• Глава 1 СТРЕМИТЕЛЬНЫЙ УДАР ПО ЭБЕН-ЭМАЕЛЬ
  • Глава 2 ИСТИНА О РОТТЕРДАМЕ
  • Глава 3 ПРОРЫВ У СЕДАНА
  • Глава 4 ЧУДО ДЮНКЕРКА
  • Глава 5 КАНАЛ «КАРУСЕЛЬ»
  • Часть третья

    НАСТУПЛЕНИЕ НА ЗАПАД

    Глава 1

    СТРЕМИТЕЛЬНЫЙ УДАР ПО ЭБЕН-ЭМАЕЛЬ

    Во тьме вспыхнул сигнал на взлет, и взревели моторы первых трех «Ju-52», начавших разбег по взлетной полосе. Они делали это сейчас более неуклюже, чем обычно, потому что каждый тянул за собой тяжелый груз: второй самолет без мотора, то есть планер!

    Когда буксировочный канат натянулся, планер дернуло вперед, и он помчался все быстрее по дорожке аэродрома. Потом, когда самолет-буксир оторвался от земли, пилот планера медленно перевел штурвал на себя, и громыхание шасси вдруг стихло. Спустя секунды планер бесшумно проносился над изгородями и заборами и набирал высоту позади своего «Ju-52». Трудности взлета на буксире остались позади.

    Это происходило 10 мая 1940 года в 4.30. С двух кельнских аэродромов (Остхайм на правом берегу Рейна, и Буцвайлерхоф – на левом) через каждые тридцать секунд взлетали звенья по три «Ju-52», каждый из которых тянул за собой планер. Поднявшись в воздух, они направлялись к точке сбора над зеленым поясом к югу от города, а там устремлялись к световой полосе, которая тянулась в направлении Аахена. Через несколько минут сорок один «Ju-52» и сорок один планер уже были в пути.

    Был брошен жребий в одной из самых дерзких операций в анналах войны: нападение на бельгийскую пограничную крепость Эбен-Эмаель и три моста к северо-западу от нее, ведущие через глубокий канал Альберта, – ключевые элементы бельгийской оборонительной системы на востоке.

    В каждом планере на центральном биме сидела команда парашютистов. В соответствии с задачей количество бойцов варьировало от восьми до двенадцати, все имели личное оружие и взрывчатку. Каждый солдат точно знал, что ему предстоит делать с момента прибытия на объект. Эту операцию они отрабатывали на мешках с песком и на моделях начиная с ноября 1939 года.

    Они входили в штурмовой отряд Коха. Как только подразделение прибыло на тренировочную базу в Хильдесхайме, оно тут же было герметически изолировано от внешнего мира. Никаких увольнений или кратковременных отпусков, почта подвергалась строжайшей цензуре, разговоры с военнослужащими других подразделений были запрещены.

    Каждый солдат подписал декларацию: «Я осознаю, что подвергаюсь риску смертной казни, если сознательно или по беспечности сообщу другому лицу устно, письменно либо в виде рисунков какие-либо сведения, касающиеся базы, на которой я прохожу службу».

    В самом деле, два солдата были приговорены к смертной казни за незначительные проступки и были амнистированы лишь после успешного завершения операции. Очевидно, что успех, а вместе с ним и жизнь парашютистов зависела от того, насколько неожиданным для противника будет нападение. Секретность доходила до таких пределов, что солдаты, зная наизусть обязанности друг друга, познакомились между собой по именам лишь тогда, когда все было позади.

    Теоретические занятия сменялись практикой в дневное время, ночью и при любой погоде. Во время Рождества операцию отрабатывали на чешском укрепленном пункте в районе Альватер в Судетах.

    «У нас выработалось здоровое уважение к тому, что ожидало нас впереди, – докладывал старший лейтенант Рудольф Витциг, командир парашютного саперного взвода, которому предстояло в одиночку взять укрепления Эбен-Эмаеля. – Но через какое-то время наша уверенность достигла такого уровня, когда мы, нападающие, стали считать, что, находясь снаружи укреплений, мы в большей безопасности, чем их защитники».

    Снаружи укреплений… Но как они намеревались так глубоко забраться?

    Сооружение этой крепости, как и самого канала Альберта, датируется началом тридцатых годов. Образуя северный бастион Люттихской (Льежской) линии обороны, она находилась в каких-то трех милях к югу от Маастрихта, на выпуклости бельгийско-голландской границы. В этом положении она господствовала над каналом, стратегическая важность которого была очевидна: любой агрессор, наступая вдоль линии Аахен – Маастрихт, должен был его форсировать. Оборона строилась таким образом, что все его мосты могли быть моментально уничтожены по одному приказу.

    Сами укрепления были встроены в холмистое плато, простиравшееся с севера на юг на 900 метров и с востока на запад – на 700. Оборонительные точки были рассеяны, внешне без системы, в пределах пятиугольника. В действительности вместе с артиллерийскими казематами, бронированными вращающимися башнями 75-и 120-миллиметровых орудий, зенитной, противотанковой артиллерией и тяжелыми пулеметами, все это представляло собой тонко продуманную оборонительную систему. Различные сектора комплекса были связаны между собой подземными туннелями общей длиной около четырех с половиной километров.

    Крепость казалась почти неприступной. На ее длинном северо-восточном фланге находился почти вертикальный уступ к каналу высотой 40 метров. То же и на северо-западе, где располагался подобный спуск к руслу канала. На юге крепость была защищена с помощью инженерных сооружений широкими противотанковыми рвами и шестиметровой стеной. Со всех сторон она дополнительно оборонялась встроенными в стены или выемки бетонными дотами, ощетинившимися прожекторами, 60-миллиметровыми противотанковыми пушками и крупнокалиберными пулеметами. Казалось, всякая попытка неприятеля прорваться в это место была обречена на неудачу.

    Бельгийцы предусмотрели всякие неожиданности, кроме одной: что враг может спрыгнуть с неба прямо в гущу этих казематов и орудийных башен. И вот этот враг был уже на пути. В 4.35 «Ju-52», всего сорок один, были в воздухе. Несмотря на темноту и тяжело груженные планеры, не произошло ни одной задержки.

    Капитан Кох разделил свой штурмовой отряд на следующие группы:

    1. «Гранит» под командой старшего лейтенанта Витцига в количестве восьмидесяти пяти человек с двумя с половиной тоннами взрывчатки, распределенными по одиннадцати планерам. Цель: укрепления Эбен-Эмаель. Задача: вывести из строя внешние элементы обороны и держаться до того, как их сменит 51-й армейский саперный батальон.

    2. «Бетон» под командой лейтенанта Шахта в количестве девяносто шести солдат и офицеров, размещенных в одиннадцати планерах. Цель: высокий бетонный мост через канал Альберта у Вренховена. Задача: предотвратить взрыв моста, захватить и удерживать плацдарм до прихода регулярных войск.

    3. «Сталь» под командой старшего лейтенанта Альтмана в количестве девяноста двух человек на девяти планерах. Цель: стальной мост у Вельдвезельта в 5 километрах на северо-запад от Эбен-Эмаеля. Задача: такая же, что и у группы «Бетон».

    4. «Железо» под командой лейтенанта Шахтера в количестве девяноста человек на десяти планерах. Цель: мост у Канне. Задача: такая же, что и у группы «Бетон».


    В назначенное время две группы самолетов встретились и взяли курс на запад, следуя линии маяков. Первым был костер, зажженный на перекрестке дорог возле Эфферена, вторым – прожектор в 4 километрах далее у Фрехена. Как только самолеты подлетали к одному маяку, впереди становился виден еще один, а то и два других. Поэтому навигация, несмотря на темную ночь, не представляла трудностей, по крайней мере, до намеченной точки отделения планеров от самолетов-буксиров над Аахеном. И все-таки с одним самолетом, который тянул за собой последний планер группы «Гранит», произошла неприятность еще тогда, когда он находился к югу от Кельна.

    Прямо впереди и слева по курсу пилот вдруг заметил голубое пламя выхлопа самолета, летевшего встречным курсом. Выбор был один: резко пойти на снижение. Но у него на буксире планер! Пилот планера капрал Пельц отчаянно пытался выровнять натяжение троса, но через несколько секунд по его кабине хлестнул, как бичом, отцепленный трос. Пока Пельц выходил из пике, гул мотора самолета быстро затих вдали, а вокруг воцарилась странная тишина.

    Семерым на борту пришлось планировать назад на Кельн, а одним из пассажиров был как раз тот человек, которому предполагалось возглавлять атаку на крепость Эбен-Эмаель, – это старший лейтенант Витциг. Пельцу едва удалось перелететь Рейн и мягко посадить планер на луг. Что дальше?

    Выбравшись из кабины, Витциг тут же приказал своим людям превратить луг во взлетно-посадочную полосу, убрав все заборы и прочие препятствия.

    – Я попробую вызвать другой самолет, – заявил он.

    Добежав до ближайшей дороги, он остановил какую-то машину и через двадцать минут снова был на аэродроме Кельн – Остхайм. Но там не осталось ни одного «Ju-52». Ему пришлось сесть на телефон и просить присылки самолета из Гютерслоха. Это заняло какое-то время. Посмотрев на часы, он отметил, что было 5.05. Через двадцать минут его группа должна высадиться на плато, где расположены укрепления.

    А в это время эскадрильи «Ju-52» с прицепленными планерами гудели моторами, мчались на запад, неуклонно набирая высоту. Каждая деталь их полета была тщательно распланирована заранее. Линия маяков до германской границы у Аахена была длиной 60 километров. К этому моменту самолеты уже должны набрать высоту 2800 метров: полет длительностью тридцать одна минута при условии точного прогноза ветра.

    Сидя на корточках в своих планерах, солдаты подразделения «Гранит» не имели понятия, что их руководитель уже выпал из колонны. В тот момент это было не столь уж важно. Каждое звено имело свое собственное задание, а пилот каждого планера точно знал, в каком месте удлиненного плато ему предстоит приземлиться: за каким конкретно укрепленным пунктом, рядом с каким орудием, притом на расстоянии 10–20 метров.

    Но это планирование все-таки было неважным, потому что не предусматривались потери отдельных планеров. Если бы это было учтено, каждому командиру группы были бы даны указания о том, какие дополнительные задания ложатся на его группу в случае, если соседние группы не смогут приземлиться.

    Но не только планер Витцига выбыл из операции. Примерно двадцать минут спустя группа № 2 только что прошла маяк у Люхенберга, как «Ju-52» впереди стал покачивать крыльями. Пилот планера капрал Бренденбек подумал, что тот «видит цель», да тут еще самолет стал мигать габаритными огнями. Ведь это был сигнал к отделению от самолета! Спустя секунды планер послушно выполнил приказ, и все из-за глупого непонимания друг друга. А они пролетели лишь полпути до цели, и при высоте менее 1600 метров уже нечего было надеяться достичь государственной границы.

    Планер сел на поле возле Дюрена. Выскочив наружу, солдаты реквизировали машины и с первыми утренними лучами помчались к границе, которую армия в это время уже должна была переходить.

    По этим причинам в «Граните» осталось в воздухе лишь девять планеров. Впереди раньше намеченного времени показались прожектора, обозначавшие конец трассы маяков. Располагаясь в Ветшауэр-Берг к северо-западу от Аахен-Лауренсберг, они также представляли собой пункт, где планеры были должны отсоединиться от самолетов-буксировщиков. После этого они должны были достичь Маастрихтского выступа, паря в воздухе, чтобы рев моторов не выдавал их приближения.

    Но в реальности они прилетели на десять минут раньше. Попутный ветер оказался сильнее, чем предсказывали метеорологи. По этой же причине они не набрали намеченной высоты 2800 метров, которая бы им позволила лететь прямо к своим объектам при угле планирования в одну двенадцатую. А сейчас они оказались примерно на 500 метров ниже нужной высоты. Командир группы «Бетон» лейтенант Шахт писал в своем боевом рапорте: «По некоторым необъяснимым причинам эскадрилья буксировщиков перенесла нас дальше, на голландскую территорию. Мы отсоединились лишь где-то между границей и Маастрихтом».

    Очевидно, идея состояла в том, чтобы поднять планеры поближе к предписанной высоте. Но если это, с одной стороны, более обезопасило штурмовую группу, то, с другой стороны, подвергло другой опасности. Дело в том, что гул моторов «юнкерсов» поднял тревогу в пограничных войсках Голландии и Бельгии.

    Времени было чуть больше 5.00. Оставалось примерно полчаса до расчетного момента начала гитлеровского главного наступления на Запад. Хотя благодаря ветру планеры шли на восемь – десять минут раньше графика, им все равно требовалось еще двенадцать – четырнадцать минут, чтоб оказаться над объектом. За пять минут до часа «ноль» эти бесшумные хищные птицы должны спикировать на доты у мостов через канал и в крепости… до того, как прозвучит хотя бы один выстрел. Но сейчас, похоже, элемент внезапности был утрачен.

    Наконец планеры освободились, и шум их буксировщиков затих в отдалении. Но голландская противовоздушная оборона уже была на ногах и открыла огонь по планерам еще до того, как они долетели до Маастрихта. Как игрушечные, возникали в небе красные маленькие шарики, и пилоты увертывались от них, благо высота для этого была достаточная. Ни один планер не был поврежден, но долгий и тщательно охраняемый секрет их существования был окончательно раскрыт.


    Еще в 1932 году компания «Рен-Росситен-Гезельшафт» построила планер с широким размахом крыльев, спроектированный для метеорологических наблюдений на больших высотах. На следующий год после передачи во владение недавно созданного Германского института планерных исследований (DFS) в Дармштадт – Грайсхайме эта летающая обсерватория, известная под названием «Обс», использовалась на занятиях первых планерных курсов под руководством Петера Ридля, Вилла Хуберта и Хайни Диттмара. Впервые на буксире она была опробована Ханной Райш, которая впоследствии, пилотируя «Ju-52», стала самой известной женщиной-летчиком.

    О проекте скоро узнал Эрнст Удет и отправился инспектировать «Обс» в Дармштадт. Он сразу же признал за машиной потенциальное военное применение. А нельзя ли такие планеры использовать для доставки грузов к линии фронта или для поддержки подразделения, оказавшегося в окружении? А может, планер способен действовать как современный троянский конь, высадив солдат незамеченными в тылу врага?

    В 1933 году Удет был еще на гражданской службе, а не в рядах новой камуфлированной авиации. Но он рассказал о планере своему товарищу по Первой мировой Риттеру фон Грайму, и вскоре после этого институт получил контракт на строительство военного варианта. Первый образец под кодом DFS 230, созданный под руководством инженера Ханса Якобса, вышел в назначенный срок. Таким образом родилась известность «атакующего» планера Второй мировой войны.

    В 1937 году на автозаводе в Готхаере началось серийное производство. Крылья находились вверху и крепились подпорками. Похожий на коробку фюзеляж имел каркас из стали, покрытый брезентом, и отделяемое шасси: посадка производилась на прочный центральный тормозной башмак. И тут сказалось влияние Удета: еще в 1920-х годах он совершил несколько рискованных посадок на альпийские ледники с шасси на лыжах.

    Вес боевого планера без груза составлял всего лишь 16 центнеров, а с нагрузкой – около 18, то есть десять человек с вооружением.

    Осенью 1938 года сверхсекретные авиадесантные войска генерал-майора Штудента включали в себя и небольшую группу командос на планерах под командой лейтенанта Кайса. Испытания показали, что такой метод внезапной атаки хорошо укрепленного пункта имеет больше шансов на успех, нежели выброска парашютного десанта. В последнем случае сюрприз теряется из-за шума моторов транспортных самолетов, но даже если солдаты выпрыгнут на минимальной высоте 100 метров, они будут качаться в воздухе, будучи беззащитными, пятнадцать секунд. Более того, даже при минимальном времени покидания самолета в течение семи секунд десантники будут разбросаны на земле на расстояние около 300 метров. Теряются драгоценные минуты на то, чтобы освободиться от парашютов, собраться и отыскать контейнеры с оружием.

    С другой стороны, с планерами достигалась полная неожиданность благодаря их совершенно бесшумному приближению к цели. Хорошо подготовленные летчики могли посадить их на расстоянии 20 метров от любой точки. И тут же солдаты выскакивали через широкий люк в борту, полностью вооруженные, и с самого начала образовывали компактную боевую группу. Единственным ограничением было то, что посадка должна происходить не ранее утра, а район должен быть заранее изучен.

    Именно диктат времени чуть не привел всю операцию «Канал Альберта и Эбен-Эмаель» к неудаче. Дело в том, что главнокомандующий армии планировал начать первую атаку в 3.00, то есть в темноте. Кох возражал против этого, заявляя, что его группа должна атаковать, по крайней мере, одновременно с главным ударом и предпочтительно на несколько минут раньше. А до рассвета это было невозможно.

    В этом месте Гитлер вмешался лично и назначил час «ноль» на «восход солнца минус тридцать минут». Многочисленные испытательные полеты показали, что это самый ранний момент, когда пилоты планеров имеют достаточную видимость.

    Так что вся германская армия должна была отсчитывать время от горстки «авантюристов», которые самонадеянно полагали, что смогут покорить с воздуха одну из самых неприступных крепостей в мире.


    10 мая в 3.10 зазвонили полевые телефоны на командном пункте майора Жоттрана, под началом которого находились укрепления Эбен-Эмаеля. Бельгийская 7-я пехотная дивизия ввела повышенное состояние боевой готовности. Жоттран приказал своему гарнизону численностью 1200 человек занять боевые посты. С раздражением уже в который раз солдаты вглядывались из орудийных башен в ночную тьму в ожидании германского нападения.

    В течение двух часов все было тихо. Но потом, когда начало светать, со стороны Маастрихта, из Голландии, послышался грохот интенсивной зенитной стрельбы. На позиции 29 на юго-восточной границе крепости бельгийские артиллеристы привели в готовность свои зенитные орудия. Может быть, приближаются германские бомбардировщики? Возможно, их цель – крепость? Солдаты напрягали слух, но не могли различить никакого гула моторов.

    И вдруг с восточной стороны неба обрушились огромные бесшумные фантомы. Снижаясь, они стали садиться: три, шесть, девять… Опустив вниз стволы своих пулеметов, бельгийцы открыли огонь. Но в следующий момент одна из огромных «летучих мышей» появилась прямо над их головой – нет, прямо между ними!

    Капрал Ланге посадил свой планер прямо на вражескую позицию, задев крылом один из пулеметов и вытащив его из укрытия. С ужасным скрипом планер остановился. Как только раскрылся люк, командир 5-го отделения сержант Хауг открыл огонь из своего пистолета-пулемета, а в обороняющихся полетели ручные гранаты. Бельгийцы стали поднимать руки вверх.

    Трое солдат из отделения Хауга промчались разделявшие их от позиции 23 100 метров, где располагалась бронированная орудийная башня. В течение одной минуты под пулеметным огнем со всех сторон в назначенные точки приземлились остальные девять планеров, и солдаты выскочили из них, чтобы приступить к выполнению поставленных задач.

    Планер 4-го отделения коснулся земли в 100 метрах от позиции 19, где находились противотанковые укрепления и пулеметные гнезда, амбразуры которых смотрели на север и на юг. Заметив, что амбразуры закрыты, сержант Венцель подбежал прямо к ним и бросил 2-фунтовый заряд в щель перископа в башне. Бельгийские пулеметы стали посылать пули в пустоту. И тут солдаты Венцеля установили свое секретное оружие, 100-фунтовый кумулятивный заряд, на наблюдательную башню и подорвали его. Но броня была слишком мощной для него: башня покрылась мелкими трещинами, как пересохшая земная корка. Наконец, взорвав проход через амбразуры, они ворвались внутрь и обнаружили, что все оружие внутри уничтожено, а артиллеристы мертвы.

    Восемьюдесятью метрами дальше на север отделения капралов Харлоса и Хайнемана наткнулись на фальшивые укрепления. Позиций 15 и 16, особенно мощных по данным аэроразведки, просто не существовало. Их «5-метровые бронированные купола» были сделаны из жести. Эти отделения могли бы быть много полезней там, южнее, где разгорелось бешеное сражение на позиции 25, бывшей всего лишь старым ангаром для оборудования, использовавшимся как казарма. Бельгийцы, находившиеся там, оказались более подготовленными к разыгравшимся событиям, чем те, кто сидел за броней, и стали со всех сторон поливать немцев пулеметным огнем. Одним из погибших был командир 8-го отделения капрал Унгер, который уже взорвал купол спаренного пулемета на позиции 31.

    1-е и 3-е отделения Нидермайера и Арента вывели из строя шесть пулеметов в артиллерийских секторах 12 и 18. За десять минут после приземления отряда «Гранит» было уничтожено или серьезно повреждено десять позиций. Но хотя крепость и потеряла большую часть своей артиллерии, она еще не пала. Устроенные глубоко в стенах доты были недоступны сверху. Справедливо заметив, что на всем плато находилось всего лишь около семидесяти немцев, бельгийский командир, майор Жоттран, приказал соседним артиллерийским батареям открыть огонь по его собственному форту.

    В результате немцам самим пришлось искать укрытия на позициях, которые они уже захватили. Перейдя к обороне, они должны были держаться до подхода германской армии. В 8.30 произошло неожиданное. Какой-то новый планер жестко приземлился у позиции 19, на которой сержант Венцель устроил командный пост своей группы. Из машины выскочил старший лейтенант Витциг. Вызванный на замену другой «Ju-52» успешно поднял его планер в воздух с поляны у Кельна, и вот он с запозданием взял на себя команду операцией.

    А дел было еще очень много. Разобрав из сброшенных «Хейнкелем-111» контейнеров взрывчатку, солдаты снова занялись пулеметными позициями, для которых было недостаточно 2-фунтовых зарядов. Теперь стволы разорвало на куски. Саперы проникли внутрь позиций и взорвали соединяющие туннели. Другие пытались добраться до очень важной позиции № 17, оборудованной в 40-метровой стене, господствующей над каналом, подвесив заряды на тросах.

    Шли часы, штурмовой отряд бесполезно дожидался подхода смены – 51-го инженерного батальона. Витциг держал связь по радио и с командиром батальона подполковником Микошем, и со своим начальником, капитаном Кохом, находившимся на плацдарме у Вренховена. Микош продвигался очень медленно. Врагу удалось взорвать мосты у Маастрихта и один через канал Альберта у Канне, связывавший напрямую Маастрихт и Эбен-Эмаель. Он рухнул в тот самый момент, когда планеры отряда «Железо» шли на посадку.

    С другой стороны, посадки у Вренховена и Вельдвезельта были успешными, и оба моста перешли невредимыми в руки отрядов «Бетон» и «Сталь». Весь день напролет все три плацдарма подвергались мощному обстрелу со стороны бельгийцев. Но они держались в немалой степени благодаря прикрывающему огню батарей 88-миллиметровых зениток батальона «Альдингер» и постоянным налетам старых «Хеншелей-123» из II/LG 2 и «Ju-87» из StG 2.

    Во второй половине дня эти три отряда наконец-то были сменены передовыми частями германской армии. Только «Гранит» в Эбен-Эмаеле оставался на позициях всю ночь. В 7.00 на следующее утро штурмовой отряд инженерного батальона пробился к ним и был встречен громкими радостными криками. В полдень началась атака на оставшиеся укрепления, а в 13.15 в грохоте боя послышался звук горна. Он исходил из позиции 3 у западных ворот. Появился офицер с белым флагом и объявил, что командующий обороной майор Жоттран желает сдаться. Крепость Эбен-Эмаель пала. Из подземных переходов вышли 1200 бельгийских солдат и сдались в плен. Из воевавших на поверхности погибло двадцать человек. «Гранит» потерял шесть человек убитыми и двадцать ранеными.


    Следует рассказать еще об одном эпизоде. Прикрывавшие штурмовую группу Коха «Ju-52» вернулись в Германию и сбросили тросы в условленном месте. Затем они вновь развернулись на запад, чтобы выполнить вторую задачу. Пролетев высоко над Эбен-Эмаелем, они углубились в Бельгию. Там в 40 километрах к западу от канала Аль берта они снизились. Открылись двери, и в небе поплыли двести белых грибов. Как только они достигли земли, послышались звуки боя. Что бы ни случилось, бельгийцам пришлось столкнуться с новым противником у себя в тылу.

    Но на этот раз немцы не атаковали. Добравшись до них, бельгийцы обнаружили причину: «парашютисты» так и не расстались со своими парашютами. Это были не солдаты, а соломенные чучела в германской униформе с самодетонирующей взрывчаткой, которая и имитировала грохот стрельбы. Этот фальшивый десант наверняка внес замешательство в ряды противника.

    Глава 2

    ИСТИНА О РОТТЕРДАМЕ

    14 мая 1940 года в 15.00 германская авиация осуществила массированный налет на голландский портовый город Роттердам. Сорок семь «Не-111» сбросили мощные бомбы на тщательно выбранный треугольник к северу от обороняемых мостов через Маас. Возникшие пожары опустошили огромную часть центра города, и погибло 900 человек. В итоге Германия вызвала гнев во всем мире.

    Хотя исторические исследования свидетельствуют об обратном, во многих публикациях даже сегодня Роттердам называют первой жертвой террора Второй мировой войны.

    Что же произошло на самом деле? Как случилась трагедия Роттердама? Объективное суждение может быть выработано лишь после детального изучения причин налета.


    «Воздушная тревога! Над городом и гаванью завыли сирены. В туманном утреннем воздухе послышался гул многих моторов, – так докладывал молодой голландский офицер, располагавшийся со своими солдатами на границе аэропорта Роттердама. – Вокруг аэродрома Ваалхавен королевские гренадеры прячутся по траншеям и укрытиям. С 3.00 они сидят у пулеметов и минометов и потому устали и дрожат от холода».

    Спустя мгновение разразилась буря. Воздух расколол пронзительный свист бесчисленных бомб. Они с глухим шумом падали в окопы и на позиции зенитных орудий, врезались в огромные ангары, в которых, несмотря на объявленную тревогу, добрый командир позволил спать своим солдатам!

    Результаты были катастрофическими. Пламя немедленно охватило ангары, которые вскоре рухнули, похоронив под собой много солдат. На жизненно важном аэродроме Ваалхавен основа обороны была сломлена. Столь точное бомбометание было проведено двадцатью восемью «Не-111» из II/KG 4 и явилось прелюдией к германским воздушным десантам на «Голландскую крепость» далеко позади линии фронта. Самолеты KG 4 взлетели со своих баз в Дельменхорсте, Фассберге и Гютерслохе вскоре после 5.00 и должны были пересечь голландскую границу в 5.35. Но перед атакой командир группы полковник Мартин Фебиг вместе со своей Geschwader сделал широкий круг над Северным морем. Он хотел подлететь к объектам (Амстердам – Схипхол, Юпенбург возле Гааги и Роттердам – Ваалхавен, которые все были у побережья) со стороны моря, то есть с направления из Англии.

    Но сюрприза не получилось. Голландцы со 2 мая ждали германского налета, и как только бомбардировщики пересекли береговую линию, их встретил шквальный зенитный огонь, затем на них набросились голландские истребители, и командирский самолет был сбит. Полковник Фебиг выпрыгнул с парашютом и попал в плен. Но остальные бомбардировщики продолжали свой путь к аэродромам для бомбардировки.

    В Ваалхавене грохот разрывов бомб и перестрелки почти не стихал, когда послышался нарастающий гул авиационных моторов. На этот раз он исходил с востока, и это были не бомбардировщики, а трехмоторные транспортники. Следующие несколько секунд описаны молодым голландским офицером из королевских гренадеров: «Как будто по волшебству над аэродромом внезапно появились белые точки, похожие на хлопковые пушинки. Вначале их было двадцать, потом пятьдесят, потом более ста! И они все продолжали выпрыгивать из самолетов и начинали, покачиваясь, спускаться к земле… Хриплая команда, и тут все пулеметы открыли огонь по парашютистам и самолетам. Когда так много целей, не знаешь даже, куда целиться…»

    Это был III батальон 1-го парашютного полка под командой капитана Карла-Лотара Шульца. Батальон был под прямым началом командира 7-го авиакорпуса генерал-лейтенанта Штудента и имел следующий приказ:

    «После бомбовой подготовки III/FJR захватит аэродром Ваалхавен быстрым способом (то есть сбросив парашютистов прямо на цель) и обезопасит его для последующих высадок десантных войск».

    С точностью до минуты группа транспортников капитана Цейтлера (III/KG zbV1 для «специальных заданий») достигла южных пригородов Роттердама, ориентируясь по облакам дыма, поднимавшимся от горящих ангаров. Парашютисты покидали самолеты и пятнадцать – двадцать секунд беспомощно висели в небе. Голландцы активно отстреливались, но замешательство нарастало.

    Наибольшие потери парашютисты понесли из-за собственной ошибки. Один из «Ju-52» выбросил солдат прямо на пылающие топки ангаров. Шелковые купола парашютов вспыхивали задолго до того, как десантники касались земли. Однако большинство приземлились на краю аэродрома по обе его стороны и ринулись в атаку. Это вынудило голландцев, как и планировалось, открыть огонь. Для того чтобы увеличить их замешательство, последовал третий удар: пошла на посадку эскадрилья транспортников.

    Их встретил слабый зенитный огонь, и из пробитых баков стал вытекать бензин. У одного «Ju-52» загорелись два мотора, но он все-таки сел. Еще до полной остановки распахнулись двери, и из них посыпались люди в серой форме: два взвода 9-й роты 16-го пехотного полка – передовая группа воздушно-десантных войск.

    Теперь голландцы оказались зажатыми в клещи. В течение четверти часа все еще численно превосходящие защитники были приведены в повиновение и разоружены. А тем временем подлетали все новые и новые «Ju-52», едва не задевая при посадке горящие обломки предыдущих самолетов. Через несколько минут высадился весь 3-й батальон.

    «Все произошло именно так, как мы и рассчитывали, – писал командир батальона подполковник Дитрих фон Хольтиц. – Грохот боя был оглушающим: к реву самолетных моторов и взрывам боеприпасов в ангарах добавлялся треск минометов и стрекот пулеметов, бивших по самолетам. Главное – скорость!»

    Голландский офицер из королевских гренадеров говорит об удивительной быстроте налета: «Аэродром оказался под огнем наших минометов и артиллерии, дислоцированной к северу от Роттердама. Под этим прикрытием мы надеялись вывести остатки полка и перегруппироваться по дороге. Но в этот момент немцы начали пускать зеленые ракеты – наш собственный сигнал для тяжелых минометов, означающий „прекратить огонь!“. Для нас это было концом. Наше последнее сопротивление было сломлено. Уцелевшие гренадеры подняли руки вверх и были взяты в плен. А самолеты все садились и садились. Ваалхавен был захвачен врагом».

    Но захват одного этого аэродрома стал всего лишь началом. Конечной целью воздушно-десантной операции являлись важнейшие мосты через Маас в центре города. Их следовало взять внезапно и обезопасить с обеих сторон.

    Ваалхавен находится в юго-западной части города. Чтобы достичь мостов, понадобится пройти с боем через лабиринт улиц. Не взорвут ли мосты еще до того, как войска до них доберутся? На этот случай были приняты меры. Предыдущим вечером 11-я рота из IR 16 под командой старшего лейтенанта Шрадера была передислоцирована в Бад-Цвишенбан возле Ольденбурга. Посреди ночи пилоты сели в ожидавшие их гидросамолеты вместе с подразделением саперов из 2/Pi 22. Затем взлетели с Моря Цвишенанер, которое вовсе не море, а почти округлое внутренне озеро, и взяли курс на запад.

    Двенадцать отживающих свой век бипланов «Не-59» с огромными поплавками и прямоугольными фюзеляжами были загружены до предела. Все еще пригодные для морской разведки и спасения, для активных боевых действий они были слишком тихоходны. Тем не менее 10 мая в 7.00 двенадцать старых «Хейнкелей-59», держа курс на Новый Маас, уже гудели над центром Роттердама – шесть подошли с востока и шесть с запада. Мчась над самой поверхностью воды, они с обеих сторон подошли вплотную к огромному мосту Виллемса. Там, оставляя за собой пенный след, они приводнились и покатились к северному берегу.

    Саперы развернули надувные плоты, и солдаты, попрыгав в них, быстро догребли до берега. Вскарабкавшись по стене, они пересекли Оостеркаде и заняли мосты Леувен и Ян-Куитен между старыми секторами гавани. Затем, установив пулеметы, они побежали через длинный мост Виллемса, взяли под охрану его и соседний железнодорожный виадук. За несколько минут пехотинцы и саперы создали небольшие плацдармы на обоих берегах Мааса.

    Сразу же голландцы начали контратаковать. В Роттердаме был сильный гарнизон. Немцы, укрываясь за опорами и стенками моста и укрепившись в угловых домах, отбили первые атаки. Но их было всего лишь 120 человек, и было неизвестно, как долго они сумеют продержаться под натиском превосходящих вражеских сил.

    Вдруг в Конингсхавене загромыхал какой-то поезд из трамваев, вовсю звонивших в свои колокола. В трамваях сидели германские парашютисты. Это была 11-я рота из FJR 1, которой командовал старший лейтенант Хорст Керфин. В отличие от своих товарищей эта ударная группа из 50 человек была сброшена на стадион сразу к югу от изгиба реки. Захватив трамвайный поезд и реквизировав автомашины, они помчались через район Феенорд к мостам.

    Саперы и пехотинцы вздохнули с облегчением: пришло первое подкрепление. Керфин на трамваях даже сумел переехать через Маас и добраться до северного плацдарма. Спустя час этого уже сделать было нельзя. К тому времени голландцы сконцентрировали на мосту Виллемса такой мощный огонь со своих позиций на берегах и высоких зданиях, что всякий проезд стал невозможен.

    Тем временем солдаты из III/IR с аэродрома Ваалхавен пробивались с боями сквозь улицы, неся тяжелые потери. Хотя им удалось взять небольшие мосты, связывающие Конингсхавен с островом Маас, движение по мосту Виллемса через главный рукав реки было восстановлено лишь через пять дней и четыре ночи. На северном берегу число германских защитников уменьшилось до 60, сражавшихся не на жизнь, а на смерть под непрекращавшимися атаками противника.

    Вот такую военную ситуацию надо принять во внимание перед тем, как выносить суждение о воздушном налете на Роттердам, который вскоре последовал. Но до того, как продолжить, давайте проанализируем, как вообще столь рискованная воздушно-десантная операция против «Голландской крепости» могла иметь место.

    Еще 27 октября 1939 года командир 7-й авиадивизии генерал-майор Курт Штудент был приглашен на секретное совещание в рейхсканцелярию в Берлине. Кроме Гитлера и Штудента, третьим был главнокомандующий вооруженными силами генерал Вильгельм Кейтель.

    Гитлер заявил, что он сознательно не использовал парашютные войска в Польше, так как не хотел без надобности раскрывать секрет нового оружия. Однако теперь, когда предстоит наступление на запад, он «после долгих размышлений о том, как и где воздушно-десантные войска могут произвести наибольший сюрприз», сформулировал следующий план:

    7-я авиадивизия (четыре батальона) и 22-я пехотная дивизия (воздушно-десантная) захватят район Гента в Восточной Фландрии с воздуха, займут его укрепления (бельгийский «Национальный редут») и станут удерживать до подхода регулярных армейских частей.

    Меньшей величины группа высадится на планерах и завладеет стратегически важной крепостью Эбен-Эмаель и мостами через канал Альберта.

    Несмотря на скептическое отношение армии к таким отчаянным планам, обе операции были разработаны до деталей. Из всех объектов Эбен-Эмаель считался наиболее трудным, хотя по этой самой причине его можно было взять в соответствии с планом: Штудент сумел создать такую завесу секретности над подготовкой, что сам проект никогда не фигурировал письменно ни в одном из планов наступления на западе.

    И вот эти самые секретные планы – кодовое название «GKdos Chefsache» – из-за происшествия с самолетом и двумя офицерами люфтваффе попали в руки бельгийцев.

    10 января 1940 года майор Райнбергер, офицер связи Fliegerfuhrer 220 из 2-го воздушного флота в Мюнстере, должен был участвовать в совещании в Кельне, где предстояло обсудить, как будут сменяться десантные войска после высадок. Начальник базы Мюнстер – Лодденхейде майор Эрих Хенманс предложил доставить его туда на связном самолете. Хотя Райнбергеру не очень хотелось лететь в туманную погоду, он в конце концов согласился. Он захватил с собой желтый портфель, в котором находились секретные документы, касающиеся предстоящего совещания. Среди них был четвертый вариант планов взаимосвязи 2-го воздушного флота в Западной кампании.

    После взлета из Лодденхейде Хенманс взял курс на юго-запад. И вдруг с каждой минутой видимость стала ухудшаться. Даже не заметив, Хенманс пересек Рейн и с нарастающим беспокойством стал выискивать ориентиры на местности. Сильный восточный ветер гнал «Ме-108» «Тайфун» вперед. Наконец, пилот увидел под собой черную полосу реки. Но это не мог быть Рейн – река слишком узкая. Затем забарахлил мотор. Пришлось снижаться и совершать вынужденную посадку.

    Едва не задев пару деревьев, «Ме-108» поскакал по полю и резко остановился перед оградой. Райнбергер выбрался из-под обломков самолета и спросил:

    – Где мы?

    Фермер, к которому они обратились с этим вопросом, немецкого не знал, но в конце концов ответил по-французски, что они находятся около Малинес в Бельгии. Райнбергер побледнел.

    – Мне надо немедленно сжечь мои бумаги! – задохнулся он от волнения. – У вас есть спички?

    Но у Хенманса спичек не оказалось – оба майора были некурящими. Бельгийский фермер дал свою зажигалку. Райнбергер присел у ограды, чтобы спрятаться от ветра, вытащил документы и попытался их поджечь, но в этот момент на велосипедах подъехали жандармы и затоптали пламя.

    Полчаса спустя во время первого допроса в доме фермера Райнбергер еще раз попытался уничтожить документы. Схватив со стола бумаги, он швырнул их в находившуюся поблизости печь. Но бельгийский капитан успел выхватить бумаги из огня.

    Таким образом, германский план операции, обгоревший по краям, но отлично читаемый, попал в руки западных держав – событие сенсационное.

    Однако в лагере союзников мнения в отношении того, является ли документ настоящим или все это – искусно сработанная провокация германской контрразведки, разделились. В результате из этой неожиданной удачи не было сделано никаких военных выводов.

    На германской же стороне покатились головы. Гитлер был взбешен, а Геринг раздражен. Командующий 2-м воздушным флотом генерал Фельми был смещен с поста вместе с начальником штаба полковником Каммхубером и командиром IV авиакорпуса подполковником Гентом.

    Необходимо было основательно пересмотреть план операции. И предпочтение было отдано плану «Серп» генерала Манштейна, в котором акцент делался на танковый прорыв в Арденнах. Теперь и Голландия была включена в программу действий. Пришлось отказаться от воздушных десантов в «Национальном редуте» возле Гента и на линию укреплений по Маасу между Намюром и Динантом (дальнейший план Гитлера). Ведь бельгийцы уже могли прочесть все об этом!

    Лишь проект удара по Эбен-Эмаелю, который благодаря двойной завесе секретности никогда не фигурировал в планах операций, мог оставаться в силе. 15 января 1940 года, через пять дней после потери документов, генерал Штудент получил от Геринга новый приказ.

    Согласно плану «Серп», германская армия в ходе основного удара в Северной Франции должна обезопаситься от какой-либо угрозы своему северному флангу. Генералу артиллерии фон Кюхлеру было соответственно дано задание как можно быстрее оккупировать Голландию силами своей 18-й армии.

    К сожалению, эта страна, благодаря своим многочисленным рекам, являлась раем для обороняющейся стороны. Любую атаку с востока можно было остановить затоплением земель вдоль канала с севера на юг. Единственная дорога с юга в «Голландскую крепость» шла по мостам через широкие потоки Мааса и дельты Рейна в Мердийке, Дордрехте и Роттердаме. Если бы их захватить до подрыва и держать в глуби вражеской территории три, четыре и даже пять дней до подхода 9-й танковой дивизии, тогда Голландию можно будет разбить.

    Усиленной 7-й авиадивизии генерала Штудента было дано это поручение. 10 мая 1940 года оно выполнялось следующим образом:

    Мердийк. После точных бомбовых ударов пикирующих бомбардировщиков по расположениям мостов и зенитных батарей II батальон FJR 1 капитана Прагера был сброшен одновременно у северной и южной оконечностей мостов. После короткого ожесточенного боя в руках у немцев оказались невредимые 1300-метровый автомобильный виадук и 1400-метровый железнодорожный виадук через Дьеп.

    Дордрехт. Из-за плотного характера застройки района для штурма мостов через Старый Маас можно было десантировать лишь одну роту из 3/FJR 1. Ее командир, старший лейтенант фон Брандис, был убит, и голландцы, контратаковав, вернули железнодорожный мост. В течение трех дней боевые группы из FJR 1 под командой полковника Брауера и I батальона из IR 16 (высадившегося в Ваалхавене) вели яростные бои за город.

    Роттердам. Как мы уже видели, аэродром Ваалхавен уже был взят. III батальон из состава IR 16 подполковника фон Хольтица и шестьдесят солдат на плацдарме на северном берегу продолжали удерживать мосты через Маас под непрерывными атаками голландцев.

    Пока воздушно-десантная операция против «Голландской крепости» оправдывала дерзость идеи. Да, скудные германские силы везде вели горячие оборонительные сражения, но мосты были спасены. Все, что сейчас требовалось, это продвижение на север 9-й танковой дивизии.

    Более того, в распоряжении Штудента была отдельная группа, которой предстояло пробиваться далее на север в оперативном подчинении командира 22-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта графа Спонека. Ее намечалось высадить на трех аэродромах возле Гааги – Валькенбург, Юпенбург и Оскенбург – с целью проникнуть в голландскую столицу и захватить королевский дворец, правительственные здания и военное министерство.

    Благодаря тому, что немецкие десантники ранее использовались в Дании и Норвегии, голландцы были знакомы с их тактикой и значительно укрепили оборону своих аэродромов. Они усеяли взлетные поля различными препятствиями. Из-за плоского рельефа страны их даже найти было трудно. Большая часть парашютистов первой волны поэтому была десантирована в неверных местах, в результате чего эскадрильи транспортников, следовавшие сразу за ними, были вынуждены садиться, приняв на себя всю огневую мощь оборонявшейся стороны.

    Расположенный к западу от Лейдена, Валькенбург намечалось взять двумя взводами парашютистов из 6/FJR 2, за которыми шел III батальон из IR 47 полковника Бузе. Выскакивая на ходу из самолетов, солдаты батальона попали под огонь. Положение было безнадежное. Самолеты тонули в мягкой почве аэродрома по самые оси и не могли более взлететь. От обстрела голландцами самолет задымился. Поэтому когда прибыла следующая Gruppe транспортников со II батальоном, места для посадки уже не осталось и самолеты были вынуждены повернуть назад.

    В Юпенбурге, к северу от Дельфта огонь противовоздушной обороны был настолько силен, что из первых тринадцати «Ju-52» с солдатами 6-й роты IR 65 на борту не менее одиннадцати стали снижаться, объятые пламенем. Поскольку дым и огонь ухудшали видимость, они стали врезаться в спрятанные препятствия и железные стержни, отчего их разрывало на куски. Уцелевшим солдатам удалось лишь короткое время продержаться под вражеским огнем.

    Среди групп, которым предстояло садиться в Юпенбурге позднее, была 3-я эскадрилья «особого назначения» из KG zbV9, которая вылетела из Липпшпринге в 6.06. Рядом с пилотом второй машины сержантом Алоисом Майером сидел сам генерал-майор граф Спонек. Сразу стало ясно, что никакая посадка невозможна, поэтому они полетели на Оскенбург. Но там разворачивалась такая же картина: аэродром был усеян обломками самолетов. Самолет самого командира дивизии трясло от попаданий зенитных снарядов. Повсюду в небе летали самолеты в поисках места для посадки. Многие из них приземлились на автостраду Роттердам – Гаага. Другие предпочли для этого прибрежные дюны и глубоко сели в мягкий песок.

    В конце концов, Майер посадил свой «Ju-52» на поле и остановил самолет возле небольшой рощи. Там генерал собрал небольшой боевой отряд. За вечер ему удалось при плохой слышимости связаться со штабом 2-го воздушного флота. Кессельринг приказал ему остановить атаку на Гаагу, а вместо этого двигаться в северный сектор Роттердама.

    Спустя два дня, ночью с 12 на 13 мая, была собрана пестрая группа бойцов. Их не набиралось и тысячи, а им предстояло биться с мощными частями трех голландских дивизий. Спонек нацелил удар на пригород Овершие. Его отряд был слишком мал для того, чтобы атаковать сам город.

    Такая ситуация сложилась, когда рано утром 13 мая передовой отряд 9-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Хубички промчался по мосту Мердийка под приветственные крики окруживших его парашютистов. Дордрехт наконец-то был взят, а вечером первые танки достигли южного конца мостов через Маас в Роттердаме.

    Несмотря ни на что, III/IR 16 все еще держала в своих руках мост. Сейчас мост Виллемса был под сильным артиллерийским обстрелом. Голландцы даже пытались добраться до него на канонерках, но не смогли. Потери немцев были велики, и подполковнику фон Хольтицу было приказано вывести с плацдарма его шестьдесят человек, среди которых были пехотинцы, саперы и парашютисты старшего лейтенанта Керфина с северного фланга. Но ему не удалось добраться до них, потому что сейчас даже мышь не могла проскочить через мост и остаться живой, будь то днем или ночью.

    13 мая в 16.00 двое гражданских на южном конце моста Виллемса стали размахивать белыми флагами. Когда стрельба прекратилась, они с опаской пошли вперед. Один из них был викарием Ноордер-Эйланда – острова посреди Мааса, оккупированного немцами, а второй – торговцем. Фон Хольтиц приказал им отправиться к голландскому коменданту города и подчеркнуть, что только капитуляция может спасти Роттердам от опустошения. Вечером эмиссары вернулись, дрожа от страха. Их соотечественники заявили им, что их собственный густонаселенный остров этой ночью будет артиллерийским огнем стерт с лица земли. И полковник Шарру сказал, что если германский командир имеет что-либо предложить, то пусть присылает офицеров. С гражданскими лицами он переговоры не ведет.

    И тут вмешалась судьба. Без сомнения, Роттердамский гарнизон мог эффективно преградить путь любому германскому продвижению на север. Со строго военной точки зрения у него не было причин сдаваться.

    Вполне понятно, почему германское Верховное командование торопилось с быстрым завершением этой операции. Оно хотело как можно быстрее «очистить» Голландию, чтобы освободить войска для главного удара через Бельгию в Северную Францию. К тому же 18-я армия, атакуя Голландию 13 мая, опасалась, что высадка британского десанта неизбежна. Потому генерал фон Кюхлер в 18.45 отдал приказ «сломить сопротивление в Роттердаме любой ценой».

    Танковая атака по мосту Виллемса была назначена на 15.30 14 мая, и ей должны предшествовать артиллерийская подготовка и точечная бомбежка ограниченного района в северной части города с целью парализовать силы вражеской обороны.

    К этому времени высшее командование войсками в Роттердаме перешло от генерал-лейтенанта Штудента к генералу, командовавшему XXXIX танковым корпусом Рудольфу Шмидту. Последний получил инструкции от командующего 18-й армией фон Кюхлера «использовать все средства для предотвращения ненужного кровопролития среди голландского населения». Соответственно вечером 13 мая Шмидт составил новый ультиматум с требованием капитуляции голландцев, и он был переведен с немецкого. Если сопротивление не прекратится немедленно, писал он коменданту города, ему придется использовать все средства для того, чтобы сломить его (сопротивление).

    «Это, – добавил он, – приведет к полному разрушению города. Я умоляю Вас как человека с чувством ответственности принять необходимые меры во избежание этого».

    Наступил рассвет судьбоносного 14 мая 1940 года. С этого момента были дороги каждый час, каждая минута. В 10.40 через мост Виллемса прошли германские парламентеры капитан Херст и старший лейтенант доктор Плутцар в качестве переводчика. Вначале их доставили на командный пост, где им пришлось ждать. Затем, с повязками на глазах, их водили по городу зигзагами, и наконец они очутились в каком-то сводчатом подвальном помещении.

    «Мы сидели, долго ожидая, охваченные тревогой, – вспоминал доктор Плутцар, – потому что хорошо знали, что уходит драгоценное время».

    Наконец, в 12.40 их принял полковник Шарру. Они сразу же объявили ему, что только немедленная капитуляция может спасти город от мощной воздушной бомбардировки.

    Но Шарру считал, что не может принять решение единолично. Ему нужно связаться с его вышестоящим командиром в Гааге. Он заявил немцам, что в 14.00 пришлет парламентера.

    Как только генерал Шмидт услышал об этом предложении – последнем шансе, – он отправил радиограмму во 2-й воздушный флот: «Атака откладывается по причине продолжения переговоров».

    В 13.50, как и договаривались, голландский парламентер пересек мост. Это был капитан Беккер, адъютант коменданта. На острове Маас его встретил подполковник Хольтиц. В штаб корпуса генерал-майора Шмидта, находившийся в каких-то 100 метрах к югу, отправили связного. Там, кроме хозяина, ожидали услышать ответ коменданта города на утреннее требование немедленной капитуляции генерал-лейтенант Штудент из воздушно-десантного корпуса и генерал-лейтенант Хубички из 9-й танковой дивизии. Ощутили ли голландцы всю серьезность ситуации?

    Ожидая вместе с Беккером на мосту, пока известят штаб корпуса, Хольтиц воспользовался возможностью еще раз подчеркнуть смертельную опасность, которая угрожала Роттердаму. Но голландский офицер посмотрел на него со скепсисом во взгляде. Не было слышно ни одного выстрела. После нескольких дней боев вдруг огонь прекратился. Что касается германских танков, якобы готовых ринуться через мосты в центр города, не было видно никаких признаков, подтверждающих реальность этого плана. Может быть, их вообще не существует? Возможно, немцы так стремятся «спасти Роттердам» только для того, чтобы скрыть собственную слабость.

    С унынием Хольтиц, а вскоре вместе с ним и германские генералы были вынуждены признать факт, что голландский комендант, полковник Шарру, не понял необходимости немедленно сдаться. Он все еще владел большей частью города, а его войска численно превосходили интервента даже с учетом территории к югу от Мааса, в то же время германская 22-я (воздушно-десантная) дивизия с несколькими сотнями человек под командой графа Спонека, все еще удерживающая северные пригороды, уже никоим образом не была способна атаковать. Так зачем же ему капитулировать? Во всяком случае, голландский Верховный командующий генерал Винкельман приказал ему ответить на германский ультиматум уклончиво.

    И капитан Беккер доставил генералу Шмидту письмо, в котором комендант Роттердама сообщал, что обнаружил ошибку в форме документа, предъявленного немцами утром. Он писал: «Подобное предложение может быть принято всерьез и рассмотрено только в том случае, если в нем будет указано ваше звание, имя и поставлена подпись. П. Шарру, полковник, командующий войсками в Роттердаме».

    Когда генерал Шмидт просматривал это письмо, было 14.15. Голландский парламентарий не имел полномочий вести переговоры о сдаче. Ему разрешалось только получить германские условия.

    Но в то же время, в 14.15, группа связи воздушно-десантного корпуса в Ваалхавене смогла установить радиосвязь со 2-й воздушно-десантной дивизией и передать туда жизненно важное сообщение: «Отложить атаку, так как идут переговоры». В эту самую минуту KG 54 полковника Лакнера была над германо-голландской границей на пути в Роттердам. Четвертью часа ранее ее сто «Не-111» поднялось в воздух из Дельменхорста, Хойя/Везера и Квакенбруха, чтобы быть точно над объектом в назначенный час «ноль», то есть в 15.00.

    Предыдущим вечером офицер связи Geschwader вылетел в Роттердам, чтобы встретиться с генералом Штудентом, и взял с собой детальный план операции, а прежде всего карту, на которую были нанесены очаги сопротивления противника. Они образовывали нечто вроде треугольника в северной части мостов через Маас. KG 54 было разрешено производить бомбометание только в пределах этого треугольника.

    И вот, подлетая к заданному месту, полковник Лакнер в ведущем самолете разложил на коленях эту карту. Ее копии были выданы его Gruppe и командирам эскадрилий. Атака была ограничена строго военными объектами. Короткий, но мощный удар с воздуха должен парализовать крупные голландские соединения к северу от двух мостов. Экипаж каждого бомбардировщика, кроме того, был проинформирован, что на северном берегу также шестьдесят немцев удерживают плацдарм и их жизнь необходимо спасти.

    Одного не знали экипажи: что в этот самый момент переговоры о сдаче достигли критической точки и что, ожидая их исхода, командующий германской армией отменил атаку. Лакнер знал только, что такая возможность существовала.

    «Перед самым взлетом, – докладывал он, – мы получили по телефону из штаба информацию, что генерал Штудент по радио обратился к голландцам с предложением сдать Роттердам. При подлете мы должны были следить за появлением красных сигнальных ракет с острова Маас. Если они появятся, мы должны бомбить не Роттердам, а альтернативную цель: две английские дивизии в Антверпене».

    Возникает вопрос: могли ли они различить ракеты среди дыма и пыли, порожденных пятью днями боев?

    А генерал Шмидт тем временем собственноручно писал пункт за пунктом условия сдачи, которые поверженный противник должен был принять с почетом. Текст завершался словами: «Я вынужден вести переговоры в быстром темпе, потому настаиваю, чтобы ваше решение оказалось у меня на руках в течение трех часов, а именно до 18.00. Южный Роттердам, 14.05.1940 г., 14.55. Шмидт».

    Капитан Беккер получил письмо и сразу же возвратился в город. Фон Хольтиц проводил его до моста Виллемса, и Беккер торопливо перешел через мост. Было ровно 15.00 – то есть время, первоначально намеченное для воздушного налета на город. «Напряжение было ужасным, – писал Хольтиц. – Сдастся ли Роттердам вовремя?»

    В этот момент с юга донесся гул многих авиамоторов. Это летели бомбардировщики! Солдаты на острове зарядили ракетницы красными патронами.

    «Мы на месте, – продолжает Хольтиц, – могли лишь надеяться, что необходимый приказ был отдан, что связь функционировала нормально и что Верховное командование в курсе всего происходящего».

    Но теперь Верховное командование уже не контролировало ход событий. В течение получаса с тех пор, как наконец-то была получена радиограмма от Шмидта, командование 2-го воздушного флота старалось установить связь с KG 54 по радио и отозвать ее. Командование, прямо отвечающее за это воздушное соединение – воздушный корпус особого назначения, – также послало срочный приказ об отмене операции. Как только начальник штаба полковник Бассенге в Бремене получил важную радиограмму, он бросился в комнату к радистам и срочно послал кодированную радиограмму – приказ направиться к альтернативной цели.

    К сожалению, единственная радиостанция оперативной комнаты Geschwader была настроена на ту же частоту, что и самолеты в воздухе, и до того, как приказ был получен и вручен, прошло много времени. В Мюнстере оперативник 2-го воздушного флота подполковник Рикхоф сел в «Ме-109» и полетел в Роттердам в надежде лично предотвратить налет.

    Но даже столь храбрый поступок запоздал. Geschwader уже построилась над целью. Радисты уже отключили буксируемые антенны, тем самым резко ухудшив качество приема. Все внимание было сейчас сконцентрировано на атаке.

    Оставался один шанс: красные ракеты.

    Буквально перед тем, как достичь объекта, Geschwader, согласно плану, разделилась на две колонны. Левая под началом командира Gruppe I подполковника Отто Хоне развернулась, чтобы подойти к треугольнику с юго-запада, в то время как Лакнер продолжал лететь по прямой.

    «Хотя в небе не было облаков, – докладывал он, – было неожиданно туманно. Видимость была настолько плохой, что я снизил мою колонну до 800 метров, чтобы быть уверенным, что поражу требуемую цель, а не лейтенанта (Керфина) и его шестьдесят человек, или сами мосты».

    В 15.05 он пересек Маас и достиг окраины города. Высота была идеальной для средних зениток, и они тут же себя проявили. Когда впереди объект, уже нет возможности для уклоняющих маневров. Все взгляды прикованы к течению реки. Посреди Роттердама Новый Маас делает изгиб на север, а как раз к западу от этой вершины стоят мосты-близнецы. Даже при плотном тумане и дыме их прямые очертания все еще различимы, как и контуры острова Маас.

    И все-таки, несмотря на сосредоточенное внимание, ни летчики, ни штурманы не заметили ни одной красной ракеты. Все, что они видели, это маленькие красные шары от разрывов голландских зениток, которые взбирались наверх, чтобы поразить их машины. Судьба Роттердама решилась через несколько секунд – тех секунд, в течение которых солдаты Хольтица десятками пускали в небо красные ракеты.

    – Боже мой! Сейчас произойдет катастрофа! – воскликнул Шмидт.

    Вместе со Штудентом они стояли в том месте, где Стильтес-Страат образует круг, следя за бомбардировщиками, медленно пролетавшими у них над головой, явно выискивая свой объект. Оба генерала схватили ракетницы и стали стрелять вертикально в небо. И все равно летчики над ними ничего не заметили. Все сигналы с земли поглощались туманом, дымом, плывущим над горящими домами, и черными маслянистыми облаками, поднимающимися над пассажирским пароходом «Straatendam», который подожгла артиллерия.

    Было слишком поздно. Правая колонна KG 54 стала снижаться на цель, и вниз с воем полетели 100-и 500-фунтовые бомбы. Они падали точно в зоне треугольника, в самом сердце старого города. И тут пришла очередь левой колонны, во главе которой летел подполковник Хоне со штабным звеном.

    «Никогда больше, – рассказывал он после войны, – я не вылетал на операцию при таких драматических обстоятельствах. И мой штурман, прильнувший передо мной к бомбовому прицелу, и радист, сидевший позади, знали сигнал, который я дам в случае, если бомбежка будет отменена в последний момент».

    С его юго-западного направления подхода цель легко определялась. По внутренней связи штурман сообщал о своих замерах. Хоне сосредоточился только на острове, выискивая возможную «гирлянду красных ракет». Но и он ничего не разглядел. Наконец штурман закричал:

    – Надо бросать бомбы сейчас, или они упадут вдалеке от цели!

    Хоне отдал приказ, и у него тут же перехватило дыхание. Еле-еле и только в течение одной-двух секунд он разглядел «не гирлянду, а всего лишь две взлетающие, ничтожно малые ракеты». Обернувшись, он крикнул радисту, чтобы тот кодом передал приказ повернуть самолеты назад.

    В его собственной машине уже сработал автоматический пуск, и бомбы полетели вниз. То же случилось и на борту остальных двух самолетов его звена, находившихся рядом с ним. Но для 1-й эскадрильи расстояния было достаточно, и радисты успели предупредить штурманов об отмене бомбометания над городом. Они колебались, переглядывались друг с другом, затем вновь смотрели вниз на город.

    Внизу виднелись вспышки взрывов. Тучи обломков взлетали над домами, и в небо поднимались столбы дыма. Командное звено сбросило свои бомбы! Почему же им этого делать нельзя? Но приказ был четок. Самолеты разворачивались. Хоне повел свою группу на юго-запад, и остававшиеся бомбы упали на британцев.

    Так произошло, что из ста «Хейнкелей-111» из KG 54 только пятьдесят семь сбросили свой бомбовой груз на Роттердам, а остальным сорока трем помешали это сделать буквально в последнюю секунду. При последующих расследованиях выяснилось, что, кроме подполковника Хоне, никто не заметил ни единой красной ракеты, которые посылались в небо с острова Маас непрерывной цепочкой.

    В общей сложности на город было сброшено 158 500-фунтовых и 1150 100-фунтовых бомб – всего 97 тонн. В соответствии с боевой задачей все они были с высокими взрывчатыми свойствами.


    И все же фактически центр Роттердама был уничтожен пожарами. Как это могло произойти? Высокомощная взрывчатка, особенно малого размера, которая тут применялась, способна уничтожать дома, искорежить дороги, срывать крыши и валить стены. Само собой, попавшие под бомбежку дома были значительно повреждены. Такая бомбежка может инициировать пожары. Поскольку Роттердам был международным центром торговли нефтяными продуктами, пожары наверняка быстро распространились. Дувший в сторону города ветер доносил огонь до старых деревянных домов. Но могли ли пожарные бригады потушить пожары?

    На следующий день после налета подразделение германского пожарного полка прибыло в Роттердам с современными пожарными машинами. Мало что осталось для спасения; бушевавшее пламя само себя поглотило. Командир полка полковник Ханс Румпф занялся изучением причин катастрофы. Его рапорт пролил свет на одну совершенно новую деталь: «Этот всемирный торговый центр с населением около миллиона человек все еще придерживался, перед лицом самого современного развития, давно устаревшего принципа устройства гражданской противопожарной службы. Основу оснащения противопожарной бригады составляли двухколесные, действовавшие вручную приспособления, недалекие от тех, что были изобретены художником Яном ван дер Хейденом в 1672 году. С другой стороны, имелось очень мало моторных машин, которые, хотя и без экипажа, можно было бы доставить к месту пожара, а также несколько насосов, собранных на буксирных лодках. Вот и все».

    Румпф пришел к заключению, что при любом воздушном налете такая устаревшая организация борьбы с огнем не могла бы вообще справиться с пожарами. На это голландцы бы ответили, что их пожарная служба была достаточна для борьбы с обычными пожарами и что они никогда не предусматривали возможность интенсивных воздушных налетов на центр города. С какой стати? Не противоречит ли закону войны, что под бомбежкой оказалось мирное население?

    Однако не существовало никаких законов, управлявших воздушной войной во Второй мировой войне, – упущение, которое с горечью признали государственные деятели, кого это коснулось. Ближе всего к данному вопросу относилась статья 25 Гаагской конвенции 1907 года о ведении войны на поверхности, которая гласила: «Запрещается атаковать либо обстреливать города, деревни, жилища и здания, которые никак не могут себя защитить».


    Германия призвала к капитуляции под угрозой разрушительной атаки с воздуха. Статья 26 предписывает оповещение атакуемых до открытия огня, но поскольку Роттердам защищался всеми силами, эта статья к нему не относится.

    Наконец, высказывались подозрения, что Гитлер или Геринг сознательно отдали приказ о проведении налета, чтобы повергнуть всех врагов в ужас от мощи германской военной машины. Такое мнение опровергается трезвыми документальными свидетельствами. Ясно видно, что налет преследовал единственную тактическую цель: захватить ключевой пункт, необходимый для оккупации страны, и спасти германских солдат, часть которых была в угрожающем положении на севере и юге города.

    Настоящей трагедией было то, что налет произошел тогда, когда шли переговоры о сдаче Роттердама. Тот факт, что, несмотря на отчаянные попытки, в самую последнюю секунду удалось отозвать менее половины бомбардировщиков, для германской стороны стал причиной глубокого и искреннего сожаления.


    В 17.00, спустя каких-то два часа после налета, комендант города полковник Шарру лично перешел мост Виллемса и согласился капитулировать. Это был сломленный человек. Генерал Шмидт изо всех сил старался убедить голландца, что искренне сожалеет, что налет состоялся после всего того, что произошло. Через час сдача была закончена.

    Оставшиеся в живых германские десантники, удерживавшие свои позиции на северном берегу пять дней и четыре ночи, покинули дома, подвалы и канавы. Подполковник Хольтиц докладывал: «Молодой парашютист держал в руке флаг, которым он и его товарищи сообщали пилотам бомбардировщиков о своем присутствии в крайнем доме. Он выглядел не лучше мертвеца. Тот же самый вид имели и другие защитники плацдарма. Многие пропали без вести, а уцелевшие были грязны и измучены. У некоторых не было никакого оружия, кроме ручных гранат в карманах. Вместе мы взяли этот горящий город…»

    Тут по улицам загромыхали танки, направлявшиеся на север, чтобы сменить остатки 22-й воздушно-десантной дивизии. Тут и там все еще открывала огонь пехота. Голландцам было приказано явиться в определенные пункты для сдачи оружия. Наткнувшись вдруг на одну такую «вооруженную вражескую группу», бродившая по городу часть СС открыла огонь. При первом треске пулеметных очередей генерал Штудент бросился к окну штаба гарнизона, чтобы прекратить стрельбу, и тут же упал, истекая кровью из пулевой раны в голове. Спустя три часа после прекращения огня, которое отметило с таким трудом добытый успех воздушно-десантного корпуса, его командир был тяжело ранен шальной пулей!

    В 20.30 почти одновременно с падением Роттердама голландский Верховный главнокомандующий генерал Винкельман предложил по радио капитуляцию всех его вооруженных сил. Таким образом, кампания закончилась за пять дней – куда быстрее, чем рассчитывало германское Верховное командование. В этот успех решающий вклад внесли воздушно-десантные войска.

    Однако победа была куплена дорогой ценой. Помимо потерь в живой силе, самым горьким было то, что огромная часть транспортных самолетов была безвозвратно утеряна. Из 430 «Ju-52», задействованных в операции, две трети либо вообще не вернулись из Голландии, либо не подлежали ремонту. KG zbV 2 особого назначения при попытках совершить посадки в районе Гааги потеряла 90 процентов своих самолетов. Голландские аэродромы были усеяны обломками разбитых и сгоревших самолетов.

    Но было кое-что еще более худшее. Большей частью самолеты были взяты из тренировочных школ люфтваффе, а управлявшие ими летчики были инструкторами, которым полагалось готовить новое поколение пилотов. По словам полковника Генштаба Бассенге: «Их потеря стала серьезнейшим ущербом, который привел к заметному снижению набора в бомбардировочную авиацию. Последствия этого сказались позднее».

    Глава 3

    ПРОРЫВ У СЕДАНА

    Эскадрилья из девяти бомбардировщиков летела низко над страной, чуть не касаясь крылом крыла. С лежащих внизу полей поднимался утренний туман, ухудшая видимость. Когда самолеты переваливали через леса и погружались в долины, пилоты не сводили глаз с местности. Они летели на запад.

    Если смотреть снизу, бомбардировщики имели удлиненные, стройные очертания «летающего карандаша» или «Дорнье-17Z». При первых лучах солнца они взлетели из Ашаффенбурга и взяли курс на свои объекты, находившиеся во Франции. Сюда входила 4-я эскадрилья подполковника Пауля Вайткуса из II/KG 2, а дата была 11 мая 1940 года, то есть шел второй день германского наступления на запад. В этот день вся Geschwader была ознакомлена с приказом атаковать аэродромы союзников.

    Командир эскадрильи старший лейтенант Раймерс прокричал по радио: «Внимание! Линия Мажино!»

    Вот почему они летели очень низко. Они должны были промелькнуть над огромным фортификационным сооружением до того, как поднимет тревогу противовоздушная оборона. Неожиданность была достигнута полностью, и, пока несколько пулеметов успели прострекотать, «дорнье» уже испарились за следующей цепью холмов. Затем, перелетев Маас (или Мез), они достигли пункта Эн и продолжали свой курс на запад. Их целью был небольшой аэродром Во возле Сиссон-Ла-Мальмезон. Он был по крайней мере одним из дюжины аэродромов, формировавших полукруг вокруг Реймса, которые использовались британской передовой воздушной ударной группой.

    На аэродроме Во этим утром царила бурная активность, пока бомбардировщики 114-й эскадрильи Королевских военно-воздушных сил (RAF) готовились к своей первой боевой операции. Заправившись горючим и бомбами, самолеты ждали сигнала на взлет. Эскадрилья была укомплектована «бристоль-бленхеймами», самыми современными средними бомбардировщиками, которые союзники могли в то время поставить фронту. Эта и другие эскадрильи переместились на передовые базы, чтобы начать воздушную войну против Германии. Но им помешали это сделать.

    Поскольку предыдущим днем началось германское наступление, командующий британской авиацией во Франции, маршал авиации сэр Артур Баррат, был завален просьбами с фронта о помощи. И сейчас, что бы ни случилось, ему приходилось бросать в бой свои бомбардировщики туда, где немецкие танки прорывали фронт. Сегодня это были Льеж, Маастрихт и канал Альберта; завтра это будут Динант, Шарлевиль и Седан.

    114-я эскадрилья все еще ждала сигнала на вылет, когда внезапно над головой появились неопознанные самолеты, летевшие на высоте церковных колоколен. Не было ни предупреждения, ни воздушной тревоги. Никто не думал, что это может быть враг – до тех пор, пока бомбы не посыпались на выстроившиеся в линейку «бленхеймы». Слишком поздно англичане разглядели кресты на крыльях.

    Раймерс, опытный инструктор по пилотированию вслепую, привел свою эскадрилью прямо к аэродрому. И «Do-17» летели достаточно высоко, чтобы избежать поражения осколками своих же бомб. То, что «бленхеймы» оказались выстроенными, как на параде, было просто совпадением, с которым никто не считался. Германским бомбардировщикам было трудно промахнуться. Их 100-фунтовые бомбы падали ровными линиями прямо среди самолетов противника. Спустя секунды тех охватили дым и пламя, ослепительный свет, к тому же пронизываемый еще более яркими вспышками. «Дорнье» сделали круг и пошли в новую атаку.

    На борту одного из последних радист сержант Вернер Борнер всегда имел при себе 8-миллиметровую кинокамеру. Поскольку вражеских истребителей не было видно, он воспользовался возможностью заснять на пленку атаку своей эскадрильи. Его пилот, старший лейтенант Борншайн, даже совершил дополнительный круг «для сводки новостей». В общей сложности горело тридцать британских самолетов.

    «Эскадрилья № 114 практически уничтожила аэродром, – заявляет официальная история Королевских ВВС. – Вместе с другими неудачами она положила конец существованию „бленхеймов“ как полезного вида оружия еще до того, как оно началось».

    Через несколько дней генерал-лейтенант Бруно Лерцер демонстрировал кинопленку сержанта Борнера в штабе фюрера как физическое доказательство точности и разрушающей мощи, которые достигли его бомбардировщики в налетах на вражеские аэродромы.

    В первые дни Западной кампании вряд ли хоть один аэродром в Голландии, Бельгии или Северной Франции избежал немецких бомбежек. Как и ранее в Польше, основной задачей люфтваффе было завоевание господства в воздухе. Это требовало не только мощных истребительных соединений. Если бомбардировщики сумеют разбомбить вражеские базы, противник уже не будет в состоянии отправить в небо боевые силы.

    Общее количество наличных самолетов первой линии на 10 мая 1940 года по данным генералов Кессельринга и Шперле, командовавших 2-м и 3-м воздушными флотами, составляло:

    1120 бомбардировщиков («Do-17», «Не-111», «Ju-88»);

    324 пикирующих бомбардировщика («Ju-87»);

    42 штурмовика («Hs-123»);

    1016 ближних истребителей («Ме-109»);

    248 дальних истребителей («Ме-110») плюс самолеты-разведчики и транспортники.

    Они были распределены между шестью воздушными корпусами. Из них I и IV (генералов Ульриха Грауэрта и Альфреда Келлера) в свою зону действий включали Бельгию и Голландию. II и V (генерал-лейтенантов Бруно Лерцера и Роберта Риттера) воевали на южном фланге фронта, противостоящего Северо-Восточной Франции, и включали в себя львиную долю четырнадцатой Geschwader бомбардировщиков. Далее, имелся воздушный корпус 2-го особого назначения, отвечающий за десанты в Голландии, и, наконец, VIII воздушный корпус под командой генерал-лейтенанта Вольфрама Фрайгера фон Рихтгофена.

    Как и в Польше, Рихтгофен отвечал за основную силу ближней поддержки, состоявшую из двух укомплектованных Stuka Geschwader плюс штурмовики и истребители. После того как первые вступили в бой с укрепленным фронтом по обе стороны Льежа и глубоко в Бельгии, этот корпус передислоцировался для поддержки прорыва при Седане и продвижения танковых дивизий к побережью Ла-Манша и Дюнкерку.

    Дюнкерк! Тут впервые немцам предстояло узнать, что они не являются непобедимыми. Но в тот момент никто и не полагал, что название этого маленького фламандского порта станет синонимом первого чувствительного поражения люфтваффе. Независимо от требований поддержания резерва или временного выхода самолетов из строя Германия могла в любое время держать в небе около 1000 обычных и пикирующих бомбардировщиков и столько же истребителей. И невзирая на все мужество своих летчиков, союзники ничего не могли сделать, чтобы остановить их.


    День Троицы, 12 мая – третий день германского наступления, – стал одним из самых памятных в военной истории Geschwader истребителей JG 27. В этот день комбинированная группа из трех Gruppen I/JG 27, I/JG 1 и I/JG 21 сосредоточилась на прорыве Маастрихт – Льеж. После первых боев ее командир подполковник Макс Ибель все еще имел в своем распоряжении восемьдесят пять действующих «Ме-109». Аэродромные команды работали целую ночь, закрашивая, ремонтируя самолеты и меняя узлы, чтобы машины были в боевом состоянии. Их базы находились в Менхенгладбахе и Гимнихе возле Кельна.

    На рассвете поднялись в воздух две эскадрильи из I/JG 1 под командой капитана Иоахима Шлихтинга, чтобы обеспечить прикрытие мостов через Маас и канал Альберта для продвигавшейся 6-й армии, имея приказ атаковать любой вражеский самолет, который появится в небе. Нет сомнений, британцы прекрасно знали о воздушно-десантной операции, в результате которой были взяты эти мосты 10 мая, и об их важности для германского наступления. Поэтому ожидалось, что английская авиация снова появится, чтобы приложить все силы для уничтожения мостов.

    В 6.00 старший лейтенант Вальтер Адольф, возглавлявший 2-ю эскадрилью, заметил на фоне светлеющего неба на востоке несколько темных точек. Три, шесть, девять. Они росли в размерах: слишком большие, чтобы быть истребителями.

    «Вражеские самолеты над Маастрихтом! – сообщил он по радио. – Атакую!»

    В этот же момент он покачал крыльями и помчался к группе, сопровождаемый своим ведомым. Точки уже превратились в двухмоторные бомбардировщики, которые быстро приближались. Красно-белые и синие круги… это англичане… тип «бристоль-бленхейм». Адольф снизился в 100 метрах сзади от последнего из них, затем набрал высоту, подкрадываясь снизу под косым углом. Бомбардировщики строго держались своего курса. Неужели они ничего не заметили?

    В его рефлекторном прицеле «бленхейм» казался огромным, как стог сена. Он бросил взгляд влево, увидел, что сержант Блазытко приближается к другому бомбардировщику, и нажал на гашетку. Пушка и пулеметы вместе заработали на расстоянии 80 метров, и маленькие вспышки испещрили фюзеляж и крылья противника. Адольф сделал резкий поворот, чтобы избежать столкновения, и, оглянувшись назад, увидел, что левый двигатель «бленхейма» в огне. А сам самолет как будто остановился в воздухе. Потом, став на дыбы, он помчался вниз к своей гибели.

    Адольф сразу же помчался к другому «бленхейму» и в течение пяти минут сбил три вражеских бомбардировщика. А еще три сбили старший лейтенант Браун, лейтенант Ортель и сержант Блазытко. Как будто этого еще было мало, 3-я эскадрилья из JG 27 обнаружила спасавшиеся бегством оставшиеся три бомбардировщика над Льежем. После атаки старший лейтенант Хомут и лейтенант Борхерт зафиксировали, как два из них врезались в землю, охваченные пламенем.

    Но британцы все еще сопротивлялись. Их эскадрильи «харрикейнов» атаковали германские истребители, патрулировавшие район. Пять самолетов «бэтл» с экипажами из добровольцев предприняли самоубийственную попытку разбомбить канал Альберта на бреющем полете. Все они были сбиты огнем зенитной артиллерии.[14]

    В течение утра в бой были брошены все эскадрильи JG 27, часто с передышкой между вылетами в сорок пять минут. Как только они приземлялись, пилоты мчались за инструктажем по следующему заданию, а в это время наземные группы обслуживания заправляли, вооружали самолет, производили мелкий ремонт. И все равно количество пригодных к бою самолетов постоянно уменьшалось.

    В 11.00 офицер штаба Geschwader капитан Адольф Галланд отложил в сторону свои бумаги и карты и отправился на боевое задание вместе с лейтенантом Густавом Ределем. К западу от Льежа они обнаружили восемь «харрикейнов», летевших ниже их на несколько сот метров, и вдвоем ринулись вниз в атаку. Это были бельгийцы, оснащенные ранней моделью британского истребителя. «Мне было их почти жаль», – писал Галланд.

    Он выстрелил раньше времени, как бы сделав противнику что-то вроде предупреждения, дав ему шанс убраться. Бельгиец засуетился в тревоге – и попал прямо на линию огня Ределя. Потом вновь атаковал Галланд, и «харрикейн» развалился в воздухе.

    Вот так человек, которому суждено было стать одним из самых успешных в мире летчиков-истребителей, Адольф Галланд, сбил свой первый самолет. «Мне просто повезло – это было избиение младенцев». Он сбил еще два самолета, а Редель – один.

    К полудню в воздухе уже не появилось ни одной вражеской эскадрильи – ни бомбардировщиков, ни истребителей. JG 27 очистила от них небо. Соединение перешло к несению эскортной службы, сопровождая пикирующие бомбардировщики из StG 2 и 77, пока те атаковали вражеские бронетанковые колонны. Когда приземлился последний «Ме-109», была уже почти ночь.

    За день Geschwader совершила 340 боевых вылетов, а каждый самолет поднимался в небо, как минимум, четыре-пять раз. Потеряв четыре своих самолета, она сбила двадцать восемь вражеских. Похожие рапорты поступали и из других секторов фронта.

    В штабе Королевских ВВС в Шони-сюр-Уаз доклады от своих эскадрилий были подобны ударам молота. В первые три дня германского наступления британские ВВС на континенте потеряли половину из своих двухсот бомбардировщиков. В Троицын день пришла срочная телеграмма от начальника штаба в Лондоне: «Мы не можем бесконечно продолжать воевать в таком духе… Если мы израсходуем всю авиацию на начальных стадиях сражения, мы не сможем воевать эффективно, когда наступит действительно критическая фаза…»

    Эта фаза скоро наступила. 13 мая маршал авиации Баррат дал своим потрепанным эскадрильям день отдыха. Но пока французский Генштаб сосредоточивал все свое внимание на германском танковом прорыве у Льежа, убежденный, что именно там находится фокусная точка всего наступления, все соединения горизонтальных и пикирующих бомбардировщиков II и VIII авиакорпусов нанесли удар в совершенно другом месте: у Седана.

    Основной немецкий удар в действительности шел по направлению, где французы его ожидали меньше всего: через Люксембург и Юго-Восточную Бельгию, через лесистые холмы и по незначительным дорогам в Арденнах. Он наносился бронетанковой группой генерала фон Клейста, которая включала в себя XIX и XXXI армейские корпуса под командованием Гудериана и Рейнхардта. Вечером Троицыного дня, 12 мая острие атаки уже достигло Меза в секторе Шарлевиль – Седан.

    Эта река со своими многочисленными дотами, артиллерийскими позициями и окопами представляла собой северное продолжение линии Мажино, а потому была сильно укрепленным препятствием на пути продвижения бронетанковых войск. От люфтваффе соответственно требовалось ликвидировать этот очаг сопротивления. Непрерывными атаками авиация должна была подавлять противника до тех пор, пока германские саперы не обезопасят переправу. Детальный план операции и ее график были составлены в ходе долгих обсуждений между генералами Лерцером и Гудерианом. Но внезапно пришлось изменить весь план.

    12 мая фон Клейст приказал Гудериану прибыть с докладом к нему, и тот прилетел на «физелер-шторхе». Атака через Мез была назначена на завтра в 16.00. Но, прилетев, Гудериан не мог поверить своим ушам. Во-первых, объяснял фон Клейст, люфтваффе произведет единственный налет на вражеские позиции. После этого в дело пойдут танковые дивизии. Так, по крайней мере, он договорился с командующим 3-го воздушного флота генералом Шперле.

    Гудериан выдвинул свои возражения. Он сообщил о своих собственных договоренностях, проработанных до мельчайших деталей со II авиакорпусом, о том, что вопрос изучался совместно армией и авиацией целый месяц. Поэтому, заявил он, мы пришли к выводу, что лучшие результаты достигаются не одиночным массовым ударом, а непрерывной серией атак более мелкими соединениями.

    Фон Клейст выразил свое сожаление, но решение было принято на более высоком уровне. Расстроенный Гудериан улетел к себе.

    На следующий полдень 1, 2 и 10-я танковые дивизии стояли, готовые начать наступление на узком фронте у Седана. Гудериан с передового наблюдательного пункта в волнении ожидал бомбардировки люфтваффе. Многое, если не все, зависело от ее успеха.

    Ровно в 16.00 послышался гул моторов: шли первые «Штуки». Враг открыл ожесточенный зенитный огонь, пока «Ju-87» пикировали на свои цели на западном берегу Меза. Их бомбы врезались в артиллерийские позиции противника. Бетонные укрепления разлетались на кусочки от прямых попаданий 1000-фунтовых бомб. В воздух летели обломки, и огонь ПВО заметно ослабел.

    Затем внезапно самолеты исчезли. Гудериан нахмурил брови. И это тот самый одноразовый «массовый налет»? В деле участвовала в лучшем случае единственная Gruppe!

    Но за этим сразу же последовал другой налет, на этот раз появились горизонтальные бомбардировщики «Do-17» из KG 2. Их бомбы падали рядами на прибрежные позиции. Короткая пауза, и вновь налет.

    «Меня совершенно сбило с толку, – писал Гудериан, – что каждый налет проводился всего лишь несколькими эскадрильями под защитой истребителей… именно тем методом, к которому мы пришли в дискуссиях с Лерцером. Может, генерал фон Клейст изменил свое мнение? Люфтваффе действовало именно так, как было наиболее благоприятно для моего наступления. Я был восхищен».

    Вечером 1-й стрелковый полк переправился через Мез. Переправа у Седана была захвачена. В трех милях к западу, возле Доншери, отряды 2-й танковой дивизии переправлялись через реку на понтонах и надувных плотах. Непрерывные атаки с воздуха подавили вражескую артиллерию и не позволили подбросить подкрепления.

    Бомбардировщики II авиакорпуса совершили 310 боевых вылетов, а пикирующие бомбардировщики – 200. Чтобы им помочь, VIII авиакорпус, базировавшийся к северу, послал свою StG 77 под командой отца «Штуки» полковника Гюнтера Шварцкопфа, завоевавшего известность в Польше. В тот вечер Гудериан позвонил по телефону Лерцеру и сердечно поблагодарил за жизненно важную помощь со стороны его авиасоединения.

    – Кстати, – спросил он, – как случилось, что, несмотря ни на что, воздушные налеты происходили именно так, как мы с вами их запланировали?

    Лерцер немного поколебался, потом ответил, хихикая:

    – Приказ из 3-го воздушного флота, который все бы испортил, пришел, скажем так, слишком поздно. Он бы только запутал моих летчиков, поэтому я задержал его рассылку в части.

    День 14 мая подходил к концу. В этот день союзные ВВС по срочной просьбе французского Верховного командования бросили все, что имели, в седанскую воронку. Впервые в Западной кампании сотни германских и союзных истребителей и бомбардировщиков вступили в бой друг с другом. Сражение в небе длилось с утра до вечера. В военном дневнике II авиакорпуса этот день назван «днем истребителей».

    Среди германских истребительных соединений I Gruppe элитной JG 53 была, возможно, самой победоносной. Под командой капитана Яна фон Янссона она одержала тридцать девять побед (сбила 39 самолетов), пять из них – на счету старшего лейтенанта Ханса-Карла Майера, три – лейтенанта Ханса Оли. II Gruppe капитана фон Мальцана сражалась с французскими истребителями «моран», а потом пикировала на бомбардировщики союзников. В верхней части боевого счета III Gruppe появилось имя, которое скоро станет известно каждому немецкому мальчишке: капитан Вернер Мельдерс.

    Сбив «харрикейн», Мельдерс добавил десятую победную полоску на хвосте своего «мессершмита». 5 июня их там было двадцать пять, что на тот день ставило его на первое место среди всех немецких летчиков. Потом в жаркой потасовке с девятью голландскими истребителями из Groupe de Chasse II/7 Мельдерс был сбит юным младшим лейтенантом Помье-Лайраргом и стал (на то время) пленным у французов. Всего за Французскую кампанию JG 3 под командой майора Ханса-Юргена фон Грамон-Тобаделя сбила 179 вражеских самолетов.

    Не так далеко от JG 53 в тот день 14 мая была Geschwader JG 2 подполковника Харри фон Бюлова. Когда в конце дня были просуммированы все доклады, оказалось, что германские истребители совершили 814 боевых вылетов, а обломки 89 союзных истребителей и бомбардировщиков были рассеяны по седанскому сектору.

    Это был большой день и для германской зенитной артиллерии. 102-й зенитный полк подполковника Вальтера фон Хиппеля двигался вперед на острие удара бронетанковой группы Гудериана, и 13 мая его 88-миллиметровые орудия, как и прежде, использовались для уничтожения дотов и пулеметных гнезд, стреляя по настильной траектории по наземным целям. Вместе с первыми отрядами, форсировавшими Мез, они заняли позиции возле понтонных переправ, воздвигнутых ночью. И там они оставались весь следующий день под смертоносными атаками французских бомбардировщиков «амио», «блох» и «потез», а также британских «бэтл» и «бленхейм». В боевом дневнике полка отмечено, что в этот день было уничтожено 112 вражеских самолетов, большинство из них – на малых высотах.

    Вечером 14 мая, в «День Седана», провалилась отчаянная попытка союзных ВВС остановить германский прорыв. Французской бомбардировочной авиации больше не существовало, а 60 процентов британских бомбардировщиков не смогло вернуться на свои базы. В официальной истории, «Royal Air Force 1939–1945», утверждается: «Никогда еще Королевские ВВС не испытывали потери в самолетах в таком масштабе».

    Рано утром 15 мая Уинстон Черчилль, только что ставший премьер-министром, был поднят из постели телефонным звонком французского премьер-министра Рейно.

    – Мы разбиты, – сказал тот напряженным голосом. – Мы проиграли сражение.

    – Не могло же это произойти так быстро? – недоверчиво спросил Черчилль.

    Но было именно так. Неделю спустя танки Гудериана дошли до берега Атлантики на Ла-Манше.

    Утром 22 мая начальник штаба VIII авиакорпуса подполковник Ханс Зайдеман вылетел на своем «физелершторхе» в Камбре, где дислоцировались две самые передовые Gruppen войск прямой поддержки. Они включали в себя II/LG 2 капитана Отто Вейсса – теперь уже единственного подразделения такого рода в люфтваффе, все еще оснащенного древними бойцами «Hs-123», и Gruppe истребителей из I/JG 21 капитана Вернера Ульша.

    Истребители выделялись для «личной защиты» пилотов «хеншелей», поскольку тихоходный и устаревший самолет притягивал вражеские истребители, как магнит.

    Зайдеман, Вейсс и Ульш стояли на аэродроме, обсуждая предстоящие операции. Ситуация была не из лучших: танки ушли далеко вперед, а пехота еще не подошла. Лишь в 20 милях к западу, в Аррасе, находились британцы. Союзные армии на севере сейчас видели свой шанс в прорыве на юг. Там, в Амьене, воздушная разведка донесла о сильной концентрации вражеской бронетехники, которая в данный момент в состоянии нанести удар в тыл немецким танковым дивизиям. Явно на весы брошен успех операции «Серп».

    – Мы намечаем послать против вражеских танков в Амьене «Штуки», – сказал Зайдеман. – Вам, Вейсс, вероятно, тоже придется атаковать их танки.

    В этот момент они все взглянули в небо, заслышав гудение приближающегося самолета. Это был «Хейнкель-46» – самолет-разведчик. Его левое крыло было резко накренено, а хвост задран вверх. Не собирался ли он садиться? Но нет: из кабины высунулся штурман и сбросил дымовую шашку вместе с запиской: «Около 40 танков и 150 грузовиков, набитых солдатами, приближаются к Камбре с севера».

    Зайдеман не мог поверить этому.

    – Должно быть, это одно из наших соединений, – произнес он.

    Ну а если нет? В таком случае аэродром находился под непосредственной угрозой немедленного захвата противником. И не только его собственным подразделениям грозила опасность. Через Камбре проходила важная транспортная артерия к далеко продвинувшимся танковым корпусам. А кроме нескольких зениток, в Камбре не было сухопутных войск, способных защитить авиацию.

    Вейсс прокричал команду и побежал к своему самолету. Четыре штабных «хеншеля» покатились по полю и взмыли в небо, отправившись на боевую разведку. Всего лишь через две минуты они увидели впереди себя танки. Ни тени сомнения не оставалось: это были французы, и притом менее чем в четырех милях от Камбре!

    «Танки уже к югу от канала де-ла-Сенсе, группами от четырех до шести разворачивались к атаке, – докладывал позднее капитан Вейсс. – К северу от канала длинная колонна грузовиков шла за ними по пятам».

    Штабное звено сразу атаковало бомбами и пулеметным огнем. Но всего лишь четыре самолета были бессильны. Развернувшись, Вейсс помчался назад в направлении аэродрома, сообщив остальным своим летчикам о происходящем по радио. И тут вся Gruppe поднялась в небо вместе с истребителями. Делая заходы на бомбежку, эскадрилья за эскадрильей, старые штурмовики укладывали свои 100-фунтовые бомбы прямо по маршруту движения танков. При удаче, по крайней мере, можно разорвать их траки. А тем временем истребители принялись обрабатывать грузовики своими 20-миллиметровыми пушками, и скоро половина их была в огне. Пехота разбегалась в стороны, ожидая исхода неожиданного состязания разных видов вооружения. Кто победит: самолеты или танки?

    Пять или шесть бронированных машин уже горело, а еще дюжина неподвижно застыла. Но остальные все еще двигались на Камбре, и, казалось, ничто уже их не остановит. Вдруг в каких-то 150 метрах послышался треск тяжелых пушек. Это две батареи 33-го зенитного полка заняли позиции на окраине города и дождались своего часа. За несколько минут они подбили пять танков «гочкис». Остальные развернулись и ретировались.

    К полудню угроза Камбре была снята. Попытки других вражеских частей прорваться в Аррас были отбиты самолетами «Штука».

    А между этими событиями старые «хеншели», несколько истребителей и зенитная артиллерия люфтваффе отразили очень серьезную атаку с севера. Теперь германские бронированные колонны могли продолжать свой натиск в направлении Английского канала (Ла-Манша), будучи уверенными, что люфтваффе обезопасит их протяженные открытые фланги до подхода пехоты. Если бы люфтваффе не провело своей подготовительной работы, танки не смогли бы так далеко продвинуться.

    Действия обоих родов войск были типичны для этой фазы войны. Через два-три дня союзные армии осознали, что для спасительного отхода у них есть только один путь: Дюнкерк.

    Глава 4

    ЧУДО ДЮНКЕРКА

    24 мая бронетанковая группа фон Клейста, продвигавшаяся на Дюнкерк с юга и с запада, впервые сообщила о «превосходстве в воздухе вражеской авиации». Вечером 26-го в военный дневник XIX армейского корпуса Гудериана была внесена следующая запись: «Очень высокая активность вражеских истребителей. Действия люфтваффе против вражеских морских транспортов остаются неэффективными».

    Что же случилось? Сражение в Северной Франции, приближаясь к Дюнкерку, достигало своей критической точки. Люфтваффе вынуждено было действовать при постоянно растущем удалении от большинства своих баз. Сейчас «Штуки» VIII авиакорпуса базировались на аэродромах к востоку от Сен-Квентина, но даже оттуда побережье Ла-Манша, то есть Булонь, Кале, Дюнкерк, находилось на пределе радиуса их действия. Рихтгофену пришлось передвигать свои части еще далее вперед. 24 мая было решено перевести по крайней мере одну из Gruppe истребителей, I/JG 27, в Сент-Омер, только что отбитый у британцев, где она располагалась бы близко к фронту. В назначенное время штабное звено, ведомое подполковником Ибелем, стало заходить на посадку. Вот что он докладывал: «Вдруг я заметил, что за аэродром идет бой между германскими и английскими батареями, которые затеяли состязание в стрельбе с противоположных сторон аэродрома…»

    На последних каплях горючего Gruppe удалось сесть дальше на юг в Сен-Поле. Даже немногие эскадрильи StG 2, несмотря на опасно обнаженный южный фланг, возникший при продвижении танковых войск, были перемещены на только что завоеванную территорию. Но тут возникли проблемы со снабжением: автоколонны задерживались, а транспортные самолеты не могли доставить в достаточном количестве горючее, бомбы и боеприпасы. Но перенос баз двухмоторных бомбардировщиков столь близко к линии фронта даже не подлежал обсуждению.

    Такова была общая картина в начале битвы за Дюнкерк. Две недели страшных боев во многом подорвали боевую мощь люфтваффе. Многие из бомбардировочных Gruppen могли поднять в небо лишь пятнадцать самолетов из тридцати имевшихся. Но они взлетали, поливали дождем бомб причалы и ангары в гавани Дюнкерка. Около полудня 26-го загорелись огромные цистерны с нефтью на западной окраине города. В ходе прицельных бомбежек «Штуки» уничтожили запорные шлюзы, ведущие во внутреннюю гавань. Бомбы корежили рельсы на сортировочной станции; загорелись корабли; один сухогруз медленно пошел на дно изуродованной портовой бухты.

    Это были адские дни для британцев. Решив эвакуировать свою армию с континента, они оказались в ситуации, когда это можно было сделать только через Дюнкерк. Для этой цели они бросили в бой все, что имели, – даже истребители домашнего базирования, которые до сих пор держали в резерве, включая «Спитфайры Марк IIA», которые по боевым качествам были сопоставимы с «Ме-109Е». Эти истребители сейчас имели одно существенное преимущество: Дюнкерк и вся зона боев лежали внутри радиуса их действия с британских баз.

    23 мая специальный поезд Геринга, который он использовал как штаб на колесах, остановился в Полше, в районе Эйфель. Из последних сводок стало ясно, что союзники во Фландрии пойманы в гигантскую ловушку. Острие германского бронированного клина в Гравелине находилось на 30 миль ближе к Дюнкерку, чем британцы, все еще сражавшиеся возле Лилля и Арраса. Через несколько дней эта дорога к морю будет тоже закрыта.

    А что же люфтваффе? Неужели ему не суждено сыграть какую-то роль в окончательной победе? Геринг был настроен убедиться, что суждено: «Мой фюрер, оставьте уничтожение окруженного в Дюнкерке врага мне и моему люфтваффе!» Характерный напыщенный жест.

    Гитлер с готовностью согласился с предложением. Он хотел сохранить танки для продолжения кампании во Франции. 24 мая был дан приказ остановиться, и два с половиной дня танки стояли в неподвижности в пределах досягаемости Дюнкерка на линии Гравелин – Сент-Омер – Бетюн, чтобы дать Герингу свободно действовать своей авиацией.

    Начальник штаба армии генерал Йодль был убежден, что Геринг откусил больше, чем мог прожевать.

    Даже Кессельринг, командующий 2-м воздушным флотом, выступил с возражениями.

    – Эта работа совершенно за пределами возможностей моих истощенных войск, – говорил он.

    Но последнее слово было за Герингом:

    – Мое люфтваффе сделает это само!


    StG 2 летела вдоль берега моря, возглавляемая штабным звеном. Командир Geschwader майор Оскар Динорт неотрывно смотрел вниз. Хотя ярко светило солнце, земля была покрыта туманом. Французское побережье представлялось лишь туманной линией. Слева лежал Кале, безошибочно выделяемый по черно-коричневому дыму, поднимавшемуся в небо от охвативших его пожаров. На его улицах 10-я танковая дивизия сражалась с войсками союзников, удерживавшими цитадель и гавань. Их поддерживала морская артиллерия. XIX армейский корпус Гудериана запросил помощь «Штук», чтобы заставить замолчать беспокоившие его эсминцы. И вот этим был сейчас, 25 мая, занят Динорт и две его группы под командой капитанов Хитшольда и Брюкерса.

    Хотя непрерывные бои предыдущих двух недель спаяли их в опытную и уверенную в своих силах группу, у Динорта было ощущение и возбуждение, как будто происходит что-то новое. Дело в том, что их впервые послали атаковать корабли: эти маленькие цели, которые одновременно и подвижны, и опасны. Как надо поступить? Как атаковать? Лишь несколько летчиков StG 2 имели в этом опыт.

    Командир соединения сощурил глаза, потому что рассеянный свет слепил. Под ним простиралось море, подобно бесконечному замороженному оконному стеклу. Но вдруг на нем появилось несколько пыльных пятнышек. Это были корабли. Целая куча, но такие маленькие! И в них надо попасть?

    – Атакуем всеми группами! – приказал Динорт. – Каждый выбирает для себя цель!

    Тут два других самолета его звена, старших лейтенантов Улица и Лау, пристроились справа от своего ведущего, сбросили газ и стали терять высоту. Пике на такие маленькие цели должно начинаться на максимально малой высоте – определенно не с 4000 метров.

    «Ju-87» Динорта перевернулся и отстал от них, целясь в один из наиболее крупных кораблей. Но цель ушла из его прицела и исчезла под чехлом его двигателя. Его первой реакцией было начать «лестничную атаку». Это означало пикирование до тех пор, пока не потеряешь цель из поля зрения, выход из пике, снова нацеливание и пике – и так, может быть, не один раз.

    Наконец, он вошел в «боевое пике», и на этот раз цель уже не была «пятнышком пыли», а превратилась в длинный изящный корпус эсминца, растущий в его прицеле с каждой долей секунды. Но вдруг он сделал поворот влево, и все, что Динорт мог увидеть, это пенный след, оставляемый его винтами. Он попытался преследовать корабль, но тот довел поворот до 180 градусов – полный полукруг, с которым самолет соперничать не мог. Оставалось только выйти из пикирования и все начать снова.

    Другую группу из сорока «Штук» постигло то же самое. Большинство бомб упало каскадом в море, создав внушительные, но бесполезные фонтаны воды. Немногие попадания достались на долю сторожевого корабля и транспорта. Две бомбы упали на нос последнего, но результаты остались неизвестны.

    Одна за другой эскадрильи выходили из боя и начинали перестраиваться на уровне воды, чтобы направиться назад на юг. В этот момент они были более всего беззащитны, потому что скорость была снижена до минимума, чтобы машины могли чуть ли не висеть в воздухе, а летчики были целиком заняты выпуском тормозных щитков, открытием заслонок радиатора, переводом рычагов сброса бомб и сменой режимов работы винта и редуктора. В то же время летчики должны были не сводить глаз со своего ведущего, чтобы убедиться, что все вышли в одном направлении из зоны вражеского зенитного огня, а потом держаться в тесном строю, чтобы увеличить оборонительную мощь против атаки с кормы.

    Враг знал, что, пока «Штуки» были заняты этими проблемами, наступал лучший момент для внезапной атаки. Так и произошло.

    «Сзади нас английские истребители!»

    Прозвучавшее в наушниках предупреждение заставило Динорта положить свою машину в крен. Высоко вверху появилось несколько вспыхивающих время от времени, кружащих точек. Это означало, что свои истребители вступили в схватку с вражескими. Но нескольким «спитфайрам» удалось пробиться к более богатой добыче – «Штукам».

    Динорт сразу же сбросил газ и сделал ложный поворот вправо. Когда нет надежды оторваться от противника, который был в два раза быстрее его, это было альтернативное оборонительное средство, которое помогало. «Спитфайр», привязанный к своему курсу, не мог повторить этот маневр из-за своей большой скорости. «Ju-87» ускользнул из его прицела, и восемь пулеметов выстрелили в пустоту.

    Маневр пикирующего бомбардировщика был сходен с тем, что незадолго до этого осуществили британские эсминцы, атакованные теми же «Ju-87». Применено то же самое правило: ускользай, уворачивайся, не давай прицелиться!

    Спустя секунды «спитфайр» промчался над «Ju-87» и взмыл вверх, в небо, где его тут же атаковал поджидавший «Ме-109». «От одного мы избавились», – объявил по радио Динорт с явным облегчением.


    Описанное выше можно считать типичным эпизодом для того времени. Днем раньше, 24 мая, несколько «Штук» не вернулись с задания по бомбежке побережья пролива Ла-Манш, будучи атакованные «спитфайрами», которые базировались в метрополии. Английские истребители теперь воевали, находясь ближе к своим базам, чем большинство из германских авиационных соединений, поскольку немцы не успевали переносить свои базы вместе со стремительным наступлением армии. Для Gruppen Динорта из StG 2, все еще базировавшихся в Гизе, к востоку от Сен-Кантена, Кале находился почти на пределе их диапазона действия.

    25 мая было следующим днем после того, как Гитлер остановил бронетанковые войска и оставил уничтожение врага на долю люфтваффе. И все равно авиакорпус тактической поддержки Рихтгофена в этот день не произвел ни одного налета на Дюнкерк. KG 77 и StG 1 были заняты в боях с французскими танками, яростно атаковавшими чересчур растянутый германский южный фланг в Амьене; StG 77 графа Шенборна сражалась с вражеской артиллерией, обстреливавшей аэродром снабжения в Сен-Кантене. При наличии таких угроз с обеих сторон германского клина Дюнкерк мог обождать.

    Но утром 25-го под натиском 2-й танковой дивизии пала Булонь, после того как два высадившихся на территории гавани британских гвардейских батальона были вынуждены под градом танкового огня покинуть район. Груженный войсками французский эсминец «Chacal» был потоплен набросившимися на него «Штуками» прямо у причала.

    На следующий день, 26 мая, генералы Гудериан и Рихтгофен вместе организовали массированный налет пикировщиков на цитадель и порт Кале. Оттуда британские войска не подлежали эвакуации: Черчилль приказал сражаться до последнего. В 8.40 первая Geschwader, StG 77, пролетела над аэродромом Сен-Поль, где к ней присоединился эскорт.

    «Мы были готовы, сидя пристегнутыми в кабинах, когда над нами пролетели груженные бомбами „Штуки“», – докладывал старший лейтенант граф фон Кагенек из I/JG 1. После вчерашнего неудачного опыта со «спитфайрами» штаб корпуса не был намерен рисковать. «Штуки» должны были сопровождаться всеми тремя Gruppen из составной JG 27.

    «Скоро мы были в воздухе и, сделав круг для получения оперативной информации, быстро нагнали „юнкерсы“, – продолжает Кагенек. – Потом, плавно образовав плотный строй с обеих сторон бомбардировщиков, мы подошли к объекту. Его можно было найти даже без компаса, потому что путь указывала колонна густого черного дыма».

    Вдруг на сцене появились британские истребители. Но, заметив, что близко над пикирующими бомбардировщиками держатся «мессершмиты», они не стали сокращать дистанцию.

    «У нас чесались руки, – рассказывает Кагенек, – но надо было выполнять свои обязанности. Может, это была приманка, и, пока мы бы дрались с ними, другие истребители могли обрушиться на „Штуки“.

    Затем, очевидно считая, что обнаружили прореху в германском оборонительном построении, британцы пошли на снижение. Сразу же вверх взмыли „мессершмиты“, развернулись и понеслись за англичанами. Один из „спитфайров“ вспыхнул пламенем и пошел вниз, оставляя за собой хвост дыма. Следом за ним раскрылся парашют, и командир германской эскадрильи сообщил по радио о сбитом самолете противника.

    А к этому времени „Штуки“ уже были над Кале и плотными группами пикировали на отчаянно оборонявшуюся цитадель. Их бомбы подняли такую пелену дыма и пыли над крепостью и гаванью, что, когда прилетела StG 2 для второй волны атаки, летчики с трудом различали свои цели. Тем не менее они добавили свои бомбы в этот кипящий котел.

    В общей сложности налет длился более часа, с девяти утра до десяти, а артиллерийская обработка была еще дольше. К полудню 10-я танковая дивизия опять пошла в атаку на позиции союзников, и в 16.45 защитники Кале капитулировали. В плен было взято 20 000 человек, включая 3000–4000 британцев. В Англии об этой сдаче еще не знали: даже на следующий день на горящий город продолжали сбрасывать с воздуха боеприпасы.

    Кале пал в результате четко скоординированной совместной операции люфтваффе и армии. Ведь наверняка и Дюнкерк, последний порт для эвакуации британских экспедиционных войск, все еще сражавшихся во Фландрии, мог бы пасть таким же образом? Во всяком случае, германское острие наступления было всего лишь в 12 милях.

    Но германские танки уже два дня стояли на месте. Их берегли для другого случая. А люфтваффе будет в одиночку заниматься Дюнкерком.

    И все-таки 26 мая опять город и порт были атакованы незначительными силами I и IV авиакорпусов. Три Geschwader „Штук“ из VIII воздушного корпуса, а также другие его бомбардировщики, „хеншели“ и истребители были в самом деле заняты по горло: в Кале, Лилле и Амьене. Но не в Дюнкерке.

    Днем раньше, то есть в первый день, когда было остановлено танковое наступление, командующий VIII воздушным корпусом Рихтгофен прилетал на своем „физелершторхе“ на командный пункт к фон Клейсту, чтобы обсудить план дальнейших скоординированных мер. Так случилось, что там же присутствовали фон Клюге и его корпусные генералы Гудериан и Рейнхардт. Реакция Гудериана на приказ остановиться, когда победа была уже почти у него в руке, занесена в протокол: „Мы потеряли дар речи“.

    Потом фон Клюге повернулся к командующему авиацией.

    – Итак, Рихтгофен, – произнес он саркастически, – я полагаю, вы уже взяли Дюнкерк с воздуха?

    – Нет, господин генерал-майор, я его еще даже не атаковал. Базы моих „Штук“ слишком далеко позади, дистанция подлета слишком велика. По этой причине я могу их использовать максимум дважды в день, а посему не могу нанести сконцентрированный удар.

    – А чем заняты другие воздушные корпуса?

    – Они находятся еще дальше в тылу, большинство – в рейхе и в Голландии. Даже для „Хейнкелей-111“ и „Юнкерсов-88“ это слишком большое расстояние для перелета.

    Клюге покачал головой:

    – А нам даже не разрешается пересекать канал Аа, чтобы не оказаться на пути люфтваффе! И в результате все бронетанковые войска парализованы. Все, что мы можем сейчас делать, это лишь серии булавочных уколов.

    Рейнхардт послушно поддержал своего командира:

    – Несомненно, враг будет использовать проселочные дороги в Дюнкерк, которые у него остались, чтобы уйти из наших лап и посадить на корабли огромные массы своих войск. Помешать ему может только наше мощное наступление.

    Сейчас был как раз тот самый нужный момент. Но 4-я армия по-прежнему была связана находящимся в силе приказом остановить продвижение. Все аргументы Верховного командующего сухопутными войсками фон Браухича и его начальника штаба Гальдера не смогли переубедить Гитлера.

    Даже такой предприимчивый генерал, как Рихтгофен, не слишком высоко оценивал шансы „Штук“ в этих обстоятельствах. Как только он вернулся к себе в штаб в Пруаси, он позвонил напрямую начальнику Генштаба люфтваффе Иешоннеку.

    – Если танки не возобновят свое наступление, англичане ускользнут от нас. Никто не верит всерьез, что мы в одиночку сможем остановить их с воздуха.

    – Ты ошибаешься, – сухо ответил своему другу Иешоннек. – Железный верит в это. – Он имел в виду Геринга. Потом добавил нечто примечательное: – Более того, фюрер желает уберечь британцев от слишком сокрушительного поражения.

    Рихтгофен не верил своим ушам.

    – И нам все равно надо молотить их?

    – Совершенно верно. Всеми имеющимися у вас средствами.

    Эта история об уважении к британцам просто звучала бессмыслицей! О каком уважении могла идти речь, если люфтваффе должно было засыпать их всеми имеющимися средствами уничтожения? И к тому же Геринг, несмотря на весь скептицизм своих генералов, собирался одержать громкую победу в течение двух дней.


    И вот, когда Кале капитулировал в полдень 26 мая, события следовали одно за другим:

    1. В некоторых секторах фронта во Фландрии британцы оставили свои позиции и открыто стали отходить к побережью пролива.

    2. Гитлер и Рунштедт аннулировали приказ остановиться и после паузы в два с половиной дня разрешили бронетанковым дивизиям продолжить наступление следующим утром.

    3. Люфтваффе, наконец, избрало Дюнкерк своей главной целью, и командование впервые приказало обоим Luftflotten действовать в полную мощь при атаках города и порта.

    4. В 18.57 британское адмиралтейство приказало начать операцию „Динамо“ – эвакуацию британской армии с континента.


    Огромный флот, преимущественно из небольших судов – эсминцев и торпедоносцев, тральщиков, буксируемых барж вместе с бесчисленным количеством частных яхт и моторных лодок – начал пересекать Ла-Манш.

    Их вид наводил печаль. Вице-адмирал сэр Бертран Рамсей, руководивший операцией из Дувра, рассчитывал управиться за два дня, пока немцы не прорвут оборону Дюнкерка. За это время он надеялся своим „комариным флотом“ выдернуть в лучшем случае 45 000 человек из этого адского котла.

    С наступлением рассвета 27 мая казалось, что все эти британские надежды перечеркнуты. Налеты германской авиации превзошли самые наихудшие опасения. Уже с первыми лучами солнца группы KG 1 и 4 были над головой, бомбы с их „хейнкелей“, взрываясь, освещали все окрестности. Поток бомбардировщиков не прекращался. Налет KG 54 добавил новых пожаров в доках, а рядом с длинным восточным молом раскололся пополам французский транспортный корабль „Aden“. До 7.11 налет проводили бомбардировщики 2-го воздушного флота, базировавшиеся в Западной Германии и Голландии.

    Затем настала очередь „Штук“. К этому времени акватория возле Дюнкерка кишела кораблями всех видов. Выбирая те, что побольше, пилоты отделялись от группы и нажимали на рычаг сброса бомб, снизившись в пике до высоты 500 метров. Вниз со свистом летели 500-фунтовые и 1000-фунтовые бомбы замедленного действия. Хотя было очень много промахов благодаря увертливости кораблей, попаданий тоже было полным-полно. Среди затонувших был французский войсковой транспорт „Cote d'Azur“.

    Городу и порту не было дано передышки, следом его атаковали „дорнье“ из KG 2 и 3. Они прилетели из дальнего региона Рейна – Майна, а отыскать цели им помогли столбы черного дыма, восходившие к небу от горящих цистерн с нефтью. Под всем этим дымом от пожаров и пылью от рушащихся зданий город было трудно различить, потому что все больше бомб падало в эту преисподнюю.

    В полдень британские войска начали эвакуацию города и района гавани. Адмиралу Рамсею сообщили, что уже невозможно вести посадку на корабли с изуродованных бомбами причалов. Ее придется делать с открытых пляжей между Дюнкерком и Ла-Панне, где не было причалов или погрузочных устройств, а сам процесс пойдет много медленнее.

    К концу первого дня „Динамо“ было спасено лишь 7669 человек из общего числа, превышающего 300 000. Трудности были невероятными, и стали жаловаться на недостаточное британское прикрытие с воздуха. Адмирал Рамсей докладывал: „Ожидалась надежная защита с воздуха, а вместо этого по нескольку часов подряд корабли на рейде подвергались смертельному граду бомб и пулеметным очередям“.

    Почти каждый солдат, которому удалось благополучно вернуться в Англию, пройдя через это тяжелое испытание, задавал один и тот же вопрос: „Где же были наши истребители?“

    Эту несправедливость по отношению к Королевским ВВС своим горьким опытом подтверждают германские пилоты бомбардировщиков, побывавших над Дюнкерком.

    Дюжина „Do-17“ из III/KG 3 только что отбомбилась на цистерны нефтехранилища к западу от порта, когда на них налетела эскадрилья „спитфайров“. Рядом не было ни одного германского истребителя. Хотя радисты яростно отстреливались из своих „MG 15“, превосходство „спит-файров“ в скорости и вооружении было таково, что в исходе боя не оставалось никаких сомнений. Половина „дорнье“ либо врезалась, охваченная пламенем, в землю, либо должна была совершить вынужденную посадку.

    III/KG 2 пережила подобное, об этом сообщал майор Вернер Крайпе: „Вражеские истребители набросились на наше соединение, летевшее в плотном строю, с бешенством маньяков“.

    Когда „дорнье“ летели, почти касаясь друг друга кончиками крыльев, завеса совместного оборонительного огня, который вели их стрелки, играла свою роль. И все равно радио потрескивало от тревожных переговоров между машинами, летевшими в арьергарде: „Тяжело поврежден… должен покинуть строй… пытаюсь совершить вынужденную посадку“.

    В военном дневнике II авиакорпуса день 27 мая считается „плохим днем“: „При пропавших без вести шестидесяти четырех членах экипажей, семерых раненых и потерянных двадцати четырех самолетах сегодняшние потери превосходят таковые за последние десять дней, вместе взятых“.

    В других воздушных корпусах происходили такие же события. Если 200 „спитфайров“ и „харрикейнов“ и не уберегли войска от вражеской бомбежки, они тем не менее нанесли урон противнику. Могло ли люфтваффе выдержать давление? Могло ли оно атаковать в течение последующих дней столь же продолжительно и эффективно?

    28 мая погода стала ухудшаться с часу на час. Хотя отдельные бомбардировочные Gruppen совершали налеты на Остенде и Ньюпорт, едва ли одна бомба упала на Дюнкерк. Низкая облачность в сочетании с дымом и пылью покрыла пеленой весь район.

    Адмирал Рамсей вместе со своей командой перевел дух. Сейчас выяснилось, что, во всяком случае, гавань все-таки можно использовать. Прежде всего, корабли могут выстроиться вдоль длинного восточного мола: такая посадка будет более продуктивной, чем вывоз солдат с песчаного побережья. В этот день еще 17 804 человека отбыли в Англию.

    День 29 мая ознаменовался проливным дождем. В своем дневнике Рихтгофен писал: „От всех уровней Верховного командования раздаются шумные требования, чтобы VIII воздушный корпус вновь принялся за корабли и лодки, на которых английские дивизии смываются с содранной шкурой. Но у нас потолок, однако, всего лишь 100 метров, и как генерал, командующий своими соединениями, я считаю, что массированный огонь зенитной артиллерии врага может нанести нам больше урону, чем мы – ему“.

    Прошло тридцать шесть часов, а на Дюнкерк практически не упала ни одна бомба. Поток приходивших и уходивших кораблей постоянно нарастал. Но к полудню облачный покров стал сокращаться, и начиная с 14.00 погода вновь стала благоприятной для действий авиации. Люфтваффе не теряло времени, стараясь наверстать упущенное. Три Geschwader „Штук“ по очереди пикировали на эвакуационный флот. Вновь все место посадки оказалось изрезанным бомбами. Один за другим загорались корабли, и опять гавань была объявлена „блокированной и непригодной к использованию“.

    А в 15.32 соединения люфтваффе появились вновь, и среди них KG 30 из Голландии и LG 1 из Дюссельдорфа – обе имели в своем составе бомбардировщики „Ju-88“ (в люфтваффе их прозвали „чудо-бомбардировщиками“).

    Счет второй половины дня в сражении с британским флотом составил три потопленных эсминца и семь поврежденных. Это было сочтено адмиралтейством чрезмерной потерей, и современные эсминцы были выведены из состава кораблей, участвующих в операции. Для эвакуации еще более серьезными были потери одного за другим от налетов „Штук“ пяти крупных пассажирских кораблей со всеми их транспортными возможностями: of the Channel», «Lorina», «Fenella», «King Orry» и «Normannia». После нескольких часов атак люфтваффе операция «Динамо» оказалась под страшной угрозой. Но, невзирая ни на что, 29 мая еще 47 310 солдат союзников вернулись домой.

    30 мая погода опять оказалась в союзе с британцами. Туман и дожди не позволили люфтваффе поднять в небо свои самолеты. Даже германская армия мало что сделала с отчаянно обороняемым плацдармом, а сейчас она должна была расплачиваться за два с половиной дня простоя. Шесть дней назад танки, ударив в тыл противнику, встретили бы слабое сопротивление и могли бы захлопнуть ловушку. А сейчас уже было поздно. В этот день было эвакуировано уже 58 823 человека, включая 14 874 француза.

    31 мая началось туманом, но к полудню он рассеялся, разрешив провести боевые вылеты хотя бы нескольким соединениям. Но «Штуки» были прикованы к земле на весь день, и число эвакуированных возросло до 68 014 человек.

    На следующий день, 1 июня, была солнечная, ясная погода, и еще раз люфтваффе ввело в бой все свои самолеты, способные летать. Хотя против них англичане выставили много эскадрилий «спитфайров» и «харрикейнов», большая их часть ввязалась в бой с «Ме-109» полковника Остеркампа из JG 51 и «Ме-110» подполковника Хута из ZG 26. Так что «Штуки» опять получили возможность атаковать эвакуационный флот. Было потоплено в море четыре эсминца, набитые войсками, а также десять других кораблей. Многие другие получили повреждения.

    Хотя в этот день было вывезено еще 64 429 солдат, воздушные налеты были таковы, что адмирал Рамсей был вынужден принять решение продолжать эвакуацию только по ночам. Когда поэтому на следующее утро появились самолеты-разведчики, они сообщили, что корабли исчезли. Соответственно бомбардировщики были переключены на наземные объекты, и с этого момента основная зона боевых действий люфтваффе была перенесена на юг. И действительно, на следующий день мощный налет был предпринят на Париж.

    Таким образом, в течение девяти дней, пока продолжалась операция «Динамо», люфтваффе удалось серьезно помешать ей лишь в течение двух с половиной дней, а именно 27 мая, полдня 29-го и 1 июня. Когда на рассвете 4 июня на борт поднялись последние солдаты, они довели общий счет эвакуированных до 338 226 человек. Это представляло решающий успех в плане продолжения войны, что никем не оспаривается. Когда Дюнкерк наконец пал, начальник Генштаба армии отметил в своем дневнике: «Город и побережье в наших руках. Французы и англичане ушли!»

    На деле около 35 000—40 000 французских солдат остались неэвакуированными и были взяты в плен. Именно их стойкое сопротивление позволило «Динамо» длиться так долго, и так много их товарищей (британцы почти все до одного) было вывезено.

    Пока германская пехота прочесывала обломки, усеявшие берег, появился какой-то изможденный летчик и стал махать им руками. Это был старший лейтенант фон Ольхавен, командир эскадрильи из 6/LG 1, чей «Ju-88» был сбит «спитфайрами». Как военнопленного его привели к причалу, составленному из грузовиков, чтобы взять на борт британского корабля. Однако, воспользовавшись возможностью, он прыгнул в воду и спрятался между грузовиками под дощатой обшивкой.

    Он сидел там тридцать шесть часов, пока проходили приливы и отливы, пока наконец не появились его соотечественники. Для германского летчика, по крайней мере, Дюнкерк стал победой.

    Глава 5

    КАНАЛ «КАРУСЕЛЬ»

    Во второй фазе кампании на Западе, начавшейся 5 июня 1940 года и закончившейся перемирием между Францией, Германией и Италией менее чем через три недели, люфтваффе, как и в Польской кампании, главным образом занималось оказанием тактической поддержки быстро продвигавшейся армии. Ее следующим соперником должна была стать Британия. А может быть, эта страна предпочтет «благоразумие» и придет к соглашению до того, как вспыхнет война и острову придется испытать на себе всю мощь вражеского оружия?

    10 июля Юго-Восточная Англия и Дуврский пролив лежали, покрытые облаками, достигавшими высоты 2000 метров, из которых на землю низвергались кратковременные, но сильные ливни. С Северной Атлантики надвигался фронт низкого давления, и над остальной Англией дождь лил как из ведра. Такая погода типична для этого очень влажного месяца июля.

    Летчики германских истребителей, чьи подразделения постепенно перемещались на аэродромы у побережья Английского канала, похлопывали в ладоши, чтобы не замерзнуть. К сапогам липла грязь, а посадочные полосы превратились в болото. Как в таких условиях выманить британские истребители для боя? А может, сражений не будет вообще?

    Похоже, этого никто не знал. Еще с конца Французской кампании большинство из них бездействовало, пока люфтваффе выжидало и наблюдало. Высшие круги надеялись, что Британия примет меры для прекращения военных действий. Как для бомбардировщиков, так и для истребителей это было периодом отдыха.

    Но были и исключения. Разведка доложила в полдень о крупном британском конвое у Фолкстоуна, который держал курс на Дувр. На командном посту командования бомбардировщиков «зоны Канала» полковника Йоханнеса Финка, состоявшего из переоборудованного омнибуса, поставленного сразу сзади мемориала в честь британского десанта 1914 года, зазвонил телефон. Соответственно по тревоге была поднята группа «Do-17», а также группа «Ме-109» для эскорта и еще одна «Ме-110».

    Задачей Финка было «закрыть Канал для вражеского судоходства». Все говорило о том, что конвою предстоят большие трудности.

    В 13.30 по британскому летнему времени несколько радарных станций заметили на экранах подозрительные группы самолетов, накапливавшиеся над районом Кале. Они не ошиблись, потому что в этот момент – в 14.30 по континентальному времени – II/KG 2 под командой майора Адольфа Фуша из Арраса встречалась с III/JG 51 капитана Ханнеса Траутлофта, которая только что взлетела из Сент-Омера.

    Одна эскадрилья истребителей взяла на себя задачу ближнего охранения «дорнье», а Траутлофт вместе с двумя другими эскадрильями занимал зону высотой от 1000 до 2000 метров, чтобы находиться в благоприятной позиции для атаки любых вражеских истребителей, которые нападут на бомбардировщики. И растянувшееся по высоте боевое соединение устремилось по прямой линии к английскому побережью: около двадцати «Do-17» и двадцать «Ме-109». Через несколько минут они увидели караван судов.

    С другого направления приближались тридцать «Ме-110» из ZG 26 подполковника Хута, тем самым доводя общее количество германских самолетов до семидесяти. Посмеют ли британцы принять вызов?

    Стандартное воздушное прикрытие для британских караванов состояло всего лишь из одного звена: на этот раз его представляли «харрикейны» 32-й эскадрильи из Биггин-Хилла. Согласно британским источникам, эта шестерка столкнулась с дополнительной трудностью: как раз перед этой решающей атакой они разделились, оказавшись в дождевом облаке. Когда первая группа из трех самолетов в конце концов вынырнула из облака, пилоты были поражены видом «волн вражеских бомбардировщиков, приближающихся со стороны Франции. Но, не устрашившись, „харрикейны“ набросились на них: трое против ста», как гласит британский отчет.

    В официальной истории Королевских военно-воздушных сил об этих боях в небе в июле 1940 года говорится следующее: «Вновь и вновь горстка „спитфайров“ и „харрикейнов“ отчаянно вступала в бой с соединениями из сотни и более германских самолетов».

    Против такого утверждения можно привести тот факт, что в течение этого периода единственным подразделением истребительной авиации, противостоявшим Англии над водами пролива, было JG 51 полковника Тео Остеркампа. Из-за плохой погоды и воздушных боев, в которых они участвовали, полетная готовность самолетов в его трех группах (капитанов Брустеллина, Маттеса и Траутлофта) упала до такой степени, что ему пришлось укрепиться четвертой (III/JG 3 капитана Кеница), чтобы сохранить боевую мощь в количестве шестидесяти – семидесяти «Ме-109». Такая скромная авиационная группа в дальнейшем должна была действовать со значительной осторожностью, чтобы не растратить свои силы до начала настоящего наступления на Британию. Только в последнюю неделю июля JG 26 (в которой капитан Галланд командовал группой) и JG 52 начали участвовать в битве над Каналом.

    Но вернемся назад, к 10 июля, к дате, которая рассматривается как начало Битвы за Англию. «Дорнье» из III/KG 2 подлетали к каравану, когда капитан Траутлофт вдруг заметил патрульные «харрикейны», летевшие высоко вверху: сначала три, а потом и все шесть. В этот раз самолеты противника не предпринимали попыток атаковать, но держались своей высоты, выжидая момента, чтобы ускользнуть от двадцати германских истребителей и атаковать бомбардировщики, находившиеся в нижнем эшелоне. В данном случае они представляли большую опасность, чем если бы очертя голову ринулись вниз навстречу своей гибели.

    Траутлофту приходилось не сводить с них взгляда. Если он завяжет бой или просто отгонит, то окажется в 40 милях от «дорнье», которые обязан защищать и благополучно привести домой. А может, именно этого и дожидались «харрикейны»: отвлечь «Ме-109», предлагая шанс на легкую победу, а другие истребители набросятся на бомбардировщики без всяких помех.

    За несколько минут «дорнье» прорвались сквозь зону зенитного огня, разгрузились бомбами на караван и спикировали до уровня моря, чтобы отправиться в путь домой. Но в эти самые несколько минут ситуация изменилась.

    Получив заблаговременное предупреждение от радарных постов, 11-я группа Королевских ВВС бросила в бой еще четыре эскадрильи истребителей: 56-я из Манстона, 111-я из Кройдона, 64-я из Кенли и 74-я из Хорнчерча. Первые две состояли из «харрикейнов», а вторые – из «спитфайров».

    «Вдруг все небо заполонили британские истребители, – писал в тот вечер в своем дневнике Траутлофт. – Сегодня нам придется попыхтеть».

    Теперь в небе было тридцать два британских истребителя против двадцати германских, и уже не могло быть и речи о том, что последние устоят. Строго говоря, Gruppe «Ме-110» надо бы тоже приплюсовать к германским силам, но как только «спитфайры» и «харрикейны» появились на сцене со всех сторон, все тридцать немецких истребителей образовали оборонительный круг. Их 7,9-миллиметровые пулеметы, огонь из которых вели штурманы, являли собой слабое защитное средство от атак более быстрых истребителей с хвоста.

    Поэтому сейчас все они носились по кругу, как цирковые лошади по арене, при этом каждый защищал тыл товарища с помощью своего фронтального вооружения: четырех пулеметов и двух 20-миллиметровых пушек. Вот и вся защита. Как истребителям дальнего радиуса действия, им полагалось защищать бомбардировщики. А сейчас, однако, они сохраняли этот магический круг и никак не влияли на исход сражения.

    В результате группа Траутлофта приняла на себя всю тяжесть боя, который быстро рассыпался на серию индивидуальных схваток. Радио ожило от возбужденных возгласов.

    Несколько «харрикейнов» вдруг ринулись вниз в головокружительном пике с высоты 5000 метров. Может быть, их подбили или, может, они просто пытаются удрать? А может, их целью являются бомбардировщики, направляющиеся в сторону дома над самой водой?

    По пятам за одним из них летел старший лейтенант Вальтер Есау, командир 7-й эскадрильи и на тот день один из самых успешных летчиков-истребителей Германии. У британского пилота было мало шансов на спасение, потому что в крутом пикировании «Ме-109» значительно быстрее. Есау уже отправил в море двух своих противников и вот-вот добился бы «хет-трика», как «харрикейн» завершил свое пике, врезавшись на полной скорости в германский двухмоторный самолет. Взрыв породил ослепительную вспышку, и горящие обломки, вращаясь, упали в воду.

    В разгар сражения Траутлофт сам несколько раз видел, как самолеты мчались вниз, оставляя за собой густой дым, но не мог с уверенностью сказать, были это свои истребители или вражеские. Но однажды по радио послышался знакомый голос его ведомого, старшего сержанта Дау, впопыхах сообщившего ему: «Я подбит, иду на вынужденную посадку».

    Траутлофт срочно послал эскорт для защиты ведомого, чтобы тот смог долететь до французского берега без помех – если вообще сумеет долететь так далеко.

    Дау, сбив «спитфайр», увидел несущийся на него «харрикейн». Самолет летел прямо на него, лоб в лоб и на той же высоте. Ни один из них не уступал ни дюйма, оба выстрелили из пулеметов одновременно, а потом на волосок избежали столкновения. Но если немецкая пулеметная очередь прошла слишком низко, то британский пилот (А. Г. Пейдж из 56-й эскадрильи) попал. Дау почувствовал, как самолет содрогнулся от мощных глухих ударов. Были попадания в мотор и радиатор, и он увидел, как отвалилась часть одного крыла. Двигатель сразу же заклинило, и из него вырвалась белая струя испарявшегося гликоля.

    «Температура охладителя резко подскочила до 120 градусов, – докладывал он. – Всю кабину охватило зловоние от горящей изоляции. Но мне удалось дотянуть планированием до берега, а там я совершил посадку на брюхо недалеко от Булони. Когда я выскакивал, самолет уже горел, а через несколько секунд взорвались боеприпасы и горючее».

    Еще один «Ме-109» совершил посадку на брюхо возле Кале, а его летчик, сержант Кюль, отделался только сотрясением. Это были единственные самолеты, потерянные III/JG 51, а пилоты остались живы. Со своей стороны они уничтожили шесть вражеских самолетов.

    И так шли день за днем, а небольшая часть люфтваффе совершила наскоки на Англию, имея очень ограниченные задания. Со столь малыми силами в своем распоряжении (бомбардировщики KG 2, две Gruppen «Штук» и свои истребители JG 51) полковнику Финку было разрешено атаковать лишь корабли в Канале.

    К концу июля полковник Остеркамп продемонстрировал все свои Gruppen JG 51 в нескольких полетах на большой высоте над Юго-Западной Англией. Но главнокомандующий британской истребительной авиации маршал авиации сэр Хью Даудинг не видел причин принять этот вызов. После тяжелых потерь, понесенных во Французской кампании и в Дюнкерке, он был рад каждому дню и каждой неделе, которые использовались для восстановления ударной мощи. В одном можно было быть уверенным: немцы придут, но чем позднее они это сделают, тем лучше. Тогда и придет время посылать против них эскадрильи, но не сейчас, чтобы ответить на эти булавочные уколы.

    – Почему он не дает нам ответить? – ворчали его пилоты, для которых эти облеты выглядели провокацией.

    Но Даудинг был непреклонен. Германская служба радиоперехвата доложила, что наземный контроль неоднократно требует от британских эскадрилий избегать сражений, если вражеские соединения состоят лишь из истребителей. Звучит предупреждение: «Бандиты на высоте 5000 метров над Северной Форландией, направляются в устье Темзы». А потом: «Возвращайтесь на базу – в бой не вступать!»

    Вначале Даудинг отказывался даже предоставлять эскорт для прибрежных конвоев, считая, что это – дело флота. Однако 4 июля атлантический конвой ОА-178 попал под бомбы двух Gruppen пикирующих бомбардировщиков из StG 2, которые могли обороняться лишь огнем своих корабельных пулеметов. Конвой потерял четыре корабля общим водоизмещением 15 856 тонн, включая вспомогательный зенитный корабль «Foyle Bank» (5582 тонны), а еще девять судов с общим тоннажем 40 236 тонн получили повреждения, притом некоторые из них – тяжелые. После этого Черчилль издал приказ, чтобы в будущем всем конвоям придавать неизменный патруль из шести истребителей. Эти патрули получали подкрепление, как только поступали сообщения о приближении германских соединений.

    Последовавшие за этим периферийные бои историками были названы «контактной фазой» Битвы за Англию, когда сама война была еще впереди. Когда девять десятых люфтваффе оставались на земле, немногие воевавшие летные экипажи постоянно задавали себе вопрос, какова цель всех этих действий. Неужели считается, что они одни смогут нокаутировать Англию?


    Так почему же люфтваффе не ударило в полную мощь по Британии, которая была парализована после Дюнкерка, и почему германская авиация была практически на земле даже три недели спустя после того, как Франция была повержена? Ответ в ретроспективе таков, что после изнурительной кампании на Западе ее соединения нуждались в срочном отдыхе. Им было необходимо восстановить свои силы и передвинуться на новые передовые базы. Надо организовать линии снабжения и привести в движение огромное количество новой техники до того, как люфтваффе сможет начать новое мощное наступление на Британию с надеждой на успех.

    Некоторые из командиров соединений, как бомбардировочных, так и истребительных, с неохотой соглашались:

    – Мы сидели почти без дела и не могли понять, почему нас не посылают в бой.

    Настоящие причины задержки, которая дала Британии крайне необходимую передышку в два месяца на построение своей обороны, лежат много глубже.

    Люфтваффе никогда не было в нужной мере оснащено для такого сражения просто потому (как это публично заявлял «фюрер и Верховный главнокомандующий»), что оно вообще не намечалось. Летом 1938 года Гитлер уверял Геринга, что «война с Англией совершенно исключена!». Полностью доверяя фюреру, Геринг созвал своих авиационных военачальников на решающее совещание в своей загородной резиденции Каринхалле. Присутствовали государственный секретарь Эрхард Мильх, начальник Генерального штаба Ханс Иешоннек и начальник технического управления Эрнст Удет.

    На этом совещании Битва за Англию была проигнорирована просто потому, что германская сторона считала, что она никогда не состоится. Поэтому было решено все авиазаводы, способные выпускать бомбардировщики, в дальнейшем перевести на производство только «Юнкерсов-88», благодаря их способности пикировать. Почему это решение оказалось столь важным?

    Хотя по боевым характеристикам новый самолет обещал превзойти существующие типы «Do-17» и «Не-111», он все еще оставался средним бомбардировщиком строго ограниченного радиуса действия. При всего лишь двух моторах от него нельзя было ждать чего-то большего. Как таковой, он был пригоден для военных действий против Польши и Чехословакии или даже Франции и других соседних стран, с которыми возможна война. Однако против островной Британии он был неприемлем.

    Первый начальник Генштаба люфтваффе генерал-лейтенант Вальтер Вевер лучше предвидел подобное развитие событий и еще в конце 1934 года вдобавок к имевшемуся среднему бомбардировщику ратовал за создание четырехмоторного «тяжелого бомбардировщика для дальних рейдов». По сути, он имел в виду Россию, но и с Британией тоже можно было воевать, имея такие «стратегические соединения бомбардировщиков», чей радиус действия простирался бы через Атлантику и позволял бы наносить удары с воздуха по британским морским транспортным артериям.

    Под давлением Вевера и «дорнье», и «юнкерсу» были даны контракты на разработку, и в начале 1936 года уже летало по пять прототипов четырехмоторных «Do-19» и «Ju-89».

    «Генеральный штаб, – объявлялось в то время, – возлагает огромные надежды на такое развитие». И вправду, имевшиеся 600-сильные двигатели делали такой крупный самолет каким-то недоразвитым. Однако время исправило ситуацию. А пока четырехмоторный бомбардировщик казался какой-то красивой мечтой.

    Но произошло несчастье. 3 июня 1936 года Вевер разбился насмерть у Дрездена, и вместе с ним был похоронен дальний четырехмоторный бомбардировщик. Еще не успел закончиться год, как Генштаб вдруг окрестил этот проект провалом: «Авиационная промышленность явно не в состоянии достаточно быстро поставить производство тяжелого самолета на конвейер, чтобы обеспечить им воздушные силы в необходимое время и при нужных боевых характеристиках».

    Этого не могла сделать ни одна другая авиационная индустрия мира. Даже «Летающие крепости», появившиеся над Германией в 1943 году, находились в стадии разработки в Британии и Америке еще с 1935 года. Но в Германии все должно делаться быстрее. Ее лидеры жаждали становления военно-воздушных сил быстро и по мановению волшебной палочки (изобилие бомбардировщиков, одну Geschwader за другой) так, чтобы у них в руках оказалось что-либо, способное побить все карты остального мира. И это было возможно осуществить только при наличии легких и средних бомбардировщиков. Только они должны скатываться с конвейера быстро и в больших количествах. Разве они не доказали свою цену в Польше, Норвегии, Голландии, Бельгии и Франции?

    Но теперь, летом 1940 года, люфтваффе очутилось на пороге совершенно иной кампании. И вдруг обнаружился большой просчет в вооружении авиации.

    Являвшийся ярым сторонником маленьких «Штук» в противовес тяжелым горизонтальным бомбардировщикам, Удет признавался, что никогда не думал всерьез, что с Англией (которую он называл «бардаком») может разгореться война.

    С технических позиций увеличение выпуска продукции было лишь полумерой. В середине тридцатых самолетные ангары появлялись в Германии как грибы после теплого дождя. В конкурентную борьбу включились фирмы «Дорнье», «Хейнкель», «Юнкерс», «Мессершмитт», «ФоккеВульф» и многие другие.

    «Люфтваффе требует… Люфтваффе заказало… Люфтваффе заплатит» – таковой была преобладающая атмосфера. С кульманов сходили все новые проекты самолетов, еще более быстрые, еще более скоростные. Если моторостроение не выдерживало темпа, на помощь приходила лучшая обтекаемость, лучшая аэродинамика. Началась гонка за международными рекордами, чтобы доказать более высокое качество своей продукции.

    Давайте вернемся назад на момент в воскресенье, 19 марта 1939 года, на аэродром фирмы «Юнкерс» в Дессау. Летчик-испытатель Эрнст Зейберт и авиаинженер Курт Хайнц стояли в ожидании перед своим «рекордным экспериментальным самолетом» «Ju-88V5» (пятый прототип). Возбуждение и лихорадочная активность были равны по накалу.

    В кругах международных экспертов ходили интенсивные слухи, что «Юнкерс» вот-вот выпустит новый «скоростной бомбардировщик». Ввиду того, что в то время люфтваффе стремилось выглядеть сильнее, чем было на самом деле, а блеф с бомбардировщиком имел удивительный политический успех, министерство авиации рейха в Берлине имело огромный интерес в укреплении этих слухов посредством проведения рекордных полетов под международной эгидой. Предыдущая попытка несколько месяцев назад позорно провалилась. Вмешалась плохая погода, отказал левый двигатель, и пилоту Лимбергеру пришлось совершить вынужденную посадку в гражданском аэропорту. Пока он заходил на посадку, его путь пересек пассажирский самолет, и, когда «Ju-88» наконец коснулся земли, в его распоряжении оставалась лишь половина всей полосы. Из-за высокой скорости приземления самолет врезался в ангар, и погибли и летчик, и его пассажир.

    Сейчас, 19 марта, попытке Зейберта и Хайнца предшествовала разведка погоды, результаты которой передавались по радио в Дессау. Наконец поступило сообщение: «Все в порядке. Настоятельно рекомендуем взлет». Вскоре после этого «Ju-88» пересек линию старта. Пилот и инженер напряженно следили за показаниями приборов, стараясь держаться как можно ближе к курсу, проложенному по карте, чтобы не потерять ни одной мили.

    – В такую погоду вы должны долететь до Цугшпитце за час, – сказал им перед вылетом главный летчик-испытатель Циммерман.

    Они управились за пятьдесят шесть минут, и Federation Aeronautique Internationale (ФАИ) официально зафиксировала новый рекорд для самолетов с 2-тонным грузом, равный 517,004 км/час (примерно 323 мили/час) на дистанции 1000 километров. Спустя три месяца та же самая машина побила рекорд Германии для дистанции 2000 километров.

    Рекорды – это прекрасно, если подходить реально, – но для бомбардировщика, который может обогнать вражеские истребители… Генеральный штаб люфтваффе отказался от этой мечты еще в 1937 году. Вместо модели, на которой отсутствовало вооружение, «Ju-88», как и «Do-17», был вначале оснащен единственным, стреляющим назад пулеметом «MG 15», затем пулеметов добавили. А вместо намечавшегося экипажа из трех человек пришлось утрамбовывать четверых в ограниченное пространство кабины. И наконец, согласно новой доктрине люфтваффе, машина должна быть способной атаковать, как пикирующий бомбардировщик.

    А посему вся конструкция должна быть усилена, для чего пришлось пожертвовать скоростью. И машина, которая начала сходить с конвейера, имела мало общего с рекордной моделью Зейберта «Ju-88V5». Разве что имя.

    И все равно власти возлагали на этот самолет преувеличенные надежды. Удет был полон оптимизма. В интервью с профессором Хейнкелем, который как раз тогда разрабатывал четырехмоторный «Не-177», он заявил: «Нам больше не нужен этот дорогой тяжелый бомбардировщик. Он поглощает слишком много материала. Наш двухмоторный пикирующий бомбардировщик будет летать достаточно далеко и поражать цели куда более точно. И вместо одного четырехмоторного, мы сможем построить два или три двухмоторных. Главное, чтобы построить много бомбардировщиков, которых хочет фюрер!»

    Расчетный радиус действия «Ju-88» был на грани фантастики, но это ожидание было обречено на скорое разочарование. На совещании, созванном после летних маневров 2-го воздушного флота, были оглашены следующие характеристики «Ju-88», в то время проходившего испытания в Рехлине: «Крейсерская скорость 270 миль/час, дальность 1100 миль, способен достичь 90 процентов попаданий в пятидесятиметровом круге».

    Эти невероятные цифры вызвали недоверчивый шепот среди присутствовавших командиров соединений «Do-17» и «Не-111». Но на это начальник Генштаба Иешоннек, подчеркивая каждое слово ударом костяшек пальцев, выкрикнул:

    – Эти качества в полной мере были продемонстрированы в Рехлине! Вы можете полностью полагаться на них!

    Может показаться странным, но нельзя уйти от факта: люфтваффе было не готово к войне против Англии. У них не было бомбардировщиков, с которыми можно было бы надеяться на победу. Имевшиеся бомбардировщики были тихоходными, уязвимыми и слишком легкими. Не хватало тяжелого бомбардировщика.


    На Духов день, 6 июня 1938 года, в 10.00 красный самолет связи «зибель» сделал круг над авиазаводами Хейнкеля в Варнемюнде на берегу Балтики и пошел на посадку.

    За штурвалом сидел генерал-лейтенант Эрнст Удет. Его самолет был хорошо знаком всему люфтваффе. Еще раз он покинул свой кабинет в Берлине с «ужасными кипами бумаг». Отвечая за техническое развитие люфтваффе, он считал, что будет лучше исполнять свои обязанности, лично испытывая каждый новый тип самолета, и воскресные визиты на заводы являлись для него установившейся практикой. Но на этот раз он был более пытлив.

    – Как дела с новой моделью? – сразу же спросил он профессора Хейнкеля.

    – Через несколько дней собираемся пойти на побитие рекорда, – сдержанно ответил промышленник.

    Ремарка была не без яда. Новая модель – это «Не-100», одноместный истребитель, который Хейнкель разрабатывал просто из желания доказать, что может построить истребитель, который будет лучше и быстрее, чем «Ме-109».

    В течение предшествующих двух лет техническое управление министерства авиации рейха после многих сравнительных испытаний «Ме-109» (официально «Bf-109») с его соперником, «Не-112», выбрало первый в качестве основного истребителя люфтваффе, несмотря на то что истребитель Хейнкеля обладал меньшим радиусом разворота и имел лучшие характеристики в плане наземного обслуживания. Единственным минусом было то, что «Не-112» был немногим медленнее.

    Обе машины предназначались для того, чтобы побеждать соперников не за счет маневренности, как раньше, а за счет скорости, что ветераны-истребители Первой мировой войны вначале воспринимали недоверчиво. У образцов был один и тот же двигатель, и между их летными характеристиками разница была небольшая. У «мессершмита» был более изящный фюзеляж, он был легче и конструктивно значительно проще. Более прочный, но аэродинамически безупречный «хейнкель» был тяжелее и обладал весьма сложной конструкцией.

    Выбор «Ме-109» произошел во многом благодаря его замечательным качествам при исполнении фигур высшего пилотажа, что особенно пришлось по душе Удету. Главный летчик-испытатель фирмы «Мессершмитт» доктор Герман Вюрстер продемонстрировал это в непрерывной серии спиралей без намека на штопор и благополучно вышел из пике, которое он начал с высоты 7600 метров. Это был не боящийся штопора и надежный в пикировании самолет, очень маневренный и легкий в управлении. Более того, его производство требовало меньше рабочих часов и материалов – важное соображение для Удета, желавшего добиться высокой производительности при выпуске самолетов.

    Однако Хейнкель не сдавался. Он всегда стремился создать самый быстрый самолет и показать «им» (властям предержащим).

    И вот на Духов день, 6 июня 1938 года, его час настал. Удет внимательно осмотрел новый «Не-100V2». Его контуры были еще более плавными, чем у «Не-112». Более того, он был оснащен двигателем «DB 601» фирмы «Даймлер-Бенц» мощностью 1100 лошадиных сил. Два года назад лучшие германские авиамоторы развивали мощность всего лишь 600 лошадиных сил, и первые модели германских истребителей-монопланов были вынуждены пользоваться британскими двигателями «Роллс-Ройс Кестрел». Поэтому новый мотор, который был установлен и на «Ме-109», являл собой важный шаг вперед.

    Но наиболее примечательным элементом было то, что привычный ковш радиатора полностью исчез из нижней части фюзеляжа. Избавившись от сопротивления воздуха, которое вызывала эта выступающая часть, конструкторы Хейнкеля позволили машине прибавить в скорости до 50 миль/час и соответственно заменили его испарительной системой охлаждения, помещенной в крыльях.

    Закончив осмотр, Удет, ранее уже летавший на первой модели, «Не-100V1», в Рехлине, обернулся к Хейнкелю и, подмигнув, спросил:

    – Как вы считаете, я смогу полететь на нем?

    Все вокруг затаили дыхание, но Хейнкель увидел в этом свой шанс. Неделями он готовил «Не-100» к рекордному полету по 100-километровому замкнутому маршруту. Если вместо молодого, никому не известного летчика-испытателя капитана Хертинга за штурвалом будет сам Удет, это наверняка произведет впечатление на техническое управление и истребителю Хейнкеля уделят серьезное внимание! Конечно же Удет может лететь, если этого пожелает. Как хорошо было известно Удету, на этот день была намечена попытка побития рекорда, а погода с каждым часом все улучшалась. Приведенные к присяге свидетели и секундометристы международной федерации, как и положено, были приглашены.

    Нынешний рекорд для самолетов наземного базирования, завоеванный для Германии в ноябре 1937 года Германом Вюрстером, составлял 610,95 км/час (около 380 миль/час). Конечно же он был установлен на «Ме-109» с тем же самым двигателем «DB 601», что и у «Не-100». Рекорд на 100 километров все еще принадлежал итальянцу Никлоту с его двухмоторной «бредой» модели «Ва-88» и равнялся 554 км/час (около 346 миль/час), и именно его Хейнкель намеревался атаковать.

    В четыре часа дня Удет вырулил на взлетную полосу, помахав рукой в знак благодарности, как обычно, за подсказки и советы, данные ему в последнюю минуту. Стартовая линия проходила по пляжу в Бад-Мюрице, а точка возврата – на аэродроме в Вустрове на расстоянии 50 километров, и скоро он был на маршруте. Машина прекрасно слушалась, была изумительно легка в управлении, и в ней почти не ощущалась ее действительная скорость. Скоро впереди себя он увидел черные клубы дыма. Это стреляла холостыми снарядами зенитная артиллерия в Вустрове, обозначая для него поворотную точку. Удет круто обогнул ее и меньше чем через десять минут после старта вернулся в исходное место и пошел на посадку.

    Секундометристы лихорадочно вычислили и получили 634,32 км/час или 394 мили/час. Старый мировой рекорд был превзойден почти на 50 миль/час. Хейнкель был особенно рад тому, что с тем же самым двигателем его самолет оказался быстрее «Ме-109». Ну и что Удет скажет по этому поводу?

    Удет не сказал ничего и совсем не проявлял общительности.

    Но Хейнкель не отставал.

    – Теперь я буду добиваться абсолютного мирового рекорда! – заявил он.

    – Угу, – хмыкнул Удет.

    Он оказался в неудобном положении. Как глава технического управления, он знал, что фирма «Мессершмитт» имеет те же намерения, но этого разгласить сейчас не мог. Люфтваффе уже выбрало «Ме-109» основным одномоторным истребителем, и ничто уже не заставит его изменить это решение. Следовательно, этот истребитель должен обрести в глазах публики репутацию самого лучшего и самого быстрого в мире. А тут поперек дороги становится Хейнкель со своим «Не-100» и бескомпромиссным стремлением создать свой еще более быстрый истребитель!

    Спортивный дух Удета подсказал ему оставить все как есть, несмотря на предчувствие, что люфтваффе не может себе позволить подобного соревнования между двумя самыми крупными в мире конструкторами. Получалось так, что с существенными затратами и совершенно независимо друг от друга эти две фирмы стремились к одной и той же цели: абсолютному мировому рекорду.

    С 1934 года он принадлежал итальянцу Франческо Агеллосу, который на гоночном гидросамолете «Макки С-72» достиг фантастической скорости 702,209 км/час (около 440 миль/час). Но вместо двигателя в 600 лошадиных сил, которым должны были тогда довольствоваться германские конструкторы, на его самолете имелось два мотора, которые развивали мощность свыше 3000 лошадиных сил. Естественно, самолет был специально сконструирован для этой цели и, несмотря на то что его поплавки вызывали значительное сопротивление воздуха, не был скован границами аэродрома при посадке и взлете. Рекорды, поставленные Мессершмиттом и Хейнкелем, были достигнуты обычными самолетами наземного базирования с серийными двигателями и главным образом за счет лучших аэродинамических качеств.

    Конечно, существовал предел, к которому могло привести одно лишь улучшение конфигурации самолета, и, чтобы побить рекорд Агеллоса, нужны были более мощные моторы. Для этого компания «Даймлер-Бенц» поставила обеим фирмам двигатели «DB 601R» повышенной мощности, которые, в отличие от обычной серийной мощности 1100 лошадиных сил, могли на короткий промежуток времени развивать мощность 1600–1800 лошадиных сил, при этом число оборотов двигателя увеличивалось за счет впрыскивания метилового спирта. Конечно, после одного часа работы в таком режиме двигателю придет конец, но от него требовалось проработать даже значительно меньшее время.

    Двигатель Хейнкеля, как и планировалось, поступил на его авиазавод в Росток – Мариенехе в августе 1938 года и тут же вызвал интерес у сборщиков. Никому не разрешалось близко подходить к нему. При коротком сроке жизни двигателя не допускались никакие предварительные испытания. Корпус «Не-100V3» пришлось испытывать с обычным серийным двигателем. Но в начале сентября все было наконец-то готово. Погода стояла благоприятная, свидетели и секундометристы из Federation Aeronautique Internationale расположились на 3-километровой полосе, которую самолет должен был пролететь трижды в обоих направлениях. Главный летчик-испытатель Хейнкеля, командир звена капитан Герхард Ницшке, втиснулся в узкую кабину. Хотя он только что оправился после аварии, которой закончился другой испытательный полет, он излучал уверенность. Аэродром был объявлен свободным для взлета, и самолет помчался вперед. Спустя несколько минут случилась трагедия.

    То, что произошло, отбросило Хейнкеля назад на шесть месяцев в его попытке завоевать мировой рекорд скорости. Ницшке не удалось убрать шасси: поднялась только одна нога, а другая застыла внизу в неподвижности. В таких обстоятельствах было очевидно, что придется отказаться от всяких попыток пойти на побитие рекорда.

    Но худшее было впереди. Когда Ницшке в конце концов приготовился к посадке, поднятая нога отказалась опускаться. Все это было недоступно пониманию, особенно если учесть, что корпус самолета был дважды проверен до последнего винтика ввиду особой миссии этой машины. Совершенно ясно, что посадка такого скоростного самолета на одном колесе невозможна. Пилот несколько раз пролетел на малой высоте над аэродромом, чтобы показать наблюдателям, в каком он оказался положении, но они это и так слишком хорошо понимали. Сам Хейнкель пытался знаками показать Ницшке, чтобы тот позаботился в первую очередь о собственной безопасности.

    В конце концов летчик заставил самолет круто набрать высоту, сдвинул крышку кабины и выпрыгнул из самолета. Хотя он и задел за хвост машины, парашют раскрылся. Самолет, которому были отданы месяцы напряженного труда, который был оснащен прекрасно настроенным мотором, врезался в поле и разбился на кусочки.

    Гибель «Не-100V3», вызванная случайной неисправностью одного из его механизмов, выставила на первый план работу соперничающей фирмы. Теперь профессор Вилли Мессершмитт получил шанс установить рекорд. Но и он столкнулся с трудностями.

    Для собственной попытки установления рекорда он построил принципиально новый самолет – «Ме-209». Его фюзеляж был меньше по размерам, более компактным и менее угловатым, чем у стандартного «Ме-109». Его чуть выступавший фонарь кабины располагался крайне далеко в хвостовой части фюзеляжа. Основной проблемой стала система охлаждения, ведь обычное охлаждение воздухом оказалось невозможным из-за сильного эффекта торможения, создаваемого радиатором. Попытка сконденсировать пар в крыльях так, как это делается в «Не-100», натолкнулась на проблему возврата конденсата в циркуляционную систему двигателя. Наконец Мессершмитт решил выпускать пар наружу и снабжать двигатель постоянным потоком охладителя. Это означало необходимость везти с собой 450 литров на каких-то полчаса полета.

    Самолет «Ме-209VI», пилотируемый доктором Вюрстером, поднялся в воздух 1 августа 1938 года незадолго до того, как «Не-100» врезался в землю в Варнемюнде. Мессершмитт в Аугсбурге подготовил еще два образца, которые должны были полететь соответственно в феврале и мае следующего года.

    Вдруг, в начале 1939 года, Хейнкель опять оказался в восходящей струе. За это время в испытательный центр люфтваффе в Рехлине было доставлено несколько новых образцов «Не-100», что означало, что их легко можно пустить в серийное производство. Однако вначале «Не-100 V8» должен был осуществить новую попытку побития мирового рекорда скорости.

    В марте 1939 года настало время для этой попытки. Корпус был опробован в полете с использованием особого двигателя «DB 601» c повышенной тягой. На этот раз за штурвалом был 23-летний летчик-испытатель Ханс Дитерле, а Хейнкель проложил на карте новый маршрут возле своего авиазавода в Берлин – Ораниенбурге, где погода была более стабильная, чем на штормовом побережье Балтики.

    30 марта в 17.23 Дитерле поднялся в небо для этого решающего полета, на этот раз не имея проблем с шасси. Четыре раза он промчался по маршруту, делая широкие круги над точками поворота с тем, чтобы не превысить расчетную высоту. Он приземлился через тринадцать минут после взлета. Выбравшись из кабины, сделал несколько сальто от восторга, убежденный, что побил рекорд.

    Последовал долгий и мучительный период ожидания, пока секундометристы занимались вычислениями, проверкой и повторными вычислениями. Только посреди ночи был объявлен результат: 746,606 км/час или 464 мили/час. После пяти лет итальянский рекорд 709 км/час был убедительно превзойден, и впервые в мире самым быстрым летчиком стал немец.

    Естественно, это был большой пропагандистский успех, но он вводил в заблуждение. На следующий день Берлин официально объявил, что «истребитель „Хейнкель Не-112U“ побил абсолютный рекорд скорости. Впечатление, что сейчас люфтваффе оснащено новым серийным истребителем, еще более усилилось, когда министерство авиации рейха, одолжив десяток „Не-100 D-1“, построенных Хейнкелем на свой страх и риск, перекрасило их под боевую эскадрилью и пригласило прессу для фотографирования их как „Не-113“». Но это ничего не изменило и в Битве за Англию этого типа самолета в наличии не было ввиду того, что побитие рекорда не повлияло на решение технического управления. Более того, чтобы укрепить престиж выбранного им самолета, германское министерство авиации страстно желало, чтобы рекорд Хейнкеля был превзойден Мессершмиттом.

    Всего лишь пять дней спустя, 4 апреля 1939 года, аугсбургская группа была уже почти готова, как произошло несчастье: летчик-испытатель Фриц Вендель во время подготовки к рекордному полету совершил вынужденную посадку, и самолет «Ме-209V2» развалился на части. Ученым-специалистам в «Даймлер-Бенц» удалось еще более повысить мощность двигателя «DB 601ARJ»: на короткие периоды он развивал до 2300 лошадиных сил. Было бы достаточно даже только приблизиться к этой величине на коротком испытательном отрезке.

    Дни проходили в ожидании благоприятной погоды. Несколько раз полет отменялся в последний момент. Наконец 26 апреля он был осуществлен. Выжав из машины все, что можно, Вендель сумел превзойти скорость Хейнкеля на каких-то восемь с половиной километров в час или одну пятую долю секунды на 3-километровом отрезке, установив новый рекорд, равный 755,138 км/час или 469,22 мили/час.

    Теперь органы пропаганды могли похвастаться, что в течение четырех недель мировой рекорд, доселе недоступный годами, был дважды побит двумя совершенно разными немецкими самолетами. И был использован старый трюк, чтобы посеять в мире тревогу, что новый рекорд был установлен на «Ме-109R» – самолете, которого не существовало в реальности. Утверждением, что рекорд установлен особой версией стандартного истребителя, создавалось впечатление, что серийная версия самолета будет не намного медленнее. Это означало, что «мессершмит» примерно на 100 миль/час быстрее любого иного истребителя в мире, а поэтому практически неуязвим!

    Конечно, в случае с «Ме-209» была всего лишь tour de force (демонстрация мощи): его максимальная скорость достигалась лишь на несколько секунд, снабжение охладителем длилось лишь полчаса, а срок жизни двигателя немногим превышал шестьдесят минут.

    И даже при таких обстоятельствах для Хейнкеля и его коллег потеря рекорда стала горькой пилюлей. Но, упорный как всегда, он не сдавался. Он был убежден, что, если бы испытания проходили в Баварии, то есть на 500 метров выше над уровнем моря при меньшей плотности воздуха, его машина была бы быстрее. Но люфтваффе его не принимало. Как только до Берлина дошли сообщения о новой подготовке Хейнкеля, главный инженер технического управления дал резкий отпор: «Мы ни в коей мере не заинтересованы в повторении каких-либо попыток побития рекорда… Мировой рекорд уже принадлежит Германии, и наращивать его по крупицам не стоит тех затрат. Я прошу вас воздержаться от каких-либо действий в этом направлении».

    Удет, лично встречавшийся с ним, открыто заявлял: «Ради бога, Хейнкель! „Ме-109“ есть и будет нашим основным истребителем. Просто нехорошо будет выглядеть, если какой-то другой истребитель окажется быстрее!»

    Поэтому все германское производство было нацелено на выпуск только одного типа. Несомненно, «Ме-109» был замечательным самолетом, а согласованность производственного процесса являлась достоинством в глазах тех, кто летал на нем и кто его обслуживал. Но что делать, если война затянется? В техническом управлении хорошо знали, что крейсерская скорость «Не-100» на добрых 30 миль в час выше, чем у «Ме-109», и что его шасси значительно прочнее, а потому намного легче при наземном обслуживании. Но эти преимущества отвергались со словами: «Нас истребители не волнуют!»

    В октябре 1939 года Хейнкеля ожидал сюрприз. Советская делегация из офицеров и инженеров объявила о своем желании посетить фирму и изучить «Не-100» с целью его приобретения! Связавшись с Берлином, он получил заверения, что визит разрешен. Министерство авиации рейха разрешило эту продажу новым друзьям Германии на Востоке.

    Русские пришли в восхищение от «хейнкеля» и быстро закупили все шесть оставшихся образцов, три готовых к постановке на конвейер «Не-100D» вместе с лицензией на производство, а также двенадцать «Не-112В» были куплены императорскими ВВС Японии и доставлены на Дальний Восток вопреки всякой блокаде.

    Но тут стало фактом то, чего никто не предвидел: война с Англией. А самый быстрый германский истребитель был продан России!

    «Не важно, – возражало техническое управление. – Мы все равно выиграем эту войну с „Ме-109“!»

    Если говорить о кампаниях в Польше, Норвегии и на Западе, это было справедливо. Но это была война с Британией, у которой имелись «спитфайры», и впервые германский истребитель столкнулся с равноценным соперником. «Спитфайры» были так же хороши в наборе высоты, более маневренны и чуть медленнее в пике. Над Английским каналом истребители Мессершмитта получили свое первое серьезное боевое крещение.

    К 16 июля 1940 года III/JG 51 капитана Траутлофта после ежедневных трепок, которые им задавали британские истребители, имела в своем составе пятнадцать пригодных к полетам «Ме-109» (из первоначальных сорока). Некоторые были сбиты, но многие получили попадания, или повреждения шасси, или поломки двигателей. Выход из строя «Ме-109» по боевым причинам был очень велик.

    Три дня спустя над Дувром истребители Траутлофта накинулись на британскую эскадрилью, которая в тот момент набирала высоту в плотном строю. Траутлофт насчитал двенадцать «Бултон Пол Дефайант»: новые боевые двухместные самолеты, чьи четыре пулемета, вместо тех, что стреляли вперед из крыльев, были установлены во вращающейся башне позади кабины пилота. В сравнении со «спитфайром», с которым вначале вступали в бой, если их было немного, «Дефайант» оказался не очень серьезным соперником для «Ме-109», и после первой внезапной атаки пять тяжеловесных машин, охваченных пламенем, врезались в море. В общей сложности немцы объявили об одиннадцати сбитых вражеских самолетах. Согласно британским источникам, потери составили шесть самолетов. В любом случае это был сокрушительный удар по 141-й эскадрилье, которую пришлось вывести из района канала.

    Хотя все германские летчики благополучно вернулись на свои базы, многие самолеты были серьезно повреждены, а на следующий день количество пригодных машин упало до одиннадцати – самая низкая величина за все время.

    И в этот момент Верховный командующий люфтваффе, которого повысили в ранге до рейхсмаршала, пригласил к себе командующих 2-м и 3-м воздушными флотами на последнее перед началом Битвы за Англию совещание. Геринг вел себя надменно.

    – Сражаясь в одиночку все эти недели над Каналом, – заявил он, – Jagdgeschwader 51 уже сбила сто пятьдесят вражеских самолетов – вполне достаточно, чтоб ослабить противника! Считаю, что, если в английском небе появятся все наши бомбардировщики… горстка английских истребителей не сможет их удержать!

    Ослепленный ранними успехами люфтваффе, рейхсмаршал недооценил своего оппонента. Предстояла тяжелая борьба, притом более долгая, чем рассчитывали даже пессимисты, и в конце концов бесславная.

    Наступление на Запад: выводы и заключения

    1. Первые несколько дней кампании на Западе наглядно продемонстрировали факт, что укрепления традиционного типа уже не могут устоять перед комбинированной воздушной и наземной атакой. После «размягчения» обороны усилиями люфтваффе форты были взяты танками и пехотой. Даже мощная укрепленная линия обороны на Мезе пала быстрее, чем ожидалось.

    2. Смелые предприятия, такие, как высадка воздушного десанта саперов на стратегическую крепость Эбен-Эмаель и на мосты канала Альберта, позволили временно парализовать врага, но требовали быстрого продвижения армии для подкрепления захваченных позиций. Легковооруженные подразделения воздушных десантников сами по себе были слишком слабы, чтобы развить достигнутый успех.

    3. То же самое применимо в отношении выброса парашютистов и высадки воздушных десантников в Голландии, где полной неожиданности добиться не удалось, поскольку о существовании такого рода войск стало известно после кампании в Норвегии. Оборона смогла подготовиться к противодействию против этого метода наступления, что привело к провалу десантных операций в районе Гааги. Потеря нескольких сотен транспортных самолетов, привлеченных в основном из тренировочных центров люфтваффе, разрушительно сказалась на процессе обучения персонала.

    4. Во Франции люфтваффе не только подготовило дорогу для быстрого продвижения бронетанковых корпусов, но и охраняло их протяженные неприкрытые фланги. Хотя и не имея опыта в борьбе с танками, соединения ближней поддержки и пикирующих бомбардировщиков смогли несколько раз отбить танковые атаки на эти фланги.

    5. Задача люфтваффе в Дюнкерке (помешать эвакуации британских и французских войск морем) оказалась для него слишком сложной. Необходимые условия для успеха: хорошая погода, передовые аэродромы, тренировка в точном бомбометании – отсутствовали. В течение девяти дней, пока шла эвакуация, люфтваффе действовало в полную мощь лишь два с половиной дня. Впервые горизонтальные и пикирующие бомбардировщики понесли тяжелые потери в боях с британскими истребителями, которые на этот раз взлетали со своих баз, относительно близких к местам сражений.

    6. Хотя в финальной части Французской кампании люфтваффе не имело особых проблем, ему нужно было отдохнуть и восстановить силы. Для немедленных атак на Англию оно располагало недостаточными силами. И что очень важно, требовалось создать необходимую наземную инфраструктуру в Северной Франции. Королевские ВВС использовали этот перерыв для укрепления обороны страны. Обе стороны готовились к надвигающемуся сражению.









    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх