Часть первая

3 сентября 1939 года – лето 1940 года

К началу войны, 3 сентября 1939 года, в распоряжении Германии было всего пятьдесят семь субмарин, и лишь двадцать две из них обладали размерами, позволявшими выходить в Атлантику (класс IX водоизмещением 740 тонн и класс VII – 517 тонн). Остальные принадлежали к классу II, так называемому «Блиндажу» (250 тонн) – именно ими в 1935 году Германия начала закладывать основу своего нового подводного флота. Они предназначались для прибрежного плавания, скорее для подготовки экипажей, а не для оперативного использования.

Поскольку неравенство военно-морских сил Англии и Германии было слишком велико, чтобы позволить Германии бросить прямой вызов британской морской мощи, командование немецкого флота пришло к заключению, что проблема устранения английского владычества на море может быть решена иными средствами и, возможно, решена успешно еще до того, как Соединенные Штаты осуществят свою угрозу вступить в войну.

К тому же в 1939 году по контрасту с бесконечной нерешительностью немецкого верховного командования в период Первой мировой войны политика использования подводных лодок была ясна с самого начала. Нападения на вражеские торговые суда должны были начаться немедленно, с использованием всех имеющихся средств, и это давало весомые основания предполагать, что таким образом удастся нанести серьезный урон морским путям сообщения Британии.

День 3 сентября 1939 застал подводные лодки в море в полной готовности приступить к действиям. Вряд ли они были информированы, что Британия объявила войну Германии, когда обер-лейтенант Лемп, командир «U-30», заметил пассажирский лайнер на дистанции торпедного выстрела. Поскольку тот находился вне обычных морских путей и к тому же шел противолодочными зигзагами, Лемп решил, что этот корабль имеет на борту войска, и, убедившись, что судно английское, произвел торпедную атаку. Судно «Атения», направлявшееся с пассажирами на борту из Англии в Соединенные Штаты, пошло ко дну, унеся с собой сто двадцать восемь жизней.

Эта роковая ошибка имела фатальные последствия, поскольку дала английскому правительству возможность заявить, что с первого же дня Германия начала неограниченную подводную войну. Хотя поведение остальных немецких субмарин, строго соблюдавших правила войны, скоро опровергло это обвинение, Британия настаивала на нем и повторяла в оправдание своих собственных нарушений международных законов.

Немецкое правительство тут же отвергло это обвинение и в дальнейшем продолжало отрицать, что «Атения» была потоплена немецкой подводной лодкой. В то время оно было убеждено в справедливости своих слов, ибо ни одна из подводных лодок, вышедших в море, не сообщала об инциденте, и к тому же все получили строгие указания относиться к торговым судам в соответствии с законами морского призового права.

А тем временем, хорошо понимая последствия своих действий, обер-лейтенант Лемп не упомянул о них в сообщении по радио, и, лишь когда в конце сентября «U-30» вернулась на базу, командир лодки устно сообщил Деницу, что именно он потопил «Атению».

Но вместо того чтобы признать ошибку и выразить сожаление, немецкое правительство продолжало отказываться принять на себя ответственность и дало указание верховному командованию военно-морского флота хранить эту историю в строжайшем секрете. У коммодора Деница не было иного выхода, кроме как приказать Лемпу изъять опасную страницу из бортового журнала «U-30» и заменить ее другой, на которой не было никаких упоминаний о гибели английского судна, так что, когда были подготовлены стандартные восемь копий бортового журнала, правда никоим образом не просочилась наружу.

Хотя бортовые журналы считаются секретными документами, они были доступны изучению в тренировочных целях (о чем говорит и количество копий), так что иным образом никак нельзя было скрыть инцидент с «Атенией», что было продиктовано высшим военным и политическим руководством. Вся эта история была в подробностях исследована на Нюрнбергском трибунале и осталась единственным известным случаем сознательного искажения бортового журнала.

Но министерство пропаганды рейха пошло еще дальше и, не сообщая военно-морскому командованию о своих намерениях, выступило с глубокомысленным заключением, что к гибели «Атении» привел взрыв адской машины, размещенной на судне по указанию первого лорда адмиралтейства мистера Уинстона Черчилля, дабы подкрепить обвинение, что именно Германия первой нарушила правила войны на море!

Прямым последствием инцидента с «Атенией», оказавшего внушительный эффект на всю первую фазу подводной войны, стал приказ, запрещавший топить пассажирские суда, какой бы стране они ни принадлежали, обслуживали ли вражескую сторону или нет, шли в одиночку или в составе конвоя. К этим ограничениям свободы действий подлодок скоро добавились и другие, не способствовавшие успехам. Поскольку Германия в ходе «странной войны» с Францией не открывала огонь первой, субмаринам было запрещено атаковать французские суда.

Жесткость ограничений, которые эти приказы налагали на операции подводного флота, было трудно понять в те времена, когда, помнится, во-первых, британский экспедиционный корпус полным ходом перебрасывался во Францию, хотя подводные лодки могли свободно действовать в Канале, а во-вторых, по ночам было невозможно определить национальную принадлежность кораблей. Второй приказ был отменен 24 ноября 1939 года, а первый, запрещавший топить пассажирские корабли, оставался в силе до лета 1940 года.

С самых первых дней военных действий подводная война с торговыми судами – «война снабжения», как ее называли, – стала ответом на британскую блокаду Германии. Сразу же с началом войны Британия опубликовала объемный список товаров, которые считаются контрабандой. Через несколько дней Германия выпустила такой же список, но, поскольку Британия контролировала прилегающие моря, она имела возможность контролировать грузы судов нейтральных стран, стоявших в ее портах. Германия же могла только организовать контрблокаду с помощью подводных лодок, которые перехватывали суда в море и забирали их грузы в виде призов; кроме того, субмарины (главным образом) и самолеты ставили минные заграждения.

27 ноября 1939 года Британия расширила блокаду Германии, введя полное запрещение импорта в страну товаров из нейтральных стран. Для подкрепления запрета она установила систему «навицерт» и договорилась с нейтральными странами, что наблюдатели из Англии будут контролировать их торговлю.

Естественно, было сказано, что, хотя эти меры нанесут определенный ущерб торговле и ограничат права нейтральных стран, они, тем не менее, избавят от опасности их корабли и команды, поскольку обеспечат более гуманные методы ведения войны, ибо без применения этих мер суда будут конфисковываться в виде призов прямо в открытом море. Но на деле необходимость заходить только в строго определенные английские порты подвергала нейтральные суда и их экипажи опасности. Минные поля, защищавшие подходы к гаваням, не отвечали своим задачам, и Германия сочла себя вправе сосредоточить свои атаки и постановку минных заграждений как раз на тех путях, которыми были обязаны следовать нейтральные суда.

С первых же дней войны английские торговые корабли были вынуждены следовать инструкциям адмиралтейства, нарушая права, установленные международными законами. Более того, эти суда были вооружены не только орудиями для самозащиты (в глазах англичан это были законные меры), но и глубинными бомбами для уничтожения подводных лодок. Более быстрые суда, которые на первых порах не участвовали в составе конвоев, кроме того, были оборудованы специальными бомбосбрасывателями и системами «асдик». Поэтому идея разграничения оборонительного и наступательного оружия, на которой Британия постоянно настаивала перед войной, но которая официально так и не была осуществлена, теперь, в военное время, тем более не могла быть реализована.

Все активнее становилось участие английских торговых судов в военных действиях. Им было приказано по ночам вводить затемнение, по рации немедленно сообщать о местонахождении подводных лодок, которые им доводилось увидеть, и, наконец, как 1 октября 1939 года объявил Черчилль, их капитаны получили инструкции при встрече с подводной лодкой таранить ее. В свою очередь, командиры немецких подлодок обрели право в будущем атаковать без предупреждения любое торговое судно, если не подлежало сомнению, что оно вооружено. 17 октября было выпущено дополнение к этой инструкции. В нем уточнялось, что понимается под «любым вражеским торговым судом», и устранялось упоминание о его вооружении.

Таким образом, подводные лодки не были избавлены от опасности подвергнуться нападению «тихоходных бродяг», на борту которых под укрытиями стояли батареи орудий. Такие «суда-ловушки» успешно топили подводные лодки во время Первой мировой войны.

Оставался вопрос о нейтральных судах с грузами для Англии. Подняться на поверхность, остановить судно и обследовать его в поисках контрабанды – все это стало для подлодок исключительно трудной и опасной операцией, во всяком случае в прибрежных районах, насыщенных судами, где подлодку было легко заметить и перехватить. Так что с началом войны такой порядок длился всего месяц, и 30 сентября 1939 года эта процедура была отменена.

Вскоре, 6 января 1940 года, последовало оповещение президента Рузвельта об установлении Панамериканской зоны безопасности. Германия же определила «оперативные районы», в которых могло быть потоплено любое встреченное судно. Первый из них включал морское пространство вокруг Шетландских и Оркнейских островов и у восточного побережья Шотландии.

Тем не менее, шаги рейха по расширению оперативных действий субмарин наталкивались на растущую эффективность британской обороны. Совершенствовались существующие технические устройства, появлялись все новые, росло количество судов со специально подготовленными командами охотников за германскими подводными лодками. Как сообщают английские источники, капитан военно-морского флота Ф.Дж. Уолкер, погибший в 1944 году, командуя двумя группами эскорта, уничтожил больше тридцати германских подлодок. Это был выдающийся пример наступательной тактики при защите конвоев. Но умение обретали не только сторожевые суда и другие охотники за подводными лодками. Корабли эскортов – крейсера, эсминцы, позже корветы и фрегаты, а потом и сами торговые суда – постоянно совершенствовали навыки ухода от подводных лодок и самозащиты во время торпедных атак.

Так что выполнение задач, стоявших перед субмаринами, становилось все опаснее. Предъявлялись растущие требования к точности и согласованности действий команды подлодок, к мастерству и отваге каждого отдельного командира. Самым опасным врагом была авиация. На первых порах единственными самолетами, кружившими над морем, были громоздкие летающие лодки «сандерленд», и от них было легко уходить простым погружением. Затем в добавление к авианосцам сухогрузы и крейсера эскорта стали оснащаться посадочными площадками, и наконец, когда появились быстрые современные самолеты берегового базирования с дальностью полета минимум шестьсот миль, британская береговая оборона стала для немецких подлодок врагом номер один.

Кроме отдельных успехов субмарин, топивших вражеские военные корабли, кроме их присутствия на путях снабжения Британии, удивительно удачные результаты были достигнуты за первые несколько месяцев войны. Еще до того, как Германия объявила о районах своих оперативных действий, началось минирование. В этой работе, поскольку она не требовала долгого пребывания в море, использовались небольшие, по 250 тонн водоизмещением, лодки класса II – каждая из них несла вместо обыкновенных торпед шесть – восемь мин.

Основные районы минирования лежали к западу, в северном и южном проливах между Англией и Северной Ирландией (Северный пролив и пролив Святого Георга), у залива Ферт-Клайд на пути к Ла-Маншу, а на востоке – на узких судоходных путях вдоль английского побережья, защищенных со стороны моря минными полями, и особенно в устьях Темзы и Тайна. Пробравшись сквозь прорехи в сети обороны, подлодки могли ставить мины на судоходных путях, предпочтительнее в самых узких их местах, рядом с входными буями и, если получалось, прямо у входа в гавани.

Было обычным делом, что половина мин находила свои цели. Так, например, шесть мин одна за другой повредили или пустили ко дну три корабля – невероятно высокий процент удачи. Именно в это время капитан-лейтенант Шепке получил у друзей прозвище Отмычка, ибо ему везло больше, чем остальным, и его подлодка ставила мины в самых уязвимых местах коммуникаций противника.

Эти операции минирования обошлись исключительно малыми потерями, но в результате Британии приходилось проводить повторное траление на считавшихся безопасными фарватерах, которые сейчас были забиты судами. Но несмотря на все старания избавиться от мин, потери продолжались, вызывая протесты нейтральных стран.

На первых порах врага поставил в тупик новый тип магнитных мин, но принцип их действий скоро был выяснен, и тут же были приняты контрмеры. К этому мы еще вернемся.

Какое-то время магнитные мины оставались самым эффективным оружием Германии, обеспечивающим блокаду Британии. Это длилось до тех пор, пока сочетание трех новых факторов не изменило всю стратегию подводной войны.

Самым важным из них было падение Франции и оккупация Германией французских портов от Дюнкерка до Бордо, что вынудило Англию проложить все заморские пути сообщения по главной морской артерии между севером Ирландии и западом Шотландии, хотя раньше Британия широко пользовалась Ла-Маншем, Бристольским заливом и проливом Святого Георга. В то же время прибрежные районы Британии, включая и западные берега Шотландии, были надежно прикрыты авиацией. Наконец, когда Германия объявила своим полем оперативных действий определенные районы, где вражеские корабли будут топить без предупреждений, это дало подводным лодкам новую свободу действий. Теперь они могли атаковать в любое время суток, в надводном или погруженном положении.

Первый фактор способствовал перемещению центра тяжести вражеского судоходства дальше к северу. Второй заставил субмарины действовать западнее, и снятие ограничений с подводной войны дало возможность коммодору Деницу использовать против североатлантических конвоев ту тактику, которую он создал и отработал еще до войны. Наконец, по контрасту с первыми месяцами войны, когда, судя по британским данным, 97 процентов всех потерь торговых судов приходилось на светлое время суток, теперь подлодки вели атаки и по ночам, и будучи на поверхности. Тем самым они сводили к минимуму опасность преследования вражескими судами, оборудованными системами «асдик», гидрофонами и глубинными бомбами.

С самого начала войны командиры подлодок часто сталкивались с неудачами торпедных атак, даже в тех случаях, когда промахнуться мимо цели казалось невозможным. Долго искать причины не было необходимости: дело было в дефектах немецких торпед.

Командиры нередко и сами понимали, в чем причина, но их жалобы всегда встречали официальные ответы, что «отрицательный результат объясняется неточной установкой магнитного детонатора, вследствие чего меняется положение субмарины в момент выстрела по отношению к магнитному полюсу». Но выяснилось, что правы все же были командиры подводных лодок.

Кроме так называемых торпед-А, работавших на сжатом воздухе, которые использовались при стрельбе с дальних расстояний и при ночных атаках, в начале войны на вооружении оставались и торпеды-Е (они появились в конце Первой мировой войны) с электродвигателями. Если торпеды-А оставляли за собой след из воздушных пузырьков, что выявляло источник нападения и тем самым позволяло противнику уклониться от опасности, то торпеды-Е не оставляли за собой следа на воде, и когда использовался новый метод стрельбы – «без ряби», то их разрыв был полной неожиданностью.

Но в головной части этих торпед стояли детонаторы контактного типа – они-то в массе своей и были заменены новыми, только что созданными дистанционными магнитными взрывателями, которые срабатывали, попадая в магнитное поле корабля и взрываясь под днищем судна, в самом уязвимом месте.

Преимущества таких взрывателей были очевидны. Если предыдущим был нужен контакт с бортом судна, то теперь торпеда срабатывала под килем, даже без соприкосновения с корпусом. Взрыв вырывал огромный кусок обшивки, шансов на спасение практически не было, и корабль быстро шел ко дну.

Но дистанционные магнитные детонаторы тоже оказались ненадежными. Взрыв заряда происходил то преждевременно, то с запозданием, а порой его и вовсе не было, и торпеды-Е, случалось, вообще не могли преодолеть ту глубину, с которой их выпускали. Тем не менее, основным фактором, мешавшим торпедам находить свои цели, были контрмеры, предпринятые врагом против магнитных мин, о чем немецкое военно-морское командование в то время не знало.

Чтобы уменьшить напряжение магнитного поля, которое постоянно присутствует на корабельном корпусе, англичане по вертикали и по горизонтали оплели его электрическими кабелями, по которым периодически пропускался ток, вырабатываемый генераторами судна, – методы эти назывались «Убрать гауссы» и «Стереть». И тот и другой настолько эффективно уменьшали магнитное поле корабля, что магнитные взрыватели торпед не срабатывали.

Английский линкор «Уорспайт», стоявший в Нарвике, подвергался атакам немецких торпед не менее пяти раз, и каждый раз торпеды проходили мимо цели.

В другом патрулировании в ноябре и декабре 1939 года шесть торпед, выпущенных лодкой капитан-лейтенанта Прина, тоже прошли мимо цели. И у остальных подлодок тоже были подобные случаи. Капитаны, возвращавшиеся после норвежской кампании, устно докладывая Деницу о неудачах торпедных атак, не выбирали слов и выражений, пока тот не выдвинул категорическое требование к властям разобраться в причинах отказов торпед; сделать это требовалось безотлагательно и радикально устранить причину неполадок.

Торпедная школа тут же принялась за работу, выявляя пороки. Магнитный взрыватель был снят с вооружения и заменен старым контактным. Но даже и теперь торпеды часто шли мимо цели.

Выяснилось, что, кроме некачественных магнитных взрывателей, оставлял желать лучшего и встроенный в торпеду механизм, державший ее на глубине.

Чтобы оценить серьезность подобных неисправностей, достаточно сказать, что для нанесения максимального урона торпеда должна врезаться в цель как можно ниже ватерлинии. Любая ошибка в определении глубины может не потопить судно, или, что довольно часто случалось, торпеда вообще пройдет мимо цели.

До лета 1941 года, то есть до того момента, когда пороки магнитного взрывателя были наконец устранены, командирам подлодок приходилось иметь дело с торпедами-Е, снаряженными контактными детонаторами.

Опыт вскоре извлек на свет и другую трудность. На практических стрельбах в мирное время в ход шли только что выпущенные торпеды, и вопроса об их боеспособности после хранения не возникало. Но теперь выяснилось, что после нескольких недель пребывания в трюмах лодки, вышедшей на патрулирование, они все же нуждаются в ремонте. И ко всем нелегким обязанностям командиров субмарин добавилась и задача регулярной проверки всех механизмов торпед. Если торпеда уже была загружена в торпедный аппарат, ее требовалось извлечь на три четверти длины, перезарядить батареи и каждые сорок восемь часов проверять точность работы всех ее механизмов.

Хотя все эти меры помогли сократить число отказов торпед и раннее или запоздавшее срабатывание зарядов, преждевременный взрыв торпеды, выпущенной «U-39» в авианосец «Арк Ройял» в 150 милях к западу от Гебридских островов 14 сентября 1939 года, стал причиной первой потери подводной лодки в этой войне.

В период между началом войны и поздним летом 1940 года, когда французские порты Атлантики стали базами подводного флота, сходящие со стапелей новые лодки не успевали пополнять потери, и общее количество субмарин в строю постоянно падало. В этот период количество подлодок, способных выходить на патрулирование, колебалось от трех до пяти, а спустя несколько дней после Рождества 1940 года в море была только одна лодка. Остальные или стояли в доках, или готовились к походам. Но с весны и до конца 1941 года подводный флот пополнялся по десять лодок в месяц, а затем в строй входило по двадцать лодок и больше.

Тем не менее, к лету 1940 года было пущено ко дну 2,5 миллиона регистровых тонн противника – за счет потери всего семи лодок. Внушительное достижение. Точность первой цифры подтверждается почти такими же данными потопленного тоннажа, опубликованными после войны в Англии, а также скрупулезными отчетами командиров подводных лодок (не в пример пилотам люфтваффе).

Если во время операций в срединной или южной Атлантике, где корабли часто шли без конвоя и невооруженными и командирам подлодок почти всегда удавалось опознать торпедированное судно и оставаться на поверхности, пока оно не шло ко дну, то в более отдаленных районах они сталкивались с определенными трудностями. Определять тоннаж судна приходилось по смутным в ночи его очертаниям, а судьбу корабля – по месту и характеру взрыва торпеды, а также по состоянию корабля в те несколько минут, пока лодка шла на погружение. В этих обстоятельствах нельзя не удивляться точности данных о потопленном тоннаже.

Первой успешной атакой, осуществленной подводной лодкой в период Второй мировой войны, вряд ли можно гордиться, а вот вторая, которая состоялась 16 сентября 1939 года у западного побережья Ирландии, где капитан-лейтенант Шухардт потопил авианосец «Отважный», стала первым мощным ударом, нанесенным подразделением новых подводных лодок германского военно-морского флота.

Но решающее доказательство, что подводные лодки снова, как и двадцать лет назад, превратились в самое грозное оружие в войне против Британии, обеспечил капитан-лейтенант Прин (тогда он был лейтенантом), когда его «U-47» проникла в тщательно охраняемую главную якорную стоянку британского флота в Скапа-Флоу и потопила линкор «Ройял Оук».

В конце Первой мировой войны попытки такого рейда предпринимались дважды, и оба раза субмарины гибли. Документы командования подводного флота за сентябрь 1939 года показывают, что этот проект снова был вызван к жизни после того, как пришла точная информация об условиях базирования кораблей в Скапа-Флоу, – ее доставили немецкие самолеты-разведчики и командир мини-подлодки, патрулировавшей в этом районе. С 8 сентября начались активные приготовления к рейду, которыми руководил коммодор Дениц.

Кирк-Саунд – один из самых узких проходов в Скапа-Флоу; он был ответвлением более крупного Холм-Саунда. У команды подлодки была единственная возможность проникнуть в пролив, проскользнув мимо сторожевых судов, перегораживающих его в самом узком месте. И если прокладывать путь умело и решительно, то вполне возможно, что небольшое судно могло бы и преодолеть его.

Было решено, что попытку следует предпринять, во-первых, в новолуние, когда стоит почти полная темнота, а во-вторых, в часы прилива, который поможет подлодке войти в пролив, а потом покинуть его. Обоим этим условиям отвечала ночь с 13 на 14 октября.

Так что, если даже лодке придется подвсплыть, чтобы не царапать по дну, она все же попытается проникнуть в акваторию Скапа-Флоу на приливной волне. Времени провести атаку против крупнотоннажных кораблей на якорных стоянках у нее будет совсем немного, после чего лодке придется пробиваться обратно к выходу, борясь с приливным течением, пока оно не достигло предельного напора.

Прилив в Пентленд-Ферт между Шотландией и Оркнейскими островами и в проливах поменьше между островами достигает большой силы; максимум его скорости – десять узлов, в то время как подлодка класса VII выжимала на поверхности предельную скорость пятнадцать – шестнадцать узлов, в погруженном состоянии могла короткое время держать семь узлов, крейсерская ее скорость составляла три – четыре узла, а если ей приходилось «ползти», не издавая шума, скорость падала еще больше. Чтобы на мощной приливной волне, не давая знать врагу о своем присутствии, черепашьим ходом провести такую конструкцию, как подводная лодка, по узкому проходу, миновать два судна, затопленных в самых неподходящих местах, все время меняя скорость и направление в соответствии с рисунком берегов и состоянием русла, – для всего этого требовалось незаурядное умение!

Гюнтер Прин как нельзя лучше подходил для такого убийственного рейда. Из всех командиров субмарин, что были в то время в строю, он обладал самым большим опытом морских походов и прежде, чем прийти на подводную лодку, служил в торговом флоте, где получил капитанскую лицензию. Более того, он обладал такими личными качествами, которые и могли обеспечить успех: холодной головой, стальными нервами, умом и, кроме того, энергией и отвагой.

Но вместо того чтобы погрузиться в темноту новолуния, небо в ночь рейда было ярко освещено полярным сиянием. Тем не менее, Прин решил не отказываться от попытки. Прилив достиг самой благоприятной фазы, и, если отложить атаку, кто может гарантировать, задался он вопросом, что следующие ночи не будут такими же светлыми от полярных сияний? А тем временем британский флот может сняться с якорных стоянок и покинуть Скапа-Флоу.

Наконец подготовка была закончена, и его команда замерла в ожидании, готовая к действиям. Отсрочка операции, без сомнения, лишит команду боевого духа, и, может быть, потребуется несколько недель для повторного планирования и подготовки атаки, если вообще ее удастся провести.

Резко меняя курс, Прин вел свою «U-47» в надводном положении по узкому проливу Кирк-Саунд. Уже миновала нижняя точка отлива, и прилив мощно прибывал внутрь материка. Подводная лодка царапнула бортом второе из затопленных судов, но обошлось без повреждений.

Проникнув в Скапа-Флоу, Прин неторопливо двинулся к юго-западу, где располагалась основная якорная стоянка. Она была пуста. В тот самый день, когда «U-47» лежала на дне Пентленд-Ферт, дожидаясь наступления ночи, британский флот вышел в море.

Миновав оборонительные сооружения Саунда, Прин разминулся с английским эсминцем, охранявшим якорную стоянку, и, сменив курс, отправился на поиск у северного берега Скапа-Флоу, где для начала обнаружил два тяжелых корабля, стоявших бок о бок у самого берега. Под этим углом зрения было трудно рассмотреть очертания надстроек, но в одном из них он опознал «Ройял Оук». Другой он принял за «Рипалс», хотя потом выяснилось, что это был устаревший авианосец «Пегасус».

Несмотря на убийственное свечение северного сияния – воды Скапа-Флоу, окруженные высокими темными силуэтами холмов, блестели как зеркало, – Прин всплыл почти на поверхность и нанес удар. Из пяти выпущенных торпед только одна попала в цель, и с мостика подводной лодки показалось, что она поразила носовую часть «Ройял Оук».

Как ни странно, после взрыва, в котором нельзя было усомниться, ожидаемой реакции со стороны обороны не последовало, и какое-то время все было спокойно. Выпустив последнюю торпеду из кормовых аппаратов, Прин отошел от цели и подготовился ко второму залпу этой опаснейшей ночной операции. Неторопливо двинувшись вперед, – отнюдь не на полной скорости, как требовали бы благоразумие и предварительно обусловленный порядок действий, – он пошел не в Кирк-Саунд, за которым лежала безопасность открытого моря, а остановился посередине главной якорной стоянки британского флота, ярко освещенной сполохами северного сияния. Тут он стал ждать, пока пустые трубы торпедных аппаратов зарядят уже снаряженными пятью другими торпедами.

Через двадцать минут – рекордное время, но только не для Прина, который стоял у выхода из вражеской мышеловки, зная, что теперь охрана удвоит бдительность, – ему доложили, что торпедные аппараты готовы к бою, и он развернулся для новой атаки. На этот раз, держась на той же глубине, он сократил дистанцию выстрела. Торпедный залп поразил цель, и, подброшенный чудовищным взрывом, «Ройял Оук» взлетел в воздух.

Теперь враг наконец отреагировал. Считая, что подводная лодка никоим образом не может проникнуть к якорной стоянке, оборона Скапа-Флоу, скорее всего, решила, что первый взрыв был результатом не торпедного удара, а взрыва где-то в трюме «Ройял Оук». Позже они передумали, и в воздухе зазвучали сирены воздушной опасности. А пока лодка «U-47» оставалась незамеченной, и ее никто не искал.

Но теперь весь Скапа-Флоу кипел лихорадочной активностью. Лучи прожекторов скользили по воде, трассирующие пули летели по низким параболам. Охота за дерзким взломщиком началась всерьез.

Тем временем подлодка развернулась для отхода. С юго-востока появились эсминцы. Один из них шел под острым углом, отрезая путь к Кирк-Саунд. Скапа-Флоу мерцал огоньками, которыми суда преследования перемигивались друг с другом. Прин прижался к берегу, держа курс в южную часть Кирк-Саунда, чтобы лодка на ходу скрывалась в густой тени окружающих холмов. Но огонек на клотике эсминца все приближался…

Внезапно на прибрежной дороге взревел двигатель грузовика, мчавшегося на полной скорости. Он резко затормозил, и луч его фар скользнул по серому корпусу и конусу ходовой рубки. Но тут водитель развернулся и помчался в ту сторону, откуда приехал. Почему? Заметил ли он темный корпус на серебристом фоне моря? Опознал ли его? Что теперь будет? Терзаемый неопределенностью, Прин стоял на мостике, слушая, как вдоль бортов шипит и булькает вода. Хотя и дизельный двигатель, и электромоторы работали на всю мощь, лодка на максимальной скорости могла лишь с трудом преодолевать мощь приливной волны, летящей сквозь узость Саунда, и берег отплывал за корму с томительной неторопливостью.

Снова поблизости возник эсминец: ходовые огни на мачте освещали его поджарые очертания голодной гончей; силуэт боевого корабля вырисовывался на фоне тусклого неба, прорезанного сполохами северного сияния. На мостике ожили огни семафора – лампы Олдиса. Сигналил ли эсминец всем остальным охотникам, что прямо перед собой обнаружил низкие очертания подводной лодки, пробивающейся сквозь прибой? Впередсмотрящий на ее мостике невольно зажмурился, ожидая ослепляющего луча прожектора с эсминца, а затем оранжевых полотнищ пламени из его пушек…

«Но в самом ли деле он нас видит? – подумал Прин. – Похоже, что нет». Субмарина продолжала бороться с прибоем, и от винтов, которые на предельных оборотах мучительно месили воду, за кормой вскипали предательские белые буруны. Но если сбросить скорость, прилив отнесет лодку обратно в Скапа-Флоу.

Подлодка «U-47» медленно продвигалась вперед. Шло время, и двигатели небольшого судна не могли преодолеть силу прилива. «Если подвести баланс, – подумал Прин, – то он в нашу пользу: линкор за подводную лодку. И если бы этот эсминец хоть чуть-чуть сменил курс… Он не может проскочить мимо нас – он должен нас видеть… должен!»

Но в этот момент эсминец в самом деле сменил курс, и Прин увидел, как он внезапно резко пошел к западу. Ходовые огни скрылись в ночной мгле. Подводная лодка уже была у выхода из Кирк-Саунда. Ее встретила сильная приливная волна, и она продолжала напрягать все силы, пытаясь вписаться в узкий пролив; ей пришлось, ободрав обшивку, скользнуть мимо деревянного пирса на самом фарватере, пробраться мимо двух затопленных на течении судов и, наконец, никем не замеченной, выйти в открытое море.

Лишь когда Прин вернулся на базу, он смог оценить оставшуюся за спиной операцию. Она была проведена с образцовым мастерством и отвагой. Подводная лодка ни разу не подверглась нападению. Но успех, на который надеялся и он, и команда субмарины, был достигнут лишь частично, потому что часть выпущенных торпед оказалась с дефектами (к этому мы еще вернемся), хотя это не умаляло ни его блистательного подвига, ни морального престижа, который он придал новому военно-морскому флоту Германии.

Операция в Скапа-Флоу была особенно важна для немцев, ибо именно туда в конце Первой мировой войны был загнан немецкий флот открытого моря. Позже Прин признавался, что помнил об этом, нанося зияющие раны британскому флоту.

Практически не было сомнений, что, оставайся корабли в Скапа-Флоу, Прин добился бы успеха. Вечером 12 октября, то есть за день до рейда, воздушная разведка донесла, что на якорях в Скапа-Флоу стоят авианосец, пять линкоров и десять крейсеров, не говоря уж о массе более мелких судов. И хотя Прин опоздал, у него все же было время найти путь к якорной стоянке, а если бы попытка была отложена всего лишь на несколько дней, можно считать, что ему никогда не удалось бы преодолеть пролив Кирк-Саунд.

Дело было в том, что за несколько недель до этой операции британское адмиралтейство, сочтя существующую систему обороны недостаточной, приняло решение затопить в Кирк-Саунде и третье судно. Для этой цели оно наметило купить старый корабль, стоявший в гавани Лондона. На первых порах казначейство отказалось платить цену, запрошенную владельцем судна, но затем уступило настойчивости адмиралтейства, хотя за это время уже наросли проценты за буксировку. И снова казначейство отказалось платить оговоренную сумму, и снова адмиралтейству пришлось изложить все свои доводы, пока, наконец, покупка не была одобрена и адмиралтейство смогло вступить во владение своим приобретением. Буксир с судном ушел из Лондона к Кирк-Саунду 13 октября – в тот день, когда флот вышел из Скапа-Флоу, и в ту ночь, когда Прин, войдя в пролив, преодолел его систему обороны. Враг благородно признал мастерство и отвагу его подвига, который остается уникальным в анналах морских войн.

Герберт Шульц был одним из первых командиров подводных лодок, который обрел известность. Как и Прин, он получил под свое начало субмарину «U-48» перед самым началом войны.

И теперь его длительный морской опыт подвергся испытаниям. «U-48» висела на хвосте двух сухогрузов, окруженных мощным эскортом. Когда, маневрируя, суда ушли за горизонт, он нырнул, готовясь к атаке, и двинулся на перископной глубине. Через тридцать пять минут после погружения он незамеченным прошел сквозь строй конвоя и отдал приказ: «Аппарат первый – огонь!» Через десять минут после взрыва английское грузовое судно «Навасота» водоизмещением в 8000 тонн исчезло из виду. Второму удалось уйти. Пришлось скрываться и Шульцу, потому что конвой пустился на поиски погрузившейся подлодки, и продолжать преследование он был не в состоянии.

Через полчаса вражеские силы оставили его в покое, и он смог поднять перископ. Вокруг – никаких признаков жизни. Едва лодка всплыла на поверхность, он первым выскочил на ходовой мостик, заливаемый волнами. И как всегда, прежде чем вахта приступила к своим обязанностям, командир внимательно осмотрелся. По правому борту из-за горизонта показался конвой. Он приказал вахте внимательно следить за его движением и направил лодку в ту сторону, где слабо виднелись дымки. Через несколько часов настало время уходить под воду и готовиться к атаке – опускаться на перископную глубину и вести преследование. Вахта уже спустилась вниз, и Шульц (командир всегда оставляет мостик последним) уже собрался задраивать верхний люк конической рубки, готовясь к погружению. Но перед этим он бросил последний взгляд на море – все чисто, посмотрел наверх и… Немедленно вниз! «Сандерленд» пикировал прямо на лодку.

Шульц захлопнул люк, задраил его, и еще не успели смолкнуть колокола боевой тревоги, как в центральном посту был опущен рычаг, открывший клапаны цистерн погружения. Раздалось шипение вытесняемого воздуха, и лодка тут же стала погружаться, но, как казалось командиру, слишком медленно.

Чтобы ускорить процесс, главный механик скомандовал: «Всем ухватиться руками!» И те, кто не успел закрепиться на своих боевых постах, скользя и кувыркаясь, головой вперед полетели по центральному проходу (который тут же обрел легкий наклон), через все кают-компании, пока не налетели на водонепроницаемую переборку хранилища торпед, отделенного другой переборкой от отсека торпедных аппаратов.

Глубиномер показывал пятнадцать футов, надстройки только успели скрыться под водой, когда лодку тряхнули и потрясли четыре мощных разрыва – это «сандерленд» сбросил бомбы. Лодка резко пошла вниз. Из-за повреждения или потому, что вся нагрузка легла на нос? Но порядок восстановился, и ни один пост не докладывал о повреждениях.

Затем раздался новый звук – частая пульсация корабельных винтов. Наверху появился эсминец. Как охотник, уверенный в успехе, он стал неторопливо описывать круги над ползущей субмариной; звуки его «асдика», нащупывавшие рубку, звучали то громче, то тише. Луч «асдика» о чем-то сообщил, эсминец остановился и чуть продвинулся, уточняя позицию.

Винты замерли, и рубки снова коснулся звук «асдика». Затем винты сделали несколько оборотов, и эсминец опять замер. Работа «асдика» мучительно действовала на нервы. Наступило молчание – полное молчание, – и наконец пришла очередь глубинных бомб! Первая взорвалась прямо над лодкой с таким оглушительным грохотом, что все невольно пригнулись, а подлодка содрогнулась, дернулась и качнулась, как маятник, едва не выйдя из-под контроля. Затем второй разрыв – еще ближе.

Шульц решил уйти на глубину, но тихо и осторожно, чтобы акустики наверху услышали лишь то, что они должны услышать. Разворачиваясь на доли градуса, он попытался отползти от того курса, на котором держался эсминец. Через двадцать минут после первой серии рядом с подлодкой взорвались еще три бомбы, снеся рули глубины и антенну.

Надежный корпус выдержал сотрясение, и из отсеков в центральный пост пошли донесения: «Все в порядке». Экипаж перевел дыхание. Это было ужасное испытание – лежать на глубине слепыми и неподвижными в ожидании очередного взрыва, тем более что шли первые дни войны, когда еще никто не знал пределов надежности рубки.

В относительно мелких водах Северного моря подлодка почти касалась дна. Хотя рядом лежали глубины, в которые лодке было опасно опускаться, Шульц решил проползти еще дальше и лечь на самое дно, где разрушения от глубинных бомб будут не так губительны; во всяком случае, лодка окажется вне пределов досягаемости «асдика». Можно будет выключить моторы и поберечь электричество. Придется заглушить почти все вспомогательные механизмы, чтобы свести к минимуму звуки: и основной гироскоп с его непрестанным низким гудением, и вентиляторы, и насосы. Может быть, таким образом они заставят преследователя проскочить мимо.

Но через несколько секунд они снова услышали эти страшные звуки: вот винты эсминца продвинули его вперед, остановились, и снова раздался оглушительный грохот глубинных бомб. Сколько это может длиться? Сколько еще им под силу выдержать? Умывальники и туалеты вышли из строя, электролампочки полопались, в боевой рубке отказал указатель разворота.

Неужели они должны и дальше так ждать, загнанные в ловушку и беспомощные, пока корпус не разворотит очередным взрывом и они, захлебываясь, не встретят свой жалкий конец? Что сделает командир? Все зависит только от него. Почему он ничего не делает, почему не отдает приказов? Неужели он бессилен? Или он считает, что все в порядке, пока лодка лежит здесь, пришпиленная к океанскому дну?

Им не оставалось ничего другого, кроме как ждать, надеясь на зимнюю темноту, которая в этих широтах наступала около шести часов. И тогда подлодка сможет осторожно подняться на поверхность – если к тому времени она вообще сможет подниматься…

«В 18.00, – гласит запись в бортовом журнале «U-48», – оторвались от дна, подвсплыли на двадцать футов. Взрывов не последовало…»

Хотя эсминец все еще вел поиск, подводной лодке удалось незамеченной оторваться от него. Сорок пять минут она с убийственной медлительностью ползла под водой. Отойдя от врага на две мили, командир убедился, что наверху все тихо, – похоже, им удалось уйти от преследования.

Осторожно поднявшись на поверхность, Шульц по трапу вскарабкался на ходовой мостик, чтобы наконец осмотреться, и увидел, что он всплыл как раз в середине группы кораблей вражеского конвоя. А он-то думал, что их всего два! Сумерки сгустились, но ночь была ясной и видимость отличной. Волнение было умеренным, а ветер стих. Низкий пологий корпус подлодки легко покачивался на поверхности, а вокруг были четко видны темные силуэты вражеских кораблей.

Шульц насчитал, что всего их было двадцать четыре. Двадцать четыре корабля сторожили свою жертву, которая, как они были уверены, все еще лежит на дне моря. Часть из них неторопливо курсировала в этом районе. Останавливаясь, они прощупывали дно «асдиком».

Чтобы производить как можно меньше звуков, Шульц отключил электроприводы и дизель-мотор и перешел на ручное управление. Лодка еле заметно сдвинулась с места, и он нацелил ее носом в проход между двумя кораблями – самый большой, который он только смог найти…

«Мы буквально выползли оттуда», – потом рассказывал командир. «Поднялись на поверхность, – лаконично записал он в бортовом журнале. И не в силах скрыть нотку торжества, добавил: – И ушли!»

Я спросил его о расстоянии между судами. «Когда мы проходили между ними, – прикинул он, – дистанция была ярдов восемьсот – девятьсот, при максимальной видимости. Могу сказать тебе, что после всех этих глубинных бомб мы еле держались. Вот это было хуже всего. Спустя какое-то время нам удалось запустить дизель, но сначала…»

Первым делом надо было заделать протечки. По всей лодке повреждения оказались куда серьезнее, чем сначала сообщалось. Все клапаны внешнего корпуса были вырваны из своих гнезд, вентиль воздухозаборника не действовал, вся система приводов, гирокомпас и магнитные компасы вышли из строя. Работы в лодке для ремонтных команд более чем хватало, но во время долгих тренировок мирного времени они научились справляться с аварийными ситуациями, и наконец самое главное оборудование заработало.

Боцман приказал не жалеть сока, а на ужин команда получила отменные бифштексы, которые всегда пользовались популярностью у моряков-подводников. Тем не менее, на лодке царило не лучшее настроение, все были под впечатлением того, что еще недавно смотрели в лицо смерти. Тем более, что экипаж еще не успел обрести ту уверенность в себе и лихую бесшабашность, которые свойственны опытным подводникам, – именно ими и объяснялись их удивительные успехи.

За ночь, когда подлодка «U-48» постаралась оставить между собой и врагами максимальное количество миль, на море началось волнение, ветер усилился, и видимость резко ухудшилась. Наступил тусклый рассвет, над морем повисла сетка дождя, который порывами бил в мокрые лица людей на мостике.

Скоро в поле зрения появился вражеский конвой, но чиф и его циклопы, как зовут машинную команду, все еще продолжали исправлять повреждения, и лодка не была готова к действиям, хотя Шульцу удалось поднять боевой дух команды. Он отлично понимал, как они себя чувствуют, потому что и сам испытывал то же самое. Их первый длительный опыт глубинной бомбежки, когда остается лишь беспомощно ждать вроде бы неизбежного конца, вымотал нервы и лишил инициативы. Панацеей от такого состояния могло быть только одно – успешная атака.

Чуть спустя, когда дождь внезапно усилился, мимо, буквально в ста ярдах, проскочили два эсминца; подлодку они не заметили. Вскоре на горизонте показались танкер и еще один корабль – скорее всего, они оторвались от предыдущего конвоя.

Хотя лодка в таком состоянии ни в коем случае не была в боевой готовности, Шульц взвесил свои возможности и атаковал. Первая торпеда – мимо! Вторая тоже прошла мимо цели: угол атаки был не самым лучшим. «Приходилось слишком полагаться на прикидки и на Бога», – уточнил потом командир.

Шульц предпринял третью попытку. На этот раз торпеда врезалась точно в середину тяжело груженного корабля, разорвав его пополам. Судно занялось пламенем и взорвалось: английский флот потерял танкер «Сан-Альберто» в 7379 тонн водоизмещением.

Так что психоз боязни глубинных бомб был излечен; команда отомстила за полученный ими жестокий опыт подводной войны.

Мы выходим на боевое патрулирование. Пять минут назад отданы швартовы, и мы стоим в шеренге на борту, в последний раз прощаясь с нашими близкими, остающимися на пирсе: жены, подруги, портовые рабочие, которые готовили лодку к походу, девушки из гостиницы подводников в Лориенте – они тоже решили не упускать возможности в последний раз пожелать нам удачи.

День клонится к вечеру, и, пока мы неторопливо скользим на запад к устью гавани, фигуры на пирсе тают и расплываются в сгущающихся сумерках безрадостного февральского дня; трубы и литавры военного оркестра сливаются с плеском волн, стихают и остаются за кормой.

Пока я стоял на палубе, провожая взглядом тающую полоску земли, ко мне подошел свободный от вахты механик. Он был первым человеком, которого я встретил несколько часов назад, когда прибыл на судно. Пока я расспрашивал, как пройти к командиру, механик перехватил мой чемодан, когда я балансировал на шатком трапе.

– А вот кок, – сказал он, подходя, – и вам надо немедля с ним подружиться.

Я увидел широкое улыбающееся лицо, копну волос, глаза как черные вишни. Юноша был довольно полноват.

– Мы прекрасно договоримся, – сказал он. – Только дай знать, если захочешь спустить в гальюн какой-нибудь мусор. – И он расхохотался низким рокочущим басом.

Стали собираться и другие. Кто-то увидел висящую у меня на шее «лейку».

– Ну, классно, парень! Она твоя?

– Меня зовут Франц, – сообщил другой и добавил, словно в том была необходимость: – Я из Вены, а вот он Пепи, из Штирии.

Пепи вышел вперед и пожал мне руку.

– Как видишь, мы тут отовсюду, – сказал механик. – Потерянные немцы, как мы их называем, фольксдойчи. Вот он из Польши, а Биллем – из Нижней Силезии…

Меня окружали незнакомые лица – крепкие, раскованные и непринужденные парни. Многие из них недавно побрились, во всяком случае, не далее чем вчера, но скоро их облик изменится. Пройдет не так много времени, и они будут выглядеть настоящими бандитами.

Их дружелюбие выражалось в желании помочь мне. Ведь я был всего лишь гостем на борту, значительно старше их, резервистом.

Почти стемнело. Перед закатом солнца сгрудившиеся на горизонте облака на мгновение разошлись, и последний луч упал на пологую береговую линию у входа во внутреннюю гавань, оставив в памяти очертания древней церкви на высоком утесе. Когда мы миновали остров Ле-Груа, лежащий в нескольких милях от берега, эскорт, оставив нас, вернулся в гавань, и мы очутились одни в открытом море.

Стоя на мостике рядом с впередсмотрящим, я слышал ровный рокот дизеля, который доносился из открытой горловины люка; мягко мерцала подсветка приборов, и я ощущал странный запах, которому было трудно подобрать определение – запах подводной лодки, который старые члены команды воспринимали как дыхание родного дома, привычного настолько, что его даже не замечаешь.

На крохотном камбузе кок готовил ужин. Сегодня он будет подан на пару часов позже из-за позднего отхода. Когда еда будет готова, дежурный стюард пройдет по центральному проходу, готовя стол для моряков; младшие офицеры будут есть у себя, над центральным постом; в одной руке у стюарда будет бидон с кофе или свежезаваренным чаем, а в другой – напоминающий ведро контейнер с едой. Когда лодку качает на морской волне, стюардам приходится нелегко – локтями они упираются в переборки, ищут за спиной опоры, а команда то и дело подхватывает и поддерживает их, чтобы ужин в целости и сохранности дошел до моряков. Те же, кто не может вынести такую жизнь… что ж, им приходится очень плохо. Тех, кто не в состоянии жить на подводной лодке, довольно быстро списывают на берег.

Пока стюард ждет на камбузе, на столах ставят бортики, чтобы при качке тарелки не слетали на палубу. В старшинской кают-компании тоже в ожидании ужина стоит возбужденный гул голосов.

Из дверей камбуза показывается распаренное, лоснящееся лицо кока, и, прежде чем начать раздачу тарелок, он предупреждает:

– Вареные яйца, по три каждому! – затем, отсчитывая каждое, укладывает их в контейнер.

После яиц идут корнишоны, и стюард из матросской кают-компании, «эмиссар народа», снова пускается в путь, минуя старшинскую кают-компанию, пролезая сквозь овальное отверстие люка. Далее идут контрольный пост, еще один высокий комингс, каюта командира, где он сидит за чтением. И наконец он попадает в матросскую кают-компанию, расположенную ближе к носу.

С младшими офицерами обхождение повежливее. Яйца им выкладывают каждому на свое блюдо, на отдельных тарелках – корнишоны, масло на металлическом блюде; перед ними – толстые ломти бекона и сосиски. В чай по желанию можно подливать лимонный сок, буханки хлеба покачиваются в сетках над головами, откуда каждый может брать их.

Внезапно в середине трапезы из их кают-компании доносится возглас:

– Музыку! Эй! Центральный пост! Где этот лентяй-телеграфист?

Любитель музыки с силой бьет кулаком по столу, ножи и вилки подпрыгивают.

– Эй! Центральный пост! Вилли! Запусти музыку, ладно? Скажи этому бездельнику! Радио, какие-нибудь пластинки, только заведи чего-нибудь!

Послание доходит до акустика, который сидит в своем отсеке напротив каюты командира; в его распоряжении – радио и проигрыватель. И через несколько секунд непонятно откуда по лодке разносится мелодия: «Не унывай!» С ней сплетается голос певца:

Не унывай! И не смотри на жизнь так хмуро!
Плохие времена пройдут!
Ведь все равно наступит утро.
Не унывай, мой милый…

– Кок! – рычит Эдвин. – Что у тебя за яйца? Только посмотри на них! Да это же муравьиные яйца, вот что они такое! Гони мне еще полдюжины, а лучше восемь штук. Чтобы тут же было восемь яиц, а то я…

На борту любят грубовато подшучивать друг над другом, и человеку без чувства юмора делать тут нечего.

Подключается и Пауль, штурман (мичман второго класса):

– Кок, мои яйца пахнут дизельным маслом. Ты что, жаришь на нем? Вот, можешь попробовать их, – обращается он к телеграфисту второго класса. Тихий спокойный человек, он, как считает штурман, – лучший специалист по яйцам. – Как, ты чувствуешь в них что-то странное? Конечно, масло сквозь скорлупу не пройдет, но все же…

– Да. Да, боюсь, что так и есть, – изображая из себя арбитра, говорит эксперт. Чтобы утвердиться в своей оценке, он берет себе еще три яйца и с серьезным видом изучает их.

Кок обеспокоенно ждет вердикта и спешит приготовить еще несколько яиц для Пауля, чтобы успокоить его.

В матросской кают-компании обычно едят голыми руками, как только что Эрвин. Яйца просто берут с подноса и запихивают их в рот или же кладут на ломоть хлеба и расправляются с ними без помощи ножа и вилки. Что же до последующего мытья рук… «Чего? – удивятся матросы. – В середине ужина? Слишком много хлопот. Хватит раз в день сполоснуться масляной водой из цистерны!»

С камбуза, где опять уединился толстяк, доносится шипение: на сковородке последние яйца. Кто возьмется их съесть? Решается только Эрвин. И куда только при его маленьком росте в него столько влезает?!

Даже по окончании ужина у кока хватает работы. Горячей водой вымыть всю посуду из кают-компаний. В старшинской кают-компании уже начинают собирать остатки ужина в мусорные корзины, опускать бортики на столах и протирать их, чтобы они не выглядели как поле боя отступившей армии.

Пока дневальный промывает в теплой морской воде приборы и посуду, младший командный состав разбредается по своим койкам.

Подводная лодка уже ушла далеко в залив, и ее длинное тело прорезает волны Биская. Над двойными рядами коек, висящих по всем переборкам, неторопливыми маятниками покачиваются сетки с буханками. За три недели они покрываются плотной зеленовато-белой плесенью. Экипаж зовет их «белыми кроликами», когда снимают сетки, держа их за «уши». Потом, когда хлеб кончается, в дело идут сухари и печенье.

Восемь склянок. В 20.00 отдежурившая вахта спускается вниз поужинать. Покончив с едой, они еще остаются немного посидеть, а потом уходят. Когда подводник засыпает, какой бы грохот ни стоял вокруг, он вряд ли оторвется от подушки. Радио хрипит, свистит и завывает на пределе громкости – идет вечерняя программа из Германии, которую тут называют «тысяча веселых известий»…

Но рабочий день у кока еще не окончен. Ему не надо стоять вахты, это да, и он может спокойно спать по ночам, но рано утром ему уже нужно быть на ногах и готовить завтрак.

Если вахтенный, который стоит вахту от полуночи до четырех утра, захочет что-нибудь перекусить или выпить кофе, то он должен будет сам позаботиться о себе. Прежде чем покинуть камбуз, у кока остается последняя обязанность. Вооружившись ключами и карманной лампой, он приносит из хранилища консервы и свежее мясо из холодильника. Возвращаясь, он осторожно балансирует в проходе, минуя его шаг за шагом, – в руках он держит набор консервных банок и телячье филе.

– Завтрашний обед, – улыбается он мне, проходя мимо.

Внезапно отдергивается темно-зеленая занавеска у одной из коек, и из-за нее высовывается голова.

– Что ты там тащишь? Кровельный материал?

– Blanquettes de veau, – высокомерно говорит глава камбуза и разъясняет особо тупым: – Телячьи отбивные.

– Одеяла?[1] У нас дома бывали какие угодно отбивные, но уж матушка никогда не заставляла нас есть одеяла.

Кок поворачивается и возмущенно глядит на остряка: задета его профессиональная гордость.

– Меня не интересует, что там твоя мамаша делала, а вот моя классно готовила blanquettes de veau, и, если ты не возражаешь, я буду готовить по ее рецепту. Она имела дело с кусками в двести девяносто фунтов, так что кому, как не ей, знать…

Преисполненный гордости, кок стоит во всей красе, готовый к бою, и, когда его встречает оглушительный хохот, на лице его отражается откровенное изумление; он стоит весь в испарине, крутя в руках шмат мяса, и тыльной стороной ладони убирает упавшую на глаза прядь волос. Вот он, наш невоспетый герой…

Долгая пауза и затем, наконец, с одной из коек доносится спокойный голос:

– Все в порядке, приятель. Все в норме. Мы все знаем, что ты чертовски хороший кок. А теперь – спокойной тебе ночи. Спокойной ночи всем.

Мало кто из экипажей подводных лодок мог действовать лучше их или держаться столь же гордо, чем команда «U-57», одной из маленьких «прибрежных» субмарин в 300 тонн водоизмещением, хотя с каждым рейдом шансы на успех все уменьшались.

На своей конической рубке она несла эмблему в виде двух вздыбившихся демонов, каждый из которых держал пылающий факел. Их приказал нарисовать первый командир подлодки, и именно из-за них «U-57» обрела свое прозвище «Красный дьявол». Но это было позже, когда она стала знаменитой. А когда на ее командный мостик поднялся Эрих Топп, она была обыкновенной «U-57».

В пятницу, 13 февраля 1940 года, лодка была готова выйти на патрулирование – первое под началом нового командира. Пятница, 13-е число! Так что Эрих Топп, храня верность старым суевериям, отплыл в четверг. Он переправился через акваторию гавани, снова пришвартовался на другой стороне ее, кончил загрузку и на рассвете бесшумно вышел в море прежде, чем судьба успела кинуть на него взгляд.

Над Северным морем продолжал висеть непроглядный туман, из которого вынырнула плавучая мина. Качнувшись, она с жутким скрежетом проползла вдоль обшивки и, не причинив вреда, пустилась в дальнейшее плавание. (По международным соглашениям, мина, сорвавшаяся с места постановки, должна была автоматически подрывать себя, но за это никогда нельзя было ручаться.)

В Норвегии Топп пополнил свой запас дизельного топлива и пустился на поиск вражеских кораблей. Едва только он оставил Корс-фьорд, как один из вахтенных на мостике заметил, что ровную шелковую поверхность моря прорезал пузырчатый след: две торпеды с двигателями на сжатом воздухе шли прямо на лодку.

– Право на борт! – рявкнул вахтенный офицер. – Полный вперед!

Взлетев на мостик, Топп еще успел увидеть, как торпеды прошли мимо лодки, которая успела увернуться от атаки британского противника. Попытка преследовать и настигнуть вражескую субмарину не удалась из-за поломки гидрофонов, и «U-57» пришлось отказаться от нее.

Первая часть патрулирования длилась пять дней, и за это время было израсходовано все то небольшое количество торпед, которое лодка прибрежного типа могла иметь на борту. Топп потопил одинокий транспорт, который шел в Англию с грузом строевого леса на борту, и еще одно судно с боеприпасами, отбившееся от конвоя. Несмотря на то что работа гидрофонов оставляла желать лучшего, он смог увернуться от дождя глубинных бомб, которые обрушили эсминцы конвоя, и получил благодарность от Деница: «Хорошо сработано, «U-57»! Так держать!»

Краткий заход в Берген для пополнения запасов – и «U-57» снова в море. В тумане, стоявшем у северо-западного побережья Шотландии, в поле зрения попал гигантский конвой, но в решающий момент новый стармех не смог переложить рули, и Топпу пришлось упустить конвой; его походный порядок был самым большим из тех, что командиру доводилось видеть за всю войну.

В северной части Ла-Манша, у самого входа в Ирландское море, подлодка наткнулась на судно в 5 тысяч тонн и после отчаянной погони с четвертой попытки потопила его. Но субмарина слишком поздно заметила самолет и не успела погрузиться. Самолет сбросил бомбы, но, к счастью, все они прошли мимо.

Затем Топп зашел в Лориент, чтобы снова пополнить запасы. По пути на север подлодка опять подверглась атаке с воздуха. Пулеметный огонь оставил в ее борту пятнадцать пробоин, но никто не пострадал. Самолет сбросил одну бомбу, которая не взорвалась.

Не прошло и недели, как лодка снова оказалась в северном Ла-Манше. Десять дней маленькое судно боролось с постоянными штормами. Десять дней она ничего не видела и не слышала, кроме ударов волн, скорбного неба и свиста ветра. Гидрофоны удалось отремонтировать, но в первый же штормовой день они снова вышли из строя, лишив командира единственного контакта с внешним миром, когда лодка шла в подводном положении.

На одиннадцатый день после выхода из Лориента, когда шторм достигал шести баллов, в поле зрения появился теплоход. Лодку швыряло на волнах, как теннисный мячик. Она просто не могла держаться на перископной глубине, чтобы при свете дня нанести удар из-под воды. Скользнув пониже, она подняла нос и снова подвсплыла так, чтобы на поверхности появился конус ее рубки. То и дело проваливаясь в расщелины волн, она наконец смогла подобраться поближе к уходящему врагу. На корме чуть просматривалось его название – «Керамик». Но при таком состоянии моря преследование было невозможным. Топпу повезло. Шестнадцать тысяч тонн – вот это посудина! Еще в Первой мировой войне «Керамик» благополучно пережил три нападения подводных лодок; мало кто обладал таким опытом.

Тринадцатый день в море. Из низких облаков внезапно вывалился самолет. На этот раз бомбы упали в опасной близости, и лодка содрогнулась. Один из дизелей сорвало со станины, погнуло распределительный вал; был разбит почти весь пульт управления. Лодка нырнула, так как, к счастью, водонепроницаемый корпус не пострадал, и, поскольку находилась на мелководье у берега, легла на дно.

Пока шел ремонт повреждений, командир обсудил положение со своими офицерами. Главный инженер, как человек, отвечающий за техническое состояние лодки, настойчиво потребовал возвращения на базу. Дизели практически вышли из строя, а остальные повреждения с трудом удастся залатать в надежде, что лодка с трудом как-то доползет до дому. С другой стороны, Рейхенбах, младший вахтенный офицер, предположил, что они не могут вернуться домой, не выпустив ни единой торпеды: весь их запас продолжал находиться в торпедных аппаратах.

Командир согласился. Но каким образом покалеченная лодка может подойти на расстояние прицельного выстрела? Ведь на поверхности он могла давать максимум девять узлов. Единственная возможность заключалась в том, чтобы оставаться на месте в какой-нибудь точке, мимо которой рано или поздно должен будет пройти вражеский корабль, и ждать развития событий. Возражал только чиф. Было принято решение: возвращаться на север Ла-Манша.

Так что в ночных сумерках «U-57» медленно и осторожно двинулась по узостям проливов, проскользнув незамеченной мимо нескольких эсминцев. На берегу продолжали подмигивать навигационные огни. В Первой мировой войне Ирландское море было основным охотничьим угодьем подводных лодок, но теперь, с их тщательно продуманной системой морского и воздушного патрулирования, с эффективно действующей системой противолодочной обороны, англичане были уверены, что можно не гасить навигационные огни. Подводные лодки? Так глубоко во внутренних водах? Исключено! Так что благодаря маякам «U-57» могла с предельной точностью держаться на фарватере.

В надводном положении Топп осторожно полз в самой глубине логова льва. Пока его никто не заметил, когда он проходил мимо вражеских патрулей. Но сколько это может продолжаться, он не мог знать.

Через несколько часов движения по узости пролива он увидел приближающийся конвой. К счастью, луна была скрыта облаками. С мрачной решимостью Топп сменил позицию и, рванувшись вперед, выпустил залп из трех торпед. Едва только первая оставила торпедный аппарат, подводную лодку заметил эсминец на правом фланге конвоя. При втором выстреле Топпу пришлось двинуться прямо на другой эсминец, державшийся между судами. Торпедный след выдал его, и оба эсминца, развернувшись, на полной скорости помчались к нему.

Тем временем первая торпеда с оглушительным грохотом врезалась в цель, а после нее и вторая. Перед тем как сделать третий выстрел, Топп еще имел возможность отхода. Но наконец цель появилась в прицеле, и он услышал команду офицера на центральном посту.

Топп почувствовал, как лодку качнуло, когда третья торпеда покинула аппарат, и тут же скомандовал:

– Центральный пост, центральный пост! Вниз-вниз-вниз!

Главные клапаны погружения были открыты, приборы ночного видения на мостике мгновенно сняты и вместе с вперед смотрящими опущены в люк. Командир последним скатился по трапу, задраив за собой крышку люка.

Пока лодка погружалась (под ней было всего двадцать пять фатомов[2]), донесся третий взрыв – и последняя торпеда нашла свою цель. В носовые цистерны хлынул мощный поток воды, и через несколько секунд лодка, клюнув носом, тяжело врезалась в дно.

Продуться! Быстрее! Отползти подальше от места погружения, пока эсминцы не нащупали! Оторваться от дна, скорее наверх! Что случилось? Клапаны погружения все еще открыты! Нос чуть приподнялся, но корма тут же села на дно и завязла в нем. Лодка набрала слишком много воды: в ее корпусе – три дополнительные тонны.

Начали грохотать взрывы глубинных бомб.

– Стоп донные насосы!

Все механизмы были застопорены, чтобы не выдать местонахождение лодки, которая беззвучно лежала на дне. Морскую воду вычерпывали ведро за ведром и выливали в приемники насосов. Таким образом удалось ликвидировать дифферент.

Но глубинные бомбы продолжали рваться в опасной близости, чтобы можно было спокойно перевести дыхание. Лодка трещала по всем швам. После каждого разрыва в центральный пост поступали сообщения о новых протечках, во всех отсеках вода капала и хлестала.

Погас свет, и в темноте навалился животный страх; растерянность все росла. Топп, задавая вопросы, заставил себя говорить спокойным размеренным тоном; он сделал несколько небрежных замечаний, скрывая от людей правду, ибо истина была в том, что сейчас их судьба висит на волоске…

Бомбардировка продолжалась весь остаток этой ночи, на следующий день и еще одну ночь. Каждые полчаса над головами проходил один из преследователей, по пути сбрасывая бомбы.

И каждый раз с наступлением паузы все прислушивались – минуты тикают одна за другой… все тихо… тишина продолжается… неужто пронесло? Но вот снова слышны винты эсминца. О господи, они остановились; «асдик» нащупал лодку… они снова начинают…

Глухой грохот, еще один разрыв… Казалось невероятным, что лодка еще жива. Может, она попала в складку морского дна, которая как-то прикрывает ее от мощи взрывов? Годится ли такое объяснение?

Прошел еще час. В лодке стоял густой спертый воздух, установки кондиционирования больше не работали. Топп отправил экипаж по койкам. Каждый получил патрон углекислого калия с загубником на конце, через который надо было дышать. Он сам зажал его зубами, потому что поташ поглощал углекислый газ. Командир и офицеры сидели, сгрудившись вокруг штурманского стола с картами, в единственном месте, которое они могли найти. Команда никогда не бывает вся целиком свободна от вахт, и в нормальных условиях на койках может отдыхать только половина личного состава.

Остальные, подложив одеяла, лежали на стальных плитах пола. Некоторые – прямо в воде, которая поднялась на несколько дюймов, и командиру, который с фонариком в руке каждые полчаса делал обход, дабы убедиться, что из труб торпедных аппаратов не хлынула вода, приходилось осторожно обходить лежащих.

Да, часть этих молодых людей в самом деле спали, свободные от ответственности, свободные от давящей силы предвидения и предчувствия своего конца. Ближе к полудню все стали испытывать голод. О горячей пище не приходилось и мечтать, поэтому на камбузе сделали бутерброды и пустили их по рукам.

Между тем в субмарине сгущалась духота, дышать можно было только быстрыми глубокими вдохами. Вокруг продолжали греметь взрывы. Затем снова наступала пауза, в которой было слышно, как прямо над головой очень медленно проворачиваются винты эсминца. Внезапно удар подкинул лодку кверху, но она снова легла на дно. Люди с вытаращенными от страха глазами повскакивали с мест и, оцепенев, замерли, прислушиваясь…

Вот! Слышите? Что-то со скрежетом скользнуло по корпусу.

– Трал! – прошептал второй офицер.

Командир кивнул. В голове у него была лишь одна мысль: мы должны сохранять спокойствие; стоит кому-то лишь моргнуть, и может начаться паника…

Трал скользнул по обшивке и ушел к корме. Звук винтов стал тише по мере того, как эсминец удалялся от подводной лодки. Но глубинные бомбы продолжали падать в воду. Рубка дергалась и скрипела, из всех щелей текла и брызгала вода. Последняя помпа вышла из строя. Если бы в этом типе лодок емкости с горючим не были скрыты за жесткой обшивкой, то дизельное топливо давно бы поднялось на поверхность, обозначая мишень, которую надо уничтожить.

Час шел за часом, в лодке сгущалась непроглядная темнота. В кают-компании и кубрики давно уже пришла ночь, душная и давящая, полная непреходящего ужаса погребения заживо…

Преследователи удалились, и снова воцарилась тишина. На головы подводников было обрушено более двух сотен глубинных бомб, но они были довольны, что свое задание выполнили.

«22.30. Все тихо. Пытаемся включить помпу. Надеемся в 23.00 подняться на поверхность.

22.40. По-прежнему тихо.

22.50. Снова глубинные бомбы. Придется ждать, как минимум, до полуночи.

14.00. Продуты все цистерны. Оторвались от дна».

Едва субмарина показалась на поверхности, был откинут люк конической рубки, и чистый пьянящий воздух наполнил изголодавшиеся легкие. Волнение моря шесть баллов, вокруг угольно-черная ночь; лучше и быть не может. Эсминец и какое-то другое судно еле просматриваются где-то далеко по корме, но подлодка лежит так низко на воде, что они практически не могут ее увидеть и продолжают стоять.

– Всем по местам, малый вперед!

Электромоторы, пущенные в ход вместо дизелей, работают почти беззвучно, и подлодка, не выдавая своего присутствия, медленно поползла по поверхности.

Оба компаса вышли из строя, на небе не просматривается ни одной звезды. Никакой возможности определиться и по навигационным огням. Но шторм не стихает, скорее всего, он идет с северо-запада; в последний раз он дал знать о себе сорок восемь часов назад. Значит, у них есть хоть какой-то шанс, и Топп использовал единственную надежду вырваться из смертельной ловушки северного Ла-Манша, проложив курс к выходу в открытое море.

Между тем все свободные от вахты моряки лихорадочно работали, устраняя повреждения внутри лодки. К рассвету магнитный компас снова заработал, и Топп смог определить свое местонахождение. Он убедился, что принял верное решение, и наконец «U-57» вышла в открытое море.

В аппаратах еще оставались в запасе две торпеды. Лодка нырнула и снова поднялась на поверхность. Самолет по правому борту! И вдали вереница дымков – конвой! Как можно быстрее вниз и на полной скорости к нему – как раз чтобы успеть перехватить одинокое судно, что тащится в самом хвосте конвоя. Топп пошел в атаку, выпустив две торпеды. Танкер взорвался огненным клубом, плотные облака дыма взмыли кверху, затянув все морское пространство.

В погоню за ними кинулся специальный охотник за подводными лодками. Каждая из восьмидесяти сброшенных им глубинных бомб обладала вдвое более мощным взрывным зарядом, чем предыдущие бомбы. Лодка дергалась и дребезжала, едва не разлетаясь на куски. Но в этот раз она могла погрузиться глубже, и хотя медленно, но продолжала двигаться вперед, уходя от погони.

Наконец преследование прекратилось, и все стихло. Наконец Топп мог положить свою отважную лодку на океанское дно, позволить себе и своей команде отдохнуть – наконец-то наступило блаженное спокойствие.

Был организован грандиозный гала-банкет (он стал традиционным на «Красном дьяволе» после того, как к цели уходила последняя торпеда и лодка разворачивалась носом к дому). Все деликатесы, что хранились на камбузе и в трюмах, – а продовольствием подводные лодки снабжались неплохо, – появились на свет. Меню банкета ходило по рукам, и в этой неформальной обстановке каждый член команды мог выбрать что его душе было угодно.

Обед был великолепен. Топп сидел в окружении своей команды. Он больше не был новым командиром, ушедшим в свое первое патрулирование. Он был теперь стариком, человеком, которому можно доверять, человеком, который сейчас сидит, уставший до изнеможения,но который,совершив памятный подвиг, провел их меж смертельных опасностей.

Но поход «U-57», которая вышла в море в пятницу 13-го числа, еще не окончился.

На следующий день принес неприятности единственный оставшийся в строю дизель – сломалось сцепление. Реверс был перемонтирован для движения вперед, и лодка продолжала ползти. Каждый день она подвергалась нападениям с воздуха, и каждый раз ей приходилось нырять, чтобы уходить от пуль и бомб. Наконец, несмотря на бдительность вперед смотрящего, вражеский самолет был замечен слишком поздно, и, когда лодка погружалась в поисках спасения, по ней прошлась очередь. Она получила десять пробоин, но никто не пострадал.

Подлодка продолжала идти к дому, пока наконец в вечерних сумерках не оказалась в виду Брунсбюттеля. Служба движения, расположенная на той стороне канала, что выходила к морю, уловила сигнал, и все было готово для свободного прохода лодки. Распахнулись запорные ворота. Когда подлодка начала вдвигаться в них, норвежский пароход стал спешно отходить в сторону.

– Вижу красный!

Затем внезапно стал виден зеленый свет на пароходе. Его корма все еще была в спокойной воде шлюза, а нос – во власти прибойной волны в четыре узла, и беспомощного норвежца несло прямо на субмарину.

– Полный назад! – рявкнул Топп, но было уже поздно.

Раздался ужасающий грохот, когда пароход врезался в подлодку. Доля секунды леденящего ужаса, и Топп приказал всей команде – за борт! Коническая рубка качнулась по широкой дуге, врезавшись в борт парохода на уровне палубы, и лодка пошла вниз. Через пятнадцать секунд она исчезла из виду.

За это короткое время большинство экипажа успело оказаться за бортом, где их тут же подхватило течение и вынесло в море. Всю ночь шли поиски, и наконец всех выживших удалось найти.

Один из них был в радиорубке, когда субмарина ушла под воду. Когда она легла на дно, то он увидел, что стоит, держа голову в воздушном пузыре. Несколько раз он пытался найти дорогу и под водой добраться до люка рубки, который был в соседнем помещении, и после каждой попытки ему приходилось возвращаться к своему воздушному пузырю, чтобы перевести дыхание. На восьмой раз ему повезло, но, добравшись до люка, он увидел, что тот перекрыт телами друзей, захлебнувшихся, когда они пытались отдраить его. Он оттащил их в сторону, добрался до запорного рычага люка, смог открыть его и вынырнул на поверхность. Почти без сознания и без сил, он пришел в себя на берегу, куда его выкинуло приливом.

Он настоял, чтобы присоединиться к своим товарищам по «U-57», которые, выстроившись под серым декабрьским небом, были готовы отдать рапорт командиру. Они стояли по стойке «смирно» в том виде, как их подняли из моря, закутанные в одеяла – печальный измотанный экипаж. Старший по команде сделал шаг вперед и заговорил, медленно и с трудом, он почти шептал, потому что от соленой воды у него опухло горло.

– Герр… обер-лейтенант, команда выстроена в полном составе… кроме шестерых. И я бы попросил… я прошу вас… мы все хотели бы остаться одним экипажем… и, если возможно, мы попросили бы вас быть нашим командиром…

Похоже было, что Топп готов был заговорить, но с губ его не сорвалось ни звука. Как и большинство из его команды, он стоял с обнаженной головой и поэтому не мог отдать честь. Все видели, как он недвижимо застыл на ледяном ветру, а затем повернулся и медленно пошел прочь.