильнее. Вдруг его левый глаз начал приоткрываться… Спустя мгновение правое веко, тоже задрожав, в свою очередь, приподнялось, и… оба глаза Распутина, какие-то зеленые, змеиные, с выражением дьявольской злобы впились в меня… Как в кошмаре, стоял я, прикованный к каменному полу…

И тут случилось невероятное. Неистовым резким движением Распутин вскочил на ноги; изо рта его шла пена. Он был ужасен. Комната огласилась диким ревом, и я увидел, как мелькнули в воздухе сведенные судорогой пальцы… Вот они, точно раскаленное железо, впились в мое плечо и старались схватить меня за горло. Глаза его скосились и совсем вылезли из орбит. Оживший Распутин хриплым шепотом непрестанно повторял мое имя. Обуявший ужас был не сравним ни с чем. Я пытался вырваться, но железные тиски держали меня с невероятной силой. Началась кошмарная борьба. В этом умирающем, отравленном и простреленном трупе, поднятом темными силами для отмщения своей гибели, было что-то до того страшное, чудовищное, что я до сих пор вспоминаю об этой минуте с непередаваемым ужасом…»

Далее Юсупов рассказывает, что Распутин сумел встать, выбежать вверх по лестнице на двор и только там его четырьмя выстрелами повалил участник заговора, член Государственной думы Пуришкевич, после чего заговорщики на автомобиле повезли топить тело в Неве.

При этом продолжались попытки различных политических сил склонить царя к уступкам либеральной оппозиции. Но на этом пути стояли императрица Александра Федоровна и так почитаемый в царской семье Распутин. Тогда против временщика составили заговор. Распутина заманили в петербургский дворец Феликса Юсупова, и там заговорщики вначале дали временщику яд, но он не подействовал, потом они несколько раз стреляли в Распутина, затем бросили тело в прорубь на Неве… Тем не менее вскрытие извлеченного из-подо льда тела показало: Распутин погиб от недостатка воздуха, то есть причиной смерти стало то, что он… утонул.

Впоследствии труп похороненного в Царском Селе Распутина был выкопан и публично сожжен.

К 1915—1916 годам относится усиление так называемой «великокняжеской оппозиции». Еще в 1886 году Александр III пересмотрел «Учреждение об императорской фамилии» 1797 года. Дело в том, что императорская фамилия за истекшие сто лет увеличилась в несколько раз. У Николая II было 29 родственников – великих князей (брат его деда Александра II, четверо дядей, десять двоюродных дядей, брат, четверо двоюродных братьев и девять троюродных братьев. Большинство из них имело жен и много детей, что вело к огромным расходам. С 1886 года великими князьями считались только внуки императора. В семье Романовых было немало умных, образованных, влиятельных людей. Среди них встречались либералы, но больше всего было консерваторов. Мнение последних было весомо для Николая II, который, как человек слабый и порой нерешительный, был подвержен влиянию своих родственников. Особенно он считался со своими дядьями – великими князьями Алексеем, Николаем, Сергеем и Владимиром. Как писал – не без сарказма – великий князь Александр Михайлович, император

…провел первые десять лет своего царствования, сидя за громадным письменным столом в своем кабинете и слушая с чувством, скорее приближающимся к ужасу, советы и указания своих дядей… Особенно любили стучать кулаком по его столу дядя Алексей, 250-фунтовый генерал-адмирал, и дядя Николай, рост которого составлял шесть футов и пять дюймов… Они всегда чего-то требовали. Николай Николаевич воображал себя великим полководцем. Алексей Александрович повелевал морями. Сергей Александрович хотел превратить Московское генерал-губернаторство в собственную вотчину. Владимир Александрович стоял на страже искусств. Все они имели, каждый, своих любимцев среди генералов и адмиралов, которых надо было производить и повышать вне очереди, своих балерин, которые желали устроить «русский сезон» в Париже, своих удивительных миссионеров, жаждущих спасти душу императора, своих чудодейственных медиков, просящих аудиенции, своих ясновидящих старцев, посланных свыше… и т. д. К шести вечера молодой император был без сил, подавленный и оглушенный. Он с тоской смотрел на портрет своего отца, жалея, что не умеет говорить языком этого грозного первого хозяина России.

К концу же императорского периода мы можем говорить о попытках части великих князей влиять на политику режима, во-первых, в направлении его либерализации, конституционного развития России и, во-вторых, в стремлении ограничить политическую роль и значение Распутина и императрицы, которые им казались губительными для страны. Лидерами «великокняжеской партии» считались великие князья Николай Михайлович и Николай Николаевич, а также отчасти Павел Владимирович. Если взгляды последнего на демократизацию режима не встречали поддержки большинства великих князей, понимавших, что изменение строя приведет к падению роли и снижению статуса семьи Романовых, то в борьбе с распутинской кликой и императрицей они были, за редким исключением, едины. Однако формы этой «борьбы» были самые незатейливые и сводились к беседам с императором, которые не приводили ни к какому решению, да и единства в их среде не было. Лишь только после убийства Распутина, когда стала реальна (по настоянию императрицы) ссылка участвовавшего в убийстве временщика великого князя Дмитрия Павловича, великие князья объединились и составили петицию на имя императора в поддержку Дмитрия. Ответ государя: «Никому не дано право заниматься убийством; знаю, что совесть многих не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению. Николай». На этом и закончилась «организованная» оппозиционная борьба великих князей.

В 1916 году назрел общий, системный кризис в обществе. Военное производство стало разрушать внутренний рынок. Возник невиданный ранее дефицит промышленных изделий, возросли цены на все товары, и в частности, на продовольствие. Условия жизни в городах быстро ухудшались. Очереди за хлебом стали пугающим символом грядущей катастрофы. Власть оказалась бессильной в борьбе с инфляцией, ростом цен, коррупцией и воровством. Спасительная в той ситуации идея введения карточек долго не реализовывалась, и карточки появились лишь в 1917 году, когда было уже поздно.

Особенно опасными для власти стали настроения в армии. Здесь с успехом начали действовать агитаторы различных революционных партий, призывавшие солдат к неповиновению и бунту. Тяжелые условия окопной жизни, ощущение бессмысленности войны, слухи о повсеместной измене все больше овладевали солдатами – вчерашними крестьянами. Гарнизоны городов были настроены особенно революционно и не хотели отправляться на фронт.

Экономический кризис дал толчок и кризису политическому. В Четвертой Государственной думе обострились политические распри, усилились противоречия между сторонниками правительства и оппозиционерами-либералами, которые требовали повышения роли парламента в стране, передачи ему новых функций контроля и управления, проведения реформ в системе управления и организации военного дела. Шесть фракций Думы создали в 1915 году оппозиционный Прогрессивный блок, настаивавший на изменении экономической политики. Эти требования, исходившие из среды буржуазии, а главное, неудачи на фронте побудили власть дать больше свободы частному капиталу для участия в военном производстве, получении и распределении заказов и прибыли. Возник Центральный военно-промышленный комитет, который возглавил лидер партии октябристов А. И. Гучков. Но это не решило проблему взаимоотношений царя и Думы. В феврале 1916 года царь последний раз присутствовал при открытии очередной сессии Думы, и с тех пор их контакты свелись к минимуму.

В 1916 – начале 1917 года кризис в Петрограде выявился уже со всей очевидностью. Это ощущалось даже на облике Петрограда, утратившего свой изящный, щеголеватый вид имперской столицы. Никто уже не ремонтировал фасады домов и мостовые, поколебался веками установленный бытовой порядок, пришла разруха. Образовался невиданный ранее дефицит на большинство промышленных изделий, выросли цены на все товары и на продовольствие. Правительству, которое оказалось бессильным в борьбе с инфляцией, ростом цен (они выросли за годы войны в три раза) и коррупцией, пришлось ввести карточки на все необходимые товары.

Двадцать третьего февраля 1917 года на улицы столицы вышли десятки тысяч забастовавших рабочих и с лозунгами «Хлеба!», «Долой самодержавие!», «Долой войну!» двинулись к центру, громя на своем пути магазины и хлебные лавки, переворачивая трамваи. В этих действиях нашло выражение и отчаяние измученных людей, и стадное чувство толпы, и умелая манипуляция ее действиями со стороны революционных агитаторов от левых партий. К 25 февраля забастовка охватила половину рабочих Петрограда, начались столкновения полиции с толпой, на помощь полиции были брошены войска. Однако народ на улицах не был настроен враждебно к выведенным из казарм «солдатикам», у которых, как стало известно всем, даже не было патронов к винтовкам.

Николай, находившийся в Ставке верховного командования в Могилеве, в ответ на телеграммы о росте беспорядков в столице потребовал прекратить их «завтра же». Ночью солдатам раздали патроны. Утром 26 февраля толпы демонстрантов опять двинулись к центру, на Невский проспект, поперек которого стояли войска. Как только толпа приблизилась к цепям войск, раздалась команда «Пли!» На месте погибло более двухсот человек, сотни раненых увезли в больницы. Толпа рассеялась, Невский проспект был «очищен» от демонстрантов, казалось, что порядок, наконец, наведен. Однако он не продержался и нескольких часов. Перелом наступил ночью, когда вспыхнул бунт солдат Волынского полка, положивший начало общему восстанию солдат Петроградского гарнизона утром 27 февраля. Повсюду шло братание солдат с демонстрантами, начались погромы полицейских участков и тюрем, из которых начали выпускать без разбору всех заключенных. Зловещим символом мятежа стал пожар Окружного суда на Литейном проспекте.

Заметки на полях

Отречение стало результатом полного крушения не только всей политики Николая II, но и краха его репутации как императора и человека. Он не обладал необходимой для своей высокой роли харизмой ни внешне, ни внутренне. Невысокого роста, он казался карликом возле своих родственников – великих князей, которые, как на подбор, были гигантами. Царь был почти не заметен в толпе придворных, возле своей ставшей к старости дородной супруги. Но дело даже не во внешнем обличии повелителя (хотя придворное ведомство важность этого понимало и рекомендовало царю чаще появляться верхом, что скрашивало недостаток роста), а во внутреннем, душевном строе этого человека. Одни знали, другие чувствовали отсутствие у него воли, решительности, «самодержавного куража», жесткости, за которую люди часто уважают правителя. А это, конечно, отражалось на восприятии народом монарха, монархии. Словом, он неумело играл роль царя. Ф. И. Шаляпин, чье исполнение роли царя Бориса Годунова в одноименной опере вызывало всеобщий восторг, коснулся в своей книге «Маска и душа» этой темы:

«Надо уметь играть царя. Огромной важности, шекспировского размаха его роль. Царю, кажется мне, нужна какая-то особенная наружность, какой-то особенный глаз. Все это представляется мне в величавом виде. Если же природа сделала меня, царя, человеком маленького роста и немного даже с горбом, я должен найти тон, создать себе атмосферу – именно такую, в которой я, маленький и горбатый, производил бы такое же впечатление, как произвел бы большой и величественный царь. Надо, чтобы каждый раз, когда я делаю жест перед моим народом, из его груди вырывался возглас на все мое царство:

– Вот это так царь!

А если атмосфера не уяснена мною, то жест мой, как у бездарного актера, получается фальшивый, и смущается наблюдатель, и из груди народа сдавленно и хрипло вырывается полушепот: – Ну и царь же!…

Не понял атмосферы – провалился.

Горит империя».

Восставшие захватили Арсенал, и 40 тыс. винтовок были розданы народу. Власть оказалась бессильной перед натиском вооруженной толпы, требовавшей свержения монархии и провозглашения республики. Двадцать седьмого февраля Особый комитет Государственной думы после совещания с Петроградским советом, тогда же образованным левыми партиями, сформировал новое правительство во главе с князем Г. Львовым, называемое Временным, то есть на время до избрания и созыва Всероссийского Учредительного собрания. Правительство потребовало от Николая II отречения в пользу его брата, великого князя Михаила Александровича. Но только после того, как император получил телеграммы с требованием об отречении от всех командующих фронтами, он перестал сопротивляться и отрекся от трона 2 марта 1917 года в пользу великого князя Михаила Александровича.

Заглянем в источник

Следствием всех событий конца зимы – начала весны 1917 года стало отречение императора Николая II, что выразилось в издании манифеста. В нем было сказано:

«В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской Нашей армии, благо народа, все будущее Нашего дорогого Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия Наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага.

В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и ополчение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату Нашему править делами Государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу…

Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.

Николай.

2 марта 1917 г., 15 час., гор. Псков»

Семья императора Николая II. 1914 год.

Хотя Александр III больше других любил младшего сына Михаила, умирая, он тем не менее не стал менять закон о престолонаследии, так что на престол после него вступил старший сын Николай. До рождения цесаревича Алексея Николаевича в 1904 году великий князь Михаил оставался наследником престола и с радостью отказался от титула цесаревича – так ему опротивело быть наследником. Михаил Александрович был простым, легким, веселым человеком, увлеченным музыкой. И хотя он был силач и воин, характер имел добродушный и был даже более слабым человеком, чем его брат-император. Его мать, императрица Мария Федоровна, говорила Витте: «Вы хотите сказать, что государь не имеет характера императора? – Это верно, – отвечает Мария Федоровна, – но ведь в случае чего-либо его должен заменить Миша, а он имеет еще меньше воли и характера». У Михаила Александровича сложились тяжелые отношения и с братом-императором, и с матерью – вдовствующей императрицей Марией Федоровной, ибо вопреки их воле он женился на дважды разведенной особе – Наталье Шереметьевской, самой неотразимой красавице тогдашнего Петербурга. Во избежание гнева царственных родственников супругам пришлось несколько лет прожить за границей. С началом войны Михаил Александрович был назначен командовать кавалерийской дивизией на Кавказе.

Накануне отречения брата, 27 февраля 1917 года, Михаил Александрович в Петрограде несколько часов проговорил с председателем Государственной думы Родзянко, который видел в Михаиле регента при императоре Алексее II.

Третьего марта Михаил, скрывавшийся на квартире княгини Путятиной на Миллионной улице, принял делегацию политиков. Однако, увидев, что они не имеют единого взгляда на будущее России и династии, а главное, что они не гарантируют ему безопасность, отказался «от восприятия верховной власти», формально пробыв императором всего лишь один день – 3 марта 1917 года. Так Россия перестала быть монархией. Михаил Романов был выслан в Пермь, где большевики расстреляли его ночью 13 июля 1918 года.

Арестованный 8 марта Николай Романов был отвезен в Царское Село, где вместе с семьей (женой, сыном, дочерьми Татьяной, Марией, Анастасией и Ольгой) жил в Александровском дворце до конца июля 1917 года. Затем их перевезли в Тобольск, а оттуда в конце мая 1918 года – в Екатеринбург, где они и были расстреляны.