РОДИТЕЛЬСКОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Жизнь каждого из нас – вершина огромной пирамиды из судеб поколений, основание которой скрыто в тумане времени. В любом человеке сплелись тысячи характеров, социальных и национальных черт его предшественников. Нужно с любовью и уважением относиться к своим предкам: это корни, дающие нам разум, достоинство, силу.

К сожалению, в огромном большинстве российских семей не знают истории своего рода далее прадедов. Занятия генеалогией как наукой дворянской не поощрялись, да и многие необходимые документы, вроде метрических книг, исчезли в огне революций и войн.

Я тоже не знаю своих прадедов, а тем более прапрадедов. Мой отец Виктор Семенович рос сиротой, с одной только матерью, которая с горя то и дело прикладывалась к бутылке. Все его родственные связи были потеряны. Живую связь поколений помогли ощутить предки по линии матери – дедушка Василий Соловьев и бабушка Наталья Соловьева, в девичестве Попова. Они вложили в меня так много жизненных знаний, душевного тепла, дали столько примеров высокой нравственности, что я никогда не чувствовал себя обделенным внуком, словно бы они постара­лись и за неизвестных мне родителей отца.

Сейчас, когда пишу эту книгу, я чувствую угрызения совести: мне кажется, что я слишком мало уделял им внимания, они недополучили моей ласки и любви. Я всегда был занят своими мечтами, дерзаниями, всегда был весь в делах, и от этого страдали мои близкие. Я с грустью и болью в сердце осознаю, что обязан был больше давать тепла своим бабушке и дедушке. Многим людям такое мое трепетное отношение к моим старикам непонятно, но они мне бесконечно дороги, и я делюсь всем, что у меня есть, прежде всего с ними. Порой их желания бывают просто несуразной тратой денег и времени. Для меня это неважно. Самая святая пора для всех – детство – для меня связана прежде всего с ними. При воспоминании о детстве у всех, наверное, немножко щемит сердце, ноет душа: никогда не вернуть тех наивных, безмятежных лет. Их мне подарили мои бабушка с дедушкой.

Мои родители с утра до вечера пропадали на работе, выбивались из сил, чтобы прокормить нашу семью, поэтому вместо них у меня были дедушка и бабушка, которые, впрочем, тоже работали: дедушка был директором хлебопекарни, а бабушка работала в бане кассиром. У нее на работе я и пропадал все свое детство, потому что оставить меня было не с кем, и мир я познавал из окошка обычной деревенской бани, помогая бабушке делать ее нехитрую работу: отрывать билеты и считать деньги.

При воспоминании об этом у меня перед глазами встает картинка: передо мной огромное количество десяти– и пятнадцатикопеечных монет россыпью, часть из них я уже сложил в столбики, которые потом предстоит завернуть в бумажки – это моя помощь бабушке в ее нехитром бухгалтерском учете.

Люди в поселке жили добрые, все друг друга знали, и, конечно же, каждый, кто приходил, обязательно угощал меня конфетой, пряником или печеньем, разговаривал с бабушкой, кого-то вспоминая и обсуждая последние события из местной жизни, – все это напоминало очень большую семью, где все друг другу добрые любящие родственники.

Жизнь была простая, как природа, и очень добрая и чистая, без воровства, злости. Манящая таинственная тайга и сопки вокруг поселка, пятидесятиградусные морозы, неимоверная красота, тишина, петухи по утрам – все это составляло атмосферу моего детства.

Когда мне надоедало сидеть с бабушкой, помогать ей отрывать и выдавать билеты и считать копейки, я выбегал на задний двор и шнырял везде, забегал в котельную, где разгружали уголь и топили печь, куда подходил периодически паровоз и подвозил новый вагон угля. Однажды паровоз не рассчитал тормозной путь и заехал прямо в моечное мужское отделение, разрушил стену, и голые мужики с криками ужаса выбегали с вениками и тазиками, орали на всю улицу, выпучив глаза – все это составляло страшную, но очень комичную картину. Взрослые смеялись и пытались чем-то помочь этим несчастным людям. Слава Богу, никто не погиб.

Врезались в память наши вечерние возвращения домой. Я, конечно, очень уставал за целый день от собственной беготни и мелькания людей. Вечером уже хотелось домой, особенно зимой, когда не было возможности бегать по улице и к речке с ребятами. Я нетерпеливо ждал, когда закончится работа, закроется баня, бабушка снимет халат, сдаст деньги в бухгалтерию или, может быть, возьмет их с собой, если мы засидимся допоздна. И вот, наконец, этот благословенный миг наставал, и мы с ней топали по пятидесятиградусному морозу домой, плотно закутывались, бабушка даже заматывала мне лицо платком, чтобы я не наглотался морозного воздуха и не заморозил легкие.

Мы приходили домой, в свою половинку барачного, но все же собственного дома. Центрального отопления и газа у нас не было, и дом отапливался двумя печками. Мы заходили в дом, где было, конечно же, теплее, чем на улице, но все же очень прохладно. Бабушка затапливала печь, но в доме еще долго было холодно. Тогда мы с бабушкой быстро раздевались, залезали под кипу одеял, где тоже было очень холодно, прижимались друг к другу спинами и начинали своим дыханием согревать воздух под одеялом. Как только мне становилось тепло, я мгновенно проваливался в счастливый детский сон. А утром меня будил вкуснейший в мире запах блинов или оладий, которые уже в изобилии напекла бабушка, и я просыпался самым счастливым ребенком на свете.

Еще мне запомнились зимние дни, когда мы всей семьей собирались и лепили пельмени. Это обычно занимало полдня. Стояли страшные морозы. Готовые пельмени на фанерных листах выставлялись на мороз и мгновенно замерзали. Их хватало надолго: месяца на два-три длинной зимы.

На всю жизнь я запомнил добрые сказки деда, которые он мне рассказывал, когда пораньше приходил с работы. Долгими зимними вечерами мы с ним коротали время так: набирали картошки, накладывали ее в нашу голландку – круглую печку, стоявшую посредине дома, – засыпали ее углями и, пока мы ее пекли, дедушка рассказывал мне сказки. Восхитительный аромат печеной картошки разносился по всей комнате, и мы были самыми счастливыми людьми в огромном холодном ночном мире. Дом для меня тогда был огромным. Тепло, уют, дедушкины сказки и ожидание, когда мы будем ужинать печеной картошкой, остались самыми теплыми, добрыми и светлыми воспоминаниями о моем детстве.

Помню наши походы за ягодами или грибами в тайгу с дедушкой и братом, когда тот приезжал от родителей, с которыми он в это время уже жил в Тольятти. Что такое собирать ягоды в тайге? Многим людям это совершенно незнакомо. Но тот, кто хоть раз собирал ягоды в тайге, никогда не забудет огромные голубые поляны жимолости, голубики, ежевики... Вот голубика, или голубица, как ее называют на Дальнем Востоке, – невысокие кустики, не больше полуметра высоты с маленькими жесткими листочками, полностью обсыпанные продолговатыми кисло-сладкими ароматными ягодами с красивым голубым налетом. Когда их срываешь, голубизна пропадает, ягоды становятся синими. Перед тобой целая поляна, где тысяча таких кустиков, и все они голубые-голубые, покрытые вкусными ягодами. Это вызывает невероятный восторг.

В тайге, конечно, полно мошки, поэтому ты одеваешься так, чтобы она тебя не могла достать, и отправляешься на сбор ягод. Первым делом, естественно, наедаешься сам. Запихиваешь их в рот горстями, сок стекает по щекам, руки становятся синими... После этого начинаешь наполнять ведра с помощью небольшого нехитрого приспособления, которое почему-то называют комбайном. Это такой короб, у которого с одной стороны прибито очень много параллельно направленных проволок, что делает его похожим на расческу. Подходишь к кусту, зацепляешь его, тонкие прочные листики как бы просачиваются сквозь эти металлические прутики, а ягодки остаются в коробе. Одно движение – и в твоем комбайне несколько стаканов ягод.

Сигналом к окончанию сбора служило не время или усталость, а то, что вся взятая с собой тара уже заполнена. Количество ягоды измерялось ведрами. Как правило, мы выезжали в тайгу на велосипедах или мопедах. Это происходило на рассвете, а к обеду уже все ведра были полными, и мы возвращались домой. Благо ехать было недалеко: вокруг поселка простиралась нетронутая тайга со всеми ее богатствами.

Ягоду засыпали сахаром и закладывали в огромные бочки. Она не портилась, засахаривалась, и ее потом ели всю зиму. Еще из нее варили компоты, делали варенье, закатывали огромное количество банок

Конечно, в тайгу мы ходили не только за ягодами, но и за грибами. Ходили мы обычно с дедушкой, когда у него было свободное время. Грибов в тайге, естественно, видимо-невидимо. Я брал ведерко, он два больших ведра, и мы уходили в тайгу. «Уходили» – это громко сказано, ведь буквально стоило зайти за последний дом, пройти метров двадцать-тридцать, и ты уже спотыкался о грибы. Брали, разумеется, самые лучшие-, грузди, подосиновики, подберезовики, белые.

Осенняя тайга удивительно щедра на всевозможные встречи: можно было увидеть белку, бурундука, множество птиц. Это было какое-то очень гармоничное сосуществование человека со всем живым. Помню, как однажды мы с дедом нашли такой большой гриб, что он не помещался даже в двадцатилитровое ведро: шляпка у него была слишком велика. Нам было жалко его резать, и мы несли его целым. Это был просто гриб-великан, подберезовик или подосиновик, в котором было веса несколько килограммов. Это, правда, никого в Ерофее Павловиче не удивило: люди жили в природе, которая была фантастически богата.

Все бабушки и дедушки – самые добрые люди на свете. Они всегда покупали конфеты, сладости, одежду, немного баловали меня, наполняя мое детство добром, светом и радостью.

Кроме любви к дедушке я всегда, с самого детства, испытывал гордость за него. Помню его тело, покрытое шрамами, правого бока практически не было: вместо привычной конфигурации тела с правой стороны была какая-то складка, обтянутая кожей в страшных рубцах. Его ноги и руки были изуродованы осколками, а множество их так и осталось в теле.

Он прошел финскую и германскую войны, и я искренне им горжусь как героем, у которого вся грудь была в орденах и медалях. На всю жизнь запомнил его рассказ о том, как он с товарищами в финскую войну оказался в окружении. Он с другом по-пластунски пробирался по недавнему полю боя среди трупов. Лил сильный дождь.

Один финн притворился мертвым, закрывшись плащ-палаткой. И, когда дед проползал мимо него, отбросил плащ-палатку и нанес сильный удар штыком. Дед машинально закрылся рукой, штык пронзил его руку. Финн выдернул из дедовой руки штык и ударил им снова. Тогда мой дед второй раз заслонился рукой и теперь уже так сжал руку, что враг не смог вырвать свою винтовку со штыком. Здесь подоспел на выручку напарник деда, и они застрелили этого финна, хотя тот и просил о пощаде: война есть война.

Военных историй дед рассказывал очень много. Как-то я его спросил: «А когда тебе было страшнее всего?». Он ответил: «Когда бомбили с самолета. Земля подпрыгивает, ты вжимаешься в воронку, от ужаса волосы шевелятся, начинаешь молиться Богу, даже если прежде в него не верил. За одну бомбежку волосы седеют».

Мой дед был абсолютно честным человеком. Работая директором пекарни, он никогда не мог принести домой буханку хлеба, хотя служащие воровали их десятками, кормили ими скот. Мой брат Валентин перенял от него эту невероятную щепетильность.

Хотя во время революции 1917 года расстреляли всю семью деда (его отец был известным в Воронеже фабрикантом и купцом), он стал поклонником коммунистической идеи и фанатичным руководителем предприятия.

Дед всегда очень уважительно относился к власти, с гордостью носил медали с профилем Сталина, «За отвагу» и никогда не ругал ни коммунистов, ни Сталина, ни время. Действительно, удивительный был человек

Мое детство предстает в памяти, как цепочка ярких вспышек воспоминаний и впечатлений, отдельных фрагментов, которые, конечно же, не складываются в непрерывный кинофильм.

Одним из ярчайших эпизодов, запомнившихся на всю жизнь, стал переезд из Ерофея Павловича в город Тольятти. Из доброго, семейного поселка, затерянного в бескрайней тайге, я переселился в индустриальный город. В то время это была огромная стройплощадка, по которой ползали бульдозеры, тянулись грузовики со щебенкой, плитами. Ночь озарялась огнями электросварки. Из патриархального Берендеева царства я шестилетним мальчишкой попал в промышленный вертеп.

Я был всегда очень любознательным, меня интересовало буквально все. Особенно я любил мастерить что-то своими руками. Отец мой -мастер на все руки: классный столяр, слесарь, токарь, сварщик, электрик. Он всю жизнь все в доме делает сам: мебель, люстры, сам строит, сам сваривает, сам месит бетон в бетономешалке, сделанной по собственному проекту.

Он с детства привил мне любовь к ручному труду. Помню, как я починил однажды старый будильник, у которого сломалась пружина. Я разобрал часы до основания, до винтика, а потом собрал, заменив эту пружину маленьким механизмом – проволокой с гаечкой на конце, которой я отрегулировал ход этих часов. Они потом довольно долго вполне исправно работали.

Мы с отцом нередко ходили на рыбалку, и я любил сам делать блесны. Мне доставляло несравненное удовольствие самому придумать, нарисовать форму, вырезать ее в дереве, взять кусок нержавеющей стали, сделать вторую матрицу, потом полировать, потом залить ее свинцом, подобрать груз, в ванне испытать, как тонет блесна, с какой скоростью погружается, повторяет ли она игру маленькой рыбки. И все это – своими руками.

Но самая большая моя страсть в детстве – это изготовление оружия. Не знаю почему, может быть, действительно в какой-то прежней жизни я был воином, но делать холодное и огнестрельное оружие – это была какая-то страсть. Так как дома я часто находился один – брат целый день занимался своими делами, родители, естественно, пропадали на работе, – то в моем распоряжении была куча инструментов: рубанки, дрели, наждаки, сверла, стамески. Все пространство забито инструментом и материалами, которые могли пойти в дело: куски уголка, дюралюминия, стали-нержавейки, плексигласа.

Если мне попадался подходящий материал: какой-нибудь расплющенный клапан, широкая стамеска или полотно пилы, – он непременно превращался в удивительное оружие. Сначала я рисовал красивую форму ножа, а потом часами, поставив сосуд с водой, в котором охлаждал сталь, миллиметр за миллиметром обтачивал заготовку до тех пор, пока не вырисуется нужная мне форма классного ножа.

Затем я его полировал, делал из бука или березы ручку. Слава Богу, у нас и столярные инструменты были, а уж кусок дуба или бука всегда можно найти, например, отломав черенок от сломанной лопаты или покопавшись в отходах на стройке, где иногда даже попадалось красное дерево. Я выпиливал рукоятку и на последней стадии сборки приклеивал или приклепывал ее алюминиевыми или медными клепками, потом шлифовал, покрывал особым лаком, и в руках у меня оказывалось буквально произведение искусства.

Я не знаю, зачем мне это нужно было. Я ведь не собирался ходить со своим оружием на улицу, использовать его на охоте или где-то еще. Но к оружию я испытывал настоящую страсть. Я делал арбалеты собственной конструкции. Днями напролет я возился, натягивая тетиву. Я мастерил примитивные пистолеты – поджиги: подбирал толстостенный кусок трубы, делал затвор, чтобы можно было стрелять металлическими шариками. Подобные игры часто приводили к плачевным результатам: среди мальчишек кое-кто остался без руки или без глаза, но меня Бог миловал.

Еще у меня была огромная любовь ко всяческим взрывным устройствам. Я брал какую-нибудь старую трубу, гильзу или любую другую емкость, набивал ее порохом или «серой», соскобленной со спичек, заматывал все это изолентой, прилаживал самодельный бикфордов шнур, а потом шел куда-нибудь на обрыв. Хорошо, хватало ума, чтобы бросать бомбу с обрыва! Все эти взрывы приводили нас, мальчишек, в невероятный восторг.

Из фольги или легких тонкостенных алюминиевых труб мы из­готавливали ракеты. Брали целлофан, нарезали тонкими полосками, все это вместе с порохом засыпали внутрь, делали сопла, и наши ракеты взмывали в небо.

Мы жили в собственном мире, в котором много приходилось работать головой. Мы делали чертежи, создавали планеры, все изготавливали своими руками. При этом мы испытывали невероятную гордость за то, что все делали сами.

Возможно, отсутствие покупных игрушек сыграло в моем развитии позитивную роль. Нам приходилось самим вырезать игрушки из досок, палок, что-то изобретать. Я уверен, что это в тысячу раз полезней и приятней, чем играть в готовые игрушки, которыми мы просто засыпаем сегодня наших детей. Им не остается ни времени, ни желания что-то делать самим, придумывать, мастерить.

Не потому ли многие нынешние молодые мужчины ничего не умеют делать собственными руками? Они с детства привыкли жить на всем готовом. А если в раннем возрасте не пробудить тягу к творчеству, не развивать созидательное начало, из такого ребенка вырастает человек, не готовый менять мир собственными руками, потому что руки его для этого просто не приспособлены.

Мне в этом смысле повезло. Самодельные игрушки воспитывали в нас способность фантазировать, мыслить, чувствовать природу материала: пластик, металл, дерево – неважно, чувствовать в руках эту твердость, когда ты делаешь свой мир собственными руками.

Мне это здорово в жизни пригодилось, когда я разрабатывал производственные линии, работал с конструкторами. Я видел, что они не чувствуют металла, не ощущают, чем, к примеру, медь отличается от бронзы, алюминий от титана или нержавейка от обычной стали. А я все это прочувствовал, потому что десятки и сотни раз что-то пытался склепать, а сталь то ломалась, то оказывалась слишком вязкой для таких поделок.

Улица запомнилась мне бесшабашными драками, когда мы дрались дом на дом, улица на улицу, квартал на квартал. Какой-то бред! Видимо, у мальчишек все это на уровне инстинктов – надо охранять от чужаков свою территорию. Это было с нашей стороны всего лишь подростковое самовыражение. Все же дружили, нечего было особенно делить. Но неизменно одна уличная «армия» наступала на другую. Стоило кому-то только свистнуть, как собирались две ватаги, и начиналась свалка.

Может быть, это генетическое наследие от многих поколений наших предков, которые вынуждены были отвоевывать себе пространство для жизни.

Слава Богу, драки в Тольятти во времена моей молодости не имели той коварной жестокости, которой они отличаются теперь. Когда я служил в Казани, видел, как взрослые преступные авторитеты манипулировали школьниками и заставляли детей драться квартал на квартал, школа на школу. Это были кровавые драки, в ход шли металлические прутья, цепи, палки.

Я всегда был в движении, постоянно находился в гуще событий. Часто, как мне рассказывала мама, я приходил домой настолько грязным, что нельзя было различить, где ботинки, где брюки, где куртка, где руки -сплошная грязь. Город в то время только строился, не было асфальтовых дорог, осенью и весной не пройдешь, а мы лазили по всем стройкам, где часто можно было провалиться в яму, упасть в лужу или кучу мусора.

Видя, что сына невозможно даже раздеть, мама тащила меня в ванну и сначала отмывала вместе с одеждой и только потом раздевала. Это происходило едва ли не каждый день, но моя добрая мама не злилась на меня, не ругала и всегда все прощала.

Но этого нельзя было сказать о моем строгом отце. Когда он воз­вращался с очередного родительского собрания, на котором учителя осыпали его жалобами и упреками, или ему попадался на глаза очередной мой самодельный нож, или он листал мой весь исписанный красными чернилами дневник («вертелся», «не слушал», «не готов к уроку»), не выдерживал, брал ремень и от души меня порол.

Боль была страшная, я орал как резаный, мать меня защищала, но отцу казалось, что он спасает своего сына от тюрьмы, вытаскивает из пропасти. Сегодня я понимаю, что по-другому он, пожалуй, не мог поступить, но все равно обида осталась на всю жизнь. Не берусь судить, правильно он делал или нет, но для себя я твердо решил: никогда в жизни не буду бить своих детей.

Я запомнил на всю жизнь, как он однажды нашел мой очередной шедевр – очень красивый длинный нож, изготовленный мною из его какой-то редкой стамески, которую он купил где-то за большие деньги. Когда он случайно обнаружил, что его любимая стамеска превратилась в холодное оружие, его ярости не было предела. Я, помнится, играл с мальчишками на улице и не обращал внимания на угрожающие окрики из дома: «Домой, домой! Вовка, домой!». Тогда отец выскочил на улицу и палкой пару раз так мне врезал по заднице, что я просто пулей залетел домой, а потом бегал по квартире, орал от боли и обиды. Мама испугалась и даже накричала на отца. Эту трепку я запомнил на всю жизнь.

А один раз, помню, я вывел отца из себя какой-то очередной проказой, и он врезал мне тем, что попалось под руку. А попался насос, которым я накачивал колеса велосипеда, и он изогнулся от удара о мое детское тело.

И в то же время мой отец был самим добрым, самым щедрым человеком на свете. Когда он приходил утром после ночной смены, абсолютно разбитый и измотанный, он всегда давал мне горсть монеток, по тем временам огромный для меня капитал, и говорил: «Пойди купи себе чего-нибудь, мороженого или конфет». И я пулей летел в магазин, не помня себя от счастья. Я чувствовал его большое и доброе сердце.

Никогда не забуду наши с ним рыбалки, когда мы брали спиннинги, ехали по полтора часа на автобусах с пересадками на Волгу. Я разжигал костер, лазал по деревьям, сооружал шалаш из плащ-палатки и связанных досок. Мы всю ночь ловили с ним рыбу и под утро совершенно обессиленные, но с полным мешком рыбы возвращались домой. Мне настолько нравилась рыбалка, эта удивительная красота Волги, я так любил изготавливать снасти, спиннинги...

Я научился забрасывать снасть на пятьдесят-шестьдесят метров, что было абсолютным рекордом. Для этого я брал грузило, уходил на спортплощадку при соседнем общежитии и с утра до ночи тренировался, чтобы быть самым лучшим рыбаком. Естественно, я очень гордился, когда мне удавалось забросить снасть дальше, чем любому взрослому. Отец иногда меня за это хвалил, однако всегда добавлял присловье: «У того, кто водку пьет и рыбку удит, никогда ничего не будет».

Потом отец заметил с тревогой, что у меня развилась невероятная страсть к рыбалке, граничащая с болезнью. Я еще в детстве был настолько страстным и увлекающимся человеком, что мне все нужно было по максимуму. Батя, видимо, решил, что его смешное присловье «У того, кто водку пьет и рыбку удит, никогда ничего не будет» может стать пророчеством. Он испугался за меня и прекратил рыбачить. В память о том увлечении у нас до сих пор стоит огромный сундук со снастями. Погоревал я, правда, недолго, потому что к этому моменту я был уже захвачен греблей на байдарках и у меня началась новая жизнь.

Помню свою детскую любовь к игрушечным солдатикам. У меня были сотни пластмассовых, алюминиевых, латунных, свинцовых солдатиков. Я даже научился отливать их сам. Берешь у друга на прокат на день-два редкого солдатика – конного или пешего, находишь мыльницу и заливаешь обе ее половинки гипсом, который в изобилии имелся во дворе соседней поликлиники. Затем, пока гипс не затвердел, между этими двумя половинками мыльницы укладываешь солдатика – и форма готова. Остается залить ее свинцом или оловом, расплавленным на газовой плите. И вот уже готово пополнение для моей игрушечной армии.

Мне нравилось с ней играть. Я мог часами выстраивать позицию, вести солдатиков в наступление, отступать, держать оборону. Я сразу был двумя полководцами, и мне это безумно нравилось. В укромном месте нашего двора – или дома, или в Ерофее Павловиче, куда я приезжал на лето к бабушке, где-нибудь у забора на солнышке я рыл окопы, выстраивал свои армии в стройные порядки и сам командовал ими. Может быть, действительно в прошлой жизни я был полководцем?

Мы жили достаточно бедно, но в детстве никто не придает значения материальным ценностям, не понимает, кто большой начальник, кто маленький, у кого много денег, у кого мало. Разница замечалась только изредка: по одежде, конфетам или еще по чему-то.

Когда родители переехали в Тольятти, нам было действительно очень и очень тяжело. Они не имели возможности баловать нас. Обед отца, например, состоял из ломтя хлеба с маргарином. Машинистам тогда платили мало, зная прекрасно, что они никуда не денутся, потому что работали не за деньги, а за квартиру. Отец подрабатывал грузчиком на станции, вязал в бане веники, но обеспечить семью всем необходимым все равно не мог.

Мама не могла работать, она заболела, а на руках были Валентин и я. Но она не унывала, находила возможность нас побаловать. Топила сахар и делала простые леденцы, выливая его в тарелку, получались небольшие бесформенные сахарные пластинки, которые крепились на обычную спичку. От маминых леденцов всегда пахло душистым подсолнечным маслом, которым она смазывала тарелку перед тем, как вылить туда «конфеты», потому что сахар иначе не отлеплялся. Это самые любимые мои конфеты. С тех пор я ничего вкусней не ел.

Потом я уже мог выбирать: «Такую конфету буду, а эту не стану!», но нет-нет да приставал к матери: «Мама, ты леденцов немножко свари, петушков моих любимых!».

Вспоминаются мне и ревностные наши отношения с братом. Мы постоянно с ним все делили. Отношения у нас были самые дружеские, добрые, но дети есть дети. Отец всегда страшно раздражался, когда он что-нибудь приносил, скажем, полкило арахиса в сахаре, и мы с терпеливой настойчивостью делили по одной конфетке: мне – ему, мне -ему, мне – ему...

Я не думаю, что Валентин их очень сильно любил, мы не были жадными, но соперничество не прекращалось. Он вечно заставлял меня что-то убирать, что-то делать не из-за того, что сам ленился, а потому, что у него всегда был порядок, все вещи прибраны, а у меня вечный кавардак Я все время говорил: «Блин, вот вырасту, я тебе покажу! Ты мне за свои издевательства и мое терпение ответишь». Но жизнь распорядилась так, что Валентин погиб, и только тогда я понял, что потерял самого дорогого человека. Для меня это стало огромной трагедией.

Со школой у меня отношения не сложились: школа ненавидела меня, а может быть, я был ей совершенно безразличен, как и тысячи других «винтиков», по которым проезжала эта огромная машина. Учителя были заняты своими проблемами, дети – своими, родители – своими, и все варились в общем котле бездушной педагогики.

Это тоже своего рода индустрия по выращиванию послушных граждан со своим строжайшим режимом: звонок – все сели за парты, повернулся – удар линейкой, окрик: «Всем молчать!». Как подсчитали ученые, ребенок в среднем за урок получает около восьмидесяти негативных импульсов в виде плохих отметок, унижений, упреков: «Опять опоздал! Руки у тебя грязные! Опять не готов к уроку! Всем молчать! Глупцы! Тупицы!» – и так далее.

Но это я понимаю сегодня, будучи взрослым человеком, лидером. А тогда я был затравленным волчонком, которого просто уничтожала школа, подавляя всякое желание заниматься учебой, познавать мир. Своими дурацкими методами школа била по мне, как огромный молот по маленькому гвоздику, который почему-то мешал общей образовательной политике. Учителя не любили меня: «Довгань, ты дурак, Довгань, ты дебил!».

Я действительно учился на одни двойки, ненавидел школу, съедал тонны мороженого, стоял часами в холодных лужах босыми ногами, чтобы заболеть, чтобы как можно больше пропустить уроков, как можно больше быть дома одному. Родители уходили на работу, а я, больной, с ангиной и температурой, был, наконец предоставлен сам себе и мог жить в своем чудесном детском мире.

Так я спасался от унижения и постоянного давления. Меня под­держивала одна мама: «Ты у меня необычный ребенок, ты молодец! Ты не похож ни на кого, ты удивительный! Ты очень славный!». И вот эти простые слова изменили всю мою жизнь.

Сегодня, когда я читаю лекции и преподаю уроки успеха, я всегда напоминаю людям, что слова имеют огромную власть: одно слово может убить человека. Скажите писателю, художнику или поэту, что он бездарь, и он может покончить жизнь самоубийством. Но в то же время вспомните: великого художника Ван Гога признали только после смерти. С великими так бывает нередко. Поэтому надо всегда быть очень осторожными со словами. Лучше лишний раз похвалить человека, чем унизить и обидеть. И вот сегодня я с благодарностью вспоминаю слова мамы, ее тепло и добро, которые из меня сделали личность.

В те времена, когда меня порол отец, прессовала школа, разрушая сознание, уверенность в себе, гордость, уничтожая мою личность, никто не думал, что из меня выйдет толк. Тогда вообще трудно было предположить, что я буду сильным, крепким руководителем, изобретателем, творцом. Нет! Ни в коем случае! Я был воплощением недоросля.

Но почему же ребята, которые были намного успешнее, намного умнее меня, намного послушнее и сообразительнее, сегодня живут посредственной, серой жизнью? Ответ на этот вопрос неожиданно прост. Да, родители мною не занимались, им некогда было меня учить, у меня не было репетиторов, поскольку и жили-то мы тяжело, даже с продуктами было неважно, я не говорю уже про красивую одежду. Но меня с детства окружало огромное море любви отца изматери, и это компенсировало буквально все.

Сегодня я абсолютно уверен, что любовь – естественный источник энергии, которая передается от человека к человеку. Любовь – это самая мощная воспитательная сила. Человек – единственное существо на Земле, которое до десяти-пятнадцати лет абсолютно беспомощно. Ребенок зависим от взрослых людей, от тех, кто его кормит, воспитывает, и, естественно, зависим от их любви или нелюбви. Поэтому мы с самого детства, с самого рождения, будучи еще совсем беззащитными крохами, ищем в наших родителях и воспитателях это чувство любви, мы стара­емся его заслужить, делаем все, чтобы нас похвалили, погладили, поцеловали.

Ведущие ученые мира утверждают: если ребенка не целовать и не ласкать, он вырастет ущербным. Я с ними абсолютно согласен. Вырастая в родительском доме, мы переживаем как раз ту пору, когда в нас формируется все самое важное, вплоть до отношения к жизни, и все это время мы ждем любви и ласки, добрых слов, чуткого отношения к себе. Счастливы те дети, которым всего этого хватало в детстве, поскольку отношение родителей к нам – та энергия, которая дает нам силы на всю жизнь. Недополучившие ласки дети – это в будущем черствые и неуверенные в себе взрослые. Ведь все наши поступки и действия – это сознательный или бессознательный поиск любви и признания. Любимые дети, вырастая, творят добро, делают великие дела, их деятельность протекает обычно со знаком «плюс».

Но даже тот человек, который берет пистолет и приставляет к виску другого человека, тоже ищет любви и признания, уважения, власти. Он вырос из ребенка, которому не хватало родительской любви. Пусть мои мать и отец не дали мне какого-то уникального образования, не научили меня каким-то ультрамодным и полезным вещам, но, главное, они сумели наполнить мое сердце любовью, этой вечной энергией. Дедушка, бабушка, отец, мама, мой старший брат Валентин навсегда поселили в моей душе любовь, ласку, добро.

Обычная семья, простое воспитание, добрые советы и наставления -это самое главное в жизни, хотя кому-то, может быть, покажется, что этого недостаточно, и подобный подход слишком наивен. Материальное положение, отсутствие конфет в доме, вещи с плеча старшего брата – все это не так важно. Главное, что они сделали меня счастливым, они подарили мне столько тепла и любви, что до сих пор я чувствую себя юным человеком, который только начинает жить.

По моим ощущениям и отношению к жизни мне кажется, что мне всего лишь восемнадцать-девятнадцать лет. Несмотря на мой огромный опыт я по-прежнему юноша, студент, который с жадным интересом познает мир. Моя энергия неиссякаема, мое сердце наполнено любовью и счастьем.

Сегодня я приобретаю новые знания, общаюсь с лучшими спе­циалистами в мире, получаю уроки у самых успешных людей в разных отраслях: психологии, экономики, производства, искусства, истории. Я имел возможность пополнить свое образование, развить интеллект, заняться самосовершенствованием. Это не поздно делать в любом возрасте.

Единственное, чего никогда уже не получишь, не купишь ни за какие деньги: тепло и добро, мощную светлую энергию – все то, что дают нам родители в детстве. Энергия, полученная в детстве от мамы, помогла мне выстоять и сохранить себя, дух лидера, первооткрывателя. Хотя, казалось бы, все в мире было против меня. Педагоги вечно сравнивали меня с соседскими мальчишками, которые были отличниками, а я ходил в двоечниках. Время расставило все по своим местам.

Так получилось, что моя мама воспитывала и мою дочь Кристину после развода с женой. И на этот раз тот же результат. Уже время изменилось, появились компьютеры, мы живем при невероятных скоростях. Но моя замечательная дочка получила от своей бабушки и деда столько тепла и нежности, что выросла очень сильной и яркой личностью. Несмотря на то, что у нее тоже не было репетиторов, она училась в самых обычных школах. Я был спокоен, потому что знал, что моя дочка воспитывается моими родителями, очень добрыми, теплыми и открытыми людьми.

Я горжусь собой вовсе не потому, что вопреки предсказаниям педагогов и участковых милиционеров вырос нормальным человеком и стал лидером, а потому, -что несмотря ни на что ничего не делаю во зло, а с любовью иду по жизни, радуюсь и наслаждаюсь ею. Более того, несмотря на свой вес и внушительную фигуру, на хорошее владение боевыми искусствами и спортивную закалку, я действительно остался маленьким ребенком, который всегда восхищенно смотрит на мир. Трава, деревья, облака, закаты, восходы – все это не перестает удивлять и радовать. Я каждой клеточкой чувствую ту божественную красоту, те возможности, которые дарят мне судьба и Бог. Это все благодаря моим родителям, особенно маме.

Кому-то это может показаться странным: как это такой взрослый самостоятельный человек, лидер, руководитель, за которым идут тысячи людей, настолько привязан к матери, так трепетно и нежно к ней относится, потакает любым ее желаниям, восхищается ею, звонит ей каждый день по телефону. Да-да каждый день! «Мама, как дела, как настроение, солнце мое ясное, самая любимая, самая красивая на свете женщина, самая прекрасная, самая привлекательная!».

Ради того, чтобы наполнить хотя бы еще один час жизни моей мамы светом, теплом, радостью, я готов на все. Я знаю, что чуть-чуть даже обижается моя жена. Мои предыдущие супруги просто ревновали меня к матери, потому что считали, что раз у меня семья, то я должен заниматься только женой и ребенком, всю свою любовь безраздельно отдавая им. А я всю жизнь счастлив тем, что живет на свете такой мне дорогой и самый любимый человек – моя мама. Я восхищаюсь ею. Я настолько ей благодарен и настолько нежно и трепетно люблю, что, пусть не обижаются мои близкие, для меня мама – самый дорогой родной человек

Я пишу эти строки, и мое сердце наполняется удивительным чувством тепла, любви, нежности, на глаза наворачиваются слезы ласки, умиления, благодарности, восхищения своей мамой, самым великим, умным и чутким педагогом в мире, воспитавшим меня и мою старшую дочь. Я на всю жизнь запомнил те минуты, когда я приходил домой из школы разбитым, раздавленным, униженным, потерявшим всякий интерес к жизни. И в нашей маленькой комнате я садился рядом с мамой на диван, клал ей голову на колени, она гладила меня по волосам и говорила: «Ты замечательный, необычный ребенок Ты самый удивительный ребенок в мире!». Эти слова, сказанные добрым, тихим голосом, постоянно звучат во мне.

Увлеченные люди часто не замечают времени. Мне кажется, что я сам еще ребенок, а у меня уже взрослая дочь, у меня уже второй малыш, вторая дочка-кроха. Нормальные люди думают, наверное: «Что нужно этим предпринимателям? Или этим сумасшедшим ученым, которые лишают себя всех радостей, даже удовольствия общения со своей семьей? Ради каких высоких целей или великих завоеваний? Что нужно этим сумасшедшим, которые не живут, не наслаждаются семейным кругом, общением, совместными прогулками, пикниками, выездами, путешествиями? Ведь жизнь так коротка!».

Каждый нормальный человек может спросить, глядя на ненормальную мою жизнь: «Что осталось от личной жизни у этого человека, когда все ресурсы, все время, каждая минута, каждая частичка души служит достижению великой цели?!».

Но у таких людей, как я, любви для близких остается еще больше. Ведь ценится каждая минутка, которую я провожу со своими детьми и близкими. Да-да, вы можете позволить себе провести два выходных дня в кругу своей семьи и подарить своим детям счастье. Я не могу, потому что на мне лежит миссия построить великую компанию.

Те редкие минуты и часы, которые я провожу со своей семьей, компенсируют мне месяцы разлук. Те минуты, когда я смотрю на смеющихся детей, облепивших меня, на счастливую жену, которая сидит и смотрит своими огромными, красивыми глазами на меня, воина, предпринимателя, ученого, исследователя жизни, создающего великую компанию, – несут невероятную радость.

Каждая минута – это огромный мир, каждый час, проведенный с семьей, – большое счастье. Я получаю наслаждение, выпивая эту чашу счастья, может быть, слишком торопливыми, жадными глотками, ведь времени так мало. Но эти райские минуты настолько сильно воздействуют на мою душу, так глубоко отпечатываются в моем сознании, что я помню каждую мелочь, малейшую деталь, мелкий штрих: где это было, когда, какие звуки я слышал, кто что сказал, какое у каждого было выражение глаз, настроение, о чем мы говорили, что вспоминали, обсуждали.

Час или полчаса, проведенных с семьей, воспринимаются намного ярче и полнее, чем совместно проведенная неделя. Вы спросите: «А как же воспитание детей? Лекции о долге, жизни, семье, которые мы обязаны ежедневно прочитывать своим детям? Как же многочасовые беседы с примерами, совместный досуг? Как без этого обойтись? Как воспитать достойного человека?».

Все очень просто: мы с вами всегда берем пример с успешных людей, учимся у них, копируем их. А они работают с утра до ночи, у них нет выходных, потому что успешные люди полностью отдаются своему делу: искусству, науке, духовной жизни, предпринимательству. Мне кажется, в этом-то и залог успеха воспитания – наши дети копируют нас. Они видят, как их родители с утра до ночи работают, видят, как мы создаем, строим нашу жизнь, и берут с нас пример, даже не осознавая этого.

Я абсолютно уверен, что личный пример – это самое главное в воспитании, самый главный рычаг, инструмент формирования личности. Я не верю, что с помощью многочасовых рассуждений, лекций, совместного решения задач по геометрии можно передать ребенку настрой, отношение к жизни. Я не верю, что, говоря ребенку: «Будь умным, старайся, учись!», можно как-то реально его воспитывать. Но я всегда видел, как работали моя родители.

Я видел, как отец с утра до ночи трудился, чтобы обеспечить семью, все свои силы отдавал для того, чтобы заработать деньги и квартиру, обустроить нашу жизнь. Я видел, как мама работала с утра до ночи, раньше всех вставала, готовила нам, а потом уходила на работу, где зарабатывала гроши, практически отдавая все свое здоровье. Я видел, как вкалывал мой дедушка. Я видел, как работала моя бабушка, а потом бралась за домашние дела. Они с дедом на вечной мерзлоте выращивали помидоры, боролись за урожай, держали цыплят, которые жили вместе с нами в комнате.

Личный пример является самой главной жизненной школой. Я родился в семье бесхитростных, совершенно открытых, откровенных людей с простыми желаниями. Они дали мне больше, чем заумные мудрецы и преподаватели элитных учебных заведений дают другим детям. Они научили меня уважению к людям, скромности, трудолюбию. Я не забуду, как мы брались за работу с отцом. Надо ли было полоть картошку или рыть погреб, мы всегда начинали работать рано-рано утром и трудились допоздна, не отвлекаясь даже на обед, даже если бабушка и мама говорили нам: «Прервитесь!». Нет! Я видел, как работаем мой отец, и не хотел отставать от него.

Помню, мы с дедом строили сарай для свиней. Работать мы начали на рассвете. Пилили доски, копали землю, забивали гвозди – работали до позднего вечера. Мне не хотелось отставать от деда, а тот очень азартный был человек, как и мой отец. Если в семье такое отношение к труду, это воспитывает лучше, чем тысячи всевозможных лекций, нравоучений. Я учился жизни, глядя на то, как живет моя семья, – бесхитростно, просто. В этой простоте своя сила.

Вспоминаю один случай. Я проводил беседу с начинающими предпринимателями, и один из них хмыкнул, глядя на мою бесхи­тростность и простоту: «Владимир Викторович, какой вы наивный человек!». На встрече этой было около десятка предпринимателей, и я никак не прокомментировал этот выпад. Он как бы говорил сам с собой. Это был начинающий предприниматель примерно моего возраста, может, только на год или на два моложе.

Я бы мог ему ответить: «Кто ж из нас простой? Я управляю крупной компанией, написал несколько книг, защитил диссертацию, построил несколько заводов, был первым на нескольких направлениях рынка, а ты абсолютно бедный человек, который ничего еще не имеет и только начинает строить свою жизнь, ошибочно делая ставку на хитрость и ловкость».

Хитрость смешна. Ее опытные люди сразу видят и не имеют дела с хитрецами. Бесхитростность и простоту я потом обнаружил у великих предпринимателей, миллиардеров, управляющих миром.

Опытный бизнесмен, руководитель все ходы просчитывает еще до того, как какой-нибудь хитрец только подумает изобрести хитрость. Кроме того, люди, начинающие свое дело с хитрости, обмана, не понимают одной простой вещи: если ты строишь бизнес надолго, надо продумать выгодность для всех, чтобы было выгодно не только тебе, но и поставщикам, производителям, торговцам, потребителям. Только тогда твой бизнес будет процветать, окажется стабильным.

Партнерство, построенное на принципах взаимодоверия и открытости, дает еще больший простор для творчества. Открытость – очень важный закон стабильного бизнеса. Неважно, чем вы занимаетесь: производством товаров или услуг; изобретательской дея­тельностью, да чем угодно! Если .вы -.талант, у вас есть передовые идеи -вы всегда будете впереди. Если вы не боитесь обидных падений после высочайших взлетов, не боитесь идти против течения, против мнения большинства, – вы все равно добьетесь своей цели. Ваша мечта обязательно сбудется, а компания, которую вы строите так, чтобы все выигрывали от этого сотрудничества, будет работать вечно, ее не придется закрывать через месяц или год.

У меня есть теория открытости и честности в бизнесе. Это вовсе не значит, что у нас нет коммерческих тайн, что мы предоставляем конкурентам свои разработки. Ни в коем случае! Речь идет лишь о взаимной выгоде, которая просчитывается по всей технологической цепочке бизнеса. Именно баланс интересов субъектов-участников бизнеса и является гарантией его долговечности.

Конечно, можно пренебречь интересами одного из партнеров, обвести его вокруг пальца. Предположим, кто-то из людей, сотрудничающих с вами, неверно рассчитал свою прибыль от совместной деятельности, а вы сделали вид, будто ничего не заметили. Ну и что толку? Пройдет несколько месяцев, и ошибка всплывет.

Партнер выяснит, что ему невыгодно такое сотрудничество, и выйдет из бизнеса. Разрушится вся цепочка, которую вы создавали. Вы потратили уйму времени и сил, а ваш бизнес рухнул. Вам придется все строить заново: искать новых партнеров, отстраивать новые технологические цепочки. Вы потеряли время, заработали совсем немного денег, и вот вы с вашей хитростью стоите опять в самом начале пути.

Если же вы работаете на тех же принципах открытости, честности, взаимной выгоды и доверия к партнерам, что и я, то через год ваше дело наберет еще большие обороты. Все партнеры будут довольны бизнесом. Между вами установятся дружеские, уважительные отношения, вы получите наслаждение от бизнеса. Ну и самое главное, через год вам не нужно будет начинать все сначала. Наоборот, вы сможете сделать большой шаг вперед. В конечном итоге такая политика принесет вам гораздо больше пользы и, естественно, денег, чем любая хитрость.

Вернусь к воспитанию детей и повторю: личный пример – главная воспитательная сила. Я наблюдаю за своей маленькой дочкой, она абсолютно все копирует! Я подошел и похлопал жену по плечу, дочка подбежала и своей маленькой ручкой сделала то же самое. Жена берет тряпку, что-то вытирает, дочка сразу же повторяет ее движения. Кристина подмела осколки разбившейся чашки, только отнесла на место веник, Лизонька тут же берет этот веник, который в два раза выше ее, берет и тоже что-то метет.

Чего можно ждать от ребенка, у которого перед глазами пример пьющих родителей? Ничего хорошего. Потому что с самого детства он начинает копировать все, что они делают. Если дома скандалы, ненависгь, злоба, атмосфера вражды, родители постоянно оскорбляют друг друга, а еще того хуже, дерутся, – чему может научиться ребенок? Что он запомнит из своего детства? А ведь ранние впечатления всегда самые сильные.

Если родители бездельники, с утра до ночи смотрят телевизор или просто ничего не делают, то ребенок подсознательно перенимает их модель поведения. Как сказала одна женщина-академик: «Меня воспитывала полоска света ночью под дверью кабинета отца». Совершенно справедливо! Личность формирует повседневная атмосфера семьи, поведение родителей, их реакции на окружающий мир, друг на друга и на тех, кто их окружает. Часто дальнейшая жизнь детей – слепок с родительской семьи.

Очень важно отношение родителей к своим детям. Ни в коем случае нельзя забывать, что перед вами личности, а не игрушки, не марионетки, всем в жизни обязанные вам. Часто вижу родителей, которые относятся к детям именно так, собенно грешат этим бабушки и дедушки. Как будто ребенок – это игрушка, в которую можно играть, и он потом обязан возвращать эти игры взрослым, развлекать их.

Я считаю, что такое отношение к детям преступно, ведь ребенок – это самостоятельная личность со своей жизнью. Как-то я разговаривал со старшей дочерью, ей тогда шел пятнадцатый год. Я сказал: «Давай срочно делать то-то и то-то. Предпринимательская деятельность, рынки...».

Она мне очень спокойно и твердо сказала: «Папа, у меня своя жизнь, не все могут быть такими, как ты, и не все хотят такой жизни, как у тебя. Я хочу жить своей головой. Пусть я повторю твои ошибки, но это будет моя жизнь!».

Я, конечно, горячо по-отцовски начал возражать: «Кристина, да это неправильно! Ты должна делать так-то и так-то, чтобы пойти дальше, чем я, чтобы сделать еще больше». Она возразила: «Папа, а ты все делал, что тебе говорил дед? Ты повторил его жизнь? Ты всегда следовал его советам?».

И вот тут я остановился и поразился тому, что этот маленький человек, моя дочь, которую я все еще считал несознательным ребенком, так разглядел суть дела: действительно, у меня своя жизнь. Я всегда жил по-своему. Да, мне родители дали тепло, любовь, но жизнь-то моя, она ни в коем случае не похожа на их жизнь, она даже очень сильно отличается. Так какое я имею право что-то навязывать своему ребенку?! Диктовать свои взгляды, свои представления о жизни? Это же совершенная глупость!

И тогда я согласился с Кристиной. Я мечтал, что она будет фи­нансистом или экономистом, но она захотела совсем иного. Я глубоко уважаю ее выбор: каждый должен сам прошагать свою дорогу. Я помню, как-то сказал ей: «Кристина, вот поступишь в лучший университет мира, и я тебе куплю маленький автомобиль». Кристина ответила: «Папа, я сама себе куплю автомобиль. Для меня гораздо важнее процесс создания самой себя, а не покупка автомобиля. Не переживай, я сама добьюсь всего в жизни». Этим она вновь меня поразила: ведь я точно так же думал в детстве, точно так же говорил, что я сам всего добьюсь, и мне не нужна богатая невеста, обеспеченные родственники, я сам добьюсь всего в жиз­ни и буду этим гордиться.

Пройденный мною путь, пусть пока еще короткий, но очень интересный и насыщенный, я бы не променял ни на какие богатства мира. Более того, став отцом, видя разнообразные отношения между родителями и детьми, сравнивая то, что мои родители дали мне и к чему стремятся другие родители, я пришел к выводу – самое главное не дом, не автомобиль, не признание и власть, а удивительное наслаждение делать самого себя.

Самое главное – добиваться всего самому. Ни в коем случае материальное не является главной целью. Мне жаль детей сегодняшней российской элиты, которым все достается без труда: лучшие университеты, дорогие автомобили, шикарные квартиры. Но они напрочь лишены возможности создавать самих себя. Главная ценность для личности – это преодоление, каждодневный труд, победы, падения, творческий поиск, ушибы, шрамы.

Маленькие собственные победы несравнимо ценнее самых роскошных подарков, доставшихся легко. Помню, как я купил свой первый автомобиль. Это была самая непрестижная модель – «ВАЗОН», которому было одиннадцать лет, совершенно ужасного желтого цвета, но для меня это до сих пор самый дорогой автомобиль. Благодаря ему я стал свободен: мне не нужно было больше ловить такси, стоять по полчаса, ожидая, кто меня подберет. Из-за лысой резины в гололед я несколько раз улетал в кювет, чудом остался жив, спасла меня какая-то невероятная сила, но этот автомобиль был дороже, чем все «Мерседесы», «Вольво», «Линкольны» вместе взятые.

Запомнилась мне и вторая моя машина – новая переднеприводная «девятка». Это был верх блаженства. Но никакого уже не было восторга, когда я пересаживался на «Мерседес», «Вольво», «Фольксваген», представлявшие последнее слово автомобильной техники. Уже такого счастья не было. А ведь когда автомобиль достается в подарок ко дню рождения, дети никакого счастья не испытывают: незаслуженно полученное благо или награда, я думаю, работают не в плюс, а в минус.

Я счастлив, что всегда жил своей жизнью и что родители зарядили меня мощной энергией любви, благодаря которой я всего добиваюсь в жизни сам. Я счастлив, что моя старшая дочь тоже сама хочет добиться всего. Для меня это очень серьезный повод гордиться ею и испытывать неподдельную отцовскую радость.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх