5. ЗАЩИТНОЕ ВООРУЖЕНИЕ

Проблема возникновения тяжеловооруженной конницы у ранних кочевников евразийских степей всегда привлекал, пристальное внимание исследователей, поскольку ее разработка в дальнейшем позволила бы ответить на вопрос о времени и месте формирования катафракты - явления, в военном плане сопоставимого по своей значимости с изобретением македонской фаланги и римского легиона.

Следует отметить, что серия работ, посвященных этому вопросу не затронула степное население Южного Урала вследствие отсутствия источниковой базы. Исключение составили лишь крайне сжатые исследования К.Ф. Смирнова и A.M. Хазанова, причем первый оперировал лишь тремя находками панцирей, а второй лишь шестью [Смирнов. 1961. С.75; Хазанов. 1971. С.52]. Все они происходят с территории Поволжья, находка же доспеха из Оренбургской области рассматривалась как констатация факта.

К сожалению, мы не располагаем материальными данными о существовании защитного вооружения у населения предшествующей эпохи, хотя Авеста свидетельствует, что военный нобилитет широко использовал средства личной зашиты. У индоиранцев оружие вообще, а панцири в частности, являлись принадлежностью воинской касты. Так авестийский «сражающийся на колеснице» среди прочего вооружения имел в своем арсенале катафракту. шлем, пояс и поножи [Акишев. 1981. С.58]. Таким образом, если верить древнейшим письменным источникам, кочевники-иранцы Южного Урала должны были иметь глубокую традицию в использовании панцирей задолго до того, как они начали фиксироваться археологически.

В настоящее время мы имеем в своем распоряжении девять единиц предметов защитного вооружения с территории рассматриваемого региона, датирующихся в пределах IV и рубежа IV-III вв. до н.э. [1] Надо сказать, что восемь из них были найдены только за последние пять лет и по нашему глубокому убеждению их количество будет возрастать прямо пропорционально раскопкам "царских" курганов, в которых они были собственно и найдены.

Защитное вооружение, которым мы располагаем, состоит из четырех видов панцирей и фрагментов шита с металлическим покрытием. Поскольку рассматриваемая проблема получила недостаточное освещение в литературе, следует дать подробную характеристику имеющегося материала. Как правило, все фрагменты доспехов происходят из разграбленных погребений и представлены чешуйками и пластинками различных типов. К счастью, мы имеем целый панцирь, найденный в кургане 10 Филипповского могильника, в котором почти все типы чешуек представлены, что в дальнейшем поможет определить их место в системе бронирования.

Приведем перечень находок.

Железные чешуйчатые доспехи

1. В полуограбленном погребении кургана 10 Филипповского могильника обнаружен панцирь в непотревоженном состоянии. Он представлял собой бронированную куртку размером 90 х 40 см помешенную в могилу, а расстеленном виде (Пшеничнюк, 1989а. С.З],. Доспех, по всей вероятности, - застегивался сбоку или на спине посредством ремешков и имел нагрудник-украшение из бронзовых чешуек. К сожалению, сохранность брони оставляла желать лучшего, и поэтому не удалось проследить отдельные конструктивные моменты. Однако наличие на вертикально расположенных чешуйках косо лежащих пластин позволяет думать о том, что панцирь имел рукава или по крайне мере бронированное покрытие рукавов, которые в момент погребения были уложены на панцирь. Наш вариант графической реконструкции представлен на рис. 18.

Железный чешуйчатый панцирь происходит из кургана 3 Филипповского могильника. Северо-западная часть могилы, где он лежал, не потревожена грабителями и поэтому доспех зафиксирован in situ (Пшеничнюк. 1986. С.12). Так же, как и в предыдущем случае, броня была помещена в могилу в расстеленном виде. Размеры грудной части - 125x50 см. Она была набрана из мелких чешуи. Система бронирования, очевидно, тождественна вышеописанному панцирю из кургана 10.

Судя по вертикальному расположению чешуи на плане, к грудной части примыкала положенная под углом его поясная часть. Этот вывод напрашивается по аналогии с доспехом из кургана 10, у которого также поясная часть была набрана из крупных пластин. Можно предположить, что поясная часть пристегивалась к грудной или играла автономную роль, т.е. являлась боевым поясом. Из-за плохой сохранности железа система бронирования поясной части нам неизвестна. Ее размеры составили около 100x30 см.

Из коллективного погребения кургана 7 Филипповского могильника происходит железный чешуйчатый панцирь [Пшеничнюк, 1987. С.18]. Зафиксировано, что доспех покрывал верхнюю часть костяка VI от горла до паха. Его приблизительные размеры 100x65 см. Судя по сохранившимся фрагментам, броня была набрана из мелких чешуи. Очень плохая сохранность железа ограничивает нашу информацию о доспехе.

Последним из этой серии, является панцирь из центрального погребения кургана 10 могильника Переволочан [Пшеничнюк, 1991]. К сожалению, степень Ограбленность комплекса была настолько велика, что кроме отдельных спекшихся и поломанных фрагментов доспеха нам о нем ничего неизвестно.

Все четыре панциря были набраны из чешуек и пластин шести типов. Все они представлены в той или иной степени в составе каждого панциря. Исключение составляет лишь доспех из Переволочана. Форма и расположение отверстий чешуй, из которых он сделан, больше нигде не зафиксированы. Чешуйки и пластины, из которых были набраны все четыре панциря, подразделяются на типы по форме и системе расположения отверстий.

Тип I. Наиболее многочисленный по количеству чешуй и по размерам. Как правило, это чешуйки с прямоугольным верхним краем и закругленным нижним. Степь закругленности бывает различной, так же как и форма сечения. Для чешуек крупных размеров характерно прямое сечение, для средних и мелких - S-видное.

Вдоль верхнего края рассматриваемых изделий располагалось три отверстия и одно дополнительное сбоку в нижней части. Подобный способ бронирования предполагал жесткое крепление чешуек № кожаной основе, имея при этом свои плюсы и минусы. С одной стороны, он сковывал движение воина и создавал некоторые неудобства при манипулировании оружием, с другой - не позволял клинку или стреле проникнуть в зазоры между чешуйками при ударе сбоку. Можно добавить, что такой способ бронирования образовывал кахлест довольно большой глубины, делая панцирь фактически неуязвимым.

Размеры крупных чешуй составляют 2x4 см. средних - 2x3 см. мелких - 1.8x2.4 см. Нижний закругленный край слегка загнут внутрь (рис.19, 1-4.8.10). В системе набора крупные чешуйки располагались в два ряда и защищали торс воина в районе средней части грудной клетки. Из-за неудовлетворительной сохранности доспеха можно лишь предполагать, что чешуйки средних и мелких размеров обеспечивали защиту также верхней части груди и спины.

К типу I относятся также бронзовые чешуйки от нагрудника размером 1,1x2,2 см. Нагрудник имел жесткую фиксацию по отношению к панцирю посредством сохранившихся кожаных ремешков. Крайний ряд бронзовых чешуек располагался веерообразно. Учитывая толщину и хрупкость изделий, эта часть доспеха имела по всей вероятности декоративное значение.

Следует сказать, что рассматриваемый тип чешуй с характерным количеством и расположением отверстий был очень широко представлен и распространен в военном деле древних народов. Аналогичные изделия имеются среди сарматских древностей Волго-Донского бассейна (Тонкошуровка. Шолоховский. Сладковский) [Смирнов. 1934. С.127; Хазанов. 1971.-С.163]. 3 большом количестве встречены они и в курганах Скифии [Черненко… 196S. С.23-29]. Такие же чешуйки: найдены в "арсенале' Персеполя, что на наш взгляд, весьма симптоматично [Горелик. 1982. С.100]. 3 специальной литературе вопрос о взаимовлиянии сарматской и персидской паноплии не нашел отражения, хотя такое взаимодействие фиксируется достаточно четко.

Чешуйки типа I крупных и средних размеров зафиксированы в составе набора панцирей из курганов 3. 7 и 10 Филипповского могильника. Комбинированный доспех из кургана 9. о котором будет идти речь ниже, набран также из чешуй этого типа.

Тип II. Чешуйки рассматриваемого типа характеризуются наличием двух отверстии в верхней прямоугольной части или в центре верхней половины. Нижний край их всегда закруглен. Все они независимо от размеров имеют слабо выраженное S-видное сечение. Такая форма сечения была весьма эффективной, поскольку позволяла распределить энергию удара по соседним пластинам и

погасить ее.

Система крепления рассматриваемых чешуй предусматривала внахлест довольно большой глубины на 1 см площади панциря, но, вероятно, была не всегда рациональной при ударе снизу. С другой стороны, подобный способ бронирования увеличивал подвижность воина за счет полужесткого крепления чешуй к основе.

Самые крупные изделия типа II имеют размеры 1,5x3,2 см. В панцирном наборе из кургана 10 Филипповского могильника они занимали пять рядов, и крепились на груди и спине (рис.19, 7). Близки описанным чешуйки размером 1x2,3 см. К сожалению, не удалось восстановить, какое место они занимали в системе бронирования. Можно лишь предполагать, что они находились в верхней части панциря. Самые маленькие чешуйки рассматриваемого типа размером 1x1,5 см занимали в доспехе семь верхних рядов (рис.19, 6).

Необходимо отметить, что система панцирного набора была очень хорошо продумана. Благодаря своим размерам и способу крепления чешуйки типа II создавали надежную защиту наиболее подвижных частей тела - плеч, шеи, грудных мышц.

Аналогии образцам типа II представлены в скифских древностях Никопольщины [Черненко, 1968. С.28; Тереножкин, Ильинская, и др., 1973. С.178]. Тождественные чешуйки обнаружены так же и в Персеполя [Черненко, 1968. С.139; Горелик, 1982. С.100]. Наиболее близки нашим территориально фрагменты панциря из Кащеевки, датирующегося также IV в. до н.э. [Смирнов, 1984. С.151].

Чешуйки типа II зафиксированы в составе панцирей из курганов 3 и 10 Филипповского могильника.

Тип III. Представлен пластинами прямоугольной формы размером 2x11 см. Отверстия для пришивания располагались парами на концах и в центре. Край пластин, которым осуществлялся внахлест, был загнут внутрь. Изделия этого типа встречены только в составе панциря из кургана 10 Филипповского могильника (рис.19, 5).

В системе бронирования пластины типа III занимали самый нижний ряд и прикрывали живот. Следует сказать, что набор панциря не ограничивался пластинами этого ряда. На их нижних концах отчетливо заметны отпечатки еще одного отсутствующего в нашем случае ряда. Способ крепления не позволяет предположить иной тип пластин, чем тип III. В этом случае броня из Филипповки будет поразительно напоминать доспех, защищающий торс катафрактария на граффити из Дура-Эвропоса [Хазанов, 1971. С.164].

Аналогии пластинам типа III имеются в материалах Скифии (Дуровка группа шахты 22) [Черненко, 1968. С.24), и кажется в Шолоховском кургане [Смирнов. 1984. С.127). Причем в последнем случае наблюдается тождество и в самой системе бронирования, где пластины типа III располагались в нижней части панциря.

Тип IV. Пластины подпрямоугольной формы с закругленным нижним краем. Отверстия для пришивания располагались по три с каждого края. Сечение прямое, размеры 3x9 см. Встречены только в составе панциря из кургана 3 Филипповского могильника. Прямые аналогии этому типу нам неизвестны, хотя в материалах Скифии имеются экземпляры из группы Солохи и Дуровки, где в верхней части пластины пробито три отверстия [Черненко, 1968. С.24].

Тип У. Представлен обломком железной чешуйки, у которой закруглен только один угол. Сечение прямое, сохранившиеся размеры 3x4,2 см. В нижней части пробито два отверстия (рис.19. 12).

Чешуйки такой формы имеют аналогии в Старшой могиле [Черненко, 1968. С.24]. Очевидно близки нашей, типологически, чешуйки из Персеполя [Горелик, 1982. С. 100]. Следует сказать, что, несмотря на близость форм, фрагмент панциря из Персеполя имеет существенное различие с вышеперечисленными аналогиями, выражающееся в системе расположения отверстий. Подобный способ бронирования предполагал жесткую фиксацию к основе, поэтому правомерно предположить, что чешуйки типа V защищали части тела, не нуждающиеся в большой подвижности - живот и т.д.

Тип VI. Железные пластины подпрямоугольной формы, нижний край которых закруглен, найдены в центральном погребении кургана 10 могильника Переволочан. Сечение - слабо выпукло- вогнутое, ширина З см, длина сохранившейся части 6 см (рис.19, 11). Очевидно типологически к описанной накладке примыкает обломок, отверстия которого не фиксируются, а также еще один фрагмент (рис.19, 9,13). В целом же, судя по сохранившимся изделиям, для рассматриваемого типа характерно наличие двух отверстий по краю нижней закругленной части. Надо полагать, что отверстия были пробиты и в других частях пластин, очевидно, в верхней или по краям. К сожалению, их количество и систему расположения можно лишь предполагать.

Два последних типа, как уже говорилось, найдены только в составе обломков панциря из Переволочана.

Вопросы происхождения и ранней истории металлического чешуйчатого доспеха достаточно подробно рассматривались в литературе. Точка зрения А.М.Хазанова о том, что сарматы (здесь имеется в виду и кочевники Южного Урала) восприняли защитное вооружение у скифов, безусловно, имеет право на существование [Хазанов, 1971. С.52]. Это впрочем, не исключает и другой вариант - военное влияние персов, мидийцев и др. Очевидно не случайно типы панцирных пластин из сарматского комплекса из Верхне-Погромного. тождественны фрагментам доспеха из Дафнэ (Египет) [Хазанов, 1971. С.163; Горелик, 1982. С.100], которые, по мнению некоторых, являются следами военного присутствия персов в этом регионе. Кстати, аналогии чешуйкам из Верхне-Погромного и Дафнэ в древностях Скифии нам неизвестны.

Благодаря своим конструктивным особенностям, относительной простоте изготовления, чешуйчатые брони были господствующими в течение I тыс. до н.э. на Востоке [Хазанов, 1971. С.57]. Большой популярностью чешуйчатый доспех пользовался не только у египтян, персов, ассирийцев и др., но и у кочевников Великого пояса степей - скифов, сарматов и др.

Относительно боевой эффективности чешуйчатых броней можно судить, как это сделал М.В.Горелик, по косвенным данным. Так, например, Геродот сообщает, что в битве при Эрифрах, греки никак не могли добить Масиста, одного из командиров армии Мардония, защищенного именно чешуйчатым панцирем. Выход нашел, наконец, кто-то из эллинов, который и поразил перса в глаз через шлем [Геродот,IX,22].

Костяные панцири. Пластинчатые доспехи

Наряду с металлическими, у кочевников Южного Урала существовали и панцири с костяным покрытием. Судя по встречаемости фрагментов защитного вооружения в пределах одного могильника, костяные брони были не менее популярны, чем железные. Следует сказать, что в известной работе А.М.Хазанова данные о костяных панцирях отсутствуют, что впрочем, не помешало ему сделать предположение об их существовании у номадов региона, которое полностью подтвердилось. Костяные брони существовали и у скифов, но как будто не получили у них особого распространения.

Почти все фрагменты костяных доспехов происходят из разграбленных погребений Филипповского могильника, поэтому мы, к сожалению, ничего не знаем об их конструктивных особенностях.

Остатки костяного пластинчатого панциря были найдены почти в центральной части погребальной камеры кургана 7 Филипповского могильника [Пшеничнюк, 1987. С.18]. В расположении пластин очень трудно уловить какую-то систему, тем более говорить о форме самого доспеха.

В погребении 1 кургана 10 могильника Переволочан был обнаружен фрагмент панциря, представляющий собой узкую полоску прямоугольных костяных пластин [Пшеничнюк, 1995. С.83]. Судя по расположению отверстий, это был именно фрагмент доспеха, набирающийся при помощи таких вот полос. В целом, можно выделить девять типов пластин. Пять первых зафиксированы в кургане 7, а также кургане 9 Филипповского могильника. Другие четыре типа имеются только в кургане 10 могильника Переволочан.

Тип I. Представлен костяными пластинами прямоугольной формы размером 2.8x9 и 3x13 см. Толщина кости 4 мм, сечение прямое. Система расположения отверстий такова: три дырочки просверлены в центре - одна с одного края и пара с другого. Кроме этого, на концах просверлено еще по паре отверстий (рис.20, 1.2). Аналогии нам неизвестны. Входили в состав доспехов из курганов 7 и 9.

Тип II. Пластины прямоугольной формы, размером от 3x8 до 2.5x7 см. Сечение прямое, толщина кости 3- 4 мм. Отверстия располагались по паре на концах и две пары по сторонам в центре (рис.20, 3). Можно думать, что одной из разновидностью этого типа, является, пластана, имеющая на одном конце три отверстия (рис.20, 4). Входили в состав доспеха из кургана 7.

Аналогии пластинам типа II имеются в погребении кургана на реке Куртамыш в Курганской области [Зданович, 1964. С.87-93] и среди ананьинских древностей нижнебельского варианта этой культуры "(городище Тра-Тау) [Мажитов, 1989].

Тип III. Обнаружено несколько экземпляров. Пластины прямоугольной формы, размером в среднем 2,8x4 мм, сечение прямое. Отверстия располагались парами на концах и в центре (рис.20, 6). Входили в состав доспеха из кургана 7.

Прямые аналогии пластинам типа III на неизвестны, хотя по способу бронирования они тождественны пластинам более длинных размеров из состава эскимосского панциря, хранящегося в МАЭ [Мошинская, 1965. С.34].

Тип IV. Представлен единственной накладкой, вероятно параллелограммовидной формы. Ее предположительные размеры 2,8x10 см, сечение прямое, толщина кости 3 мм (рис.20, 9). Способ бронирования, очевидно, тождественен типу III. Аналогии пластинам такой формы нам неизвестны. Входили в состав доспеха из кургана 7.

Возможно, впрочем, предположить и другой вариант. Рассматриваемая пластина имела только один скошенный конец. В этом случав она будет аналогична пластинам из состава эскимосского панциря, крепившимся сбоку, в районе "подмышек".

Тип V. Представлен экземпляром очень плохой сохранности. Пластина имела подпрямоугольную форму. Ее предположительные размеры 4,5x12 см, сохранившиеся размеры 4,5x7 см. По сохранившемуся нижнему концу было просверлено не менее пяти отверстий, в центре фиксируется еще три (рис.20, 7). Найдена в составе доспеха из кургана 9. аналогии неизвестны.

Тип VI. Представлен пятью экземплярами прямоугольной формы. Их размеры 2.5x6,3 см, максимальная ширина 3 см. сечение прямое, толщина кости о мм. Отверстия располагались парами на концах и сбоку, в одной из половин (рис.20, 12-13). Края пластин тщательно отшлифована. Аналогии имеются в курганах Шмаковского могильника [Гснинг, 1993. С.74-92].

Тип VII. Пластины прямоугольной формы, размером 2.5x6,2 см. сечение прямое, толщина кости 4- 5 мм. Отверстия располагались парами на концах (рис.20. 10). Аналогии представлены в материалах Скифии [Мелюкова. 1964. С.172] и древностях саргатской культуры (Красногорка. Куртамыш) [Зданович, 1964. С.87-93; Матвеева. 1987. С.64-65].

Тип VIII. Имеется единственный экземпляр. Пластина прямоугольной формы, размером 2.8x6,1 см. Сечение прямое, толщина кости 5 мм. Отверстия располагались следующим образом: пара на одном конце, три на другом и одно в центре (рис.20, 11). Аналогии этому типу неизвестны.

Тип IX. Единственный экземпляр имеет прямоугольную форму, размером 2,7x6,3 см. Сечение прямое, толщина кости 5 мм. Отверстия просверлены парами на концах, пара имеется чуть ближе к краю одной половины, и одно почти в центре другой половины. Аналогии пластинам типа IX нам неизвестны (рис.20, 14). Как уже сообщалось выше, пластины типов VI-IX найдены только в составе доспеха из погребения 1 кургана 10 могильника Переволочан.

Этим, собственно говоря, и ограничиваются наши данные о костяном доспехе кочевников Южного Урала IV в. до н.э. Система расположения отверстий на панцирных пластинах только на первый взгляд кажется хаотичной. В сущности, костяные брони, имевшиеся на вооружении номадов региона, ничем не отличались от упомянутого эскимосского панциря. Они также набирались из горизонтальных полос, соединенных между собой посредством именно парных дополнительных отверстий.

В данном случае мы имеем дело с типичным пластинчатонаборным панцирем (по классификации А.М.Хазанова) [Хазанов. 1971. С.53], совершенно не нуждавшимся в кожаной или матерчатой подкладке, где пластины соединялись впритык, не образуя бокового нахлеста. Несмотря на то, что истоки происхождения и массовое распространение пластинчато-наборные брони ведут с Переднего Востока, кочевники Южного Урала восприняли их, на наш взгляд, у лесостепного населения Зауралья и Западной Сибири, где традиция их изготовления существовала издревле. Археологический материал свидетельствует, что племена-носители саргатской культуры широко использовали в своем арсенале костяной доспех [Зданович, 1964. С.87-93; Могильников, 1972 С.120.122: Корякова 19 79. С.195: Матвеева, 1987. С.64.65!. знакомство с костяными бронями состоялось в IV в. до н.э., когда часть зауральского населения влилась в состав мощного Южноуральского союза кочевых племен [Мошкова. 1974. С.29-38].

Относительно боевой эффективности костяного доспеха говорить трудно. На наш взгляд, совершенно очевидно, что такой панцирь едва ли представлял серьезную преграду стреле или копью с близкого расстояния (учитывая находки человеческих костей с застрявшими в них наконечниками), однако мог спасти жизнь от той же стрелы на дальней или средней дистанции, погасить энергию удара мечом или кинжалом.

Комбинированные (железно-костяные) доспехи. Чешуйчато- пластинчатые панцири

Мы располагаем единственным экземпляром такого доспеха, происходящего из кургана 9 Филипповского могильника. В погребении этого кургана, отнесенного к началу IV в. до н.э., на уровне древнего горизонта были обнаружены многочисленные железные чешуйки и лежащие среди них костяные пластины очень плохой сохранности [Пшеничнюк, 1989а]. Этот факт дал основание предположить о существовании единого комбинированного панциря.

Железные чешуйки представлены типом I. Они имеют размеры от 2,2x4 см до 1,8x2,4 см. В целом они тождественны чешуйкам из ранее описанных комплексов.

Сохранившиеся и поддающиеся реконструкции костяные пластины входят в тип V, а также тип I и имеют размеры 2,5x12,5 см.

Конструктивные особенности из-за ограбления и разрушения панциря остались неизвестными. Все же, опираясь на известные уже аналогии, можно предположить, что маленькие (железные) чешуйки защищали грудную часть, а костяные (большие), поясную. Вполне вероятно, что костяная (поясная) часть играла автономную роль и являлась боевым поясом.

Цельнометаллический доспех

Мы располагаем единственным экземпляром. Это известная кираса (торакс) из кургана 1 Прохоровского могильника [Ростовцев, 1918. С.5 и сл.]. К сожалению, панцирь был разбит на куски еще во время раскопок любопытными землекопами, которые надевали его на себя. В настоящее время о нем можно судить лишь по фотографиям и немногочисленным остаткам, выставленным в Оренбургском краеведческом музее. Известно, что нижняя часть торакса была усилена железной полосой, а вырезы для рук и шеи окантованы желобчатой полоской железа". В нагрудной части панцирь был выпуклый, детали мускулатуры и украшения отсутствовали. По мнению М.И.Ростовцева, две его створки (передняя и задняя) соединялись сбоку.

Прохоровская кираса была включена в известную работу Е.В.Черненко, который привел еше два аналогичных доспеха (Елизаветинская и Бубуй) [Черненко, 1968. С.50-54]. Находки кирас - явление чрезвычайно редкое, и в этой связи, очевидно, следует согласиться с Е.В.Черненков том, что, несмотря на простоту изготовления кирасы, были менее эффективными, чем чешуйчатые брони, по ряду причин. Наверное, они поэтому не получили распространения ни в Скифии, ни в Сарматии.

Импортное происхождение доспеха из Прохоровки очевидно, о чем собственно уже говорилось в литературе. Металлический торакс традиционно считается оружием греческого гоплита, поэтому наш панцирь было бы логично связать с оружейными мастерскими Северного Причерноморья или может быть самой Эллады. Впрочем, учитывая характер военных и экономико-культурных связей номадов Южного Урала, не будет чересчур смелым объяснить факт находки прохоровского доспеха военным влиянием Ирана, откуда происходит, кстати, и известная "чаша Атромитра", обнаруженная в том же комплексе.

Кочевники Южного Приуралья могли заимствовать ее путем боевых контактов с греко-македонянами, осуществлявшими к тому времени (рубеж IV-III вв. до н.э.) гегемонию над Ираном и Средней Азией. Хотя справедливости ради надо сказать, что кирасы использовались не только эллинами, но и персами еще до экспансии первых на Восток. Так, Ксенофонт, признанный знаток военного дела и способный стратег, знакомый с персидским воинством не понаслышке, упоминает торакс как обычное вооружение персидских гомотимов [Ксенофонт. Киропедия.1,II,13;II,I,9;II,III,17-19].

Щит со сплошным металлическим покрытием

Представлен несколькими обломками из центрального погребения кургана 10 могильника Переволочан [Пшеничнюк, 1991]. К сожалению, степень разрушения могилы и коррозированность металла были настолько велики, что не удалось зафиксировать длину полос, ширина же последних составила 2.5 см. Полосы были скреплены между собой парной проволочной связью. Железная проволока сплющена на оборотной стороне (рис.19, 14). А.М.Хазанов считает, что аналогичные нашим пластины из ст. Некрасовской остатками боевого пояса [Хазанов, 1971. С.61]. Хотя тождественные материалы из Скифии (курган 12 группы шахты 22) [Тереножкин, Ильинская, и др. 1973. С.174-177] и Азиатской Сарматии (Кащеевка) [Смирнов, 1984. С.151] свидетельствуют, что описываемые материалы являются ни чем иным, как фрагментами щита со сплошным полосчатым покрытием.

Происхождение этой категории защитного вооружения представляется более или менее ясным - из Скифии, через савроматов Волга-Донья в Южное Приуралье. Отсутствие находок подобного рода у соседних с кочевниками исследуемого региона племен на севере, юге и востоке не позволяет сделать иной вывод.

К сожалению, мы не располагаем данными о шлемах, которыми пользовались кочевники региона, хотя, несомненно, они существовали. За всю историю археологических исследований' в степной зоне Южного Урала не было сделано ни одной находки подобного рода. Можно вслед за А.М.Хазановым предположить, что в арсенале ранних кочевников имелись кожаные шлемы, о которых собственно сообщали письменные источники.

Очевидно, правомерно думать, что номадам рассматриваемого региона были знакомы шлемы конической формы, состоящие из костяных, а может быть и железных пластин, нашитых на кожаную или войлочную основу. На эту мысль наводят упомянутые комплексы из Шмаково и кургана на р. Куртамыш, где имеются конические пластины из кости. И все же вопрос о защитных средствах головы у рассматриваемого населения пока остается открытым.

Таким образом, можно с уверенностью констатировать, что определение стратегических интересов заставило кочевую знать в IV в. до н.э. активно искать ранее не нужные формы вооружения и заполнять "белые пятна" в своем арсенале.

Интенсивно поступающий материал очевидно в скором времени позволит еще раз вернуться к проблеме происхождения катафракты, поскольку кочевники Южного Урала имели прямое отношение к событиям, происшедшим в Парфии в середине III в. до н.э., где это явление собственно и было зафиксировано.

В свое время С.П.Толстов предложил локализовать родину катафракты в Хорезме, опираясь на тенденциозное толкование письменных источников и крайне редкие находки предметов защитного вооружения типа доспехов из Чирик-Рабата или "арсенала" Топрак-Калы [Толстов, 1948. С.214 и далее]. Однако эта точка зрения подверглась, на наш взгляд, справедливой и конструктивной критике со стороны Е.В.Черненко [Черненко,"1971. С.38].

Представляется также малоубедительной позиция Г.А.Пугаченковой, считающей, что формирование катафракты проходило на территории земледельческих областей Ирана [Пугаченкова, 1966а. С.43]. Основные элементы боевой тактики парфянских катафрактариев несли в себе четкие кочевнические традиции, а персидско-бактрийское воинство, имея уже с VI в. до тяжелый защитный доспех, вплоть до, “аршакидской туранской инъекции” в Иран, так и не смогло выработать необходимые элементы, характерные для вооружения и тактических приемов катафракты.

После известных работ Е.В.Черненко можно с уверенностью говорить, что именно скифы среди номадов Евразии первыми овладели приемами боя с привлечением тяжеловооруженной конницы [Черненко. 1968; Черненко, 1971. С.35-38]. Правда, как показал ход исторических событий, скифская панцирная конница так и не превратилась в подразделения катафрактариев в том виде, в котором мы знакомы с ней по граффити из Дура-Эвропоса, изображениям на колонне Траяна и сообщениям письменных источников. Более того, скифская тяжелая конница оказалась совершенно бессильной перед натиском фаланги, как Филиппа, так и Диафанта, в то время как процесс реформы кавалерии в Парфии в I в. до н.э. подходил к завершению.

Очевидно, следует согласиться с А.М.Хазановым в том, что основные принципы будущей парфянской катафракты формировались в среднеазиатской кочевнической среде, хотя здесь мы имеем дело с парадоксом - практически полным отсутствием находок защитного сооружения в курганах Средней Азии [Хазанов, 1971. С.76].

Вполне вероятно, что та "среднеазиатская кочевническая среда" явилась результатом миграции кочевников-прохоровцев (дахов-даев), которые привнесли в Арало-Каспийские степи уже сложившийся комплекс защитного вооружения, о котором мы писали выше. О том, что такая миграция имела место, засвидетельствовано как письменными, так и археологическими источниками. В этом случае истоки парфянской катафракты следует искать в степях Южного Урала, на месте могущественного племенного союза, оставившего свои некрополи в Урало-Илекском междуречье, восточной Башкирии и Оренбуржье.

Военные отряды кочевников Южного Урала имели в своем составе уже в IV в. до н.э. тяжелую кавалерию, вооруженную эффективными защитными средствами, мощным наступательным оружием - штурмовыми копьями, длинными мечами, луками. Разумеется, удельный вес таких подразделений на фоне общего войска не был значительным, как например у скифов. Вероятно в этом не было необходимости, так как тяжеловооруженная конница выполняла конкретную тактическую задачу ч наносила в бою решающий удар.

ВОЕННОЕ ДЕЛО КОЧЕВНИКОВ ЮЖНОГО УРАЛА В VI-II ВВ. ДО НАШЕЙ ЭРЫ

1. КОМПЛЕКС ВООРУЖЕНИЯ И СТРУКТУРА ВОЙСКА КОЧЕВНИКОВ ЮЖНОГО УРАЛА В КОНЦЕ VI - РУБЕЖЕ V-IV вв. ДО Н. Э.

(I ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ГРУППА)

В нашем распоряжении имеется 425 погребений VI-II вв. до н.э… содержащих предметы вооружения. В хронологическом плане воинские комплексы распадаются на три группы. Поскольку абсолютная датировка кочевнических древностей региона чрезвычайно затруднена, мы выделили ряд признаков, характеризующих каждую хронологическую группу.

Для группы I выделены признаки, характеризующие "савроматскую" культуру.

Погребальный обряд. Погребения на древнем горизонте, особенно в восточной части ареала, сожженные или обожженные костяки, деревянные конструкции с опорными столбами, могильные ямы простой формы, широтные ориентировки костяков.

Погребальный инвентарь. Мечи и кинжалы "скифского" типа (типы I-III), предметы, выполненные в зверином стиле, массивные бронзовые наконечники стрел соответствующих типов, конское снаряжение, включающее в себя бронзовые псалии, выполненные в зверином стиле, клювовидные распределители ремней, жертвенные столики и бусы с сосцевидными налепами. Незначительная часть комплексов с выделенными признаками встречается и в более позднее время, и в этом случае требуется специальное рассмотрение.

Исходя из вышеперечисленных признаков в первую хронологическую группу (конца VI - рубежа V-IV вв. до н. э) мы включили 141 погребение [Сальников, 1952. С.95-96; Сорокин. 1958. С.81; Мошкова, 1962. С.206.241; Смирнов. 1962. С.83-93; Смирнов. 1964. С.24-74; Мошкова, 1972. С.79-78; Смирнов. Попов, 1972. С.3-24; Смирнов, 1975; Мошкова. Кушаев, 1973. С.262-275; Кадырбаев, Курманкулов,

С.137- 56; Кадырбаев, Курманкулов, 1977. С.103-115; Смирнов,

С.3- 51; Смирнов, 1981. С.76-78,82-84; Пшеничнюк. 1983. С.8-75; Кадырбаев, 1984. С.84-93; Воронова, Порохова, 1992; Васильев. Федоров, 1995. С.154-166; Матвеева. 1972. С.259-261; Мажитов, 1974; Железчиков, 1976; Исмагилов. 1979; Исмагилов, 1980; Железчиков, Кригер, 1979; Мошкова, Железчиков. Кригер, 1980; Заседателева, 1980; Заседателева, 1982; Заседателева, 1984; Заседателева, 1986; Пшеничнюк, 1991; Агеев, 1992].

Как уже отмечалось, наиболее массовой категорией вооружения в первый период являлись лук и стрелы. 91,4 % всех воинских погребений содержат именно этот вид оружия. Выборка колчанных наборов из наиболее представительных комплексов показала, что в среднем "рабочий" колчан содержал около 40 наконечников стрел (приложение 3). Из 73 комплексов только в 14 случаях (19 %) количество их превысило 50 экземпляров, и только в 6 (8 %) - 100 экземпляров.

Как справедливо заметил К.Ф.Смирнов, лук был излюбленным оружием кочевников региона и в случае войны им пользовались все - от стариков до детей. Материал свидетельствует, что луки и стрелы носились в колчанах и налучьях, реже в горитах. Причем, судя по изображениям, налучья носились на спине, а колчаны крепились к поясу. Наконечники стрел первого периода отличаются своей массивностью и весом, что свидетельствует о больших пробивных способностях. Этот факт заставляет думать о наличии хорошо защищенного противника.

На втором месте в паноплии номадов региона этого времени стояли средства ближнего боя - мечи и кинжалы "скифского" типа - 53,9 % от общего количества воинских погребений (76 экз.). Согласно распространенной в оружиеведческой практике традиции, когда экземпляры длиной до 40 см считаются кинжалами, до 70 см - короткими мечами, а свыше 70 см - длинными, наш материал разбивается следующим образом [Мелюкова, 1964. С.47]. Из наиболее информативных 66 комплексов (см. приложение IV) 26 экземпляров (39,3 %) являются кинжалами, 35 экземпляров (53 %) - короткими мечами, и только 5 экземпляров, т.е. (7,5 %) длинными мечами. Средняя арифметическая длина клинка этого периода равна 46 см, что, очевидно, отражает реальность.

Археологический материал свидетельствует, что номады Южного Урала в конце VI-V вв. до н.э. избегали боя на средней дистанции. Этот факт пока трудно объясним. Можно лишь говорить, что на данном этапе развития в копьях не было необходимости, и эта категория оружия начала заполнять лакуну в арсенале кочевников только в конце V в. до н.э. Процесс принятия на вооружение среднедистанционных средств боя проходил под влиянием военных контактов со своими соседями, вероятно на севере.

Панцири в это время в археологическом плане не зафиксированы. Однако это не исключает возможности использования средств личной защиты изготовленных из подручных материалов - кожи и войлока, эффективность которых не раз подчеркивали как древние, так и средневековые источники. Е.В.Черненко доказал наличие таких панцирей у скифов [Черненко. 1964. С.148]. Применительно к кочевникам рассматриваемого региона такую вероятность также можно допустить.

Таким образом, в результате анализа воинских погребений нетрудно заметить, что комплекс вооружения первой хронологической группы был преимущественно ориентирован на бой с дальней дистанции. Средства ближнего боя носили вспомогательный характер. Кинжалы и короткие мечи использовались лишь в самом тесном, ближнем бою, может быть, при вынужденном спешивании, если полагать, что пехоты у них вообще не существовало. Классический пример такой схватки изображен на Солохском гребне.

Мы не располагаем данными греко-римских авторов по структуре войска кочевников Южного Урала, и в этом плане единственным источником информации являются археологические воинские комплексы. Принято считать, что оружие, положенное в могилу, отражает реальный комплекс вооружения и выступает выразителем реальной воинской структуры (Кирпичников. 1971. С.43]. Первые шаги в этом направлении были сделаны К.Ф.Смирновым и продолжены в работе В.А.Иванова относительно военной организации финно-угров Южного Приуралья [Смирнов, 1961. С.68; Иванов, 1984. С.64-33]. Опираясь на достигнутый опыт реконструкции,