• Рождение
  • Детство и воспитание
  • Брак
  • Смерть
  • Глава 3

    Семейная жизнь

    Когда юноше исполнялось двадцать лет, он считался готовым взять на себя обязанности взрослой жизни. Фактически это означало, что он должен жениться, так как без жены, которая готовила пищу и вела хозяйство, он не мог завести собственный дом. Неженатые мужчины и незамужние женщины не считались членами общины, но, как только пара вступала в брак, они становились полноправными гражданами, внесенными в реестр домовладельцев, который вели писцы калъпулли, и получали право обрабатывать земельный участок, находящийся во владении семейства.

    От обоих партнеров требовались особые навыки. Мужчина должен был уметь построить дом, занимался крестьянским трудом или ремеслом. Женщина готовила еду, заботилась о детях, ткала полотно и шила одежду, работала на огороде и приглядывала за домашним скотом. В глазах общества брак без детей был неполным. Бездетность становилась не только личной, но и социальной трагедией, и многие бездетные браки заканчивались разводом. Так что жизненные устремления обычного ацтека, будь то женщина или мужчина, были те же, что и у людей во всем мире: уважаемое положение в обществе, счастливая семейная жизнь и брак, благословенный детьми.

    Рождение

    Рождение ребенка служило поводом к празднованию. Роды обычно доверялись опытным акушеркам, которые были искушены как в медицинском, так и в ритуальном аспектах деторождения. Каждое важное событие в жизни ацтеков сопровождалось речами. Даже новорожденный ребенок не мог их избегнуть, и, перерезая ребенку пуповину, акушерка объясняла ему, какие обязанности у него будут в жизни. Если рождался мальчик, он должен был вырасти храбрым воином, чьей целью было напоить Солнце кровью врагов. Девочка должна была проводить дни в заботах о хозяйстве и редко покидать дом. После произнесения таких речей акушерка окунала младенца в холодную воду и клала спеленатого ребенка в колыбель.

    Тем временем всем родственникам сообщали о счастливом событии, и они собирались у дома, чтобы поздравить мать и взглянуть на ребенка. Входя в дом, гости брали щепотку золы и посыпали ею свои колени и другие суставы, это было что-то вроде заклинания, чтобы предотвратить хромоту и ревматизм у ребенка. Родителям вручались подарки, и снова произносились неизбежные речи. Гости приходили в течение четырех дней. В это время семья тщательно следила за огнем, чтобы он ни разу не погас. Никому не позволялось выносить из дома горящие дрова, «чтобы не отнять славу у новорожденного» (Саагун).

    Иногда в течение четырех дней празднования отец звал астролога, чтобы тот составил гороскоп младенца и определил благоприятный день для церемонии наречения ребенка. Ацтеки верили, что знак дня, под которым родился ребенок, будет оказывать влияние на всю его последующую жизнь. Ребенок, рожденный во 2-й день Кролика, мог стать пьяницей, который навлечет беды на себя и на свою семью. Знак 9 – Оленя – давал человеку несносный характер, он становился сквернословом и лентяем, а мальчику, рожденному под знаком 1 – Оцелота, – суждено было закончить свою жизнь рабом или жертвой, принесенной богам. Другие дни считались счастливыми: 10-й Орла давал силу и храбрость, 11-й Стервятника – долгую и счастливую жизнь, 7-й – Цветок – был хорошим днем для ремесленников, 5-й – Обезьяна – давал ребенку дар развлечения и увеселения других, тогда как ребенку, рожденному под знаком 4 – Собака, – суждено было процветать без видимых усилий. Прочие дни могли быть либо счастливыми, либо несчастливыми. Ребенку, рожденному в 3-й день Воды, могло легко привалить богатство, но и так же легко уйти – «как утекает вода».

    Ясно, что эти предсказания исполнялись далеко не всегда и что знак дня рождения не мог быть единственным фактором, определяющим счастливую или несчастливую участь. Человек мог до некоторой степени контролировать свою судьбу. Благоприятный для рождения знак мог стать неудачным вследствие вмешательства злых сил, но соблюдающий правила жизни имел надежду на успешное будущее. Точно так же действие плохого знака могло быть исправлено благонравием и соблюдением религиозных обрядов. Но даже в этом случае человек, рожденный под неблагоприятным знаком, всегда нес на себе отпечаток предрасположенности к неудачам.

    Поэтому было так важно выбрать и наиболее благоприятный день для наречения ребенка. Обычно эту церемонию старались провести через четыре дня после рождения, но детям, рожденным в несчастливые дни, не давали имя до тех пор, пока не наступал день для них благоприятный.

    Акушерка также брала на себя заботу о соблюдении ритуала наречения. Ребенка выносили во двор дома, чтобы искупать в глиняном ушате, помещенном на слой тростника. Водой окропляли ротик младенца, его грудь и голову, в это время читались соответствующие заклинания. Затем акушерка омывала ребенка и читала молитву, ограждающую его от злых сил. Затем ребенка «преподносили в дар» Солнцу, молясь о том, чтобы в будущем он стал храбрым воином.

    Ребенку мужского пола демонстрировали символы отцовской профессии. Миниатюрный щит и стрелы – чтобы показать, что он станет воином. Инструменты мастера – если он должен был унаследовать ремесло отца. Пуповина младенца и его миниатюрное оружие передавались воину для захоронения на поле битвы. Девочке акушерка показывала крошечное веретено, корзинку с принадлежностями для рукоделия и метлу, символизирующую ее домашние обязанности. Пуповина ребенка погребалась в доме, чтобы показать, что ей никогда не странствовать, как ее брату. После этого объявлялось имя ребенка.

    У каждого ребенка было календарное имя, данное в соответствии с датой его рождения, а также личное имя, принадлежавшее только ему одному. Самым известным правителем Тескоко, например, был Нецауалькойотль (что в переводе означает Голодный Койот), но иногда он фигурирует в текстах под своим календарным именем Ка-Масатль, 1-й Оленя. Животные вообще часто встречаются в именах ацтеков, хроники полны описаний деяний таких персонажей, как Сердитый Индюк, Пчела в Камышах, Говорящий Орел или Огненный Койот. Были имена по предметам одежды или по личным качествам, например Тот, Кто Смеется Над Женщинами или неудачно названный Мокиуикс (Пьяница). Некоторые имена, например Черный Холм, имели топографическое происхождение. Девочкам давали более женственные имена, такие, как Нефритовая Куколка или Драгоценное Сломанное Перо Птицы Кетсаль (что на языке науатль звучит длинно и труднопроизносимо). Особенно популярны были цветочные имена, например: Миауашуитль (Бирюзовый Цветок Маиса) или Куиаушочитль (Дождевой Цветок). Все эти личные имена, как и названия городов, можно было записать в виде пиктограмм.

    После окончания церемонии наречения следовало пиршество для всех родственников и друзей семьи. Гостей украшали гирляндами из цветов и давали покурить ароматный табак, пока женщины готовили еду. Тут имелась еще одна возможность для демонстрации ораторского искусства. Во всех речах, даже в тех, что произносились по случаю рождения ребенка, проскальзывала меланхолическая нотка – неизменно упоминалось о быстротечности человеческой жизни и о предстоящих испытаниях. Акушерки поднимали эту тему, как только ребенок рождался: «Мы не знаем, будешь ли ты долго жить среди нас… Мы не можем сказать, какая судьба тебе уготована…» – говорили они, а старики развивали эту тему во время трапезы:

    «О мой возлюбленный внук… тебе предстоит многое узнать и многое испытать: боль, несчастья и страдания. Земля эта – место страданий и скорби, место тяжелого труда и страданий. Может быть, станет нам благословением и наградой, если ты недолго пробудешь с нами».

    После главных блюд подавали шоколад, но наступали сумерки, и старики часто отставляли его в сторону, чтобы насладиться кубком опьяняющего октли. К позднему вечеру они все были пьяны, пели, острили и не отказывали себе в удовольствии разразиться сентиментальными рыданиями, так что со стороны казалось, «будто лают псы».

    Через двадцать дней, когда волнения, связанные с «крещением» ребенка, шли на убыль, родители несли младенца в храм, подносили богам пищу и одежды и демонстрировали ребенка жрецам.

    Детство и воспитание

    Поначалу ребенку не давали никакой работы, а лишь учили «тихим словом». Затем, в возрасте четырех лет, начиналось практическое обучение и детям разрешалось выполнять простую работу под неусыпным оком взрослых. Мальчиков посыпали за водой, пока матери перечисляли дочерям названия и предназначение всех предметов в рабочей корзинке. Мало-помалу детям давали более ответственные задания, девочки помогали матерям по дому, а мальчики ходили вместе с отцами на работу или на рынок.

    Образование девочек в действительности являлось подготовкой к браку. Девочка пяти – семи лет уже знала, как обращаться с веретеном и прясть нити, в подростковом возрасте ее приобщали к приготовлению пищи, а в возрасте четырнадцати лет девочка училась ткать полотно. До брака оставалось два года, а девочка уже была обученной вести дом и способной пополнять достаток в семье, изготавливая полотно на продажу. Воспитание мальчиков было столь же практичным. Пятилетний карапуз ковылял за отцом, неся несколько хворостин или крошечную вязанку. Шло время, и мальчик учился ловить рыбу, резать тростник и управлять каноэ на озере.

    В то же время родители учили своих детей хорошему поведению и заставляли их выслушивать лекции о добродетельности тяжелого труда, правдивости, уважении к старшим, необходимости самообладания, послушания власти и воле богов. Ленивые или непослушные дети наказывались. Мальчиков били, кололи иглами кактуса, затем связывали руки и ноги и оставляли лежать обнаженными на сырой земле весь день или держали над огнем, в котором горели стручки красного перца, и вдыхать горький дым. Девочек тоже кололи иглами или держали над огнем, а еще заставляли выполнять дополнительную работу по дому, вставать до рассвета и целый день убираться в доме и мести улицу перед домом.

    Дети из знатных семей воспитывались в еще большей строгости, так как жизнь взрослого должна была служить примером всем остальным людям. Мальчиков вскоре отправляли в школу калъмекак (см. далее), но некоторые девочки не покидали дом до дня своей свадьбы. Воспитание дочери правителя было особенно суровым, и следующий фрагмент текста (из рукописи Сориты) позволяет предположить, что жизнь во дворце отличалась холодностью и формальностью:

    «Когда ей исполнилось четыре года, они внушили ей необходимость выказывать благоразумие в речах и поведении, в облике и манере держаться… Дочь правителя ходила только в сопровождении множества женщин преклонного возраста, и она выступала так скромно, что никогда не поднимала глаз от земли… она никогда не разговаривала в храме, за исключением чтения молитв, которым ее обучили. Она не должна была разговаривать во время еды, но должна была хранить совершенное молчание. Правило, что мужчина, даже брат, не должен разговаривать с незамужней женщиной, соблюдалось так строго, словно это был закон… Девицы не могли выходить в сад без сопровождения. Если они осмеливались сделать хоть шаг за дверь, их сурово наказывали, особенно если они пребывали в возрасте от десяти до двенадцати лет. Девицы, которые поднимали глаза от земли или оглядывались, также подвергались жестокому наказанию. То же самое ждало девушек ленивых или легкомысленных. Их обучали, как говорить с женами правителя и другими людьми, и, если они выказывали нерадивость, их также ждало наказание. Им постоянно внушали со всем вниманием относиться к хорошим советам, которые они получали.

    Когда им исполнялось пять лет, их няньки начинали учить их вышиванию, шитью и ткачеству и никогда не позволяли им лениться. Девица (даже будучи ребенком), которая прекращала работать без разрешения, наказывалась».

    Постоянное давление, наказания и тяжелая работа – эти темы вновь и вновь возникают в этом и других подобных текстах. Царственные родители, по всей видимости, оставались для детей недоступными, вели себя с ними отчужденно и холодно. В определенные часы маленьким девочкам разрешалось играть в присутствии своих матерей, но даже тогда стражники и няньки присутствовали в комнате и не было никакого намека на теплые семейные отношения. Беседа их с отцом произвела на Сориту еще более удручающее впечатление:

    «Когда правитель пожелал увидеть своих дочерей, они пришли к нему процессией, перед ними выступала пожилая женщина, а за ними шли другие придворные. Они никогда не выходили без разрешения своего отца. Войдя в зал, они остановились перед отцом, который приказал им сесть. Затем заговорила женщина, она приветствовала правителя от имени его дочерей. Она передала отцу розы и другие цветы, а также фрукты, которые они собрали для него, а также вышивки, которые они приготовили для него… Отец заговорил с дочерьми, посоветовал им вести себя хорошо и слушать советы матерей и учителей, уважать и во всем слушаться их, прилежно работать. Девочки не сказали ни слова, лишь приблизились к правителю одна за другой и почтительно поклонились ему, после чего ушли. Никто не засмеялся в присутствии правителя, все вели себя сдержанно и скромно».

    Отпрыски правителя часто завидовали детям простых людей, которые так много времени проводили со своими родителями и для которых правила поведения были куда менее строгими.

    Кроме домашнего образования, все ацтекские дети могли обучаться в школе. Некоторые ранние манускрипты говорят, что школьное обучение начиналось с пяти лет, но Кодекс Мендосы утверждает, что дети до пятнадцати лет все еще пребывали много времени дома, хотя они, возможно, проводили в школе неполный день. Существовало два типа школ: одна – тельпочкалли, или «дом молодых», – для сыновей торговцев и крестьян, и другая – кальмекак – для высшего сословия. Всех мальчиков заставляли посещать школу того или иного типа. Девочек из хороших семей отправляли в храм, где их обучали как жриц, хотя большинство из них оставляли учебу через несколько лет, чтобы выйти замуж. Образование в тельпочкалли было доступно и для девочек, но для детей каждого пола были разные школы.

    Ацтекское образование прежде всего ставило перед собой цель воспитать гражданина. Знакомые Саагуна описывали идеального школьника как «прилежного, послушного, которого легко обучать, покорного, умного, почтительного, полного благоговения, того, кто склоняется в поклоне, подчиняется, уважает других, которому можно внушить полезные мысли». Нигде в этом списке добродетелей не найти упоминания о любознательности. Мысль о том, что знание может представлять ценность само по себе, была бы – если бы она вообще возникла – отвергнута ацтекским обществом, как бесполезная для его нужд. К чему обычному человеку знания, которые он никогда не сможет применить на практике, или зачем ему размышлять, если для этого есть власть?

    Целью образования и воспитания было научить ребенка тому, что государство считало необходимым, принимая во внимание его социальное происхождение и его вероятное будущее. В результате должна была получиться, говоря современным языком, «социально зрелая» личность. Независимость и инакомыслие подавлялись, а двухшкольная система с одним типом образования для богатых и другим для бедных помогала сохранить различие между знатью и низшими сословиями.

    Каждый кальпулли, или клан (см. главу 4), содержал «дом молодых», где обучались дети незнатного происхождения. Обычно школа находилась рядом с храмом клана, ею управляли воины, доказавшие свою ценность, захватив в битвах несколько пленных. Каждую тельпочкалли возглавлял старейшина, тлакатекатль (директор школы), которому помогали учителя. Они не получали за свою работу плату, и школа содержалась на доход от обрабатываемых полей, выделенных для нее. Мальчики спали в школе, но приходили домой есть и проводили часть дня с отцами, получая практические навыки в деле, которым они станут заниматься, когда вырастут. В дни сбора урожая сыновьям фермеров разрешалось пропускать школу в течение нескольких дней, чтобы помочь отцам в полях, а возвращаясь в школу, они приносили с собой некоторое количество собранного ими зерна.

    В доме молодых мальчики изучали ацтекскую историю и то, что можно назвать «общественными науками», включая религию, ритуалы, правильное поведение, музыку, танцы и пение – последние три науки изучались не по причине их культурной ценности, а потому, что они играли важную роль в религиозных обрядах. Обучение в тельпочкалли не включало в себя традиционные чтение, письмо и арифметику, а поскольку не было учебников, обучение было исключительно устным и практическим, причем многое приходилось заучивать наизусть. Лодырей и прогульщиков наказывали, обривая им головы.

    Курс обучения был также направлен на то, чтобы подготовить мальчиков к тяготам военной жизни. С этой целью жизнь в школе намеренно делалась неудобной: юноши получали спартанскую тренировку, «ели только крошечный кусок черствой лепешки и спали почти не укрываясь, подставляя полуголые тела холодному ночному воздуху в комнатах и помещениях, открытых, как портики» (Сорита). Воины-учителя показывали им, как обращаться с оружием, и наиболее способные мальчики принимали участие в настоящих сражениях, в то время как остальные наблюдали за ними и изучали военные маневры. Было также много тяжелой физической работы: уборка школы и храма, доставка воды и дров, изготовление глиняных кирпичей, починка оросительных каналов или работа на школьных полях. Вечером мальчики получали право отдохнуть. Работа заканчивалась до заката, и мальчики отправлялись домой, чтобы вымыться и сменить одежду, прежде чем возвращаться в тельпочкалли, где они зажигали большой костер и танцевали до полуночи, когда наступало время возвращаться в свои казармы.

    Школы тельпочкалли были предназначены для обучения простых граждан. Школы кальмекак воспитывали элиту, мальчиков, из которых впоследствии вырастали жрецы, военачальники, судьи, государственные служащие. Количество мест в таких школах было ограниченно, и большинство учащихся принадлежали к знати, однако эти школы разрешалось посещать и нескольким детям торговцев, а порой даже и мальчикам из бедных семей простолюдинов, если они выказывали необыкновенный ум.

    Школы кальмекак строились рядом с храмами и переходили под прямой контроль духовенства. Все учителя были жрецами (в то время самый образованный класс в Мексике), и атмосфера в школе напоминала скорее монастырскую, чем школьную. Мальчики спали в школе, а готовили пищу и ели в здании под постоянным присмотром учителей.

    Целью кальмекак было обучить детей «хорошим привычкам, догматам и обрядам». В дополнение к предметам, преподаваемым в тельпочкалли, в кальмекак обучали основам медицины, управлению, математике, календарю и астрологии, юриспруденции, архитектуре, письму и религии со всеми ее сложными ритуалами.

    Курс обучения ставил акцент на воспитание самообладания, скромности и альтруизма, так как учителя верили, что тот, кому предназначено руководить, сначала должен научиться слушаться. Соответственно, богом кальмекак был Кецалькоатль, который был символом самопожертвования и одновременно покровителем знаний. Хотя дети были преимущественно из знатных семей, им часто поручали работу, которую обычно выполняли слуги: уборка и подметание, или аграрные работы на землях храма, или собирание дров. Их заставляли голодать и каяться, ходить ночью в пустынные места в горах, иногда довольно далеко от школы, где они воскуряли благовония и усмиряли свою плоть, прокалывая уши и ноги иглами кактуса. В полночь все мальчики вставали с постелей для чтения молитвы и принятия холодной ванны.

    Школы кальмекак для девочек также отличались суровостью. Здание школы окружалось высокими стенами, а учителями были старые жрицы. Когда бы девочки ни выходили за пределы школы, их неизменно сопровождали пожилые женщины, и девочкам запрещалось разговаривать с мальчиками. Во время еды полагалось соблюдать тишину, а в течение дня наступали часы принудительного молчания – самая суровая форма дисциплины, которую можно было придумать для маленьких девочек. В течение дня они обучались религии и женскому рукоделию – ткачеству и вышиванию, а ночью вынуждены были вставать несколько раз, чтобы помолиться и воскурить благовония.

    Брак

    Когда молодой человек достигал зрелости, его родители начинали подыскивать девушку, которая могла бы стать ему подходящей женой. Брака от него ожидали, но не принуждали. Впрочем, как говорит Сорита, «почти никто не отказывался жениться, когда его убеждали сделать это».

    Выбор супруги не был заботой одного только юноши. По крайней мере теоретически, все организовывали заинтересованные семейства, а рассказы о свадьбах с уходом из семьи позволяют предположить, что иногда партнеры пытались предотвратить то, что они считали неподходящим браком. Дело не обходилось без астрологов, которых приглашали для изучения гороскопов пары, чтобы убедиться, что брак будет удачным.

    Как только родственники юноши избирали невесту, они прибегали к услугам старых женщин, выполнявших роль свах и посещавших семью невесты от имени потенциального жениха. Ацтеки не стремились все упростить, и переговоры между двумя семействами должны были следовать по установленному порядку. Родственники девушки, конечно, прекрасно обо всем знали, но, даже если они одобряли предстоящий брак, обычай требовал от них отвергнуть первое сватовство. Выслушав гостей, они приносили вежливые извинения – говорили, что их дочь еще слишком молода, что она на самом деле недостойна такого прекрасного молодого человека, что следует посоветоваться со всеми членами семьи, прежде чем принимать решение, и так далее, – но они были очень осторожны, чтобы их отказ не прозвучал слишком категорично. Через несколько дней свахи вновь приходили в дом девушки и опять заводили разговор о возможной свадьбе. Поначалу родители девушки для виду отказывались, но затем разговор переходил в практическую плоскость – приданое невесты и какие подарки должна сделать семья жениха.

    Тем временем юноша выпрашивал официальное разрешение покинуть школу. Это разрешение всегда давалось, а если юноша был беден, он получал подарок из кладовых тельпочкалли.

    В период подготовки к свадьбе пара должна была выслушивать множество сказанных из лучших побуждений советов от старших. Кроме того, есть подозрения, что молодых изрядно поддразнивали, хотя записей об этом не сохранилось. Отцы обращались к сыновьям с такими словами:

    «Делай то, что тебе предназначено. Трудись, сажай деревья и работай в поте лица своего. Не бросай свою ношу, не позволяй себе лениться. Ибо, если ты будешь нерадив и ленив, ты не сможешь обеспечить себя или твою жену и детей… Люби и будь милосерден. Не будь гордецом и не делай зла другим. Будь хорошо воспитан и вежлив, и тебя будут любить и уважать… Почитай и слушайся старших… Не жалуйся и не отвечай грубо своим родителям или тем, кто советует тебе трудиться».

    Сорита приводит пример советов матери своей дочери:

    «Когда родители твои дают тебе мужа, не будь непочтительна с ним. Почитай и слушайся его и с радостью делай то, что тебе сказано. Не отворачивай от него лица своего, а если он обидит тебя, забудь об этом. Если он живет только твоим трудом, не презирай его за это, не будь сварлива или нелюбезна с ним, ибо тогда ты погрешишь против Бога, а твой муж будет сердиться на тебя. Скажи ему кротко о том, что, по-твоему, ему следует сделать. Не обижай его и не говори обидных слов ему перед чужими людьми и даже наедине с ним, потому что тогда ты навредишь и себе, и вина в этом будет только твоя».

    Таким образом, хозяином был муж дома, но женщина многое могла сказать по поводу ведения дома, и, выходя замуж, она не теряла своих прав гражданина. Она могла владеть собственностью, заключать сделки и заниматься коммерцией, могла возбуждать иски в судах. И могла ходатайствовать о разводе, если ее муж плохо обращался с ней. Обычно ее обязанностей как домохозяйки и матери было достаточно, чтобы занять все ее время. От женщины не ждали, что она будет делать карьеру, но при определенных обстоятельствах она могла стать профессиональной акушеркой, свахой или целительницей, хотя эти занятия, как правило, были уделом пожилых, умудренных опытом женщин.

    Шестнадцатилетняя девушка на пороге замужества была более занята проблемами обустройства дома, чем выбором карьеры, и по мере того, как приближался день церемонии, подготовка к свадьбе поглощала все ее внимание. Семья невесты устраивала самое пышное празднество, которое могла себе позволить, приглашала родственников и друзей, бывших учителей жениха и всех именитых людей деревни или по соседству. В течение двух-трех дней перед пиршеством женщины занимались приготовлением тамале и украшением дома цветами.

    В полдень начинали прибывать гости с подарками невесте, затем все приступали к трапезе, которая придерживалась обычной ацтекской традиции, с речами, поздравляющими всех. Во второй половине дня невесту готовили к церемонии. Она купалась, мыла волосы, украшала лицо желтой косметической смесью, покрывала руки и ноги красными перьями. Одетая в свое лучшее платье, она сидела на возвышении у огня, ожидая других гостей, на этот раз старших из семьи жениха, которые приходили поприветствовать ее и пожелать ей счастья.

    Когда солнце заходило, свадебная процессия отправлялась к дому жениха. Первыми шли родственники жениха, затем невеста, которую нес на спине сват, и, наконец, шли родственники и неженатые друзья и подруги невесты, все они несли факелы из сосны. Распевая песни и выкрикивая добрые пожелания, процессия двигалась по улицам к дому, где родители жениха встречали девушку и провожали ее к жениху, сидящему на циновке возле очага.

    Здесь происходил свадебный обряд. Пара опрыскивала друг друга благовониями, затем садилась на циновки у очага. Сначала им преподносили традиционные подарки. Жених получал набедренную повязку и накидку от матери невесты, в то время как его мать дарила невесте юбку и блузу. Наконец, пару в буквальном смысле слова соединяли – сваха скрепляла накидку жениха и блузу невесты. Теперь они считались мужем и женой. Двое старых мужчин и две старые женщины, выступавшие в роли свидетелей, воскуряли благовония, а затем выносили блюдо из тушеной индейки, маисовые лепешки и тамале. Затем следовали длительные наставления относительно того, как молодоженам следует вести себя, потом, наконец, все могли расслабиться, начинали петь и танцевать, есть и (тем, кому позволял возраст) пить много октли.

    Праздник продолжался до тех пор, пока молодежь не выбивалась из сил, а старики не напивались, но молодожены рано удалялись в спальню, чтобы начать четырехдневные бессонные молитвы, покидая комнату только в полдень и полночь, когда они воскуряли благовония на семейном алтаре. На пятый день они выходили, чтобы вымыться в парной. Союз благословлялся жрецом, который окроплял молодоженов водой, и празднества завершались еще одним пиршеством.

    Количество жен, которое мог иметь мужчина, не ограничивалось, при условии, что он в состоянии был содержать их всех. Из экономических соображений обычный мужчина воздерживался от многоженства, но среди знати было обычным делом иметь вторую жену. Хроники утверждают, что Нецауальпилли из Тескоко имел более 2 тысяч жен и 144 ребенка, но эти цифры представляются чрезмерными даже для правителя государства. Монтесуме приписывают 19 детей, Тесосомоку – 11, семьи Ашайякатля и Ауитсотля были не больше. С определенностью можно сказать, что семьи, принадлежащие к высшему классу, обычно были полигамными и что – по крайней мере, среди знати – вторые жены требовали свои собственные жилища, личных слуг и нянек.

    Среди женщин одна признавалась главной женой. Только она имела право на проведение полноценного свадебного обряда, описанного выше, и в домашнем обиходе имела преимущественное положение среди остальных. Главная жена правителя считалась официальной супругой, и наследник трона обычно избирался из числа ее сыновей. Однако вторые жены тоже считались законными супругами. Их сыновья признавались официальными единокровными братьями сыновей главной жены и, в силу положения отца, становились знатью. У второй жены не было причин стыдиться своего положения в доме, часто ею становилась красивая и умная женщина, чье простое происхождение не позволяло ей занять положение главной жены.

    В стране, где войны и жертвоприношения отнимали значительную часть мужского населения, были очевидны преимущества полигамии. Система вторых жен имела и политический смысл – позволяла правителю родниться посредством браков с другими династиями. Многие подобные союзы возникали скорее по дипломатическим причинам, чем по любви, и ацтекская история показывает, что они не всегда были счастливыми.

    Наказанием за прелюбодеяние была смерть путем побивания камнями или удавления, но несчастливый брак мог окончиться разводом. Мужчина имел право развестись с женой, если она пренебрегала своими домашними обязанностями, была сварлива или не могла иметь детей, но жена имела право потребовать развода, если муж бил ее, бросил ее или не смог обеспечить содержание детей и их образование. Развод был делом непростым: дело рассматривалось в суде, где целью судей было добиться примирения сторон. Если супруги настаивали на разводе, судьи добивались соглашения по совместной собственности. Если мужчину признавали виновным в оставлении семьи, жена получала свободу, ей передавалась опека над детьми, кроме того, она получала половину всей собственности, нажитой супругами в браке.

    Разведенные люди имели право еще раз вступить в брак, и это даже поощрялось. Вдовы, число которых было велико у нации, постоянно ведущей войны, также могли повторно выйти замуж. Часто женщин, мужья которых погибли, брали вторыми женами братья мужей – это поддерживало семейную сплоченность и обеспечивало родственниц.

    Смерть

    Ацтеки не испытывали страха перед смертью, но их жизнь никогда не была далекой от мыслей о ней. Неизбежность смерти – вечная тема в поэзии науатль, и отношение к ней хорошо отражено в песне, приписываемой правителю-философу Нецауалькойотлю:

    Даже нефрит разобьется,
    Даже золото разрушится,
    Даже перья птицы кетсаль износятся.
    Никто не живет вечно на этой земле:
    Только на краткий миг мы здесь.

    А что после смерти? Вопрос этот задается в следующей поэме:

    Куда мы уходим, ах, куда же мы уходим?
    Будем ли мы там мертвы, или там есть жизнь?
    Будет ли снова существование?
    Испытаем ли мы снова радость Дающего Жизнь?

    Есть только один ответ, и он дан в этой поэме:

    Получим ли мы вторую жизнь?
    Твое сердце знает ответ:
    Только раз мы приходим на эту землю.

    Смерть была исчезновением жизни на земле. Прерывались все связи с теми, кто оставался жить, и не было никакой надежды на возрождение.

    Если смерть не наступала неожиданно, ей предшествовала исповедь жрецу богини Тласольтеотль, Пожирательницы Грязи, божества, которое вдохновляло порочные желания человека, но которое также имело власть прощать грехи и даровать прощение. Исповедь давала человеку возможность умереть с чистой совестью, поскольку его грехи (включая гражданские преступления, а также преступления против нравственности), высказанные жрецу, не могли подвергнуться наказанию по закону. Прощение, однако, даровалось только раз в жизни, и, чтобы получить максимум пользы от этого, большинство людей откладывали исповедь до самого последнего момента.

    Что происходило с душой после смерти, зависело не от поведения человека при жизни, но от того, как он умер. Для ацтеков самой достойной была смерть на поле брани или на жертвенном алтаре. Воины, погибшие в бою, отправлялись прямо в Восточный Рай (Дом Солнца), где жили в садах, наполненных цветами, и проводили свое время в имитациях битв. Каждое утро они собирались на открытой равнине, ожидая восхода Солнца. Когда оно появлялось на востоке, души воинов приветствовали его, звеня мечами и копьями, и всей толпой провожали Солнце в первую часть его путешествия по небу. Даже вражеские воины и принесенные в жертву пленники могли стать «спутниками Солнца» на равных началах с ацтеками. Через четыре года души возвращались на землю в виде колибри или ярких бабочек.

    Женщинам, умершим при родах, оказывалось то же почтение, что и воинам, павшим в битвах. Их души отправлялись в Западный Рай (Дом Зерна), где превращались в богинь сиуапипилътин. Воины Восточного Рая несли Солнце на его носилках из оперения птицы кетсаль до зенита, а затем передавали его сиуапипилътин, которые сопровождали его до горизонта, где Солнце исчезало на закате, чтобы пройти через темные области подземного мира. Души этих женщин могли вернуться на землю после четырех лет, проведенных в раю. Некоторые из них становились мотыльками, но другие сиуапипилътин являлись в образе демонов или фантомов, приносящих бедствия всем, кто их видел. В манускриптах они изображены с черепом вместо головы и с когтями на руках и ногах.

    Воинов кремировали, но женщин, умерших при родах, хоронили во дворе храма Сиуапипильтин. Тело омывали, волосы распускали и расчесывали. Одевали в лучшие одежды. Перед закатом солнца кортеж отправлялся в храм. Муж нес покойную на своих плечах, его сопровождали акушерки и толпа старых женщин, несущих мечи и щиты. Это была необходимая мера предосторожности, так как тело одной из этих «женщин-богинь» обладало то ли хорошим, то ли недобрым влиянием. Прядь волос и средний палец левой руки женщины могли, будучи прикреплены к щиту, сделать воина непобедимым, и, когда процессия шла по улицам, иногда происходили стычки между участниками похорон и группами молодых людей, которые стремились захватить покойницу, чтобы завладеть магическими предметами. Даже когда тело было похоронено, оно могло быть осквернено. Похитители трупов тайком приходили ночью, чтобы достать тело и отрезать левую руку для использования в черной магии. Поэтому муж или его друзья вынуждены были нести караул возле могилы до тех пор, пока – через четыре дня – тело не теряло свою духовную силу и могло покоиться с миром.

    Тлалок, бог дождя и воды, правил Тлалоканом, Южным Раем. В его царство попадали души тех, кто совершил самоубийство, был убит молнией, утонул или умер от проказы, ревматизма или водянки – болезней, связанных с Тлалоком. Тела не кремировали, а хоронили и на могилу клали сухую ветку, которая должна была зазеленеть, когда душа прибудет в свой рай. Прежде чем опустить тело в могилу, родственники смазывали лицо покойного жидким каучуком и украшали его лоб синей бумагой. Имитация пряди волос, также изготовленная из бумаги, крепилась к затылку, затем вокруг плеч оборачивалась бумажная накидка, а в каждую руку клали по деревянному посоху.

    Владения Тлалока были страной вечной весны, где всегда цвели цветы и не было нехватки в пище. В доацтекской фреске из Теотиуакана мы видим, чем души занимаются в Тлалокане. Крошечные человечки (изображающие души умерших) бродят вдоль рек, среди гор и деревьев, увеселяя себя разными способами. Некоторые играют или плавают в реке, другие собирают цветы или ловят бабочек. Судя по изображению свитков, выходящих у них изо рта, некоторые поют. Многие фигурки держат зеленеющие ветки.

    Люди, умиравшие в преклонном возрасте или вследствие причины, которая не позволяла им рассчитывать на пребывание в раю, направлялись в подземный мир Миктлан (Место Мертвых), который находился далеко на севере и в котором правил Миктлантекуитли, бог, носящий маску с черепом… весь покрытый человеческими костями.

    Чтобы добраться до подземного мира, души должны были пройти через восемь преисподних. В девятой обитали Миктлантекуитли и его супруга. Каждый этап путешествия сопровождался трудностями. Сначала душа должна была пересечь широкую и быструю реку. Для этой цели нужен был рыжий или желтый пес. Собаки такого цвета содержались дома и умерщвлялись на похоронах. Во второй преисподней душе предстояло пройти между двумя горами, которые то и дело сталкивались. В третьей преисподней душа должна была вскарабкаться на гору из обсидиана. В четвертой – пройти через места, где дули ледяные ветра, режущие как обсидиановые ножи. В пятой преисподней реяли флаги, в шестой в душу направлялись стрелы, в седьмой жили свирепые чудовища, питавшиеся человеческими сердцами. В восьмой душе предстояло пробраться узкими тропами между скал. И только после четырех лет мучений душа покойного достигала девятой, самой глубокой преисподней. Здесь ее ждал конец, и она уничтожалась навсегда.



    Рис. 13. Тело, подготовленное к кремации (Кодекс Мальябеккьяно).


    Тела людей, чьим предназначением был Миктлан, кремировались. Друзья и родственники собирались возле смертного одра и молились:

    «И вот теперь, поистине, Миктлантекуитли получит тебя, ибо ты переместился в обиталище мертвых, место спуска, в конец странствий, в место, где нет входов и выходов. Никто больше не сможет вернуть тебя назад. Да, тебе больше не позволено вспоминать о том, что ты оставил позади».

    Старики, чьей обязанностью было подготовить тело, начинали изготавливать предметы из бумаги, которые нужны были для похорон. Когда все было готово, они совершали возлияние водой над головой покойного, говоря при этом: «Смотри, вот чем ты наслаждался, когда жил на земле».

    Тело помещали в сидячем положении, с коленями под подбородком, затем оборачивали в саван, который обвязывали веревкой. Наконец старик говорил, что все готово для путешествия в Миктлан. Маленькую собаку умерщвляли и клали на колени покойного, а в его рот клали кусок нефрита или другого зеленого камня – символ сердца, которым покойный мог умиротворить кровожадных чудовищ в седьмой преисподней. Покойного снабжали масками, одеждой и благовониями, так чтобы в конце своего путешествия он предстал перед владыкой подземного мира с дарами. Затем тело украшали изделиями из бумаги и перьев, а тело богатого человека увешивали драгоценностями.

    Если умирал правитель, владыки из соседних городов приходили с приношениями и присоединялись к торжественной процессии, состоящей из родных, друзей, жен покойного и жрецов, которые распевали гимны и читали молитвы. Погребальный костер располагался у подножия пирамиды, и, пока тело кремировалось, участники процессии бросали в огонь свои приношения. В жертву приносилось не менее ста рабов, которые должны были служить покойному в его путешествии в Миктлан, но их тела, кремированные или нет, захоранивались отдельно от их хозяина.

    Погребальные обряды простолюдинов проходили так же, но гораздо скромнее. Вместо множества жрецов покойника сопровождали два старика, чьей заботой было двигать тело в огне, пока оно не начинало отвратительно пахнуть. Но даже самый бедный человек мог рассчитывать на кувшин воды для долгого путешествия, а также снабжался своим щитом, оружием и теплой одеждой, которая предназначена была спасти его от пронизывающих ветров четвертой преисподней. В погребальный костер женщины родные клали ее шитье, корзинку для рукоделия и одежду, которую она носила при жизни.

    Когда костер угасал, пепел покойного собирался и вместе с куском зеленого камня помещался в кувшин или каменный ящик, которые затем захоранивались либо в доме, либо возле храмов. Правителям позволялось иметь прекрасный склеп, сложенный из камня или кирпича и покрытый известковой штукатуркой.

    Дары – куропатки и кролики, табак, благовония, цветы или бабочки – приносились к месту погребения через восемьдесят дней, а также ежегодно в Праздник Мертвых. Через четыре года, когда душа обретала покой в Миктлане, приношения прекращались.









    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх