• Финал
  • Уроки
  • Глава 10

    Сражение в Бельгии

    Эпизод в истории разведки

    Декабрь 1944 – январь 1945

    Верховный штаб союзных экспедиционных сил, 17 декабря 1944 г. – Коммюнике 253: союзные силы вчера отразили ряд контратак местного значения…


    Так началось сражение в Бельгии для американской общественности – тихо, незаметно, искаженное цензурой и завуалированное по соображениям безопасности. Но «контратаки местного значения» на самом деле были крупным прорывом, а в сыром Арденнском лесу и по узким грязным дорогам Бельгии в смятении стремительно отступали изумленные американские солдаты.

    От Моншау до Люксембурга, где живописные горы Шнее – Эйфель возвышаются на фоне дождливого неба, шатающийся колосс собрался с последними силами на 70 милях фронта, где сражались армии. Там не было «обычной сумятицы сражения», там не было спланированного отступления, там не было напора и отпора книжной тактики, но там была отчаянная попытка сильного удара и запоздалый ответ разбитых частей…

    Между Эйпеном и Мальмеди патруль 1–й армии останавливал офицеров и солдат, задавая им странные вопросы:

    «Кто подружка Микки Мауса?»

    «Кто такие «Дем Бамс»?»

    Дорога на Сен – Вит была забита от обочины до обочины кричащими солдатами и воющими машинами; у многих солдат на плече красовалась нашивка новой дивизии – голова свирепого льва. Они не останавливались на командные окрики и угрозы; они перекрыли дорогу и двигались бесконечными колоннами на запад, все время на запад, подальше от неумолимой уничтожающей силы, от Армагеддона… Кричащий майор, нарушающий субординацию и традиции, и испуганные полковники стремятся назад, бранясь и толкаясь, и своими танками пытаются пробить путь к фронту через сопротивляющееся им движение на дороге.

    Там, в этом районе, было много людей с отважными сердцами и сильными духом, но от Сен – Вита до Бастони дороги оказались забиты извивающимися колоннами военных автомашин, беспорядочно смешивающихся в общей сумятице. А леса кишели раздавленными и побитыми частями, солдатами с безумными лицами, серыми от истощения и потрясений, солдатами без оружия, без пушек, отступающими и разбитыми подразделениями. За отходящей американской армией, наступающей себе на пятки, в беспорядочном смятении идущей по петляющим дорогам через открыточные городки, за разбитыми подразделениями двигались танки и пушки нацистов, вставших на старый путь завоевания, на старую дорогу к победе. Они пробирались через Арденны в последней гигантской попытке во имя Фюрера и Фатерланда…

    Так, смертью и отступлением, начиналось сражение при Шнее – Эйфель, которое также называют Арденнским сражением или сражением за Выступ. Это была кампания, породившая много дискуссий. В ней американские солдаты представали как разбитыми и паникующими, так и одержавшими великолепную победу. Эта кампания изменила облик войны. Битва в Бельгии была, вероятно, величайшим одиночным сражением, с которым сталкивались американские солдаты, и в нем джи – ай Джо проявил всю презренную человеческую слабость и поднялся до беспрецедентных высот. Это было сражение, которое дорого обошлось Соединенным Штатам – большой кровью и временем, но от поражения маятник качнулся к победе…


    Крупная атака нацистов в Арденнах стала ошеломляющей неожиданностью. Думали, что с Германией уже почти покончено. Армии союзников захватила психология атаки. Наступательная сила противника игнорировалась.

    Несколькими месяцами раньше грохочущая волна, прокатившаяся через Францию, разбилась в крови и огне о границы Германии. Теперь волны завоевания больше не катились по земле быстрыми фалангами. Надежды союзников на победу в 1944 году не оправдались, но поднимающийся прилив союзной мощи медленно, но неизбежно переливался через рифы к останкам рейха.

    Еще была свежа память о Арнхеме, а Антверпен, осевший под бомбами, стал крупным портом снабжения.

    От покрытых снегом гор Воуж до моря, вдоль фронта протяженностью около 500 миль, три крупнейшие армейские группировки, насчитывавшие почти 70 дивизий, стучались в ворота Германии. 6–я армейская группа генерала Джекоба Л. Деверса (включавшая в себя также французских солдат) удерживала юго – восточные фланги. 12–й армейский корпус генерала Омара Н. Брэдли (9–я, 1–я и 3–я американские армии – крупнейшая группа армий, которую Соединенные Штаты когда – либо выводили на поле боя) вел сражение от Саара до Роера. А англичане Монти и канадская 21–я армейская группа, поддерживаемые американскими частями, продвигались к Рейну на севере.

    Впервые со времени «обманной войны» зимой 1939/40 года война велась на немецкой земле на западе, а на Восточном фронте русские армии прошли половину Польши и остановились на Висле, чтобы перегруппироваться для крупного наступления. «Крепость Германия» была под угрозой прямого нападения, а в начале декабря союзники дорабатывали планы крупного зимнего наступления на Рейн.

    1–я армия США под командованием генерал – лейтенанта Кортни Ходжеса удерживала около 120 миль фронта от Аахена до Люксембурга. 3–я армия генерал – лейтенанта Джорджа Паттона находилась на ее южном фланге, а 9–я армия генерал – лейтенанта Уильяма Симпсона – на севере. В декабре 1944 года три корпуса соединились вместе под командованием Ходжеса: 7–й корпус на севере пробирался к Роеру; 5–й находился в центре, двигаясь к дамбам, контролирующим уровень Роера; а 8–й, сильно растянутый, оставался на юге. Менее четырех дивизий удерживали 85 миль фронта в тихом секторе Арденн. Костяк американских сил сконцентрировался севернее и южнее Арденн для поддержки основных планировавшихся операций, а сектор Арденн с труднопроходимой местностью и ограниченной сетью дорог считался областью «спокойного отдыха» и удерживался подразделениями и дивизиями, изможденными и потерявшими много крови в «самой кровавой битве» под иссеченными соснами Хюртгенского леса. Это был слабо удерживаемый фронт, «лечебный санаторий американского командования» [1]. Но противник не мог атаковать, он зализывал раны, и ему нужно было время.

    Немцы были ранены, в этом не было сомнения. Их потери в ноябре по всему протяженному фронту от Голландии до Швейцарии составляли по численности четыре дивизии. Линию фронта заполняли продовольственные батальоны, тюремные части, пожилые и нестроевые солдаты, а также вновь созданные дивизии фольксгренадеров. Американская пропаганда в некоторой степени оказала свое воздействие. Судя по захваченным немецким документам, чувствовалось, что солдаты находятся в стрессовом состоянии. В конце ноября один немецкий полковник в 18–й фольксгренадерской дивизии разразился гневом в связи с тем, что шестеро его солдат дезертировали и сдались в плен.

    Он писал: «Предатели из наших рядов сдались врагу… Эти ублюдки выдали важные военные секреты… Лживые еврейские писаки грязно насмехаются над вами в своих брошюрах и пытаются переманить вас, чтобы вы тоже стали ублюдками. Пусть они плюются ядом! Мы стоим на защите границ Германии. Смерть и уничтожение всем врагам, кто ступит на немецкую землю. Что касается презренных предателей, которые забыли о чести, то вся остальная дивизия заверяет, что позаботится о том, чтобы они больше никогда не увидели свой дом и своих любимых. Их семьям придется искупить предательство. Судьба народа никогда не зависела от предателей и ублюдков. Истинный германский солдат был и остается лучшим в мире. За ним лежит недрогнувшая родина.

    Все окончится нашей победой.

    Да здравствует Германия! Хайль фюрер!» [2].

    В этих словах чувствуется нота безумного отчаяния загнанного в угол народа. Действительно, противник собрался, восстановился и геркулесовскими усилиями держался несколько месяцев до этого за «чудом Западного вала», как говорили немцы. И сейчас они сражались упорно, как почти всегда сражались немецкие солдаты.

    Но приближалось Рождество, и союзники атаковали. В 1–й американской армии «вся атмосфера была наполнена сердитым замешательством» в связи с продолжающимся сопротивлением немцев и нарушением планов; некоторые «кажется, серьезно считали, что немцам осталось нанести только один, последний удар».

    Но война редко идет по плану. Недаром Клаузевиц предупреждал: «Когда диспропорция силы настолько велика, что никакое ограничение нашей собственной цели не может обеспечить нам безопасность от поражения, или если вероятная длительность опасности такова, что крупнейшая экономия сил не может больше довести нас до цели, тогда все силы будут и должны быть сконцентрированы на одном отчаянном ударе… Тот, на кого сильно давят… будет считать величайшую отвагу проявлением величайшей мудрости и, возможно, призывать на помощь военную хитрость». Совет Клаузевица отчаявшимся хорошо сочетался с вагнеровской концепцией Гитлера, и первый акт сражения за Бельгию начался за несколько месяцев до великого наступления. Еще до наступления сентября, когда побитые армии рейха отступали через Францию, верховное командование Германии решило сгруппировать все вновь сформированные танковые и пехотные дивизии в новую наступательную армию. Процесс был остановлен, чтобы «забить бреши» в Западной стене, но 6–я танковая армия осенью медленно наращивала силы и численность.

    В конце октября офицер оперативного отдела верховного командования появился в расположении немецкой 7–й армии и тщательно изучил местность Шнее – Эйфель. Решение было принято. Удар «величайшей силы» и «военной хитрости» должен быть нанесен из западной провинции Рейнланд, где, как часовые, на границе Германии и Бельгии, стояли еловые, березовые и вечнозеленые леса и изрезанные горы Хое – Венн, Шнее – Эйфель и Арденны.

    А 6 ноября начальники штабов 7–й армии, 6–й танковой армии и 5–й танковой армии были созваны в штаб группы армий «Б» (под командованием фельдмаршала Вальтера Моделя), где получили кодированное распоряжение, которое гласило: «Военный потенциал Германии позволяет нам собрать все наши организационные силы и напрячь все усилия для формирования наступательных сил путем восстановления и полного переформирования 12–й танковой и танково – гренадерской дивизии, которые в настоящее время находятся на Западном фронте, а также около двадцати фольксгренадерских и двух воздушных дивизий. С помощью этих сил – последних, которые может собрать Германия, – фюрер намерен осуществить решающее наступление. Поскольку такая операция не привела бы к решающему успеху на Восточном фронте и поскольку подобная операция на итальянском фронте не может иметь решающего стратегического значения, он решил начать свою атаку от Западного вала. Успех этой операции будет зависеть главным образом от неожиданности; поэтому время и место этого наступления будет таким, чтобы полностью перехитрить врага. Учитывая ситуацию, время и погодные условия, противник вряд ли ожидает такого наступления незадолго до Рождества со стороны Эйфеля на фронте, который удерживается им очень слабо. Целью наступления станет Антверпен. Это лишит союзников очень важного пункта снабжения и вобьет клин между английскими и американскими силами. После достижения этой цели мы уничтожим британские и американские силы, окружив их в районе Аахен – Льеж к северу от Брюсселя. С воздуха операцию будут поддерживать несколько тысяч лучших и самых современных немецких истребителей, которые смогут обеспечить, по крайней мере временно, превосходство в воздухе. Первым, самым важным фактором будет НЕОЖИДАННОСТЬ, а затем СКОРОСТЬ…» [3].

    Немцы затеяли большую игру, и они это знали. Там, в Арденнах, открывался путь к великим завоеваниям 1940 года. К югу – Седан – Гэп, дорога в Париж и порты Ла – Манша. На севере и к западу – река Маас с ключевыми мостами, крупные склады и коммуникационные центры Льеж, Брюссель и, на туманном побережье, порт Антверпен [4]. Лесистая и холмистая местность, которая ограничивала мобильность, и погода – туманы, холодные дожди, снег и зимние морозы – должны были способствовать неожиданному наступлению. В области сохранялись только три главные боковые дорожные системы между севером и югом: Эйпен – Мальмеди – Сен – Вит – Арлон, Льеж – Айвайль – Хоуффалице и Айвайль – Хоттон – Марше – Жемей. Их блокирование помешало бы передвижению американцев, а ряд хороших дорог с востока на запад способствовали молниеносному продвижению немцев.

    Приготовления проходили под маской величайшей секретности, какой не было в военной истории. До последнего момента только нескольким высшим офицерам был раскрыт секрет, и каждый из них дал несколько клятв хранить его и принять казнь в случае нарушения клятвы. Из прифронтовых районов эвакуировали всех жителей с сомнительным прошлым. Солдаты эльзасской или другой ненадежной линии были выведены из передовых наступательных подразделений. Армии и корпуса меняли кодовые названия своих штабов (7–я немецкая армия называлась «Зимняя буря»). Все передвижения войск к району сбора осуществлялись по ночам, бесшумно. Передвижение машин запретили на расстоянии пяти километров от арденнского фронта. Большинство нацистских солдат не перебрасывали на позиции атаки до последних часов. Была подготовлена тщательно разработанная программа обмана противника. К середине ноября концентрация частей шла полным ходом, но первоначальную дату наступления – последний день ноября – пришлось отложить, поскольку 5–я танковая армия, которая должна была пробраться в стороне к югу и обогнуть сектор Аахена 15–й армии, застряла в тяжелых боях у Аахена и не успела подготовить солдат и транспорт.

    К концу ноября весь район между Западной стеной, Рейном и Мозелем был забит нацистскими солдатами, которые прятались в сосновых лесах, сторонились дорог, выведывали артиллерийские позиции американцев в Арденнах, готовились к сражению, которое должно было принести победу в войне.

    День «Х» или «О – Tag» был назначен на 12 декабря, но потом перенесен, так как не было необходимой плохой погоды. 11–12 декабря люди, предназначенные командовать окончательным наступлением Германии – командиры армий, корпусов и дивизий – собрались в Цигенберге возле Бад – Наухайма, в штабе верховного командования «Запад» фельдмаршала Карла Герда фон Рундштедта. Но выступал перед ними не фон Рундштедт, а сам фюрер. Он говорил бессвязно и напыщенно, но в его речи слышались холодная ярость и расчет, и он оставил у них чувство последней, безумной и отчаянной вагнеровской силы.

    Когда командующие выходили друг за другом, генерал Эрих Бранденбергер, седовласый, немного лысоватый, с круглым животом и «с роговыми очками, которые нарушали округлость его лица», провел короткий разговор с генерал – полковником Йодлем, шефом оперативного отдела верховного командования вермахта. Бранденбергер высказал свои сомнения относительно успеха наступления, если 7–я армия не получит снабжения, о котором она давно просила, – инженерное оборудование, материалы для наведения мостов, боеприпасы.

    «Йодль обещал оказать содействие, как это и сделала группа армий «Б», – объяснил Бранденбергер офицерам американской разведки после войны. – Но фактически в день начала атаки катастрофическое положение с инженерной техникой в 7–й армии не было улучшено ни на йоту».

    Меры секретности немцы соблюдали скрупулезно, однако некоторые признаки надвигающейся бури все же проявились.

    8–й корпус под командованием генерала Троя Миддлтона удерживал протяженную линию арденнского фронта. Немцы использовали район Эйфель – Арденны для испытания кровью и для обучения фольксгренадерских дивизий. Американцы знали, что число вражеских дивизий увеличилось с трех, которые обычно противостояли 8–му корпусу, до шести, и Миддлтону нужно было подкрепление. Генерал Омар Брэдли, командующий 12–й армейской группой, обсуждал возможность немецкого наступления в Арденнах с Миддлтоном, бригадным генералом Эдвином Л. Зибертом, начальником разведывательного отдела штаба 12–й группы, и с генералом Эйзенхауэром. Начальники разведывательных отделов по всему фронту следили за 6–й танковой армией Германии, о существовании которой было известно и которая, по последним сообщениям, находилась около Колони.

    Фоторекогносцировка также выявила активность противника позади фронта 8–го корпуса, включая размещение пушек, концентрацию войск, движение по железной и по обычным дорогам, некоторую концентрацию самолетов.

    За фронтом были замечены две моторизованные немецкие дивизии.

    Но в начале декабря закончилось планирование крупного наступления 12–й армейской группы на Рейн, и область Арденн очистили от всех возможных войск, чтобы усилить наши удары в другом месте. Ведь Арденны были не единственным слабо удерживаемым районом, союзники больше опасались того, что немцы могут двинуться через Эльзас в направлении Митца, а не в Арденны.

    Поэтому Брэдли и Эйзенхауэр преднамеренно согласились со знаменитым «просчитанным риском». Но его не рассматривали как крупную опасность. Американский фронт, хотя и потрепанный, и усталый, рассматривался как наступательный; «в умах как низших чинов на линии фронта, так и высшего командования в штабах было только наступление».

    Те, кто смутно предчувствовал грядущий ход событий, имели мало влияния. Для разведки подсчеты разных эшелонов командования создавали неразбериху, а столкновение характеров мешало согласованной работе в 1–й армии и между 1–й армией и 12–й армейской группой.

    16 декабря

    День, который должен был изменить облик войны, начинался мрачно после прерывавшегося «моросящего, пронизывающего до костей холодного дождя вперемешку со снегом и туманом».


    1–я армия США с тремя корпусами по фронту – 8–м – на севере, 5–м – в центре и сильно растянутым 8–м – на юге – удерживала около 120 миль фронта. 2–я и 99–я пехотные дивизии 5–го корпуса, последняя из которых была почти не знакома с войной, удерживали южный фланг рядом с 8–м корпусом, а 14–я кавалерийская группа (моторизованная) под управлением 8–го корпуса занимала промежуток между двумя корпусами.

    В секторе 8–го корпуса, где фронт удерживали солдаты, прошедшие через катастрофу Хюртгенского леса и до смерти уставшие от войны, или новые подразделения, которые еще не пролили кровь в сражении, ночь на 16 декабря прошла спокойно. На северном фланге корпуса, к востоку от Сен – Вита, 106–я дивизия, которая высадилась в Гавре 6 декабря и помогала 2–й дивизии, беспокоилась о своей артиллерии; только одна батарея занимала позицию с прикрытыми путями отхода.

    Но дивизия не принимала участия в боях, она заняла позиции, на которых два месяца находились ветераны 2–й дивизии; часть их оборудования была оставлена в вязкой грязи между фронтом и Гавром. Она получила «все в хорошем состоянии для ожидаемого наступления», но не подготовила позиции для передислокации. Было мало или совсем не было мин и дорожных блоков, и не хватало проволочных заграждений.

    К югу 28–я дивизия, истощенная и побитая в Хюртгенском лесу, «отдыхала» в «спокойном секторе». Ее три полка сильно растянулись на 27 миль перед Бастонью. 9–я бронетанковая дивизия, относительный новичок в войне, имела боевую группу на линии к северу от Эхтернаха и на крайнем южном фланге фронта 8–го корпуса, где фланг 3–й армии соединялся с 1–й армией около Люксембурга; 4–я дивизия, потери которой в боях среди сосен Хюртгена составили 4 053 человека [5], зализывала свои раны, пытаясь осуществить замены и забыть об ужасных мыслях, с которыми жили оставшиеся в живых. «Общим состоянием» на фронте 8–го корпуса было нечто вроде «шаткого перемирия» в духе «не тронь меня, и я не трону тебя». А измученные в сражениях солдаты были благодарны и такой короткой передышке.

    В 5:30 утра 16 декабря «вылезли все черти ада». Тяжелый сконцентрированный артиллерийский огонь обрушился на задние ряды 106–й и 28–й дивизий; 5–й корпус сообщил о сильном обстреле и «контратаках» противника. Сражение началось.

    Тревога прошла по километровым проводам к заспанному караульному офицеру в гостинице «Британик» в Спа, где находился штаб 1–й армии. Это было просторное, богато украшенное здание в стиле рококо. Раньше здесь размещался имперский штаб, из которого кайзер Вильгельм II и Гинденбург руководили кампаниями 1918 года.

    Около 8:00 десятки сообщений, передаваемых из всех частей фронтов 8–го и 5–го корпусов, показали, что «где – то что – то происходило, и, когда наступило утро и пришли другие сообщения, уже не было сомнений – это произошло».

    Командир 1–й армии генерал Кортни Ходжес, спокойный, обходительный, с мягким голосом, наладил связь со штабом верховного командования союзных экспедиционных сил в Версале и 16 декабря разговаривал с генералом Омаром Брэдли. Ходжес изложил Брэду ситуацию, сказал, что у него нет резерва, и попросил о передаче ему 82–й и 101–й военно – воздушных дивизий. Брэд согласился, но сказал, что об этом надо спросить Айка, поскольку дивизии оставались в резерве штаба верховного командования союзных экспедиционных сил.

    В Версале, куда генерал Брэдли прибыл из своего штаба в Люксембурге для участия в совещании насчет замен и для уточнения деталей предстоящего американского наступления, первые сообщения об атаке немцев повергли Айка, Брэда и их штабы в полное смятение.

    Реакция Эйзенхауэра была быстрой.

    Как только сообщения дали представление о силе и масштабах немецкого наступления, верховный командующий одобрил передачу двух военно – воздушных дивизий под управление Брэдли. Эйзенхауэр также распорядился о передаче 10–й бронетанковой дивизии от Паттона и 7–й бронетанковой дивизии от 9–й армии на фланги.

    Но в Шнее – Эйфель, где снег покрывал зелень сосновых лесов, тонкая линия американцев оказалась разорвана, и потрясенные солдаты частично стали отступать. Они знали только то, что немецкие серо – зеленые легионы широким потоком устремились на запад.

    Один из первых прорывов произошел на северном фланге 106–й дивизии, где механизированная 14–я кавалерийская группа удерживала отрезок фронта. Один эскадрон направлялся на помощь другому, когда ударили немцы. Противник быстро прошел через слабоукрепленную линию. В секторе царило смятение, и командующий офицер 14–й группы, действовавший без приказов, начал спешный отход. Позже ему пришли на помощь, однако ущерб был уже нанесен; северный фланг 106–й дивизии оказался широко раскрыт, и бушующая волна людей и машин хлынула на запад.

    Другой мощный прорыв произошел к юго – востоку от Сен – Вита. К ночи 16 декабря две полковые боевые части, 442–я и 432–я 106–й дивизии, были почти полностью окружены. Дивизионный командир генерал – майор Ален У. Джоунс, «размышляя вслух», пытался решить, стоит ли отводить полки дальше к Сен – Виту. Его сын был командиром батальона в 432–м полку, ставшем островом на пути германской агрессии, но на войне нельзя быть отцом. Генерал отвечал за 15 000 других солдат своей дивизии и за всю растянутую армию. Он медлил с приказами об отступлении.

    Весь фронт охватил дым войны; связь с передовыми частями прервался при быстром продвижении немцев. На дивизионных и полковых командных пунктах царила неразбериха. Вся армия действовала вслепую. В комнату оперативного отдела на командном пункте 28–й дивизии в Вильце выбежал генерал – майор Норман Д. Кота, командир дивизии. Он быстро переговорил с офицером авиации, посмотрел на военную карту и сказал: «Посмотрите, эти выродки пытаются прорваться в Валлендорф и создать плацдарм». Кота спросил о возможности произвести бомбардировку, но офицер авиации сказал, что уже поздно в этот день поднимать самолеты. Кота вышел из комнаты возбужденный и расстроенный.

    В ту ночь в Клевро командование, «усталое и встревоженное», уже пыталось сформировать дополнительную группу из отдыхающих солдат, отрезанных от своих частей. Немцы наступали быстро и большими силами, и за несколько часов командный пункт 110–го полка, размещавшийся в деревне, подвергся прямой атаке. Бельгийские женщины «плакали, кричали, стонали… Обстрел становился сильнее. <…> А ночь как бы разрывалась на части».

    Нацисты атаковали тремя армиями, в которые входили 19 дивизий, и еще по крайней мере 5 дивизий оставалось в резерве.

    Один корпус 7–й армии на юге атаковал в направлении Люксембурга, чтобы защитить южный фланг; а на севере фанатичная 6–я танковая армия СС под командованием Зеппа Дитриха продвигалась к Мальмеди, Спа, Вервье, Льежу и Антверпену, в то время как 5–я танковая армия ударила в центре в направлении Сен – Вита, Бастони, Намюра, Брюсселя и Антверпена [6].

    К ночи 16 декабря фронт 8–го корпуса был прорван, и противник глубоко проник за линию фронта между 5–м и 8–м корпусами. На 99–ю дивизию 5–го корпуса оказывалось сильное давление, а 2–я дивизия отражала атаки на флангах и с тыла.

    Немцы полностью выполнили первое из своих требований для достижения победы – «неожиданность». Она оказалась полной, как в тактическом, так и стратегическом отношении. Как выразился позже ветеран другой войны генерал Пэйтон Марч, противник прошел силами, равными населению Ричмонда в штате Вирджиния, на десятки миль, а мы об этом не знали.

    17 декабря

    Рассвет принес новые испытания; Рейнланд, Бельгия и дороги Франции сотрясались от боев гигантского сражения. На бесконечных милях за фронтами обеих сторон армии смешались в бешеном движении. За прибоем отходящих солдат и машин хлынула грохочущая волна немцев. Гитлер вновь был на марше, и от Моншау до Люксембурга жители маленьких городов и селений смотрели отчаявшимися, безнадежными глазами на отступающих американцев, опустивших свои усыпанные звездами знамена. Они плакали и рыдали или же в открытую радовались.

    Но повсюду в Сен – Вите и на других перекрестках дорог широкий прилив отступления встречали американские резервы, рвущиеся к фронту. Противоположные потоки движения, один из которых беспорядочно двигался на восток, а другой – решительно на запад, вносили неразбериху; движение путалось, застревало и переливалось на обочины дорог.


    Вверху через серое небо, дождь и туман прорывался рев машин. Роботы V–1 шли в небе к Вервье, Брюсселю, Льежу и Антверпену. Уверенный гул их моторов царил в небесах. Невидимые за облаками «всепогодные воздушные силы» наращивали усилия на флангах и в тылу армии. Внизу солдаты, позади которых раздавались разрывы снарядов и быстрые хлопки пулеметов, считали секунды, пока падали бомбы; затишье наверху в небе означало чью – нибудь смерть на земле.

    Солдаты бежали, не доверяя своим соседям. Несколько сотен немецких парашютистов «Kampfgruppe von der Heydte» (наступательной группы) приземлились ночью в районе Эйпен – Мальмеди. Перед ними была поставлена задача перерезать дорогу Эйпен – Мальмеди. Другие группы парашютистов были разбросаны по разным районам. Иногда пулеметы, стрелявшие из густых лесов, далеко за перемещающимся фронтом, поражали джи – ай за рулями их джипов [7].

    Неумолимая мощь немецкого наступления, многочисленные дивизии противника, высадка парашютистов и приказы, ставшие известными от взятых в плен немцев, рассеяли все сомнения: это произошло. Сражение стало местью.

    В приказе своим солдатам в тот день фон Рундштедт провозгласил: «Мы рискуем всем. Нам нельзя проиграть».

    Фельдмаршал Модель, командующий группой армий «Б», подтвердил: «Мы не разочаруем фюрера и фатерланд, которые подняли меч возмездия. Вперед, в духе Лейтхена (победа Фридриха Великого над австрийцами в Силезии в 1757 году)…»

    А генерал Хассо фон Мантойфель, командующий 5–й танковой армией, сказал: «Мы будем идти и днем и ночью, если нужно, сражаться все время… Вперед на врага и через него».

    Ответом стала крупнейшая и самая быстрая в военной истории США концентрация сил. 82–я и 101–я военно – воздушные дивизии были взяты из резерва союзных экспедиционных сил, и по всем нервным центрам и клеткам огромной машины пошли импульсы, которые должны были оживить весь Западный фронт. Атаки американцев прекратились по всему фронту, от затопленных равнин Голландии до покрытых снегом гор Восже. Паттон приготовился развернуться к северу; дивизии перестроились и двинулись к новым местам дислокации; военные инженеры строили дорожные преграды и создавали противопехотные и противотанковые минные заграждения. Войска во Франции и Англии из стратегического резерва начали продвигаться к воюющему фронту, а в Англии склады перешли на быстрый режим доставки снаряжения войскам. 17–й воздушно – десантной и 11–й бронетанковой дивизиям приказали отправиться во Францию. Даже некоторые службы Зоны коммуникации («с мягкими ногами»), которые никогда не слышали выстрелов, были отправлены на главные пересечения Мааса для защиты мостов от диверсий и против быстро продвигающегося противника.

    Фронт был бесформенным, таким же, как и тыл.

    Генерал Брэдли покинул верховный штаб союзных экспедиционных сил утром 17 декабря и отправился в передовой штаб 12–й армейской группы в Люксембурге. За собой в Версале он оставил обломки зимнего плана, но не отчаяние или страх. Война была шахматной доской; Айк и Брэд надеялись, что есть возможность обратить отвагу противника в его поражение.

    Но солдатам, которые сражались в своих окопах или брели, отступая по истоптанному снегу, об этом было неизвестно. Они жили в кошмаре хаоса.

    Возле Бюллингена танки и парашютисты противника глубоко проникли в район ответственности 99–й дивизии; Бутгенбах находился под обстрелом, и существовала опасность захвата противником крупного склада боеприпасов. В Вирцфельде 2–й дивизии пришлось быстро перейти от атаки к обороне. Штабные отделы командного пункта дивизии, почти полностью окруженные, сжигали документы, а клерки и штабной персонал организовали круговую оборону. Зенитные позиции в этом северном районе, которые составляли часть полка зенитной обороны против V–1, были разбиты противником. Некоторые орудия и оборудование оставлены артиллеристами. Смельчаки опустили стволы зениток и использовали их в качестве противотанковых и противопехотных орудий. Но в основном батареи отходили вместе с другими различными частями.

    «Пробка из людей и машин вокруг Хюннингена – Бюллингена усиливала сумятицу и препятствовала быстрым контрмерам».

    99–я дивизия, сравнительно новая в войне, «быстро ретировавшаяся в беспорядке», но собравшаяся с силами, и опытная 2–я усиленная дивизия, части которой смешались с 99–й, «провели одну из великолепных дивизионных военных акций» и, упорно сопротивляясь, отходили или стояли и погибали [8].

    Возле Мальмеди «Kampfgruppe Peiper», часть 1–й танковой дивизии СС, разбила охрану из 200 солдат батареи «Б» 285–го наблюдательного батальона полевой артиллерии. Американцев, среди которых был первый лейтенант Верджил П. Лэри – младший, согнали на поле у дороги. У них вывернули карманы и отобрали оружие. Небо затянули облака. Над головой пленных раздавался вой бомб, падающих на Льеж.

    Лэри и другие, раненные, но выжившие, позже вспоминали, что немецкий солдат в «командирском автомобиле поднялся и два раза выстрелил в группу невооруженных американских пленных. Пулеметы начали стрелять прямой наводкой, сначала убивая тех, кто не сразу упал на землю, а затем открыли беспорядочную стрельбу… Постепенно стоны прекратились».

    Но немцы были аккуратными. Несколько нацистских унтер – офицеров карательного взвода инженерного батальона 1–й танковой дивизии СС ходили среди тел, «стреляя в голову тем, кто проявлял признаки жизни. Если они сомневались, то пинали человека в лицо и смотрели, не исказится ли оно от боли» [9].

    «Сверхлюди» были на марше, и их не должны были заботить пленные…

    В результате наступления противник захватил склады, госпитали и все разнообразное имущество армии, втянутой в водоворот отступления. Госпитали были переполнены, врачи работали, не покладая рук, над окровавленными ранеными. Длинные ряды носилок ждали своей очереди.

    Сражение достигло кульминации возле Сен – Вита. Там находился командный пункт 106–й дивизии, точка концентрации всего движения людей и машин, отходящих оттуда, где некогда был фронт. Севернее 14–я кавалерийская группа, отходящая по приказу своего командования, почти полностью бездействовала. Ее части оказались разбросанными и разрозненными, но не противником, а в результате отхода; 87 из 99 офицеров и унтер – офицеров «никогда не стали жертвами сражения».

    В семи – восьми милях к востоку от Сен – Вита 442–й и 423–й полки 106–й дивизии – две трети боевой силы дивизии, от 8 000 до 9 000 американцев – были обойдены с флангов и фактически окружены возле Шенберга. «Радиосвязь с ними прерывалась. Еще дальше к югу ситуация оставалась «неясной». Преобладали слухи о танках «Тигр»; сохранилось ощущение неизбежной катастрофы».

    «СС – Б» (тактическая группа «Б») 7–й бронетанковой дивизии под командованием бригадного генерала Брюса Кларка с трудом продвигалась к Сен – Виту с севера на запад, чтобы заполнить брешь, удержать город, провести контратаку на Шонберг и оказать помощь осажденным и отрезанным полкам 106–й дивизии. Группа пробивалась с трудом. Время означало жизнь. Чтобы спасти окруженные полки, контратаку надо было осуществить до вечера 17 декабря.

    Но дороги из Визалма в Сен – Вит заняли отступавшие. Очевидец сообщал: «Там идет пустой 2,5–тонный грузовик, там другой 2,5–тонный, но с двумя – тремя солдатами (большинство из них без головных уборов и полуодеты), затем, возможно, инженерный крановый грузовик или бронемашины, потом несколько артиллерийских тягачей, один из которых тащит пушку, затем несколько командирских машин с офицерами (до полковников включительно). Двигалось все, что можно было увезти с фронта. И водители, и те, кого они могли с собой взять.

    Порядка в этом не было, и это не было похоже на военных. Неприятное зрелище – мы видели, как бегут американские солдаты» [10].

    Танки и грузовики тактической группы «Б», двигавшиеся к Сен – Виту, попали в пробку, замедлили ход и, в конце концов, остановились совсем.

    «Безумствующий майор использовал свои 30–тонные танки, чтобы очистить дорогу для продвигающихся вперед резервных сил, но это была почти бесполезная попытка. Сидевшие в машинах бежали с фронта, обезумев от страха, совершенно потеряв рассудок. Майор приказал командиру группы прокладывать дорогу, даже если придется разбить или переехать через отступающие машины и их водителей, и не обращать внимания на звание любого бегущего, кто может помешать» [11].

    Но одна группа продвинулась только на три мили за два с половиной часа. Из – за перекрытой дороги были обречены на смерть два изолированных полка 106–й дивизии.

    «Там, в Сен – Вите, произошла одна из крупнейших трагедий; американские солдаты бежали и, убегая, заполонили дороги, по которым шли подкрепления, не дав этим подкреплениям вовремя прибыть на место и провести контратаку, чтобы спасти 422–й и 423–й пехотные полки» [12].

    Но не все было так катастрофично. Во многих районах отважные солдаты стояли на своих позициях и погибали. Возле Сен – Вита старший сержант из артиллерийской части, отступающей на запад, увидел двигающиеся в обратном направлении танки группы «СС – Б», выпрыгнул из своего джипа, забрался на башню танка и закричал: «Я пойду с этими проклятыми танками. Они знают, как воевать, и, черт возьми, я пошел в армию, чтобы воевать, а не бежать!» [13].

    Оказалось и много других, кто вступил в армию, «чтобы воевать, а не бежать». Небольшая группа военных инженеров, солдат 291–го инженерно – саперного батальона, упорно держалась у дорожных преград возле Мальмеди. 2–я дивизия с помощью подкреплений крепко схватила противника. Немецкие парашютисты, сброшенные между Эйпеном и Мальмеди, были разбросаны по обширной территории сильным ветром, потеряли много оружия, не смогли удержать важную дорогу и были уничтожены или взяты в плен. Хорошая погода на некоторых участках фронта помогала наблюдательным пунктам нашей артиллерии и воздушным силам.

    Но более важно оказалось то, что немцы уже запаздывали [14]. Они выполнили одно требование для достижения успеха – «неожиданность», но вторым важным фактором была «скорость». Задержки там и тут, вызванные волей и храбростью солдата, могли сорвать весь план нацистов.

    А задержки были – в Моншау, в Мальмеди, в Бутгенбахе, в Сен – Вите. Парашютисты напрасно ожидали, что части 2– го танкового корпуса СС прорвутся и соединятся с ними до 17:00 17 декабря. А 7–я немецкая армия на юге, которая должна была удерживать южное крыло, уже сообщала о значительном американском сопротивлении в различных укрепленных районах (особенно в секторе 4–й дивизии, чьи солдаты произвели «неизгладимое впечатление» на противника) и о задержках из – за недостатка оборудования для наведения мостов. «Ценное время, драгоценный момент неожиданности были упущены».

    К полуночи этого дня 60 000 солдат и 11 000 машин 3– й армии двинулись на поддержку 1–й армии США.

    18 декабря

    Американский джип, управляемый англоговорящими, захватил далеко за линией фронта патруль 1–й армии. Захваченные немецкие документы раскрыли весь масштаб операции «Грайф» («захват») – части немецкого плана наступления, в которой использовались немецкие солдаты, переодетые в английскую форму, с американскими знаками отличия и военными удостоверениями.

    Специальная тактическая группа противника, используя захваченные американские машины, оружие и знаки отличия, была сформирована как 150–я танковая бригада, с целью действовать после прорыва в качестве передовой части 6–й танковой армии СС. Захваченные документы подтвердили расчеты полковника Монка Диксона (1–я армия) в том, что эти подразделения – часть новой попытки, призванной способствовать неожиданности и быстроте нападения.

    Но крепкая американская оборона от Моншау до Мальмеди и в Сен – Вите предотвратила прорыв на этом важном северном секторе, а начальник отдела тыла и квартирмейстер 1–й армии, напряженно работая, проявили чудеса снабжения, организовав передвижение грузовиков, складов продовольствия и боеприпасов к западу от Мааса. Группы снабженцев иногда отходили с последними грузами, когда немецкие танки оказались уже в нескольких сотнях ярдов от них, а часть складов разрушили немцы.

    Солдаты «Einheit Stielau» из 15–й танковой бригады, используя от 30 до 50 американских джипов, перерезали провода за американскими линиями, распространяли слухи, направляли движение американцев по неверному пути, вели разведку для передовых танковых отрядов. Одна или две такие группы достигли Мааса и проникли на окраины Льежа. Удостоверения личности «Einheit Stielau» были безупречными, знаки отличия и форма – отличными. Неординарная защита против неординарного нападения оказалась импровизированной. Некоторые нервные военные полицейские на бензохранилищах и складах сначала действовали, а потом уж задавали вопросы; фосфорная бомба, обнаруженная в топливном баке подозрительной машины, стала абсолютной преградой для ее дальнейшего продвижения. Но кое – кто из них не терял головы и вместо пароля спрашивал, например, имя последнего чемпиона мира или столицу Рой – Айленда.

    Инфекция страха, которую все люди ощущают в моменты сильнейшего напряжения, распространилась по Парижу и начала растекаться по миру. Отто Скорцени, «шпион, саботажник, убийца», пресловутый похититель Муссолини и Хорти, спланировал операцию «Грайф», а теперь командовал ею. Его портрет со шрамом от сабли вскоре появился на плакатах в сотнях бельгийских городов и деревень и в Париже, где ходили слухи о вражеском заговоре с целью убийства Эйзенхауэра. Усиленная военная полиция была начеку…

    В верховном штабе в Версале французская делегация, зараженная вирусом страха, выразила недоумение тем, что верховный штаб союзных экспедиционных сил еще «не упаковался».

    Этот день стал днем кризиса. Нацисты упорно наступали.

    Но мобилизация продолжалась. Англичане прекратили концентрацию сил для наступления на Рейнланд, часть дивизий перебросили к западу от Мааса, британский корпус находился к югу от Брюсселя. Эйзенхауэр приказал Деверсу расширить фронт, удерживаемый его армейской группой, и перейти к обороне. Паттон принял командование войсками 8–го корпуса севернее Выступа и подготовил свою армию к продвижению на север. Корпуса и дивизии перебрасывались в новые области, линии снабжения пересекались друг с другом. Более 11 000 машин 3–й армии бесконечным потоком шли в Бельгию; 57 тонн карт арденнского сектора отпечатали и распределили среди 13 дивизий. И, подобно молодому Локинвару, 82–я и 101–я воздушные дивизии, тяжело идущие после ночных маршей из своих лагерей отдыха с запада, находящихся в 100 милях, достигли соответственно Вербомонта и Бастони.

    На севере, где Люксембург сотрясался от выстрелов орудий, город спасло упорство 4–й дивизии и подкрепления 10–й бронетанковой дивизии; южное «плечо» не дрогнуло.

    Вдоль северного плеча Выступа 2–я и 99–я дивизии отбивали настойчивые атаки противника; 30–я дивизия двинулась на позиции Мальмеди – Ставелот; сплоченная группировка оперативных сил заполнила бреши.

    В Спа «дворцовая охрана» в штабе 1–й армии вышла на поле боя, когда танки с ревом шли по долине Амблев и стучались в ворота 1–й армии. Цензоры, клерки, военная полиция, повара, булочники и штабной персонал, вооруженные автоматическими винтовками, карабинами, противотанковыми ружьями и гранатами, дали последний бой. Одни погибли, других ранили, но по счастливому случаю, который так часто перевешивает чашу весов на войне, офицер воздушной артиллерии, летевший в самолете связи над переполненными дорогами, заметил бронетанковую колонну немцев, идущую от Ля – Гляйце. Над ним в низкой облачности с видимостью всего несколько сотен футов летел истребитель Р–47. Майор в своем самолете «навел» истребители – бомбардировщики на цель. Самолеты вынырнули из низких облаков. Поврежденная колонна нацистов, в которой горело несколько машин, в замешательстве повернула у пригорода Спа и направилась к Стоумонту. Но в Стоумонте в спешке собранный из различных машин танковый полк нанес им новый удар. Самолеты выныривали с небес в Стоумонте и Ставелоте, и, когда на землю опустилась темнота, петляющие дороги в долине Амблев были заполнены сгоревшими остовами нацистских грузовиков и танков и искореженными телами людей, попавших в жестокую бойню.

    Это была проверка, но проверки было мало. В Амблеве, Спа, Сен – Вите и в ряде других городов ночь разорвалась диким ревом. Небеса стали красными от горящего топлива и фейерверка рвущихся снарядов. Это горели склады, подожженные отходящими войсками.

    В штабе 1–й армии уныние было таким же сильным, как туман. Утром в этот критический день большинство штабов переместилось в сторону от танков, подальше от неумолимой силы – в Шодфонтен на Маасе, недалеко от Льежа. Когда американцы отходили, бельгийцы плакали. Исчезли портреты Рузвельта из витрин магазинов. В ту ночь оставшиеся солдаты 1–й армии несли караул смерти, ожидая сообщения из Шодфонтена о завершении перемещения. Генерал Ходжес, выглядевший постаревшим, измученным и серьезным, ожидал в Спа вместе с генерал – майором Уильямом Б. Кином, начальником его штаба, усталым, но очень крепким и хладнокровным. Рев бомб, падающих на Льеж, моторы немецких самолетов, которые шли низко в темноте, качали шторы затемнения в гостинице «Британик», а гулкие хлопки полевых орудий и более звучные выстрелы пулеметов доносились с воюющего фронта, теперь уже на подступах к Спа.

    В помещении начальника отдела разведки, где, вернувшись из Парижа, сидел и ждал полковник Диксон, зазвонил телефон полевой связи. Это был (подполковник) Боб Эванс, начальник отдела разведки «Сражающейся первой» дивизии. Он докладывал с позиций возле «горячего угла» в Бутгенбахе, который дивизия заняла после форсированного марша.

    «Генерал хочет, чтобы вы знали, что мы на месте, – весело сказал Эванс, – наша артиллерия находится там, где мы хотели, мы вгрызаемся. И если вы направите нам в ближайшие четыре или пять часов 50 копий карты области масштабом 1:50 000, то мы получим их к утру. Завтра мы дадим этим выродкам из СС хороший урок».

    Это сообщение не было слишком значительным, но оно поддержало штаб: «Сражающаяся первая» была на своих позициях, северное плечо Выступа укреплялось. Быстро возведенная дамба из американских тел и машин заставила отступить немецкие силы с севера и северо – запада от жизненно важных Льежа и Антверпена и направить их узким каналом на запад. Поэтому Ходжес, Кин, Диксон и верхние эшелоны штаба 1–й армии обрезали телефонные провода, вышли в темную ночь к воющим бомбам и плачущим бельгийцам и направились по дороге отступления в Шодфонтен. Их мрачные мысли немного рассеялись…

    Но только на время.

    Фронт был бесформенным. Там и тут нацисты обходили преграды и рвались на запад.

    В Бастони генерал – майор Трой Миддлтон, командующий 8–м корпусом, говорил бригадному генералу Тони Маколиффу, временному командующему 101–й воздушно – десантной дивизией: «Были крупные прорывы… определенно, что некоторые мои части, в частности 106–я и 28–я дивизии, разбиты».

    …Погибли люди, разбиты части…

    Вокруг Сен – Вита 7–я бронированная дивизия с частями 9–й пыталась наступать, но это была смешанная часть, стоявшая на пути немцев. Часть 7–й артиллерийской дивизии уже увязла в дорожной пробке возле Визалма, другие части перемешаны и состояли из многих разрозненных подразделений. В одном небольшом полку у полковника оказались солдаты из 14 разных частей. Начался тяжелый бой, но сейчас не было и мысли о контратаке. Янки с трудом удерживали Сен – Вит, важный город на пересечении дорог. Стратегия была целесообразной и простой: надо заткнуть там, затем в другом месте, удержать и погибнуть. Для маленьких людей и маленьких подразделений такая стратегия, основанная главным образом на готовности сражаться, не могла принести успеха. Но генерал Кларк из «СС – Б» знал своих людей. Это были крепкие «танки» крепких подразделений; и их, и 100 000 других джи – ай вскоре охватила ярость гнева, когда узнали о кровавой бойне в Мальмеди.

    Но это была оборона, а не нападение, и далеко отсюда, где – то в Шнее – Эйфель, два или три полка 106–й дивизии, отрезанные и окруженные, погибали медленной смертью.

    Рано утром 18 декабря два полка – 422–й и 423–й – получили по рации приказы из штаба 106–й дивизии атаковать и «уничтожить» вражеские силы, находившиеся за ними в Шонберге, и отойти на запад по дороге Шонберг – Сен – Вит. Приказ был смелым, но запоздалым и нереальным. 16 декабря или даже утром 17–го это казалось еще возможным, но сейчас стало слишком поздно. 106–я дивизия в последние два дня подвергалась атакам 19–й фольксгренадерской дивизии, 62–й фольксгренадерской дивизии, частей 116–й танковой и других подразделений. 106–я сейчас была рассеяна и потрясена, а окружение 422–го и 423–го полков почти завершено. Они находились под тяжелым, но прерывающимся огнем артиллерии, сдерживали атаки и даже провели несколько контратак местного значения. В ночь на 17 декабря 2–й батальон и 422–й полк обернулись на север, чтобы встретить угрозу с фланга. Солдаты замерзли, промокли и хотели спать, у них не хватало боеприпасов и продовольствия, а рядом с ними на земле стонали раненые.

    Транспортные самолеты направлялись к ним с грузами в течение двух дней, но вскоре этому помешала погода. (Странное, однако, «алиби» для отрезанных солдат, поскольку над Шенбергом и осажденными полками погода оставалась ясной. 17–го, 18–го и 19 декабря в небе находились как немецкие, так и американские самолеты [15]).

    Два обреченных полка вышли в поход по бездорожью утром 18 декабря, избегая встречи с идущими вперед немцами в лесах и на пересеченной местности Эйфель. Но все пошло не так, как надо, с самого начала. Командный пункт 106–й дивизии, находившийся в нескольких милях от изолированных полков и имевший с ними плохую связь, только по рации пытался восстановить дистанционный контроль над отступлением. Кроме того, ни Кавендеру (полковник Чарльз Кавендер, командующий 423–м полком), ни Дешено (полковник Джордж Дешено – младший, командующий 422–м полком) не было передано командование на поле боя.

    «Кавендер не хотел брать на себя командование без приказа, а Дешено, очевидно, не собирался добровольно встать под начало Кавендера, что привело к несогласованности. Оба командира лишь в общих чертах знали о планах друг друга, а позже днем связь между двумя колоннами стала плохой или совсем отсутствовала» [16].

    Полковые подразделения смешивались друг с другом или отрывались от основной массы, и лишь отдельные группы сделали той ночью привал в лесу. А 423–й полк уже натолкнулся на сильное сопротивление, его 3–й батальон, сошедший с нечеткого маршрута, потерял контакт и связь с полковым командным пунктом. Атака на Шонберг и отход к Сен – Виту были дважды обречены на неуспех еще до их начала.

    Фронт продолжал двигаться к западу перед отходящими солдатами, так как немцы не остановили свой марш, а час кризиса уже бросал тень на весь мир.

    19–е и 20 декабря

    Кризис продолжался. Удар нацистского наступления не прошел даром.

    19 декабря в «Игл мэйн» (штабе 12–й армейской группы) в Вердене прошла торжественная встреча высших чинов. Там были Айк, и Брэд, и главный маршал авиации сэр Артур Уильям Теддер, заместитель верховного командующего, а также Деверс и Паттон, главные офицеры их штабов. Паттон был тогда главным человеком, и он это знал. Он и его сотрудники прибыли к зданию штаба в трех джипах. Паттон быстро вошел, медленно отдал честь, снял свою шинель со спокойной решительностью, чтобы показать всем свою великолепную форму, и сел с края длинного стола. Остальные собрались вокруг него, а затем пристально стали вглядываться в военную карту. Генерал Брэдли спросил офицера отдела разведки: «Что это такое, черт возьми?!»

    Он указал на красную стрелку с надписью «20 немецких танков», приколотую на карте в 10–12 милях от Намюра, намного дальше к западу, чем об этом сообщалось в предыдущих рапортах о перемещениях нацистов.

    Офицер отдела разведки не знал, что ответить; пока он докладывал, напряжение в конференц – зале возрастало. Когда офицер снял красную стрелку с карты и сказал, что это была ошибка, генерал Брэдли глубоко вздохнул, обернулся к одному из своих офицеров, лукаво улыбнулся и сказал: «Вот так так».

    Генерал Айк посмотрел на хмурых людей, стоявших перед ним, и открыл совещание, объявив: «Я хочу видеть только радостные лица».

    Эйзенхауэр предложил свой план: Деверс должен расширить фронт на запад и взять часть войск у 3–й армии Саара; 3–я армия должна перебросить два корпуса на север и двинуться на южный фланг немецкого Выступа; позже Выступ необходимо атаковать с севера 1–й армией; в других местах фронта союзники должны держать оборону.

    «Сколько времени тебе понадобится, Джордж, чтобы повернуть эти дивизии на север и атаковать?» – спросил Айк, отметив, что подходящей датой для контрудара было бы 23 декабря.

    Паттон, который уже подготовил некоторые планы и передвинул часть солдат, приосанился и сказал: «Я могу сделать это к 22–му, Айк».

    «Это было бы хорошо. Я не хочу, однако, чтобы атака была разрозненной. И, Брэд, я надеюсь, что правый фланг станет крепким».

    Совещание в Вердене подтвердило и осуществило самое быстрое в истории американской армии изменение главных планов и, следовательно, перемещения войск. Эти несколько слов привели в действие миллионы людей, горы военных грузов, породили чудеса тылового обеспечения…

    В ту ночь в верховном штабе союзных экспедиционных сил генерал Эйзенхауэр позвонил по телефону в штаб 21–й армейской группы в Бельгии. Он поднял фельдмаршала Монтгомери с постели и сказал: «Монти, я хочу, чтобы вы приняли командование всем, что здесь есть».

    «Вы хотите, чтобы я командовал всем?»

    «Да, всем к югу от Живе».

    «Хорошо, очень хорошо, я возьмусь за это».

    Эйзенхауэр рассказал Монтгомери о планах атаки 3–й армии и сказал, что смена командования окажется эффективной, а позже, в этот же день, подтвердил свои слова в письменной форме.

    Позднее Айк вызвал Брэдли и рассказал ему о своем решении поставить всю 1–ю армию, находящуюся к северу от прорыва немцев, и 9–ю американскую под начало Монтгомери. Брэдли это не понравилось, но Эйзенхауэр указал на то, что тактический штаб 12–й армейской группы Брэдли находился не в центре, а в Люксембурге, возле одного плеча немецкого Выступа. Он отметил, что Брэдли правильно решил, оценив политическую и психологическую ситуацию, не отправлять штаб на запад, а оставить его на месте. Телефонная связь между Люксембургом и штабом 1–й армии в Шодфонтене в Бельгии была нарушена в результате наступления немцев и стала обходной и затрудненной из – за немецкого Выступа. Айк заверил Брэда в том, что его решение – временная и чрезвычайная мера, вызванная прежде всего проблемами связи.

    Лишь на следующее утро 20 декабря премьер – министр Черчилль позвонил Эйзенхауэру по телефону и спросил: «Зачем вся эта смена командования?»

    Премьер – министр был обеспокоен и встревожен, не столько оттого, что узнал о сложившейся ситуации, а из – за смены командования. Он рассматривал это как признак серьезности положения. Эйзенхауэр, однако, разубедил его, и беседа закончилась одобрением его действий Черчиллем.

    В 13:00 20 декабря Монти, обернутый медвежьей шкурой, с собственной продуктовой коробкой и термосом, появился в своем зеленом «роллс – ройсе» в расположении штаба 1–й армии в Шодфонтене. «Великий человек» уже приказал 30–му британскому корпусу, расположенному западнее Мосса, удерживать центральную линию фронта от Льежа до Лувена с переправами через реку. Он также послал предыдущей ночью около полдюжины молодых офицеров штаба для сбора точной информации о положении на дезорганизованном фронте. У генерала Ходжеса был завтрак, приготовленный для Монти, но генерал отказался от него и (как вспоминает Ирис Карпентер в книге «Не женский мир») сжевал свои бутерброды и выпил свой чай, в то время как штабные офицеры 1–й армии стояли вокруг и испытывали неудобство. Затем Монти вытащил мелкомасштабную карту района и, игнорируя хорошо обозначенные крупномасштабные американские настенные карты, изложил свои соображения.

    Первым желанием Монти было привести в порядок поле боя, и он предложил отвести войска от «горячей точки» в Бутгенбахе к северному плечу для укрепления линий между Моншау и Мальмеди. Лица штабистов 1–й армии нахмурились, а Ходжес стал вежливо возражать. Такой отход расширил бы основание немецкого Выступа и свел на нет жертвы 1–й, 2–й и 99–й дивизий, которые удерживали район. Кроме того, была только одна дорога на севере через болота к Эйпену, и отход в таких условиях мог стать катастрофой. Монти не стал в тот день настаивать на своем, но позже вернулся к своему плану и даже предложил (но вновь безрезультатно), чтобы 5–й корпус отошел назад до Вервье.

    Американской 9–й армии на севере было приказано расширить свой фланг и взять на себя часть фронта 1–й армии, как это сделал Деверс с 3–й армией на юге, а 7–й корпус Сражающегося Джо Коллинса был освобожден для возможного контрнаступления в направлении угла Выступа.

    101–я воздушная дивизия окапывалась вокруг Бастони и хорошо воевала. Восемнадцатый воздушный корпус под командованием Мэтта Риджуэя передвигал войска для блокирования северной части реки Амблев, а 82–я воздушная дивизия действовала вокруг Вербомонта. Сен – Вит удерживали «сражающиеся шуты» 7–й бронетанковой дивизии при поддержке различных подразделений, перемешанных так, как вряд ли еще когда было на войне. Крупнейшая мобилизация шла полным ходом. Северное и южное плечи Выступа были прочно привязаны к району Моншау – Бутгенбах и к Эхтернаху. Немецкое наступление шло по узкому каналу на запад в направлении Мосса, но дальше от Льежа и Антверпена.

    От Сен – Вита до Бастони фронт все еще был «жидким»; Сен – Вит лежал на дне кармана, Бастонь фактически окружена, а дороги заполнены измученными, шатающимися солдатами, уходившими от своих разбитых частей.

    А вдали отсюда, в Эйфеле, где в лесах лежали застывшие тела, два потерянных полка 106–й дивизии вели свой последний бой. Попытка 19 декабря выбить противника из Шенберга и прорваться к американским линиям через дорогу Шенберг – Сен – Вит провалилась. Атаку не скоординировали; части двух полков стреляли друг в друга. Некоторые роты 422–го полка держались некоторое время возле Шенберга, но у стрелков осталось всего по несколько патронов, большинство пулеметов замолчали, а артиллерийская поддержка отсутствовала.

    «[Мы] не могли идти ни вперед, ни назад.

    Немцы медленно приближались, спереди и слева от нас стреляли тяжелые пулеметы, а справа – пушки. У нас ничего не осталось, кроме ручного оружия; не было продовольствия, лекарств, одеял. С последними дело обстояло совсем плохо, потому что к востоку от нас из оврага постоянно раздавались крики раненых, а без бинтов и одеял мы ничего не могли поделать. Мы только могли оставить их лежать в крови и лихорадке с чертовски жалобным взглядом в глазах. Я накрыл одного из них своей шинелью. Когда все закончилось, я вернулся туда, чувствуя себя подлецом, но ему уже было ничего не нужно. Положение казалось безнадежным» [17].

    Полковник Дешено сдался с большей частью 422–го полка 19 декабря. Основная часть 423–го полка попала в плен в тот же день. Одни держались до ночи следующего дня, другие дольше. Но там, в Эйфеле, два полка были разбиты. Многие погибли или пропали навсегда [18]. Немцы объявили о тысяче взятых в плен и о том, что они разбили 106–ю дивизию, а немецкий лейтенант возле Сен – Вита восторженно записал в своем дневнике: «Идут бесконечные колонны пленных; сначала – около сотни. Половина из них – негры. Позже – еще тысяча человек. Наш автомобиль застрял на дороге. Я вышел и пошел пешком. Фельдмаршал Модель сам управляет движением. (Он – незначительного вида маленький человек с моноклем.) Вот что происходит. Дороги запружены разбитыми американскими машинами, автомобилями и танками. Проходит еще одна колонна пленных. Я насчитал более тысячи человек».

    А лейтенант Мартин Опиц из 1–й роты 295–го фолькс – гренадерского полка отметил:

    «Все наши наступающие части подбирают американские машины и становятся моторизированными. Это подобно громадному потоку, который доказывает силу Германии и силу немецкой организации. Кто бы мог ожидать такой немецкой атаки перед Рождеством? Все в приподнятом настроении, особенно пехотинцы» [19].

    21 декабря

    День и ночь, ночь и день продолжается жестокое сражение.

    Склады снабжения передвигаются бесконечными потоками в тыл. Мосты Мосса подготовлены к уничтожению. Седьмой корпус снят с линии реки Рур. Он начал двигаться в направлении Выступа, когда командующий корпусом генерал Коллинс приказал быть готовым к «наступлению на юг, юго – восток, восток или северо – восток».

    Нацистов постепенно оградили, но фронт оставался «жидким» на западе, наступление продолжалось, немецкие танки пробирались к Моссу, и противник с яростью ударил по северному плечу.

    Первая дивизия отбила тяжелые и длительные атаки возле Бутгенбаха, предпринятые силами 12–й танковой дивизии СС; жизненно важное «плечо» оставалось крепким.

    Восемьдесят четвертая дивизия, прекрасное боевое подразделение, которое первым заткнуло горлышко Выступа, двинулась в «пустоту» возле реки Урт с широко раскрытыми флангами, но получила приказ удерживать линию Марше – Хоттон – 12–мильный фронт с окопами «в 150 ярдах друг от друга» – «любой ценой».

    На южном плече Выступа немецкая 7–я армия вывела из строя в первые пять дней 2 000 человек, но сопротивление американцев оставалось в большинстве случаев упорным и решительным. Американцы защищали города и не давали немцам пользоваться дорогами.

    «Немецкие дивизии обладали силой, достаточной для быстрого, ограниченного прорыва, до тех пор, пока не остановились, чтобы подавить сопротивление в деревнях и городах, – комментирует Коул. – Сила для точечного проникновения исчезла, когда немцы обошли центры сопротивления в деревнях» [20].

    Атака Паттона созревала; 3–й корпус 3–й армии после резкого поворота на север уже обосновал свой командный пункт возле Арлона. Потрепанные части 8–го корпуса теперь находились под командованием Паттона; шесть новых пунктов снабжения с 235 000 продовольственных пайков и 300 000 галлонов бензина были созданы возле Лонгви; дороги вокруг южного плеча от Люксембурга до Арлона и на десятки миль от портов снабжения во Франции кишели тысячами машин. Молниеносные переброски Джексона Каменной Стены и чудеса снабжения теперь отошли в век бензина.

    Старый Кровь и Отвага чувствовал себя очень уверенно. «Я собираюсь бросить 3–ю армию к 1–й армии», – объявил он, и новости о его предстоящем наступлении воодушевили усталых защитников Сен – Вита. Один старший сержант сказал: «Черт возьми, мы должны это сделать, если идет Джорджи!» [21].

    Но другие язвительно замечали: «Ну да, его отвага и наша кровь!»

    Генерал Ходжес отправил секретное письмо с инструкциями для всех корпусов 5–й армии, оптимистично заявив: «Атака противника притупилась и замедлилась…

    Противник дорого заплатил за победы местного значения, которые он одержал в последние несколько дней, планы его главных атак были расстроены. <…> Ему не удалось захватить крупных складов, чтобы продолжать наступление. Своей игрой – «все или ничего» – он подарил нам возможность разбить его и завершить войну в кратчайшие сроки».

    Но оптимизм оказался преждевременным для джи – ай на фронте, на которых сильно давили.

    Сен – Вит и Бастонь были лишь островами, окруженными поднимающимся приливом вражеского наступления.

    В Бастони последнюю дорогу к Нойфшато отрезали нацистские танки. Тони Маколифф и его солдаты из 101–й воздушно – десантной дивизии, а также боевая группа 10–й бронетанковой из странной смеси солдат, отставших от своих подразделений, были готовы к историческому моменту. В этот день они получили приказ из 8–го корпуса «удержать линию Бастони любой ценой».

    В Сен – Вите узкий коридор в тыл был еще открыт, ему не давали закрыться тела и храбрость парашютистов 82–й воздушно – десантной дивизии молодого Джима Гейвина. Но бои носили беспрецедентно жестокий характер; в Шено на плавной реке Амблев, вода которой была белой от снега и красной от крови, парашютисты в рукопашном бою взбирались на немецкие полугусеничные машины и ножами убивали нацистов.

    В Сен – Вите дела обстояли плохо. Там 7–я бронетанковая дивизия с частями 106–й, 9–й бронетанковой и другими подразделениями стояли как скалы с 17 декабря, но маршруты снабжения оказались прерваны, боеприпасы истощались, а число потерь росло.

    Рота Б 87–го кавалерийского разведывательного батальона была отрезана ночью восточнее Сен – Вита, когда немцы упорно рвались вперед, чтобы захватить этот важный город на пересечении дорог. Старший сержант Л.Х. Ладд вернулся назад с 50 солдатами роты, которая «пересекла линию фронта 17 декабря в составе шести офицеров и 136 солдат».

    Это был день Сен – Вита.

    Это был план «великого удара» фон Рундштедта по захвату Сен – Вита, перед которым он застрял более чем на четыре дня; это была его «всеобщая» атака с целью разбить силы, которые мешали его танковым передовым отрядам (они уже были в Ставелоте, почти подошли к реке Салм на севере, оставаясь на значительном расстоянии за Хойффальце на юге) соединиться с широким фронтом [22].

    Фон Рундштедт задал 7–й бронетанковой дивизии «работу», и 38–й пехотный батальон дивизии принял на себя всю ее тяжесть в день распятия Сен – Вита.

    «Немцы продолжали наступать, несмотря на то, что мы быстро уничтожили их передовые отряды.

    Были использованы все пулеметы, которые выпускали длинные очереди и увеличивали число жертв. Но то там, то здесь вспыхивали огонь и дым (разрыв не был слышен из – за общего шума), когда какой – то немец подбирался близко и бросал гранату в расчет пулемета или выпускал ужасный фаустпатрон (противотанковый реактивный снаряд). Один пулеметный расчет, который осыпал смертельным градом фронт, был разбит противотанковым фаустпатроном, который попал в ствол между затвором и дульным срезом. Пулеметчик с оторванным наполовину лицом упал на пулемет, у заряжающего оторвало руку по плечо и практически снесло голову, а командира расчета отбросило в сторону на 15 футов, и он лежал без движения.

    Солдаты проявили себя великолепно, их огонь не прекращался… [но] всегда были другие немцы, и другие, и еще больше других немцев» [23].

    Танки «Тигр» наконец прорвались, и к ночи 21 декабря 38–й батальон нашел своего Вагалла. «Из 670 человек, которые утром заполняли линию фронта справа от Шонбергской дороги, к 23:00 осталось примерно 185. Остальные убиты или тяжело ранены» [24].

    Сен – Вит оставили, но западнее города была восстановлена линия фронта, и пушки янки контролировали перекрестки дорог. Гитлеровские легионы проливали кровь и встречали смерть у бастионов американской отваги.

    Так было на многих участках фронта. В развалинах поражения и катастрофы зарождалась сила духа.

    Солдаты, отставшие от своих подразделений, продолжали продвижение в тыл. Они шли усталые, с серыми лицами, но там и тут в десятках, в сотнях мест солдаты из разнообразных подразделений спонтанно или под руководством какого – нибудь паладина в хаки формировались в мрачные боевые группы, которые сражались с оружием, попавшим им под руку.

    История всех этих подразделений никогда не будет написана. Некоторые из их лидеров никогда не будут прославлены, так как картина происходившего была слишком обширной, чтобы выделить отдельный кровавый бой. Там были такие – и вероятно многие, прижатые мощью нацистского наступления, – кто сражался до конца и остался неизвестным, без почестей и славы.

    Из таких людей сформировалась «Команда Снафу», куда вошли 600 отставших солдат из 9–й бронетанковой и 28–й дивизий, сражавшихся у Бастони.

    Из такого же героического материала создались «Оперативные силы Джонс» и подразделение «Команда Стоун», которая вошла в эти силы.

    Подполковник Стоун «находился в Гуви с 250 солдатами разных частей, включая артиллеристов, интендантов, инженеров и сигнальщиков, которых ему удалось собрать. Он организовал оборонительную позицию и сказал: «Ради Бога, другие могут бежать, но я остаюсь здесь и буду держаться любой ценой».

    «Оперативные силы Джонс» 7–й бронетанковой дивизии, названные так по имени их командира, приняли группу бесстрашного подполковника Стоуна и за несколько дней стали удивительно сплоченным подразделением, которое умело и успешно, что не всегда бывает в специальных силах, охраняли южный фланг 7–й бронетанковой дивизии [25].

    Из таких людей, стойких и решительных, с мрачным юмором, которые могли напевать: «Это армия, мистер Джонс, здесь нет личных комнат и телефона», из таких людей в этот и последующие дни складывался дух победы.

    И он распространялся и проникал в армию…

    22 декабря

    С этого дня настоящая битва переместилась на запад. В ходе сражения фронт постоянно растягивался к Моссу, когда противник, сдерживаемый в попытке прорваться из Выступа к северо – западу в направлении Вервье, Спа и Льежа, намеревался обойти 1–ю армию с запада.

    В эти последние дни фон Рундштедт бросил лучшую часть четырех немецких дивизий в район Моншау – Бутгенбах и к Элзенборн – Ридж и убедился, как они в смятении отошли, оставив за собой изувеченные тела погибших, которые отметили максимальный уровень прилива немецкого наступления. Германский генерал теперь перешел от бессмысленной атаки на «плечо» к военным хитростям и уловкам. Он двинул 2–й танковый корпус СС, бывший до этого в резерве, на запад для наращивания немецкого наступления между долинами рек Урт и Амблев.

    Но Сен – Вит, находившийся далеко за волной немецкого наступления, еще был под защитой американских пушек. Он стоял как скала на пути быстрой атаки немцев. Оборонявшиеся солдаты отступили, но организовали круговую оборону, которую разбивала лишь одна второстепенная дорога для отхода на запад.

    К северу от них немецкие части попали в карман у Ля – Гляйце; к западу 8–й корпус быстро собирал свои силы возле Марше с целью провести контратаку и заткнуть горлышко бутылки пробкой.

    И в этот день покинутый и грязный немецкий герой, ковыляя на замерзших ногах, был захвачен южнее Эйпена. Полковник фон дер Гейдте, ветеран Крита, некогда принадлежавший к обществу Карнеги и командовавший парашютистами, которые были сброшены 17 декабря, признал провал своей миссии.

    Покрывавший землю туман немного поднялся, и американские самолеты начали прокладывать воздушные маршруты. Несмотря на применение нацистами новых реактивных самолетов, охота американцев над переполненными дорогами Эйфеля и Арденн оказалась удачной.

    На суше танки использовали «башмаки», но все же скользили и буксовали на ледяных дорогах. Джи – ай, у которых не было зимних маскировочных костюмов, стали надевать одежду в обратном порядке: сверху было белое нижнее белье. Обувь и галоши пропускали снег, началось обморожение стоп. Американская армия плохо подготовилась к ведению зимней войны.

    Но в тот день уже наметилось дыхание победы. Джорджи начал свою атаку с юга, а 3–й корпус вонзил нож в живот немецкого Выступа. На флангах немецкого проникновения действовала артиллерия; сконцентрированный огонь разбил несколько немецких атак; благодаря новым взрывателям неконтактного действия снаряды разрывались прямо над окопами противника со сверхъестественной точностью [26].

    А в Бастони горстка людей, которой был отдан приказ удержать город «любой ценой», стояла насмерть.

    В тот день в 11:30 четыре немца вышли с белым флагом к передовым позициям 326–го пехотно – планерного полка. Немецкий капитан сказал: «Мы – парламентеры».

    Среди усталых отважных парашютистов, гордых своими прошлыми успехами, быстро распространился слух, что немцы получили сполна и хотят сдаться – загнанному в ловушку и окруженному гарнизону!

    Но на самом деле все обстояло иначе. Немцы пришли требовать капитуляции американцев.

    22 декабря 1944 г.

    Американскому командующему в окруженном городе Бастони:

    Удача на войне переменчива. Теперь силы США в Бастони и около города окружены сильными немецкими бронетанковыми войсками. Другие немецкие бронетанковые части пересекли реку Урт возле Уртвилля, выступили маршем и достигли Сен – Юбера, совершив обход через Хомпре – Сибре. Тилле – Либрамон находится в руках немцев.

    Есть только одна возможность спасти американских солдат от полного уничтожения – достойная сдача окруженного города. Чтобы обдумать это предложение, вам предоставляется два часа начиная с момента вручения этого ультиматума… Приказ об обстреле будет отдан сразу по истечении двухчасового срока.

    Все тяжелые потери среди гражданского населения в результате артиллерийского огня не соответствовали бы хорошо известной американской гуманности.

    Германский командующий


    Письменное требование немцев о капитуляции передали на командный пункт генерала Маколиффа в Бастони. Узнав о содержании послания, Тони Маколифф рассмеялся презрительным смехом и сказал: «О, идиоты».

    Это стало ответом немцам.

    Немецкие парламентеры не поняли.

    Американский офицер перевел. «Черт, – сказал он презрительно. – Идите к черту.

    И я скажу вам кое – что еще, – добавил он. – Если вы продолжите атаку, мы убьем каждого чертова немца, который попытается прорваться в этот город».

    23 декабря

    Этот день оказался очень холодным, сильный снег покрывал тела убитых.

    На северном плече немецкие войска бездействовали. Кровавые попытки атаковать Элзенборн – Ридж и очистить путь на Льеж прекратились, и 5–я и 6–я танковые армии двинулись на запад.

    Сен – Вит, «место пересечения пяти главных дорог и трех железнодорожных линий», еще защищали союзные пушки, но недолго. Мужественная оборона района уже на много дней задержала планы наступления нацистов. 21 000 солдат, побитых и дезорганизованных, удерживала натиск 87 000 немцев, сначала в городе, а затем на его западных высотах [27]. Но наступил конец. Немецкие танки прорвали круговую оборону. Мощная взрывчатка, которую подкладывали под гусеницы танков солдаты, идущие на верную смерть, гранаты, которые они бросали на башни танков, противотанковые ружья, стрелявшие в упор, – все это увеличило потери танковых сил противника, но не остановило его.

    В послании фельдмаршала Монтгомери командующему 7–й бронетанковой дивизией и другими приписанными к дивизии частями генерал – майору Р.У. Хасброуку содержался приказ об отступлении:

    «Вы выполнили свою задачу – и хорошо. Теперь пришло время отходить» [28].

    Время пришло, пришло давно. Решение оказалось полностью оправданным. Потрепанные защитники Сен – Вита, у которых не осталось продовольствия и боеприпасов, в течение шести дней вели кровавые бои с частями восьми немецких дивизий, они были на самом краю – на дне глубокого кармана восточнее реки Салм, откуда оставался только один выход.

    Но они вновь совершили невозможное, осуществив, вероятно, самый сложный маневр в военных операциях: дневной отход перед лицом сильно превосходящих сил противника. Отход, который был ограничен одной дорогой.

    Дивизионный штаб находился под обстрелом немецких 88–миллиметровых орудий, а артиллеристы из 440–го батальона полевой артиллерии оказались вынуждены сражаться в рукопашной схватке, чтобы защитить свои пушки. Но вездесущие «Оперативные силы Джонс» прикрывали отход, и к полуночи этого дня защитники Сен – Вита были уже в безопасности.

    7–я бронетанковая дивизия отходила, покрытая мрачной славой, ее лавры не закрывали пролитой крови и ее состояния, а в ушах звучали слова драматической телеграммы с поздравлениями 8–го британского корпуса: «A bas les Boches! A bas les Boches!»

    В другом городе на пересечении ключевых дорог, в Бастони на юге, защитники преодолели кризис обороны. Испытывая нехватку боеприпасов, Тони Маколифф приказал своим батареям не стрелять до тех пор, «пока вы не будете различать белки глаз», но «не было ответа на вопрос, придет ли помощь до того, как кончатся боеприпасы».

    Именно в этот день 3–й батальон 327–го пехотно – планер – ного полка, части 101–й дивизии, который осаждался противником, совершил свой последний отход. «Это наше последнее отступление, – сказал полковник. – Жизнь или смерть».

    Но в течение всего дня по воздуху прибывали военные грузы; 144 тонны сбросили на парашютах защитникам, на которых сильно давил противник.

    А далеко к югу Паттон совершал марш. Это радостное известие распространилось от Эхтернаха до Моншау.

    Жители бельгийских деревень, обескураженные и испуганные отступлением, воспрянули духом и просветлели, когда американские танки, скользя и буксуя на ледяных дорогах, пошли к фронту.

    «Паттон, – говорили они. – Три армия».

    3–я армия совершила чудо тыловой поддержки: шесть дивизий были обращены на север и пришпорили немецкий фланг. С 17 декабря до этого дня 133 178 автомашин прошли через контрольные дорожные пункты 3–й армии. Они сновали между корпусами и дивизиями, объезжая всю армию. Грузовики наездили полмиллиона миль и перевезли 20 000 тонн грузов.

    А погода становилась лучше. На некоторых участках фронта 23 декабря прояснилось и светило солнце. Самолеты поднялись в воздух, чтобы нападать на немцев. Нацистские истребители тоже рыскали в небе, как это они делали в предыдущие дни, когда небо было затянуто облаками. Но Паттон, в глазах которого это сражение было последним, не был удовлетворен. Он вызвал капеллана и приказал ему раздать в армии молитву следующего содержания:

    «Всемогущий и милостивейший Отче, мы покорно просим Тебя, Твоей великой милости прекратить эти сильные дожди, с которыми нам приходится бороться. Пошли нам хорошую погоду для сражения. Милостиво выслушай нас, как солдат, взывающих к Тебе. Вооруженные Твоей силой, мы можем идти от победы к победе и раздавить сопротивление и зло наших врагов и установить Твою справедливость среди людей и народов.

    Аминь» [29].

    Далеко в Париже всем офицерам и солдатам союзных сил был отдан приказ покинуть улицы к 20:00. Саботажники Скорцени еще были сильны, и военная полиция приведена в готовность. Предполагалось, что немцы, переодетые в американскую форму, вооружены маленькими пузырьками с кислотой, чтобы ослеплять неосторожных.

    А в Версале Эйзенхауэр, «заложник нашей политики безопасности», который боялся покушения, беспокойно ходил по снегу, размышлял над приливами и отливами сражения, схема которых в виде карты Арденн навсегда отпечаталась в его голове. Он был обеспокоен, но не ходом сражения. Далеко дома народ был встревожен немецким ударом. Монти настаивал на выплате старого пятифунтового проигрыша: Айк поспорил, что война будет завершена к Рождеству. Монти предположил, что высокопоставленного американского генерала могут отстранить от командования (впоследствии он взял эти слова обратно). Монти шумно критиковал политику верховного штаба союзных экспедиционных сил; британская пресса, которая почувствовала возможность смены командования, раздула кампанию по вытеснению Брэдли с тем, чтобы Монти назначили верховным командующим сухопутными войсками. Таковы испытания и несчастья войны союзников! [30].

    Но войска Монти закрывали пересечения Мосса, а поле боя приводили в порядок.

    24 декабря

    Молитва Паттона возымела действие. Канун Рождества стал ясным и солнечным. Покрытые снегом леса блестели на солнце, дороги затвердели от мороза, а работающие джи – ай хлопали руками и дрожали от холода.

    Ясное синее небо подернули следы самолетных моторов. Величайшие в мире военно – воздушные силы поднялись в воздух во всей их мощи, и немцы «получили свое» от 5 000 самолетов. Аэродромы далеко за линией фронта подвергались непрекращающимся бомбардировкам, но крупнейший урон был нанесен по маршрутам снабжения противника, где на протяжении многих миль через Выступ по нескольким дорогам бесконечными вереницами шли немецкие автомашины и гужевые повозки. У истребителей – бомбардировщиков был рабочий день, а горящие обломки танков и грузовиков и изувеченные тела, которые раньше были солдатами, говорили о скором конце.

    Но в Бастони день был мрачным; в ту ночь город бомбили дважды. Двадцать раненых и бельгийская медсестра погибли в батальонном госпитале. Одинокая рождественская елка, поставленная в комнате связи, упала. Но несгибаемые джи – ай вновь поставили елку, а «на тщательно подготовленной церемонии один из сержантов приколол медаль «Пурпурное сердце» к порезанной кукле».

    Плохо обстояли дела и на других участках фронта, поскольку волна нацистского наступления продолжала быстро катиться на запад. Получив приказы, 82–я воздушно – десантная дивизия отошла от Выступа, который она так упорно защищала. Джима Гейвина беспокоило только одно: «как к отступлению отнесутся солдаты, поскольку дивизия никогда не отступала за всю свою историю».

    Наступление нацистов на запад шло так быстро, что 7–й корпус Сражающегося Джо Коллинса на правом (южном) фланге 1–й армии, который предназначался для контратаки, вынужден был спешно бросить многие свои части в оборону.

    Сильная 3–я бронетанковая дивизия, в которой оказалось много танков, с переменным успехом проведших целую серию стремительных боев на всем пути от Ля – Гляйце до Хоуффалице, где они помогали прикрывать концентрацию корпуса, но которым пришлось туго в Хоттоне, Манэе и других местах, и «Оперативные силы Хоган» со всеми их танками были отрезаны у Маркоурея, а «попытки снабжения по воздуху оказались безуспешными».

    А 2–я бронетанковая дивизия под командованием «громогласного» Хэрмона уже отправила одну свою боевую роту для очистки дороги Сине – Лейнон от частей немецкой 2–й танковой дивизии, которые просочились через позиции корпуса и встали вокруг «открытого» фланга 7–го корпуса. В этот день 2–я бронетанковая дивизия хорошо поохотилась и из засады при лунном свете подстрелила «несколько сотен» автомобилей противника. Сконцентрированный огонь артиллерии корпуса ослабил «почти невыносимое давление» 23–й на позиции 84–й дивизии.

    Но немцы продолжали продвигаться вперед к Айвайлю на стыке 7–го и 8–го корпусов и вокруг открытого западного фланга 7–го корпуса.

    Нацисты окружили Рошфор, достигли Марше и Селле и выдвинулись уступом глубиной 60 и шириной 45 миль у основания во фронт американцев. Их авангард оказался в четырех милях от Мосса.

    Штаб 1–й армии был опять передвинут назад – на сей раз в Тонгре за рекой Мосс.

    Но опасность подстерегала с запада. Правый фланг 7–го корпуса все еще «висел в воздухе». Он не соединился с 3–й армией на южном фланге Выступа, пробка оказалась в бутылке. На западе немецкие военные разведчики бродили вокруг окрестностей Живе, а английские танки из 29–й бронетанковой бригады – единственной британской силы к востоку от Мосса (в секторе Выступа) – вступали в бои, проверяя силы противника возле Динана.

    Ситуация в устье Выступа оставалась «жидкой»: 7–й корпус теперь столкнулся с главным ударом наступления противника. Немецкие танки шли на север вокруг западного фланга корпуса.

    Это был последний кризис.

    Монти прибыл в Тонгре, в «ужасные, сильно разбомбленные казармы», которые теперь стали штабом 1–й армии. Он посмотрел на военную карту, сурово осудил «жидкий» правый фланг 1–й армии и сразу же отдал 51–ю шотландскую дивизию в распоряжение Ходжеса, который просил «собрать ее южнее Льежа».

    Фельдмаршал Монтгомери, беззаботно оживленный, напыщенный, самоуверенный, «предписывает, если понадобится, отказаться [что на языке военных означает отойти] от правого фланга 1–й армии на линию от Анденна на Мосс до Хоттона», и «эту линию, – как он сказал, – надо удержать любой ценой».

    Монти ушел, а Ходжес, хмурый и серьезный, изучил свои карты, не обращая внимания на пронзительный вой бомб, летящих на Антверпен. Он обсудил положение с генерал – майором Уильямом Б. Кином, начальником его штаба, и с офицерами оперативного отдела. После долгих колебаний к генералу Коллинсу был направлен курьером полковник Р.Ф. (Ред) Акерс – младший и «представил ему полную картину, как того желал маршал Монтгомери».

    Был канун Рождества, и Акерсу, продрогшему от холода после долгой поездки на командный пункт 7–го корпуса возле Марше, налили горячего рома. Он описал «полную картину» Стремительному Джо Коллинсу. Перед его приездом и после отъезда велись долгие телефонные беседы по прямой телефонной связи. В одной из них 7–му корпусу отдали приказ: «Теперь возьмите… булочку с гвоздем».

    Коллинс взял; Монти, очевидно, желал отхода к линии Анденн – Хоттон. 1–я армия прошла через нее и отдала всех солдат 7–го корпуса, часть которых до этого держали в резерве для наступательных целей 1–й армии, в пользование Коллинса.

    Это было важным решением: отвести правый фланг корпуса на предложенную линию означало раскрыть весь западный берег Мосса и его переправы от Живе до Намюра и Анденна.

    Но Коллинс не зря носил свое прозвище: он оставался стремительным и агрессивным.

    Коллинс связался по телефону с генерал – майором Эрнестом Хэрмоном, командующим 2–й бронетанковой дивизией, находившейся на открытом правом фланге корпуса, и сказал Хэрмону, чтобы тот отдал приказ тактической роте Б: «Действовать».

    «Эрни…» – сказал он.

    В результате началась атака, а не отступление, атака с целью остаться с англичанами в Динане и «выбить» танки из 2–й танковой дивизии.

    Старый «громогласный» Хэрмон восторженно рычал на другом конце провода: «Ублюдки попали в мешок!»

    И это было так. Такое решение в канун Рождества означало кульминацию в оборонительной фазе сражения за Выступ; на следующее утро в день Рождества Эрни Хэрмон при поддержке истребителей – бомбардировщиков 9–х военно – воздушных сил разбил 2–ю танковую дивизию в Селле. У многих немецких самоходных орудий не оказалось топлива, их экипажи были изможденными от тяжелого перехода; боеприпасов не хватало, и к заходу солнца в Рождество высокая волна бесплодных усилий немцев отхлынула, оставив в Селле сгоревшие танки и распростертые тела как памятники тщетности усилий. Правый фланг 7–го корпуса и 1–й армии был укреплен; пробка вбита в бутылку, немцы остановлены около Мосса.

    Рождество стало светлым, погода улучшалась. По всей длине и ширине Выступа противник подвергался ужасным ударам с воздуха.

    На следующий день 26 декабря осада с Бастони была снята, 7–я немецкая армия признала, что наступление провалилось, и фон Рундштедт доложил Гитлеру: великая игра проиграна.

    28 декабря Гитлер в обращении к своим генералам признал провал. Но он схватился за соломинку надежд – за его планы наступления восемью дивизиями в северном Эльзасе (которое должно было начаться 1 января, чтобы захватить ненадолго несколько ничего не решающих миль и умереть в агонии). У Гитлера и его Третьего рейха не осталось ничего, кроме «фанатизма».

    «Никогда в моей жизни, – сказал фюрер, – я не знал значения слова «капитуляция» [31].

    Это был вагнеровский финал.

    Финал

    Немцы не сдавались. Игра была проиграна, но еще предстояло уничтожить Выступ. В первый день нового года, когда немецкое наступление достигло своей верхней точки и отхлынуло в крови и разрушениях, люфтваффе нанесло яростный удар по аэродромам союзных сил в Нидерландах и Бельгии, в результате которого союзники потеряли 156 самолетов [32].

    3 января Гитлер официально «отказался от целей наступления в Арденнах», а 8 января разрешил отойти 6–й танковой армии СС, чтобы создать резерв [33].

    Нацисты отходили, оказывая яростное сопротивление. Им помогали снег и холод. Многие погибли, а многие сдались в плен. Когда небо прояснилось, союзники нанесли удар с воздуха и усеяли дороги обломками. Но только 23 января 1945 года Сен – Вит был вновь взят. 1–я и 3–я армии США, пробираясь с севера на юг, уничтожили последние остатки Выступа.

    Но весь Западный фронт был искорежен. Немецкое наступление, несмотря на его провал, предотвратило одновременные атаки на нацистскую цитадель с востока и с запада; когда русские совершили бросок от Вислы 12 января, американцы еще продолжали болезненно отрезать Выступ. Наступление в Арденнах полностью изменило планы союзников, вполне вероятно, продлило войну на несколько недель [34] и оказало влияние на послевоенную политику. Концентрация немецкой силы на Западе и задержка западных союзников способствовали продвижению русских, дали основания для разговоров о том, что русские армии спасли Запад. Эта задержка будто бы помогла Советам захватить Берлин.

    В ретроспективе сражение за Выступ для Соединенных Штатов и их западных союзников стало и поражением, и победой. Шатающийся противник внезапно собрался с силами и нанес удар по моральному духу союзников и их военным планам. История не может умалить значение этого удара.

    Некоторые американские солдаты бежали в панике, а потери американцев были значительными: две дивизии разбиты, другие сильно потрепаны. Потери 3–й армии только за последние две недели декабря в сражении составили 20 000 человек, еще 13 778 вышли из строя по разным причинам (включая тысячи случаев обморожения). Потери 1–й армии в сражении составили 22 000, тысячи вышли из строя по болезни. Одна 106–я пехотная дивизия США фактически была уничтожена, две дивизии понесли тяжелые потери, а одна бронетанковая рота почти полностью погибла. Окончательное число потерь в сражении за Выступ составило 76 000 американцев (8 607 погибли, 47 139 ранены, 21 144 пропали без вести или взяты в плен). Противник захватил 1 284 пулемета, 542 миномета, 1 344 автомашины и 237 танков, а несколько складов уничтожили союзники, чтобы они не попали к противнику. (За последние две недели декабря 1–я и 3–я армии США потеряли в общей сложности 471 средний танк.)

    Но за это противник дорого заплатил. К середине января 1945 года потери немцев в кампании в Бельгии составили от 100 000 до 120 000 человек. Они лишились техники, которую нечем было заменить, и даже не достигли своей минимальной цели – Льежа и линии Мосса. Их яростная оборона на своих границах и отчаянная игра в Арденнах ослабили последующую оборону на линии Рейна.

    «Немецкое наступление в Арденнах, – как отмечается в «Командных решениях», – оказало на 12–ю армейскую группу США первое и единственное серьезное воздействие после ее переброски из Нормандии к Рейну.

    Для немцев Арденны официально закончились только 28 января, когда армии фельдмаршала Моделя были отброшены назад к своим первоначальным позициям. Немцы могли сказать, что они нанесли тяжелые потери. Наступление дало временную отсрочку, хотя Гитлер и считал это «огромным облегчением положения». Союзники были вынуждены прекратить атаки на дамбы Рура и Саар и отложить свое окончательное наступление на Рейн на два месяца. Но даже Гитлер должен был признать, что «решительный успех, которого можно было бы ожидать», не был достигнут. За эти скромные, по сравнению с амбициозными целями, достижения Гитлер заплатил дорогой ценой… Потери немцев составили около 100 000 человек (около трети наступательной силы), по крайней мере 800 танков (из более 2 000 задействованных) и около 1 000 самолетов (около половины всех собранных истребителей).

    Эти потери были невосполнимы» [35].

    Противник потерпел поражение прежде всего из – за недостатка войск – солдат, дивизий, техники, самолетов и пушек. Он выполнил свою первую задачу – достиг «неожиданности», но не смог сохранить необходимую «скорость» запланированного наступления. Чрезмерная секретность подготовки, запрещавшая информировать младших офицеров и солдат, в определенной степени тормозила тактическое развитие наступления, а сложная топография Арденн, которые были «дорогой победы» летом, оказалась путем поражения в зимнем снегу, грязи и на морозе. Плохая погода, способствовавшая неожиданности наступления, затрудняла передвижение и, когда солнце схватило дороги морозом, превосходящие воздушные силы союзников перекрыли систему снабжения противника и остановили его передовые бронетанковые части. То, что противнику не удалось захватить крупные запасы бензина, было другим, менее значительным фактором его поражения; многие наши склады находились западнее Мосса, но 3 500 000 галлонов бензина и тонны боеприпасов были перевезены из Спа и других мест вне досягаемости противника.

    6–я немецкая танковая армия не смогла расширить основание Выступа путем захвата района Моншау – Элзенборн – Ридж. В результате продвижение немцев было направлено по ограниченному каналу, а 5–я танковая армия стала передовой частью. Крепкая и успешная оборона на северном плече ограничила продвижение 6–й танковой армии двумя дорогами вместо четырех, а одна из двух находилась под огнем американской артиллерии. Таким же образом укрепление южного плеча Выступа ограничило и тормозило продвижение противника на запад.

    В самом широком месте основание Выступа во фронт союзных сил никогда не было больше 47 миль, а глубина проникновения немцев достигала максимум 60. Старое важное военное правило, скорее инструкция, а не принцип, гласит, что ширина основания любого Выступа должна быть в два раза больше глубины проникновения. Опасность для немцев, находящихся в Выступе, стала очевидной. Контратакуя немцев на Выступе, американцы приняли простое решение: они не атаковали с боков и не брали в клещи весь Выступ, а ударяли в центр. Сеть дорог способствовала выполнению этого решения, однако яростно сражающимся немцам удалось отвести большую часть своих сил, хотя и ценой больших потерь.

    Воздушные силы также стали победителями и побежденными. Дни величия люфтваффе прошли к моменту сражения за Выступ; 19 декабря немцы совершили самое большое число (849) вылетов; 24 декабря союзные военно – воздушные силы осуществили 1 138 тактических вылетов и 2 442 вылета бомбардировщиков. Воздушное превосходство США помогло одержать победу, однако сражение за Выступ фактически выиграли американские пехотинцы.

    Зависимость американцев от линейной обороны дорого обошлась на ранней стадии сражения за Выступ. Но ее компенсировали превосходная мобильность американских войск и чудеса снабжения.

    Основной причиной поражения немцев оказался недостаток военной мощи, которая отвечала впечатляющим, но экстраординарным целям Гитлера. И, как часто случается в тоталитарном обществе, немцы недооценили своего противника.

    После того как американцы преодолели первое потрясение от неожиданного наступления, их войска, особенно опытные дивизии, собрались, сражались и погибали.

    Как написал Алан Мурхэд в «Эклипсе», многие «американские части в середине немецкого наступления без информации и без приказов брали дела в свои руки и сопротивлялись».

    На войне, вероятно, самое сложное – предсказать, когда солдаты внезапно, часто по своей воле, проявят безрассудное и отчаянное мужество. «Они держались очень долго, когда надежда уже должна была иссякнуть».

    Уроки

    Сражение за Выступ – это исторический случай действия и бездействия разведки. В анналах войны она – замечательный пример военной хитрости и неожиданности. Результаты, которых с ее помощью можно достичь, могут сокрушить даже более сильного противника за счет секретности.

    «Американская армия, – написал один австралийский критик, – склонна сосредоточиваться вокруг действий собственных сил и, в отличие от британской, не использует слабость противника для достижения победы» [36].

    «В области разведки [в начале войны] существовал шокирующий пробел, который мешал конструктивному планированию, – написал после войны Дуайт Эйзенхауэр. – Отдел разведки нашего генерального штаба находился на правах неродного ребенка, и это сразу же сказалось» [37].

    Эта слабость в полную силу проявилась в сражении за Выступ.

    Немецкие армии, с их чрезвычайной секретностью и тщательно подготовленными секретными планами обмана противника, конечно, сделали задачу офицера отдела разведки очень сложной.

    Создание 5–й танковой армии удавалось скрывать благодаря активному использованию в операциях на фронте многих ее дивизий до середины ноября. Границы дислокации корпуса и армии постепенно и непредсказуемо менялись. Части, переброшенные с востока или откуда – нибудь еще или вновь созданные, скрывали под новыми названиями. Широко использовался радиообман, а 6–я танковая армия, ключевое подразделение, от которого зависел успех наступления, хранило радиомолчание по меньшей мере за три недели до начала операции.

    Небольшие части дивизий оставались на линии фронта, чтобы союзники могли их постоянно наблюдать, в то время как их основная часть уже давно была переброшена (2–я танковая дивизия и 12–я танковая дивизия СС как раз те подразделения, которые пользовались этим обманом). Пехотные дивизии, предназначенные для наступления, перебросили к месту сбора лишь за несколько дней до атаки. Осуществлялась она только по ночам. Были сняты или закрыты все опознавательные знаки, а с машин сняли фары. Вдоль большей части фронта 1–й американской армии, включая спокойный сектор 8–го корпуса, широко использовался обман с имитацией шума машин. Каждую ночь в течение месяца перед наступлением через усилители передавался звук гусеничных машин. Когда же за несколько ночей до атаки началась действительная концентрация войск, шум танков и гусеничных грузовиков стал похож всего лишь на крик маленького мальчика: «Волк, волк».

    Несмотря на все меры предосторожности, признаки наступления были заметны. Немцы не могли держать в секрете, например, существование 6–й танковой армии, которую начали формировать в начале осени. Союзники давно знали о ее существовании, а сообщения разведки за несколько недель до наступления обращали на это внимание и приводили данные о ее составе. Об опасности на Арденнах знали, к ней готовились и ее обсуждали, но, как отметил подполковник Вильбур Шоуолтер в «Милитари ревю», она не была точно определена [38]. Немцы, как и американцы, использовали арденнский фронт для того, чтобы «внедрить» новые дивизии и дать отдых уставшим. Союзники знали, что перед наступлением силы противника в этом секторе были увеличены с трех до шести дивизий.

    «Генерал Эйзенхауэр и генерал Брэдли считали Арденны опасным районом, но не единственным, поскольку Эльзас тоже представлял опасность», – написал 28 июня 1946 года автору этой книги полковник Джеймс О. Кертис – младший, который в декабре 1944 года был заместителем начальника отдела оперативной разведки верховного штаба союзных экспедиционных сил.


    Фактически, с нашей точки зрения, сектор Эльзаса был намного опаснее, чем Арденны, ибо гораздо большее действие произвел бы захват немцами Метца на французов и на нашу собственную 6–ю армейскую группу. То, что немцы в отчаянии могли задействовать свои последние стратегические резервы для достижения некоторого тактического и стратегического преимущества, также, я считаю, полностью учитывалось генералом Эйзенхауэром и генералом Брэдли на совещании верховного штаба союзных экспедиционных сил, которое прошло задолго до 16 декабря (начало немецкого наступления).

    Бригадный генерал Эдвин Л. Зиберт, офицер разведки 12–й армейской группы, вспоминает (в письме от 2 января 1947 года): «Примерно за две с половиной недели до 16 декабря я обратил внимание генерала Брэдли на возможность немецкой атаки на Арденнах. После моего возвращения из 6–й группы армий я обратил внимание генерала Брэдли, в связи с упомянутым выше предположением, что два наступательных немецких корпуса были отведены с линии фронта. Однако я хочу обратить внимание на то, что только указал на возможность атаки через слабо укрепленные Арденны, но я никогда не говорил о том, что, говоря языком, принятым в нашей разведке, такое будет «внедрено».

    «Также важно, – отмечает полковник Кертис, – что генерал Паттон предвидел опасность немецкого контрнаступления на Арденнах, а также в Эльзасе и подготовил предварительные планы для 3–й армии США, если события будут развиваться таким образом».

    «Мы всегда учитывали возможность проведения немцами атаки здесь [в Арденнах], – (написал 29 мая 1946 года) генерал – лейтенант У. Симпсон, командующий 9–й армией США. – Мы поставили этот факт на первое место 5 декабря, когда, после возвращения с совещания с генералом Брэдли в Люксембурге, я остановился в Бастони, чтобы провести короткую встречу с генералом Троем Миддлтоном [командиром 8–го корпуса]. Он тогда сказал мне, что сильно обеспокоен немецкими силами на его фронте. Я должен сказать, что эта его обеспокоенность была очень сильной. Если немцы ранее перебрасывали свои войска из тыла – часть к линии фронта, а затем – в другие секторы, то сейчас он чувствовал: они пытались сохранить видимость этих своих действий, а на самом деле наращивали крупную силу в тыловых районах. Он также сказал, что сообщил о своих опасениях в штаб 1–й армии».

    Хотя эта общая проницательность, как отмечалось, появилась уже после событий, в дневниках, документах разведки и в независимых воспоминаниях участников сражения говорится, что существование 6–й танковой армии и слабость арденнского сектора были факторами, о которых упоминалось на штабных совещаниях за дни и недели перед наступлением немцев.

    Несмотря на секретность со стороны немцев, были более конкретные признаки, которые стали особенно очевидными после 1 декабря.

    20 ноября французы взяли в плен немецкого генерала. На допросе он подтвердил существование 6–й танковой армии под командованием генерала СС Зеппа Дитриха и заявил, что эта армия должна была «использоваться для крупной контратаки на Западном фронте, запланированной на конец декабря».

    В начале декабря была перехвачена копия письма за подписью «начальника штаба Висмана» из 86–го немецкого корпуса, в котором говорилось, что «фюрер отдал приказ сформировать специальное подразделение, равное по силе почти двум батальонам, для осуществления разведки и выполнения специальных заданий на Западном фронте». В письме говорилось, что батальоны должны были быть сформированы из добровольцев, которые знали английский язык и «американский диалект», а «захваченную американскую одежду, оружие и машины» следовало собрать и передать для использования этому специальному подразделению. Как известно, для этих солдат Отто Скорцени создал специальную школу в Фридентхале возле Берлина.

    Военнопленные начали говорить о перемещении границ дислокации армий к югу и востоку (в частности, стало известно сообщение о перемещении 15–й армии и 5–й танковой к югу), а две танковые дивизии, 2–я и 116–я, исчезли с линии фронта. Позже сообщалось, что 2–я дивизия появилась (помимо других мест) возле Виттлиха, за арденнским фронтом.

    Отмечалось о перемещениях солдат и техники в районы близ 8–го американского корпуса: «По приблизительным подсчетам [ежедневный доклад отдела разведки 1–й армии США от 12 декабря] по меньшей мере две фольксгренадерские и одна танковая гренадерская дивизии находятся в тыловом районе противника напротив 8–го американского корпуса».

    13 декабря разные военнопленные говорили о перемещениях трех дивизий, а 14–го и 15 декабря (наступление немцев началось 16–го) 8–й корпус сообщил о показаниях немецкой женщины, которые «рассматривались как надежные». Она видела значительные перемещения оборудования, включая понтоны и материалы для наведения мостов «за немецкими линиями» (возле Битбурга, напротив фронта 8–го корпуса) и «заметила резкое изменение распорядка личного состава противника, стоящего против 9–й американской бронетанковой дивизии», что «предполагает возможность прибытия в район новых солдат».

    В первые 15 дней декабря службы визуальной рекогносцировки с воздуха, которой, однако, временами препятствовала погода, осуществили в общей сложности 48 полетов вдоль фронта американской армии. Для каждого корпуса планировалось осуществлять в день пять рекогносцировочных полетов, но вдоль фронта 8–го корпуса в Арденнах с 1–го по 15 декабря включительно было сделано в общей сложности лишь восемь полетов. По всему фронту отмечалось (когда позволяла погода) передвижение по обычным и железным дорогам, в основном севернее районов размещения 5–го и 7–го корпусов.

    «Значительная» активность отмечалась 14 декабря в районе Трира, к северо – западу от Люксембурга, напротив фронта 8–го корпуса.

    В докладе о бронетанковых резервах противника, предоставленных «Отделением целей» отдела разведки 1–й американской армии (от 8 декабря), к возможным целям – районам концентрации войск или железнодорожных станций снабжения – относили Битбург и другие города, железнодорожные станции и стыки за фронтом 8–го корпуса, а также много городов за фронтами 5–го и 7–го корпусов.

    11 декабря по телетайпу из штаба 9–х военно – воздушных сил США 9–м тактическим военно – воздушным силам и другим частям было передано предупреждение о том, что немецкие военно – воздушные силы нарастили свою мощь напротив фронта 1–й армии и могут проникать в глубь него на 60 миль. Попытки такого проникновения можно ожидать в течение следующих двух недель.

    Возможно, самой важной подобной информацией стал перехват и расшифровка (отделом разведки 12–й армейской группы) немецкого сообщения за две недели перед наступлением с приказом некоторым частям военно – воздушных сил произвести воздушную разведку и выявить мосты через реку Мосс.

    А в Англии агенты из лагерей для военнопленных сообщили, что 16 декабря – дата массированного прорыва [39].

    Несмотря на все эти признаки, разведка в своих докладах того времени не смогла дать правильную оценку надвигающейся буре.

    Британский генерал Кеннет Стронг, заместитель Эйзенхауэра по разведке в верховном штабе союзных экспедиционных сил, 26 ноября в еженедельном отчете разведки отметил, что «намерения противника в секторе Аахена (севернее Арденн) стали совершенно очевидны. Он ведет основное сражение своими пехотными частями и танковыми дивизиями и с их помощью надеется разрушить наше наступление». Как и большинство офицеров отдела разведки, Стронг считал, что 6–я танковая армия будет использоваться в этом секторе в качестве оборонительной силы или для контратаки, когда будет сделана попытка пересечь реку Роер. 3 декабря Стронг сообщил, что «долгосрочная проблема [противника] набрать достаточное количество солдат и техники для поддержания своих истощенных сил». Он считал, что для восполнения потерь противник «будет в основном перебрасывать силы из района Арденн и Голландии в секторы сражения».

    Последний перед немецким наступлением еженедельный отчет разведки № 38 для верховного штаба союзных экспедиционных сил начинался словами: «На Западном фронте сохраняется неустойчивое равновесие». Отмечался отвод пехотных дивизий из «спокойного сектора для использования в районах сражения», было также сообщение о подобном отводе бронетехники «для ремонта». «Количество дивизий противника на западе увеличено на одну и доведено до 71. <…> Продолжение перемещения войск к сектору Эйфеля [Арденны] <…> предполагает, что процесс еще не [выделено Стронгом] завершился. Другое значительное перемещение по дороге <…> в направлении Голландии и в направлении сектора 1–й армии». В разделе «Возможности противника» в докладе отмечались тяжелые потери немцев; район Колонь – Дюссельдорф назывался «жизненно важным сектором» для противника; отмечалось, что нет признаков упадка морального духа немцев; говорилось, что пока «сражение идет для него [противника] лучше, чем он предполагал» и поэтому «мы не можем ожидать ничего, кроме продолжения наращивания сил [в секторе Колонь – Дюссельдорф, севернее Арденн], тяжелых кровопролитных боев, всевозможной обороны. <…> Для прорыва к Рейну придется вести тяжелые бои».

    О возможном наступлении немцев ничего не говорилось, только отмечалось, что, пока не будет ясности относительно 6–й танковой армии, по словам Стронга, «мы не можем быть спокойны».

    Оксфордский преподаватель фельдмаршала Монтгомери, бригадный генерал Билл Уильямс, офицер отдела разведки 12–й армейской группы, также сделал довольно оптимистический прогноз относительно слабости немцев, который понравился Монти так сильно, что он включил его главные части в подписанный им совершенно секретный приказ от 16 декабря, связанный с дальнейшими операциями союзников. В параграфе 3 приказа говорилось: «В настоящее время противник ведет оборонительную кампанию на всех фронтах. Его положение таково, что он не может начать крупное наступление [курсив мой. – Х.Б.]. Кроме того, он любой ценой стремится предотвратить переход войны в мобильную фазу. У него нет транспорта или бензина, который необходим для проведения мобильных операций, а его танки не могут конкурировать с нашими при ведении мобильного сражения».

    В параграфе 4 говорилось: «Противник в плохом состоянии…»

    Отчет 12–й группы армий США от 12 декабря, «Еженедельный отчет разведки № 18» (последний день недели 9 декабря) был почти таким же категоричным. Офицер отдела разведки бригадный генерал Зиберт использовал мастерство известного писателя Ральфа Ингерсолля, который в то время был в военной форме и служил в штабе 12–й армейской группы, для подготовки этого отчета, предоставив ему факты. К несчастью, этот прогноз, который поступил в дивизии на фронте непосредственно перед ударом немцев, начинался недвусмысленным предложением: «Сейчас стало очевидно, что изнурение постоянно отнимает силы немцев на Западном фронте и панцирь обороны истончился, стал более хрупким и уязвимым, чем это представлено на картах разведки или кажется солдатам на фронте».

    Далее в отчете говорилось: «…смертельная слабость конкретной пехотной дивизии на фронте плюс неизбежность для противника продолжать замены определенно приведут к тому, что он скоро не только не сможет осуществить предпринимаемую им попытку отойти и дать отдых своему тактическому резерву, но и будет вынужден перекинуть по крайней мере часть своей танковой армии к линии фронта.

    Главные возможности противника все также относятся к использованию 6–й танковой армии СС, но он не может свободно выбирать время и место ее использования. Ситуация становится похожей на ту, которая была в Каэне и Сен – Ло. Если положение сильно ухудшится на юге, он будет вынужден быстро перебросить туда часть своих бронетанковых сил. В то же время он должен сохранять сильный резерв на севере на случай возможного прорыва в этом районе».

    Офицер отдела разведки 3–й армии США полковник Оскар Кос был ближе к правильной оценке ситуации. Он доложил, что передвижения противника по железной дороге в начале декабря «свидетельствуют об определенном наращивании сил противника и снабжении непосредственно напротив северного фланга 3–й армии [США] и южного фланга 1–й армии». 9 декабря он считал, что в области Эйфеля (Арденны) у врага было около шести с половиной дивизий. 10 декабря полковник Кос отметил: «Противник мог удерживать прочный фронт без использования резерва основной части пехоты и бронетанковых сил». Он заявил, что «массивные бронетанковые силы», которые противник наращивал в резерве, дают ему «определенную возможность начать выгодное наступление».

    Полковник Б.А. (Монк) Диксон, офицер отдела разведки 1–й армии, был еще более категоричен. В его докладе № 36 от 20 ноября 1944 года чувствовался оптимизм. Он считал, что «возможность противника провести выгодное наступление теперь потеряна». Его «стратегический план, очевидно, будет основан на контратаке, а не на запланированном наступлении, начатом по его собственной инициативе».

    2 декабря в своем регулярном докладе Диксон обратил внимание на создание специального немецкого подразделения из двух батальонов, сформированного из немецких солдат, говорящих на американском диалекте английского языка, которые будут надевать американскую форму. Этому подразделению, отметил он, отдан приказ направлять свои доклады в «штаб Скорцени» во Фридентхал возле Ораниенбурга. 4 декабря в докладе Диксона сообщалось о «вполне вероятном», а не «возможном» перемещении 15–й немецкой армии из Голландии на юг в район Аахена в поддержку 5–й танковой армии. 7 декабря он указал на перемещения солдат противника в направлении фронта 7–го корпуса.

    К 8 декабря Диксон обнаружил то, что, как он чувствовал, было достаточно сильной концентрацией сил противника в Эйфеле, чтобы осуществить бомбардировку. Генерал Ходжес посоветовал осуществить массированные воздушные атаки, а генерал – майор Эдвуд Р. Квесада одобрил это предложение, однако высшее командование военно – воздушными силами посчитало эти цели «невыгодными» [40].

    В известном «Прогнозе № 37» от 10 декабря Диксон резко сменил тональность. Признаки, которые он отметил в конце ноября и в начале декабря, убедили его в том, что «стратегия [противника] по защите рейха основана на изнурении нашей обороны, которое последует за всеобщей контратакой бронетанковых сил между Рурмонтом и Эрфтом при поддержке всех сил, которые он сможет собрать.

    Следует обратить внимание на то, что среди новых военнопленных, как в военной тюрьме, так и в тюрьме Зоны связи, наблюдается подъем морального духа… Очевидно, что фон Рундштедт, который явно проводит военные операции, не полагаясь на интуицию, профессионально защитил и сберег свои силы и со своей стороны готовится применить все рода войск в конкретной точке и в подходящее время, чтобы обеспечить защиту рейха западнее Рейна и нанести союзникам как можно более сильное поражение. Точка возможного главного удара определяется районом между Рурмонтом и Шляйденом [в районе Аахена к северу от фронта 7–го корпуса, где немцы действительно осуществили атаку]».

    В разделе «Возможности противника» Диксон перечислил:

    «1) Противник способен продолжать осуществлять оборону линии Рурмонт к северу от Дюрена; в настоящее время линия его фронта западнее Роера охватывает дамбы и южную часть вдоль Западного вала.

    2) Противник способен осуществить сконцентрированную контратаку с помощью воздушных, бронетанковых, пехотных войск и секретных подразделений в выбранной точке во время, которое он сам может выбрать.

    3) Противник способен защищать линию Эрфта, а впоследствии отойти за Рейн.

    4) Противник может потерпеть поражение и сдаться».

    Диксон считал, что возможность № 1 существовала «для настоящего момента», а маневр № 2 «следует ожидать, когда наши основные сухопутные силы пересекут реку Рур и, если мы не возьмем под контроль дамбы, противник максимально использует возможность затопления водой Рура одновременно с его контратакой».

    Но Диксон сделал знаменитый «прогноз № 3» с пророческим утверждением: «Постоянное наращивание сил к западу от Рейна все время указывает на то, что он поставит все на контрнаступление, как отмечено в возможности № 2».

    Этот широко распространенный прогноз некоторых встревожил; в Англии командующий 18–м корпусом генерал – лейтенант Мэтью Б. Риджуэй прочитал его и использовал в качестве предупреждения вместе со своим рождественским посланием, которое он готовил своим войскам; в Бельгии 9–я бронетанковая дивизия – одна из дивизий в секторе Арденн – была встревожена, но впоследствии несколько успокоена прогнозом 12–й группы армий, который поступил позже.

    В своем последнем докладе, перед тем как разразилась буря, в «периоде» от 16 декабря, Диксон сообщил свежую информацию, подготовленную до этой даты, и отметил: «Подкрепления для Западного вала между Дюреном и Триром (фронт 8–го корпуса) продолжают прибывать… Поскольку противник надеется своей агрессивной пропагандой поднять моральный дух солдат, вероятно, будет начато ограниченное по масштабу наступление для достижения рождественской моральной «победы».

    Одни военнопленные теперь говорят о грядущей атаке в период между 17–м и 25 декабря, а другие рассматривают обещания «вновь захватить Аахен в качестве рождественского подарка фюреру».

    Но еще до того, как был распространен этот прогноз, противник нанес удар.

    То, что случилось потом, относится к истории. Немцам удалось достичь почти полной тактической неожиданности. Сила, натиск и ярость наступления были ошеломительными; а его время и место также стали неожиданными для американских сил. Фактически неожиданность стала главным фактором, определившим начальный успех противника.

    «Для сражения в Арденнах 16 декабря противник направил 19 дивизий, еще около 10 оставалось в резерве, который впоследствии постепенно использовался до 4 января. В общей сложности от 240 000 до 300 000 человек было перекинуто на позицию для удара по самому слабому звену вдоль длинного фронта союзников – от Швейцарии до моря, а по нашим подсчетам, перед наступлением силы противника насчитывали максимум шесть с половиной дивизий! Десятки тысяч солдат были переброшены в этот район, а мы об этом не знали. Кроме того, сотни истребителей были переброшены с баз в Центральной Германии на аэродромы Западной Германии в поддержку сухопутного наступления. И вновь мы знали слишком мало о такой переброске» [41].

    Начальник штаба верховного командования вермахта фельдмаршал Вильгельм Кейтель и генерал – полковник Йодль позже совершенно правильно сказали, что сражение в Бельгии было «главным образом неожиданным, в такой степени, что мы считаем его в этой части полностью успешным» [42].

    Оценивая то, что произошло с нашей разведкой перед сражением за Бельгию, следует начинать со сложившегося общего мнения об обстановке. Американская армия была настроена на атаку. Это стало одновременно ее силой и ее слабостью. В США слишком мало перед Второй мировой войной обращали внимания в военных училищах на оборону, и все мышление направлялось на атаку, а преобладание наступательной психологии может стать причиной ошибок разведки.

    Капитан Уильям Фокс, который во время Бельгийского сражения служил в 5–м корпусе, в переписке с автором этой книги описал состояние умов следующим образом:

    «Вся атмосфера в зоне 1–й армии была пропитана некоторым замешательством, так как с начала ноября мы пытались пробиться на равнину Колони и достичь Рейна. Однако психология оставалась атакующей, и кажется, никто серьезно не рассматривал возможность нанесения немцами неожиданного удара. Все, от низших чинов на линии фронта до главных командиров в штабах, были настроены только на атаку. <…> Никто из нас не видел, что наши солдаты или командиры осознают возможность крупномасштабной немецкой контратаки».

    Наряду с настроем на атаку царили апатия и бездействие и, как всегда, попытки в полной степени использовать, когда это возможно, любые небольшие радости, которые могут проявиться в полевых условиях. Это было и на фронте 8–го корпуса, где сильно побитые в Хюртгенском лесу ветераны 28–й и 4–й дивизий пытались восстановить дыхание, а новая 106–я дивизия была брошена на линию фронта.

    Это также относится и к штабу 1–й армии в бельгийском городе Спа.

    Штабной офицер того времени, который желает сохранить анонимность, пишет: «До того времени мы жили в палатках. Я упоминаю это потому, что нет сомнения в том, что после нашего переезда в здания мы стали чувствовать себя более цивилизованно, и в целом не думаю, что штаб был таким же деятельным в то время, когда люди находились в болотах или в полях. Спа, почти нетронутый город, является одним из крупных европейских курортов, а в зданиях, в которые мы переехали, осталось много роскоши. Мозг штаба – главнокомандующий, начальник штаба, отделы разведки и оперативной и боевой подготовки, а также несколько других разместились в отеле «Британик», находящемся в пяти минутах от главной площади Спа… В 1918 году он был имперским немецким штабом».

    Такая обстановка оказывала отрицательное влияние на офицеров разведки, как британских, так и американских.

    «Мы были совершенно одурачены», – пишет Роберт Мерриам в «Темном сентябре». – Общая самоуверенность и «соревнование» офицеров разведки в «словесном» разгроме немецкой армии были главным фактором неожиданного наступления немцев [43].

    «Психология атаки» и доктрина наступления также оказали влияние на американскую армию: это почти повсюду привело к игнорированию результатов разведки. В теории, но редко в действительности офицеры отделов разведки и оперативной и боевой подготовки были равными и дополняющими друг друга партнерами.

    Это происходит и сейчас. Большинство командующих генералов более благоволили офицерам отдела оперативной и боевой подготовки, а не разведки. Их хорошее взаимодействие – редкий случай для штабов.

    Генерал Брэдли любил говорить: «Моя разведка говорит мне, что я должен делать; мой отдел тыла говорит мне, что я могу делать, а я говорю моему офицеру отдела оперативной и боевой подготовки, что я хочу делать». В то время командующий 12–й армейской группой принимал решения после подробного доклада офицера разведки и тщательного изучения местности на карте. Но это была общая практика; слишком часто напор и агрессивность американских командиров можно было выразить словами Фаррагута: «Черт с ними, с торпедами; полный вперед!»

    Такая отвага заслуживает восхищения, но только если она ведет к победе и, как в случае с Фаррагутом, основана на знании противника. Правильная оценка противника – ключ к успеху на войне. Немецкие и японские армии были, пожалуй, самыми агрессивными, однако непонимание противника, который их разбил, часто являлось результатом презрительного отношения.

    В штабе 1–й армии во время сражения в Бельгии такого счастливого взаимодействия между разведкой и оперативным отделом, что является ключом к успеху, не существовало. Полковник Диксон, офицер разведки, был младше по званию офицера отдела оперативной и боевой подготовки, который получил свое звание на более ранней стадии войны на континенте. Во время сражения в Бельгии Диксон резко возражал против сражения в Хюртгенском лесу, а разделение между ним и офицером оперативного отдела было сильнее обычного из – за того, что в штабе в Спа было две столовых для штабистов. Диксон, как полковник, питался в одной, а начальник штаба, офицер отдела разведки и офицер оперативного отдела, а также главы других отделов – в другой.

    Такое принижение разведки, о котором говорили генерал Эйзенхауэр и много других американских офицеров, во время сражения в Бельгии еще более осложнялось личными разногласиями. Почти вся официальная история войн, включая нашу собственную, лишь затрагивает эти конфликты между людьми или совсем о них не упоминает, но люди, а не машины делают войну, и взаимоотношения личностей, которые неизбежны в любом коллективе, часто меняют ход военных кампаний.

    «В штабе 1–й армии, – пишет офицер штаба, – личности играли большую роль».

    Разногласия в нем между разведкой и оперативным отделом и в меньшей степени между разведкой и начальником штаба частично объясняются личными столкновениями. На ежедневных совещаниях некоторым офицерам Диксона казалось, что его разведывательные оценки, иногда оживляемые характерным сленгом (Диксон называл заключенных «клиентами»), не всегда воспринимались слишком серьезно.

    В отношениях между начальниками отделов разведки 1–й армии и 12–й группой армий полковником Диксоном и бригадным генералом Зибертом установился холодок. При этом роль опять – таки играло звание. Диксон, ветеран, участвовавший в операциях 1–й армии, служивший в Северной Африке и на Сицилии, высадившийся в Нормандии, был еще полковником и всего лишь ведал разведкой 1–й армии, хотя его начальник, генерал Брэдли, продвинулся до командующего 12–й группой армий. Диксон и Зиберт оба выходцы из военных семей; их отцы знали друг друга по службе в Панаме. Диксон, выпускник Уэст – Пойнта, уволился из армии, но вернулся на службу во время Второй мировой войны; Зиберт, на год опередивший Диксона в Уэст – Пойнте, из армии не уходил.

    Разница в званиях и положении, а также совершенно разные характеры оказали влияние на отношения этих двух людей, которые всегда были корректными и не враждебными, но определенно никогда сердечными. Один из них, Зиберт, который не принимал участия в боевых операциях Второй мировой войны до его назначения в 12–ю армейскую группу, чувствовал неуверенность, которую всегда испытывает новичок перед ветераном; другой, Диксон, чувствовал неуверенность перед званием и положением. Диксон был высоким, худым и артистичным, Зиберт – потяжелее, меньше ростом и флегматичный. Диксон – яркий, подвижный, с живым умом. С ним было не всегда просто, и он требовал к себе особого отношения. Зиберт был пунктуальным штабистом, приверженным правилам. Два противоположных характера не могли состыковаться друг с другом.

    Чувства никогда не высказывались открыто ни одним из этих людей. В переписке с автором и в интервью оба они не придавали этому значения, но их штабы это чувствовали и выражали. Например, офицеры Управления стратегической разведки, которые, работая вне штаба 12–й группы, на своем командном пункте повесили портрет Гитлера с несправедливой надписью под ним: «Он иногда дурачит некоторых людей, но Диксона дурачит всегда».

    Эта почти школярская проделка, однако, не стала результатом трений между 1–й армией и 12–й армейской группой. В случае с Управлением стратегической разведки она была результатом того, что Диксон при поддержке генерала Брэдли сильно ограничил деятельность управления в районе ответственности 1–й армии.

    Трения, кажется, еще и усиливались из – за отсутствия чувства юмора офицера стратегической разведки 12–й армейской группы. Кто – то в 1–й армии написал юмористическую пародию на показания военнопленного, в которой в качестве допрашиваемого фигурировал уборщик туалета Гитлера. Один офицер стратегической разведки, возглавлявший подразделение (контрразведки и борьбы с подрывной деятельностью) в 1–й армии, отнес пародию «смеха ради» своему начальнику в 12–й группе. К сожалению, это сочинение восприняли серьезно, и, когда были сделаны разъяснения о том, что все это только шутка, между персоналом стратегической разведки 12–й армейской группы возникли трения [44].

    Были и менее сильные разногласия – частично из – за характеров, частично из – за различной интерпретации национальных интересов, – царившие и в самом верховном штабе союзных экспедиционных сил. А генерал Стронг, британский офицер разведки верховного штаба, и один из его заместителей не ладили с британским оксфордским преподавателем бригадиром Вильямсом, способным офицером – разведчиком фельдмаршала Монтгомери.

    Такие личностные трения усложнялись различными разведывательными концепциями американцев и англичан. Генерал Стронг, например, считал, в соответствии с английской практикой, что он занимал нечто вроде командной должности по отношению к отделам разведки армейской группы и сухопутной армии. Он фактически возложил на бригадного генерала Уильямса, британца, который понимал эту концепцию, и на полковника Диксона, американца, который не привык к ней, задачу осуществлять прогнозы сражения, которые, по мнению Стронга, стали ошибочными.

    Между американскими офицерами разведки было сравнительно мало взаимодействия. Никакой истинной «встречи умов», а всего лишь редкие попытки согласовать различающиеся подсчеты. У них не было «концепции командования», которой придерживался генерал Стронг.

    Было сильное ощущение, что прогнозы отделов разведки должны быть читаемы и «живыми», а многие из них изобиловали цитатами и историческими аналогиями, но в них обращалось слишком много внимания на литературную форму и недостаточно на фактическую суть дела [45].

    Недостаток направленности и согласованности еще более усложнялся старой проблемой «возможностей» и «намерений». Англичане часто пытались в своих прогнозах определить намерения противника со всеми вытекающими из них опасностями; американцы перечисляли все, какие только можно было, возможности противника, часто очень сильно отличающиеся друг от друга – от всеобщего массированного наступления до «поражения и капитуляции», – что было, по большому счету, бесполезно для определения действий противника.

    Другой, и более существенный недостаток – неполный сбор информации. Союзники просто не получали все собранные факты. Это объясняется различными причинами.

    Говорит генерал Зиберт: «Мы, возможно, слишком много поставили на различные виды технической разведки, такие, например, как разведка через средства связи … и … слишком мало верили в преимущества разведки боем и разведывательных групп боевых частей. У нас также не было замены воздушной рекогносцировке на случай плохой погоды, а когда мы подошли к Линии Зигфрида, наши агенты испытали большие сложности и не смогли через нее пробраться, особенно зимой» [46].

    Зависимость от «Магии», или перехвата зашифрованных сигналов, была сильной особенно в высших эшелонах. Когда немцы погрузились в радиомолчание, число наших источников информации сократилось почти вдвое.

    Меры безопасности американцев оказались слабыми, а их система связи и привычки осуществлять ее на фронте методически, по установленному распорядку, помогли офицерам немецкой разведки определить (с необычайной точностью) силы американцев. Самым сильным провалом оказалась плохая фронтовая разведка. Этот занесенный в учебники недостаток, как постоянно отмечается, был характерен для всех последних военных операций и всех войн, в которых участвовали американцы. Неспособность проникнуть в глубину фронта противника, чтобы взять пленных и раскрыть его намерения, особенно ярко проявилась на фронте 8–го корпуса, где изнуренные солдаты оказались фактически выведены из кровавой бойни в «спокойный сектор». А в верховном штабе мало внимания уделялось немногочисленным сообщениям фронтовой наземной разведки.

    Недостаточность донесений от агентов за линией фронта противника, вызванная жесткими мерами безопасности немцев, также свидетельствует о плохой координации действий между Управлением стратегической разведки, которое оказало мало пользы боевым частям, и армией. Кроме того, плохо использовались разведывательные источники, которыми располагали сухопутные войска.

    Ограниченный успех воздушной рекогносцировки частично объясняется плохой погодой, однако воздушная разведка в ночных условиях была почти невозможна из – за сильной нехватки подходящих самолетов. Кроме того, ценность визуального наблюдения с воздуха не определялась, в отличие от аэрофотосъемки, количеством вылетов или сделанных отчетов (многие из них были ошибочны), поскольку летчиков и наблюдателей плохо учили определению наземных целей.

    Мартин М. Филипсборн, майор и начальник разведывательного отделения штаба боевой роты Б 5–й бронетанковой дивизии в «Обзоре разведывательных операций с июля 1944 г. по май 1945 г. (27 мая 1945 г.)» говорит об «абсолютном и полном провале воздушной рекогносцировки. Военно – воздушным силам для проведения разведки были указаны завышенные маршруты движения танков и автомашин».

    Организация связи между сухопутными и воздушными силами оставляла желать лучшего. Возможно, что главная вина ложится на плохую организацию, поскольку кажется, что штабам военно – воздушных и наземных сил недоставало координации, а их ответственность никто не определил [47].

    Наконец, был провал в оценке фактов. Никто не смог точно предсказать немецкое наступление. Офицер отдела разведки армии полковник Диксон был близок к решению загадки. Его прогнозы незадолго до наступления содержали явное предупреждение о возможности сильного удара немцев еще до Рождества. Но относительно места он ошибался. Меры секретности немцев заставили союзников поверить, что атака начнется в направлении района Аахена, к северу от Выступа. Относительно времени он также был не совсем точен. Диксон ожидал «контратаки» или «контрнаступления» (он называл это по – разному) после того, как мы пересечем Рур или возьмем под контроль его дамбы. Но ни Диксон, ни кто другой не смогли правильно оценить силу удара противника. Кроме того, явное предупреждение Диксона несколько поблекло из – за того, что в доклад были включены многочисленные другие «возможности», как это делали и другие офицеры отделов разведки. Мы страховались на все случаи жизни.

    Правильная оценка могла бы компенсировать слабость организации, различия концепций, личностные трения и недостаточный сбор информации. Но этого не произошло. Как показывает полковник Шоуолтер: «Фронтовая разведка со стороны немцев усилилась. Части крупнокалиберной артиллерии прибывают на линию фронта, в передовых районах находится оборудование для переправы через реку, из тыла отозваны солдаты, а там, где раньше был тихий сектор, наблюдается наращивание сил, включая бронетанковые дивизии. Несмотря на все эти косвенные признаки, прогнозы разведки не были пересмотрены. [Исключениями, как мы говорили, оказались прогнозы полковника Диксона и, в некоторой степени, доклады полковника Коча.] <…> Разведка не внушала большого доверия ее командирам [48].

    Неспособность дать правильную оценку была в некотором роде одной из составляющих неудач действий союзников в Арденнах.

    В отношениях офицеров разных отделов разведки было много того, что определяется фразой «почеши мне спину, а я почешу тебе». Каждый на своем уровне был рад раздуть и расширить действительные факты. Обрывки информации, часто сообщаемой в виде умозаключений или оцененной как возможное, а не как действительное более низкими чинами, наверху, в отделах разведки, вновь и вновь появляются в виде прогнозов, часто без упоминания определяющих факторов, а затем уже воспринимаются как факты, а не предположения.

    Высшие чины разведки, получавшие поток информации от «Магии», британской разведки, Управления стратегической разведки и т. д., часто включали слишком много в свои отчеты, и части на линии фронта получали большое количество данных, которые им оказывались малополезными. Разведчики более низкого уровня с трудом могли отделить зерна от плевел.

    Недостатки большей части этого «высокопоставленного материала», в котором, например, описывалось стратегическое положение на русском фронте или психология жителей земли Рейн, хорошо иллюстрируются официальным донесением майора Филипсборна: «Возможно, что это преувеличение, но тем не менее здесь содержится определенная доля правды, и мы очень хорошо знали, где в окружающих нас городах находятся мосты, броды и бордели, но понятия не имели, где находится противотанковая пушка противника» [49].

    Коул называет провал разведки «общим, в котором нельзя обвинить конкретного человека или группу людей». Это был «крупный провал разведки сухопутных и военно – воздушных сил противника».

    Один из величайших практических законов военного дела – это способность не поддаться естественной тяге к переоценке или недооценке противника… «Печально, но способность противника реагировать не только на непосредственное давление союзников явно недооценивалась.

    Американцы и англичане смотрели на врага в зеркале, а видели только отражение собственных намерений» [50].

    Такова история разведки в сражении в Бельгии.

    История, скажут многие, – это просто «оценка задним умом». Но уроки разведки при сражении за Выступ имеют значение и сегодня, в эпоху, когда от нее зачастую зависит смерть или жизнь нации.

    Уроки сражения за Выступ понятны: 1. Необходимо сохранение на всех уровнях объективного мышления; «психология атаки» может привести к поражению. 2. Начальники отделов разведки штабов должны быть равны начальникам других отделов. Ключом к победе является хорошее взаимодействие отделов разведки и оперативной подготовки; отделы должны работать как один; разведку принижать нельзя. 3. Командование должно устранять трения между штабами и личностями на всех уровнях. 4. Необходимо улучшение взаимодействия различных чинов разведки; сообщения, передаваемые более низким по званию офицерам, должны быть тщательно отобраны и не содержать лишней информации. 5. В качестве перестраховки американцы превратили прогнозы разведки в нечто среднее между британскими, с упором на «намерения» противника, и своими, с привычкой перечислять списком «возможности» противника. 6. Необходима фронтовая разведка в рядах противника в любое время и на всех участках фронта. 7. Следует наладить обучение подразделений воздушной разведки и улучшить методы ведения ночной рекогносцировки. 8. Необходимо полностью использовать все источники разведывательной информации. 9. Тщательно отбирать офицеров разведки по их а) аналитическим способностям и способностям отбирать и синтезировать факты, б) знанию противника и с) способностям работать в коллективе. 10. Подготовка профессиональных офицеров разведки и обучение специалистов, в частности для оценки фактов.

    Агрессивный настрой – это бесценное наследие американских вооруженных служб. Без него не будет триумфа в войне. Но его избыток и принижение значения обороны и знания противника может привести к поражению, в частности в наше время, когда силы противника более близки нашим, чем когда – либо было в истории.

    Сегодня в мозгу каждого командира должен быть отпечатан лозунг:

    «Знай своего противника – или умри».









    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх