Петр, сын Петра: Румянцев

Сладость первой победы

19 августа 1757 года рано утром русские войска впервые столкнулись на поле боя с прусской армией. Это произошло в начале Семилетней войны, в Восточной Пруссии, у деревни Гросс-Егерсдорф. Начало этой битвы было ошеломляюще неудачным для русской армии. Как только ее первые полки вышли на опушку леса, густой белый туман вдруг рассеялся — и русские солдаты увидели обширное поле и на нем уже построившуюся армию пруссаков. Загрохотали барабаны, и прусская кавалерия пошла в стремительную атаку. Повезло тем, кто не оказался на пути прославленных прусских черных гусар. Страшное дело! Сомкнутая масса тысяч всадников, лошадь к лошади, стремя к стремени, плечо к плечу, резко взяв с места, разгонялась все быстрее и быстрее. Издали они казались сплошной движущейся стеной. Земля содрогалась под топотом десятков тысяч копыт, солнце меркло от поднятой ими пыли, рев и гиканье всадников заглушали грохот пушек, и вскоре этот черный вал обрушивался на противника!

Поражение русской армии казалось неизбежным, первые поспешно построенные у кромки поля полки ее были сразу же смяты. Но тут, как сообщает современник, с четырьмя полками резерва к опушке «продрался через лес» молодой генерал-майор Петр Румянцев. Он так стремительно и дерзко ударил во фланг пруссакам, что те дрогнули и побежали. В первый раз сверкнуло золотом славы имя Петра Александровича Румянцева. Раньше оно сверкало иначе, и не золотом…

Дурная слава и дворцовая тайна

Дело в том, что о Румянцеве шла дурная молва. Все считали его бездельником и шалопаем, как тогда говорили, шалуном… Когда Румянцева отправили в Берлин учиться, то он отличился там таким «мотовством, леностью и забиячеством», что пришлось его срочно возвращать в Россию и пристраивать в 1740 году в Кадетский шляхетский корпус. Да и там он проучился только четыре месяца и был с треском изгнан как бездельник и повеса. Этим и ограничилось образование будущего фельдмаршала. Тем не менее карьера его стремительно развивалась. Императрица Елизавета Петровна сделала девятнадцатилетнего юношу командиром полка, полковником прямо из подпоручиков. Но и тогда Румянцев не угомонился. Он продолжал потрясать общество своими постыдными проделками. Даже степенный официальный биограф Румянцева вынужден признать: «Он удальством превосходил товарищей, пламенно любил прекрасный пол и был любим женщинами, не знал препятствий и часто, окруженный солдатами, в виду их торжествовал над непреклонными [дамами]; обучал батальон в костюме нашего прародителя (то есть голым. — Е. А.) перед домом одного ревнивого мужа…» Такие дерзости возмутили государыню, и она отослала развратника в домашнюю ссылку… Ненадолго!

Причина безнаказанности, как и служебных успехов Румянцева, крылась в том, что он приходился императрице… братом! Известно, что Румянцев родился в 1725 году, накануне смерти Петра I. Мать его, девятнадцатилетняя красавица Мария Андреевна, урожденная Матвеева, была любовницей великого царя. В 1724 году неожиданно Мария была выдана замуж за царского денщика Александра Румянцева, который получил от государя к свадьбе чин бригадира. Впрочем, жену свою муж, занятый служебными поездками, видел редко. Она же любила повеселиться и была расточительна. Графиня на сорок лет пережила супруга, была одной из знатных дам двора Екатерины II «и в глубокой старости с беззастенчивой откровенностью рассказывала интимные подробности грехов своей юности».

Вот и весь секрет безнаказанности шалуна-полковника при Елизавете… Впрочем, не все ему сходило с рук. Его биограф рассказывает, что как-то раз А. И. Румянцев, узнав об очередной провинности сына, велел принести пук розог, чтобы высечь юношу. «"Я полковник", — сказал ему сын. "Знаю, — отвечал отец, — и уважаю мундир твой, но ему ничего не сделается, я буду наказывать не полковника". Граф Петр Александрович повиновался, не дозволив, однако, конюхам прикасаться до него. Потом, как сам рассказывал, когда его порядочно припороли, закричал: "Держите! Держите! Утекаю!"» Сохранилось немало и других легенд о «шалостях» будущего российского героя.

Ключи Кольберга

И вот, на поле Гросс-Егерсдорфа тридцатидвухлетний генерал, поротый когда-то «за шалости», проявил себя как герой. Так сказать, свое отгулял и взялся за ум. До этого в страшном сражении при Кунерсдорфе в 1759 году он командовал русской кавалерией и разбил могучую армию прусского короля Фридриха II. В 1761 году его, молодого, честолюбивого и горячего, бросили командовать осадой прусской приморской крепости Кольберг, которую не могли взять многие русские полководцы. Три года осады не принесли никакого успеха. Осада Кольберга — малоизвестная и печальная страница русской военной истории. Скольких солдат погубили здесь наши горе-полководцы, сколько своих кораблей потопили наши горе-адмиралы, сколько наворовали наши интенданты-молодцы — ни в сказке сказать, ни пером описать! Досидев до зимы, прусский гарнизон мог быть уверен, что русские скоро уйдут на зимние квартиры. Так делали испокон веков — не в окопах же зимовать!

У Румянцева под Кольбергом поначалу тоже вышел конфуз. Сперва провалилась идея морского десанта — русские корабли боялись свежего ветра больше чем противника. Во время шторма одиннадцать из двадцати семи кораблей с десантом канули на дно. Потом самовольно бросил осаду и ушел с эскадрой в родные порты адмирал Мишуков. Как писал фаворит императрицы Елизаветы Иван Шувалов, это был «поступок, делающий стыд нашему оружию. Впрямь думают, что только умеем города жечь, а не брать». Затем прямо через лагерь Румянцева в крепость прорвался большой корпус прусских войск, резко усилив оборону гарнизона. Позже, когда стало ясно, что приближается зима, а осада затягивается, этот корпус, ставший нахлебником для гарнизона крепости, благополучно прорвал русскую блокаду и вырвался на стратегический простор. Немцы язвительно шутили, что они могли бы пронести мимо русских крепостные сооружения Кольберга. Раздосадованный Румянцев решил стоять на смерть, несмотря на холода. При этом он угрожал крепости кровавым штурмом. В общем, он переупрямил коменданта. Немцы сдались 5 декабря 1761 года, и ключи Кольберга, как годом раньше ключи Берлина, поехали в Россию.

Гарбузы Украины

В декабре 1761 года к власти пришел Петр III, который тотчас же заключил мир с Фридрихом II и назначил Румянцева командующим армией в предстоящей войне с Данией. Этот авантюрный поход не состоялся — Екатерина II свергла мужа и захватила престол. Румянцеву она попеняла на то, что он медлил присягать ей. Петра Александровича можно понять, ведь, вероятно, в Копенгагене он хотел найти свой маршальский жезл, да затея сорвалась из-за «пустяка» — жена с мужем власть не поделили!

Через некоторое время Екатерина назначила Румянцева главнокомандующим Малороссии, то есть генерал-губернатором, сместив последнего гетмана Украины графа Кирилла Разумовского. Назначение Румянцева в Малороссию не было случайным. Свое детство он провел на Украине, и в его речи на всю жизнь остался неистребимый украинский выговор. Даже став фельдмаршалом, он, как пишет современник, «только заслышав украинскую речь, устремлялся обнимать земляка, радуясь как дитятя».

Екатерина II считала, что необходимо уничтожить национальное своеобразие Украины, сделать ее простой губернией. Она писала: «Малая Россия, Лифляндия и Финляндия — суть провинции, которые называть чужестранными и обходиться с ними на том же основании есть больше, нежели ошибка… Сии провинции… надлежит легчайшими способами привести к тому, чтобы они обрусели и перестали бы глядеть, как волки к лесу». Румянцеву и поручалось осуществлять на Украине волю государыни. Но он в этом не очень преуспел. Петр Александрович поселился в роскошном имении недалеко от Киева и оттуда управлял Украиной, во всем полагаясь на секретарей. Своими вальяжными повадками и нравом он мало отличался от соседа — крымского хана. Для своих врагов и завистников он был неуязвим и, обладая редким литературно-бюрократическим дарованием, мог легко отписаться от любых наветов. Как писал один из его бывших секретарей, Ру мянцев «быстрейший имел бег мыслей и величайший дар слова». Впрочем, вряд ли мы бы вспомнили об одном из наместников на Украине, если бы не феерический 1770 год, на века прославивший Петра Румянцева.

Лето бессмертной славы

«Не рогатки, а огнь и меч — единственная защита ваша», — так писал Румянцев в приказе по армии, выступившей в поход против турок. Эта война (1768–1772) оказалась, как и все наши войны на Юге, тяжкой. Тут важно заметить, что у русской армии за сто предыдущих лет сложился своеобразный «комплекс неполноценности» — она постоянно терпела поражения в войнах с турками. Вспомним Чигиринские, Крымские, Прутский походы, не совсем удачную по результатам войну 1730-х годов. Турки же вообще привыкли думать, что кого-кого, а русских они будут бить всегда. И как не бить этих олухов, которые, окружив себя гигантскими рогатками (длинными копьями), построившись в огромный четырехугольник — каре, посредине которого скрипели тысячи фур, медленно двигались по выжженной степи, мимо отравленных источников. Во время похода фельдмаршала Миниха в Крым в 1730-е годы множество русских солдат умерло от дизентерии, голода. Десятки тысяч трупов лошадей вдоль степных дорог, брошенные орудия и амуниция ясно говорили — с этим противником справятся своими силами даже татары с луками и саблями. Румянцев переломил судьбу — он сумел победить турок в жару, в июле, в степи.

Новатор

Что нового внес Румянцев в военное искусство, почему он так прославился? Во-первых, он отказался от сплошного, огромного каре. Он разбил войска на несколько подвижных небольших каре, командиры которых, зная общий план битвы, действовали самостоятельно. Во-вторых, он произвел отбор в армии. Из каждого полка выбрал самых сильных, умных, толковых солдат, сделал их гренадерами, а лучшие из лучших стали егерями, которые должны были поступать в зависимости от ситуации. Их учили ползать, маскироваться, прикидываться убитыми. В-третьих, Румянцев не бо ялся грозной татарской и турецкой конницы и не прятался от нее за рогатками. Опыт Семилетней войны сгодился ему на Юге. Он реформировал конницу, снял с нее тяжелые кирасы, которые ни от чего не спасали, а лишь мешали в бою. Сплоченный удар русской конницы сметал рассыпную лаву кочевников. В-четвертых, он приучил артиллеристов быстро менять позицию, сосредоточивая огонь на вражеской артиллерии и скоплении неприятеля. Наконец, он учил солдата действовать смело и инициативно.

Три могучих удара

Вот и весь секрет! И пошли одна за другой победы. Сначала 17 июня 1770 года при Рябой Могиле, потом 7 июля при реке Ларге. Наступательный темп, атака стали главным оружием Румянцева. После победы при Ларге Румянцев, всегда любивший роскошь, устроил молебен в великолепном шатре только что бежавшего крымского хана. Наконец, 21 июля — сражение при Кагуле. Тяжелое, кровопролитное, с превосходящими силами фанатичного, отважного противника. Причем Румянцев не медлил, не ждал, что будет делать неприятель, а смело атаковал его сам. Когда он увидел, что одно каре расстроилось, то вскочил на коня, сказав: «Ну, теперь мое дело». Криком «Стой!» он остановил отступление войск и сдержал натиск янычар. Как вспоминает современник, после пяти часов боя под Кагулом Румянцев схватил ружье со штыком и крикнул: «Товарищи! Вы видите, что ядра и пули не решили дело, не стреляйте же более из ружей, но с храбростью примите неприятеля в штыки! Ура!»

За победу при Кагуле Румянцев получил чин фельдмаршала, а в парке Царского Села был сооружен победный обелиск в честь этого подвига. Никто еще в России не удостаивался при жизни подобной почести — это напоминало времена Древнего Рима. Да и писал он императрице, как Цезарь: «Армия Вашего императорского величества не спрашивает, как велик неприятель, а ищет только, где он»; «Я прошел все пространство степей до берегов Дуная, сбивая пред собой в превосходящем числе стоящего неприятеля, не делая нигде полевых укреплений, а поставляя одно мужество и добрую волю Вашу во всяком месте за непреодолимую стену».

Потерянный жезл

В начале 1773 года Екатерина II потребовала, чтобы Румянцев переправился через Дунай и атаковал турецкую крепость Шумлы в предгорьях Балкан. Румянцев, гордившийся тем, что сбивал врага с ходу, на этот раз медлил. Он не был уверен в успехе дела. Но все же после некоторой заминки 11 июня армия Румянцева переправилась через Дунай. Это был исторический момент. Екатерина писала Вольтеру: «Целые 800 лет, по преданию летописца, русское войско не было на той стороне Дуная». Переправа через Дунай открывала путь на Балканы, Румянцев получил за нее титул «Задунайский». Однако через три дня он вдруг повернул назад. Получилось, что он как будто сплавал на тот берег исключительно за почетным титулом. Екатерина была этим так огорчена, что даже не ответила на пояснительное письмо Румянцева. А наш герой на том берегу титул-то нашел, но при этом будто потерял мужество. Сник, скис, писал, что противник очень силен, а его армия очень мала, что его вынудили на переправу, чтобы опорочить, ибо придворные недруги жаждут его крови. Императрица резко отвечала ему, что на Кагульском обелиске в Царском Селе написано ясно: Румянцев с 17 тысячами героев победил турецкую армию в 150 тысяч воинов, «что весьма во мне утвердило правило, до меня римлянами выдуманное и самим опытом доказанное, что не число побеждает, но доброе руководство командующего, совокупно с храбростью, порядком и послушанием войск». Это письмо было обидным щелчком по носу полководцу, который гордился тем, что воевал не числом, а умением.

Все же войну с Турцией удалось закончить блестящим миром, заключенным в 1774 году в Кючук-Кайнарджи. Но Румянцев был недоволен. Полученные награды казались ему недостаточно щедрыми, а главное — появился Потемкин, который стал соперничать с ним на поле славы. Румянцев писал Екатерине: «Во удовлетворение зависти посягающих на мя я рад пожертвовать моею собственною [славой], охотно я такового желаю увидеть на своем здесь месте». На самом деле Румянцев никому не хотел жертвовать своей славой, не желал никого видеть на своем месте. Поэтому он постоянно капризничал, жаловался, писал пространные витиеватые письма императрице. За всем этим скрывались зависть и недоброжелательство к Григорию Потемкину, который как раз развил бурную деятельность на Юге: осваивал Новороссию, Крым, строил флот, Севастополь, Одессу. Многие забыли о сидевшем под Киевом Румянцеве и иногда спрашивали: «Что он там делает?» А фельдмаршал еще больше раскисал и жаловался: «Я несчастлив в благоволении к себе публики… Век провождая в поте и трудах, не вкусил я той радости, что ощущаем, получа воздаяние своим заслугам…» Впрочем, во многом это была поза. Румянцев был опытным царедворцем и интриганом. Из своего украинского поместья он, как паук, дергал за паутинки, которыми оплел весь Петербург и двор.

Всюду у него были сторонники, соглядатаи, друзья, обязанные ему своим возвышением люди вроде фаворита императрицы Екатерине II Петра Завадовского и Александра Безбородко. Жена Румянцева, подросшие дети и мать находились в столице, при дворе и обо всех придворных пасах и интригах сообщали фельдмаршалу. С годами Петр Румянцев стал главой могущественного клана, нажившего огромный «придворный капитал» и умело им распоряжавшегося.

Оставьте мой обелиск в покое!

Когда в 1787 году началась еще одна Русско-турецкая война, Румянцев новой славы не снискал. Богиня победы уже нашла себе другого любимца — быстрого, смелого Суворова. Петр Александрович опять забился в свой украинский угол, где и прожил до самой смерти, наступившей в 1796 году. Но Россия не забыла своего дерзкого героя, научившего ее побеждать на Юге. В 1799 году на Марсовом поле, близ Мойки, ему поставили обелиск работы Винченцо Бренны. Но вот ирония судьбы: с Марсова поля обелиск Румянцева «согнал» на Васильевский остров памятник Суворову, открытый там в 1801 году. Некоторые историки примиряюще пишут, что это, мол, справедливо. Теперь Румянцевский обелиск стоит рядом с Кадетским корпусом, где полководец учился. Сколько и как он там учился, мы уже знаем. Словом, узнав о перетаскивании своего обелиска, Румянцев, наверное, обиделся бы, опять усмотрел бы происки своих врагов, а зря — Россия поступает без почтения со многими своими героями.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх